Арифмант (джен)

А в среду, четырнадцатого декабря домой возвращается Морфин Гонт.

Случается это во время обеда. Мы с Анной и Томом сидим вокруг стола, едим русский борщ, которым я решила побаловать мою учительницу. Борщ, кстати, Анне нравится. Единственное, что вместо сметаны приходится добавлять сливок — не едят англичане сметаны.

Как Морфин подходит к дому, мы не слышим. И раздавшийся за дверью громкий вопль «Отец!» заставляет меня вздрогнуть. Анна Лестрейндж тоже дергается, глядит на меня. Лишь зачарованная ложка методично впихивает в Тома очередную порцию еды.

— Стоп, — командует Анна ложке. Ложка послушно ложится на стол.

— Это, кажется, мой брат, Морфин, — быстро объясняю.

Черт, черт, черт. Как не вовремя! Бежать?

Дверь распахивается.

Поздно бежать.

Вскакиваю.

— Меропа! — расплывается в улыбке Морфин, но потом прищуривается и выхватывает палочку, направив на меня. — Ты не Меропа. Кто ты такая, и как вошла в этот дом?

Анна Лестрейндж, видимо, осознав угрозу, в доли секунды принимает атакующую позу с палочкой наизготовку, умудряясь швырнуть Тома куда-то нам за спину. Том принимается возмущенно реветь.

Ну, здравствуй, братец.

Черноволосый, как и я. Тяжелые черты лица, обрюзгшее тело в засаленной мантии, сквозь дырки проглядывают штаны. Чем-то похож на одного из моих «ухажеров» давно ушедшей молодости, благополучно исчезнувшего после хорошего фингала под глазом.

Но нет, Морфин Гонт, ты меня не испугаешь.

Гнев горячей волной поднимается откуда-то из низа живота.

Только посмей тронуть Тома!..

— Лина Гонт, — ледяным голосом говорю мужчине. — Твоя старшая сестра. Приятно познакомиться.

Морфин Гонт замирает, а затем на лице расплывается обиженное выражение.

— А где Меропа?

— Меропа умерла, — отвечаю так же холодно. — Дверь закрой, дует. Ребенка застудишь.

Мой брат послушно прикрывает дверь, затем оглядывается.

— А где отец?

— Тоже умер, — коротко отвечаю.

— Как?..

— Не знаю. Кстати, это мисс Анна Лестрейндж, моя учительница. Мисс Лестрейндж, извините за ситуацию — мой младший брат Морфин Гонт.

Я ожидаю от Морфина любых действий, готовая обороняться и, если надо, защищать Тома. Анна Лестрейндж тоже готова дать отпор, но Морфин вдруг всхлипывает и сползает по стенке на пол.

— Я… Отец, как же так…

Анна Лестрейндж опускает палочку.

— Простите, мисс Лестрейндж, — снова извиняюсь. — Я не ожидала его появления так рано. Он в Азкабане сидел, на следующий только год должен был выйти.

— Ничего, — Анна Лестрейндж опускает палочку. — Я понимаю.

Поднимаю Тома с пола на руки, утешаю. Том утыкается мне в мантию, цепляется пальчиками, продолжая всхлипывать.

С Анной смотрим, как Морфин ревет на полу, утирая слезы грязными руками. Наконец он перестает плакать и поднимается на ноги.

— Дай жрать, — мужчина делает шаг к столу, но я качаю головой.

— Приведи себя в порядок сперва. У крыльца корыто, набери воды и помойся.

— Я жрать хочу! — не слушает меня Морфин, хватает со стола мою тарелку и принимается есть прямо из нее. Причем руками.

Утыкаю палочку ему в шею, от чего Морфин замирает, а потом фыркает, расплескав борщ на себя и пол.

— Дура! Откуда ты взялась, дура? Те, в ком течет кровь Гонтов, не могут причинить вред друг другу! Ты ничего мне не сделаешь, дура! Сядь и не вые…

Не могут причинить вред, да?

Экскуро. Разлитый борщ и борщ в тарелке в руках у Морфина исчезает.

Эванеско. Тарелку, конечно, жалко.

Петрификус Тоталус. Морфин хлопает глазами, вытягивается в струнку на полу.

Связочка на загляденье. Никогда не выполняла три разных заклинания подряд с такой скоростью и с таким успехом. Анна Лестрейндж может мной гордиться.

Подхожу, поднимаю с пола палочку Морфина. Черная, истертая. Дерево не определю, я не профессионал.

— Ну и ладно, не могут — так не могут. Я и без этого справлюсь, — зловеще улыбаюсь. — Не хочешь мыться? Так я тебе помогу. Никакого вреда, исключительная польза.

Рядом фыркает моя учительница.

— Эм… Мисс Лестрейндж, я планирую помыть эту свинью…

— Вам помочь? — с готовностью спрашивает моя учительница.

— Я, в принципе, могу справиться и сама, — задумываюсь, как скомпилировать заклинания и ручную работу там, где я заклинаниями почти не владею.

— С моей помощью будет проще, — качает головой Анна. — У меня большой опыт в уходе за неподвижными людьми. И… поверьте, меня голые мужчины уже давно не смущают.

Краснею.

Вообще современное, начала ХХ века, общество достаточно консервативно. Что маггловское, что магическое. Предложение Анны Лестрейндж даже в XXI веке могло бы вызвать неловкость. Сейчас тем более, но, если уж она сама вызвалась… Почему бы и нет?

Пока Морфин Гонт гневно вращает глазами, будучи похож на бревно, мы с Анной споро уничтожаем его одежду заклинанием, затем притаскиваем корыто, наполняем водой, подогреваем и плюхаем туда моего братца. Грязь с него сходит клочьями. Затем Анна трансфигурирует ножницы и подрезает Морфину шевелюру.

— Ну вот, красавчик, — комментирую, — и, заметь, абсолютно без причинения какого-либо вреда.

Мантии у меня, конечно, женские, но не сверкать же Морфину голыми причиндалами. Итак насмотрелись, пока мыли свинюшку. Вытаскиваю одну из мантий — серую, без каких-либо рюшечек. На первое время сойдет.

Снимаю Петрификус и швыряю Морфину мантию.

— Оденься, чучело.

Ответом мне служит гневная тирада. Я половины слов не знаю, так, догадываюсь по смыслу. Забавно, кстати. У англичан намного меньше матов, чем у русских. А Морфин существенно пополнил мой запас.

— Извините, мисс Лестрейндж, — опять извиняюсь. — Не слушайте его.

— А я и не слушаю, — улыбается Анна Лестрейндж. — Мисс Гонт, я не владею парселтангом.

Ошарашено замираю. А ведь правда, мы с Морфином половину времени беседовали на языке змей. И матерился он тоже на парселтанге.

— Простите, — еще раз извиняюсь. — Я не заметила.

— Бывает, — философски замечает Анна Лестрейндж.

Беру еще одну миску, наливаю туда свежего борща, достаю ложку и всовываю в руки облаченному в мою старую мантию братцу.

— Ешь, — командую. — И не вздумай вести себя по-свински. У меня ребенок растет, насмотрится еще.

Хоть и с ложкой, манеры у Морфина ужасающие.

* * *

После обеда Анну Лестрейндж приходится отпускать. Какие тут занятия, если мне надо разобраться с заявившимся братцем!

С братцем мы разбираемся пару дней. Я постоянно пресекаю его свинские замашки, находясь начеку. Тома перепоручаю Маличке. Вдруг Морфин тоже решит сделать ему что-нибудь… «безвредное»? Мне-то ладно, я отобьюсь, а беззащитный ребенок?

Но Морфин даже не думает причинить мне вред. Он с явным наслаждением спит в чистой постели, ест горячую еду и постоянно греется у камина, который с его появлением топится, не переставая.

Азкабан сильно сказался на нем.

Ночью Морфина мучают кошмары. Он просыпается с криками, вскакивает, мечется по дому. Я успокаиваю его, как могу. Иногда он называет меня Меропой, иногда — мамой.

Морфин старше Меропы на восемь лет. Я не знаю, когда умерла их мать, но Морфин ее должен помнить. И на фоне двух с половиной лет Азкабана с дементорами мой образ в его сознании обретает материнские черты.

Психологи двадцать первого века, конечно, нашли бы множество отклонений. Но я не психолог, поэтому плохо представляю, как если не помочь тому, кто стал в этом времени мне кровным братом, так хотя бы обезопасить от него себя и своего ребенка.

Морфин много говорит. Говорит он на парселтанге, но мне без разницы. Он рассказывает о Меропе, об отце, о том, как Меропа влюбилась в соседа — красавчика Тома Риддла. Тому было девятнадцать, когда шестнадцатилетняя Меропа увлеклась им. Через год они поженились, и в тот же год Морфин загремел в Азкабан, как сказали в наше время, «за причинение тяжких телесных».

Ненависть Морфина к Риддлу можно трогать руками. Он буквально плюется, когда говорит о нем.

Я благоразумно не рассказываю про судьбу Меропы и про те тяготы, которые она вынесла. Если я расскажу, Морфин точно добьет Риддла и загремит в Азкабан повторно, явно надолго.

Спустя три дня решаюсь привезти Тома.

— Вылитый Риддл, — заключает Морфин, едва видит ребенка.

Да? И как он определил? Дети до определенного возраста похожи сугубо на детей. На мой взгляд, конечно. И возраст этот — лет десять.

— Это ребенок Меропы, — признаюсь. — Она умерла у меня на руках.

По канону Морфин крайне отрицательно отнесся к появлению своего племянника. Но здесь не канон. Или, если канон, то уже давно сломан. По крайней мере, в отношении будущего Волдеморта. Может, он сломается и в отношении Морфина? Он ведь уже начал ломаться, Морфин должен был еще полгода сидеть.

— Лина, прости. Я… я не могу его видеть, — спустя минуту говорит Морфин, тяжело поднимается с кресла, на котором сидел возле камина и, сгорбившись, уходит в другую комнату.

Том провожает его взглядом, сунув палец в рот.

* * *

Вечером я решаю не отводить Тома в Гильдию Маличке, а оставить рядом. Морфин выглядит достаточно безобидным. Но сплю все равно вполглаза, ведь кто его знает? Перемкнет у Морфина, и что потом?

Утром я, злая и невыспавшаяся, ползу на кухню готовить завтрак. Морфин, однако, уже сидит около камина, глядит в желтое пламя.

Том внимательно смотрит на Морфина, дожидается, пока тот поворачивает голову в его сторону и радостно ляпает, причем на парселтанге:

— Папа!

И это простое слово вызывает гнев Морфина. Он вскакивает, отшвыривает кресло.

— Я не твой отец, ублюдок! Запомни это! Твой отец — мерзкий маггл! Его называй папашей! Который твою мать в гроб загнал! Не смей, урод!

Скандал получается знатный. Особенно с учетом того, что Гонты не в силах причинить вред друг другу. И я в этом наглядно убеждаюсь. С одной стороны хорошо, Морфин не может тронуть Тома. А с другой я жутко хочу влепить братцу сковородкой, но рука словно становится свинцовой.

— Не трону я его, Лина! — видя меня со сковородкой, рявкает Морфин. — Не могу. Хотя так бы и утопил… Сволочь… Ненавижу…

Том оглушительно ревет.

Морфин, громко топая, выходит на улицу и хлопает дверью.

Видеть лицо того, кто повинен в смерти сестры. Пусть это лицо — всего лишь лицо годовалого младенца. Видеть лицо врага… и знать, что он — сын любимой сестры.

И мне это что-то напоминает.

Северус Снейп точно так же ненавидел Гарри Поттера, потому что тот был сыном двух людей — самого ненавистного человека и самого любимого.

Но Северус Снейп еще не родился, а драма все та же, правда, уже в моем семействе.

Тяжело.

* * *

Занятия с мисс Лестрейндж придется переносить на другую «территорию». С выбором «территории» есть некоторая проблема. Заниматься в маггловской квартире и том же маггловском доме, которые намного дешевле снять в аренду, нельзя — я еще не очень хорошо управляюсь с чарами и вполне способна устроить фатальные разрушения. Если в магическом доме стоит защита на подобные случаи, в маггловском же жилище этой защиты нет, а ставить ее дорого, потому что надо обращаться к специалистам. Мисс Лестрейндж защиту ставить не умеет в нужной мере, а я тем более. В Гильдию обращаться бесполезно — мисс Лестрейндж не член Гильдии, ее просто не пустят. Думаю снять номер в «Дырявом Котле», но мисс Лестрейндж объясняет, что нас после первого же занятия выгонят без возврата денег — в номере можно поспать, встретиться с кем-то, но никак не в магии упражняться.

В размышлениях проходит неделя. Все это время Том находится в Гильдии под присмотром Малички — Морфин категорически возражает против присутствия в доме малыша. Едва он его видит, как меняется в лице и уходит, хотя Том не виноват, что похож на своего отца.

Да и мне надо переезжать. А то я совсем обнаглела с эксплуатацией бедной домовички. Питер Вектор не возражает, но надолго ли хватит его терпения?

Выход находит, к моему смущению, Анна Лестрейндж.

— Мисс Гонт, у меня к вам есть предложение, — говорит она. — Мы думаем переехать в другой дом. Вы можете снимать его вместе с нами.

Странное предложение от англичанина. Или просто европейца, учитывая, что Лестрейнджи — французы. Обычно мало кто приглашает пожить совместно работодателя, а я для Лестрейндж никто иной, как именно работодатель — я плачу ей за услуги по обучению себя любимой магии и порядкам в магическом мире.

Однако Анна Лестрейндж поясняет, что ее невестка Жаннет беременна, и им нужен дом побольше. Но аренду дома побольше оплачивать затруднительно, а в новом доме будет достаточно комнат для всех, к тому же там есть большой флигель с террасой, который смогу занять я. Да и Том не будет скучать в компании еще одного ребенка — Раймонду Лестрейнджу недавно исполнился год и два месяца. Через десять лет они вместе пойдут в Хогвартс.

Я, в принципе, не возражаю. За флигель, в котором две комнаты, просят платить всего триста галеонов в год. Только у меня всего сто двадцать. А еще оплачивать обучение… А еще мой долг Гильдии…

Но съезжать надо.