Макбет (гет)

Привкус крови.

Уже привычный. Постоянный. Потому что можно сколько угодно стирать вещь, испачканную кровью, но она никогда не становилась по-настоящему чистой. Никогда. Драко натянул капюшон ниже, закрывая лицо и маску дрожащими пальцами, с трудом сглатывая комок желчи, образовавшийся в горле. Нет, с ткани весь океан Нептуна не смоет кровь. Драко вышел из тени деревьев и через силу заставил себя приблизиться к воротам, к краю аппарационных чар.

Идти на встречу посреди дня было непривычно. Что-то было не так. Пожиратели смерти встречались ночью, во мраке, как ведьмы из пьесы, что мистическим образом перекликалось с постановкой, ведь Пожиратели тоже олицетворяли силы зла, утягивая Драко за собой — совсем как ведьмы совращали Макбета. Вот только убивать маглов и грязнокровок это не зло, потому что они всего лишь животные, уничтожающие жизнь магов. Паразиты. Гнус. Вредные и опасные, а потому их уничтожение было делом праведным.

Гермиона?

Нет-нет-нет. Драко закрыл глаза, дыхание и без того вырывалось нервными выдохами, словно ему не хватало кислорода под маской, неудобной и давящей, не хватало свободы под мантией — плотной, тяжёлой и мерзкой. В маске было проделано отверстие, как открытая рана, через которое можно было говорить, и только когда нижняя губа начала цепляться за край, Драко понял, что шепчет, одними губами на выдохе: «Нет, нет, прошу, не надо, нет…».

Драко плотно сжал челюсть, закрыл глаза и попытался сделать глубокий вдох, но поперхнулся. Нельзя было срываться. Приходилось проявлять особую осторожность. Никто не должен был узнать.

Драко опаздывал. Страх наказания — корчиться в грязи от Круциатуса, крича и умоляя, пожалуйста, не надо, не делайте этого, что угодно, только не это; боль, для описания которой не существовало слов, и чтобы избежать этой боли Драко убил бы… уже убивал, — страх наказания гнал его вперёд, стремительно приближая к воротам на границе защитных чар, перехватывая горло и заставляя ненавидеть себя.

Потребовался один миг концентрации, и знакомое покалывание от трансгрессии утянуло его за собой.

Было тихо. Непривычное отсутствие звуков Драко заметил ещё до того, как открыл глаза. Мёртвая тишина, а она была хуже любого шума, потому что шум позволял угадать дальнейшие события, позволял понять, в каком расположении духа пребывал Тёмный Лорд: злился, радовался или планировал очередное нападение. По крайней мере, крик означал, что пытка в самом разгаре. Тишина могла означать всё что угодно.

Драко открыл глаза.

Пожиратели смерти расположились по кругу, скрытые масками и капюшонами, оставив свободное место для Драко, где он должен был присоединиться к неподвижным безмолвным фигурам. В этих обезличенных масках, скрытые чёрными мантиями, они теряли человеческий облик, ещё и жуткие светящиеся шары висели в воздухе, отбрасывая резкие изломанные тени. С другой стороны, что вообще можно было считать «человеческим»?

Маглов в круге не наблюдалось, и Драко испытал жалкую, смешную благодарность за это, ведь их отсутствие означало, что ему не придётся никого пытать. Однако отсутствие пыток — уже привычного развлечения для Пожирателей — означало, что встреча носила куда более серьёзный характер. Что-то должно было произойти, что-то обязательно должно было произойти, и Драко крепко сжал палочку, пока пальцы не отозвались болью, а затем неловко двинулся вперёд, пытаясь сохранять спокойствие и собранность, но внутренне разрываясь от беззвучного крика, будто его забросили прямиком в Ад, но, тем не менее, занимая приготовленное место в круге.

В самом центре стоял котёл, а перед ним столик с разложенными ингредиентами и Волдеморт, наблюдавший за Драко змеиными глазами, пока тот не замер на месте.

Волдеморт улыбнулся. Медленной и ленивой улыбкой монстра, затаившегося в укрытии и наблюдающего за своей жертвой в предвкушении добычи. Красные глаза мерцали ядовитым блеском в кровавых отблесках огня, пылавшего под котлом. Драко осознал, что губы снова зашевелились в немой мольбе, которую никто не услышит и не заметит. Волдеморт наградил бы его пыткой. Гермиона спасла бы, но её здесь не было.

— Драко, — произнёс Волдеморт ровным холодным тоном, делая шаг ближе, и мир замер, безжизненно заледенел. По крайней мере, так казалось. Тепло исчезло под давлением страха и холодного ужаса. — Почему ты опоздал, Драко?

В голосе не звучало злости. Гораздо хуже. Слова были произнесены беззаботным, насмешливым тоном, а в круге почти физически ощущался груз выжидательного предвкушения. Что-то уже происходило, что-то плохое, и было так холодно, и не было Гермионы, которая могла помочь. Гермионы, в которой он не должен был нуждаться, но нуждался, а знал ли об этом Волдеморт, знал ли он, мог ли догадаться?

Вопрос повис в воздухе, надо было ответить. Слова мучительно долго формировались в лёгких, с трудом пробираясь вверх по сдавленному горлу в пересохший рот, пока не сорвались с одеревеневших губ.

— У нас была репетиция, мой Лорд, — услышал Драко свой голос — ровный и спокойный, словно раздавшийся далеко отсюда. — Я не мог уйти, не вызвав подозрений. Пришлось ждать окончания.

— Разумеется, — отозвался Волдеморт с хищной улыбкой, прежде чем повернуться к другому Пожирателю. — Насколько мне помнится, мы так и не поздравили Драко с получением главной роли, не так ли? — осведомился он. Круг молчал; в голове Драко пронеслась дикая, но казавшаяся невероятно логичной мысль, что всех вокруг превратили в камень и только они с Волдемортом были живы. Может быть, Волдеморт убил их, может быть, это новый вид наказания, стать камнем, может быть, проклятие уже пробирается вверх по ногам, просачивается сквозь кожу…

Нет, нет, это просто его воображение, как глупо даже думать об этом, нет. Драко заставил себя закрыть глаза, закрыть кусок мира, который можно было разглядеть через щель в маске, и сделал вдох. Нельзя выпускать воображение из-под контроля. Драко знал, куда ведёт эта дорога — он слишком часто по ней ходил, слишком часто — нужно было сконцентрироваться, хранить ясное сознание, удерживать его на поводке, осознавать себя здесь и сейчас и не думать о криках, о крови, о смерти, о лицах, когда…

— Какая жалость, что тебе не досталась пьеса более достойная твоего таланта, Драко, — добавил Волдеморт, и, пока одна часть сознания кричала, что он знает, он знает, он знает, о чём я думаю, он знает, что я играю, он знает, Драко решительно подавил панические мысли, прогнал из сознания, отказываясь даже рассматривать, потому что он не мог сойти с ума, только не здесь, только не сейчас, нет. Он не позволит себе. Нет. — Магловскую пьесу едва ли можно считать достойной твоего внимания. Но чего ещё можно ожидать от школы под руководством… — На мгновение на лице Лорда застыло мрачное выражение, змеиные глаза сузились.

Драко вздрогнул и вцепился в палочку, которая ещё недавно была живой частью него, а теперь задыхалась от пыток и убийств, захлебнувшись кровью, мёртвая и гниющая в бледных пальцах, но Драко всё равно крепко сжимал её в ладони. Он хотел оказаться рядом с Гермионой, но она была грязнокровкой, мерзкой, отвратительной. А ещё доброй. Она помогла ему, пусть и не понимала, что Драко не может поменять стороны, оставить Тёмного Лорда, о, какое наказание его ждёт, какие пытки; и всё-таки её кожа была как кислород, как безопасность, и он хотел этого, нуждался в этом.

— Нервничаешь, Драко? — Волдеморт опять заговорил, издёвка снова просочилась в голос, пророча ужасные последствия — что-то, о чём Драко ещё не знал, и незнание нависало бесформенной тенью, отбрасываемой ярко-красным пламенем и парящими в воздухе шарами, она сворачивалась кольцами вокруг Драко, пугающая, подобная кошмару. — Половина магической Британии собирается посетить премьеру, если верить слухам. Родители студентов, друзья, родственники…

Боязнь сцены казалась смешной, совершенно нелепой — чем-то мифическим для запугивания детей и развлечения взрослых — по сравнению с этим. По сравнению с тем, чтобы безмолвно стоять в холодной темноте, покорно ожидая развязки.

— Только подумай, — сказал Волдеморт гораздо менее беззаботным тоном. — Так много волшебников, собранных в одном месте. Кто-то верен нашему делу, но сколько же среди них полукровок, грязнокровок, предателей крови. — Его лицо исказилось в отвращении, но лишь на мгновение. — Если бы защитные чары не могли нас остановить, какая была бы великолепная возможность. Нанести удар по нашим врагам, пока они собраны в одном месте, ничего не подозревая, с детьми, которых придётся защищать, совершенно неподготовленные…

Этого просто не могло быть. Нет, не могло. Тёмный Лорд не намекал на то, что услышал в его словах Драко, нет, невозможно, совершенно невозможно. Скрытый капюшоном и надоевшей удушающей маской, он видел, что произойдёт, если Волдеморт найдёт способ обойти защитные чары сегодня, сейчас. Драко видел Большой зал, притихших зрителей, рассевшихся на многочисленных рядах в полумраке, видел фигуры в чёрных мантиях, неожиданно — слишком неожиданно — возникшие в темноте, видел, как радость сменяется удивлением, а затем не остаётся ничего, кроме смерти, зелёными лучами вспарывающей пространство и настигающей своих первых жертв — счастливчиков, которые отделаются легче остальных. Драко слышал крики и чувствовал запах крови, ужаса, страха, видел сцену, объятую языками пламени, зал, школу в огне, вонь обугленной плоти и почерневших костей.

Их так много. Так невыносимо много истерзанных, убитых, и пусть они всего лишь паразиты, но они точно так же кричали и истекали кровью, стонали и звали своих детей, родителей, любимых, и… нет, нет, нет…

— Ты не согласен, Драко? — раздался голос Волдеморта, резко выдёргивая его назад в реальность. Теперь Лорд стоял у него за спиной, его голос звучал угрожающе мягко, а холодные пальцы как когти хищной птицы сжались на плече.

Слова. Надо было что-то сказать, но они давались с таким трудом, ведь всё, чего Драко хотел сейчас, это кричать.

— Ра… разумеется, согласен, мой лорд, — с трудом выдавил он, почти не осознавая, что говорит, почти не различая собственный голос.

Казалось, Волдеморта ситуация забавляла. Он выпустил плечо Драко и встал к нему лицом.

— Скажи мне, Драко, — начал он, возвращая в голос прежнюю издёвку, которая теперь звучала ещё ужаснее — теперь, когда Драко знал, что за ней скрывалось, что должно было случиться, нет, нет, пожалуйста… — Что тебе известно о защитных чарах Хогвартса?

Он читал что-то где-то… однажды в какой-то книге, но не помнил подробностей, потому что сейчас не мог сконцентрироваться даже на настоящем, не говоря уже о прошлом. Только не теперь, когда так много сил уходило на то, чтобы сдерживать себя, чтобы не упасть, ослепнув и оглохнув ко всему, кроме ужаса и страха. Он должен был умереть, потому что этого требовала пьеса, а Драко увяз в ней. Потому что нельзя испытывать такой страх, нет, нельзя так бояться и продолжать жить.

Драко не мог заговорить — кто знает, какие слова сформируются на языке, губах и в горле? Поэтому вместо ответа он лишь отрицательно покачал головой, безмолвно, тихо. Последовала пауза. Огонь под котлом издал треск и затих.

— Тебе следует внимательнее относиться к таким деталям, Драко, — произнёс Волдеморт, и впервые с момента появления Драко каменный круг Пожирателей ожил, издав тихий смешок — мрачный и зловещий. Он раздался отовсюду и из ниоткуда, почти мгновенно превратившись в бесконечную, болезненную тишину.

— В таком случае я расскажу тебе. Несмотря на то, что чары не представляют опасности для большинства магов, их можно использовать, чтобы ограничить доступ определённых групп. Проживание в Хогвартсе позволяет школьной магии просочиться в кровь, принимая человека как часть школы. Ты когда-нибудь задумывался, почему можешь спокойно возвращаться туда даже с моей Меткой на руке, даже став Пожирателем смерти, хотя защитные чары по всем правилам не должны были тебя впускать? Потому что школьная магия внутри тебя имеет преимущество, позволяя тебе снова и снова возвращаться. Но она начинает постепенно ослабевать, как только ты покидаешь территорию замка. Проведи ты несколько месяцев за пределами школы, и магия окончательно покинула бы организм, накладывая на тебя те же ограничения, что и на нас.

Волдеморт замолчал, и несмотря на то, что Драко понимал, к чему всё идёт, он не смог удержаться от дрожи. Тёмный Лорд найдёт, или уже нашёл, способ обойти защитные чары, способ пробраться в замок, и они нападут сегодня во время постановки, когда никто не предвидит опасности, крови, криков…

Драко заставил себя отогнать эту мысль, думать о чём-то другом — о чём угодно, и первое, что пришло в голову — его слова. Откуда ты, кинжал, возникший в воздухе передо мною? Ты рукояткой обращён ко мне, чтоб легче было ухватить. Какая ирония прослеживалась сейчас в этих словах. Драко увяз в пьесе, и он мечтал оказаться рядом с Гермионой. Потому что, даже если мир рядом с ней казался опасным и созданным из пробоин, трещин и сколов, даже если все его убеждения безуспешно пытались противостоять её улыбке, этот мир всё равно казался гораздо безопаснее, чем то место, где он находился сейчас.

— Мы создали зелье, Драко, — очень тихо и очень спокойно говорил Волдеморт, и от простоты этих слов, скрывавшей убийства, жестокость и пытки, перехватывало дыхание. — Зелье, которое позволит магии, накопившейся в твоей крови, подействовать на всех нас. Ты чем-то расстроен, Драко?

Наверное, с ним что-то произошло, потому что с этого момента Драко не мог вспомнить, что случилось, как бы ни пытался. События всплывали кусками, мгновения ярко вспыхивали в сознании, но между ними всё оставалось объято болезненной непроницаемой чернотой.

Он помнил, как Волдеморт объяснял, что зелье создаст связь между теми, кто его выпьет, и кровью Драко. И с издёвкой заверил, что передаются лишь те свойства крови, которые были у создателя зелья на момент его изготовления, и что никакие дополнения не будут включены в связь. Таким образом, даже если бы Орден раскрыл их план, никакие зелья и яды не могли повлиять на связанных кровью Пожирателей.

Драко помнил, как из интонации, пауз и выразительности тона заключил, что Волдеморт говорил совсем о другом. Что на самом деле он просто показывал Драко беспомощность его положения. Что даже в приливе безрассудной отваги или внезапного страха он не мог их остановить, даже если бы решил пожертвовать собой. Драко помнил, как содрогнулось его тело, потому что в тот момент он знал — знал, что было слишком поздно.

Драко смутно помнил, как раз за разом повторял рецепт, написанный незнакомым почерком, повторял список ингредиентов и процесс снова и снова, потому что не мог сбежать, не мог отказаться — не мог делать ничего, кроме как повиноваться приказам Волдеморта. Он не мог упасть, скатиться в безумие или закричать, как бы ему ни хотелось, и, возможно, невольно подумалось Драко, если сконцентрировать всё внимание на котле, получится убедить себя, что он в школе, на уроке зельеварения. Он мог представить, что находится где угодно, только не здесь.

Драко помнил, как вспорол кинжалом ладонь, наблюдая за кровью, капающей в бурлящее, пузырящееся варево, и понимая: это конец.

Он помнил, как Волдеморт в очередной раз с издёвкой напомнил, что среди зрителей будут наблюдатели, маги под Империусом — те, на кого не падёт подозрение, но которые немедленно сообщат Пожирателям смерти, если что-то пойдёт не по плану. Малейший разлад в постановке, и нападение начнётся в ту же секунду.

Но отчётливее всего Драко помнил слова Волдеморта:

— Было тяжело с грязнокровкой в роли леди Макбет? Притворяться, что животное — твоя жена, пусть даже только в пьесе? — Взгляд змеиных глаз был мрачным, недобрым, с ноткой садистского удовольствия, и Драко не мог пошевелиться, не мог сделать вдох, не мог сделать ничего — лишь стоять, пока сознание закрывается, отрываясь от реальности, белея и размазываясь, но не уменьшая боли, когда Волдеморт продолжил: — Быть может, я позволю тебе убить её. Что скажешь, Драко?

— Ты ведь знаешь, что пьеса проклята?

Гермиона сидела за сценой, в одной из «гримёрок» — пространстве, отгороженном чёрной тканью, натянутой на дешёвый деревянный каркас между двумя площадками для хранения реквизита. Первые зрители уже начали потихоньку собираться в Большом зале, и Гермиона могла различить негромкий шум голосов. Впрочем, его перекрывал разговор коллег по постановке, доносившийся из-за тканевой перегородки.

— Не неси чушь, Луна, — послышался голос Блейз, скорее весёлый, чем раздражённый. — Как пьеса может быть проклята? Кто-то из актёров или автор — да, но… Джинни, ты не видела мою расчёску?

— Вон там, под табуретом, — отозвалась Джинни. — Кто-нибудь умеет завязывать узлы? Никак не могу справиться с этой дурацкой верёвкой…

— Я могу помочь, — отозвалась Луна.

Было немного жутко слышать голоса девочек и не видеть их, словно Гермиона была удалена от них, заключена в собственном мирке. Однако разговор казался вполне обыденным, и за это она была благодарна: появилась возможность отвлечься.

— Но я не шутила, — продолжила Луна. — Маглы очень суеверно к ней относятся. Считается, что нельзя даже произносить название пьесы — это приносит несчастья.

— Серьёзно? Что ж, маглы всегда были не из самых сообразительных, — послышался голос Блейз. — Как же они её называют? Пьеса-Которую-Нельзя-Называть?

— Не шути насчёт… — начала было Джинни, но Луна её прервала.

— Они называют её Шотландской пьесой, — сказала она. — А произнести настоящее имя в театре считается ужасной приметой.

Блейз хмыкнула.

— В такую чушь я точно не верю, — бросила она. — Макбет, Макбет, Макбет.

Гермиона неуютно поёжилась, разглядывая собственное отражение в зеркале. Будучи маглорождённой, она не могла не почувствовать лёгкий укол нехорошего предчувствия, словно что-то должно было произойти, несмотря на её скептическое отношение ко всякого рода приметам.

— Видишь? Ничего не случилось. Лучше подай вон ту заколку, у меня прядь выпадает… Спасибо, Джинни.

Гермиона вздохнула, проверяя, чтобы её собственные волосы, заплетённые в аккуратную косу, не выбивались из причёски. К счастью, всё выглядело прекрасно. Она давно переоделась в костюм, а платье и корона для сцены, в которой она представала в роли королевы, ждали своего часа рядом с ночной сорочкой для эпизода с хождением во сне и убийством. Неплохо было бы заняться чем-то более полезным — обсуждать последние детали с другими актёрами, повторять слова, ждать возвращения Драко…

Но Гермиона не хотела с ним разговаривать, не могла позволить себе заговорить с ним. У неё в запасе оставался сегодняшний вечер и завтрашнее утро, и она прекрасно понимала, что не успеет переубедить его за столь короткий срок, не сможет уговорить его провести каникулы в безопасности замка. Встреча с ним… Встреча с ним лишь всё усложнит. Гермиона намеревалась отыграть свою роль рядом с Драко, а затем любыми способами избегать его на неминуемой вечеринке по случаю окончания постановки, после которой она вернётся в свою спальню и попытается забыть о нём. А завтра он уедет домой, его безумие будет раскрыто, и Гермиона не знала, что произойдёт дальше, но прекрасно понимала, что Драко будет потерян для неё навсегда.

— А вы слышали, — продолжила Луна за перегородкой таким голосом, словно делилась сакральным знанием, — что ни одна постановка пьесы не обошлась без несчастного случая. Или смерти.

— Серьёзно? — переспросила Блейз. — Джинни, давай я помогу тебе с пуговицей, подожди секунду…

— В самой первой постановке умерла актриса, которая играла леди Макбет, — поведала Луна. В голосе её звучало скорее радостное волнение, нежели страх. — А в первой постановке за пределами Англии актёра, который играл Дункана, прямо на сцене убил Макбет из-за ревности к актрисе, которая исполняла главную роль, и никто ничего не заподозрил, пока…

— Ну уж у нас такого точно не произойдёт, — заметила Джинни, и Гермиона крепко вцепилась в край рукава, когда девочки засмеялись. Она сама не смогла бы объяснить почему.

А потом она услышала его голос, и сердце против воли пропустило удар; он вернулся, он в безопасности, он жив.

— Гермиона? Гермиона, где ты?

Голос Драко звучал напуганно, почти лихорадочно, но Гермиона прикусила губу и искоса взглянула в зеркало, ловя в нём отражение собственных глаз. Больше всего на свете она хотела поговорить с ним, но понимала, что не может. Это лишь сделает неминуемое расставание ещё более невыносимым. Гермиона устала надеяться, следовать за ним, пытаться помочь. Она уже предложила ему всё, что могла предложить, пыталась спасти его от Волдеморта, но Драко прекрасно дал понять, что не мог или не хотел покидать ряды его сторонников.

— Гермиона, пожалуйста, мне нужна твоя помощь!

Послышалось перешёптывание и хихиканье со стороны ведьм; Гермиона сильнее прикусила губу. Быть может, она должна помочь — должна выйти и узнать, чего хочет Драко; в конце концов, в его голосе звучало такое отчаяние. И это будет последний раз. Она ведь могла попытаться ещё раз, не добавив слишком много страданий к будущему расставанию, ведь так?

Но Гермиона не успела даже подняться с места, когда раздался другой голос.

— Что тебе нужно от Гермионы?

Это был голос Гарри — настороженный и любопытный. Гермиона могла представить его позу: руки, вызывающе скрещенные на груди, пристальный пронизывающий взгляд. Она повернулась на стуле, нахмурившись в сторону задёрнутой занавески, служившей входом, словно могла разглядеть что-то сквозь неё, размышляя, что собирался делать Гарри.

— Поттер. — Тон Драко оказался на удивление спокойным, словно он предвидел такое развитие событий и появление Гарри было вполне ожидаемым. — Ты знаешь, где она? Мне нужно с ней поговорить. Это срочно. Пожалуйста.

Он умолял, вдруг осознала Гермиона. И его голос дрожал.

— Насчёт чего? — подозрительно уточнил Гарри. Гермиона практически слышала замешательство Драко. Ведьмы тоже притихли. Она подозревала, что они на время оставили приготовления, чтобы подслушать разговор.

— Насчёт… — голос Драко дрогнул. — Я… Это не твоё дело, Поттер! Просто скажи, где она!

— Это ведь о тебе Гермиона волновалась, да? — тихо спросил Гарри, и в отражении зеркала Гермиона увидела, что краснеет. Что они с Роном успели выяснить? — Мы догадались. Она сказала, что мы знакомы с этим человеком и что он не из Гриффиндора, а в последнее время она постоянно пропадала на репетициях с тобой. Что происходит?

Он пытался угадать, найти ответ, но за его словами последовала тишина, и Гермиона знала, что Драко замер.

— Мы исполняем главные роли, Поттер, — наконец произнёс он идеально выверенным саркастичным тоном. — Обычно это подразумевает совместные репетиции.

— Но не так часто, — отрезал Гарри. — К тому же я видел вас на общей репетиции, и вам явно не требовалось много практики. Что происходит?

— Ничего, — последовал ответ Драко — быстрый, резкий. — Ничего не происходит!

— Я просто спросил, Малфой, — пожал плечами Гарри. — И я уверен, что могу сам догадаться. Ты собираешься стать Пожирателем смерти, ведь так? А Гермиона об этом узнала и пытается тебя отговорить. Я прав?

Гермиона поморщилась и услышала горький смешок Драко. Это был логичный и очевидный вывод, но такой далёкий от истины. Слишком поздно, слишком поздно.

— Абсолютно неправ, Поттер. Лучше скажи мне, где она. Мне необходимо с ней поговорить.

— Скажи о чём, — Гарри не собирался уступать. — Всё, что ты собираешься сказать ей, ты можешь сказать мне. Разве что у вас действительно есть секрет. Что-то, о чём Гермиона знает и что заставляет её волноваться за тебя.

Последовало молчание — болезненно пустое молчание, и Гермиона почти уверилась, что Драко сломался, что каким-то образом Гарри удалось толкнуть его за черту, но в этот момент Драко заговорил.

— Мне нечего тебе сказать, — произнёс он угрожающе тихим и низким голосом. — Но я должен узнать, где она.

— Достаточно близко, чтобы всё слышать, — бросил Гарри. — Уверен, если бы она хотела с тобой говорить, то давно бы вышла.

— Где? — выплюнул Драко, и Гермиона услышала, как резко отъехала занавеска в пустую гримёрку рядом с ней. — Гермиона, прошу, выслушай меня. Я должен тебе рассказать, это важно, мне нужна твоя помощь… — Он ухватился за край её занавески, и Гермиона напряглась, но отгороженные зоны для переодевания были зачарованы таким образом, что занятые кабинки нельзя было открыть снаружи. — Гермиона!

Она слышала, как Драко попытался попасть в гримёрку ведьм, а затем рывком отодвинул занавеску по соседству с ними. Стоило ли Гермионе отозваться на его отчаянные призывы? Поговорить с ним? Голос Драко звучал безнадёжно, но она всё равно не решалась выйти. Он ранил её, отказавшись покинуть ряды Пожирателей; сейчас он мог лишь ранить её ещё сильнее. Гермиона больше ничего не могла сделать для Драко. И в глубине души крошечная часть неё хотела отомстить, хотела заставить Драко прочувствовать на себе, каково это, когда твои мольбы остаются без ответа. Маленькая и тёмная часть, к которой Гермиона ни за что бы не прислушалась, если бы не все остальные причины…

— Гермиона, прошу, пожалуйста, ты должна помочь мне, прошу…

— Драко? Вот ты где! — раздался голос Меган, и Гермионе больше не пришлось выбирать. — Где ты пропадал? Пойдём, нужно тебя подготовить, осталось всего пятнадцать минут до начала. Я с ног сбилась, пока тебя искала…

— Меган? Где Гермиона? — услышала она отчаянный, почти безумный голос Драко.

— Не волнуйся, она уже сто лет как готова. Пойдём, я чуть с ума не сошла…

Должно быть, она увела Драко за собой, потому что их голоса постепенно удалялись. Гермиона выдохнула, только теперь осознав, что задержала дыхание. Он ушёл, и теперь у неё в распоряжении была вся пьеса, чтобы решить, хочет ли она разговаривать с Драко.

— Гермиона, ты в порядке? — послышался голос Гарри за занавеской. Она заставила себя ответить.

— Да, всё хорошо. Спасибо. Я правда… ну, честно говоря… пыталась избегать его.

— Может, расскажешь почему? — с надеждой спросил Гарри.

Гермиона покачала головой, но тут же вспомнила, что он её не видит.

— Не сейчас, — отозвалась она. — Может быть, в другой раз.

— Как скажешь. Ни пуха ни пера! — ободряюще сказал Гарри. Вслед за его словами послышались удаляющиеся шаги.

На мгновение повисла тишина, и Гермиона уже начала сомневаться, правильно ли поступила, но почти сразу раздался шёпот Блейз из соседней гримёрки:

— Ни пуха ни пера?

— Магловское выражение, — прошептала Луна в ответ. — Так принято говорить. Нельзя желать удачи в театре — это приносит несчастья.

— Какая чепуха, — послышался голос Джинни, после чего последовала пауза, а затем приглушённое хихиканье. — Может, у нас актёры тоже поубивают друг друга из-за леди Макбет, только на этот раз Гарри убьёт Малфоя вместо Дункана.

— Не смей даже шутить об этом, — одними губами прошептала Гермиона, вспоминая репетицию, на которой чуть не произошла трагедия, и закрыла лицо ладонями.

* * *

Оставшиеся пятнадцать минут пролетели незаметно, и уже совсем скоро огни померкли, погружая зал в тишину. Занавес поднялся, являя зрителям трёх ведьм на балконе; светящиеся шары парили в воздухе сразу под ними. В полумраке первая сцена выглядела захватывающе — это Гермиона помнила ещё по генеральной репетиции. Затем шары померкли, сменяясь тёплым светом свечей, ожили три водопада, находившиеся сразу под балконным выступом — всё для эпизода, в котором король Дункан получал сведения о последнем сражении. Даже прячась за кулисами, Гермиона была убеждена, что зрители во все глаза следят за событиями пьесы.

Последовала встреча Макбета и Банко с ведьмами, пламя свечей сменилось на жутковато-зелёный, светящиеся шары опять зажглись, отбрасывая мистические тени на воду, затем снова живое пламя свечей для сцены с Дунканом и его свитой, и это означало приближение первого выхода самой Гермионы.

Только теперь она почувствовала волнение, снова и снова разглаживая подол платья и одними губами повторяя свои слова. Первый монолог был ужасно длинным, но в то же время одним из её любимых. И Гермиона знала, что хорошо его играла, ведь это был тот самый отрывок, который они читали на прослушивании. Сейчас казалось, что тот день давно растаял в водовороте событий, но с тех пор прошло всего несколько месяцев.

— О, звёзды, с неба не струите света, — говорил Драко, запрокинув голову так, словно действительно обращался к звёздам, мерцавшим на потолке Большого зала, — во мрак бездонный замыслов Макбета.

Вздрогнув от воспоминаний о том дне, когда Драко произнёс эти слова, подразумевая гораздо более страшные замыслы, чем те, о которых писал Шекспир, Гермиона потянулась за реквизитом для собственной сцены. Пустой лист пергамента — письмо Макбета к жене. Мысленно повторяя слова, пытаясь успокоить бешено колотящееся сердце, Гермиона развернула пергамент.

Но он не был пустым.

Несколько строк, в спешке нацарапанных почерком Драко — гораздо менее аккуратным, чем обычно. В послании было всего три строчки, но смысл слов заставил Гермиону застыть на месте.

«Тёмный Лорд нападёт во время постановки. Зрители не должны ничего знать: среди них есть шпионы. Мне нужна твоя помощь».