Проходная пешка (гет)

Родонитовый порошок в верной пропорции может спровоцировать необратимый спазм диафрагмы. Вытяжка страстоцвета способна вызвать фебрильные судороги, порой с кровавой пеной изо рта. Сваренный с белладонной костный мозг растопырника в котле мастера может навсегда лишить ум любых связей с реальностью, наводнив его глубинными страхами. Даже испарения опасны.

Софи медленно вдыхала до отказа лёгких, выдыхала — до боли в межрёберных мышцах. Перебирала в уме десятки случайных фрагментов технологических карт ядов и антидотов. Сознание дрожало рябью тёмных волн, проваливалось в небликующий омут.

Ещё один глубокий вдох под этой водой, и чернота по капле неотступно проникла внутрь, растворилась в каждой клетке, впиталась в кожу. Это — не вода, это — зелье. Иссиня-чёрное, ледяное, горькое. Испить гнев невозможно, насытиться болью немыслимо. Можно только заполнить себя как чашу, стать котлом живой темноты.

Выдох. По слуху ударил захлёбывающийся вопль. Свой собственный. О, древние боги, предки рыцарей и волшебников, зачем всё это? Из горла вырвался смех. Как же она сейчас жалка, и как прекрасна, как темна. Есть ли здесь хоть немного силы? Ни унции. Удовольствия? Совсем нет. Страсти? Вот её много, кипящей, жадной и яростной.

Почувствовала, как ледяные паучьи пальцы коснулись щеки. Она жмётся к этой ласке как побитая слепая собака. Ничего не видно, всё поглощено чернотой — и она впечаталась в плоть, плотно и неотделимо. Отстранённо сознание отметило влагу на щеках, саднящую боль в руке — и здесь ощущается холодное прикосновение. Боль уходит, её нет.

Ног коснулось огромное змеиное туловище, тихое шипение — слуха.

— Ты смогла дать мне именно то, чего я хотел, маленькая Сентмор. Знал, что, в конце концов, не разочаруюсь. Я доволен. Твои родители гордились бы тобой.

«А гордился бы он?»

Тревога слабо шевельнулась в сомнамбулическом сознании и тут же растворилась в тёмном омуте.

— Спи.

Она покорно шагнула в радушную черноту. Так же, как и несколькими часами ранее перенеслась к парадному крыльцу особняка Малфоев.

— Безмозглая сука! Если бы я могла тебя вразумить, я бы била твою голову об стену до тех пор, пока она не стала мягкой, как перезрелая слива!

Тогда мадам Лестрейндж действительно с силой приложила дезориентированную после трансгрессии Софи о каменную кладку. В подбородок уткнулась волшебная палочка.

— Белла! — крикнул стоявший позади Джон.

Редкие снежинки медленно оседали на мраморные перила с бронзовыми вставками и почти сразу сливались с каменным рисунком. Пожалуй, и вид темнеющего ночного сада за кованой оградой можно было бы назвать умиротворяющим. Если бы не разлитый в воздухе чувственный тандем смятения и агрессии.

— Пошёл прочь, идиот! Не смог вовремя подрезать крылья нашему цыплёнку, не мешай делать это другим. Жалеешь, что растерял своё влияние на неё, не так ли? — она мерзко хохотнула и вновь сосредоточила внимание на девушке. — Где твои кузен и тётка, дрянь?

— Убери от меня свои когти! Ты так часто задаёшься вопросами влияния в моём присутствии — польщена. Позволишь думать, что ты меня ревнуешь?

Белла обнажила ряд зубов под сухой верхней губой, которая тут же треснула, выпуская кровь, и проговорила:

— Позволю корчиться от Круциатуса, если не начнёшь отвечать на вопросы, — она внезапно отодвинулась на пару дюймов. — Мерлин, почему от тебя так невыносимо воняет?

— Я из лаборатории. Да отпусти ты меня, припадочная! Что здесь стряслось? Джон?

Софи непонимающе поглядела на мужчину в ожидании объяснений, изо всех сил сдерживая естественные реакции тела. Так легко было бы оттолкнуть женщину, но Софи терпела. Беллу не стоило провоцировать.

— Ни в жизнь не поверю в этот спектакль! — она потрясла пальцем с обломанным ногтём. — Снейп на славу выучил тебя изворачиваться как флоббер-червь на разделочной доске!

Джон, помятый, но не теряющий опасного прищура серо-зелёных глаз, видевших, ей казалось, до самого дна её лживой души, сохранял настороженную невозмутимость. Проницательности ему было не занимать. Между лопаток похолодело, Софи подавила дрожь. И дело совершенно точно было не в ледяной стене позади неё.

— Почему не явилась сразу?

— Повторяю, я была в лаборатории! Яд макрели с железами кабарги нельзя оставлять без присмотра в финальной стадии процесса. Мне и так стоило огромных усилий удержать приемлемый ритм помешиваний, чтобы не угробить девятисуточную работу над антидотом к сыворотке правды! Думала, рука расплавится и упадёт в котёл… Хотя кому я объясняю…

Рейды по устрашению семей магглорождённых волшебников и простого населения немагической Британии в последние месяцы стали пугающе частыми. Волдеморт настаивал на принятии каждым Пожирателем антидота перед облавой. Очевидно, он больше был заинтересован в сохранении довольно скудной информации, которую могли бы выложить его слуги при аресте, чем в сохранении их жизней.

Софи не обсуждала это с Северусом, но не могла не заметить, что его включают в группы с завидным постоянством. И вряд ли зельевар отличался природным рвением в этой части пожирательской доли.

— Ты же понимаешь, в случае, если ты лжёшь, моя сладкая — это легко проверить, правда? — Лестрейндж снова навалилась на неё почти всем своим весом, игнорируя тяжёлое мускусное облако.

Софи застонала сквозь сжатые зубы и, переборов внутреннее сопротивление, решилась на смену тактики.

— Жду не дождусь! — она закинула руки на плечи женщины, настойчиво провела от локтей до выступающих ключиц. — Джон, ты позвал меня посмотреть, как мы обжимаемся с Беллой?

Лестрейндж по-звериному раздула ноздри, бросив безумный взгляд через плечо. Софи в отчаянии дёрнула её на себя, окончательно пачкая декольте её мантии. Та разразилась смехом. Софи громко ахнула — в этот же миг Белла занырнула рукой под фартук и с силой ущипнула девушку за грудь.

— Мне будет жаль убивать такую инициативную пташку, но ты сама знаешь, как я расправляюсь с лжецами и предателями. Даже если у нас одна кровь, — жарко зашептала Белла, сильнее вдавливая палочку в челюсть Софи.

Вторая её рука так и осталась на груди, ещё ущипнула, спустилась ниже в проекции сердца, поскребла там пальцами.

— А-а! Стучит, живое! — она восторженно взвизгнула. — Но как поступает наш господин тебе тоже известно… возможно, я могла бы проявить понимание, если бы ты призналась нам, что происходит.

— Да, Мерлина ради, в чём мне стоит признаться? Что подобные манипуляции с телом способны доставить мне больше удовольствия в иной обстановке и другим составом действующих лиц? Извини, Белла.

К огромному облегчению Софи, в этот момент Джон оторвал от неё женщину. Хорошего в ситуации всё же ничего не было — оказывается, сцену видели и Малфои с Флинтом. Такие же помятые, как и Мальсибер.

— Прекращайте этот фарс, вы обе!

— София! Тебе известно, где Драко? — сурово произнёс Люциус, насилу отрывая от себя тонкие руки вцепившейся в него Нарциссы.

Настроен он был решительно.

— Не здесь, — остановил того Мальсибер.

— Да вы оглохли?! Кто-то собирается дать мне хоть какие-то объяснения? Понятия не имею, где носит кузена — он в последнее время сам не свой, и в школе предпочитает со мной не пересекаться.

— Удивительно! И никаких догадок, с чего бы это, да, цыплёнок? — ехидно отозвалась Лестрейндж.

— Довольно, я сказал.

— Зачем с ней миндальничать, Джон? — тон вышедшего из дома Долохова был преувеличенно пренебрежителен. — Это же сучье племя — она такая же изворотливая, как Филипп и Патриция.

— Закрой свой рот! Мой отец был одним из нас, и погиб он, будучи до последнего вздоха преданным Тёмному Лорду! В отличие от многих других, которые прятались после исчезновения господина по углам, как жалкие крысы!

Уже через мгновение они стояли друг напротив друга в боевой стойке с поднятыми палочками. Ноги у Софи непроизвольно пружинили, как на любой тренировке. Она искала пути отхода в драке. И краем сознания отметила, что даже запястье окрепло и не подрагивает. Оставалось надеяться на замедленные после седативного зелья реакции Долохова. Плохо, конечно, что она здесь совсем одна. Маловероятно, в нынешних обстоятельствах Мальсибер встанет на её защиту.

— Глупый цыплёнок, ты себе не помогаешь, — пропела рядом Белла. — Филипп частенько бывал себе на уме, но милорду, в самом деле, служил не хуже некоторых. Так что давай без пустых оскорблений, Долохов.

— Осточертело, что все бегают вокруг этих сентморовских отпрысков! Что в тебе такого, девчонка? Не верю, что один только талант вовремя раздвигать ноги того стоит.

Горькое, приправленное отчётливым привкусом животного страха, ощущение унизительной пустоты расцвело в животе. Софи на мгновение перестала чувствовать собственное тело. Она до хруста сжала палочку. Надо держаться, это всего лишь провокация.

— Рискнёшь задать этот вопрос милорду? — растягивая слова, проговорил Мальсибер и поморщился, увидев реакцию товарища. — Вижу, что нет. Опустите палочки. Люциус, мы можем поговорить с Софи в кабинете без лишних глаз и ушей?

Хозяин дома нахмурился, зачем-то оценивающе оглядел Софи.

— Разумеется! — наконец, фыркнул он и рывком закатал рукав. — Я ещё раз призову Лорда.

— Как тебе угодно. Но я так понял, пока это не имеет смысла — на ближайшие часы у него другие планы.

Джон уверенно двинулся вперёд, зацепил Софи, ещё удерживающую боевую позицию, и протащил так в сторону парадных дверей.

— Смотри, не воспламенись от возмущения, валькирия! — насмешливо бросил он ей. — Говорю, расслабься. Никто не нападает на своих. Пока. Ты требовала объяснений — пойдём.

Если бы Софи смогла вовремя оценить настроение Джона, она придала бы больше значения его словам.

Потом ей казалось, всё было на поверхности: в его интонациях, взглядах, жестах. Потом она была готова согласиться с Беллой — она безмозглая, и лучше бы её били об стену, пока голова не стала бы походить на мягкую перезрелую сливу.

* * *

Комнаты на Гриммо давно уже были погружены в тишину, несмотря на количество домочадцев и гостей. Только изредка из разных концов доносились причитания и вздохи. И ещё дурацкие часы с совершенно безвкусной кукушкой тикали слишком громко и, казалось, шатались с каждым движением минутной стрелки.

Драко, ссутулившись так, как никогда прежде не позволяло воспитание, сидел за грубо сколоченным кухонным столом. Глаза его были красны.

После его появления некоторое время он был убеждён, что это сборище не смолкнет никогда. Что они вечность будут мельтешить перед глазами, реветь друг у друга на плечах, бегать по дому и, разумеется, орать. Уж кто, а эти волшебники всегда были горазды покричать. За редким исключением, конечно.

— Мистер Малфой, впервые я рад своей оплошности: не думал, что успею испытать потребность признать вслух, сколь немало в вас милосердия.

Соображал Драко чрезвычайно медленно. Он только сумел понять, что заглянувший всего на мгновение директор произнёс нечто, не требовавшее ответа. Нечто поддерживающее. Сказал — и исчез. Как и Софи. Как и профессор Снейп. Как, собственно, и возможность Драко деться куда-то из этого дома после всего, что он натворил.

Самое ужасное, в его представлении, было даже не то, что кузина с деканом удалились, судя по всему, каким-то немыслимым образом объяснять произошедшее, а то, что он спас не родителей. Он выбрал не их благополучие и безопасность. И он не знает, к чему приведёт его решение в нынешней очевидной невозможности покидать жилище Блэков. Очевидность эту Драко довольно грубо, но доходчиво объяснил Аластор Муди.

Драко хотел бы с иронией отнестись к тому факту, что теперь он — случайный гость, угодивший в плен четырёх стен, но, увы, на это его моральных сил уже не хватало. Растерянный Драко под давлением чувства стыда уже третий час не мог подняться из-за стола. Хотя профессор Люпин уже пару раз повторил, что в гостиной есть подушка и плед, и он может расположиться там. Сон, конечно, никто не упоминал. Вряд ли хоть кто-то сможет сомкнуть глаза этой ночью. Кроме младенца, разумеется.

В голове мучительно долго крутилась череда изнуряющих мыслей о верности и внутреннем уродстве. Решение вывести Патрицию с ребёнком далось ему не без усилий, и теперь в одночасье вся его жизнь стала очень сложной. И он не знал не только, что ему делать: хуже то, что он не представлял, как ему жить. Словно мир внезапно рухнул, но никто, кроме Драко, этого не заметил.

Зашла Грэйнджер. На неё не было сил реагировать. Та явно притащилась поинтересоваться состоянием Драко. Он так отчаянно старался обуздать переполняющую его нервозность, что только пробубнил что-то грубое вроде: «Живой я, если это неочевидно, и тебе, Грэйнджер, сейчас лучше убраться подальше». Она, к облегчению Драко, быстро ретировалась. Но полчаса спустя снова вернулась.

— Грэйнджер, по-хорошему же прошу, уйди.

— Уймись, Малфой, нужен ты мне... Сиди себе спокойно. Я с кружкой подальше от тебя сяду. Чай будешь?

Он отказался. Она всё равно заварила и для него, надеясь, что он со злости не окатит её кипятком. Ничего подобного Драко не сделал.

Вслух Гермиона так и не произнесла, что считает глубоко несправедливым позволить Драко после того, что он сделал, провести бессонные часы в ощущении бесконечного одиночества. Поэтому, во что бы то ни стало, она приняла решение стать его молчаливой поддержкой.

На рассвете на пороге появился святой Поттер, подал ему руку. Драко тупо уставился на протянутую ладонь.

— Совсем спятил, Поттер? — насилу выдавил он.

— Похоже на то.

Малфой упрямо отвернулся, поднимая взгляд наверх, на широкие потолочные балки. Хотелось, чтобы и кухня, и дом, и весь свет сей же час обвалились прямо на них.

Драко покачал головой — всё, что происходило с ним в последние годы в Хогвартсе, в его собственном доме, в обществе Пожирателей было так или иначе связано с именем Гарри Поттера. Такого знаменитого, такого уникального, проклятого Поттера, на котором непостижимым образом был особенно сосредоточен даже сам Тёмный Лорд.

Драко почувствовал, как только-только пришедший в подобие внутреннего равновесия, он вновь обрастает ядовитыми иглами. Не сдержался. Удар вышел неожиданно сильным и яростным после лишённой сна ночи. Гермиона сдавленно вскрикнула. Гарри не смог оставить давнего врага без ответной взаимности. Только рыжеволосый Уизли стоял в стороне, не вмешиваясь и не позволяя сделать этого девчонке Грэйнджер.

Через некоторое время оба, взмыленные, шумно отдувались и одергивали воротники. Драко сидел на полу у буфета с рассеченной бровью, выуживал из кармана брюк шёлковый платок. Гарри — чуть поодаль зажимал нос кухонным полотенцем. Его многострадальные очки вновь были переломаны пополам.

— Ты хоть и чистоплюй, Малфой, но кулаками машешь очень по-маггловски.

— Отвали, Уизли.

— Какие же вы оба.., — Гермиона не смогла договорить, обречённо и зло выдохнув. — Удивляет ваша тяга покалечиться, когда все кругом только и делают, что сходят за нас в самое пекло! В следующий раз бейтесь головой об стол. Вдруг хоть польза будет, и мозги случайно встанут на место!

Мальчики моргнуть не успели, как она вылетела из кухни. Лестница отозвалась поскрипыванием, выдерживая раздражённый топот. Гарри поднялся на ноги и повторил свой манёвр — снова подал Драко руку.

— Слабоумие и отвага, Поттер?

— Ещё одна саркастичная подначка, и я решу, что мы не договорили, Малфой.

Драко с минуту посидел, затем вдруг порывисто поднялся, словно его вздёрнули за шиворот.

— Катитесь к дьяволу, — произнёс он на пороге, не оборачиваясь.

Гарри и Рон проводили его озадаченными взглядами.

* * *

— Обстановка спокойная, сэр. Было замечено движение в лагере оборотней, связываем его с визитом Фенрира Сивого. Два часа уже тишина. Похоже на очередное собрание для поддержания общего духа. По данным Люпина, если мы правы, то пропагандистские «проповеди» стали чаще. Раньше Сивый заявлялся раз в две-три недели. С последнего собрания прошло восемь дней.

— Хорошо, Кингсли.

Выглядывающий из пламени волшебник сдвинул брови и отрывисто кивнул. В следующий миг связь прервалась, выплюнув под ноги Дамблдора пригоршню углей. Различить их на цветастом ковре Альбус был уже не способен.

Он постоял на прежнем месте, глядя в одну точку и собираясь с мыслями. Затем развернулся и неспешно зашагал по выученному за долгие годы маршруту: от камина три шага вперёд до книжного стеллажа и четыре — по дуге, минуя магические приборы, к окну.

Медленный разворот. Заложенные за спину руки. Он двинулся обратно.

Да, манёвр с вызволением Патриции прошёл не без эксцессов, но завершился её возвращением. Однако нельзя сказать, что — даже учитывая чудо, явленное Малфоем-младшим — операция прошла успешно. Конечно, для Патриции всё обошлось. И, кроме того, они получили возможность увидеть часть мозаики плана Тома по развязыванию открытой войны глазами Драко. Но даже так, Дамблдор с сожалением вынужден был признать, что мальчик — увы, далеко не кладезь ценной информации. Так, всего лишь очередная пешка Реддла. В любом случае, хорошо, что Драко не успел непоправимо искалечить себе душу.

Слабое утешение для директора в данный момент. Он слишком явственно ощущал, как разворачивающаяся ситуация обрастает непредвиденными осложнениями.

Альбус остановился, коснулся здоровой ладонью оконного стекла. Холод робкого снегопада не остужал жаркого мыслительного процесса.

Рассуждая трезво, следовало говорить не об осложнениях, а о риске абсолютного краха. Казалось, это летящее с горы колесо фатальных событий остановить невозможно.

Дамблдор предполагал, что мисс Сентмор вызовут сразу после исчезновения тётки — они и очную ставку с Северусом продумывали со всевозможным тщанием. Благо, эти двое безумцев, упрямо вплавившиеся друг в друга, были готовы обсуждать каждую мелочь. Но всего не предусмотреть: например, случайного геройства одного слизеринца.

Парадоксально, думал Альбус. Гриффиндорцы готовы жертвовать всем в надежде спасти мир. Слизеринцы готовы этот мир разрушить, чтобы защитить близких. И ведь нет ответа, кто из них прав. Дамблдор покачал головой. У него с его сединами ответа не было.

— Что же так долго, Фоукс? — произнёс он вслух, услышав, как встревоженно заскрёб когтями феникс. — Да знаю я, что импровизация затянулась, знаю…

И эта тишина на скрытом фронте не добавляла спокойствия, провоцируя воображение на самые мрачные картины. Допустить мысль, что мисс Сентмор после выяснения всех обстоятельств останется в особняке Малфоев под протекцией хозяев или же банально по приказу Тома, он мог. Но где же тогда носит Северуса? Даже если девушка не справилась — он не позволил бы себе рискнуть положением среди Пожирателей. Или позволил? Нет, не может быть.

Дамблдор вернулся в кресло, баюкающим движением оберегая повреждённое запястье. Феникс издал низкий печальный свист.

— Не жалей, друг мой. Тебе ли не знать, что это далеко не конец?

Птица оскорблённо заклекотала, разворачиваясь на жерди.

Конечно, было жаль предвосхищать собственный скорый уход, когда всё только начинается, и развязку войны не разглядеть даже на кромке горизонта. Так далеко до цели. Столь много следовало сделать сейчас и сколько ещё предстоит. Нет, думал Альбус, они ещё повоюют. Он так легко не сдаст позиций и не предаст доверивших ему свои жизни магов. И он верил, что каждый сделает, что должно. В конце концов, от судьбы не убежать.

Бедный Гарри, сколько ему ещё предстоит узнать! У самого Дамблдора на это ушла большая часть той жизни, которую он сейчас с натяжкой осмелился бы назвать сознательной. У мальчика же времени почти не оставалось: на понимание, на чувствование, на принятие. Для этого надо знать всю историю с самого начала, различать истинные мотивы за шелухой искусственной идеологии.

— Ведь без души и помыслов высоких живых путей от сердца к сердцу нет, — пробормотал директор устало.

Фоукс насмешливо фыркнул со своего места.

Возможно, именно в этом и состоял смысл жизни великого Альбуса Дамблдора. Великого слепца, который совершенно точно никогда не увидит того, ради чего изначально выставлял фигуры на своей половине шахматной доски. И потеря любой — невыразимое сочетание отчаяния и ослепительного света, сгоревшее небесное тело, рана на глухой совести.

Как же он устал. Смешно сказать, но, кажется, что смертельно.

Куда же девались двое доморощенных шпионов, которых Альбус… уважал? любил? ценил? Всё не те слова. Блёклые, матово-безразличные, неподходящие. Возможно, правильных и не существовало.

— Альбус! Я не вовремя?

Он вздрогнул. Оказывается, МакГонагалл уже дважды стучала в дверь.

— Разумеется, нет, Минерва. Прошу прощения. А знающие люди ещё утверждают, будто слух может обостряться у людей с казусом, аналогичном моему.

— Не доводилось мне слышать более абсурдной характеристики для любого недуга.

МакГонагалл прошла вглубь кабинета и замерла напротив окна, на поверхности которого еле виднелись исчезающие в зимней дымке очертания мужской ладони.

— Каюсь, грешен, — директор развёл руками. — Вероятно, газетчики не так уж и не правы относительно наличия у меня когнитивных расстройств? Похож ли я, — он демонстративно постучал по столу, затем приложил руку к морщинистому лбу, притворно хмурясь. — Как же там было напечатано? Ах, да, на престарелого волшебника в глубокой деменции, томящегося в тисках давно минувшего, призрачного и около-героического прошлого?

— Зря Филиус прочитал вслух эту глупость. Редакторы «Пророка» напрочь перестали видеть границы приличий.

— Ох, моя дорогая Минерва, я был бы только счастлив, если бы узнавал вовремя не только вопиющие глупости — пусть они и способны вызвать улыбку.

Она недоверчиво изучала сосредоточенное лицо Альбуса, который, как и всегда, филигранно отмерял необходимое количество мудрости и насмешки в репликах.

— После, Минерва, — вздохнул он под этим взглядом. — Все вопросы — после.

— Насколько я понимаю, это сильно размытая перспектива, да и вопросов у меня только прибавится. Не сомневаюсь, что к тому времени газетчики успеют напечатать что-то похлеще глумливых замечаний о твоём разуме.

— Ты о смещении с должности Руфуса Скримджера или парочке никчёмных некрологов?

— Смещении?!

— И довольно скором, судя по всему. К сожалению, Руфуса нельзя обвинить в глупости, но по-настоящему видеть угрозу он отказывается. Не могу его в этом винить. Бюрократический маховик был раскручен не им, но остановить его при немалой склонности нынешнего министра к привилегированности…

— Минута триумфа, Альбус! — осуждающе покачала головой женщина. — Он хотел получить своё кресло. И сам же продолжает тянуть нас всё дальше в бездну! Даже после Фаджа. Одни отчёты-пустышки об отловленных Пожирателях чего стоят. И ведь находятся те, кто верят заявлениям министерства!

— Хорошее замечание: именно, что всего лишь минута.

— Я потому и пришла.

— Метишь в чьё-то кресло, дорогая? — Дамблдор заинтересованно склонился чуть вперёд.

— Нет. Меня беспокоит то, что происходит в «Кабаньей голове». Аберфорт упомянул, что Трелони почти не покидает пределов его барной стойки. Спасибо, хоть не в «Трёх Метлах», но хорошего в этом мало. Сейчас это втройне возмутительно и, более того, небезопасно!

Дамблдор печально улыбнулся:

— Что ты предлагаешь? Не могу же я посадить её под замок, Минерва. Ей необходимо как-то выносить то, куда затягивает её сила.

— Да какая сила, Мерлина ради? Не начинай, прошу тебя. Она не троянская царевна.

— Я совершенно серьёзен. Не раз мне думалось, что я уплатил бы немыслимую цену за возможность знать и видеть то, что доступно профессору Трелони. Пусть и не троянской царевне.

— Ты и так платишь немыслимую цену! — жёстко припечатала задетая в лучших чувствах женщина.

— Верно. Но, тем не менее — всё ещё не знаю, хотя уже не вижу.

Всё же, думал Дамблдор, понимание, что он скоро завершит свой земной путь, делало его удивительно неуязвимым. Потому что всё остальное: чужие ожидания, боязнь невечных близких и далёких, признание и отвержение магического общества — все эти вещи растворяются в жадной пустоте, оставляя в осадке выкристаллизованные истины. Больше нет причин мешкать и сомневаться. Так уж выходило, что самой главной баталией Альбуса было суждено стать борьбе с собой. И ему было до самой смерти любопытно, останется ли он доволен исходом.

Они уже некоторое время провели в обоюдной скорбной тишине, когда камин в очередной раз полыхнул зелёным пламенем. Философское настроение вмиг испарилось.

— Профессор Дамблдор, тут эта… помогите, профессор Снейп совсем плох, кажется. Лежит у меня, еле дышит.

— Хагрид, он один?!

— Бахнулись мне практически на голову. Не знаю, как она дотащила его на себе. Тяжеленный же. И эта… тут без Помфри не обойтись. Девочка плачет, не переставая. Я таких-то тихих истерик не видывал, вот. Так можно и умом тронуться.