Яркий (джен)

— Вы дружили с моей мамой, профессор? — спросил Гарри. Они со Снейпом шли по тропинке за деканами Хафлпаффа и Рэйвенкло, держась на почтительном расстоянии. Гарри чувствовал «охотничий мандраж» — оттого, что благодаря профессору Стебль появилась возможность зацепиться хоть за что-нибудь, чтобы вывести профессора на связный диалог о прошлом.

Снейп устало кивнул.

— Как это было? — продолжал расспросы Гарри. Он знал, что заходит на личную территорию, но рассчитывал, что несколько кружек медовухи и дружеское расположение к нему профессора сделают своё дело. И не прогадал.

— Это было лучшее время, — ответил Снейп. — Что именно вы хотите узнать? Спрашивайте. Вы и так уже слышали много, и мы достаточно долго занимаемся окклюменцией, чтобы я мог дополнить картину со своей стороны.

Гарри задумался. В голову лезли идиотские вопросы вроде: «И как вам мама?». Он пару раз фыркнул себе под нос, как лошадь, отгоняющая мух, и всё-таки придумал, с чего начать.

— Вы на первом курсе познакомились?

— Раньше. Мы были… почти соседями. Я гулял и застал их с сестрой однажды, играющих на лужайке. Я увидел, что она колдунья. Подошёл. Петунья убежала. Лили осталась. И мы стали общаться… — Снейп замолчал. Гарри смотрел себе под ноги и ждал, пока он продолжит. Но профессор шёл молча.

— Вы варили вместе зелья?

— Это уже в школе. Да, часами… Запирались в пустых аудиториях. Экспериментировали с составами.

— И как она?

— Она? Всегда придумывала что-то новое, умела ставить вопросы и отвечать на них. Она была очень успешной, — добавил Снейп с непонятной интонацией, то ли гордости, то ли зависти, то ли печали.

— А вы что?

— Я? — переспросил Снейп так, будто его фигура заинтересовала кого-то впервые. Гарри кивнул. — Я был не так успешен.

Гарри снова не удержался от усмешки: он вспомнил, что мама говорила о Снейпе всё то же самое, только наоборот.

— И что потом?

— Потом её не стало, — сказал Снейп.

«Нет, ну, а между этим?» — хотел спросить Гарри, но удержался. Возможно, они поссорились, и Гарри наступил бы на какую-то мозоль лишним вопросом. Наступить он мог, но он не мог сказать «а вы знаете, профессор, после этого вы помирились, и вообще всё хорошо стало, просто вы не помните».

Сказанного было мало. Профессору тоже: своими расспросами Гарри растревожил болото его старых воспоминаний, в которых он жил каждый день.

Помолчали.

— Слизерин — это факультет, на котором за тридцать лет до нас учился Тёмный лорд Волдеморт, — заговорил Снейп, тщательно обдумывая и проговаривая каждое слово так, будто он читал это «под конспект». Это было похоже на первую лекцию по зельям, когда Невилл от оцепенения после монолога профессора о своём предмете еле смог поднять руку для того, чтобы открыть учебник.

— Несколько поколений на этом факультете, включая моё, прошло через жуткую раздробленность. Я бы не пожелал вам даже представлять то, как лучшие друзья, соблазняя друг друга славой и властью, давили на самые чувствительные точки, чтобы обратить в Пожиратели смерти. Это происходило в столовой за непринуждённой беседой, на трибунах во время игры в квиддич, в библиотеке. Это не прекращалось, пока слизеринцы учились на Слизерине. Когда Тёмный лорд набирал силу, Гарри, каждому нужно было сделать выбор. Выбор прокрадывался в спальню и заставал нас в постели с палочкой у горла. Он заставал наших друзей. В своё время он застал и меня, — сказал Снейп, вдохнув так глубоко, что его лёгкие чуть не разорвало. — Я сказал вам, что я не был успешен. Это не совсем так: я был просто жалок и мстителен. Меня здорово «обработали». Мои отрицательные качества казались мне преимуществами. Именно из таких людей набирал армию Волдеморт.

— Кому вы мстили? — спросил Гарри. Он слушал затаив дыхание, и каждое предложение отпечатывалось в его памяти, словно страницы книг, которые в волшебном мире до сих пор создавались тяжёлыми наборными прессами.

Снейп помолчал и пнул какой-то небольшой камень, улетевший в траву возле тропинки.

— Я мстил человеку, Гарри, на которого переложил ответственность за собственную мелочность, если вас это устроит.

— Вполне.

— Я мстил самому себе отчасти, тоже, — продолжил Снейп, вглядываясь в приближающуюся гладь Чёрного озера и замок на её фоне. — Знаете, таким людям, как я, если мы начинаем падать, всегда интересно, где дно. Иногда его нет очень долго… Ваша мать пыталась меня остановить. Я понимал её, но не мог с ней согласиться, потому что это бы значило признать свою неправоту, признать, что я был обманут и, с вашего позволения, «дурак». Я признал это с первыми днями войны, Гарри, когда пришлось убивать. Дно оказалось ближе, чем я думал. Столкновение с ним оказалось болезненным.

— И как вы вышли из положения?

— Как-то вышел, Гарри, сразу после первого убийства, — сказал Снейп. — Во всяком случае, до сих пор мне казалось, что вполне неудачно вышел: в моём стиле, — сказал он саркастично. — Но об этом я тайну унесу туда, где все мы будем когда-то.

— Ладно, — кивнул Гарри, с чувством омерзения отгоняя мысль о том, что «там» Снейпу будет так просто не отвертеться, и отвечая самому себе на это тем, что «там» всем уже всё равно. — А вы не знаете, почему Тёмный Лорд хотел убить именно меня?

— Это я вам сказал, что я знаю? — Гарри кивнул:

— Вы не отрицали.

Снейп мрачно хмыкнул.

Значительно отдалившись от них, профессор Флитвик и профессор Стебль шли, склонившись друг к другу, как старые приятели, каковыми они и являлись, или — как старые деревья. Профессор Стебль была выше Мастера чар на голову или полторы: в роду у профессора Флитвика, как говорила Гермиона, были гоблины, и он унаследовал от них некоторые черты. Гарри стал размышлять о том, что «настоящие» гоблины из магического мира и рядом не стояли с безобразными существами, которые изображались в магловских фильмах. И профессор Флитвик, будучи невысокого роста, всё же не казался Гарри «ущербным» по сравнению с остальными взрослыми магами.

Возможно, дело было в том, что ему самому было ещё одиннадцать лет, и глаза воспринимали мир искажённо, но он об этом постоянно забывал.

Гарри вздрогнул от неожиданности: Снейп, который думал всё это время над ответом над его вопрос, заговорил, чеканя каждое предложение:

— Волдеморт убивал всех, кто попадался на его пути. В случае с вами ситуация была своеобразная. У вашего отца были друзья. Один из них переметнулся на Тёмную сторону и как-то раз подслушал, как некая ведьма в присутствии профессора Дамблдора произнесла пророчество о том, что вскоре должен был родиться ребёнок, который победит в войне. Я лично слышал, как он передавал, сидя на коленях, слова предсказания. Женщин, ожидающих детей в конце июля, было двое: ваша мать и миссис Лонгботтом. Тёмный Лорд решил, что речь шла о вашей матери.

— Просто решил? И всё? — спросил Гарри.

— И всё, — кивнул Снейп. — Он пришёл и убил вашего отца и её. Хотя… — он осёкся.

— Что?

— Я просил его этого не делать.

Гарри звонко рассмеялся. Снейп первый раз слышал, чтобы он смеялся. А Гарри смеялся так сильно, возможно, в первый раз в жизни. Просить воплощение зла, — а именно так все вокруг характеризовали Волдеморта, — о милосердии мог только человек, верящий в людей до последнего. Но насколько Снейп был непохож на такого человека, настолько он был им, как показывала вся рассказанная история.

— На этом можно считать мой монолог оконченным? — хмуро спросил Снейп, спрятав подбородок в серый свой шарф. — Я, кажется, предельно откровенен с вами сегодня. А вы смеётесь.

— Простите великодушно, но скажите ещё кое-что, сэр, — Гарри всё ещё улыбался, — назовите мне фамилию того человека, который был другом моих родителей.

— Петтигрю, — ответил профессор, словно плюнув. — Он исчез, когда победили Светлые силы. Считается, что его и ещё около десяти маглов за раз убил другой друг вашего отца.

— Считается?

Снейп поморщился так, будто у него болел зуб.

— Официальная версия Министерства такова. Но если вы хотите знать моё мнение, то Блэк, которого я знал, любил играть на публику. Если бы он убил Петтигрю, то труп был бы как минимум достопримечательностью в туалете Министерства магии, удалить которую оттуда никто бы не мог. И я лично, — он сверкнул глазами, — посодействовал бы ему в этом.