Дартс: палитра души (гет)

Она ещё никогда в жизни не принимала душ и не переодевалась с такой скоростью. Три лишние минуты были потрачены на осмотр заживлённой гоблином раны и ещё пять на примочку с облепиховым зельем. Шрам на левом плече получился неровный, но со временем обещал полностью исчезнуть. Теряясь в сомнениях и догадках о том, что Рон потерял в «Сапожке», Гермиона надела чистое бельё, джинсы, джемпер и куртку, наспех высушила волосы, собрала их в хвост на затылке и энергично пощипала себя за щёки — она не хотела предстать перед Роном в бледном, измученном виде.

Накинув мантию, она аппарировала к калитке «Сапожка» и быстро пошла к дому по узкой, расчищенной от снега садовой дорожке, бормоча себе под нос две, казалось бы, не вяжущиеся друг с другом фразы: «слава богу, с тобой всё в порядке» и «я тебя убью, Рональд». Её явно ждали, потому что не успела Гермиона добежать до входа, как дверь распахнулась, и стоящая на пороге Элиза Трустоун радостно воскликнула:

— Привет, как я рада, что ты пришла! Проходи.

— Привет! Что с ним? — обеспокоенно спросила Гермиона.

— Не волнуйся, я же написала, с ним всё в порядке, — ободрительно улыбнулась Элиза.

— Ай, — вскрикнула Гермиона, стаскивая с ноги мокрый туфель, — снег попал... Я сниму, ладно?

Она только сейчас заметила, что в спешке вместо сапог надела свои синие домашние туфли, и подумала, отдавая мантию Элизе: «Хоть бы одежда не оказалась наизнанку». Не удосужившись высушить носки, которые оставили на деревянном полу мокрые следы, Гермиона прошла в гостиную «Сапожка», где не была со дня дегустации малиновой наливки миссис Трустоун. Диван, на котором спал Рон, был повернут к камину, поэтому Гермиона сначала услышала негромкий храп, а потом разглядела две большие ступни в серых носках, свисающие с подлокотника.

— Что он тут делает?

Элиза неловко пожала плечами.

— Спит.

— Спит? — переспросила Гермиона, переводя изумлённый взгляд на Элизу.

Та кивнула и добавила, поднимая одну бровь:

— Ну, перед этим он немного пошумел... Но мы с бабушкой уговорили его поспать.

— Отлично... Значит, я места себе не нахожу, а он спит...

Гермиона медленно обошла диван и остановилась напротив безмятежно спящего Рона, который сладко похрапывал лёжа на боку, подложив ладони под небритую щёку. Он был в тех же джинсах и джемпере, в которых ушёл два дня назад из дому, только изрядно помятых, из чего Гермиона сделала вывод, что Рон не ночевал ни в офисе, ни в Норе — там у него всегда имелся запас сменной одежды. Она опустилась в соседнее кресло и поморщилась: со стороны дивана доносился лёгкий запах алкоголя.

— И давно он здесь?

— Несколько часов. Я послала тебе сову, как только он заснул.

— Извини, Элиза, но я ничего не понимаю... Что ему было нужно?

Элиза посмотрела на спящего Рона и загадочно улыбнулась:

— Это немножко смешная история... Он так колотил в дверь, что я сначала испугалась — подумала, случилась что-то страшное — ну, из-за всей этой финансовой неразберихи, слухов о дефолте и мародёрстве... Я его впускаю, а он еле на ногах стоит и спрашивает: «Миссис Трустоун дома?» Бабушка спускается на шум, Рон к ней подходит, три раза спотыкается по дороге и говорит: «Миссис Трустоун, скажите, вы мне хоть немножко благодарны?»

— Как стыдно, — прошептала Гермиона. — Прости, Элиза...

— Нужно знать мою бабушку! Она не переносит плохие манеры, но всё-таки отвечает: «Молодой человек, вы мне, безусловно, очень помогли, но ваш вид...» Рон её перебивает: «Пожалуйста, окажите мне услугу! Расскажите мне, какая палитра у Гермионы».

Гермиона опешила.

— Зачем ему это?

— Сейчас узнаешь! Он спросил серьёзно, будто это было дело жизни и смерти, но при этом так смешно раскачивался… «Расскажите, ну что вам трудно, что ли? У меня, я знаю, ужасная палитра: сплошной мох, мутная река, шафран и что-нибудь ещё такое гадкое, но я хочу знать, нет ли у неё... как его там... тоски и разо-чаро... печали и, короче, не жалеет ли она, что гробит на меня свою жизнь».

— Прости, так неудобно вышло, — пробормотала Гермиона, не зная, куда девать глаза.

— Не извиняйся! — воскликнула Элиза. — Это, конечно, было неожиданно, не очень вежливо и очень громко, но, согласись, ужасно мило.

По выражению лица Гермионы было понятно, что она не согласна.

— И что ответила твоя бабушка?

— Как всегда. Что ни с кем не собирается обсуждать палитру, тем более чужую. Рон ужасно расстроился, махнул рукой и собрался аппарировать, но мы побоялись, что он себя расщепит, и уговорили остаться ненадолго у нас. Потом уложили отдохнуть на диван. Вот и всё.

— Может, разбудим его? — предложила Гермиона. — А то он тут... загостился.

— Не нужно. Он нам совсем не мешает.

— Ты шутишь? — Гермиона схватилась за голову. — Вломился в чужой дом, пьяный, да ещё с такими вопросами... И в таком виде...

— Знаешь что, — сказала Элиза, — пойдём-ка мы лучше чаю попьём. Успокоительного. Что-то ты неважно выглядишь.

Гермиона снова посмотрела на Рона и встала из кресла.

— Хорошо, но только чаю. Если мы ещё раз выпьем наливки за мир во всём мире...

— Во всех мирах, — поправила Элиза.

— Да, то твоя бабушка нас всех выгонит из дома.

— Нет, — засмеялась Элиза, — Рона она не выгонит. Всё-таки они с Гарри поймали убийцу, — она позвала эльфов, которые стали суетливо накрывать на стол. — Кстати, и ты не сердись на Рона. Помнишь, когда мы пили наливку, ты тоже попросила меня по секрету узнать у бабушки про его палитру?

— Неужели, правда? — спросила Гермиона, густо краснея. — А я думала, мне это померещилось... Всё было немножко в тумане.

— Вот и у Рона всё было в тумане. Сильно в тумане.

— Да я и не сержусь. Я рада, что с ним всё в порядке.

— Ты не знала, где он? — удивилась Элиза. — Вы поссорились?

— М-м-м... у нас возникли некоторые разногласия.

Чтобы избежать расспросов, Гермиона сбежала в ванную комнату и заодно привела себя в порядок: приструнила взлохмаченные волосы, подсушила мокрые носки. Затем вернулась в гостиную, и они с Элизой стали вполголоса, чтобы не потревожить Рона, обсуждать последние новости: здоровье миссис Трустоун, дело Блюбери и нагрянувший финансовый кризис.

— На нашей торговой улице закрылись все магазины, но мародёрства не было, — сказала Элиза, с ужасом выслушав краткий рассказ Гермионы о происшествии в Косом переулке. — Люди звереют в больших городах... Ой, прости, я знаю, что ты выросла в Лондоне, но, согласись, в деревне жить намного лучше. Мне кажется, нигде человек так не бывает одинок, как в большом городе. Все бегут, спешат, хотят побольше заработать, всем друг на друга наплевать. Вещи и деньги становятся важнее людей.

— Кстати, у Рона с собой не было рюкзака? — вдруг спросила Гермиона.

— Вроде нет, — Элиза пожала плечами. — Точно, нет! По крайней мере, к нам он пришёл налегке.

— Очень жаль, — Гермиона вздохнула. — Боюсь, я знаю, почему он напился...

В этот момент храп со стороны дивана прекратился, раздалось невнятное бормотание, и Элиза с Гермионой напряженно вытянули шеи. Несколько секунд было тихо, потом скрипнули пружины, свисающие с подлокотника ступни исчезли, и над спинкой дивана показалась лохматая рыжая шевелюра.

— Черт возьми, — пробормотал Рон, поворачивая голову и встречаясь с двумя парами внимательных женских глаз. — Что здесь происходит?

— Всё хорошо, — сказала Элиза, — ты устал и прилёг ненадолго, мы не стали тебя беспокоить... Как ты себя чувствуешь?

— Спасибо, хреново, — ответил он, потирая руками лоб.

— Может, чаю?

— Напомни, где у вас тут туалет?

— Да, конечно, извини, я не подумала! Тебе нужно освежиться, пойдём, я провожу.

— Спасибо, я сам, — Рон встал с дивана и, делая вид, что не замечает Гермиону, направился в сторону туалетной комнаты.

Когда Рон вернулся в гостиную, Гермиона вскочила с места и сказала:

— Элиза, мы, наверное, пойдём... Прости, что так вышло, и извинись перед бабушкой.

— Нет-нет, как же так? Пусть Рон тоже чаю попьёт, — возмутилась Элиза. — И перестань извиняться! Ничего не случилось. Мы с бабушкой очень вам благодарны. Вы не представляете, какое это было для неё облегчение — узнать, что убийца пойман! До этого она спать не могла спокойно. Так что меньшее, что я могу для вас сделать — это напоить чаем.

Элиза пододвинула стул, Рон неохотно сел за стол, но, увидев перед собой графин с водой, приободрился, налил себе полный стакан, опустошил его и выдохнул с облегчением. Затем он принялся за чай, бутерброды и овсяное печенье с таким рвением, будто только что закончил недельную голодовку, успешно делая вид, что не замечает пристального взгляда карих глаз напротив.

— Отличный чай, — сказал Рон после пятого печенья и болезненно потёр виски.

Гермиона скептически кашлянула.

— Мне кажется, вместо чая лучше подошло бы пиво...

Рон невозмутимо спросил у Элизы:

— Да, не найдётся ли у вас бутылочки холодного пива?

— Нет, прости, Рон, мы с бабушкой пива не пьём, — ответила та и сочувственно добавила: — Голова болит? Может, антипохмельное заклинание?

— Я уже пробовал, не помогает, — ответил он, подливая себе чаю.

— Оно плохо действует после маггловского виски, — пояснила Гермиона, складывая руки на груди. Игнор Рона казался ей по-детски нелепым. Что он себе думает? Что сможет избегать её до бесконечности? Что ему всё сойдёт с рук? И тут она поняла: это защитная реакция. У её взрослого и сильного мужчины проблемы, которыми ему не хочется ни с кем делиться.

— Тогда антипохмельное зелье? — предложила Элиза. — Сейчас, подожди минуточку, я проверю, у нас в аптечке наверняка что-то есть, — она вскочила из-за стола и убежала, оставив Рона с Гермионой наедине. Рон внимательно осмотрел заварочный чайник, изучил узор на чашке и принялся стряхивать крошки со скатерти.

— Ну, привет, — тихо сказала Гермиона. Рон поднял на неё глаза, и она увидела в них усталость, растерянность и сомнение.

— Привет, — ответил он.

— Сильно голова болит?

— Терпимо.

Гермиона замолчала, не зная, что ещё сказать. Её обуревали противоречивые чувства. Она всё ещё злилась из-за того, что Рон пропал на целых два дня и заставил её волноваться, и в тоже время испытывала огромное облегчение оттого, что с ним всё в порядке. Её беспокоила судьба рюкзака с деньгами, но ещё больше — реакция Рона на их возможную потерю. Его мрачный вид говорил о том, что там не всё ладно. Пока Гермиона думала, стоит или не стоит спрашивать его об этом, он с новой силой набросился на сыр и тосты, которые принесли эльфы, и был явно рад, когда Элиза вернулась с зельем от головной боли. Рон, который терпеть не мог сюсюканья и суетливой заботы, послушно выпил из её рук весь фиал и принялся долго и подробно рассказывать о том, сколько и какого алкоголя можно выпить, чтобы наутро избавиться от похмелья простым Долоре Спарире. «Элиза решит, что он алкоголик», — подумала Гермиона, ёрзая от неловкости. Но Элиза не выказывала никакого недовольства: наоборот, она внимательно слушала, улыбалась и дружелюбно кивала, ничуть не тяготясь компанией Рона.

— Может, останетесь на ужин? — предложила она. — У нас сегодня фирменный мясной пирог. И так редко бывают гости... Всё только я да бабушка.

При слове «бабушка» Рон виновато поморщился и встал из-за стола.

— Спасибо, Элиза, но нам действительно пора.

— Да, мы пойдем, — подхватила Гермиона.

Элиза вздохнула, но не стала настаивать и молча проводила их в коридор.

Всё так же избегая взгляда Гермионы, Рон подал ей мантию и удивлённо спросил, глядя на то, как она надевает свои синие домашние туфли:

— Ты в этом пришла?

Она растерянно посмотрела на свои ноги.

— Ну, я... быстро собиралась.

— Хм... Как пойдёшь по сугробам?

— Не волнуйся, нести не придётся, — выпалила она.

— Ну, как хочешь, — он пожал плечами и распахнул дверь.

Гермиона почувствовала, как внутри начинает закипать раздражение. Откуда этот холод, эта отстранённость? Разве она виновата в том, что случился этот финансовый кризис? В том, что ему вздумалось неизвестно куда вложить их деньги? Что он два дня таскался неизвестно где? Он что, ни капельки за неё не волновался? Гермиона на какой-то миг пожалела, что не потерялась в сугробе в Косом переулке.

— Заходите к нам в любое время, — вежливо сказала Элиза. — Кстати, я уговорила бабушку подключить наш камин к сети летучего пороха, мы уже написали заявку, — она обняла Гермиону на прощанье и шепнула ей на ухо: — Пожалуйста, не ругай его.

Гермиона молча кивнула, и они с Роном вышли во двор. До зоны аппарации нужно было пройти метров двадцать по заснеженной дорожке, и она пошла первой, стараясь не обращать внимания на снег, сразу же забившийся в туфли. Остановившись у калитки, они с Роном повернулись друг к другу, и у Гермионы душа ушла в пятки: на долю секунды ей показалась, что Рон собирается аппарировать без неё, но он подал ей руку и, как всегда, спросил:

— Ты или я?

— Уж лучше я, — ответила Гермиона, разглядывая его лицо. У Рона был грустный, усталый взгляд — и всё ещё немного пьяный.

— Не доверяешь?

— Ну, хорошо — давай, ты, — вздохнула она и протянула ему руку, отмечая несколько красных царапин над костяшками его пальцев. Ладонь Рона была очень тёплая. — Но если ты нас расщепишь...

Он замер на несколько секунд.

— Гермиона, я хоть раз кого-нибудь расщепил? Или ты будешь до конца дней вспоминать тот случай в лесу?

— Нет, но... ты же знаешь, аппарировать с похмелья — это то же самое, что сесть пьяным за руль.

— Зачем же ты садишься в машину, где пьяный за рулём?

— Рон, пожалуйста, давай не будем ссориться...

— Гермиона, если ты мне не доверяешь...

— Доверяю, — перебила она, теряя терпение. — Я устала, я хочу домой, и у меня промокли ноги.

Рон снова глянул на её домашние туфли, намокшие от снега, и его взгляд смягчился.

— Не бойся, дорогая, я в сознании. Иначе бы я никогда не посадил тебя в пассажирское кресло, — он усмехнулся, погладил большим пальцем тыльную сторону её ладони и аппарировал в лучших традициях авроров — почти без хлопка.

* * *

Гермиона полагала, что, оказавшись дома, они быстро объяснятся: Рон расскажет ей о том, где был и что делал в последние два дня, она ему — о своём опрометчивом путешествии в Косой переулок; он попросит прощения за долгое отсутствие, она немного поворчит для вида и накормит его равиоли. Однако Рон без лишних объяснений скинул ботинки и пробубнил:

— Я в душ. От меня воняет, как от тролля.

Он взбежал по лестнице, оставив Гермиону одиноко стоять посреди коридора. Ей почему-то захотелось запустить ему в след своими мокрыми туфлями. А потом в знак протеста выбросить равиоли, пойти в спальню, улечься спать и не говорить ни слова. Но она быстро передумала: из ссор нужно было извлекать свои уроки. Рюкзак с деньгами по-прежнему не давал Гермионе покоя, а поведение Рона подсказывало, что проклятая «Лавина» накрыла его с головой. Он был расстроен, он избегал её взгляда, и ей было больно думать о царапинах на его руке.

Прислушиваясь к бегущей в душе воде, Гермиона переоделась в короткий домашний халатик, а затем отправилась на кухню, достала слепленные накануне равиоли и стала готовить ужин. Уже через четверть часа там был накрыт стол на двоих: в тарелках дымилась еда, в стаканы был налит тыквенный сок, и Гермиона чуть было не зажгла свечи, но решила, что это будет уже слишком даже для утешения обанкротившегося Рона.

Ещё через четверть часа равиоли остыли, свой сок Гермиона выпила и, аккуратно вымыв стакан, вышла в гостиную и прислушалась. Рон не подавал никаких признаков жизни.

В ужасном настроении и на пределе нервов, Гермиона поднялась в спальню и застала любимого мужа сладко спящим. Рон уснул на животе ровно посередине кровати, сдвинув одеяло в сторону, раскинув руки и оккупировав большую часть спальной территории. Гермиона в задумчивости присела на краешек кровати и улыбнулась, забывая о злости и обиде. Из одежды на Роне было только банное полотенце, а его грязные вещи, свёрнутые комом, валялись на прикроватной тумбочке. Гермиона наклонилась, поправила его влажные волосы, смешно сбившиеся в сторону, провела ладонью по гладко выбритой щеке. От Рона приятно пахло: никакого виски, немного мяты от шампуня и запах его тела. Хорошо, когда он рядом, подумала она — и плохо, когда его нет. Плохо, когда он сердится, молчит, ничего не объясняет, игнорирует её, уходит... Да, самое страшное, когда он уходит.

Гермиона разделась, подвинула тяжёлую руку Рона, с трудом вытянула из-под него край одеяла и юркнула в постель. Их лица были так близко, что она чувствовала на себе его ровное дыхание. Просто невероятно! Ну как он может спать так крепко и спокойно, не помирившись с ней? Впрочем, Гермиона подозревала, что в фиале Элизы было немного сонного зелья. Где Рон пропадал два дня и две ночи? С кем и почему напился? Куда подевался рюкзак с деньгами? Было невыносимо ждать до утра, чтобы получить ответы на эти вопросы. Мысли ещё долго крутились в её голове неприятным, колючим клубком, но в конце концов так запутались, что сознание Гермионы затуманилось, и она уснула.

Бушевавшая ночью метель стихла, и утро оглушило деревенской тишиной. Гермиона открыла глаза и быстро повернула голову: Рона рядом не было. Она вскочила с кровати, накинула на себя халат и сбежала вниз по лестнице. В гостиной было пусто, тарелка с равиоли и стакан с тыквенным соком исчезли со стола, а из прихожей пропали зимние ботинки Рона.

С упавшим сердцем она поднялась наверх, залезла под тёплый душ и дала волю слезам. Впервые после свадьбы ей стало по-настоящему одиноко. Куда Рон снова пропал? Почему вдруг засомневался в её любви и отправился к миссис Трустоун с нелепым вопросом о палитре? Почему, съев равиоли, не разбудил её, не сказал спасибо? Так поступил бы знакомый, привычный, предсказуемый Рон. Прижавшись щекой к прохладной стене, Гермиона пыталась остудить свою боль, которая не выходила вместе со слезами. В последнее время ей редко приходилось плакать из-за Рона. Наоборот, он всегда успокаивал её.

Вдруг в дверь ванной громко постучали. Гермиона подпрыгнула от неожиданности и спросила:

— Кто там?

— Ну кто это может быть? — ответил знакомый голос. — Не знаю, кого ты там ждала, но это всего лишь я, — она быстро умыла глаза и уже хотела крикнуть, чтобы он входил, но Рон добавил из-за двери: — Я тут уходил по срочным делам, мне нужно было, и ещё уйду ненадолго. Не знаю, когда вернусь.

Раздался звук шагов на лестнице, и Гермиона, тяжело вздохнув, повернулась спиной к душу и сделала воду погорячей. Это «не знаю, когда вернусь», окончательно добило её, и она поступила, как настоящая Уизли: ударила кулаком в стену и громко выругалась.

* * *

Рон вернулся к обеду.

Она как раз нарезала салат, дожаривала цыплёнка и вынашивала план мести за невнимание к своей персоне, когда раздался шум в камине, а следом за ним — беспечно-радостный крик «я дома!». Гермиона забыла о мести, уронила ложку в салатницу и выбежала в гостиную.

— Привет, — сказал Рон, широко улыбаясь.

Она испуганно ахнула.

— Что с лицом? Откуда кровь?

Он удивлённо глянул в настенное зеркало и махнул рукой.

— Ерунда. Наверное, стекло немного задело.

— Какое стекло?

— У Джорджа в магазине придурки какие-то опять пытались бить витрины, так я ему помог немного. Ну и заодно соседям: хозяйке нового кафе и продавцу из лавки напротив. Теперь на улицах везде выставили патрульных авроров и дали приказ оглушать и арестовывать всех мародёров. Ты не представляешь, что там происходит, — Рон сделал большие глаза, — волшебный мир сошёл с ума. Такое впечатление, что все прозябали в нищете и умирали с голоду, а теперь наконец дорвались до еды и добра! Тянут всё, что плохо лежит — а заодно и то, что хорошо лежит и охраняется. Вчера мы с Джорджем поставили щит на «Вредилки», не хуже чем во время защиты Хогвартса, но сегодня и его кто-то снял. Мастера, блин, — он неодобрительно фыркнул.

Гермиона решила пока не делиться своими впечатлениями от похода в Косой переулок и спросила:

— А как Джинни?

— Ты же не думаешь, что Гарри даст её в обиду? Мы на «Крик души» такие чары наложили и столько ловушек поставили, что она может ехать в отпуск на Бали — никто ничего не украдёт.

— Слава богу, — выдохнула Гермиона.

Конечно, Рон был у Джорджа — как она сразу не догадалась? Где ещё Рон может найти приют в любое время дня и ночи, и без всяких объяснений? Она подошла к нему поближе, достала палочку и подлечила лицо — Рон не сопротивлялся, только немного поморщился, когда она коснулась глубокого пореза на шее.

— Всё, порядок, — сказала она, пряча палочку. — Есть будешь?

Рон радостно закивал головой, принюхался и отправился на кухню, где за пару минут уничтожил свою порцию салата и цыплёнка. Пока Гермиона медленно ела, думая, с чего начать разговор по душам, Рон вскочил и, пробормотав «спасибо, было очень вкусно», умчался в спальню. Она доела салат, убрала посуду со стола и уже собиралась подняться наверх и высказать Рональду Уизли всё, что о нём думает, когда он сам заявился на кухню, одетый в зимний спортивный комбинезон, и произнес с загадочным видом:

— Гермиона, одевайся потеплей. Я хочу тебя кое-куда сводить.

Она глянула исподлобья.

— Куда?

— Никаких вопросов. Давай быстрей, — он топтался на месте, всем своим видом выражая нетерпение, и Гермиона, пожав плечами, отправилась исполнять его просьбу. Она надела свои самые тёплые брюки, свитер, лыжную куртку и высокие сапоги и спустилась в гостиную, где Рон без объяснений схватил её за руку и аппарировал.

Она ожидала чего угодно: оказаться на альпийском курорте, в переулке Хогсмида, в Северной Пустоши или возле Хогвартса, а вместо этого очутилась в голом, ровном поле, где на мили вокруг не было видно ничего, кроме снега. Ноги увязли по колено в сугробе, пронизывающий ветер бросил ей в лицо немного колючего снега, и Гермиона зарылась носом Рону в плечо. Когда порыв ветра стих, она подняла голову и спросила:

— Мы на Северном Полюсе?

Он улыбнулся своей фирменной улыбкой и смахнул снежинки с её волос.

— Не узнаёшь место?

Она оглянулась и скептически подняла брови.

— А что здесь можно узнать? Белый цвет?

— Вон, видишь, фруктовый сад? — Рон поднял руку и указал на дюжину тёмных прутьев, торчащих неподалёку из-под снега. Возможно, это и были фруктовые деревья, но их замело снегом до середины стволов, отчего они выглядели весьма уныло.

— Ну, допустим, — с недоумением ответила Гермиона, всё ещё не понимая, что они здесь делают.

— А вон там пруд с лилиями, — он поднял вторую руку и указал на ровную, заснеженную поверхность, под которой могло скрываться что угодно — хоть поле, хоть Лохнесское чудовище.

— Неужели? — она сощурилась и закивала: — А, узнаю! Вон там север, а вон там юг.

— А вот и нет! Всё как раз наоборот, но это не имеет значения. Потому что север и юг купить невозможно, — Рон с силой притянул Гермиону к себе, обнял за талию, и её сердце отбило быстрый фокстрот.

— Что ты хочешь сказать? — прошептала она.

— То, что я купил участок для нашего дома, — он просиял и повернулся в сторону предполагаемого юга. — А вон там Нора — миль десять, не больше! Я люблю Девон. Здесь красивая природа.

— Да, и прекрасная погода, — проворчала Гермиона, пытаясь скрыть довольную улыбку, — особенно зимой! — он так крепко прижимал её, что она почувствовала сквозь куртку, свитер, комбинезон как бьётся его сердце.

— Здесь классный участок, — продолжил Рон, — с садом, с прудом и лугом. Помнишь, мы с Гарри на летних каникулах собирали яблоки в чужом саду?

— Ты говорил, что яблоки были ничьи…

Рон ухмыльнулся.

— А после школы мы с тобой приходили сюда валяться в ромашках. Без Гарри.

Гермиона помнила ромашки.

— А что случилось с домом? — спросила она. — Кажется, здесь неподалёку была усадьба.

— Да, но хозяева переехали и забрали усадьбу с собой, не смогли с ней расстаться — представляешь, как им хорошо здесь жилось! Хозяин сетовал на то, что уезжает и не может забрать с собой сад и пруд.

— Две с половиной тысячи? — спросила она, пристально глядя Рону в глаза.

— Нет, ты что! — Рон возмущённо помотал головой и добавил: — Полторы. Успел купить до того, как случился этот проклятый кризис.

— Ты потратил полторы тысячи галлеонов на... поле? — спросила она, отступая на шаг назад и ещё раз оглядывая бескрайний снежный простор.

— Ага, — Рон не сводил с её лица выжидательного взгляда. — Знаешь, Гермиона — я принял решение и, клянусь, ни капельки не жалею, даже если ты запилишь меня до смерти! — воскликнул он.

Гермиона задумчиво нахмурилась, прикусила нижнюю губу, снова глянула на голые чёрные прутья, торчащие из снега и вдруг, повернувшись к Рону, с размаху запрыгнула на него, обвивая его руками и ногами. Он чуть не упал от неожиданности, но вовремя подхватил её под коленки и рассмеялся, заметив, что Гермиона в прыжке потеряла один сапог, который отлетел на несколько ярдов в сторону. Она сначала поцеловала красный от мороза нос Рона, потом его не менее красные щёки, а потом он сам понял намёк и крепко поцеловал её в губы.

— Мне мама говорила, что нельзя целоваться на морозе, — сказала она, прерывисто дыша.

— Я не виноват, ты первая начала.

Они прыснули, потёрлись носами, и Рон сделал шаг назад, даже не подозревая, что стоит на небольшом склоне, надёжно спрятанном под снегом. Не удержав равновесия, он под визг Гермионы рухнул вместе с ней в ближайший сугроб.

Они лежали в снегу — Рон снизу, Гермиона сверху — и смеялись, пока не заболели животы.

— В ромашках было приятней, — сказала она, переводя дух и не пытаясь подняться. — Мерлин, у меня, кажется, снег под майкой.

— Достать?

— Ледяными лапами? Спасибо, не надо!

— Ну, как хочешь, — он крепко обхватил её поверх куртки, посмотрел в хмурое серое небо и мечтательно сказал: — Тут можно сделать шика-а-арное поле для квиддича — ты даже не представляешь, какое!

— Я представляю, — усмехнулась она.

— А представляешь, как здорово будет в саду летом?

Она уткнулась носом в его колючую щёку.

— Да ты романтик, Рон...

— Почему такой удивлённый тон?

— А ещё ты... ты... гениальный инвестор! А главное, быстрый и решительный!

Приободрённый комплиментом, Рон сказал:

— Тебе тут понравится. Летом будет столько ромашек, и клевера, и незабудок, и ещё этих, как их... Я в цветах не очень, Гермиона… Ну, такие, фиолетовые.

— Лаванда? — спросила она, быстро поднимая голову.

— Кажется, да, — неуверенно ответил Рон.

— А вот её я повыдёргиваю к чёртовой матери, — сурово сказала Гермиона.

— Гермиона, не выражайся, — он довольно ухмыльнулся. — Как давно я мечтал сказать эту фразу... И вставай! А то нас сейчас заметёт. У тебя даже ресницы в снегу.

Они поднялись на ноги и аппарировали домой.

* * *

— Вспомнил! Не лаванда, а вербена — мама выращивает её в саду, — гордо сказал Рон, стаскивая с себя мокрый комбинезон. Гермиона сидела рядом на диване и с недоумением смотрела на свои ноги. — Раздевайся быстрей!

— Забавный приказ... — со смехом сказала она.

— Давай-давай, Гермиона, это не смешно. У тебя снег под майкой, — напомнил Рон, помогая ей расстегнуть куртку. — Я не хочу, чтобы наше первое посещение семейного поля для квиддича закончилось насморком.

— Рон, где мой второй сапог?

— Там, куда ты его зашвырнула. Руки вверх! — он уже снял с неё куртку и принялся за свитер.

— Это была моя любимая пара...

— Гарри и Джинни — твоя любимая пара. Хочешь, чтобы я вернулся и обыскал все сугробы?

— Не нужно. Весной найдём. В пруду. Или на ветке фруктового дерева, — Гермиона захихикала.

— Снимай брюки!

— Ещё забавней, — снова прыснула она. Рон в ответ только закатил глаза. Второй сапог упал на пол, Гермиона послушно стянула с себя брюки, почему-то стесняясь своих голых ног, а когда подняла голову, испугалась — так Рон изменился в лице.

— Что это такое? — спросил он, изумлённо уставившись на её левое плечо.

— Это... — глаза Гермионы забегали. Ей совершенно расхотелось рассказывать Рону о том, что она ходила в Косой переулок. Однако она, в отличие от Рона или Джинни, плохо умела врать на ходу. — Так, пустяки.

— Пустяки? — он обхватил её предплечье и стал разглядывать шрам. — Я знаю, как хорошо ты умеешь заживлять раны, Гермиона! Это след от заклинания, причём рассечено было глубоко... Что случилось?

Она упрямо поджала губы.

— Тебя кто-то обидел?

Она виновато вздохнула.

— Я должна была выяснить, что происходит. Эти статьи в газетах, слухи о банкротстве Гринготтс — такого ещё не было в магическом мире! Я пошла в Косой переулок и попала в переделку.

— Гермиона, я же тебя предупреждал, — простонал он. — Почему ты никогда меня не слушаешься? Иногда мне хочется тебя отшлёпать — просто не представляешь, как...

— Отшлёпай.

— Если бы я знал, что это поможет... Так ты расскажешь, что случилось?

— Просто случайная встреча с мародёрами, — она не хотела вдаваться в подробности. По крайней мере, не сейчас, когда они ещё толком не успели помириться после ссоры, когда у Рона только-только улучшилось настроение. Он ждал пояснений. — Ничего серьёзного. Какие-то воришки залезли в магазин котлов, я случайно оказалась рядом, один мальчишка выпустил заклинание... Я не ожидала и не успела среагировать.

Рон немного помолчал, а потом обхватил голову руками.

— Это я во всём виноват. Я должен был сразу вернуться домой, как только начались беспорядки... А я понёсся к Джинни, потом к Джорджу... Солнышко, прости меня, — он закрыл глаза, потёр переносицу. — Я так и знал, что ты захочешь всё выяснить, поэтому и написал то письмо... Я снова бросил тебя, когда был нужен, когда должен был защитить...

— Что значит «снова»? — она отодвинула его руки, обхватила его лицо ладонями, посмотрела прямо в глаза. — Рон, не смей так говорить! Что было, то осталось в прошлом... Ты никогда бы не ушёл, если бы не крестраж на шее — я в этом уверена! И я знаю, что ты сразу же хотел вернуться, но не смог. Давай не будем больше это вспоминать. Если я забыла и простила, то и ты должен себя простить. Окей?

— Окей, — хрипло сказал он.

— И не будем больше ссориться…

— Не будем.

— Ну?

— Что?

— Обними меня. Я сижу тут такая красивая, в мокрой майке, без штанов...

Он усмехнулся, его взгляд пробежал по фигуре Гермионы и заметно потеплел. Рон ловко усадил её к себе на колени и спросил:

— И ты не хочешь узнать, на что пошла оставшаяся тысяча галлеонов?

— М-м-м... Ты купил необитаемый остров?

— Очень смешно...

— Ангажировал лучшего ловца для «Пушек Педдл»?

— Нет, к сожалению. Какие ещё будут предположения?

— М-м-м…

— Я их оставил для школы.

— Спасибо тебе, — прошептала Гермиона. Она сидела у Рона на коленях, положив голову ему на грудь, наслаждаясь моментом. — В «Лавине» бы всё сгорело. Ты всё сделал правильно, Рон. И мне очень приятно, что ты подумал о моей школе.

— О нашей школе. Всё твоё — моё, так? — он поцеловал Гермиону в макушку. Она хмыкнула ему в подмышку. — Когда твоя школа станет самой знаменитой во всей Британии, ученики будут записываться на год вперёд, учителя будут проходить жесткий конкурс, чтобы ты взяла их на работу, мы разбогатеем, и ты откроешь университет!

— Вообще-то... у меня была идея открыть школу для маленьких волшебников. Чтобы учить их сдерживать выбросы магии, чтобы находить и развивать в них с юных лет особые таланты. К тому времени у нас, наверное, будут дети, и они смогут ходить в эту школу.

— Как всегда, гениально, — пробормотал Рон. Его лицо, которое Гермиона не могла видеть, выражало одновременно восхищение и растерянность. — Только есть одна проблемка.

— Какая?

— Я совершенно не помню, где оставил рюкзак с этой тысячей...

— О, Рон... Ты, как всегда, в своём репертуаре!

— Сегодня утром я попытался его найти, но его нигде нет: ни в «Сапожке», ни в нашем офисе, ни в Норе, ни в магазинах... Я проверил пабы, в которые мог вчера спьяну аппарировать — ничего! Хотя, если рюкзак остался в пабе... Но я не ходил в паб! Кажется. — Гермиона всё так же сидела у него на коленях, положив голову ему на грудь, и не шевелилась. — Гермиона, скажи что-нибудь!

— Рон, я могла бы, как ты сам выразился, запилить тебя до смерти, но... — она глубоко вздохнула и ещё сильней прижалась к нему, — я так рада, что с тобой всё в порядке. Где ты был так долго?

— Прости, родная! — он погладил её по голове. — Сначала я был у Джорджа, потом купил участок, а дальше началась эта катавасия с банкротством, народ бросился всё разметать в магазинах, паника, мародёрство — короче... Нужно было помочь Джорджу и Джинни защитить магазины. Мы поставили щиты, Джордж стал расспрашивать о тебе, предложил выпить, рюкзак тогда был при мне, а потом... Не знаю, какого дементора меня понесло к Трустоунам...

— Да, некрасиво получилось... Рон, тебе не нужно было ходить к миссис Трустоун, чтобы убедиться в том, что я тебя люблю.

Он тихо хмыкнул.

— Нужно будет потом перед ней извиниться... Да, и ещё: я не сказал тебе спасибо за равиоли. Я их разогрел в микроволновке и не устроил пожара, — добавил Рон.

— Пожалуйста.

Они немного помолчали.

— А знаешь, Гермиона, что меня по-настоящему тревожит? — голос Рона стал очень серьёзным. — Беспорядки — это только начало. Отец сказал, что плакали все галлеоны, которые лежали в Гринготтс. Якобы гоблины распоряжались ими по своему усмотрению, вложили в крупные банки и корпорации магглов, а те возьми да и разорись... В узких кругах министерства считают, что магглы сделали это нарочно, что они нас обхитрили, специально всё подстроили.

Гермиона подняла голову и обеспокоенно глянула на Рона.

— Как бы это не привело к конфликту миров. Это очень, очень опасно!

— Надеюсь, этого не случится, — Рон покачал головой. — В любом случае, против нас у магглов нет шансов.

— О, я бы так не сказала! — воскликнула она. — Самонадеянность часто приводит к поражению. Ты не хуже меня знаешь, как опасно оружие магглов.

— Никто не допустит войны.

— Я надеюсь... — она свернулась клубком и снова поудобней устроилась у Рона на коленях. — Я вот ещё о чём подумала: паника, мародёрство не возникли на пустом месте. Как-то быстро это случилось! Мне кажется, в больших городах были подстрекатели. Это всё кто-то организовал.

— Кто?

— Тот, кому это выгодно.

— Есть предположения?

— Например, серые маги, которые имеют влияние на оба мира. Точнее, живут между двух миров.

Они снова умолкли, думая каждый о своём. Серые тени прошлого опять замаячили на горизонте. От слова «война» у Гермионы мурашки бежали по коже. Нет, что угодно, только не война! Только мир. Во всех мирах. И у них дома... Нужно начать с дома. Все разногласия с Роном вдруг показались ей мелкими, глупыми, незначительными.

Гермиона подняла голову, вытянула руку, разгладила его нахмуренный лоб и хитро прищурилась.

— Рон, неужели ты решил, что прикроешься финансовым кризисом и я так просто прощу тебе две одинокие ночи? — спросила она.

Он внимательно посмотрел ей в глаза и ответил, казалось бы, невпопад:

— Ты до сих пор не сняла свою мокрую майку.

И они помирились прямо на диване, окончательно и бесповоротно, скрепляя свой мирный союз самым известным и надёжным способом.