Терранец (джен)

Примечания:

Для тех, кто не умеет читать метки поясняю: **это стёб**. Если шутки "нипанятные", то дело скорее всего не в авторе, а в гении, который его читает.

Этот текст — попытка разобраться. Разобраться в том, что из себя представлял бы примарх, выросший в альтернативно религиозной среде. Достаточно хорошо автор знаком в первую очередь с православной средой. Поэтому Лоргар — православный. Читать это или нет — исключительно ваше дело. Борщевик предупредил.

Так же нас есть иллюстрации: https://vk.com/album-49961402_275789424

Публикация на других ресурсах:

Уточнять у автора/переводчика

462

Нравится

841 Подписаться

1341

Отзывы

146

В сборник

Скачать

Смотреть работу в 146 сборниках

Награды от читателей:

«Отличная работа!»

от

5ximera5

«Цегорах одобряет!»

от

cra2zy

«Отличная работа!»

от

Solnashko luchistoe

Наградить фанфик

462

Нравится

841 Подписаться

1341

Отзывы

146

В сборник

Скачать

Смотреть работу в 146 сборниках

×

Сообщение об ошибке в тексте

Как правильно? (не обязательно)

Отмена

Отправить сообщение об ошибке автору

Сообщить об ошибке в выделенном тексте

×

Сообщить о нарушении правил

Набросок из нескольких строк, еще не ставший полноценным произведением

Например, «тут будет первая часть» или «я пока не написала, я с телефона».

Мнения о событиях или описания своей жизни, похожие на записи в личном дневнике

Не путать с «Мэри Сью» — они мало кому нравятся, но не нарушают правил.

Конкурс, мероприятие, флешмоб, объявление, обращение к читателям

Все это автору следовало бы оставить для других мест.

Подборка цитат, изречений, анекдотов, постов, логов, переводы песен

Текст состоит из скопированных кусков и не является фанфиком или статьей.

Если текст содержит исследование, основанное на цитатах, то он не нарушает правил.

Текст не на русском языке

Вставки на иностранном языке допустимы.

Намеренная провокация или оскорбление

Автор создал текст с целью потроллить читателей.

Не путать со стёбом или пародией.

Плагиат

Пользователь, опубликовавший работу, не является настоящим ее автором или переводчиком.

Плагиатом считается копирование текста и выдача его за свой. Если у вас украли идею или

персонажей — не стоит слать жалобу, мы не сможем вам помочь. В этом случае обращайтесь к автору напрямую.

Пожалуйста, приведите ссылку, которая могла бы подтвердить настоящее авторство, и пояснения, почему вы считаете данную работу плагиатом:

Список признаков или причин, плюсы и минусы, анкета персонажей

Перечисление чего-либо не является полноценным фанфиком, ориджиналом или статьей.

Часть работы со ссылкой на продолжение на другом сайте

Пример: Вот первая глава, остальное читайте по ссылке...

Нарушение в сносках работы

Если в работе задействованы персонажи, не достигшие возраста согласия, или она написана по мотивам недавних мировых трагедий, обратитесь в службу поддержки со ссылкой на текст и цитатой проблемного фрагмента.

Отмена

Отправить сообщение администрации

Назад

Содержание

Вперёд

25. Лисица и купорос

11 сентября 2021, 20:56

Настройки текста

Выбрать цвет текста

Выбрать цвет фона

100%

Выбрать размер отступов

100%

90%

80%

70%

60%

50%

100%

Выбрать размер шрифта

70%

80%

90%

100%

110%

120%

130%

140%

150%

160%

170%

Примечания:

В. Цой ~ Звезда по имени солнце.

Большая просьба: увидите ошибку

— ткните, пожалуйста, в Публичную Бету. Так-то я и сам знаю, что есть ошибки. Мне б как-то с местом их дислокации определиться. XD

Прошел обед, давно закончились занятия, прояснилось небо, а на мокрый плац и синие кровли в кои-то веки взглянуло осеннее, усталое солнце. Лужи искрились, отражая кружевное золото крестов, угловатые серые коробки многоэтажек, дрожь кудрявых берёз, синие купола и золотые звёзды на них, стаи голубей и линии электропередач. Рыжевато-желтая березовая листва шумела и дрожала от ветра, осыпалась, густо устилала щербатые плиты густым, охристым ковром. Липы облетали тихо. И пахли так, как могут пахнуть только липы: клейко, пряно и приветливо. Заметно потеплело. Здесь, в низине, среди панельных домов и деревьев, ветер обычно особо и не ощущался, но сегодня погода особенно расщедрилась на последние крохи осеннего тепла пополам с сыростью.

Лоргар проводил взглядом голубиную стаю и бережно опустил на землю парочку пустых баков для воды. Студенты, переговориваясь, выносили из крестильного храма огромные стеклянные банки, нержавеющие баки для святой воды и здоровенные железные канистры-бочки, заросшие мелом и гипсом. Вяло отшучивающиеся студентки отчищали пемзой и щетками какие-то банки. Где-то в стороне, подобрав полу подрясника, деловито обтирал подошву о бордюру дежпом Россомахин: под локтем его угадывались какая-то черная папка и пухлая стопка объяснительных. Коренастая, морщинистая круглолицая супруга пожилого отца Афанасия, Авдотья Ильинична, подпоясавшись кузнечным фартуком, трясла чуть в стороне красными половиками и сосредоточенно выбивала на пне большой бурый ковер. Ее жилистые, красные руки, неженски сильные и обветренные, улыбчивое хитровато-простодушное лицо, ясные синие глаза со смешливой лукавинкой в глубине и кряжестая, медвежья поступь навевали ассоциации с хитроватыми сказочными лесовиками и с персонажами сказов Бажова. Лоргару нравился этот ее певучий уральский говор, её неизменные «идтить», «надоть» и манера назвать мышь мышо́й. Притом мыша́ эта, в понимании Авдотьи Ильиничны, имела вес, по меньшей мере, метафизический и содержала под собой целую философию. «Мыша́, она своё знает», — любила говорить пожилая женщина, неспешно и обстоятельно оббирая с подола кошачью шерсть, сумрачно кивая, независимо поводя нижней челюстью и степенно оправляя пуховый серый платок, — над человеком — законы да цари. А сверх царей, да законов — мыша́. Мыше́ надоть мешки погрызть — погрызет. Хоть указ ей выпиши, хоть закон. Мыша́, она такая. Над самой сущностью нашей мыша́ стоит. А над мышо́й — Господь. Дал те Господь мышу́. А ты терпи. Твоя мыша́, твой крест, значит. А есть мыша́ — неотвратимость сущая, вот она какая, мыша́-то. И есть в ей мудрость великая. Не наша. Божья. Мала мыша́, да сильна над нами грешными. Мыша́, она в назиданье. Всяк, какой вели́к, да славен, а поглядеть — и на него мыша́ есть. А ты не смотри, что комок пищащий, в комке том — великий замысел божий. Вон она какая. Мыша́-то».

— Что, Аврелиан, созерцаешь? — кивнул Лоргару с усмешкой какой-то носатый, сутулый старшекурсник, ворочая пустым баком и закатывая рукава своей клетчатой, синей рубашки на выпуск. — В четверг на заседание студсовета придёшь?

— Не, спасибо. Занят, — улыбнулся Лоргар, перевернул бак на бок и взялся за щётку. Солнце празднично блестело в стеклянных боках синих и голубых банок. Целой флотилии банок, больших как бочки и ребристых.

— Да что ж ты всё занят, да занят…

— И что ты за человек, Лоргар? Ничего тебе не интересно, ни в чём не состоишь. Активной гражданской позиции не имеешь, в жизни студсовета не участвуешь, богословский кружок бросил ещё на первом курсе, — скептически сморщила носик какая-то миловидная, конопатая регентша в цветастой цыганской юбке. На ее загорелой шее и на крепких, румяных запястьях её переливались-брякали друг о друга яркие бисерные феньки вроде тех, которые когда-то носили хиппи, — вроде бы парень не глупый. А тихий какой-то. Будешь так в углу сидеть — всю жизнь и просидишь.

— А почему у тебя девушки нет, Лоргар? В монастырь собрался? — звонко выпалила какая-то глазастая чернобровая кроха, похожая на мышонка, и девушки захихикали.

— Лоргар, а почему у тебя такое странное имя? Ты что, не русский?

— А, правда, почему ты никого не позовешь гулять? Мы тебе не нравимся? — бестолково хихикая и сияя глазищами, наперебой запищали первокурсницы, кое-как отскребая банки и таращась на Лоргара как на невидаль.

Кто-то иронично хмыкнул. Носатый старшекурсник, криво улыбаясь, смерил Лоргара сочувствующим взглядом, а девушек — ироничным. И многозначительно кашлянул в кулак, выразив скептической гримасой своё отношение к настолько бестактным и дурацким вопросам.

Лоргар неопределенно пожал плечами и уклончиво улыбнулся:

— Не до девушек как-то. Учиться надо.

Регентши захихикали и оживленно зашушукались.

— Лоргар, а скажи, а ты правда гот?

— Чего?

Кто-то из пёстрой, шумной пастырской братии благодарно и раскатисто заржал. Бойкое чириканье воробьёв и рокот далёкой автострады настраивали на мирный лад. Лоргар только фыркнул и протиснулся частично в бак, рассеянно отчищая дно и стараясь особо не мять металл.

— А я тебя с каким-то высоченным готом видела! — тоненько выпалила какая-то первокурсница, и девушки бестолково захихикали, — Лоргар, Лоргар! А тебе что, вот вообще никто из наших не нравится?

— Чего привязались к человеку? Он, может, женат почти, — хмуро отчищая банку, холодно осадила их какая-то старшекурсница. Её прямая чёлка растрепалась, а зеленовато-карие глаза смотрели серьёзно и осуждающе.

— Ой, и спросить нельзя…

— А правда, что ты с Черновец…

— Сестрицы, а что это мы тут расчирикались? — задушевно спросил какой-то старшекурсник, нависая над сидящими всей своей необъятной, кудрявой, участливой глыбой, — вам куда сказали банки уносить? Зачем их было отмывать, если вы их всё равно суёте в лужу? Голову включаем. Оттёрла — отнесла, оттёрла — отнесла. Распищались.

— Да пусть, чего ты такой злой? — заржал кто-то, — Э, Валентин… Валёк, подай щётку…

Огромный, румяный, пухлый и кудрявый как католический херувим Валентин согнулся, выискивая под ногами безхозную щётку. Стоящий с ним рядом длинный как жердь парень с изумленной улыбкой поднял одну из банок, повертел в руках и присвистнул:

— Это они из-под химикатов, чтоли?

— Какой-то химзавод пожертвовал, — отозвался кто-то.

— Со склада.

— Советские, смотри, тут даже, вон, клеймо какое-то…

— Ну надо же, — пробормотал парень всё ещё то так, то эдак ворочая банкой и изучая её на свет, — стекло синее, но прозрачное, горло широкое. Для каких-то реагентов, не иначе…

Парень напоминал Арамиса из «Трёх Мушкетёров», на живом умном лице его красовались жидкие, щуплые усики и плохо растущая бородка клинышком. Кудрявая белая грива его доставала до плеч, а в серых глазах плескалось изумление пополам с живым интересом естествоиспытателя.

— Яш, ты что ли? — ахнул кто-то из старшекурсников недоверчиво. И радостно взревел, — Яшка! Народ, Яшка вернулся!

— Не Яшка, а отец Паисий, — с гордостью пробасил Валентин.

— Ну как ты там в своём скиту, отче?

— Ты что, реально в скиту?

— Ёк-макарёк! Как оно хоть?!

— Комарам таёжным дань отдаю, — улыбнулся монах, опустив банку на землю, его длинный черный кожаный плащ заскрипел в такт движениям.

— Ой, и холодина там, наверное…

— Пойдём, отец, — спохватился кто-то, — Матвею из дома иван-чай привезли, чаю попьём. Там всё и расскажешь. Слушай, у нас тут на днях такое…

— Отец, а как там у вас с медведями? — окликнул кто-то.

— Там комары, небось, как медведи…

— Ходит один, — задумчиво согласился молодой монах, улыбаясь, — лесником зовут. Сергеичем. У нас там деревенька недалеко. В три дома. Старообрядцы.

— Ну, хватит, пристали, человек с дороги, дайте хоть в себя прийти, ну, — басовито заворчал Валентин.

Но монах его уже, кажется, не слушал. Просветлев лицом, он стремительно шагал к изумленно застывшему посреди плаца Россомахину. А лицо Россомахина медленно прояснилось, всё отчетливее выражая потрясение и радость.

— Это, братья. Никто кастеляншу не видел? — донеслось откуда-то сбоку, — там заочники набежали, мать моя — женщина, отец мой… О! Санёк, гляди! Прикольные банки…

* * *

Снаружи остервенело хлестал ливень. В свинцово-серых тучах громыхала гроза. Ветер мотал ветвями берёз, серые потоки дождевой влаги отвесной стеной долбали в серые плиты и белые бордюры, гнали зазевавшихся прохожих, лупили по зонтам и жестяным кромкам карнизов, по крышам и по забытому на газоне горшку с геранями. Какая-то девчонка пронеслась мимо газона подобрав форменную черную юбку и накрыв голову фанерным планшетом, которые обычно использовали для своих нужд иконописцы. Но, разглядев цветы, вернулась, подхватила горшок. И что есть духу понеслась под навес, к парадным дверям административного корпуса.

Лоргар хмыкнул и задумчиво заложил руки за спину, рассеянно сцепляя пальцы в замо́к. Где-то под ногами, под художественно вмазанным в цемент битым кафелем, глухо и торжественно пел хор. Пел что-то переливчатое, мощное и греческое. Звонкие девичьи голоса нестройно, но очень старательно выводили на греческом «Радуйся, невесто неневестная». Отчаянно фальшивило чьё-то звучное сопрано. Важно топтались в углу бородатые и степенные священники-заочники, басовито переговариваясь и ожидая кого-то. Где-то в недрах административного этажа кто-то мордовал Шопеном старенькое, расстроенное пианино, доживающее свой срок в учительской. Одно из двух, то, у которого западают клавиши. Мимо, по пустому, гулкому фойе, потерянно слонялись вызванные к ректору студенты: флегматично роющаяся в телефоне блондинка-регентша и двое перепуганных первокурсников. Какие-то барышни сонно бродили от подоконника к подоконнику, поливали цветы, сонно обтирали длинные, полосатые листья тёщина языка и каких-то крупных тропических растений, заливали папоротники и фикусы. И нехотя ворочали горшками гераней, пампеусов и пухнастых фиалок. Какой-то старшекурсник запирал одну из аудиторий: его сутулая спина черным пятном маячила где-то сзади и слева.

— Виктор, здравствуй. У тебя всё в порядке? — напряжённо поинтересовался Лоргар, прижимая к уху телефон и глядя сквозь стекло как под проливным дождём, на плацу перед храмом, первый курс полным составом, сгребает лопатами в вёдра содержимое луж. Вода в лужах от этого не убавлялась. Унылые студенты возили по бугристому асфальту лопатами, а между ними, без зонта и шапки, бродил донельзя довольный дежпом Россомахин в насквозь мокром подряснике, — что слышно вокруг?

— Ничего, Лоргар, — донеслось с того конца эфира, где-то очень далеко Виктор тяжело вздохнул и, судя по звуку, поскреб пятернёй щёку, — команда как растворилась. Ни слуху, ни духу. Техножрецы на орбите, понаволокли железного хлама. Ими там Галахад занят. Слушай, ко мне тут мужики арматуру тащат, потом…

— Не буду отвлекать. Осторожнее там, — нахмурился примарх, наблюдая как, с выражением вселенской скорби на лице, Диман гоняет по плацу метлой воду, а кто-то орет, размахивая руками, выбросив в лужу ведро и прилично побагровел. Дежпомского присутствия поблизости не наблюдалось.

— Защищайтесь, сударь! — донеслось снаружи.

Лоргар притормозил, с улыбкой наблюдая как какие-то мелкие, вихрастые первокурсники, с диким гоготом, самозабвенно машут лопатами, вообразив, по-видимому, что это шпаги. Остальные уныло гребли воду и пинали в луже пустое ведро. Самые смышлёные оперативно расползались во все стороны. Кро́тов, длинный, носатый студент с пятого курса, вразвалочку шлёпал по лужам, через плац, к парадному входу. А на его локте мотался большой белый пакет, битком набитый чем-то смутно напоминающим лапшу быстрого приготовления. Бичпакеты, ядерно-желтые и квадратные, кое-где продрали острыми краями пакетный полиэтилен и местами выглядывали наружу.

Где-то в недрах аудитории третьего пастырского курса мягко звенели гитарные струны. А хрипловатый, чуть надтреснутый голос выводил, задушевно и мрачно:

Белый снег, серый лед, на растрескавшейся земле.

Одеялом лоскутным на ней — город в дорожной петле.

А над городом плывут облака, закрывая небесный свет.

А над городом — желтый дым, городу две тысячи лет,

Прожитых под светом Звезды по имени Солнце…

И две тысячи лет — война, война без особых причин.

Война — дело молодых, лекарство против морщин.

Красная, красная кровь — через час уже просто земля,

Через два на ней цветы и трава, через три она снова жива

И согрета лучами Звезды по имени Солнце…

Негромкий, задумчивый голос и бренчание расстроенной гитары заглушил оживленный, жизнерадостный гогот, доносящийся откуда-то из библиотеки. Где-то кто-то гремел ключами. Бестолково и косолапо отплясывал под чьими-то пальцами «Собачий вальс». Его обрывки и нарастающий шум голосов на лестнице создавали непередаваемую какофонию из звуков и бессвязных реплик, смеха и шарканья ног.

Струны чуть дребезжали, а голос неведомого певца глухими отзвуками доносился сквозь шум искаженным эхом:

И мы знаем, что так было всегда, что Судьбою больше любим,

Кто живет по законам другим и кому умирать молодым.

Он не помнит слово «да» и слово «нет», он не помнит ни чинов, ни имен.

И способен дотянуться до звезд, не считая, что это сон,

И упасть, опаленным Звездой по имени Солнце…

Пение заглушил звон разбитого стекла. Где-то снаружи, на лестнице кто-то, сдавленно ругаясь, собирал со ступеней крупные осколки. Лоргар отчётливо слышал этот скребущий звук стекла по бетону и дребезжание ссыпаемых в совок стёкол.

— Слушай, Лоргар, я, гм… — Аврелиан обернулся. Черновец побагровела пятнами, спрятала под свою огромную шаль с кистями руки и осторожно сообщила, — у нас тут небольшая проблема, Лоргар. Помнишь, ты давал мне на хранение ампулу?

— Ты её разбила? Или потеряла.

— Лучше бы я её потеряла, — криво улыбаясь, очень тихо отозвалась девушка, старательно отводя глаза и моргая, — сыворотку нашла Ева.

— Ева? — нахмурился Лоргар.

— Евище. Рыжее стихийное бедствие с языком как хвост тушканчика, — несчастная физиономия девчонки выражала ненапускное, очень натуральное раскаяние, — это, Лоргар. Девчонки хотели с этой ампулой к ректору идти, вообразили что это наркотик. Представляешь? Такой вой подняли…

— Так, — Лоргар поискал глазами среди залетчиков огненно-рыжие космы Евы, но не нашел и снова воззрился на Черновец. Отчего та смутилась ещё больше, — а ты что им сказала?

— Что это новое средство от аллергии, — трагично сообщила Черновец, — раз вколол — и сезон живёшь без проблем.

Что-то оглушительно загремело снаружи. Раскатистый примарший хохот вспугнул первокурсников и зависшую над телефоном регентшу. Она очумело заозиралась, но найдя источник чудовищных шумов, успокоилась и уткнулась обратно в телефон. Малиновый телефон оживленно пищала под её пальцами всеми кнопками разом и непрестанно агукал асечными оповещениями. Где-то в коридоре мелькнул силуэт кого-то из преподавателей. Заочники заволновались, подхватили пакеты, книги, куртки и дорожные сумки. И поспешили покинуть фойе.

— Да что ты за человек?! Договорить-то дай! — вспылила Черновец, — это ещё ладно. Но я ж забыла, Лоргар! Брякнула наобум и забыла! А потом подходит ко мне Ева и говорит: «Ой, Ник, я как стиральный порошок учую — чешусь как псина и волдырями покрываюсь. Можно я у тебя из аптечки чего-нибудь стибрю? А то мой Юров меня с родителями знакомить будет, да и вечером пойдем гулять — а я краснорожая и чешусь». Не смешно, вообще-то, у нее от аллергии действительно…

— Она уволокла ампулу, да? Да, это жёстко, — давясь смехом, покачал головой Лоргар. И закрылся пятерней от возмущенной девчонки. Растирая по багровой физиономии выступившие слезы и тихонько подвывая от смеха, — подожди-ка, это не та, случаем, Ева у которой абсолютный слух и уникальный голосовой диапазон?

— Та, та, — проворчала Ника, косясь на заржавшего ещё громче Аврелиана, — не смешно. Она нормальная девчонка. Просто… Своеобразная. Представляешь, она в себя ж всю ампулу… Ей врач в нашем медпункте всю всадила. Всю! Ещё утром, после завтрака.

— И как оно ей? — заухмылялся Лоргар.

— Как, как… Ходит, радуется. Ничего не чешется, жизнь прекрасна.

Дверь ректорской приёмной распахнулась и, в фойе из-за неё вывалилась взъерошенная и очень злая Евище.

— А вот и Ева. Кажется, мне пора, — пробормотала Ника и попыталась скрыться, но не тут-то было.

— Ник, мне плохо… — обиженно кося по сторонам покрасневшими глазами и надув губы заявила без предисловий Ева.

— Плохо? — всполошилась Черновец, — кишки? Мышцы? Требуха? Что болит? Ев. Я ж тебя предупреждала: лекарство новое. Хватать всё, что видишь — верх безалаберности и…

— Да ничего у меня не болит, меня Юров бросил, — хмуро покосившись на Лоргара, рыжая бестия оттащила Нику подальше и оглушительно свистящим шопотом сообщила, — я не нравлюсь его родителям!

Лоргар отвернулся к окну, заложив руки за спину и всем своим видом демонстрируя абсолютное непонимание пополам с глухотой.

— Ева, зачем тебе этот придурок, он же за каждой юбкой… — яростно зашипела Черновец, мельком оглянулась на Лоргара и ткнула в задохнувшуюся от возмущения регентшу пальцем, — а я говорила: «Не лезь туда!» Шесть поколений священников. Мать — дочка протоиерея. Братья — дипломированные востоковеды, умницы, полиглоты… Чего ты вообще ждала?

— Юров как телок. Его сестра мне только в рожу не плюнула, — зашипела гневно Ева и надулась, — а остальные прямо при мне ему выговаривали… «Ты кого в дом привел» и всё такое прочее… Не, ты только представь! При мне. Да я! Да они! Можно подумать, я — мебель…

— Вот и нефиг! — заявила шепотом Ника, расправляя что-то на шее всё ещё невнятно и яростно шипящей Евы, — слышишь меня? Хватит. С ним. Нянчиться. Пусть носятся со своей дитяткой как дурак с писанною торбою ещё лет пять. Своим он такой нахрен не нужен, его своя среда знает как облупленного. За него ж хрен кто дочь отдаст, там люди приличные и с мозгами…

— Я ему всё прощала, — горько прошептала Ева и громко шмыгнула побагровевшим носом. Её глаза опасно заблестели и увлажнились, — он же гуляет как соба-ака…

— Хватит это терпеть! — яростно зашипела Черновец, встряхнув регентшу за плечи, — надо уважать себя, Ева!

Ева всхлипнула и пробормотала:

— Конечно, тебе легко говорить. У тебя и парня-то нет. А меня никто теперь не лю-у-бит…

— Ева, тебя любят друзья и родители… — закатила глаза Ника, но рыжая Евище в ответ только повисла на ней, уткнулись хлюпающим носом в узорочье шали и глухо разревелась во всю глотку.

Лоргар спрятал телефон и, под хлюпающие рыдания, поспешил покинуть фойе. Пустой административный этаж душно благоухал тяжёлыми женскими духами, а из-за дверей кабинетов отрывисто трезвонили телефоны. Где-то впереди распахнулись двери канцелярии и оттуда, гремя полным ведром и шваброй хмуро выбралась какая-то студентка. Дверь хлопнула и из-за неё раздался ровный, вежливый голос Коракса:

— Девушка, будьте любезны, пригласите Лоргара, он в коридоре. И не забудьте вернуться за ведром. Оно полное.

Девушка что-то нелюбезно пробурчала себе под нос и смерила Лоргара уничтожающим взглядом.

— Не возвращайся, я сам вынесу, — кивнул студентке Лоргар, проходя мимо.

Лицо девушки прояснилось и в глазах её разлилось благодарное тепло. Под оживленное цоконье каблучков и тяжкий скрежет ведра, Аврелиан толкнул дверь, согнулся пополам и протиснулся вовнутрь. Картина, надо сказать, ему открылась презанимательная: невозмутимо вогнездившийся в огромное кресло Коракс лениво рылся в истории проректорского браузера и то и дело нырял на какие-то официальные церковные ресурсы. В густо провонявшей скисшей арабикой канцелярии ненавязчиво веяло какими-то индийскими травами. Коракс поднял глаза, рассеянно кивнул и вместо приветствия изрек:

— Они живы и участвуют в одной из государственных программ, это всё, что я могу сказать тебе на данный момент.

Из-под строгого черного костюма виднелась темно-серая рубашка, явно сшитая на заказ. Багровый галстук, ненатурально бледное лицо и рассыпанные по плечам блестящие иссиня-черные пряди рождали в голове навязчивую ассоциацию с кабинетным вампиром двадцать первого века. Лоргар прикрыл за собой дверь и поискал глазами что-нибудь относительно крепкое и устойчивое. Результат осмотра воодушевления не внушал: из всего казённого интерьера самым надёжным выглядел пол.

— Корвус, ты же понимаешь, что вмешиваешься в ход истории? — осторожно поинтересовался Лоргар, — мы можем бесповоротно сломать реальность. Если по какой-то причине не станет нашего отца…

— Оказать посильную помощь здесь и сейчас — мой прямой долг, — невозмутимо возразил Коракс, — это в наших интересах — оказать поддержку будущим вождям интерексов.

— Ты так шутишь, да? — хмуро поджал губы Лоргар.

— Отнюдь, — алебастрово бледное лицо Коракса смягчилось и он в задумчивости подвозил по столу мышкой, — я много наблюдал и изучал доступные мне архивные документы. Русские, колонизируя новые земли, не уничтожали коренные народы. Более того, сохраняли их культуру, обычаи и религию. Как интерексы. Всё сходится, Лоргар. В этом народе живёт тяга защищать слабых и наказывать зло. Там, где европейские колонисты давно учинили бы геноцид и работорговлю, они строили школы и больницы. Нет, брат. Я уверен. Русские — предтечи цивилизации интерексов. Те тоже существовали обособленно, взяв под защиту ксенорасу кинебрахов. Несмотря на свою любовь к ксеносам, они могли быть верными союзниками в борьбе с Хаосом. Но интерексы моего мира были уничтожены в ходе Крестового Похода. Я помогаю здесь их предтечам, Лоргар, чтобы руками их потомков придушить зачатки Ереси в будущем.

— Если уж даже мой генетический материал в итоге изучало целое секретное НИИ, — пробормотал Лоргар, — то что же такое учинил там ты, братец. Постой, у тебя же были какие-то проблема с геносеменем твоего легиона, отец даже поделился с тобой своими разработками… Не-е-ет, только не говори мне, что ты просто взял всё это и вывалил на людей двадцать первого века…

— Не могу не отметить фантастическое умение местных учёных перестраиваться и работать практически ни с чем, давая весьма достойный результат. Они практически с нуля восстановили и модернизировали саму технологию создания астартес, Лоргар. Они сотворили чудо. Победили изъян, используя одну из модификаций некой сыворотки, к которой ты имеешь прямое отношение…

— Что?! — глаз Лоргара нервно задергался. Аврелиан поднял глаза: со шкафа, из простой, тёмной рамы, понимающе и грозно, смотрел иконописный король Олаф Норвежский, — знаешь, вот ты говоришь, а мне мерещится издевательский смех Цегораха…

— О, не беспокойся за свой мир, здесь создавать астартес боятся, — нехотя признался Коракс, — моему подарку суждено ждать своего часа под грифом секретности веками. Пожалуй, да. Если здесь что и умеют — так это ждать точку невозврата и бить как в последний раз… Ты меня вообще слушаешь?

— Да, прости, я пытаюсь прийти в себя, в последнее время вокруг происходит слишком много странной дичи. Постой-ка, Корвус, — Лоргар поднял глаза, — что-то ведь тебе пообещали взамен?

— Не пообещали. Дали, — Коракс со скрипом подался вперёд, — я вернусь и поведу в бой три ордена. Я сам отбирал претендентов. Лично. Лучших. Сильнейших. Генетический материал людей второго миллениума податлив как воск. Ещё ни один претендент не умер, а это уже говорит о многом!

— Подожди. Где ты народу-то столько взял? — Лоргар с недоверием прищурился, — тебе что, выдали воспитанников какого-то детдома?

— Я их опекун. Всё абсолютно официально, — пожал плечами Коракс, — меня удивляет, что этого до сих пор не сделал ты, брат.

— У меня всё ещё есть чувство самосохранения, — поджал губы Лоргар, — если мы разворотим временную линию, наше будущее может не наступить. Любой из этих детей мог стать вторым Ломоносовым, безответственно так вольно распоряжаться людьми, Коракс.

— Я надеюсь на это, нам нужны Ломоносовы, — признался Коракс, — любой эпохе нужны гении.

— Верно-то оно верно. Но в том-то и дело, что хороша ложка к обеду. Без наших Ломоносовых будущее может не наступить. Вообще, это сложный вопрос, — пробормотал задумчиво кивая Лоргар и сцепил руки за спиной в замок, — с одной стороны — это реальный шанс выбиться в люди для любого из них. Да, в чудовищно изуродованный мир вечной войны, да. Но они получат свой шанс. Шанс стать чем-то большим чем просто… сирота, оббивающая пороги госучреждений в попытке получить жильё, которое должны были дать, но не дали местные вороватые чинуши… Но с другой стороны…

— У меня не так много времени, чтобы тратить его на околофилософские препирательства, — отмахнулся Коракс, — я с каждым днём всё отчётливее слышу нашего отца. Он взывает ко мне. И я вернусь не с пустыми руками.

— Ты уверен, что это вообще он?

— Да, он ощущается в потоках варпа как пылающая сверхновая, как звезда в космах золотого психопламени. Такое ни с чем не спутаешь, — Коракс пожал плечами и сложил руки на груди в замок, — когда это станет возможным, я просто заберу моих людей и пойду на зов.

— Твой… хм… работодатель. Он знает это? — заломил бровь Лоргар.

Корвус кивнул, напряжённо вглядываясь в вытянувшееся лицо Лоргара.

— Однако, — растерянно пробормотал Лоргар, — в любом случае, спасибо, Корвус. Ты мог пойти искать нашего отца в этом времени. Но вместо этого ты — здесь, помогаешь… Спасибо.

— Спасибо? Это мне впору благодарить тебя. Ты вернул мне смысл жить дальше, Лоргар. Не выживать, ища погибель и блуждая в варпе. А именно жить, — брат рассыпался на галдящую тучу воронья, — я рад, что встретил тебя. Тебя и твою семью.

* * *

Тревожный, мутный сон отступал, оставляя нехорошее чувство недосказанности в груди и горечь на языке. Ника села, соображая и сонно прислушиваясь. Где-то за складками типовых голубых занавесок, в ночной мгле, равнодушно светил одинокий фонарь. Синие сумерки скрадывали мелкие предметы, брошенную на спинке стула одежду и едва различимые впотьмах очертания железных двухъярусных коек, тумбочек, стола и разбитого шкафа. К размеренному треньканью старенького советского будильника примешивались странное попискивание и смутное шевеление каких-то ворсистых тушек. Ника сонно моргнула и нахмурилась. Убравшиеся по прошению домой, в Казахстан, регентши отсутствовали. Кроме Ники в комнате была только Ева. Но Ева спала. Спала крепко, смешно развалившись на втором ярусе, где-то слева. Свесив с железного борта ногу. Глухо бормоча в подушку. И дергая во сне босой пяткой.

Ника зябко повела плечами: откуда-то тянуло гнилью и липкой сыростью. Девушка свесилась со своего второго яруса, а железная двухъярусная кровать истошно заскрипела под её весом. Дальнее зеркало отразило белое пятно майки, бледное испуганное лицо и нечесанное кудрявое гнездо на голове. Девушка нахмурилась, перегнулась через край ещё ниже и впотьмах зашарила по тумбочке. Телефона не было. Что-то липкое и ворсистое бесшумно пробежала по руке и метнулось на стену. На одном инстинкте Черновец отпрянула, схватила с тумбочки какой-то учебник и остервенело приложила им неведомую тварь. Членистоногая пакость заверещала, стреляя во все стороны какой-то жёлтой гнусью. Найденный наконец под подушкой телефон пискнул и осветил пол, густо кишащий какими-то буро-зелеными тварями с телом большой, волосатой мокрицы и лицом гниющего младенца. Липкий ужас и омерзение захлестнуло с головой, забивая носоглотку холодом и вонью распада. Черновец вскочила на ноги, отшвырнув вымазанный в зелёной пакости учебник, а кровать под ногами опасно закачалась. Телефон упал в самую гущу мерзкого копошения. Продолжая равнодушно освещать ползающих по нему тварей. Где-то справа с диким, задушенным всхлипом проснулась Ева. И, щупая лицо, спросони свесилась вниз. Но с тихим, сиплым воплем отшатнулась и, заикаясь, позвала:

— Н-ничка… Н-ни-ик.

В голове Черновец раздражённо мелькнуло, что так скулят, а не говорят, что сейчас для полного счастья не хватает только женской истерики. Едва различимое копошение неведомых тварей в ночном мраке и их алчный писк создавали иллюзию, что кипит и шевелится сам ночной мрак. Черновец вцепилась в потолок, отчаянно балансируя на ходящей ходуном кровати. Где-то внизу неотвратимо пребывало, вскипая, полчище мерзких, пахнущих стоялой мертвечиной и жирным, сальным гноем существ. Еву от ужаса била крупная дрожь. Стуча зубами, она, свесилась с кровати, схватила со стола пустой чайник и с рыданием саданула им по ползущей по стене твари. За стеной кто-то возмущённо завозился и сонно заворчал. Кто-то очень мощный невесомо дотянулся, казалось, до самого сердца Ники. Всё её существо затопило хтонической запредельной мощью кипящего имматериума, чистого и слепяще-белого, но нежного как руки матери. Девушка подняла было руки, вознамерившись начертать в воздухе простейший орнамент. Но вздрогнула, и вцепилась в потолок, с ужасом осознав, что это будет значить только одно: пожар. Пылающее, запертое на замки общежитие, полное спящих студентов…

Рыжая Ева с отчаянным, тихим писком пнула ползущую по подушке тварь. Тварь недовольно взвизгнула, совершила сальто в полёте и с гнусным чавканьем приземлилась на пол. Аккурат на оживленно шевелящихся сородичей.

— Ева… — предостерегающе позвала Черновец, но бесполезно.

На неё уставилась совершенно ничего не понимающая пара зелёных глаз; нижняя челюсть Евы ходила ходуном от ужаса.

— Я с-сплю, д-да? — с надеждой прохрипела Ева, а под ее пальцами задымился металл, — я же с-сплю?

Ника не ответила: она во все глаза смотрела как чайник в руках дрожащей регентши темнеет и тихо ссыпается ей под ноги. Прямо в ворох смятого постельного белья. И на кишащий тварями пол.

— М-мама! П-пусть они и-издохнут! — взвыла тихонько Ева и вцепилась в кроватную сетку, с ужасом наблюдая, как внизу пенится и пребывает несметное полчище мерзко шуршащих тварей, — г-гадость! Г-га-а-адость…

Под оглушительный визг Евы, кровать под ней густо задымилась. Просела. И рухнула прямо в кишащее месиво жадно пищащих тварей. Во все стороны хлынула зеленовато-бурая жидкость. Оглушающе завоняло железным купоросом. Ворсистые твари с истошным писком дохли и пенились в потоках разлившейся бурой жижи. Стуча зубами, и пища от восторга и ужаса, Евище кошкой взметнулась на тумбочку. Да так там и застыла на четвереньках, завороженно наблюдая, как останки кровати и пол лениво и густо обрастают шикарными купоросными цветами. Какое-то время процесс продолжался. Безнадежно испорченное постельное бельё расцвело настоящей коркой вычурных кристаллов. Ева осторожно спустулась вниз и завороженно потыкала уцелевшим тапком в особенно крупную колонию купоросных цветов. Тихий, изумлённый смех Евы шепчущим эхом стлался, смешиваясь с ночными сумерками и с невероятно ядрёной купоросной вонью.

— Настоящие, — с восторгом выдохнула девушка, в огромных зелёных глазах плескались восхищение пополам с бешенным любопытством, — красивые… Ник, смотри, я ж, оказывается, Гарри Поттер! Я… Смотри!

— Это вообще-то чудо, что мы не издохли, — Черновец как во сне спустилась вниз, и уставилась себе под ноги, — поздравляю. Если б ты не вдолбала в себя всю ампулу, я даже не знаю, что с нами было бы. Возможно, у тебя изначально были скрытые псайкерские способности, иначе с чего сыворотка так быстро их проявила?

— Псай что? — сияя как медный пятак закрутила головой Ева и запрыгала на одном месте, тыча пальцем в исчезающие тушки скукоженных, дохлых тварей, — глянь, глянь! Они пропадают! Тушки! Тушки пропадают! Ой, Ник, а, Ник, а это что за гадость? Ни-и-ик! Ты это уже видела? Видела?

— Такое — не видела. Крупнее видела. Человекообразных. Вроде магов и всякого сброда. Один раз, — подумав качнула головой Ника и начертила пальцем в воздухе слово «культистов». Слово жарко вспыхнуло, в помещении завоняло утюгом и калёным железом.

— Охренеть. Т-ты т-тоже…— восторженно выдохнула Ева, восторженно разглядывая бледное и порядком помятое лицо Черновец, озаренное алыми всполохами пылающей надписи, — и они… Они пришли за тобой, да?

Девушка кивнула, пожевала губами и призналась:

— Я умею только вот это. Огонь. Их хозяин, похоже, знал, что я не стану долбать их огнём в замкнутом пространстве. Я… Это враги всему живому, Ев.

— А откуда они? Из-под земли? — Ева взлохматила челку, пнула тапок и восторженно уставилась на Нику, — типа какой-то тёмной расы, живущей в недрах планеты? Они из какого-то Затерянного Города? Да? Да? Ни-ик! Не молчи!

Ника тяжело вздохнула и развеяла взмахом руки потрескивающую и горящую надпись:

— Нет, Ева. Они из космоса. И из будущего другой реальности.

Восторженный писк Евы оборвали глухие удары в дверь. Ева и Ника вцепились друг в друга и с ужасом уставились на дверь. Глухие удары повторились, а из-за дверей донёсся заспанный голос дежпома, к счастью, не Россомахина, а отца Ахава:

— Вы там чего, чертей гоняете? А ну брысь спать! А то сейчас у меня плац мести́ пойдёте. Под луной! Распищались. Людям вставать рано, имейте совесть.

— Отец Ахав, мне на лицо паук прыгнул! — радостно заголосила Ева, преданно таращась на дверь и не выпуская из рук руки застывшей столпом Ники, — отец Ахав, мы его убили, но тут что-то с кроватью, она сломалась и, вот…

— Горе ж вы моё луковое, — горестно отозвался голос за дверью, — Черновец, Лисицина. Объяснительные за непотребный вой и грохот. Чтоб к завтраку сдали. Все меня слышали?

— Все, батюшка, — пробормотала Ника и обменялась с Евой тревожными взглядами. Однако, тревога на конопатой физиономии Евы продержалась всего какую-то долю секунды и быстро эволюционировала в очень хитрую ухмылку.

— Отбой, барышни, — голос отставника впервые на памяти Ники звучал так устало и печально, — а пауков своих впредь давите молча. Дети-дети…

Из-за двери донёсся тяжёлый вздох Китобоя. Звяканье ключей в кармане и тяжёлая, чуть шаркающая поступь дежпома неспешно удалялись куда-то в сторону лестницы.

— Ну так чего? Ты чего замолчала? — свистящим шепотом позвала Ева и любознательно уставилась Нике в лицо, — давай, выкладывай, что это была за гадость и что такое было в твоей этой ампуле.

Черновец замялась, поглядывая то на дверь, то себе под ноги. Тем временем, забыв, кажется, о своем вопросе и деловито подтянув зелёные пижамные штаны, рыжая бестия уже любознательно отдирала от пола безнадёжно испорченные и обросшие купоросной бронёй матрас и подушку.

— Витёк нам всем скажет спасибо. Особенно — мне. Так обрадуется, так обрадуется, — рассеянно пробормотала Черновец, наблюдая, как Ева, шмыгая носом от усердия, суетится, пытаясь отломать от наполовину растворенной кровати особенно красивую купоросную розочку. Кровать протестующе дергалась и звенела частично уцелевшей матрасной сеткой, — а потом догонит — и ещё раз… Обрадуется.