Если долго считать рациональность благом, можно проглядеть прекрасное (гет)

Когда я только приехала в Форкс, мне показалось, что местные жители стремятся к уединенной жизни, возводя свои дома обособленно друг от друга, скрывая их за деревьями. Каллены в этом отношении, вероятно, превосходили всех своих соседей. Последние городские строения давно остались позади, а вскоре после того, как мы пересекли по мосту реку, закончилось и дорожное покрытие. Мы свернули на узкую грунтовую дорогу, петлявшую между деревьями. Гадая, что ждет меня впереди, я уже была готова увидеть пещеру в горе или ход в подземелье, когда моему взгляду предстала живописная лужайка перед красивым светло-бежевым домом, окруженным могучими кедрами, чьи раскидистые кроны поднимались выше трех этажей камня. Дом явно был очень старым, но было видно, что о нем хорошо заботились. Рядом не было гаража, у крыльца такого особняка ожидаешь, скорее, увидеть конный экипаж, чем автомобиль.

— Какой красивый, — вслух заметила я, когда Эдвард открыл дверь с моей стороны.

— Я знал, что тебе понравится, — улыбнулся он. — Мы сильно перестроили его внутри, но Эсми хотела сохранить его внешний облик неизменным.

— Откуда он здесь?

— Он принадлежал одному бизнесмену, владевшему фабриками по производству бумаги, но жить здесь оказалось неудобно, и семья покинула его. Дом ветшал заброшенный, пока Великая депрессия не вынудила прежних владельцев его продать.

Пройдя несколько шагов, я остановилась. Волнение, которое немного утихло, пока Эдвард развлекал меня разговорами по пути, нахлынуло с новой силой, стоило увидеть пункт назначения так близко.

— Может быть, в другой раз? — я стала пятиться назад к машине, но Эдвард зашел мне за спину и, положив руки на плечи, мягко подтолкнул вперед.

— Нет уж, мы уже приехали.

— Серьезно, Эдвард, мы ведь можем прийти и в другой раз, — сердце билось, как после стометровки. Что, если его родители встретят нас с презрительным осуждением? С чего я вообще взяла, что мне можно прийти в этот дом? Еще и в таком качестве.

— Боишься?

— Ужасно.

— Это рациональный страх? — в голосе над моим ухом явно слышалась улыбка.

Какой подлый прием — использовать против меня мои же принципы. Наименее честная часть меня подумала, что испытывать страх перед визитом в дом целой семьи хладных вполне рационально, но я знала, что боюсь ведь я совсем не этого. Признавая поражение, я опустила плечи и перестала пытаться отступить назад. Тихо посмеиваясь, Эдвард поцеловал мои волосы.

— Умница. Все будет хорошо, обещаю.

— Совести у тебя ни грамма.

Эдвард засмеялся, ободряюще сжав мою руку. За высокими дверями обнаружился просторный холл, залитый светом, вероятно, занимавший большую часть первого этажа. У широкой лестницы нас ждали родители Эдварда. Когда мы вошли, они приветливо улыбнулись, но подходить ближе не стали. Я уже встречалась с ними, но чувствовала себя неловко, придя в их дом.

— Белла, это Карлайл и Эсми, — представил их Эдвард.

— Мы знакомы, — ответил Карлайл, протягивая мне руку. — Привет, Белла.

— Здравствуйте, доктор Каллен, — я пожала его руку, холодную, как и у Эдварда.

— Зови меня Карлайл.

— Карлайл, — смущенно повторила я.

— Мы рады видеть тебя у нас в гостях, — Эсми тоже протянула мне руку, хотя явно старалась не подходить слишком близко. Изящные пальцы оказались удивительно сильными.

— Спасибо.

— А где Элис? — спросил Эдвард.

— Здесь! — раздался звонкий голос.

Словно маленький вихрь, Элис сбежала по лестнице и обвила мою шею тонкими руками.

— Элис! — строго окликнула ее Эсми.

Элис была маленькой и изящной, как гимнастка, она обнимала меня, словно старого друга. Я не ожидала такого теплого приема и почти автоматически обняла ее в ответ.

— Привет, — поздоровалась я.

— Ты так здорово пахнешь, — пробормотала она, заставив меня удивленно замереть.

— Господи, Элис, что ты…

— А что? — она отстранилась от меня, чтобы посмотреть на Эдварда. — Ничего такого я не сказала.

Я заметила, что рядом с Карлайлом возник Джаспер. Высокий и статный, он был похож на средневекового воина из фильма, впрочем, возможно, он и был им когда-то.

— Привет, Белла, — поздоровался он.

— Привет, — я улыбнулась, чувствуя себя спокойно и комфортно. Неловкость отступила, я была рада быть здесь.

Взглянув на Эдварда, я заметила, что он недовольно хмурится, глядя на Джаспера. Оу, так вот как это работает.

— Эм, у вас очень красивый дом, — неуклюже попыталась вставить реплику я.

— Спасибо, — польщено улыбнулась Эсми. — Пришлось снести пару стен, но результат того стоил.

Я окинула взглядом комнату. В интерьере преобладали белый и бежевый цвета, мягкий ковер и натуральное дерево мебели и паркета создавали ощущение уюта и чистоты. Мое внимание привлекла странная форма высокого потолка и сглаженные углы, где он переходил в стены. Казалось, над нами купольная крыша, но ведь это только первый этаж. Проследив за изгибом сводов, я нашла взглядом южную стену, которая оказалась полностью прозрачной, открывая вид на реку и зеленые кедры, словно этот пейзаж был частью обстановки. На небольшом возвышении рядом с ней блистал великолепием белый рояль.

— Ты играешь, Белла? — спросила Эсми, заметив мой интерес.

— Нет, увы, — ответила я. Рене очень любила музыку и пыталась учить меня, но из этого ничего не вышло. — А Вы?

— Нет, — улыбнулась она. — В присутствии Эдварда играть осмеливается только Розали.

— Почему?

— Не выдерживаем сравнения.

В голосе Эсми отчетливо слышалась гордость. Получается, это рояль Эдварда?

— Он не говорил тебе? — удивилась она.

— Нет.

Я подняла на Эдварда вопросительный взгляд. Он поморщился в ответ.

— Он, должно быть, постеснялся.

Верилось в такое с трудом. Элис прыснула от смеха. Эдвард закатил глаза, я кусала губу, стараясь не смеяться в ожидании его ответа.

— Что бы я сейчас ни сказал, это только усугубит ситуацию, — проворчал он.

— А ты не говори, поиграй для Беллы, — предложила Эсми.

Это напомнило, как мама просила меня встать на стул в детстве, чтобы прочесть стихотворение. Она надеялась, что таким образом я переборю свою боязнь выступлений, но эффект был обратный, однако едва ли Эдвард испытывал подобные трудности.

— Мы не для этого приехали.

Смешок все-таки слетел с моих губ, когда я увидела его выражение лица.

— Ты смущен? — спросила я.

Эдвард прищурился, глядя на меня. Я слышала, как тихо засмеялся Джаспер.

— Наш скромник Эдвард, — пропела Элис, потянувшись, чтобы взъерошить его волосы.

— Прекрати, — спокойно сказал он, перехватывая ее руку.

Элис звонко рассмеялась.

— Давай, — подтолкнула его к роялю Эсми. — Чем дольше отпираешься, тем более неловко будет.

Сдавшись, Эдвард сел за инструмент, я устроилась на длинной банкетке рядом с ним. Он словно в нерешительности смотрел на клавиши, выглядя при этом столь трогательно, что у меня защемило в груди. Улыбнувшись, я положила подбородок ему на плечо. Он повернул ко мне голову, вскинув бровь, и, наконец, коснулся клавиш. Как только зазвучали первые ноты, мне стал понятен замысел столь необычной формы комнаты. Звук отразился от стен и сводов потолка, разливаясь в воздухе гармоничным перезвоном.

— Вау, — я разглядывала потолок, как если бы могла видеть движение волшебного звука.

— Здорово, правда? — Эдвард сыграл еще несколько аккордов, добавив к ним нежную мелодию из высоких нот. — Это Эсми придумала. Она наш главный архитектор. Но ты первый человек, который это слышит. Как звучит?

— Потрясающе, — я посмотрела туда, где недавно стояла семья Эдварда, но оказалось, что в комнате никого кроме нас не было. — Они ушли.

— Они не хотят смущать тебя, но ты им понравилась, особенно Эсми. Знала бы ты, как они волновались сегодня.

Ловкие пальцы легко перебирали клавиши, хотя даже моих познаний было достаточно, чтобы понять, насколько это была сложная пьеса. Эдвард сыграл длинный пассаж и на пару мгновений поднял руки над клавишами. Казалось, рояль сделал вдох, словно он был живым, прежде чем зазвучала новая мелодия, тихая и красивая. Я с удивлением поняла, что знаю ее, Эдвард напевал ее вечером, пока я не уснула.

— Как это называется? — тихо спросила я.

— Колыбельная.

— Ты написал ее?

Он кивнул, не отрываясь от своего занятия. Приближаясь к финалу, мелодия вдруг зазвучала очень грустно и затихла на последнем вопросительном аккорде. Отражение этого звука некоторое время еще витало под потолком, снова и снова задавая свой вопрос и не находя ответа. Эдвард задумчиво смотрел на клавиши, словно и сам искал ответ на мучивший его вопрос. Я взяла его за руку, и он поднял на меня глаза.

— Спасибо, — сказала я, глубоко тронутая этой пьесой.

Улыбнувшись, он поднес мою руку к губам.

— Пойдем. Я покажу тебе дом.

Холл играл роль гостиной и места отдыха. Я заметила игровую приставку у телевизора, то здесь, то там лежали забытые журналы или книги. Этой комнатой явно часто пользовались, но, похоже, мое присутствие изгнало ее обычных обитателей. Мы поднялись по широкой лестнице на второй этаж.

— Там кабинет Карлайла, комната Розали и Эмметта, дальше — комната Элис и Джаспера.

— Розали и Эмметт не захотели видеть нас?

— Розали не пришла не из-за тебя, — ответил Эдвард. — Так она выражает свой протест мне, а Эмметт просто не захотел оставлять ее одну.

— Вы всегда живете вместе?

— Нет, только в первые годы на новом месте. Приезжая, мы изображаем школьников. Чем более юными мы кажемся, тем дольше можем прожить на одном месте, а, поступив в колледжи, мы разъезжаемся. Позже мы перебираемся в другой город, но только раз в несколько десятков лет вся семья может собраться здесь, дома, и весьма ненадолго.

— Похоже на Рождество.

— Да, — улыбнулся он. — Действительно похоже.

Сбоку на стене висел большой деревянный крест. Он был просто вырезан из дерева и едва ли мог служить украшением. Было странно увидеть его здесь.

— Он висел в церкви, где служил священником отец Карлайла, — сказал Эдвард. — И он сам после него. Отец выкупил его спустя много лет после обращения, когда снова оказался в Лондоне, как единственное напоминание о доме. Сама церковь сильно пострадала в пожаре и больше не функционировала, но крест уцелел. Кто-то снял его и бросил в вырытую могилу на примыкающем кладбище.

— Выглядит очень старым, — проговорила я, прикоснувшись к сухому, отполированному временем дереву.

— Так и есть. Карлайл вырезал его где-то во второй половине семнадцатого века.

Я удивленно подняла на него глаза.

— Под пожаром ты имеешь в виду тот самый пожар? [1]

Эдвард кивнул.

— Сколько же лет Карлайлу? — пораженно прошептала я.

— Примерно триста шестьдесят, — улыбнулся Эдвард. — Точнее сказать сложно. В то время не записывались даты рождения простолюдинов.

Триста шестьдесят лет. Я повторила это про себя, пытаясь представить такой огромный промежуток времени. Это казалось целой вечностью. Перед глазами вставали образы королей в париках и немыслимых одеждах, чумные доктора и мушкетеры. Словно совсем другой мир.

— И кто…

— Обратил его?

Я кивнула.

— В то время в Англии была в разгаре охота на ведьм, и отец Карлайла служил священной инквизиции с большим энтузиазмом. Карлайл должен был пойти по его стопам, но он был другим. Не умел видеть зло в невинных душах и дьявольские метки в родимых пятнах. Так что количество сожженных ведьм резко сократилось, как только его отец отошел от дел. Однако Карлайл верил в великую миссию борьбы со злом и отдавал ей все силы. В итоге он нашел настоящих демонов. Собрав отряд добровольцев, он отправился в доки, где прятался хладный. Он был очень стар и слаб, но у людей не было против него шансов, они оказали ему услугу, любезно придя к нему сами. Перебив всех спутников Карлайла, он был достаточно сыт, и вместо того, чтобы убить и его тоже, он решил сделать его одним из тех, на кого тот охотился. Не знаю, какие у него были соображения, но замысел был жестоким. Он оставил отца одного, горящего в агонии перерождения там, где его гарантировано обнаружили бы рабочие. Карлайл знал, что произойдет, если его найдут. Его отец прикажет сжечь всех убитых и всех раненых.

— Он бы сжег собственного сына?

— Считалось, что, когда человек умирает, его душа покидает этот мир, а ее место занимает другая сущность. Своими демоническими способностями она заставляет тело двигаться и препятствует его разрушению, параллельно наделяя его огромной силой. Поэтому это уже не был его сын.

— Но это же неправда?

— Нет. Мы думаем, что нет. Карлайл хорошо помнит свою человеческую жизнь, и он уверен, что личность его не изменилась при перерождении. Я тоже это видел. Я слышал Розали, когда она была человеком, голос ее разума. Это как частота, на которой она думает. Этот голос уникален, его невозможно подделать, и после перерождения он остался прежним. Не думаю, что кто-то подменил душу в наших телах. Скорее мы просто утратили ее. Но я понимаю, откуда взялось это заблуждение.

По мрачному лицу Эдварда, было ясно, что это одна из тех вещей, о которых лучше было бы не знать, но любопытство заглушало все мои опасения. Закусив губу, я взглядом просила его продолжить рассказ. Посмотрев на меня, он крепче сжал мою руку.

— Имя демону внутри нас — жажда. Помнишь, я говорил тебе о первом времени после перерождения?

Я кивнула, уже догадавшись, что последует за его словами.

— Сохранив свои воспоминания, новообращенные хладные приходили домой. Возможно, хотели еще раз увидеть свою семью, любимых людей, а может быть, им просто больше некуда было идти, — он говорил очень тихо, и я ловила каждое его слово, хотя знала, что они лягут камнем на сердце. — И жажда, и без того почти нестерпимая, усиленная эмоциями, настигала их.

Закрыв глаза, я плотно сжала веки, зная, что Эдвард наблюдает за мной.

— Поверить, что дорогой человек умер, и его облик принял кто-то другой, наверняка проще, чем принять такое, — я придвинулась ближе к Эдварду, словно нуждалась в опоре, прислонилась виском к его плечу.

— Да, — тихо согласился он, поглаживая тыльную сторону моей ладони пальцем.

Жестокость и ужасные события всегда окружали нас. В мире информации от них не скроешься, но для меня они обычно были чем-то, происходящим по ту сторону экрана.

— Карлайл не пошел домой?

— Нет. Ему удалось отползти и спрятаться под деревянным настилом дока, где он и пережил перерождение, стараясь не издавать ни звука. Когда отец смог двигаться, он поспешил уйти как можно дальше от людей. Прыгнув в Темзу, он покинул город и укрылся на пустошах. Поняв, кем стал, он пожалел, что его не нашли. Он принял жажду за адское пламя, которое поглощает его душу, и пытался убить себя, пока еще мог управлять своим телом.

— Это возможно?

— Карлайлу не удалось. Его тело оказалось неуязвимым для падений с высоты, ядов и нехватки воздуха.

— Погоди, как это?

— Он прыгал со скал, ел ядовитые растения, которые мог найти, — Эдвард брезгливо поморщился, говоря это. — Пытался утопиться.

— И что происходило?

— Ничего. Отряхнувшись, он снова вставал, от ядов не было никакого эффекта, а сидеть на дне ему надоело, — улыбнулся Эдвард. Видя мое удивление, он пояснил. — Как оказалось, дышать ему больше не требовалось.

У меня отвисла челюсть, и Эдвард, смеясь, коснулся моего подбородка, возвращая ее на место.

— Мы дышим, конечно, — сказал он. — Но это скорее привычка. К тому же обоняние — важная часть восприятия.

Я потерла лоб, стараясь осознать сказанное им. Их существование не подчинялось общим правилам, действующим на все остальные живые организмы, словно они были пришельцами из космоса.

— О чем ты думаешь?

— О том, что вы инопланетяне, — честно призналась я, в ответ на что он фыркнул. — А что было потом?

— Карлайл хотел сдаться инквизиции, но боялся приближаться к людям. Он не питался, поэтому его жажда только усиливалась, — Эдвард повел плечами, словно ему было некомфортно. — Однажды ветер принес в укрытие, где он прятался, запах оленей. Раньше, чем понял, что делает, он нашел их и растерзал все стадо. Жажда отступила, и он смог ясно мыслить. Отец понял, что он остался собой. Хотя его тело изменилось, это все еще был он. Люди тоже едят животных, а тяги к злодеяниям он не испытывал.

— Он передумал убивать себя?

— Да, — улыбнулся Эдвард.

У меня вырвался вздох. Конечно, я знала, что все закончилось хорошо, но я рада была услышать, что он хотел жить, а не просто смирился с невозможностью умереть.

— В то время люди в Англии всерьез верили в демонов, оборотней, ведьм, обвиняя в связи с дьяволом даже тех, кто ничем не отличался от остальных, так что для Карлайла затеряться в толпе было сложно, и он покинул острова, — положив руку мне на спину, Эдвард повел меня в сторону простой деревянной двери в конце коридора. — Европа открывала множество возможностей, и Карлайл принялся учиться. Не нуждаясь в отдыхе, не зная усталости, он изучал все, что мог: искусство, историю, право, религию, пока не нашел свое призвание во врачевании. Там же он впервые встретил подобных себе.

— Входите, — прозвучало из-за закрытой двери до того, как мы успели постучать.

Открывшаяся взору комната походила на библиотеку или кабинет ректора университета, каким его рисовало мое воображение. Стены скрывали деревянные стеллажи с книгами, высотой до самого потолка. У большого окна стоял письменный стол из того же дерева, что дверь и книжные полки. Карлайл встал из-за стола, дружелюбно улыбаясь нам.

— Чем могу помочь?

— Мы говорили об истории семьи, я подумал, ты захочешь рассказать сам.

— Мы не хотели мешать, — поспешила вставить я.

— Вы не помешали, — ответил он, подходя ближе.

Карлайл держал в руках мобильный телефон. Рукава простой белой рубашки были закатаны по локоть, открывая часы с кожаным ремешком на запястье. Он казался абсолютно современным человеком, совсем непохожим на людей со старых полотен. Видимо, заметив, как я рассматриваю его, он снова улыбнулся. Я пристыженно опустила глаза, поняв, насколько бестактно это было. Эдвард коснулся моей руки.

— Извините. Я просто никогда бы не подумала, что Вы старше Чарли.

— Рад это слышать, — засмеялся доктор. — Но то, как меняется мир, иногда заставляет меня чувствовать себя древним.

Проследив за его взглядом, я заметила, что стена справа от двери была свободна от книжных полок. Вместо этого ее занимали картины в простых деревянных рамах. Они были очень разными — от карандашных набросков до больших полотен с пейзажами, написанными маслом.

— Таким я помню Лондон, — сказал Карлайл, указывая на небольшой городской пейзаж с изображением двухэтажных беленых домов с коричневыми крышами, теснившимися вдоль узких улиц за рекой. Шпили остроконечных крыш в отдалении вспарывали низкое серое небо. — Сожалею, но, боюсь, не могу побеседовать с вами. Доктор Сноу неожиданно взял больничный, так что я нужен в клинике. Эдвард знает эту историю не хуже меня, а рассказчик из него даже лучше.

Кивнув нам на прощание, доктор неслышно вышел за дверь. Я окинула взглядом картины, пытаясь понять, что их объединяло.

— Смотри, — Эдвард привлек мое внимание к большому полотну сбоку.

На нем был запечатлен, вероятно, некий праздник, проходивший на улице. Сотни полуобнаженных людей в красных плащах кричали и махали руками четырем фигурам на балконе. Изображение было очень контрастным, и черные тени за их спинами делали их белую кожу почти светящейся. В одной из этих фигур я с удивлением узнала Карлайла.

— Кто они?

— Вольтури. Аро, Кай и Марк — клан в Италии. Художники часто изображали их богами. Это довольно старый клан, и во многих преданиях можно заметить их следы.

— Они тоже живут среди людей?

— И да, и нет. Они, несомненно, более цивилизованные, чем большинство хладных, покровительствуют науке и искусству, но они не считают людей равными себе. Люди для них скорее как животные для фермера, занятные, но наиболее ценные только в одном качестве.

— И Карлайл жил с ними?

— Недолго. Они разыскали его и пригласили в Вальтеру. За века существования клана, они собрали бесценные коллекции книг и знаний обо всем на свете, в том числе и о хладных. Такого не мог предложить Карлайлу ни один университет мира. Аро очень заинтересовала философия Карлайла, и они провели несколько лет в дискуссиях. Аро убеждал отца, что хладные — более совершенная версия человека, почти божественная. Люди во всем мире считали хладных богами, почитали их и боялись, подчиняясь их воле, пока хладные не ушли в тень, позволив людям жить по собственному усмотрению. Человеческая кровь в его понимании — естественный источник силы, как еда для хищника. Карлайл был с этим не согласен и пытался убедить их в верности своих взглядов. Не найдя понимания, отец покинул их. Он не был своим среди людей, но и среди хладных он не нашел себе места. Могу только представить, как он был одинок, — тихо сказал Эдвард. — После долгих раздумий Карлайл отправился в Новый Свет.

На сей раз он указал на миниатюру, изображавшую корабль среди волн. Похоже, эти картины были страницами истории жизни Карлайла.

— Он давно научился контролировать свою жажду и к тому моменту обладал обширными знаниями в области медицины. Прибыв в Америку, отец стал жить среди людей. Помогая другим, он чувствовал себя лучше.

Приобняв за талию, Эдвард повел меня прочь из кабинета доктора, к лестнице, ведущей на третий этаж.

— С тех пор он оставался здесь, переезжая с места на место, но не имея даже друга, с которым можно было бы поговорить. У Карлайла зародилась мысль, что, если он не может встретить единомышленников, возможно, он мог бы создать их сам, но ему не хватало решимости. Эпидемия испанки застала отца в Чикаго, где он и нашел меня, а остальное ты уже знаешь. Моя комната, — объявил Эдвард, открывая дверь и пропуская меня вперед.

Как и в гостиной, южная стена была полностью прозрачной, впуская внутрь свет и открывая вид на реку и лес. Мягкий ковер на полу заглушал звук моих шагов, кровати не было, только кожаная софа напротив стены, полностью скрытой за стеллажами с дисками и пластинками. Не каждый магазин мог похвастаться таким репертуаром музыки.

— Ого, а ты не шутил, говоря, что знаешь почти все музыкальные произведения.

Слушая, как он тихо смеется, я двигалась вдоль полок. Взгляд зацепился за блеснувший золотом предмет, в котором я с удивлением узнала луковицу мистера Беннера. Это объясняло, куда она делась. На полке ниже лежал маленький крестик, потемневший от времени. Цепочка была порвана.

— Сувенир, — сказал Эдвард, заметив, что я рассматриваю его.

Сувенир? Люди часто держат при себе памятные вещи, но этот крестик явно никто не носил и не чистил уже очень давно. Эдвард не стал чинить цепочку. Ему не нравилась эта вещь, но он возил ее за собой и хранил там, где она всегда попадалась на глаза.

Повернувшись к нему, я заметила, что он очень внимательно следил за мной. Лицо его застыло, как у статуи.

— Ты можешь спросить.

— Он был на одном из…

— На последнем.

Кивнув, я отвернулась, двигая подушечками пальцев звенья на полке. Мне очень явно представилась картина, как Эдвард срывает с шеи убитого в подворотне человека этот крест. Он говорил, что увидел в этом человеке свое отражение, когда уже почти потерял себя. У каждого свои оправдания тому, что он делает. Крестик на шее у чудовища. Он забрал его.

— Чтобы помнить, — поняла я.

— Да.

Это ведь очень личное. Я убрала руку.

— Извини.

— За что? — удивился Эдвард.

— Не стоило трогать без разрешения.

Усмехнувшись, Эдвард покачал головой.

— Можешь трогать, что захочешь, но то, как ты реагируешь…

— Что?

— Тебе не страшно?

Прислушавшись к себе, я ответила:

— Нет.

— А что будет через пару часов?

— Ты не пугаешь меня, — улыбнулась я.

— Почему ты не боишься?

Разве не очевидно?

— Я верю тебе.

На мгновение он замер, что-то промелькнуло в его глазах и смягчило выражение лица. Я видела, как поднялась его грудь, когда он сделал глубокий вдох.

— Интересно, — он говорил тихо, словно обращался скорее к самому себе. — Ты когда-нибудь перестанешь удивлять меня?

Я пожала плечами, отворачиваясь от него.

— Со временем узнаем.

Проведя пальцами по корешкам дисков, я достала пластинку, лежавшую на почетном месте по центру. Это была запись концерта квартета, в котором выступал Синатра после победы в конкурсе. Кажется, они тогда ездили с туром по стране.

— Это тот самый?

Эдвард обнял меня со спины и через плечо посмотрел на пластинку.

— Угу. Может быть, не тот самый концерт, но из того же тура.

— Я думала, они не записывали пластинок.

— Она вроде как любительская, ее записали за кулисами, не совсем легальная.

Я охнула в притворном ужасе.

— Потворствуешь пиратству! — Эдвард тихо засмеялся.

— А я говорил, что я плохой.

— Я даже предположить не могла, что настолько! — я чувствовала спиной, как вибрирует от смеха его грудная клетка. Эти холодные объятия дарили такое стойкое ощущение, что я дома, словно они всегда были моими, и я всегда искала их.

— Хочешь поставить?

— Хм, — мне хотелось узнать, что он слушает, когда включает музыку для себя. — А что у тебя сейчас там стоит?

Эдвард потянулся к пульту и нажал на кнопку. Из динамиков, расставленных по комнате, полились мягкие звуки джаза. Я мало что понимала в музыкальных установках, но звучало красиво, словно музыканты находились в комнате. Притаившись по углам, они извлекали эти чудесные звуки из своих инструментов. Тихо подпевая, Эдвард чуть покачивал меня в объятьях в ритме мелодии. Закрыв глаза, я откинула голову на его плечо, наслаждаясь этим моментом. Хотелось запечатлеть его всем своим существом, как миг такого безмятежного счастья.

Эдвард забрал из моих рук пластинку и поставил ее на место. Взяв меня за руку, заставил совершить оборот вокруг своей оси, повернуться к нему лицом. Широкая ладонь легла на мою спину.

— Я не умею, — танцы, как и любая деятельность, требующая координации, были для меня чуждым и опасным делом.

— Я умею.

Потянув меня к себе за талию, он поставил меня на носки собственных туфель, словно ребенка. Я обвила руками его шею, надеясь перенести хотя бы часть своего веса с его ног. Он лишь тихо фыркнул и повел меня в импровизированном танце. Похоже, для него я действительно ничего не весила. Движения были плавными, гармоничными и полностью лишали меня возможности что-то испортить своей неловкостью, но самым приятным было, что, стоя на носочках на его ногах, я становилась выше ростом и могла рассматривать его лицо так близко, не задирая голову. Эдвард сделал поворот в некой комбинации шагов, потом еще один, заставляя развеваться мои волосы. Вальсирование, казалось, было для него не менее естественным, чем прогулочный шаг. Тесно прижатая к нему, тихо смеясь, я впервые получала удовольствие от танца.

— На следующие танцы мы пойдем, — заявил он.

— Ни за что, — мой отказ не прозвучал убедительно, губы отказывались перестать улыбаться.

— Хмм, думаю, я смог бы тебя переубедить.

— Хмм, думаю, тебе бы удалось.

— Значит, мне просто нужно быть достаточно убедительным.

Глаза Эдварда, полные нежности, горели совсем близко, улыбающиеся губы манили слишком сильно, чтобы я помнила о каких-то там правилах и установленных ограничениях. Скользнув пальцами по его затылку, шее, участку кожи за ухом, я коснулась его лица, притягивая ближе, пока не ощутила прохладу его губ на своих. Поцелуй был очень медленный и очень осторожный. Эдвард провел ладонями по моей спине, от чего по коже побежали мурашки. Я трепетала, деля с ним дыхание.

— Кое-кто не знает, что значит «неподходящий момент», — прошептал он.

— Что?

— Да мы на минутку всего, — раздался звонкий голос из-за моей спины.

Вздрогнув, я обернулась. Элис, грациозная, словно лань, впорхнула в комнату и опустилась на софу, улыбающийся Джаспер остановился в дверях. Покраснев, я попыталась отстраниться от Эдварда, но он вцепился в меня, не позволяя увеличить расстояние между нами.

— Эдвард!

Упираясь руками в его грудь, я пыталась освободиться, чувствуя, как горит лицо, но это было все равно что пытаться сдвинуть каменную глыбу. Смеясь, он немного ослабил хватку, так что я смогла повернуться, и тут же оказалась прижата к нему спиной.

— Ой, вы только посмотрите на них! — прокомментировала Элис. — Мы не мешаем?

— Мешаете, — пробормотал Эдвард у меня над ухом.

Я ткнула его локтем, но только ушиблась. Джаспер беззвучно смеялся, глядя на нас. Он сделал движение вперед, словно хотел подойти ближе, сесть вместе с Элис, но вернулся назад, прислонившись к стене.

— Что ты хотела, Элис?

— В следующие выходные будет гроза. Мы хотим поиграть в мяч. Присоединитесь?

— В грозу? — я думала, из-за грозы обычно как раз отменяют все виды активности на улицы.

— Конечно! — ответила Элис, словно это было естественной вещью — играть в мяч в грозу.

— На поле ведь не будет дождя, Элис? — спросил Джаспер.

— Да. Я имела в виду гроза будет над городом, но громыхать будет знатно, так что мы подумали устроить игру в бейсбол.

Я не понимала, какая связь между бейсболом и раскатами грома, но хладные, играющие в бейсбол — это звучало многообещающе. Уверена, это стоит увидеть. Я обернулась к Эдварду.

— Хочешь пойти? — спросил он.

— Играть я не буду!

Каллены засмеялись, словно это была шутка.

— Конечно, нет. Когда конкретно, Элис?

— В воскресенье вечером.

— Надо будет сказать Чарли.

Эдвард кивнул.

— Ну и славно! — объявила Элис, вставая. — Смотри, не съешь ее к выходным, это испортит настрой перед игрой, — ткнула она пальцем в Эдварда.

— Запланирую это на понедельник. Но ты будешь мне должна.

Элис показала ему язык, сморщив свой вздернутый носик, и направилась к выходу.

— Нужно пригласить Карлайла!

Джаспер не сразу последовал за ней. Пару секунд он еще смотрел на нас, но потом все же медленно отвернулся и вышел в коридор. Я вопросительно посмотрела на Эдварда.

— Из-за его дара, на Джаспера сильно влияет чужое настроение. Находясь рядом с нами, он чувствует себя счастливым, — пояснил Эдвард, нежно улыбаясь. — Но ты его пугаешь.

— Я? Почему?

— Ты можешь пораниться даже ложкой, — засмеялся он. — А Джаспер на нашей диете недавно, и ему пока трудно, так что он опасается подходить к тебе близко. Демоны боятся тебя, страшное ты создание.

— Ты тоже?

— Я — больше всех, — прошептал он мне в самые губы, прежде чем накрыть их своими.