Мост в рассвет (джен)

И тогда молвит дивная птица человеческим голосом: “Ищи теперь её, как искал её венец свадебный, себя не жалей, а найди. Долог путь, и враг не чета прежнему, но ты сыщи…”

Шёпот сплетается в ажурные золотые узоры. Каждая нить невесома, тонка, как канитель.

Год ищет, два ищет да корит себя, что не уберёг невестушку, налетел чёрно-огненный вихорь, из-под венца унёс…

Легко порвать нить серпом или голосом. Просто встать и крикнуть в окно: “Я здесь!”

А потом этот мо́лодец и выходит к зубастой островерхой башне…

Но ещё одна нить-сказка ложится внахлёст — не беда. Луч золота в посеревшем мире.

Знает, что в светёлке де́вица одиноко томится. И зовёт его…

Тончайшие паутинки золота будто играют от дуновения ветра.

И бьются они три дня и три ночи, покуда…

Внутри золотого кокона светло и уютно. Может, чуть сложно дышать.

Так и повелось: ради порядка на земле Явьей нужна раз в три века жизнь молодца и свобода красной девицы…

Явь… Слово вспороло душный золотой покров, как серп. Резко распахнулись полуприкрытые в сонной неге глаза, и Сирин подтянула ноги к груди. Напротив неё по-царски расположилась на своём насесте неярко сияющая Алконост. Кажется, она только что перестала говорить, это её голос слышала в золотом забытье Сирин… Не голос — чарующий шёпот.

— Очнулась, голубушка? — дружелюбно приветствовала её птицедева, грузно спрыгнула на пол и вперевалочку приблизилась. — А я уж волноваться начала. Три дня спала, как из Леса вернулись!

— Три дня? — Сирин с удивлением обвела глазами горницу. — Но я же говорила с тобой, слышала твой разговор с Ярром, и… — Она хотела добавить, что Ветер принёс ей записку от Йагиль. Не верь никому… Так там было написано. Сирин быстрым взглядом оглядела пол рядом с собой. Не видать. — И что случилось за это время? — спросила она, торопливо подняв глаза на Алконост.

— Ничего, голубушка, ничего. — Та пожала плечами. — Я вот тут сторожу твой сон, сказки сказываю, как водится…

— Три дня?

— А ты сомневалась в моих закромах памяти? — напоказ обиделась Алконост.

Сирин не ответила. Ноги, спина, руки, шея немилосердно затекли. Стало быть, действительно прошёл не один день… Она начала через боль растирать всё тело, краем глаза ловя на себе внимательный взгляд Алконост. Невзначай рука скользнула на серп — на месте. Странные сказки сказывала ей птицедева… Память сохранила лишь какие-то обрывки.

— Алконост, — позвала Сирин.

— Да? — живо откликнулась та, развернулась всем телом.

— А что значит, что для порядка в мире нужна жизнь молодца и свобода красной девицы?

— Сказка, — снисходительно улыбнулась Алконост. — А ты что подумала?

Сирин неубеждённо вздохнула.

— Тогда слушай ещё… — завела историю птицедева. Голос упал до шёпота, и Сирин поневоле прислушалась.

Пение Алконост не подчиняло волю Сирин, как других. Что же может быть страшного в тихом шёпоте? В давней истории — то ли быль, то ли небыль?

Вкрадчиво, ласково пробежали мурашки от затылка по позвоночнику, словно погружаешься в приятно тёплую воду. Золотые паутинки слов бликами затуманили взор.

А потом она обернулась птицей и улетела за Тёмный лес.

* * *

Она иногда просыпалась. И не видела перед собой Алконост, только золотом клубились ещё в сознании смутные образы из её сказок — яркие, пугающие, будто знакомые… Некоторое время она ещё сидела, мерно качая головой из стороны в сторону, пытаясь изгнать их из головы, выплыть из колышущегося мира навязанных грёз, собрать в кулак волю… Да хотя бы понять, кто она и чего хочет.

Она нашла под правой ногой записку. Не верь никому… Не выходи на Колад. И что-то дрогнуло в памяти.

— Ветер… — попыталась позвать она. Сиплый от долгого молчания голос царапнул вязкую тишину.

Никто не отозвался, не вспрыгнул на колени. Она попыталась встать на занемевшие ноги, чтобы выглянуть в окно. Но — резкий хлопок крыльев — проём закрыла тень. И тут же залило горницу тяжёлым золотым сиянием.

— Проснулась? Я рада тебе! А знаешь ли ты…

Шёпот затёк в уши и склеил губы.

И так покуда не отыщется иная с премудрым даром.

* * *

Она рывком очнулась с первым ударом грома. Белый отсвет взрезал коричнево-золотую ночь, и сознание прояснилось в один миг. Она — Сирин! Сидит здесь неведомый по счёту день, скрываясь… От кого и зачем?

Рука судорожно метнулась к серпу — на месте! И, не успев толком подумать зачем, Сирин быстро прочертила остриём на полу шесть заветных чёрточек: две длинные наискосок и четыре короткие. Зимний крест. И с облегчением вздохнула, будто начертала оберег, который сможет её защитить. От кого? Белые блики молний на стенах, грохот и гул, что-то упругое в воздухе, почти похожее на ветер, — золотая пелена редела перед глазами. Что она, Сирин, упустила?! Шатаясь, держась за стену, она поднялась на ноги, сделала шаг к окну… И тут очередная белая вспышка высветила половину знакомого лица, одно крыло… В призрачном мгновенном освещении молчавшая Алконост казалась изваянием.

Сирин отшатнулась на ослабевших ногах.

— Ничего, ничего, — ласково сказала птицедева. — Это просто гроза, редкая, но меткая. Полетим.

— Куда? — задушенно и хрипло спросила Сирин.

— Полетим, — повторила Алконост и повернулась боком.

Заворожённая, Сирин не могла отказаться. Вдохнуть воздух за пределами Скворечника виделось почти счастьем. Она обхватила Алконост за то место, где кожа переходила в перья, и едва успела пригнуть голову, чтобы не удариться о притолоку, — они летели.

Сразу пробрало цепким холодом. Дождь, пусть и не косой, острыми льдинками падал на голову и плечи. Спасибо ткани из Яви за мягкое тепло, но Сирин всё равно вздрогнула и поплотней прижалась к горячему телу птицедевы. Шептать тут было бы затруднительно. И Алконост, слегка обернув голову, заговорила в полный голос:

— Ближе к Коладу Тень бродит подле Нави. А сейчас гроза, небо соединяется с землёй, может, и не придётся ждать…

— Чего, Алконост? — прокричала в ответ Сирин. Молнии мелькали тут и там, и с небольшой задержкой оглушительно ворочались небесные булыжники.

— Когда ты получишь крылья.

— Я?!

— Или зря я нарекла тебя Сирин? — сверкнула Алконост хитрым взглядом, в котором отразилась бело-голубая вспышка. — Потом поблагодаришь!

Сирин неуверенно улыбнулась. Хорошо, наверное, летать в облаках, свободно и вечно. И вдруг она кое-что увидела там, внизу. Алконост сделала круг противосолонь холма, на котором рос ясень и темнело Капище. И Сирин увидела Ярра. Он, прикрыв глаза рукой от ледяного дождя, шёл прямо к Скворечнику!

— Подожди! — воскликнула Сирин. Она обращалась к Алконост, Ярр не услышал бы её в шуме и грохоте.

— После! — Алконост резко взяла вверх, и Сирин вынужденно вцепилась в неё.

Мерно вздымались сильные крылья. Алконост свернула к задним вратам.

— Куда мы?!

Птицедева не ответила. На прошлый Колад Сирин вместе с ней и Йагиль сидела на крыше Избы и мёрзла. А Алконост сказывала, что новый день родится в муках… Может, теперь она хочет воссоединиться с Йагиль? Было бы так хорошо!

Но Алконост играючи миновала поляну, где угадывалась тёмная негостеприимная громада Избы со всё так же разверстой крышей. Они летели над Тёмным лесом. Кажется, и место стычки с Йагиль осталось позади. Гул зловеще нарастал и стихал. Сирин потеряла счёт взмахам крыльев. Отгремела и умчалась куда-то за Мост гроза, а они всё летели, только раздавался иногда над кронами тоскующий вопль.

— Кто это, Алконост?..

Но та молчала, и Сирин уже казалось, что это сама птицедева кличет кого-то… Холод пронизывал до костей, Сирин из последних сил цеплялась за потускневшие золотые перья. Ещё немного, и она, кажется, упадёт — онемевшие пальцы не чувствовали усилия. Этот скорбный крик… Она сама готова была разрыдаться, но лишь судорожно обхватывала свою единственную опору.

Вечность спустя её, полумёртвую от холода и усталости, положила на пол Скворечника Алконост. Сирин свернулась в позу эмбриона и с трудом приподняла веки. Алконост в упор смотрела на неё снизу вверх.

— Не встретились. Стало быть, не пришло ещё время, голубушка, — сказала она тихо и печально.

Даже сил спросить, о чём она, не осталось.

— Не дивись, коли гости сегодня будут странные, страшные, — продолжила Алконост. — Слишком долго там пробыли. Ну, спи. Давай расскажу тебе сказку.

Сирин хотела было воспротивиться наведённому забытью, но…

И должна была она носить это имя целый Кологод.

* * *

Снова она осознала себя от песни такой неизбывной тоски, что хоть вниз головой в Огненную реку. Чёрная печаль вкралась в душу и остудила сердце. Безысходная, как звук Тёмного леса.

Сирин заплакала раньше, чем окончательно проснулась. Едва нашла в себе силы открыть глаза — сплошной мрак без единого проблеска золота. Прямо в душу ей смотрела вся скорбь людская в чёрном оперении. Это же… птица Сирин, настоящая Сирин, ошарашенно поняла… Незваная. Она подняла слабую руку, где тускло светился металлический браслет — единственная лунная полоска в кромешной тьме. Но она казалась уютной и родной, а браслет — досадным препятствием. Мрак звал и баюкал, как раньше золото, чаровал… Незваная, безымянная, она на ощупь нашла серп. Она так и не попыталась… Боялась ран, возможно, пусть и неосознанно. Даже серп не светился под взглядом птицы Сирин.

Незваная, дрожа, прижала острие к браслету, провела… Слишком слабо. Она провела сильнее, резче — неяркая искра родилась и тут же погасла. Тьма чуть сменила очертания — птица Сирин подняла крыло, то ли препятствуя Незваной, то ли поощряя. Ещё одна искра, ярче… На полу проступил на миг нацарапанный Зимний крест. Серп поднялся выше, готовясь опуститься… И вдруг тень исчезла. Ночь, светлая, лунная, хлынула в окна. И единственная оставшаяся Сирин бессильно уронила руку с серпом на пол. Она бы хотела дать волю слезам, но птицедева будто забрала их с собой одним мановением чёрного крыла. Некоторое время Сирин лишь неподвижно дышала открытым ртом. И вдруг упали на стены оранжевые блики. Прокаркал снизу гнусавый голос Городничего:

— Сбросить её в Огненную реку!

Тявкнули в ответ волколаки. Снова послушные воле градоначальника? Где же Алконост? Где Ярр?! Сирин до боли сжала серп, скорчилась под подоконником и стала слушать. Как в страшном сне, хуже, чем год назад. И чудился ей в гомоне толпы внизу нежно-льдистый голос Виюн…

Но они только говорили. Никто не лез вверх к Скворечнику, не слышался звон пилы, не шли вибрации по стволу. Сирин сидела тихо, сжавшись в комок, борясь с абсурдным желанием показать себя и покончить всё разом.

А потом голоса вдруг стихли. Оранжевые отблески на стенах позолотились. И, рассекая воздух, в не такое уж широкое окно ювелирно влетела Алконост.

— И для кого я тут расстаралась? — ворчливо спросила она. — Лучшую песню спела, а ты как пакли в уши напихала!

Сирин опасливо выглянула наконец наружу. Никого, только рассвет. Да, она не слышала песни Алконост. Здесь всё осталось по-прежнему.

— Ты их прогнала? — дрожащим голосом спросила она.

— Делов-то! — выпятила грудь Алконост.

— А Ярр? На него не действует твой голос. А на Виюн?

— Слишком много вопросов, голубушка, — отмахнулась крылом Алконост. — Давай лучше о другом подумаем. Мне тут надо отлучиться на пару деньков. А без меня, боюсь, тебя могут растерзать. Вон, еле успела сейчас отбить!

— Так возьми меня с собой! — взмолилась Сирин. Пережитый страх, особенно от визита чёрной птицы, заставлял колени слабеть.

— Э-э… Не могу. На тебя Тёмный лес плоховато действует, видок, как у затравленной зверушки. По глазам вижу, видела после него что-то. — Алконост пристально посмотрела на Сирин, и она опустила взгляд.

— Так что же делать? — спросила она безнадёжно.

— Есть у меня одна-две идеи… — задумчиво пропела Алконост. Резво прошествовала к насесту и вытащила откуда-то из-под него тонкую и нетяжёлую на вид цепь с одним наручником. — Это мне для личных целей надобилось, — ответила она на вопросительный взгляд.

— И зачем она теперь? — Сирин с опаской взглянула на изящную, но всё же цепь.

Алконост, позванивая, подошла к Сирин.

— Я могу её заговорить так, что никто не снимет. Не перерубит, и руку тебе не отсечёт, если уж до этого бы дошло.

Сирин в немом ужасе прижала пальцы к губам.

— Посидишь здесь, никто не уволокёт! Я спрячу тебя и от белой ведьмы, и от чёрной птицы, — таинственно понизив голос, пообещала Алконост. — А там и Колад, гляди! И тогда уж всё так или иначе разрешится… Придётся тебе поскучать без моих дивных историй-то! — ухмыльнулась она.

Сирин вздрогнула. Больше полутора месяцев она провела в странном полусне под шелест сказок Алконост. Что она пропустила?.. Запуганная, забившаяся в угол… А ей казалось, что в Нави она наконец обрела свободу.

Сирин покосилась на цепь в руках Алконост, которые сменяли крылья по её желанию. От чего бежала в саму смерть, к тому и пришла, сменила одни оковы на другие. С горечью и теплотой вспомнился год относительно вольной жизни в Избе…

— Нет, — вздохнула она. — Я устала прятаться. Если за мной придут, то и пусть — Городничий, волколаки, Виюн, Ярр — кто угодно.

— Ну смотри, голуба моя, — хмыкнула Алконост. — Не говори потом, что я тебя не предупреждала. Ты слишком важна для всех нас. Для меня важна. — Она прижала палец к нижнему веку, чтобы смахнуть невидимую слезинку.

— Почему же?

— Ты ж сестра мне! — искренне всплеснула руками Алконост, цепь согласно звякнула. — Почти. А ежели что с тобой случится, я не переживу! Как с птицей Сирин… — Теперь она отвернулась. Чтобы никто не видел её слёз?

Сирин протянула руку, положила на подрагивающее плечо. Алконост молча и сильно сжала её в ответ. Цепь лежала на полу, как мёртвая змея. Или только уснувшая. Сирин боролась с собой…

Не верь никому.

Она хотела верить.

Не выходи на Колад.

— Когда Колад? — тихо спросила она.

— Завтра в ночь, — не оборачиваясь, ответила Алконост.

— И ты должна улететь?

Алконост горестно вздохнула. Одно из записки противоречило другому. Вряд ли Скворечник оставят в покое, когда улетит его златопёрый страж. Сирин нагнулась и подняла цепь, взвесила на руке. Лёгкая, золотистая, даже красивая… И когда кандалы Нави щёлкнули поверх кандалов Яви, Алконост резко обернулась. В глазах — настоящие слёзы.

— Спасибо тебе… — прошептала она и сжала Сирин в могучих объятиях. — Я к тебе привязалась. Прости… за всё.

Сирин смущённо улыбнулась и ответила на объятие. Золотой свет мерцал и неровно рябил, как неисправная лампа. Алконост отпустила её, торопливо шепнула несколько слов в цепь, прижав её к губам, — заговор. Потом сменила руки на крылья и, чиркнув по раме крылом, вылетела наружу. Несколько перьев, кружась, опали на пол. Даже не оглянулась — Сирин вздохнула. Снова одна… Но хотя бы в сознании. Она позвенела цепью, чтобы разбить тишину — мелодичный звон оказался даже приятен.

Цепь достаточно длинная, хватит на то, чтобы мерить шагами комнату. Таясь, Сирин выглянула из окна. Золотой птицы простыл и след, а внизу — пусто и безлюдно. Зябкий холод царствовал на улицах, но, хоть в окнах Скворечника не было стёкол, в горнице разлилось тепло зрелого лета. Осталось лишь немного потерпеть — скоро родится новый день. И что-то обязательно изменится.

Выспавшаяся на жизнь вперёд, Сирин будто заново осматривала комнату. Записка, зачитанная до дыр, Зимний крест на полу, насест, трюмо. Нечем занять глаза и руки. Серп. Странное желание вскрыть браслет, словно там — разгадка.

Она провела пальцем по чёрной рукояти, обтянутой змеиной кожей, огладила плашмя лезвие. Алконост не желала зла, иначе бы первым делом забрала серп. Значит, не она пыталась его похитить, хоть Ветер и вёл себя странно… Даже думать о таком — неблагодарность. Где сейчас её Ветер?.. Отложив загадку того, что находится под браслетом, Сирин снова подошла к окну. Но ей даже не пришлось звать — котик сам вспрыгнул на подоконник, словно только и ждал, как улетит дивная птица.

— Ветер! — радостно воскликнула Сирин. Пришёл её компаньон, с которым они столько провели одиноких дней и ночей в Избе!

Но Ветер, вместо того чтобы ластиться и урчать, прошёл вдоль цепи, обнюхал её. А потом осуждающе сел на её середину, заставив Сирин тоже опуститься на пол.

Ей почему-то стало стыдно за своё малодушие.

— Ну вот пришлось, — виновато развела руками она.

Ветер жёлтыми глазами посмотрел на серп в её руке и приподнял верхнюю губу в оскале, показав обломанный клык.

— Ты думаешь?.. Да, наверное, я могла бы освободиться, если захочу. Видишь, Алконост мне доверяет! — Сирин протянула руку к коту, желая успокоить его, но он сдержанно принял ласку. — Завтра Колад. Осталось чуть-чуть, правда? — улыбнулась она. — А это, — она звякнула цепью, приглашая к игре, — для моей же безопасности.

Она почувствовала фальшь в своём голосе. На самом деле, ей хотелось не послушаться и выйти. Проверить, на что способна, узнать, пробудится ли загадочный тёмный голос… Серп, с которым она за последнее время сроднилась, уже не казался пугающим и чужеродным, скорее продолжением руки. Пусть она и не обучена… Но она снова выбрала сидеть в банке, в мнимой безопасности.

— Ничего… — Сирин проглотила горький комок в горле и опять через силу улыбнулась. Но даже коту в глаза смотреть оказалось выше её сил. В его зрачках осуждающе разгорался новый день.

— Будем скучать вместе, — предложила ему Сирин. — Иди-ка ко м…

Голос ворвался в сознание, внезапный, как порыв ветра в Нави. Будто и он дожидался, когда улетит Алконост, не мог проникнуть сквозь золотое тепло.

Сохрани мой венец… Сохрани свой венец…

Один-единственный раз она так явственно слышала этот голос — над гробом Марены! И теперь богиня Нави снова взывала к своему гласу?!

Сирин вскочила на ноги, и Ветер зашипел от неожиданности — цепь из-под него резко выдернули. Сирин прижала руку к груди. Там билось и дрожало что-то очень похожее на сердце.

— Кажется, нам придётся проверить твою теорию, — взволнованно обратилась она к Ветру.

Сирин продела острие серпа в звено цепи. Потянула. Что сильней: заговор Алконост или серп Марены в ослабевших руках Незваной? Цепь не поддавалась. Раз, другой, третий дёргала Сирин звенья, пытаясь разжать, рассечь их. Но заговорённая вечной птицей цепь хватко сжимала кольца. Крепление уходило куда-то в отверстие в полу за насестом и, наверное, в недра ясеня.

— Если я отсеку руку себе, то явно некому уже будет исполнять наказ, — мрачно усмехнулась она. — Тем более, Алконост говорила, что это и не получится.

И тогда по наитию Сирин поднесла цепь к губам, как делала это Алконост. Два чужих голоса, живущих в ней, суровый и нежный, словно того и ждали. Она не услышала слов, но, слившись в один двуустовый приказ, они содрали с цепи позолоту, как наждак и кислота. Сирин изумлённо отняла цепь от губ, снова вставила серп в кольцо. И цепь порвалась, как прогнившая верёвка.

— Вот так.

Воинственный жар бросился в щёки. Хотя совсем недавно Сирин добровольно защёлкнула наручник на своём запястье, теперь она ощутила маленькую, но победу. Может, она не так беззащитна, как хотела убедить её Алконост?

Ветер уже дожидался у окна, нетерпеливо оглядываясь, хвост нервно охаживал бока.

— Идём, — коротко кивнула Сирин. — Только…

Она оглядела в последний раз даже не успевшую опостылеть комнату — слишком много здесь было сна и слишком мало бодрствования. Чувство вины слегка кольнуло её, когда она поставила ногу на подоконник. Она не может поступить иначе. Но Алконост по-настоящему заботилась о Незваной весь год. Как объяснить ей, если она вернётся раньше?

И тут бегающий взгляд упал на забытую на полу записку. На трюмо одиноко стояла баночка туши, хотя Сирин никогда не видела, чтобы Алконост подводила глаза. Подумав, Сирин разорвала записку Йагиль надвое. Чистую половину она сунула в карман — мало ли — а на другой стороне послания ведуньи быстро вывела пером Алконост: “Прости. Меня позвала Марена”. Почему именно на этом клочке? Подспудно Сирин так хотелось примирения подруг… Может, искренность Йагиль тронет птицедеву. Сирин покачала головой и на всякий случай взяла и одно из золотых перьев.

Пора. Не так легко, как Ярр, но всё же не сорвавшись, Сирин ступила на мостовую. Прислушалась к себе. Разум подсказывал, что нужно идти к гроту, к Марене. Но там не было венца. Там Марена сама могла бы сохранить его, как сохраняла себя саму, наглухо запечатав вход. Значит, венец где-то в другом месте. Сирин закрыла глаза. И там, в красноватых сумерках слепоты, словно путеводная нить, высветилась дорога. Не открывая глаз, Сирин сделала шаг, другой… Призрачно-белёсые, встали по бокам светящегося пути дома, частокол… Даже силуэт Ветра очертился несколькими подвижными штрихами. И Сирин, всё ускоряя шаг, устремилась туда, куда вёл её — путь.

* * *

Когда она открыла глаза у бокового окна медоварни, то чуть не струсила. Обитель Старого Беса! Который был весьма не прочь расправиться с ней поначалу, в общем, как и весь город. Что она скажет ему, даже если он готов будет её выслушать? Путано объяснять ему про глас Марены? А если он — не друг? И венец надобно у него выкрасть. Или потребовать тем, другим голосом, который не Марены и которого испугались волколаки…

Но рука уже поднялась для стука. И прежде чем Сирин успела придумать, что она скажет, через неё заговорила сама Марена.

— Здравствуй.

А потом всё произошло в одно мгновение. Когтистая рука выпросталась из-за шторы и обвила запястье, сильно потянула. Сирин и не пикнула, а её уже втащили в кабинет прямо через низко вросшее в мостовую окно. И вот она стоит посреди святая святых Беса, главного интригана Навь-Костры, с обрывком цепи на руке, без плана и с не очень ясной целью.

— Здравствуйте, — решила заговорить первой она. Голос, несомненно, её собственный, но Бес глядел на неё, оценивающе сощурив глаза без ресниц. — Возможно, я ошиблась…

— А мне кажется, ты пришла точно по адресу, ягодка моя, — радушно подхватил Бес. — Да… Значит, это оказалась ты! Мне следовало догадаться с первого взгляда, что только лишь дева с премудрым даром, избранная Мареной, могла пересечь Мост нетленной! Но кто знал, что есть ещё одна…

— Премудрым даром?

— Присядь. — Бес показал на собственное роскошное кресло. Сирин осталась стоять. И тогда он взял её за обе руки и предупредительно усадил гостью, а сам присел напротив неё на краешек стола. — Видишь ли, Марена — не вечность, а судьба, как говорится, — начал он неспешно. — Пусть её почитают, как божество, это скорее титул, не имя. Настоящее имя сгорает в Огненной реке, к нему нет возврата. И новая избранная становится Мареной.

— Но что случается со старой? — с нехорошим чувством спросила Сирин. То, что ждёт Марену в гроте, кажется, волновало её куда больше, чем собственная судьба. В конце концов имя, данное на время, не такая уж большая потеря.

— Старая Марена, лишившись имени, сходит в Тень, — спокойно ответил Бес. Но глаза его блестели в полумраке кабинета.

Сирин сглотнула. Не ей спорить с устройством Навьего мира. Но Ярр так привязан к той Марене…

— И что делает новая Марена? Вряд ли лежит в хрустальном гробу…

— Конечно, конечно! — встрепенулся Бес. — Она помечает Зимним крестом тех, кто должен перейти Мост в сохранности, а всех остальных принимает здесь в неглиже, так сказать. То есть без тел. — Он развёл губы в улыбке, показав желтоватые зубы, и Сирин вспомнила, где она находится и кто её собеседник, зажала ладони между колен.

— Можешь не переживать, глас Маренушки, уж тебе-то я дурного не сделаю, — тут же отреагировал Бес, и неприятная улыбка сошла с губ.

Это воодушевляет. Надо воспользоваться случаем и узнать побольше, неведение — хуже недостатка кислорода.

— Вы сказали, что есть ещё одна… С премудрым даром, — заметила Сирин.

— Да, — кивнул Бес, — думается старику, что это милая гостья… Яви. Виюн. — Имя вылетело резкой дробью по сравнению с прежней плавной речью.

— Значит, Мареной может быть она?

— Я бы думал так… Да посмотрел в её глазыньки, слишком много темноты в них. А Марена… — Он замолчал, будто горькие воспоминания тревожили и эту прожжённую душу. Послушать бы её… — Марена не тёмная, хоть и живёт во тьме большую часть Кологода.

Сирин обдумала эти слова. Да, у неё осталось светлое ощущение от краткого касания души Марены.

— Что такое премудрый дар? — задала она ещё один волнующий её вопрос.

— Это дар видеть то, что другим не дано, — размеренно пояснил Бес. — Раз в триста лет рождается такая девчушка, и это значит закат Марены.

Сирин опустила невидящий взор на ладони. Значит, вот в чём секрет того, что она слышит чужие души…

— Как всё это… неожиданно, — прошептала она. Взгляд цеплялся за браслеты, за кандалы Алконост с обрывком цепи.

— Вижу, наша дивная птичка пыталась тебя удержать, — проницательно заметил Бес.

— Я сама!.. — вскинулась в защиту Сирин.

— Ну-ну, — успокаивающе поднял ладони Бес. — Но у меня сохраннее, ты права.

Сирин, сердясь на саму себя, резко качнула головой. Она даже не сказала, зачем пришла!

— Я слышала… глас Марены! Она велела мне сохранить её венец! — Сирин встревоженно вглядывалась в лицо Беса. А если он скажет, что знать не знает никакого венца?

Но тот неспешно опустил ноги на ковёр.

— Что ж… Раз просит сама Марена…

Никуда не торопясь, он мягко процокал к камину, взял кочергу и вернулся на середину кабинета.

— Прячь всё самое ценное на виду, верно? — ухмыльнулся он.

Поднял кочергу, зацепил за кольцо ажурную люстру и потянул вниз. Свечи, кованое кружево завитков, траурная вуаль абажура — богатая и сложная работа. Венец чернёного серебра с тёмно-синими камнями на одном из рожков смотрелся скромным дополнением, но Сирин затаила дыхание.

— А я всё гадал: заметит, не заметит, — осклабился Бес. — Ярр то есть. Росту высокого, но зрить глубже не научен…

Бес держал венец осторожно, кончиками пальцев, как что-то холодное или горячее. В воздухе пахнуло морозом. Сирин протянула руки…

— Э-э, — отступил на шаг Бес. — Не касалась бы ты его покуда, девушка.

— Почему? — насторожилась Сирин.

— Не твои руки должны водрузить его на чело.

— А чьи?

— После, всё после! — заторопился вдруг Бес. — Ежели выгорит. А пока не касайся и в руки не бери, ягодка. Но отдам я его тебе.

И пока она размышляла, как это можно совместить, Бес положил венец на лакированный стол и извлёк из недр массивного секретера сумку, похожую на ту, в какой Сирин когда-то принесла в Избу Ветерка. Тонкость отделки выдавала работу Молота.

— Змеиные шкурки износа не знают, — подтвердил её догадку Бес и уложил в сумку венец. — А теперь к Марене! Верю, венец сохранит тебя, а ты — его. А я пока оборону держать буду, коли кто из этих двоих пожаловать надумает. Хранитель с Хранительницей, то бишь. — Он усмехнулся чему-то про себя. — Ну? Иди! Чего стоишь? — Со странной смесью ожидания и восхищения смотрел он на неё. И видел явно не Сирин.

— Но… — Она неуверенно переступила с ноги на ногу. — Грот не пускал меня. И из Скворечника я слышала, что Городничий снова призывал сбросить меня в Огненную реку…

Стоит признать — она боится. Сейчас, когда есть шанс стать кем-то большим, хоть и потеряв что-то, она мнётся на пороге. Наверное, можно было найти кого-нибудь более достойного на эту роль…

— Ступай, ступай, — мягко сказал Бес. — Уж премудрый дар знает, кого избрать. Я не могу идти с тобой. Это путь Марены. Твой путь. Тебе и серп в руки. — Он взглядом указал на ножны, и Сирин защитным жестом опустила ладонь на серп.

Прошествовав через кабинет, Бес толкнул дверь. Сирин поняла: её выпроваживают. Не впервой ходить по улицам без разрешения, но первый раз — с такой ценной ношей…

Бес провёл её меж огромных чанов с медовухой, ни днём ни ночью не остывающих. И когда в лицо дохнуло холодом, она поняла, что осталась одна. Что ж, ещё не Колад, есть время сделать то, что должна, и даже не нарушить предостережение Йагиль. Если та желала добра… Сирин украдкой пробиралась к гроту и, несмотря на то, что рассвело, не встретила никого. Ветер, который не пожелал сопроводить её к Бесу, труси́л рядом.

И вот они оказались у глухой каменной преграды. Если до того, как они дошли, Сирин ещё казалось, что всё возможно, то теперь надежда на чудо истаяла, едва ладонь коснулась шершавого холодного камня. Может, ей просто всё приснилось — зов Марены, миссия, явно ей не по силам… Но Бес, венец… Сирин опустила руку на сумку — в ней явно угадывалась ажурная твёрдость венца. Мысленно она воззвала к Марене.

Впусти меня. Я выполнила твой наказ. Схорони свой венец, меня и того, кто защищал твой серп до смерти.

Сирин почти без надежды ждала ответа. И чуть не подпрыгнула, когда услышала внутри себя не глас Марены, а тот, что отвадил шалых волколаков.

Я впущу тебя, только докажи, что это и впрямь ты.

Она облизнула пересохшие губы и сказала вслух:

— Я Сирин…

Сирин не твое имя, а взятое на время. Скоро тебя попросят его вернуть.

— Марена сама позвала меня! У меня нет вашего Зимнего креста… А я здесь! Это же что-то значит…

Камень слеп…

— Но как мне тогда доказать, что я — глас Марены?!

Кровь… кровь правдива.

Сирин затравленно огляделась. Чёрный Зимний крест на камне взирал на неё выжидающе, как огромный нечеловеческий зрачок. Кровь и серп — всё при ней. Только нет при себе ведьминой синьки… Может, осталась в разорённой Избе, если не превратилась в слежавшуюся грязь от сырости и холодов. Хотя прошло столько времени, наверняка Йагиль вернулась! Просто избегает Сирин и Алконост.

С минуту она размышляла, не вернуться ли ей в Избу. Но венец упирался в бедро, а внутри крепло тревожное чувство: время не ждёт. Сюда она дошла без происшествий, но путь до Избы и обратно неблизок. И неизвестно, что ожидает её там. Зато в конце грота её встретит Марена. Если уж она фактически вернула Ветра к жизни, что ей стоит залечить одну рану?

И Сирин, глубоко вздохнув, сняла с пояса серп, обнажила его. Всё внутри противилось тому, что она собиралась сделать, поэтому пришлось зажмурить глаза. Быстро и дёргано, почти панически провела она серпом по ладони — может, поэтому рана вышла глубже, чем Сирин планировала. Мгновенно разрез заполнился тёмной кровью, закапавшей на землю. Стараясь не глядеть на руку, но почти не чувствуя боли, Сирин прижала ладонь к центру Зимнего креста, как до неё Ярр и Виюн. С той лишь разницей, что сейчас же камень будто раскололся на четыре части, открыв узкий крестообразный вход.

Ей туда. Неизвестно, чего ждут от неё там, но Сирин, собрав в кулак всю свою невеликую решимость, огляделась по сторонам и шагнула в темноту. Сказки, которые она слушала столько времени, оживали — наяву страшнее. Где-то впереди, в сиянии самоцветов, её ждала Марена.