Арифмант (джен)

До пятого числа — ничего нового. Занятия в Гильдии и с Анной, возня с Томом. По вечерам мы ужинаем все вместе — Лестрейнджи, я и Том. За прошедшее время мы привыкли друг к другу, сдружились.

Хотя как сдружились — я человек другого времени и другой культуры. Лестрейнджи — чистокровные, аристократы. И даже тяжелое положение, в которое они попали, не умаляет их происхождения. И воспитания, соответственно. А я, хотя меня и учит Анна, все равно многие вещи не знаю, многие не понимаю, многие делаю не так, как положено, и даже этого не подозреваю.

И лишь мое «происхождение» от Гонтов позволяет Лестрейнджам относиться к моим ляпам снисходительно. Была бы я простолюдинкой, «грязнокровкой», отношение было бы намного более суровым, и они вряд ли допустили меня до своего круга.

Тем не менее, дистанция все равно есть. Какие-то секреты, какие-то семейные знания и традиции, которые они не спешат открывать мне.

И я понимаю, что все мои попытки что-то узнать, как-то интегрироваться в общество все равно никогда не поставят меня наравне с теми, кто жил в магообществе начала ХХ века с самого рождения. Да даже просто магов — я не знаю очень многого.

И даже Вектор, хотя он и благосклонно относится ко мне, не будет раскрывать всего. Поднять мой уровень, чтобы я не убилась или не вляпалась в самоубийство — и этого достаточно.

Но ведь есть еще и политика. Роды и их взаимоотношения. Нюансы этикета, когда одна и та же фраза может иметь массу значений и оттенков в зависимости от говорящего, кому говорят, места, времени…

А я ж прямая, как палка, и такая же простая. Все эти игры мне непонятны. И я не смогу научить этому Тома, как бы ни хотела. А ему знать надо будет, поскольку это коснется и его. И ему придется выгрызать себе место в этом мире клыками и когтями, которые потребуется отрастить.

Моя толерантность жительницы ХХ века сыграла несколько злую шутку со мной. Я выбрала лучшую учительницу по знаниям и навыкам, но… изгоя.

Лестрейнджи — персоны нон грата в Англии. Да и везде, учитывая, что натворила их Пердри. Доход Анны — единственный доход семьи. Ну, и плюс некоторые накопления, что остались после выплаты виры, но по сравнению с прежним богатством — гроши. Родольфус не в состоянии работать, Жаннет тоже не великая труженица или профессионалка — она выходила замуж за богатого аристократа, рассчитывая до конца жизни купаться в роскоши, но в результате ютится в арендованном домишке. Но ее можно уважать хотя бы за то, что она не бросила своего мужа, хотя могла вернуться к родне. Опозоренная, но все же не изгой. А так она делит вместе с ним все тяготы. И не жалуется — я никогда не видела ее мрачной или угрюмой — на ее лице, как правило, всегда улыбка. Ну, иногда легкая задумчивость, которую можно считать аналогом грусти — по-другому Жаннет, похоже, просто не умеет.

Дети воспитываются в общей куче. Ральф, Раймонд, Том… За ними присматривает Котенок и Хэнни, в свободное от хлопот по дому время. Окси работает где-то в маггловской части Лондона, принося в дом скудную зарплату. И весь его доход уходит на прокорм собственной семьи — Хэнни, а до передачи мне Котенка — еще и его. Но Окси, впрочем, легче, чем магглам — не нужно платить за крышу над головой, да и хозяева иногда помогают магией — лечат, например.

Приход субботы вылетает из головы ровно до того момента, как в камине загорается зеленое пламя, и оттуда раздается голос Андрея Долохова.

Слава, вечная слава Матери Магии! И Верховной Жрице ее, открывшей мне Извечные Тайны, Анне Лестрейндж! У меня занимает ровно двадцать секунд, чтобы взмахом палочки распихать по углам свои бумаги, очистить пол, освежить занавески и собрать в кучу раскиданные детские игрушки. И еще десять секунд на то, чтобы рявкнуть на Котенка, который тут же уволакивает Раймонда и Тома из комнаты в «большую» часть дома.

И еще пять — на переодевание в другую мантию. Домашняя улетает следом за Котенком с еще одним приказом вдогонку: «В стирку!»

Фух. Теперь можно и открыть камин.

Андрей Долохов выходит из «транспортного средства» с грацией, мне недоступной. Даже не с грацией, а с движениями человека, который пользуется камином, как привычным средством, не задумываясь, где пригнуться, как повернуться. И, разумеется, он выходит оттуда идеально чистым, без единого пятнышка сажи. В руках — небольшая сумка.

Я так не умею…

Зато я, не задумываясь, накладываю Очищающие, едва выхожу из камина, а раньше приходилось мучиться!

— Добрый день, сударыня!

— Добрый день, господин Долохов, — отзываюсь. — Как дела?

— О, замечательно! Не терпится начать занятия, — улыбается старик. — Кстати, я вот принес…

Из сумки на свет появляется несколько свитков.

— Вот эти достались моему отцу совершенно случайно, — Долохов показывает на два из имеющихся, — а остальные я купил сам. Полагаю, они могут служить нам пособиями… да и я хотел бы их прочитать.

С любопытством беру в руки один из свитков.

«…драккловы кошки. Вчера эти твари нассали мне на мою любимую мантию…»

О, так это продолжение дневника Слизерина! Классно!

Всего свитков — восемь. Три больших, два маленьких. Остальные три — совсем крошечные, объемом не больше трех листов А4.

А самый большой оказывается подделкой. Неизвестный умелец тщательно скопировал буквы парселтанга, но расположил их беспорядочно, изображая настоящий язык.

— Этот свиток можете выкинуть, — сообщаю Долохову. — Он не настоящий.

— Как? — изумляется старик.

— Просто. Кто-то решил заработать — скопировал буквы, сложив их якобы в слова. А смысла в этих «словах» — ну ни капли.

Долохов сжимает губы.

— Досадно. Но остальные — правильные?

— Да, — киваю. — Остальные — на настоящем языке. И один из них, кстати, дневник Слизерина.

— Самого Салазара?!

— Нет, — приходится пояснить. — Салазар был учеником Слизерина. А Слизерин… он из другого мира. Представитель разумной расы, сходной со змеями. У меня есть начало его дневника, а у вас продолжение. Думаю, можно будет прочитать со временем.

— О, это было бы крайне интересно!

— Я тоже так полагаю, — соглашаюсь.

* * *

Первый урок мы посвящаем алфавиту. И произношению, с чем у Долохова, разумеется, вагон трудностей. Так как в парселтанге почти все звуки — шипящие, и звуков там больше двухсот, то, разумеется, часть из них звучат для человеческого непривычного уха совершенно одинаково. А для змееуста — небо и земля.

— Исс хессис Ансс-эрис… — вещает Долохов простую фразу, намереваясь сказать «Меня зовут Андрей».

Меня едва не заворачивает от хохота, но приходится делать каменное выражение лица. Грех смеяться над стараниями несчастного старика, путь даже у него и получилось «Мох копает нору над водой».

— HiSS KehsiSS ANshs Er-hiS, — поправляю Долохова. — Давайте еще раз отработаем произношение SS, s, hs и S.

— Господи, да в чем же разница?! — обреченно вздыхает мой ученик. — Я ее в упор не слышу!

— Разница в смысле слова, — вздыхаю. — Скажете “hissisma”, получите желудь. Скажете “hiSSisma”, получите болото.

— Они звучат одинаково!

— Ну… — пожимаю плечами. — А разница есть. Но, думаю, это дело не одного дня. Впрочем, на произношении сильно не будем заострять внимание, все равно вам говорить будет вряд ли с кем. А вот читать будем учиться.

— Да, полагаю, это будет полезнее, — утирает пот со лба белым платком Долохов.

— Перейдем к алфавиту…

С написанием легче, но ненамного. Часть букв парселтанга настолько мудреные, что Долохов теряется. Мне приходится задумываться над ключевыми чертами, общими принципами… И чтением.

Письменность парселтанга не являет собой дифференцированные значки, как в русском или английском — это вязь, где одна буква плавно перетекает в другую, закручивается, меняет смысл и чтение в зависимости от смысла слова, своего положения и даже начала позиции. Впрочем, нечто похожее есть у арабов, но у парселтанга все то же самое возведено в квадрат, если не в куб.

Тем не менее, нам получается выучить несколько слов. Долохов вполне сносно способен изобразить «Меня зовут Андрей Долохов» и разобрать мое «Меня зовут Лина Гонт».

Даже не думала, что парселтанг настолько сложен…

В середине занятия вспоминаю, что когда-то я учила читать Тома…

— Что это? — с любопытством глядит Андрей Долохов на исписанные вязью парселтанга строчки в обычной тетради.

— «Курочка Ряба», — признаюсь. — Я русскую сказку переписала ребенку… ну…

— О!

С «Курочкой Рябой» дело идет несколько проще. Все-таки есть повторяющиеся слова. Следом мы разбираем «Репку». Вообще-то с «Репки» надо было бы начать — там слов поменьше... Но «Боржоми» пить уже поздно, мы начали с «Курочки Рябы»...

За увлекательным занятием проходит аж три часа. Опоминаемся, когда рядом неслышно появляется Котенок и объявляет о том, что завтрак уже готов. Точнее, ленч. Ну, или даже обед…

— Позавтракаете со мной? — предлагаю своему ученику.

— О, нет, спасибо, сударыня, меня ждут еще дела! Все было очень увлекательно, но я забыл о времени! Когда мы сможем встретиться в следующий раз?

— Можно послезавтра, — прикидываю свое расписание. — Так же утром я буду вас ждать.

— О, чудесно! Буду ждать с нетерпением! И... я помню, что вы говорили... но все же... Когда я изучал русалочий, то платил своему преподавателю пять галеонов за урок... Полагаю, парселтанг стоит не меньше... Нет-нет, прошу! Не отказывайтесь! Я понимаю, что язык очень сложный, и не факт, что я добьюсь каких-то результатов хотя бы в силу своего возраста, поэтому я считаю несправедливым, если буду отнимать ваше время просто так... Пожалуйста, Лина Марволовна!

— Хорошо, — вздыхаю. Деньги мне будут не лишними. — Уговорили.

— Прекрасно! Значит, до послезавтра! Мое почтение, мадам!

— И вам всего хорошего, — прощаюсь.

Ну вот, пять галеонов у меня есть.

* * *

Спустя месяц и десять уроков я понимаю, что я в это ввязалась зря. Дедушка, вдохновленный тем, что парселтанг передается по наследству, решил женить меня на своем сыне.

Одном из.

У Андрея Долохова — четверо сыновей. Двое благополучно и глубоко женаты, зовут их Максимиллиан и Олег, причем у Максимиллиана, старшего, есть сын — привет из канона! — по имени Антонин. Правда, «будущему Пожирателю Смерти» едва исполнилось год.

Впрочем, и его «Повелитель» еще возится с кубиками.

Соответственно, остаются два «незанятых» — Владимир и Богдан.

Владимир — мой ровесник, вдовец. Богдану двадцать пять, но их пожилой отец не видит в этом никакой проблемы — он жаждет заполучить себе внуков с даром парселтанга.

Только вот я замуж не хочу. Никак и никоим образом.

Долохов же готов землю есть. Его не смущает мое положение, статус. Не смущает то, что я по сравнению с ним практически нищая и «бесприданница» вдобавок — Том не считается. Он готов согласиться с любыми требованиями, лишь бы я милостиво приняла его сватовство. Он даже умудрился навестить моего брата, что вызвало у меня зубовный скрежет. А старикан даже не понял, что он сделал — все ведь по правилам: я незамужняя дама, у меня есть брат, который ввиду отсутствия батюшки, скоропостижно скончавшегося, несет ответственность за мою судьбу.

Слава Дьяволу, Морфин его выгнал.

Долохов долго сокрушался, что «достойный маг даже не соизволил его выслушать».

Мысленно делаю зарубку: отблагодарить моего непутевого братца.

Долохов согласен, чтобы я продолжала работать в Гильдии Арифмантов, согласен нанять Тому лучших нянек и учителей, готов усыновить его… ну как усыновить — приказать сделать это своему сыну…

Сыновья же абсолютно солидарны со мной — ни тот, ни другой жениться не хотят, особенно на мне, и я их понимаю.

В результате мы умудряемся договориться с парнями втайне от настырного отца. Хорошо, что в магомире к женщинам более лояльное отношение. Это сложилось исторически — если у магглов женщина физически неспособна махать мечом и биться наравне с мужчиной, то женщина-маг ничем не хуже машет палочкой.

Конечно, определенные условности остались, но даже консервативные маги, рожденные едва ли не в начале прошлого, XIX века, спокойно относятся к женщинам, живущим отдельно, состоящим в Гильдии и обеспечивающим самих себя.

Вон, даже в «правительстве» у них есть женщины. Как я выяснила уже здесь, один раз Министром Магии была женщина. Так что все не так плохо, как у магглов. У магглов женщины еще долго будут «на вторых ролях».

Парни прекрасно понимают сложившуюся ситуацию, и принимают решение. У Богдана уже есть невеста, девушка из России. Он еще не представлял ее отцу, но теперь собирается это сделать.

Владимир же овдовел не очень давно — полтора года назад. И принимает решение соблюдать траур по жене, причем полный и надолго — аж на семь лет. Возможно, отец его уговорит на меньший срок, но в любом случае, год передышки у меня будет.

А еще я вспоминаю, что в двадцать девятом году вроде должен начаться мировой кризис, в моей истории известный, как Великая Депрессия.

О нем я помню, поскольку в моей жизни тоже был мировой кризис, хотя не такой жестокий — никто еду бульдозерами не давил и не обливал апельсины соляркой. В свое время, напуганная самим фактом кризиса, я искала развитие самых худших сценариев, и прочитала все, что могла, о Великой Депрессии.

Итак, начнется она в октябре 1929 года и продлится аж до середины 30-х годов, а именно — до 1933-1934 года. В явном виде, а в неявном и еще лет двадцать. Следствием Великой Депрессии станут голод (а там еще и засуха будет в США, которые ныне САСШ), причем не из-за неурожая, а из-за неспособности людей купить продукты. Капиталисты будут сжигать урожай, гноить мясо, топить картошку, а оголодавших людей расстреливать при попытке выловить хоть что-то себе на пропитание.

У людей будут изымать золото, а потом отменят золотой стандарт.

Сама стоимость золота увеличится почти в два раза — с 20 с чем-то долларов за тройскую унцию до 35 долларов.

Вопросы, собственно, следующие:

1) чем это грозит мне?

2) что я с этого могу поиметь?

Что бы я ни планировала, осуществить в одиночку я не смогу. Мне нужны те, кто способен на это, у кого есть связи и влияние.

А кто у меня есть из знакомых?

Только Вектор.

Собственно, он у меня вообще есть из всех нормальных знакомых, не считая Лестрейнджей. Но на тех надежды мало, их в магическом мире не приветствуют, и все их связи давно растеряны.