Панцироносица. Наука против волшебства. Книга первая. (гет)

Рабочий день кончился, и Мирослав, сдав завхозу инструменты, вышел из бассейна и не спеша побрёл домой.

Ему наконец удалось заглянуть под воротничок той самой жилетки, на которую — как был уверен — он пришпилил скрепку в качестве опознавательного знака. Никакой скрепки под воротничком не было, и следов от неё — тоже. Он едва не выругался в присутствии Киры. И вряд ли она поняла бы его.

Обдумав сделанное открытие, он пришёл к выводу, что вполне мог и ошибиться, принимая Киру за панцироносицу. Мало ли чья жилетка висела в ванной у Листикова? Что же касается стоявших в передней кроссовок — носимая Кирой модель встречалась у каждой третьей девушки.

Он припомнил обстоятельства, при которых ему удалось добраться до Кириного воротничка. Он вместе с Димкой оказался именно там, где нужно.

Еслик. Эта идиотская фамилия(так и тянуло сказать — ослик)наводила страх на всех учеников той школы, в которой Мирослав когда-то учился. Её носитель, уже упомянутый в сем повествовании — здоровенный, не отличавшийся большим умом бугай, нещадно колошмативший школьников за косой взгляд, за то, что не дал закурить, а то и вовсе без причин, от избытка здоровья. Доставалось от него и Мирославу — до тех пор, пока он с Димкой и Ромкой не устроил ему на турникете сотрясение мозга.

От армии Филька Еслик удачно отбоярился. Оно и понятно — таким дебилам как он даже в стройбате делать нечего. Зато ему нашлось место в очень отдалённом режимном заведении за Полярным кругом.

И его племянник Сашка весь уродился в дядьку. Разве что избытком здоровья не обладал, а потому стал угодливой подстилкой, об которую кто ни попадя вытирал ноги.

В тот день, когда он увидел его возле Киры, и не одного, а с двумя недорослями, им двигало не только стремление уберечь девушку от поругания. Неизвестно почему, но Мирослав находился в таком бешенстве, какое прежде ему ни разу не доводилось испытывать. Все прежние случаи, когда ему приходилось вступаться за девушек, не вызывали такого всплеска чувств. Даже во время той достопамятной ночи в тюменском поезде...

Строго говоря, он даже хотел, чтобы парочка умственно неполноценных ребят начала выступать... но не вышло. Крупица ума в их головах всё же присутствовала. Должно быть, заметили на его плече эмблему ВДВ, или их напугал размер сего плеча...

Неожиданно он поймал себя на мысли, что Кира Белякова начала вытеснять из его существа всё то, что, как он считал, принадлежало Стешке.

Если бы не Стешка, он бы выждал до следующей весны, когда Кире исполнится шестнадцать, и тогда... Пусть бы это было чисто платоническое чувство. После можно было дождаться её совершеннолетия.

Проблема была в том, что Стешка не заслуживала подлого отношения к себе. А Кира — ещё, по сути, ребёнок.

— Надо постараться выкинуть из головы всю эту фигню, — сказал себе Мирослав, — с какой стати я должен быть озабочен этой Кирой? Тем более у неё есть какой-то ухажёр из Царицыно. И она ещё маленькая...

Чтобы отвлечься, он начал выискивать взглядом идущих навстречу и по пути девушек, созерцая их ножки — разной степени обнажённости, в туфельках, босоножках, сандаликах, с педикюром и без оного...

Дойдя до дома, он заглянул на парковку — проверить, на месте ли машина, и внезапно у него созрел план.

— Листиков, — прошептал он, — вот кто мне сейчас нужен. Он что-то знает. Это очевидно. Он был в одном доме с панцироносицами... Только он может сказать правду. Ведь он остался в живых после плотного обстрела, и у него было при себе странное оружие. А почему бы не навестить его? Подстеречь, когда стемнеет, и немного потрясти?

Адрес и телефон Листикова он узнал из Стешкиной записной книжки. Надо полагать, её связывало с этим именем нечто большее, нежели простое желание иметь контакты на тот случай, если понадобится выяснять местонахождение Киры...

Мирослав даже не стал заходить домой, чтобы чего-нибудь перекусить на дорогу. До нужного квартала езды — какие-то пять минут с лишним... Он вывел машину на Борисовские Пруды и погнал её к Каширскому шоссе.

Он повертел ручку настройки приёмника, надеясь попасть на какую-нибудь более-менее вменяемую станцию. Почти на каждой волне — сплошная реклама, но вскоре он наткнулся на "Белую ночь" Виктора Салтыкова.

— Слышу знакомую речь, вижу облик твой, но почему это только во сне... — повторил Мирослав слова припева, — как будто специально про меня сочинили...

Затем он услышал неизвестно откуда взявшегося мальчишку по кличке Децл. Новоиспечённый "деятель искусства" читал под музыку какие-то невнятные стишки, смысла которых Мирослав, как ни старался, уловить не мог. Он запомнил лишь слова девушки, исполняющей партию припева: "Я хочу найти саму себя, я хочу разобраться — в чём дело..."

— И этот туда же — ищет девчонку с родинкой над губой, — усмехнулся Мирослав, съезжая с Каширки и отыскивая поворот на Кантемировскую. На улицу он заезжать не стал — чтобы лишний раз не светиться, и загнал машину во двор за квартал от нужного ему дома...

Гриша находился в своих родных стенах — Мирослав несколько раз видел его через отдушину на техническом этаже одного из домов, где им был оборудован наблюдательный пост. Сидеть в пыльной, загаженной голубями бетонной клетушке было не очень уютно, но в конце концов терпение дало свои плоды. Солнце скрылось за домами, дворы наполнились вечерним полумраком, когда Гриша наконец вышел из подъезда и не спеша побрёл в сторону Борисовских прудов.

Мирослав не мог знать вечерних планов Кириного друга, но был готов к тому, что придётся "пасти клиента" по всему городу — и на улицах, и в парках, и в метро... Но Гриша и не думал уходить далеко от своего района. Он с видом отягощённого непростыми проблемами человека бродил по берегам прудов, долго стоял на Цареборисовой плотине, переходил из аллеи в аллею и не собирался ни от кого прятаться. Нельзя было не заметить, что чем больше парк погружался в сумерки, тем в более глухие и безлюдные уголки углублялся "клиент"...

— Интересно, — сказал себе Мирослав, — он так и напрашивается на контакт... а если ему навстречу вывалится весёлая компания? Хотя нет, с его комплекцией грех гопников бояться. А вот если он встретит Такседо Маска? Тогда что?

Была уже глубокая ночь, когда Гриша вошёл в проход под Шипиловским проездом, но Мирослав так и не увидел его выходящим по другую сторону. Кого-то ждёт? Скорее всего...

Он нырнул в проход между стенкой летней эстрады и живой городьбой, шепча на ходу — "Ванахем, дай мне силу...", и вышел наружу в своём "фирменном" чёрном облачении.

По пути к проезду Мирослав начал понимать, что ожидаемый Гришей человек — это он сам. Гриша знал, что за ним следят, быть может, знал даже — кто именно, и ждал соглядатая для разговора.

Гриша не выглядел испуганным, когда в проходе появилась фигура в пальто и шляпе. Напротив — вздохнул с облегчением. Всё, что ему привиделось во сне, начало сбываться. "Надо же, — подумал он, — насколько точно совпали все детали... главное теперь — не выболтать лишнего и тем самым не навредить девочкам..."

— Мне говорили, что ты придёшь, — сказал он, — именно в этот парк... я не разобрал толком, где состоится встреча. Пришлось побродить по кустам...

— Просто удивительно, — отозвался Мирослав, — перед тобой стоит предел мечтаний любого московского опера, а тебе как будто даже не интересно...

— У оперов сейчас иные приоритеты, — Гриша отошёл от стены, стряхнул соринки с плеча, — они пытаются понять — что за мутанты бродят по городу и кто их убивает.

— О какой встрече шла речь? Кто тебе сказал, что я приду сюда?

— Стоя разговаривать не очень удобно, — Гриша вышел на тянущуюся вдоль берега дорожку, — может, присядем?

Они заняли скамейку, стоящую в некотором отдалении от берега и не освещённую фонарями. Теперь их не было видно с берега, стало быть, и никто не мог побеспокоить.

— Я приблизительно знаю перечень вопросов, которые ты хочешь задать, — начал Гриша, — эти монстры... панцироносцы, наконец — кто ты сам такой...

— Допустим, — кивнул Мирослав.

— Не будем ходить вокруг да около, — продолжил Гриша, — ночь на дворе, да и время сэкономим. Я многое вижу, но не всё. Это я позвонил панцироносцам и доложил о появлении противника на Батюнинской. Я знал, что противник выбрал наш дом в Видном в качестве цели. Меня предупреждает о каждом ходе врага некий человек, когда-то хорошо знавший и тебя, и остальных...

— Я не слышу имён, — сказал Мирослав. Он чувствовал себя очень неуютно рядом с этим парнем. Вроде бы намечался откровенный разговор, но он не находил себя готовым к нему. Да и Листиков, пожалуй, тоже...

— Если бы я знал точную расстановку сил, — ответил Гриша, — с именами проблем не возникло бы...

С этим заявлением Мирослав мог бы согласиться. Чьи интересы отстаивает панцироносный отряд? Чьи интересы отстаивает он сам, когда громит магазины и телепортируется на посланные непонятно кем сигналы?

Ему хотелось спросить парня о Кире. О Стешке. И о себе. Но...

"Лучше не стоит, — решил он, — вдруг панцироносцы присматривают за ним? Узнав, что ими интересуется Такседо Маск, они могут пойти на решительные меры..."

— Ладно, чёрт с ними, с именами, — сказал он, — скажи лучше — что происходит? Что это за уроды лазят по городу? Откуда они?

— Это искусственные живые существа, — ответил Гриша, — на родной планете панцироносцев их называют инкопами. Их выращивают в специальных капсулах и после проводят обряд с целью инициации. Они оживают и становятся машинами для убийств и разрушений. Солдатами будущего. Клювоносец и его собратья намного умнее, сильнее и быстрее человека, и чтобы уравнять шансы на поле боя — был создан "Панцирь".

— Ты знаешь, кто я? — спросил Мирослав, — кем я был раньше и кем стал сейчас?

— Нет, — покачал головой Гриша, — я с трудом представляю, кто ты на самом деле... и, говоря по правде, сильно сожалею, что вообще узнал о вашем существовании. Ретранслировать послания с того света — это совсем не моё... хоть душу не требуют продать — и то хорошо. Ну ладно, слушай дальше. Не знаю, где находится их база, знаю лишь одно — где-то на юге. У них есть лаборатория и ресурсы для изготовления нескольких миллионов таких уродцев. Какое отношение их хозяева имеют к тебе или к остальным панцироносцам — не знаю. Может, они твои соотечественники, может — не твои... вы все плохо знаете себя, я же знаю вашу кухню ещё меньше. Очень жаль, но это так. Я могу сказать тебе ещё о двух вещах...

— Я слушаю.

— Серебряный Кристалл хранится у какого-то человека. Не знаю, у кого именно. Но в магазинах его нет. Не стоит громить их. И ещё... если ты надумаешь встретиться с лидером панцироносцев — я могу устроить эту встречу.

— Ты говорил, что не будешь называть имён, — вспомнил Мирослав, — что теперь вдруг случилось?

— Я не подряжался никому сводником и доносчиком, — усмехнулся Гриша, — все необходимые имена ты и без меня знаешь. Или должен узнать. Вопрос лишь в том — поверят ли тебе, или дадут от ворот поворот... а я — не более чем посредник между двумя сторонами, которые не знают, как наладить контакт. Не больше — только посредник...

Гриша вынул ручку, выудил ящичек из спичечного коробка и что-то написал на нём. Затем протянул ящичек Мирославу.

— Подбери себе позицию так, чтобы можно было хорошо видеть балкон этой квартиры, — сказал он, — и ты увидишь нечто интересное. Ну всё, уже поздно. Я пошёл...

"Не густо, — подумал Мирослав, глядя на удаляющуюся спину Кириного приятеля, — что нового я узнал? Гриша тоже, как и панцироносцы, нисколько мне не верит, а трясти его — себе дороже. Я слышал всё то же самое, что знал и без него... кроме, пожалуй, этого адреса... и существовании некой базы..."

Он так и не выяснил — откуда Гриша достал неземное оружие. Да это и не важно, если он виделся с панцироносцами. Они вооружили парня, не иначе...

Мирослав ещё долго сидел, снова и снова перечитывая данный ему адрес с приписанной внизу датой и точным временем.

Это был адрес, по которому проживала Кира Белякова.

Вернувшись домой, Мирослав без сил рухнул в кресло. Он чувствовал себя смертельно уставшим. На ум пришло сравнение с человеком, весь день бредущим по колено в грязи, без всякой надежды выбраться на сухую твёрдую почву.

— Ну почему? — воскликнул он, стукнув кулаком по подлокотнику, — чем я такой особенный, что меня угораздило устряпаться в чёрт-те-пойми что? Никто никому не верит. Все друг от друга прячутся. Даже просто поговорить нельзя...

Он вспомнил о Серебряном Кристалле. Вся эта запредельщина с Чумными Докторами и прибывшими невесть откуда панцироносцами наверняка затеяна из-за разных мнений о праве обладания им и возможности его использования. Какое отношение эта вещь имеет к его потерянной памяти?

Он подошёл к окну и долго смотрел на дорожки аллей и ряды деревьев в разбитом у поликлиники сквере.

— Нет уж, всё, — решил он, — довольно с меня этого дерьма. Как вообще я мог думать, что эти девчонки, и Стешка в том числе — панцироносицы? Зачем я слушал несуществующую девушку из сна и громил магазины? Всё, с завтрашнего дня — никаких Серебряных Кристаллов. Пусть я не помню всего, что было со мной до того, как мне пошёл девятый год. И чёрт бы с ней, с этой потерянной памятью...

Он отправился в душ, разделся, пустил холодную воду... На смену вспышке гнева вновь вернулась суровая реальность.

— Нет, так просто самоустраниться не удастся, — сказал он, прижимаясь лбом к холодной кафельной стене, — я знаю, что есть шестеро людей в "Панцирях". И знаю, что кто-то из них иногда устанавливает со мной контакт... и я не могу оставить это без внимания. Есть неведомый враг... интересно, знают ли эти панцироносцы... или панцироносицы... что это за враг? Где его база? Чего они хотят от Земли?

Он переоделся, вернулся в комнату и сел перед телевизором. Но мысли о прошедших и грядущих событиях не позволяли сосредоточиться на светящемся экране.

— Интересно, — сказал себе Мирослав, — почему я вообще решил, что раз у нас всех есть "Панцири", то у нас и судьба должна быть общая? Наличие брони у семерых человек ещё ничего не значит, даже если среди них есть Стешка. Мне — своё, этой компании — своё. Я буду при случае помогать девчонкам... или кто они там на самом деле, если им придётся туго. Но не больше...

Умом Мирослав отмежевался от панцироносиц, и на это у него ушло несколько минут. Но в глубине души звучал голос, уверяющий, что он сильно ошибается и пытается убедить себя в том, во что сам не верит...

— Коробка! — вспомнил он, — Кира уронила её. Может, это именно то, что я ищу? Но как правильно подойти к этому делу? Если она панцироносица, то мне несдобровать. А если нет?

Он горько усмехнулся. Опять бодаться из-за какого-то камня? Похоже на сказку Сутеева о вороне, зайце и ёжике, кои не могли договориться — чьё яблоко...

— С той лишь поправкой, что ни ёжик, ни заяц, ни ворона не имеют прав на яблоко, и его забирает кто-то другой, — хмыкнул парень.

Он обратил взор на экран и увидел клип на песню "Ameno". Его внимание привлекла девочка, снёсшая мечом верхушку обелиска. В частности, последние эпизоды, в которых она извлекла из обелиска-тайника нечто крестообразное. Девочка была удивительно похожа на Киру Белякову, особенно когда улыбалась, разве что причёска у неё была несколько иной...

Мирослав выключил телевизор и нервно рассмеялся.

— Скоро эта Кира будет видеться мне повсюду, даже на коре деревьев и на потолке посреди ночи, — проворчал он.

Он решил было навести порядок в книжном шкафу и неожиданно наткнулся на диск с игрой-шутером "Cybermage: Darklight awakening". В эту стрелялку-бродилку он играл ещё в школьные годы. С годами увлечение электронными игрушками прошло, и он успел даже позабыть, что у него вообще есть этот диск...

Сюжет игры был довольно прост — герой просыпается в некой лаборатории, обнаруживает, что у него почти полностью стёрта память, в его тело вживлены непонятные устройства, в череп имплантирован некий кристалл, и вдобавок многокилометровая очередь врагов жаждала его смерти...

— И всё одно к одному, — усмехнулся Мирослав, — я тоже ни черта о себе не помню, ищу какой-то Серебряный Кристалл...

Его вновь охватил гнев, и он засунул коробку с диском между книгами.

— Я вам не герой какого-то долбаного шутера, — сказал он со злостью, — идите вы все куда подальше...

На часах было без десяти минут полночь, но спать Мирославу не хотелось. Перекусив бутербродом с колбасой и запив его чашкой кофе, он набросил на плечи ветровку и вышел во двор.

Он медленно двинулся по скудно освещённой аллее в сторону "Лунного венца", не имея никаких конкретных планов на эту ночь. Заглянуть в бар и посидеть у стойки с кружкой пива? Нет, Мирослав был не из тех, кто привык заливать тоску и растерянность алкоголем. В казино и подавно не хотелось идти — он ничего не знал об азартных играх и даже забыл, когда последний раз брал в руки карты. Тем более в казино работает охранником мерзкий тип по фамилии Еслик... вот уж кого сейчас совсем не хотелось видеть. Можно было бы позвонить Стешке... хотя, быть может, она уже спит.

Пару дней назад он высмотрел неплохой ювелирный магазин в Марфино. Может, пойти и разнести его? Так просто, для забавы? Он отбросил и эту затею. Его проблемы от этого не исчезнут. Он вспомнил о недавней ювелирной выставке в ЦДХ. Надо полагать, его появления там заждались, но его не интересовали подобные мероприятия. Вещь, которая была ему так нужна, не могла появиться в списке украшений и раритетов, хорошо известных любому продвинутому ювелиру. Она хранится неизвестно где, неизвестно под чьим присмотром... а то и вовсе валяется без всякого присмотра в куче никому не нужного хлама на каком-нибудь старом чердаке или подвале.

Мирослав вышел к Братеевскому пруду, прошёл к берегу со стороны огороженного пустыря, где должны были начаться работы по сооружению в сотый раз обещанной станции метро. Дело так и не двигалось с мёртвой точки — то ли у городских властей не было денег, то ли эти деньги осели в чьих-то бездонных карманах...

Он стоял и смотрел на отражённые в воде пятна от расцвеченных окнами фасадов многоэтажек и ряды фонарей на Ключевой и Паромной. Смотрел долго, не отрываясь, и с горечью осознавал, что правды о своём прошлом ему не узнать никогда. Те, кто мог бы пролить свет на его тайну, прятались от него. Сам же он ещё не сошёл с ума и не намеревался охотиться на детей — Киру, Эммочку и прочих... пусть даже они знали бы о нём всё, даже то, чего он не помнил...

Мирослав порылся в куче хлама у забора и выудил мешок для мусора. Произнёс пароль — и костюм Такседо Маска, встроенный в его Энергоматрицу, выскользнул наружу и сгрудился у ног. Он запихал его в мешок, утяжелил кирпичом и выкинул в пруд.

— Всё, — сказал он, — с этого момента я ничего не ищу.

Убедившись, что мешок с тряпьём ушёл на дно, он двинулся по Паромной обратно к "Лунному венцу". В скверике возле одного из домов он увидел троих девчонок; пройдя ещё сотню шагов, он узнал их и поспешил спрятаться в тень.

Кира, Эммочка и Стешка этой ночью тоже не спали и гуляли по району. Сейчас они сидели на скамейке и что-то разглядывали на экранчике Кириного мобильника. О чём-то переговаривались — о чём именно, Мирослав не расслышал, да и не особенно старался.

Он стоял за деревом, не шелохнувшись, и наблюдал за девушками. За Стешкой. Но вскоре переключился на Киру и напрочь позабыл о Стешке...

Если смотреть на Киру в тени, то она удивительно похожа на таинственную Незнакомку-из-Сна, ради которой он почти год громил один магазин за другим.

Не так давно он узнал, что у сидящей невдалеке троицы появились новые подруги — Раяна Сафуанова и Надя Благодатская. А ещё все они иногда бывают в гостях у словесницы Яковлевой. Он вспомнил панцироносцев. Двое из них, наиболее высокие ростом, подходят под Яковлеву и Стешку. Те, что чуть пониже — под Надю и Раяну. И самые маленькие — Кира с Эммочкой. Он видел весь отряд в Печатниках и рост бойцов — единственная примета, совмещающая отряд с компанией девушек и невесть откуда взявшейся учительшей... Яковлева, если лидер именно она — спрашивала его о Серебряном Кристалле...

— Мне в эту компанию доступа нет, даже через Стешку, — сказал себе Мирослав, — если я начну подкапывать, она может что-то заподозрить...

Девушки встали и начали расходиться. Они проводили Эммочку, затем Стешка пошла провожать Киру. Мирослав медленно двинулся за ними. Ему не нужно было следовать за ними без отрыва — достаточно было лишь выбирать удобные для обзора места, а уж на зрение он никогда не жаловался.

Стешка его не интересовала. Его вниманием владела только Кира.

Она — ребёнок, но года через два полностью и всесторонне сформируется в девушку необыкновенной красоты.

— Я для неё буду староват, — вздохнул Мирослав, — третьего августа мне будет двадцать три. Угораздило же меня так рано родиться... но если подождать до её совершеннолетия... или хотя бы года полтора, то... может быть. Может быть...

Если бы Мирославу предложили описать впечатления, произведённые Кириным обликом, он бы вознегодовал. Кира не была обыкновенной девушкой. В ней было нечто такое, отчего он никогда не решился бы описывать её полностью или хотя бы частично. Любое описание непременно отдавало бы пошлятиной из самого низкопробного любовного чтива с раскинувшихся возле станций метро книжных развалов. Он и не старался составить её словесный облик — просто смотрел на два круглых пучка и струящиеся от них хвостики, на ноги, обутые в лёгкие сандалики на тоненьких завязках — настолько тоненьких, что казалось, будто Кира шла босиком. Смотрел до тех пор, пока она не скрылась за дверью родного парадного.

Он потратил полчаса на то, чтобы негласно сопроводить до дома оставшуюся в одиночестве Стешку, и лишь убедившись, что за ней захлопнулась входная дверь, спустился на Поречную и побрёл к Братеевскому мосту...

Утром Мирославу позвонил Ромка Горбалюк. Он пригласил его и Димку в Малую Дубну — как он сам объяснил, для отдыха в чисто мужской компании.

Обоим гостям идея пришлась по душе. Трое школьных друзей были, как правило, с головой погружены в работу и лишь в очень редких случаях могли, как это бывало во времена ранней юности, собраться вместе. Но этот день оказался нерабочим для всех троих, чем они не преминули воспользоваться.

Ромка снимал в Малой Дубне дом — как он сам объяснил, для конфиденциальных встреч. Мирослав и Димка давно догадывались, что у их друга есть девушка, но кто она и откуда — они не знали. Ромка не спешил делиться этой информацией. А может, он каждый раз приезжал в Малую Дубну с новыми девушками... время от времени за ним такое водилось.

Оказавшись возле Московского Большого кольца, на участке, на котором располагался небольшой трёхкомнатный домик — по сути, утеплённая летняя дача — Мирослав поинтересовался у Ромки насчёт хозяев: не будут ли они возражать против появления на их собственности двух незнакомых ребят? На это парень ответил, что хозяева давно перебрались в Орехово-Зуево, что они отличаются поразительным разгильдяйством и беспечностью, посему в сдаваемом ими домике можно размещать хоть Усамо бен Ладена вместе с гаремом.

Ромка отправился накрывать стол. Мирослав с Димкой начали готовить баню. Вот тут-то и произошло нечто интересное...

Димка сидел на пеньке, стругал лучину для растопки и что-то насвистывал себе под нос. Мирослав поначалу не обратил на это никакого внимания. Но, в какой-то момент прислушавшись, он буквально застыл с садовым шлангом в руках, заливая и без того мокрую кирпичную дорожку.

Программист насвистывал ту самую мелодию, которая, как считал Мирослав, известна только ему одному. Мелодию из медальона незнакомки, что приходила в сновидениях и умоляла его разыскать Серебряный Кристалл...

— Слушай, Димон, — спросил Мирослав, — а что это за песню ты насвистываешь?

— Да так, — махнул рукой друг, — сам не знаю... слышал недавно у нас в "Венце".

— Странный мотив какой-то... по радио, что ли, передавали?

— Нет. Недавно к нам Кируха заглядывала. Она эту музыку мурлыкала про себя...

— Белякова, что ли?

— Она самая. Э, Славыч... ты чего так резко напрягся?

Мирослав старался сохранить невозмутимый вид, но, похоже, это у него получалось плохо.

— Вспомнил просто этого... Еслика и тех двух ушибленных...

— А, этих... — Димка сплюнул, перехватил покрепче топор и продолжил расправляться с куском соснового горбыля, — ты слыхал, что их троих в ментовку замели?

— За что?

— За всё хорошее. Они где-то бухали в Печатниках, и там какая-то заварушка случилась. Несколько трупов, взорванная машина, в доме стена проломлена, экскаватор сожжён...

— Ух ты, — Мирослав старательно изображал удивление, так как прекрасно знал, что к перечисленным безобразиям Еслик никаким боком не причастен...

— И что, — поинтересовался он, — всю эту хрень повесили на Еслика?

— Нет, там что-то другое было — разборки чьи-то... их продержали в обезьяннике всю ночь и выпустили. Сашку отец ездил забирать и Яковлева — новая словесница из той школы, где Кируха учится. А потом к ним домой ФСБ нагрянуло, и Сашка два дня в школу не ходил. Говорят, отец здорово отходил его ремнём по одному месту...

— Есть всё-таки справедливость на свете, — заметил Мирослав.

— Это верно. Я тут Кируху видел недавно.

— Где?

— На улице. С брательником. Она всё время жаловалась, что Шурик её достаёт, а тут... идут себе, Шурик одной рукой её сумку тащит, а другой — с хвостиками играется. Первый раз, если честно, вижу их такими. Что с людьми делается...

"Это всё, конечно, хорошо, — подумал Мирослав, — мне бы понять, что со мной делается. И каким боком здесь Кира вплетена. Она знает мелодию из медальона. Не её ли я во сне постоянно вижу? Если её, то почему? Вот такие дела..."

...Время летело незаметно. Друзья вспомнили школьные годы — разбитые носы и окна, конфузы и курьёзы на уроках, лазанье по подвалам и техническим этажам, дискотеки, первые увлечения представительницами прекрасной половиной человечества, годы на срочной службе(Димка, в отличии от попавших в ВДВ Славки и Ромки, был определён в РВСН), а так же уйму текущих дел, количество которых с каждым днём отнюдь не становилось меньше...

Годы неизбежно стирают какие-то события из памяти, и кто-то из троих то и дело вспоминал нечто, о чём остальные и думать позабыли... Димка вспомнил, как родители купили ему "Тетрис", он позвал Славку с Ромкой, и уже к вечеру стараниями всей троицы игровой агрегат был безнадёжно поломан. Ромка выудил из памяти случай, когда они втроём соорудили в подвале клетушку-комнатку из досок и картонных коробок, а месяц спустя случайно подожгли её — плавили серу и не заметили, как уронили куда-то горящую каплю. Мирослав тоже не остался в стороне, напомнив друзьям, как они все втроём метали спички в потолки подъездов, игрались с карбидом, баллончиками аэрозоля, зажигалками и прочими огнеопасными-взрывоопасными вещами, а так же плавили аккумуляторные пластины, выделывая слитки на столовых ложках и выемках в кирпичах...

Димка включил ноутбук, с которым почти никогда не расставался, и в комнате зазвучали песни, на которых в девяностые годы выросла почти четверть земной молодёжи — Charly Lownoise Mental Theo — "Fantasy World", Prince Ital Joe feat. Marky Mark — "United", Tasmine Archer — "Sleeping Satellite", KLF — "Last Train to Trancentral", и ещё что-то... Сейчас, в начале двадцать первого века, когда люди в своём большинстве уже не помнят, какие фильмы они смотрели и какую музыку слушали всего лишь год назад, эти песни выглядели неясной тенью бесследно минувшей далёкой эпохи. А под конец Димка запустил хит "Ничего не говори" группы Рок-Острова. Теперь в комнате действительно запахло подростковыми годами.

Как бы то ни было, но трое друзей пришли к выводу, что жили они, в общем-то, не так уж и плохо...

После бани они посидели ещё немного и разошлись по своим комнатам.

Около трёх пополуночи Мирослав проснулся и полежав немного, обнаружил, что сна у него нет ни в одном глазу, а голова вновь начала заполняться не желающими решаться проблемами.

Стешка... Незнакомка из сновидений... Серебряный Кристалл... Мелодия из медальона, неведомо как ставшая известной Кире — забавной девочке с удивительной причёской из двух пучков и двух хвостиков. Как у таинственной полуночной незнакомки.

Кира. Маленький ворчливый русоволосый пломбирчик...

Мирослав изменил своим, казалось бы, незыблемым правилам — прошёл на кухню, извлёк из холодильника банку пива и одним глотком ополовинил её. С непривычки его слегка закачало. Лишь однажды, по случаю демобилизации, он позволил себе такую же баночку, да в тюменском поезде его насильно попотчевали какой-то химией — в этом и заключался весь его опыт распития спиртного...

Он взглянул в сторону раскладушки, которую Димка поставил себе за газовым котлом, но самого Димку на ней не увидел. У порога отсутствовали и его кроссовки...

Мирослав обнаружил его сидящим на крыльце.

— Что, тоже сон не идёт? — спросил программист, оборачиваясь на шаги.

— Ни в какую.

Он сел на ступеньку и вторым глотком допил пиво. Посмотрел на небо. Сказал:

— Сегодня звёзды особенно хороши. Не иначе к жаре... А ты что, всё о Райке думаешь?

— И о ней тоже, — кивнул друг.

— И о ней... это надо понимать так, что тебя ещё что-то беспокоит?

— Да.

— У этого беспокойства есть имя, фамилия, адрес, телефон?

— Есть. Всё, что ты перечислил — принадлежит тебе.

— Мне? — Мирослав поставил пивную банку на землю за ступенькой, — и что со мной не так?

Он давно подозревал, что события, развернувшиеся после падения с поезда, наложили какой-то отпечаток на его облик, и что люди, хорошо знавшие его на протяжении многих лет, рано или поздно, но обязательно заметят это. Вопрос заключался лишь в том, когда это произойдёт... и вообще, что имеет в виду Димка?

— Последний год с небольшим ты совсем другой, — сказал он, — ты выглядишь так, словно тебе поставили окончательный диагноз. И ты не знаешь, куда деть оставшиеся дни.

Прямо в точку, подумал Мирослав.

Он внимательно посмотрел на друга. Он знает его все четырнадцать лет с того дня, как пошёл во второй класс школы номер 1929. Неужели нельзя рассказать ему обо всём, что произошло с ним после драки в поезде? Это его единственный настоящий друг, не считая Ромки Горбалюка. Они понимают друг друга с полуслова, с одного жеста. Как можно не доверять Димке?

"А, да по херу всё, — подумал Мирослав, — надо хоть как-то разрубить этот узел. И чем скорее, тем лучше. Может, Димка подскажет выход? Так и быть... все мы один раз живём..."

— Если я скажу тебе правду, ты решишь, что я и в самом деле болен, — сказал Мирослав.

— Истина где-то рядом, — процитировал Димка эпиграф к сериалу о приключениях агента Малдера, — значит, болезни у тебя нет. Болит что-то другое, невещественное. Из-за Стешки?

— Есть немного, но на самом деле причина другая. Всё началось в ту ночь, когда я с поезда вылетел. Когда я очнулся в сугробе, то это был уже не тот прежний Мирослав Кратов. Я стал кем-то... не знаю кем.

— Насколько я понял, эта история кончилась относительно хорошо...

— Относительно... подходящее слово. Я тебе больше скажу. Судя по числам, я пролежал почти сутки в сугробе. Пьяный, в драной куртке, на тридцатиградусном морозе. Если бы такое случилось с тобой, я бы очень удивился, узнав, что ты там не замёрз. Ромыч говорит, что пьяные и при минус пяти обмораживаются и гибнут. А я, как видишь, цел и невредим...

— Хм... — Димка почесал лоб, — если бы тебе сразу кто-нибудь помог, то это было бы понятно. Я так понял, что всё случилось далеко от населённых мест, и если поблизости не было какого-нибудь лесовика, живущего отшельником, то, быть может, ты приложился головой... и у тебя третий глаз открылся.

— Если бы это был глаз... — усмехнулся Мирослав, — а если это второй скелет?

— Это как понимать? — нахмурился программист.

— В том-то и дело, что мне помогли. Не знаю кто, но они, или он... не суть важно, сколько их — они мне дали средство для защиты. Ты скажешь, что я сошёл с ума, но... в общем, идём в гараж. Увидишь сам...

...После увиденного Димка надолго погрузился в молчание. Мирослав не торопил его с ответом, понимая, в каком состоянии тот находится. Ведь никак нельзя было без страха и трепета смотреть на то, как лучший друг превращается из обычного человека в нечто похожее на стеклянную светящуюся статую. Заблаговременно, из предосторожности, Мирослав велел другу перед активацией "Панциря" отойти подальше и смотреть не прямо на него, а немного выше... Затем, когда Димка покончил с осмотром и убедился, что таинственная броня — не фокус и не галлюцинация, Мирослав убрал её с себя.

Они не стали выходить из гаража, опасаясь лишних глаз и ушей. Наконец программист сказал:

— Да... после такого немудрено и впрямь заболеть. Не подумай чего плохого, просто...

— Я понимаю... а теперь садись поудобнее. Рассказывать буду долго...

История Мирослава, начавшаяся с пробуждения в сугробе возле железнодорожной насыпи и закончившаяся недавним разговором с Гришей Листиковым, окончилась перед рассветом.

Димка долго обдумывал каждое услышанное слово, каждый поступок, каждую, на первый взгляд, ничего не значащую деталь и наконец сказал:

— Знаешь, Славыч... не знаю, как насчёт всех этих клювоносцев и безлицых... я слышал об этих случаях, и, признаться честно, не верил в то, что люди говорили. Я думаю, ты прав в одном — твой "Панцирь", и эти шестеро панцироносиц, или панцироносцев — всё это является эхом войны. Что за война, как она выглядела — даже не берусь судить. Неровен час, это была межзвёздная война — как в кино. С сожжением городов, высадкой с орбиты и прочее...

— Ты думаешь, я всё-таки... — Мирослав ткнул пальцем в потолок, — оттуда? Моя настоящая родина где-то в космосе? Или в иной Вселенной?

— Скорее всего. Ты ведь знаешь, что четырнадцать лет назад твои фотографии показывали по ящику. Хоть кто-нибудь должен был тебя опознать? Да они до сих пор висят и на сайте "Жди Меня", и в базе у легавых, и ещё чёрт знает где. И ни ответа, ни привета. Сдаётся мне, что и с отрядом, за которым ты бегаешь, дело обстоит так же.

— Их тоже закинули сюда в детском возрасте?

— Правильно.

— Если верить Листикову на слово, — сказал Мирослав, — то к нам на Землю пытаются вторгнуться какие-то искусственные твари — клоны, или биороботы... над которыми провели обряд инициации. Бред какой-то...

— А что если это не такая уж невероятная вещь? — возразил Димка, — у меня тут сестрёнка недавно принесла книжицу из библиотеки — называется "От чего нас хотят спасти НЛО", в ней говорится кое-что о человеческих копиях-биороботах... а если будет время, глянь в Инете про секту Клода Ворильона... что он там говорит о клонах и для чего они нужны. Если те твари, которых вы убиваете, действительно оживлённые клоны, то дело плохо... пока их немного, но если они нагрянут в Москву целыми дивизиями?

— И что тогда делать мне? Объединяться с другими хозяевами "Панцирей"?

— Не знаю. Если честно, то твоя версия о том, что Кирка и Эмка — панцироносицы, и в самом деле выглядит нелепо... они ведь ещё малы для таких дел. Рост участников отряда — это не гарантия того, что твои наблюдения верны. А с магазинами тебе действительно пора завязывать, тут Листиков прав. Что же касается отряда... может, у вас разные задачи, может, общие — кто знает... ведь "Панцирь" — это не меч Архангела, он может и к преступникам попасть... а потому решай как совесть велит. Не хочешь открываться — так помогай чем можешь... всё лучше, чем сидеть и ничего не делать.

Димка некоторое время о чём-то раздумывал, потом спросил:

— Слушай, Славыч... когда ты говорил о своих снах, о Серебряном Кристалле, то всё время съезжал на Киру. Почему?

Мирослав поморщился, как от зубной боли. Похоже, придётся раскрыть другу и эту болезненную тему.

— Дело в том, что я... в общем, я безнадёжно влюбился.

— Не понял... в кого именно? В девушку из снов?

— Нет. В Киру.

Димка решил, что ослышался, и переспросил:

— В Киру? Это что сейчас было — прикол какой-то?

Мирослав покачал головой.

— Нет, я серьёзен, как никогда. И несмотря на пиво, я не настолько пьян, чтобы перестать понимать, что говорю...

— Славыч, а не напомнить ли тебе твой возраст и возраст Киры? Может, всё-таки твоё пиво оказалось просроченным, и днём ты всё позабудешь...

— Нет, не забуду! — Мирослав стукнул себя кулаком по колену, — нечего смотреть на меня как на прокажённого... я действительно в неё влюбился, я хочу дождаться, пока она подрастёт до шестнадцати... или старше, хочу открыть ей свои чувства... я что, хочу чего-то невозможного? Или несу горячку?

— Нет, я всё понял, но разница в восемь лет... и у Киры к тому же есть парень. А у тебя — Стешка. Ей-то ты как всё объяснишь?

— Да, это действительно проблема, — сказал Мирослав, — она не заслуживает того, чтобы с ней обходились так подло. Я ведь надеюсь в следующем году сделать ей предложение... уверен, что она будет хорошей женой и матерью, но... Кира выгнала её из меня. Я думаю только о ней. Я согласен ждать, сколько нужно, пока она не достигнет возраста, в котором наши отношения, если только они возможны, перестанут казаться странными...

— Про Листикова не забыл? — напомнил Димка, — он, насколько я понял, тоже крепкий орешек. Во время бойни в Видном кинулся не прятаться, а спасать Киру и Райку. А тебя Кира знает только как парня, который время от времени называет её пломбирчиком... ну, ещё ты этих двоих с "девятки" разогнал...

— Мы разогнали, — поправил Мирослав.

— Пусть так. Но "спасибо" она сказала тебе. Мне кажется, Листиков своего не упустит. И просто так не уйдёт.

— Не знаю... -Мирослав схватился за голову, — не знаю, я ничего не знаю...

Немного успокоившись, он сказал:

— Когда ты насвистывал мелодию... ту, что услыхал от Киры, я решил, что ты тоже каким-то образом завязан в этой истории.

— Но при чём тут эта мелодия?

— До вчерашнего дня я был уверен, что я — единственный человек в мире, который слышал её. Моя полуночная незнакомка держит в руках медальон, и эта вещь играет... музыка доносится из неё, понимаешь?

— Да... но не могла же Кира подсмотреть твой сон?

— А если могла? Мало того, может, она — участница этого сна? Может, именно её я вижу? И в моём сне я пребываю в уверенности, что знаю эту незнакомую девушку много лет... веришь ли, у меня во время этих снов появляется такое ощущение, словно до потери памяти в восьмилетнем возрасте я был каким-то другим человеком. Не тем Мирославом Кратовым, которого я и все вокруг привыкли видеть таким, какой я есть, и даже не простым мальчишкой, каких тысячи и у которых легко предсказуемая биография, а совершенно иной личностью... с иной биографией...

— Ну... — Димка задумался.

Мирослав усмехнулся.

— Может, это всё-таки шизофрения?

— Нет, — сказал наконец Димка, — наличие у тебя "Панциря" свидетельствует в пользу того, что твои предположения и чувства не лишены оснований. А что касается мелодии из медальона... в общем, слушай сюда. Я тут недавно на Братеево-ру видел объявление под ником "Линза". Кто-то нашёл потерянный медальон в сквере у двести десятой поликлиники. Этот тип говорит, что владелец побрякушки получит свою вещь назад лишь в том случае, если сумеет сказать — что видно в окуляре под крышкой...

Перед глазами у Мирослава всплыла картина — из-под полы Кириной ветровки выпадает золотистая коробочка... и надо же было так опростоволоситься — не посмотреть, что лежит внутри!

— Это Кира вывесила объявление, — сказал он и описал другу встречу с девушкой в упомянутом выше сквере.

— И ты точно уверен, что это она обронила коробочку?

— Ну не могло же мне это приглючиться. Я догнал Киру и отдал ей потерянное...

— Странно... зачем тогда она публикует это объявление, если вещь её? Интересно, что там в окуляре... ты не знаешь?

— Не знаю, — что-то ещё медленно проступало в памяти Мирослава, — в тот день случилось ещё кое-что. Незадолго перед тем, как потерять коробочку, она спросила меня — не было ли в моей жизни малоприятной истории, связанной с поездом, ехавшим из Тюмени в Москву.

— И что ты ей сказал?

— Сказал, что ничего такого не было.

Димка поглядел через узенькое зарешеченное окошко на предрассветную зарю.

— Я думаю, это дело рук Листикова, — сказал он наконец.

— Листикова?

— Он многое знает. Может, у него и в самом деле дар. И я уверен, что она спрашивала его о тебе. Знать бы, что ещё он ей сказал... не исключено, что она что-то знает о твоих делах. Кроме того, она ведь всё-таки девчонка... а девчонки любят языками чесать. Это надо учитывать. Другое дело, если Кира — панцироносица. И эта компания — Эмка, Стешка, Надя и Раяна... подумай сам. Они каким-то образом выходят на монстров — в парке, в Стешкином доме, в Видном, в Печатниках. Может, Листиков в их команде за ясновидящего? И он всякий раз выводит их на цель?

— Что, и он — панцироносец?

— Не знаю... в общем, Славыч, тебе нужно оставить всё как есть. Пусть дела развиваются своим путём. Они кромсают всяких клонов, или зомби, или кто они там... а ты следи за тем, чтобы их дела проходили гладко. Исправляй их ошибки, если таковые возникнут. И главное, не суетись, иначе так напортачишь, что потом и костей не соберёшь. Очень плохо то, что твоя загадочная незнакомка ни разу не сказала — что такое Серебряный Кристалл и каковы его свойства.

— Если я должен его найти, то где искать?

— Может, он у панцироносиц. А может, он лежит в том самом медальоне... но смотри, не вздумай требовать его у них и тем более отбирать! Их лидер ведь спрашивал тебя, зачем ты ищешь Серебряный Кристалл, так?

— Так...

— Отлично. Ты не должен даже пальцем трогать медальон, потому что они сразу поймут, кто его взял, и ты будешь для них целью номер один. Вообще забудь о нём. Может, когда вы найдёте общий язык, они сами тебе всё расскажут и покажут...

Мирослав рассказал и о данной Листиковым записке относительно Кириного балкона и точного времени с датой, когда, если верить этому всезнайке, на балконе можно будет что-то увидеть...

— Вот и отправляйся туда, — ответил программист, — может, там и вправду произойдёт нечто грандиозное...

— Димон, — голос Мирослава стал жёстким, — я тебе всецело доверяю. Ты никогда меня не подводил. Ты представляешь, какой груз я взвалил на тебя, рассказав обо всём? Я знаю, ты будешь молчать, что бы там ни случилось. Хочется надеяться, что никто никогда не задаст тебе лишних вопросов, но...

Димка попытался что-то сказать, но Мирослав опередил его:

— И, пожалуйста... не надо никаких обещаний и клятв. Тот, кто захочет — всё равно узнает. Есть сыворотки правды — один укол, и проснувшись утром, ты даже не вспомнишь о содеянном. Ещё говорят, что за людьми внимательно следят миллионы глаз — и добрых, и злых... что нет ничего тайного, что не стало бы со временем явным...

— Тогда не говори мне больше ничего. Хотя... если людям что-то грозит, я бы не хотел оставаться в стороне.

— Ты и не останешься. Если противник переиграет нас, то никто уже не сможет отсидеться.

Димка встал и после некоторого раздумья сказал:

— Этот зверинец из клювоносцев... с чем бы вы ни столкнулись, я верю в вашу победу.

— А нам некуда деваться, — с ноткой грусти в голосе заметил Мирослав, — у нас Москва позади.

Немного помолчав, он добавил:

— Всё-таки мне бы хотелось заглянуть в мою пропавшую память. Там должны быть ответы на интересующие меня вопросы.

— Либо ты найдёшь Серебряный Кристалл и всё то, о чём говорила полуночница, сбудется, или... — Димка ткнул пальцем в потолок, — придёт тот, кто дал тебе и панцироносицам ваше оружие. А теперь пошли спать...

Два друга вышли из гаража и направились к дому.