Вчера умрет твоя любовь (гет)

Лондон 1 июля 1944 года встретил Айрис духотой и шумом. Многие дома лежали в руинах, и люди — что взрослые, что дети — активно растаскивали завалы. Часть уцелевших зданий зияла черными провалами окон, в остальных стекла были заклеены крест-накрест белыми полосами бумаги. Тяжелый воздух, казалось, был пропитан тягостным ожиданием, закостенелым страхом и отчаянной надеждой.

Это было лето, когда на Лондон вновь летела с небес смерть⁽¹⁾

Айрис шла по покореженной брусчатке, стискивая до ломоты в пальцах темную дамскую сумочку, и оглядывалась по сторонам. Если Косой переулок просто угнетал, то Лондон после блицев — давил на нервы, надвигался изуродованным исполином, таращился пустыми глазами-окнами, щерился острыми обломками, дышал каменной пылью и щепками и беззвучно плакал. Он заставлял чувствовать себя беспомощным и ничтожным.

— Давай, налегай! — крикнул мужской голос со стороны. Там группа мужчин разгребала завал — все, что осталось от жилого дома. Айрис заметила под массивными плитами дверцу шкафа, смятую газовую плиту — непривычную, старого образца, чем-то напоминающую ту, что стояла в доме на Гриммо, — и детскую кроватку. Споткнулась о выступающий вверх камень мостовой, больно ударившись пальцами.

Когда этот дом рухнул, в нем ведь не было детей? И людей вообще…

Все лето на Тисовой Айрис собирала информацию о военных годах Англии. Поскольку интересовалась она исключительно маггловской стороной войны, чета Дурслей делала вид, что ничего не замечает, а Дадли даже вызвался помогать — в благодарность за спасение от дементоров. Айрис совершенно не ожидала от него таких порывов, да и обошлась бы она без помощи, но вдвоем искать материалы было быстрее. Не говоря уже о том, что Айрис наконец увидела Дадли в библиотеке. Это зрелище поражало сильнее, чем вид Крэбба и Гойла за книжками.

Да, тогда Айрис забавлялась, беззлобно подкалывала Дадли и думала исключительно о войне в волшебном мире и хоркруксах Волдеморта. Сороковые в книгах и статьях были просто историческими сводками, набором дат и фактов, фотографиями, которые не слишком хорошо откладывались в памяти.

С магической Британией сороковых годов Айрис знакомилась уже в Норе, спасибо Гермионе, потратившей месяц на сбор информации и составление конспектов, где выделила основное. Айрис была безмерно благодарна ей, поскольку после Гермионы огромная бессистемная лавина знаний превратилась в четкие схемы и таблицы, отражающие все различия между сороковыми и девяностыми.

Но это все еще были просто сведения, обезличенные, не вызывающие никаких эмоций, кроме переживаний, как их запомнить и в них не запутаться.

Зато теперь все, что Айрис успела узнать, накладывалось на то, что она видела, и осознание приходило медленно, но неотвратимо. По спине полз озноб, руки холодели вопреки теплу и духоте вокруг.

— Мисс, мисс!

Айрис не сразу поняла, что кричат ей. Обернулась и увидела двух детей — мальчика и девочку, — чумазых, худых, в потрепанной, линялой одежде, кое-где залатанной, множество раз постиранной, но все равно с въевшимися пятнами. Мальчик был чуть младше первачков Хогвартса, девочка — на вид лет шести-восьми.

— Мисс, у вас не найдется лишнего купона? Или… поесть чего? — мальчик чуть стушевался, но выпятил подбородок с вызовом, а девочка спряталась за тощим мальчишеским плечом и смотрела из-за него как сова, не моргая, внимательно.

— Купона? — растерялась Айрис, не сразу вспомнив, что продукты в военные годы выдавалась по продовольственным книжкам с купонами. — Н-нет, простите, ребята. У меня нет с собой карточек. И еды…

Она развела руками, показывая, что с собой у нее только маленькая сумочка.

— А шиллинга или нескольких пенни? — продолжил спрашивать мальчишка. — Мы бы с сестрой купили буханку на двоих у булочника за углом.

Пенни? Айрис опять на секунду смешалась: все маггловские деньги остались у Гермионы. И не потому, что были Айрис не нужны.

«Вот возьми пенс и посмотри на чеканку, — хмуро бросила Гермиона, когда и Айрис, и Рон решили поспорить, что маггловские монеты стоит взять тоже. — Даты видишь? Как будешь объяснять, что монета отчеканена в девяносто втором? Я уж не говорю о том, что до семьдесят первого года десятичной системы в денежных единицах не существовало и номиналы с современными не совпадали».

— Простите, денег тоже нет, — неловко повторила Айрис. Хотя она не врала, отказывать худым и явно голодным детям оказалось невероятно сложно.

— Врешь же, — вдруг сплюнул мальчишка, а его лицо скривилось от неприязни. — Глянь, какая чистенькая, в новой одежке. Небось нужды не знаешь, а пенни пожалела!

Айрис нахмурилась. Обвинения неприятно царапнули внутри, но она запретила себе обижаться на мальчишку. Не от хорошей жизни он так вел себя.

— Простите, — в третий раз повторила она и отступила на шаг.

— Ага, толку от твоих извинений, — злобно в спину выдохнул мальчишка. — Хорошо жить, когда мамочка с папочкой накормить и одеть могут!

Айрис окаменела.

— Я сирота, — холодно перебила она, и мальчишка запнулся, словно подавился воздухом. — И я действительно ничем вам помочь не могу.

А желание заглянуть в булочную за углом и конфундусом заполучить несчастную буханку Айрис задавила в зародыше. Воровство оставалось воровством даже в благих целях.

Развернувшись, она быстро зашагала прочь, пока в нее снова не прилетело какое-нибудь обвинение. Внутри все кипело от несправедливости. Нужды она не знала, родители ее кормили и одевали…

Пыша эмоциями, она пролетела почти квартал, а затем ее шаг вновь замедлился. Зря она так. Дети, конечно, были неправы, но… Сложно быть справедливым, когда сам видишь противоположное. Айрис тоже не сдержалась, вспыхнула как спичка, а она вроде как была старше и умнее.

Стало стыдно за собственную несдержанность. По детям же видно было: уличные, бродяжки. Если родители у них и были, то только физически. Айрис маленькой тоже завидовала всем, у кого были любящие мама и папа, даже Дадли завидовала поначалу. И она не любила Дурслей и в детстве мечтала, чтобы ее у них забрали, реже — хотела сбежать из дома. Но она хотя бы всегда была одета, обута и почти всегда — сыта. Сейчас же она на миг представила себя на месте этих детей… Ей потребовалось бы много мужества, чтобы вот так останавливать на улице прилично одетых людей и просить у них хоть немного еды. И отказы били бы наотмашь.

В своем времени она редко встречала бездомных, в основном до Хогвартса. Тетя Петуния при виде них морщила нос и стремительно обходила по широкой дуге, таща за собой Дадли и Айрис. Для тети они все были пропащими душами, алкоголиками, наркоманами, тунеядцами, которые вместо честного труда предпочли побираться, досаждая приличным, нормальным людям.

Айрис всегда оглядывалась, смотрела в их грязные лица и думала, что ее родители были такими же — она же не знала в те дни правды. Думала, что если уйдет от Дурслей, ей придется жить с другими бездомными. Непременно почему-то под мостом. Эти люди пугали, пока однажды она не отдала одному из попрошаек в Лондоне свою булку: слишком уж голодные были у него глаза. Улыбка, которой он наградил Айрис, была самой доброй из всех, что она получала в жизни.

Наверное, и ее родители были такими же добрыми, подумала тогда Айрис. А еще решила, что лучше жить под мостом с добрыми бездомными, чем в чулане под лестницей у Дурслей.

Айрис чуть усмехнулась своим воспоминаниям — надо же, что всколыхнулось в памяти. Это же было так давно, она тогда только в школу ходить начинала…

Котел из эмоций остыл окончательно, и Айрис остановилась. Она же была волшебницей, может, она могла что-то сделать для тех детей? Починить одежду или другие вещи, например? Где-то же они жили. Или как-то договориться с булочником, обменять буханку на… что-нибудь.

Но вернуться не получилось. Айрис поняла, что представления не имеет, где находится и как вернуться обратно.

Район оказался чуть более густонаселенным или просто казался таковым: на улицах людей стало больше. И они смотрели на Айрис как Дадли — на конфеты.

Гермиона сделала все, чтобы Айрис не слишком отличалась от «местных» жителей, но разница все равно бросалась в глаза. Война истощала ресурсы, и это прослеживалось во всем, вплоть до моды. Дешевые ткани, дешевые красители, отсутствие денег на новые вещи. Да уж, какие деньги, одежда тоже по купонам выдавалась, как продукты. Айрис в свои худшие времена, когда тетя Петуния одевала ее в ужасные тряпки из Second Hand, выглядела лучше окружавших ее лондонцев. Осунувшиеся, беспокойные лица, усталый, измученный вид. Айрис в наколдованном по газетам платье, новом, опрятном, смотрелась как… ну да, как Малфой среди Уизли. Признать это пришлось со вздохом. Неудивительно, что те дети так обозлились, Айрис слишком выделялась, слишком благополучной казалась.

А ведь ради того, чтобы слиться с сороковыми, стать их частью, Айрис и затеяла эту прогулку. Ничто не мешало сразу аппарировать к «Дырявому котлу», но первые минуты после переноса вышибли из Айрис дух. Лондон был таким… непривычным. Мрачным. Гнетущим. Иным. Айрис на его фоне тоже была иной.

И это было плохо. Последнее, что ей сейчас требовалось, — это одной своей внешностью, поведением дать магам знать, что она из другого времени.

Айрис незаметно вытащила палочку и чарами попробовала придать своей одежде более поношенный вид. Вроде получилось: на следующей улице внимания на нее обращали гораздо меньше.

Скоро начали гудеть ноги — с непривычки, от долгой ходьбы и неудобных туфель на каблуках. Но Айрис все шла и шла по выложенной брусчаткой пыльной дороге, смотря то на низкое сизое небо, то на здания вокруг, то на людей, и пыталась свыкнуться с мыслью, что это ее время и ее дом. Что она не знает, что такое компьютер или игровая приставка, никогда не носила джинсы и кроссовки, не слышала Beatles или Rolling Stones. Она шла, сравнивая, впитывая, запоминая.

Подгоняемые ветром по мостовой листы газет, заколоченные двери магазинов, люди, ждущие атаки врага, тревога и какое-то живое отчаяние, разлитые по улицам, — все это было так знакомо. Совсем недавно Айрис видела все это в Косом переулке. Но ощущения от Лондона были другими. И глядя на масштаб разрухи, на случайных прохожих, Айрис начинала понимать, какой мелочью были проблемы ее времени.

Сколько людей было в Ордене Феникса? Десять, двадцать? Одна фотография, однажды показанная ей Муди, — вот и все. Сколько было Пожирателей у Волдеморта? Их война походила на стычку уличной банды и полицейских, в которой под раздачу попали несколько десятков семей гражданских.

Айрис горько усмехнулась, вспоминая, каким глобальным ей казался размах начавшейся второй магической войны в Англии. Естественно, ведь она была в самом центре событий, ведь погибали дорогие ей люди. Но идя по полуразрушенному Ист-Энду, она сознавала, какими наивными были ее представления о войне и военных действиях, о горе и лишениях.

Она вдыхала спертый воздух с отчетливым вкусом металла и штукатурки, пыли и тухлой воды, рассматривала обугленные скелеты домов, обломки стен на мостовых, что еще не убрали после последней бомбежки, и думала. Думала о том, как мало на самом деле магов в Британии, как странно, что при всей своей малочисленности они не смогли скрыться от Волдеморта, и как глупо было идти с Темным Лордом в лобовой конфликт.

В глубине сознания ворочалось что-то тяжелое и страшное, что-то, к чему Айрис подошла вплотную, но еще не осознала. Мысль, которую никак не получалось поймать за хвост, которая никак не хотела оформляться в простые и четкие слова и существовала только в форме эмоций. Айрис поежилась, но позволила этим необычным эмоциям себя захлестнуть.

— Нужна помощь, мисс? — рядом остановился пробегавший мимо паренек.

— Нет, спасибо, все в порядке, — тепло улыбнулась ему Айрис, поняв, что уже с минуту стоит на одном месте и смотрит куда-то за облака.

К ней, наконец, в полной мере пришло понимание, что сорок четвертый год — это не только молодой Волдеморт в начале своего пути.

Из этого времени она вынесет нечто несоизмеримо большее, чем знание о хоркруксах.

В магический квартал Айрис аппарировала спустя пару часов, когда первые впечатления от знакомства с новым временем, от осознания его реалий, улеглись. После увиденного за день ее не покидала уверенность, что теперь вездесущие кошмары, в которых умирали близкие ей люди, сменятся на видения обгоревших остовов домов и худых детей, играющих в пыли дорог и со страхом смотрящих в небо.

Перед неприметным входом в бар Айрис долго собиралась с мыслями и силами, а потом резко толкнула дверь в волшебный мир.

«Дырявый котел» сорок четвертого года выглядел, как ни странно, чище и респектабельней того, что был в родном времени. За стойкой вместо привычного улыбчивого бармена Тома стоял высокий и серьезный мужчина, больше похожий на чопорных дворецких из любимых тетей Петунией мелодрам. Но звали его, если Айрис правильно помнила, тоже Томом.

Посетителей было не слишком много. Кто-то окинул Айрис безразличным взглядом и вернулся к своим делам, кто-то даже не посмотрел в ее сторону. Том тоже не проявил никакого интереса — видимо, это было профессиональным, как и невозмутимое выражение лица.

Даже снятая на неделю комната и полное невежество в расценках не вызвали ни одного вопроса. Хозяин забрал деньги — как хорошо, что гоблины не ставили на них дат чеканки, только клеймо Гринготтса! — молча вручил Айрис ключ с биркой «одиннадцать» и вернулся к расстановке стаканов на стойке. Айрис также молча благодарно кивнула и на негнущихся от волнения ногах поднялась в свою комнату. И лишь открыв дверь и осмотревшись, она поняла, что идти сюда не было никакого смысла.

В бессилии рухнув на кровать, натужно скрипнувшую под весом тела, Айрис вытянула гудящие ноги, закрыла глаза и попыталась унять заходящееся в бешеном ритме сердце. Ей было страшно. Страшно оказаться одной в неродном времени, страшно от ответственности, тяжким грузом висящей на плечах, страшно от предстоящей встречи с молодым Темным Лордом, страшно не справиться с поставленными задачами и погубить невинных людей.

Ей на секунду представилось, как на нее, маленькую и беспомощную, неотвратимо надвигается огромная темная лавина, но она тут же прогнала образ из головы. Справится, обязательно справится.

Запретив себе думать о собственном неясном будущем, Айрис сосредоточилась на насущных проблемах. Ей нужны были писчие принадлежности, подписка на «Ежедневный Пророк» и арендованная сова.

Подписку пришлось отложить — не на Айрис же Поттер ее оформлять, — зато с остальным проблем не возникло. Пергамент, перо, чернила и рыжую сипуху предоставил бармен Том, стоило только заикнуться о необходимости отправки письма.

Письмо Альбусу Дамблдору придумывалось в три головы и писалось в шесть рук. Основная ответственность в составлении обращения лежала на Гермионе, Айрис ее лишь поправляла — из них троих с директором общалась все же именно она, и именно ей был в большей степени известен характер старого волшебника, — а Рон просто принимал участие в мозговом штурме, периодически подавая здравые идеи. Спустя полтора часа споров и восемь сожженных свитков пергамента письмо было составлено и торжественно вручено Айрис. Все, что ей оставалось — это переписать его в новом времени и отправить адресату.

Пергамент и чернила были связаны волшебством, и едва Айрис поставила последнюю точку и запечатала конверт для отправки, как на нем проявился текущий адрес Дамблдора. Как и предполагалось, это был Хогвартс.

Арендованная сова унесла письмо, и теперь Айрис оставалось только ждать и надеяться, что профессор поверит ей и поможет.

Альбус Дамблдор появился в «Дырявом Котле» на следующее утро. Вошел со стороны Косого переулка, вежливо кивнул бармену. Рука Айрис дрогнула, и жасминовый чай пролился на столешницу.

Долговязый, худой, непривычно рыжий, борода не отросла до знакомой длины, но уже была по грудь. Слишком молодой и энергичный, но такой… такой… Дамблдоровский! В синей, как ночное небо, мантии, расшитой звездами, с очками-половинками на кривоватом носу.

Живой.

В глазах защипало, и Айрис поспешно заморгала, чтобы не разреветься. Вскочила, забыв про чай, поспешила навстречу.

Альбус Дамблдор развернулся к ней и вдруг замер в отчетливом изумлении. Айрис замедлила шаг и неловко улыбнулась. Наверное, профессор считал, что она будет постарше. Смешно же: семнадцатилетняя девочка решила остановить войну и спасти сотни, если не тысячи жизней.

— Здравствуйте, профессор. Я вас ждала.

— Добрый день, — Дамблдор сделал короткую паузу, словно хотел назвать имя — он всегда обращался по имени, «здравствуй, Айрис», «тебе есть, что рассказать мне, Айрис?», — или услышать его. Не услышал.

Айрис потупилась. Взгляд у Дамблдора был пронзительный, он всматривался в нее и ждал чего-то определенного. Но вот чего? Заминка обещала затянуться.

— Вы не против, если мы поговорим наверху? — Айрис, испытывая странное стеснение, махнула рукой в сторону лестницы.

— Безусловно не против.

Айрис пошла вперед, едва не спотыкаясь. Ноги налились свинцом, колени гнулись с трудом. Деревянные ступени скрипели пуще обычного, или так казалось из-за нервов? Она пыталась вытереть о ткань платья влажные ладони, успокоиться, но не могла удержаться и не оборачиваться то и дело через плечо, чтобы убедиться: Дамблдор тут, идет следом. Обманчиво расслабленный. Живой.

В номере профессор вежливо осмотрелся — будто было что осматривать, четыре пустых стены и пять старых предметов мебели, — сел в единственное кресло и принялся с нескрываемым интересом наблюдать, как Айрис навешивает на помещение все доступные ей заглушки. С каждым новым взмахом палочки брови Дамблдора поднимались все выше, а взгляд становился все более острым. Арсенал Айрис был очень богат.

Наконец она удовлетворилась своей работой и села на краешек кровати напротив профессора. Сердце колотилось как бешеное, а на лицо так и лезла глупая улыбка. Живой.

— Итак, юная леди, вы отправили мне очень любопытное письмо, — начал Дамблдор.

— Профессор Дамблдор, хотя я об этом уже писала, я должна еще раз спросить: как много вы знаете о tempus viator? — Айрис в волнении сжала руки на коленях в кулаки. От ответа зависело, поверит ли ей директор.

— Полагаю, что достаточно, чтобы предположить, что вы путешественница во времени.

И из Айрис точно вышел весь воздух. Она расслабилась, чувствуя, как впервые за прошедшие дни ее буквально затапливает облегчение. Дамблдор был ее единственной возможностью без проблем адаптироваться в этом времени, поступить в Хогвартс и не привлечь к себе лишнего внимания. Он был единственным человеком, кому она могла доверять.

— Я правильно понял, что это ваше первое осознанное путешествие? — дождавшись сбивчивого «да», Дамблдор кивнул каким-то своим мыслям и продолжил: — Что ж, это многое объясняет. Однако в таком случае я должен предупредить вас о вероятной опасности изменения истории.

— Я знаю, сэр. В том времени, из которого я пришла, вы, так сказать, были в курсе моего… путешествия, поэтому я… поэтому мои действия сейчас направлены на замыкание временной петли.

— Похвальная сознательность, — одобрил Дамблдор, продолжая цепко рассматривать Айрис. От пристального разглядывания ей уже начало казаться, что с ее внешностью что-то не так. Промахнулась с прической? Переусердствовала с чертами лица, и они вышли неестественными? Или вообще трансфигурация сползла?

А ведь Айрис провела у зеркала рекордное для себя количество времени, старательно накладывая чары. Исчез шрам, выпрямились и уложились волосы, миндалевидные глаза больше не прятались за стеклами очков, а линзы не только исправили зрение, но и изменили цвет радужки с бутылочно-зеленого до яркого изумрудного.

Айрис сама едва узнавала себя. Пожалуй, она изменилась даже сильнее, чем Гермиона на Святочном балу на их четвертом курсе. Обычная, ничем не примечательная студентка, озабоченная больше войной с Волдемортом, чем своей внешностью, исчезла, уступив место неуютно яркой особе, во многом повторяющей образы Греты Гарбо или Марлен Дитрих — просто потому, что нужно было выглядеть соответственно сороковым, а других приличных образцов женского облика Гермиона не успела найти.

Такой фасад к тому же нужно было уметь держать, и от этого становилось еще неуютнее. Но окружающие не замечали странностей. Не смотрели на Айрис так, как Дамблдор. Впрочем, другие и не были профессорами трансфигурации, которые видели любую оплошность в чарах.

— Прошу меня простить, — Дамблдор вдруг легко улыбнулся, поняв волнения Айрис. — Для меня это очень неожиданная встреча, — профессор покачал головой и перевел тему: — И как же теперь вас зовут?

Ох. Вот и начались первые трудности. Но… Ей показалось, или в голосе Дамблдора зазвучало веселье? Или это было лукавство? Да нет, вряд ли, в текущей ситуации не было ничего, что могло развеселить.

— Никак, — честно призналась Айрис и чуть приподняла плечи, словно хотела в них спрятаться. — Извините. Мне нужно прожить в этом времени какое-то время, и я не знаю, как лучше назвать себя, чтобы никто не заподозрил, что имя ненастоящее. Я надеялась, что смогу попросить о помощи вас.

Дамблдор задумался на несколько секунд.

— Вполне осуществимая просьба. Внешность, я полагаю, тоже ненастоящая?

— Трансфигурация, — призналась Айрис.

— Прекрасная работа, — похвалил Дамблдор, поставив одобрением в тупик. Если все прекрасно, почему ее так рассматривали? — И вы абсолютно уверены, что этого достаточно?

— Сомневаюсь, что меня хоть кто-то узнает, — хмыкнула Айрис. В конце концов, от нее настоящей остались только фигура, разрез глаз да цвет кожи и волос. Ну, и голос. Сомнительные приметы, если учесть, что тело пряталось за мантиями, глаза в родном времени — за очками, бледнокожих брюнеток вокруг было пруд пруди, а голос… Да кто его будет помнить спустя пятьдесят лет?

Профессор кивнул, сочтя ее уверенность веской.

— С какой же целью вы прибыли в прошлое, пока безымянная мисс?

Нет, не показалось. Дамблдора что-то определенно забавляло. Сторонний наблюдатель, может, еще бы посомневался, но Айрис провела с профессором наедине немало времени и научилась различать оттенки его настроений по легким интонациям и блеску глаз.

А если перед ней вообще не Альбус Дамблдор? Айрис, конечно, не знала, как можно под Оборотным изобразить профессора настолько ловко и точно, но ведь Крауч-младший справился, изображая Муди! Да так, что сам Дамблдор ничего не заподозрил, а ведь он знал Муди весьма близко.

Вчерашнее письмо могли перехватить. Сейчас ведь шла война с Гриндевальдом, за Дамблдором наверняка следили. Айрис же написала все достаточно открыто, чтобы вызвать и вопросы, и опасения.

Как она могла так расслабиться? Забыть о проверке корреспонденции? С пятого курса и репрессий Амбридж, когда вскрывались все посылки, а Хедвиг летала с мятыми крыльями, прошел всего лишь год. Коротка же у Айрис оказалась память.

Радость прошла моментально. Айрис напряглась, даже выпрямилась.

— Какое у вас любимое варенье?

Брови Дамблдора взлетели вверх — знакомое-знакомое удивление. Неужели мимику тоже можно подделать?

Секунда, и удивление сменилось пониманием, таким осязаемым, что у Айрис перехватило дыхание. Искорки веселья во взгляде Дамблдора погасли, лицо приняло серьезное, собранное выражение. Даже немного печальное.

— Малиновое.

Ком недоверия в груди распустился, но повисшая тишина окрасилась тягостью. В грязные окна номера заглянуло солнце, и в его лучах стали отчетливо кружащиеся в воздухе пылинки. Пространство наполнилось кисельной вязкостью, что осела на языке неприятной горчинкой.

Альбус Дамблдор откинулся на спинку кресла и соединил пальцы в пирамидку. Он часто так делал во время серьезных разговоров, вдруг вспомнила Айрис и поразилась, как раньше она не замечала таких мелких, но важных жестов, рассказывающих о человеке лучше всяких слов. Откуда вообще пришла мысль про Оборотное?

— Мне нужно кое-что узнать в этом времени, сэр, — Айрис тряхнула головой и ответила на вопрос Дамблдора, словно и не влезла в диалог с внезапной проверкой. — Кое-что очень важное.

— И польза от этой информации превышает риск, неизменно сопряженный с путешествиями во времени?

— Определенно, сэр. Речь идет о жизнях многих людей.

Дамблдор пронзительно посмотрел на нее, едва сдерживаясь, чтобы не начать задавать вопросы. По его лицу Айрис увидела всю внутреннюю борьбу, а потом он будто расслабился, придя к какому-то решению.

— Какого рода помощь вам необходима, помимо поиска имени? Не могу сказать, что всецело в вашем распоряжении, но я готов оказать вам поддержку, — Дамблдор улыбнулся, и Айрис затопила радость. Теперь она была полностью уверена: что бы ее ни ждало в этом времени, в конечном итоге все будет хорошо.

Когда Дамблдор нарек Айрис Аристой Суон, она только кивнула, словно подсознательно ожидала этого. Имя не могло взяться из ниоткуда, у его появления должны были быть причины. Но вот о них профессор умолчал.

Айрис хотела спросить, но так и не решилась. Сперва Дамблдор предложил ей представиться его дальней родственницей и пообещал подтвердить ее легенду, снимая таким образом подозрения, неизбежно возникшие бы при появлении неизвестно откуда взявшейся взрослой студентки. А потом Айрис вспомнила кучу сплетен, которые на нее вывалила тетушка Мюриэль на свадьбе Билла и Флер, и просто не смогла заставить себя влезть в настолько личное.

Родственница — значит, родственница. Возможно, у Дамблдора действительно в дальней родне кто-то носил фамилию Суон. Но если профессор не стал рассказывать о своей семье, значит, происхождение имени было не так уж важно.

Внутренний голос ехидно напомнил, что о снитче, делюминаторе и томике сказок Дамблдор тоже не стал рассказывать, хотя они уж точно не попадали в категорию «не так уж важно». Да что там, Айрис до сих пор чувствовала себя преданной из-за того, что профессор так и не рассказал, что тоже жил в Годриковой Лощине, как и Поттеры.

Но язык как отнялся. Айрис шестым чувством ощущала, что спроси она «почему» — и получит в ответ ворох вранья.

— А ваш брат, сэр? — спохватилась она, подумав об Аберфорте. Если верить сплетням от Мюриэль, отношения между братьями были напряженными. И нет, Айрис не хотела верить, но сплетни лезли в голову сами собой. — Он ничего не будет иметь против… эм… внезапно объявившейся дальней родственницы?

— О, боюсь, скверный характер Аберфорта столь широко известен, что к нему побоятся приставать с подобными расспросами, — подмигнул Дамблдор, вызвав у Айрис робкую улыбку.

Разговор как будто снял замок с самых бесполезных воспоминаний. Айрис припомнила, что однажды вокруг Аберфорта вспыхнул скандал, и газеты долго смаковали новость, что младший брат блистательного Альбуса Дамблдора испытывает непростительные на козлах. Газетам Айрис после событий пятого курса уже не доверяла, но голос тетушки Рона все еще звенел в ушах.

Решение вопроса с поступлением Айрис в Хогвартс Дамблдор также взял на себя. Вечером того же дня он прислал ей письмо, в котором сообщил, что экзамены уровня С.О.В. Министерство принимает двадцать третьего июля. Эти экзамены устраивали для тех, кто проходил обучение на дому, а также для желающих пересдать тот или иной предмет. В том же письме профессор просил сообщить ему в ответе, какие два предмета Айрис будет сдавать помимо обязательной программы, и обещал предоставить ей необходимые учебники и дополнительную литературу для подготовки.

Тяжело вздохнув, Айрис указала Прорицания и Уход за магическими существами. Ни нумерологию, ни — тем более — руны она не успела бы выучить за три недели. Оставалось еще маггловедение, по которому Айрис наверняка получила бы весьма высокий балл, но она не стала рисковать. Проколоться, перепутав изобретения сороковых и шестидесятых, было бы очень обидно.

Экзамены за шестой курс и, по совместительству, вступительные в Хогвартс директор Диппет назначил на начало августа, после чего Айрис было обещано распределение и зачисление в школу. После этих известий Айрис вздохнула свободнее.

Остаток недели, отпущенной ей в сороковых, она провела за учебниками или гуляя по Косому переулку. Учебники ей предоставил Дамблдор, как и обещал. Он еще дважды появлялся в «Дырявом котле», задерживаясь на чаепитие, во время которого Айрис расспрашивала его о различных событиях, происходящих вокруг, начиная с войны с Гриндевальдом и заканчивая чемпионатом по игре в плюй-камни. Вопросов у нее было много: получив имя, она оставила заявку на подписку на волшебном свитке во «Флориш и Блоттс», и теперь «Ежедневный Пророк» прилетал с совами каждое утро.

Когда не было Дамблдора, Айрис — сперва робко, потом заметно смелее — обсуждала газетные статьи с барменом Томом. Она совершенно не разбиралась в политике, с недоверием относилась ко всякого рода историям, печатающимся в «Пророке», и даже спортивная колонка не вызывала у нее интереса, хотя она и любила квиддич. Но полное незнание нового времени, в котором теперь предстояло жить, вынуждало вникать во все. Научные изыскания, спортивные достижения, светские сплетни, политические интриги — Айрис продиралась через них, стиснув зубы.

К концу недели ее волнения улеглись, а страхи развеялись. Никто ни в чем ее не подозревал, не задавал неловких вопросов. Альбус Дамблдор, воспользовавшись своим положением, сделал в Министерстве в реестре постоянно проживающих на территории магической Британии волшебников запись об Аристе Суон. И поскольку она уже являлась по волшебным законам совершеннолетней, никаких других данных, вроде имен родителей или опекунов, от нее не потребовалось.

А седьмого июля ровно в полдень она ощутила знакомый вихрь магии и вернулась в родное время.

И счастливо улыбнулась, увидев бледного Рона и кусающую от волнения губы Гермиону.

— Как ты? — бросилась та к ней.

— Все хорошо. Не так страшно, как мне казалось. Профессор Дамблдор помог мне, так что скоро у меня экзамены, а потом и зачисление в Хогвартс.

— Жутко, наверное, было видеть живого и молодого Дамблдора? — пробормотал Рон.

Гермиона метнула на него сердитый взгляд.

Айрис поджала губы. Рон проехался по больному.

— Я стараюсь не думать, что в этом времени его нет в живых… Давайте не будем. Лучше скажите, сколько я отсутствовала?

— Секунды две, — мгновенно ответила Гермиона. — Мы даже особо переволноваться не успели. Ты говоришь, у тебя скоро экзамены? Тебе помочь подготовиться? Учебная программа в сороковых наверняка отличается.

Рон закатил глаза: Гермиона оседлала любимого конька. Айрис фыркнула, но отказываться от помощи не стала.

— Когда ты отправляешься назад? — деловито осведомилась Гермиона, роясь в их «передвижной библиотеке».

— Завтра. Буду экономить время как могу.

Одним из законов путешествий во времени для tempus viator оказался запрет на постоянное пребывание в прошлом. Предшественники Айрис опытным путем установили, что на каждые пять полных суток, проведенных вне родного времени, требовалось провести не менее суток в родном. Не то чтобы их внезапно выкидывало обратно или они не могли вернуться, если оставались в прошлом на длительные сроки, нет. Однако с их магией начинало твориться нечто неприятное, что все tempus viator называли увяданием.

Первыми признаками увядания были головные боли, потеря координации движений и умения различать цвета. Из-за последнего явление и получило такое необычное название. Краски мира блекли, выцветали, пока tempus viator не начинали видеть все в черно-белом цвете. Дальше становилось еще хуже, но дальнейших исследований путешественники во времени не проводили. Не смогли.

У каждого tempus viator был свой предел, но в среднем в прошлом без возвращения в родное время они могли провести только месяц. Потом начиналось увядание, которое проходило, стоило вернуться домой.

Формула, которой собиралась воспользоваться Айрис, считалась пограничной и использовалась всеми tempus viator, кто по каким-либо причинам желал провести в прошлом как можно больше времени. Но даже следование ей не давало гарантии, что увядание не настигнет.

— Я вернусь перед экзаменами, — пообещала Айрис друзьям на следующий день и вернулась в «Дырявый котел» сорок четвертого года.

Вторые С.О.В. Айрис сдала намного лучше первых. Непроходной балл она ожидаемо получила только по Прорицаниям, а вот «Превосходно» — сразу по трем предметам, а не только по Защите.

Экзамены за шестой курс принимали уже преподаватели Хогвартса во главе с директором Диппетом. Пятого августа Айрис прибыла в школу, находясь в крайне взволнованном состоянии.

— Ты заявила пять предметов на уровень Ж.А.Б.А., и, надо сказать, меня заинтересовал твой выбор, — заметил Альбус Дамблдор, вышедший ее встречать. — Собираешься стать аврором?

— Это наилучший для меня выбор, сэр, — уклончиво ответила Айрис.

Они прошли сразу в кабинет директора, где уже собрались остальные преподаватели, и Айрис с изумлением поняла, что знает половину из них.

Директора Диппета она помнила из воспоминаний Риддла, которыми тот когда-то поделился с ней. Рядом с директором стоял изрядно помолодевший, но все такой же круглый и похожий на моржа Гораций Слагхорн. Преподавателем Чар оказался профессор Тофти, в родном времени принимавший у Айрис С.О.В., узнать его тоже не составляло труда.

Статная пожилая женщина, живо напомнившая Айрис профессора МакГонагалл строгим и несколько чопорным видом, представилась как профессор Мэррисот. Она преподавала Защиту от Темных Искусств. Айрис припомнила, что на одном из вечеров в Клубе Слизней Слагхорн рассказывал о ней. Она учила еще молодого Дамблдора и ушла из школы в сорок пятом году, а на ее место попросился Риддл, которому отказали из-за его молодости.

Последним представился преподаватель травологии, профессор Бири, и Айрис с удивлением поняла, что и о нем тоже уже слышала. Это он пытался в Хогвартсе поставить одну из сказок Бидля, но постановка закончилась полным провалом.

— Приветствую вас в Хогвартсе, мисс Суон, — доброжелательно улыбнулся директор Диппет и указал на кресло напротив себя. — Мы хотим провести обычный устный опрос, чтобы убедиться, что вы знаете программу шестого курса. Вы готовы?

Айрис уселась и кивнула.

— Да, сэр.

Опрос длился с час, и его результатами остались довольны все присутствующие.

— Превосходные познания в Защите, — похвалила профессор Мэррисот и задала тот же вопрос, что и Дамблдор. — Собираетесь поступать в Аврорат?

— Самая популярная профессия сегодня у молодежи, — покачал головой Слагхорн. — Все рвутся на войну.

Я не рвусь, хотела сказать Айрис, но промолчала. У нее и выбора-то никогда не стояло, все решили давно и за нее.

— Думаю, можно считать, что экзамены за шестой курс мисс Суон сдала? — осведомился Дамблдор у директора и после согласного его кивка снял со шкафа Распределяющую Шляпу. — Пришла пора узнать, какой факультет приобретет новую талантливую студентку.

Айрис сглотнула.

Только не Слизерин, подумала она и нервно фыркнула. Шесть лет прошло, уже взрослый человек, а все равно дрожит перед распределением. Но теперь ее пугал не столько неподходящий факультет — даже если и Слизерин, не беда, не на семь же лет, — сколько реакция самой Шляпы на воспоминания Айрис. Как бы не рассказала всем тут присутствующим, что за Ариста Суон к ним поступает.

Альбус Дамблдор опустил Шляпу на ее голову, и Айрис тут же услышала скрипучий голос:

— Так, и что мы… кхм, — Айрис похолодела. Началось. — Щиты опусти, милочка. Меня, конечно, сами Основатели создали, но я не всемогуща.

Айрис растерянно коснулась ладонью полей шляпы. Не было у нее никаких щитов. Или?..

— Не можешь? Все ясно. Давненько я не встречала никого из мастеров времени. Знаю я, что с тобой делать. Рейвенкло!

Дамблдор ловко сдернул Шляпу с головы ошеломленной Айрис.

Рейвенкло? Серьезно?

Вот уж чего Айрис за собой никогда не замечала, так это особого ума. И — мастера времени? Шляпа что-то знала о tempus viator?

— Рад, что вы присоединились к моему факультету, мисс Суон, — поздравил ее профессор Тофти.

— Я тоже, сэр, — выдавила из себя Айрис, вежливо улыбаясь. Внезапная осведомленность Шляпы напрягала.

К тому же, если Шляпа не смогла прочесть мысли Айрис из-за ментальных щитов, то чем руководствовалась, определяя факультет? И если щиты все же у Айрис были, тогда почему связь между ней и Волдемортом не оборвалась?

— Выглядишь удивленной, — заметил Дамблдор, когда они вместе покинули кабинет директора. — Ты училась на другом факультете, не так ли?

— Да, сэр, — вздохнула Айрис, не видя особого смысла скрывать. — На Гриффиндоре.

— Люди имеют свойство меняться с годами, пусть тебя не удивляет вердикт Шляпы.

Айрис кивнула, обдумывая мысль о ментальных щитах. В голову пришла одна идея.

— Сэр, — Айрис резко остановилась. — Я могу попросить вас применить ко мне легилименцию?

— Разве это не бессмысленно? — внимательно посмотрел на нее профессор.

— Не знаю. У меня… неоднозначная ситуация.

— Есть что-то, что заставляет тебя сомневаться в наличии окклюментивного щита?

Айрис нерешительно кивнула.

— Хорошо, — Дамблдор вытащил свою палочку и наставил ее на Айрис. Она чуть удивленно посмотрела на древко.

Волшебную палочку, которой колдовал Дамблдор в девяностых, Айрис помнила неплохо. Ее древко выглядело старым, было испещрено рунами и имело отчетливый красноватый оттенок.

Палочка, что профессор держал в руках сейчас, была самый обычной, классической, из какого-то светлого дерева.

Непривычно.

Запретив себе сейчас искать отличия между временами, Айрис подняла глаза на лицо Дамблдора. Тот пронзительно смотрел на нее из-под очков-половинок.

— Legilimens!

Айрис внутренне подобралась, готовая к воскрешению не самых приятных воспоминаний прошлого, но ничего не произошло.

Профессор с улыбкой убрал палочку.

— С твоими щитами все в порядке, — озвучил он.

Айрис непроизвольно коснулась шрама, сейчас скрытого чарами. Природа ее связи с Волдемортом до сих пор оставалась для нее загадкой, но, видимо, она была необычайно крепка, раз перед ней пасовала даже такая могущественная материя, как время.

Впрочем, это же Айрис была в сознании Волдеморта, а не наоборот. Возможно ли, что теперь их связь навсегда останется односторонней? Это было бы удачно: узнавать о планах Волдеморта, не рискуя получить очередное насланное видение.

— Интересно, как Шляпа тогда меня распределила? — немного рассеянно поинтересовалась Айрис, проходя мимо Большого зала и подходя к выходу. Может, профессор что-то знает?

— Кто знает, — загадочно улыбнулся Дамблдор, распахивая перед ней тяжелые двери.

На ступенях Айрис обернулась и окинула взглядом замок, подивившись, как причудливо порой складывается будущее. Она была уверена, что больше не вернется в Хогвартс на учебу, но время распорядилось иначе.

И первого сентября она вновь войдет в эти двери обычной студенткой.

На платформу 9¾ Айрис аппарировала очень рано. Алый паровоз уже стоял на платформе в клубах дыма, вызывая теплую ностальгию в груди. Студентов и провожающих почти не было — похоже, многие прибывали прямо перед отправкой, как сама Айрис в прошлом. Она даже попыталась вспомнить, а было ли у нее хоть одно первое сентября, когда она не опаздывала бы на поезд.

Без толчеи и панических выкриков миссис Уизли, без шуток близнецов Уизли и встревоженного уханья Хедвиг было одиноко и некомфортно. Кто-то из мальчиков с младших курсов провез тележку с клеткой, где сидела белая полярная сова, и Айрис опустила голову. Ее Хедвиг к ней уже не вернется никогда.

В горле встал неприятный комок, взгляд заметался по платформе. Виновник всех горестей и боли тоже должен был находиться где-то здесь. Риддл слишком сильно ненавидел приют, слишком жаждал вырваться из маггловского мира, чтобы опаздывать на «Хогвартс-экспресс». Айрис даже показалось, что она увидела его фигуру вдали, и тут же поспешила сесть в поезд в первый попавшийся вагон. Она не чувствовала себя готовой к встрече лицом к лицу.

Айрис вообще плохо понимала, что с ней творится. Почему она, всегда смело и без сомнений бросавшаяся вперед, внезапно начала малодушно избегать встречи с тем, ради кого и пришла в сорок четвертый?

Последние дни были похожи на один бесконечный кошмар: Риддл не шел у нее из головы. Айрис честно пыталась сосредоточиться на предстоящей вылазке в Министерство в родном времени. Кричер нашел-таки ворюгу Флетчера, и тот, порядком запуганный, поведал, что украденный из особняка на Гриммо медальон Слизерина отняла «розовая жаба». Хоркрукс уплыл в мерзкие руки Амбридж, и вытащить его можно было только вместе с новой хозяйкой, вломившись в Отдел магического правопорядка. Да, Айрис пыталась думать о деле, но образ Тома Риддла из дневника так и стоял перед глазами, напоминая о глупых, наивных мыслях и чувствах Айрис-второкурсницы. И сердце вновь и вновь екало, замирало, а потом заходилось в быстром стуке…

Свободных купе было предостаточно. Айрис отчаянно хотелось войти в одно из них, запереться и не высовываться до прибытия в Хогсмид. Но ей предстояло познакомиться с огромным количеством студентов, и было бы лучше, если это произошло по ее сценарию. Хоть какой-то контроль над происходящим.

— Привет, — дружелюбно улыбнулась Айрис, заприметив в одном из купе девушку примерно своего возраста. Девушка была одета в невзрачное маггловское платье, что уже предполагало то, что она не со Слизерина и с ней можно будет общаться свободнее.

— Привет, — растерянно отозвалась она, с откровенным удивлением и любопытством разглядывая Айрис. — Я тебя раньше не видела. Ты с континента?

— Нет. Я не помешаю? — получив приглашающий жест, Айрис устроилась на сидении напротив. — Я обучалась на дому, но теперь у меня больше нет такой возможности, так что седьмой курс буду заканчивать в Хогвартсе. Меня зовут Ариста Суон.

— Эмма Слэттери. И, чтобы не было недоразумений, я магглорожденная, — Эмма напряженно замерла, ожидая реакции.

Верно, волшебница, едущая в школу в мантии, обучавшаяся ранее на дому, должна быть похожа на чистокровную.

— Никаких недоразумений, — успокоила Айрис и, скрепя сердце, добавила: — Мой отец был магглом.

Эмма ощутимо расслабилась и закидала Айрис вопросами. Они очень быстро выяснили, что учатся на одном факультете, но на разных курсах: Слэттери перешла на шестой. Общих точек соприкосновения кроме учебы у них пока не было, поэтому разговор вился вокруг школьных предметов и, как следствие, книг, к которым Эмма питала особенную любовь. Она чем-то неуловимо напоминала Гермиону, и Айрис улыбалась ей все искреннее и теплее.

Они заперли свое купе и пропустили отбытие поезда, увлекшись обсуждением статей Дамблдора: профессор совсем недавно опубликовал свои совместные изыскания с Фламелем. Вернее, обсуждала Эмма, Айрис же старалась хотя бы вникнуть во все, что та говорила, и не упомянуть что-то, что было известно в девяностых, но не здесь и сейчас.

Поездка была столь мирной, что беспокойство начало отступать, и на короткое время показалось, что так оно и будет дальше.

Буря разразилась в обед. Пухленькая волшебница развозила по вагонам сладости, и многие студенты высыпали из своих купе, чтобы что-нибудь купить. Айрис тоже вышла, и Эмма пошла с ней, хотя, как она призналась, у нее не было лишних денег.

Уже возле тележки какой-то верзила, похожий сразу на половину факультета Слизерин из родного времени Айрис, грубо оттолкнул Слэттери, процедив:

— С дороги, грязнокровка.

— Не смей меня так называть, — разъяренной кошкой зашипела та и припечатала: — вырожденец.

— Что ты сказала, маггловское отродье? — верзила выхватил палочку, но Айрис оказалась быстрее, на способном вызывать восхищение автоматизме наслав на него летучемышиный сглаз. Сколько раз она так проклинала слизеринцев в своем времени — не счесть.

Продавщица сладостей ахнула, кто-то крикнул позвать старост. Вокруг сбились студенты, проморгавшие начало конфликта, но впечатленные его продолжением. В поднявшемся гомоне Айрис различала лишь обрывки фраз, сводимые к: «так его!», «что она себе позволяет?!» и «а ты кто?».

— Какого драккла? — из толпы перед Айрис вынырнул какой-то студент в мантии с гербом Слизерина. Он поднял палочку, чтобы то ли расколдовать товарища, то ли проклясть Айрис, но не успел. Палочка Айрис уперлась ему в кадык.

Эмма схватила Айрис за свободную руку, упрашивая успокоиться, хотя это было лишним. Она и так была спокойна, подобные стычки давно перестали лишать ее душевного равновесия.

Но поглощенная привычной атмосферой Айрис забыла о главном.

— Что здесь происходит?

Этот голос, эту интонацию она узнала бы из тысячи. Повисшую следом тишину можно было потрогать руками.

Чужой взгляд, тяжелый, осязаемый, холодным касанием прошелся по шее и спине, вызывая неконтролируемую дрожь. Все внутри заморозилось, и только сердце глухо билось в раз ставшей тесной клетке груди.

Медленно, очень медленно Айрис обернулась, уже зная, кого увидит.

Тома Риддла.

1) .Речь идет о бомбардировке Лондона, начавшейся 13 июня 1944 года. С того дня и до 29 марта 1945 года на Англию было скинуто 7547 самолетов-снарядов, треть из которых пришлась по столице

Вернуться к тексту