Мост в рассвет (джен)

Примечания:

Уххх, как я долго шла к этой части!!!

Сначала только бесцветная ноздреватая муть кружится перед глазами — точно как его сны. Но потом её рассекает молния-трещина. И сквозь неё течёт жизнь, будто смотришь из тёмного чулана в ярко освещённую комнату. Трещина расширяется, расходятся её края. И первым возвращается видение, которое Ярр мельком узрел, упав с ясеня в ледяной дождь. Мост с высоты полёта, железная хватка поперёк живота, собственные дымящиеся пальцы… Следом возникает женщина с серпом в отставленной руке. “Люблю… Прости”. Кто она?

Вспышками осознавая действительность, Ярр ощущает лёд рук Сирин. Хотя должны были нагреться — от его пылающей кожи, от жара Реки…

А ветер подтачивает Печати, выдувает лишнее, как песчинки, укрывшие древнюю мозаику. Сначала видны лишь общие контуры, но невидимый резец снимает стружку за стружкой, и выступают из мутного небытия полузнакомые фигуры.

“Отправляйтесь, проход открыт. Почти все уже там. Из тех, кто помечен Зимним крестом. Наше время в Яви кончилось”.

Где-то он слышал этот женский голос… Нежный и непреклонный одновременно — смотря к кому обращён.

“Но почему мы убегаем, как крысы?! Ещё не всё перешли!”

А вот этот тембр ему хорошо знаком. Только он звучит… моложе?

Непривычно смотреть на говорящих снизу вверх. А они беседуют, словно его здесь нет. И когда он уже решает, что лишь только призрак в чужих воспоминаниях, на плечи опускается её рука. Нет, он здесь, он телесен, он важен…

“Тебе, кажется, уже некого ждать, ты не прошёл своё испытание и остался с Ягиной, ваше высочество, — прохладно замечает собеседнику женский голос. — Хотя уже шёл обратно к невесте с венцом. Удивляюсь, как смог добыть…"

В ответ — горестный стон-рык.

“Помилуй, одно-единственное помутнение, сиюминутная слабость! Будто приворожили. Или Алконост напела в уши, зря я ей внимал… У Ядвиги при всех её неоспоримых достоинствах и смотреть-то не на что. Но я готов дальше искать свою Василиссу, готов биться за неё с кем угодно, хоть с самим Аспидом!”

Ярру удаётся наконец разглядеть говорящего. Про такого бы сказали — добрый молодец. Горят румянцем щёки, по-девичьи пухлеют губы, льняные кудрявые вихры непослушно выбиваются из-под шапки, молодцеватый вид не оставляет сомнений, что он мог бы стать героем чьей-то сказки… Только пояс уже чуть ослаблен, чтобы не давил на небольшой животик. И снизу хорошо виден второй подбородок, пока ещё почти незаметный спереди.

Рука женщины срывается с плеча Ярра, и тут же становится одиноко и страшновато. Хочется её удержать. Но она властно указует воинственному молодцу куда-то. И повеление звучит, как зимний гром.

“Жди её там. Может быть, когда-нибудь… Но точно не в Яви. Если не хочешь пасть в Тень прямо сейчас. Или быть скормленным змеям — не по твоей силе Аспид. А венец теперь моя забота”.

Краем глаза Ярр успевает заметить блеск синих камней, когда будто враз обрюзгший царевич смиренно подаёт ей драгоценную вещь. И тот, кто после стал Городничим, теряет кураж и пятится прочь, исчезая в дымной арке.

А сверху, как градинки, падают её пугающие слова.

“Аспид застал нас врасплох. Хитрость его беспредельна, раз он смог пленить стержень этого мира... Но кто-то помог крылатому змею. Знать бы кто…”

Неизвестно, к кому обращена эта речь. Может, она разговаривает сама с собой?

“Но и нам помогли, нас предупредили! — слегка оживляется она. — Кто бы мог подумать — бедная новопреставленная девочка-трубочистка… Но она выиграла нам немного времени. И Аспиду не досталось главное, нам удалось разделить и спрятать…”

В плавных движениях и правда нет суеты, она собранна и спокойна. Но никто бы не усомнился в её могуществе, им лучится взгляд из-под капюшона, оно прорывается в каждом жесте. Однако в ответ на восхищённые мысли она вздыхает.

“Я бы защитила тебя от кого угодно там. Но я слаба здесь. Даже премудрый дар… Моя власть в Нави, но не там моё место”.

Женщина опускается перед ним на колени, он — в половину её роста. На голове её капюшон, длинные тёмные волосы скрыли лицо. Но шёпот ласков, а лёгкая рука порхает по плечам.

“Часть его силы в тебе, но пока ты забудешь об этом. Нужно спрятать этот дар. Ничего не бойся…”

А он боится. Это совершенно прежде незнакомое чувство вдруг кажется естественным и единственно возможным. Это двойное осознание тогда и сейчас кружит голову. О, он доподлинно узнал тогда, что такое страх!

Он готов расплакаться, как… маленький? Он и есть маленький. И в носу щекочет, и крутит живот от страха — только бы она не уходила. Руки сжимают её за талию, но плакать нельзя.

“А как же ты?” — еле может выговорить он сквозь слёзы, сдавившие горло.

“Я тоже спрячусь, не бойся. — Она вроде бы улыбается. — Так, что никто не причинит мне вреда!”

Он хочет ей верить, с надеждой смотрит в лицо. Он любит, отчаянно любит её! Она — весь его мир. Но явно выражать свою любовь тоже нельзя.

Взрослый Ярр на Мосту накрывает своими ладонями руки Сирин, сжимает, будто это поможет увидеть больше, яснее. Он страстно желает разглядеть лицо женщины из видения прошлого.

“Сирин”, — окликает она, и Ярр тогда и теперь вздрагивает. Но неслышно за её спиной возникает птицедева с обсидиановыми перьями и иссиня-белой кожей. Глаза её блестят чернёным серебром, а губы скорбно сжаты. Птица печали Сирин — это правое крыло.

“Прошу тебя, милый друг, пригляди… И защити в тёмный час, — просит она. — Ни одна из частей не должна оказаться у Аспида, ты понимаешь…”

Птицедева Сирин молчаливо склоняет главу.

Взрослый Ярр помнит, как близка ему была тихая печаль Сирин. Ей одной он поверял свои сомнения и смутные сны. С ней делил запас Мёртвой воды, когда разум начал покидать её. А потом она исчезла ненадолго, а вернувшись, бросилась в Огненную реку. Воспоминание об этом навсегда впечаталось в разум — Ярру тогда показалось, что прерванный полёт начался не с Навьей стороны Моста, будто Сирин стремглав вылетела из Яви и истратила на это остаток воли к жизни. А следом появилась другая Сирин.

Но это всё много лет спустя. А сейчас маленький Ярр видит какого-то человека с козлиной бородкой и заострёнными чертами лица.

“Скорей! Все уже там, как ты и хотела!” — командует он, точно имеет право указывать ей. Ярра он будто не замечает.

“Я точно хотела не этого… — спокойно и печально отвечает она. — Но да, скоро я последую за своим народом, я должна защитить их, перекрыть Мост для Аспида…”

“Ты не была столь щепетильна прежде, — горячится незнакомец. — Когда нарушала устои. Когда подговаривала Ягину охмурить именно этого царевича, чтобы новая Марена — Василисса — не приняла свою судьбу. Когда ты выбрала жить в Яви…”

“Прекрати. Что мы бранимся, как старые супруги… Сейчас нет времени поминать прошлое. Да ты и сам знаешь, что, пойди всё по устоям, не видать царевичу Василиссы, как ушей своих. А тебе — меня”.

Они явно знакомы и давно. И даже довольно близки. По-своему.

Мужчина досадливо вздыхает и вновь торопит:

“Тебе нужно скрыться. Аспид вот-вот нагрянет! Это единственный путь для тебя!”

“Для нас, — серьёзно поправляет она. — Я так хотела, чтобы он прожил жизнь в Яви… Со мной. — Снова этот взмах рукой по волосам, от которого сладкие мурашки разбегаются по плечам. — Но ты не дал нам этого времени, нашёл нас слишком рано, и Большой Кологод закрутился сызнова, — укоряет она, но без злости или досады. — Хитёр, как бес, кухаркин сын! Не чета нынешним царевичам! Кажется, мне ведомо, кем ты станешь, перейдя Мост…” — Есть даже некое лукавство в её голосе, хотя собеседника передёргивает от слов про кухаркина сына…

Маленький Ярр ловит на себе быстрый неприязненный взгляд. Этот незнакомец, а точнее старый знакомец, его не любит. Но на неё он смотрит с искренним обожанием. Близким к жадности.

“Ты и так нарушила миропорядок… Растеряла премудрый дар! И ради кого? Его, — резкий кивок на Ярра, — не должно было быть”.

“Сейчас не время. — В её голосе теперь лёд и металл, которых не было раньше. — Во имя того, что нас связывало. Не миропорядок тебя волнует, тут и дара не надо…”

“Бегите оба”, — поморщившись, нервно машет рукой остролицый.

“Нет. Всё свершится — я сама искуплю свою вину. Прощай. И… спасибо за дружбу. Прости за то, что не смогла составить твоё счастье”.

В её руках возникает сияющая драгоценность, которую она передаёт неприятному типу. И он бережно, благоговейно принимает венец, синие блики пляшут в покрасневших от усталости или слёз глазах. Он будет хранить его долго…

Туман забвения поглощает хитрого, как бес, пока ещё человека с венцом в руках, и она снова поворачивается к маленькому Ярру. Он хочет прижаться к ней, спрятать лицо на животе, вдохнуть родной запах волос… Но она отстраняет его от себя.

“Будь сильным, — шепчет, — если мы свидимся, значит, па́ли Печати. И он или освободился, или…”

В её руке беззвучно и безупречно сияет холодным серебром серп. Только что его не было! Одним аккуратным взмахом она рассекает детский камзольчик, обнажая грудь. Он так хранил его всё детство! Не помня, откуда такой ровный разрез, он всё равно прятал от Ядвиги единственную значащую вещь…

Взрослый Ярр распахивает глаза на Мосту, поражённый внезапным, но теперь единственно возможным — знанием. Ядвига не его мать! Не родная!

Маленький Ярр кричит, отскакивает назад и падает. Хочет прикрыться ручками, но она, как орлица, настигает его и шестью точными росчерками острия рисует на груди — Зимний крест! Взрослый Ярр знает, что это такое. Маленький Ярр с ужасом глядит на багряный след.

“Теперь ты можешь перейти Мост…” — кажется, голос её глуше, и на Зимний крест падает прозрачная капелька.

Она недолго нависает над ним, овевая запахом свежего льда и ветра. Легко поднимается и уже двумя серпами очерчивает в воздухе арку — дальняя стена отодвигается в бесконечность, из арки льются багровые лучи. И прямо по центру, придвинувшись под ноги, — Мост.

Взрослый Ярр ошарашенно взирает на скованную льдом Марену. Видения прошлого окружают его. Венец на голове Сирин ослепительно ярок, так что её глаза кажутся неживыми, блеск камней заливает Мост небесно-голубым.

Маленький Ярр не понимает, зачем нужно уходить и оставлять её. Она сделала ему больно, но он всё равно любит, любит её, она же его…

“Мама!..” — отчаянно вскрикивает он.

Она наконец приподнимает голову. Капюшон падает, тёмные волосы рассыпались по плечам. Он смотрит в ночные глаза Марены.

“Уходи, любовь моя… Ты увидишь меня — там. Я должна запечатать проход в Навь, чтобы Аспиду не было туда пути. Все, кто должен, уже перешли Мост, ты не будешь один…”

Взрослый Ярр смотрел на неё все эти годы — безучастное лицо, сомкнутые веки. Проблеск радости среди ледяного бесчувствия.

Маленький Ярр плачет навзрыд и глотает слёзы. Но смотрит, смотрит ей в лицо, стараясь запомнить цвет её глаз.

Взрослый Ярр не может плакать. Он падает на гроб Марены. Он всегда мечтал узнать, какого цвета её глаза, — такого же, как у него!

Маленький Ярр поворачивается к неизвестности — проход пышет огнём и жаром. Ослушаться он не может — воспитание. Но как же больно… Лучше вообще ничего не чувствовать! Всю недолгую жизнь его учили быть сдержанным, скрывать движения души. И перед долгой — или вечной? — разлукой не лучше ли оставить своё сердце ей? А себе — горстку гнева для того, кто виноват в разлуке… Маленький Ярр знает, что когда-нибудь станет взрослым. Возможно, похожим на отца.

Самый трудный — первый шаг в одиночество без неё. Он хочет оглянуться, но позади уже нет её. Это и не была она — лишь её призрак, воспоминание. Змеится шипастыми щупальцами чернота: сверху, снизу, по бокам… А в центре угасает искристо-синее пламя, собирается в нечто плотное и нерушимое, навсегда похоронившее её. Она повержена и знала, что так будет. Но враг шипит с досадой и злобой, а значит, и он не одержал победу.

Взрослый Ярр хватается за грудь, где под знаком Зимнего креста сквозит дыра от вырванных чувств. Они остались там, рядом с ней…

Маленький Ярр не может её бросить теперь, когда она так беззащитна. Не грозная богиня, разящая серебряным огнём серпов, а закованная в ледяную глыбу просто… мама. И пусть катится к аспиду всё воспитание! Он разворачивается и с криком несётся обратно. И вспыхивают на бегу руки. Ему говорили никогда-никогда так не делать, пока не вырастет, не научится… Не проживёт жизнь. Но сейчас не время вспоминать наставления былых, мирных времён. С боевым кличем Ярр наскакивает на высокую, свитую из сотен змей фигуру его, Аспида… Ярр не чувствует боли, не чувствует страха — только всепоглощающий жаркий гнев.

Но растерянность врага длится лишь миг.

“Ах ты маленький ублюдок!..”

Сам ты змеерукий ублюдок! Шипение боли — звук сладкой мести. Ярр почти забыл, зачем вернулся… А когда вспоминает, то потерянно опускает уже чуть тлеющие обгорелые руки. Её нет здесь! Её нет…

Он суетливо оглядывается, и тут на плечо уверенно ложится небольшая, но твёрдая рука. Он вздрагивает, но это всего лишь Ядвига, верная Ягина его отца, не старая ещё, но суровая. И большой ворон рядом хлопает крыльями.

“Скорее, она уже там! Уходим, пока он не захватил тебя! Или ты хочешь, чтобы её жертва была напрасной?!”

Этот колкий, оценивающий взгляд, напоминание о долге, наставление — самое большее, что он получит от той, что заменила ему мать. Не дожидаясь согласия, его хватают под мышки, и вот он уже в ступе — борта на уровне глаз. У Ядвиги на плече чёрный кот с тлеюще-зелёными глазами. Ступа наискось взмывает через арку, Ярр хочет знать, что́ он оставил позади, но с хлопком закрывается проход. Они с Ядвигой летят над Огненной рекой, над Мостом… Мама и правда там? Маленький Ярр ощущает странную пустоту, почти безразличие в душе, только догорают угольки ярости… Ядвига не говорит ему слов утешения и поддержки. И ветер выдувает из ушей её слова: “Ты всё равно всё забудешь. Печати будут вас хранить от самих себя…”

Взрослый Ярр подносит к лицу подрагивающие костяные руки. Он всем нутром чувствует, как рушится в пронизывающем свете венца Печать забвения. Помнит, как впервые подошёл к хрустальному гробу, с удивлением и невольным восхищением. Но он не узнал ту, что была в нём похоронена. Помнит, как скрутило в первый раз забытыми чувствами. Помнит, как рос в сухой, практичной заботе Ядвиги, сам не зная источника неведомой тоски и тяги к ней — Марене, его матери.

Маленького Ярра больше нет. Есть только он один здесь, на Мосту.

— Мама… — Губы неуверенно произносят сотню лет не звучавшее слово.

В ответ — огненная волна, она шипит, как змея, лижет основание хрустального гроба, лишь пядь не дойдя до стоп Ярра. В ответ — падает в Огненную реку последний осколок Печати забвения. Ярр помнит, словно это было вчера, помнит, помнит, помнит…

Её руки должны были быть холодны как лёд. Она — Хранительница Моста, и лишь восемь раз в году ей дозволено коснуться мира живых. Но ради него, Ярра, негаданно рождённого, она нарушила миропорядок и поселилась в Яви, оставив служение на Мосту Ягинам. Она виновна в том, что случилось с миром. Но её руки были теплы, глаза нежны, а слова ласковы. Он помнит…

— Мама!

Она плакала по нему даже закованной в лёд. А Мёртвая вода подкрепляла всеобщее забвение, как морфий. Режет грудь невыплаканной скорбью — не вздохнуть. Лёд такой невесомо прозрачный сейчас… Каждая ресничка, каждый волосок ясно видны, отпечаток тьмы на щеке и осколок в уголке глаза — как оскорбление.

Дозваться её?!

— Мама, очнись!!!

Нет, маленький Ярр всё ещё здесь. Рыдает где-то глубоко внутри в собственной ледяной темнице. Корит себя за то, что был рождён. А после не смог её спасти с силой Огненной реки в ладонях.

Гудит, набирая мощь, новая волна. Рядом Сирин, и в её глазах ужас и отражение пламени. Ярр лишь кидает взгляд вскользь, поднимает руку — и волна обходит их стороной. Мысль о том, что Бес ошибся и не бывает Хранителей Моста, не занимает мыслей и секунды. Здесь и сейчас Ярр в своей родной стихии по праву рождения. Надо было лишь вспомнить.

Но это не всё. Тугой огонь непрожитого горя медленно, неохотно, как зажатый в тиски скал ручей, поднимается из-под спуда Зимнего креста на груди выше — в горло. И почти невозможно дышать, а скорбь и жар требуют выхода. Глаза — два раскалённых угля.

Узкая ладонь Сирин ложится на плечо в немой поддержке. Другой рукой она тянется к венцу — хочет снять, прервать эту му́ку, наверное, пожалела…

Плачь по Марене…

— доносится с багровых небес громовая песнь-шёпот Гамаюн.

И ясно, как рассвет, предсказание вещей птицы. Гаснет пожар в груди, потушенный мощным потоком, слабеет тугой узел. Из глаз, остужая терпкое тление, падают две слезы.

Прямо на гроб над лицом Марены.

Тишина, накрывшая с головой. Даже шёпот дыхания будто замер. Нет холода, нет жара. Контуры мира — тёплые пятна от едкой соли в глазах.

Безмолвие, но уже не бесчувствие. Осторожный сухой треск режет тишину. И от того места, куда упали слёзы, от засечек, оставленных серпом, вольно расходятся разломы нерушимого льда. Лик Марены скрывается за белизной паутины трещин… И хрусталь брызгами летит в лицо — сотнями, тысячами крошечных холодных осколков.

Она спокойно лежит, сложив руки на груди, глаза закрыты, по плечам по-старому струятся тёмные пряди. И кожа белеет перламутром. В уголке глаза — серая сталь иглы. Всё по-прежнему… Только можно коснуться, поцеловать в лоб. И вдруг Ярр понимает, что грудь Марены слегка вздымается и опадает. Она дышит! И катится по щеке чистая, прозрачная слеза…

— Мама?..

Дрожат ресницы — быль или небыль? Слишком хорошо, чтобы быть правдой. Марена смотрит на него ночными глазами и улыбается.

— Мой Ярр…