Яркий (джен)

Рон нашел Гарри в Большом Зале; он сидел, сгорбившись над столом, как будто в глубокой задумчивости. Подойдя поближе и наклонившись, Рон обнаружил, что друг неотрывно смотрит в пустую тарелку и не шевелится. На секунду ему показалось, что Гарри совершенно не дышит.

— Эй, Гарри, — попробовал позвать он. Кто-то из слизеринцев — это был Блейз Забини — чутко повернулся к нему и перевел взгляд на однокурсника. — Часто с ним такое? — Блейз с любопытством наклонил голову.

— Бывает, — усмехнулся он. — Совсем крыша от учёбы поехала.

— В смысле? — нахмурился Рон. Он не предполагал, что Гарри необходимо прилагать какие-то усилия, чтобы быть лучше всех в учебе: когда они ехали в поезде, тот продемонстрировал им заклинания и превращения из всех учебников за первый курс, до которых им пока и не снилось дойти.

— Да в прямом, — пожал плечами Блейз. — Сегодня он орал во сне и сказал, что всё время орёт. Хотя обычно спит тише всех. Совершенно бесшумно. Я бы услышал, я такое все время слышу. — Видя, что Рона этот аргумент никак не потряс, он продолжил, — Ну, смотри, вот мы сейчас позавтракаем и пойдем на площадку для квиддича, а он — с третьекурсниками на зелья. Потом у нас за целый день две пары со Стебль, а он до этого пойдет к пятикурсникам на Снейпа, и вечером ещё к четверокурсникам. Вот, видимо, вроде того: досыпает.

Рон сел рядом с другом и, почесав в затылке, потянулся за красивым бутербродом с беконом. Перед ним из воздуха появилась тарелка и бокал с тыквенным соком.

Гарри и вправду по-своему «досыпал»: он нежился в кресле в Библиотеке, свесив ноги с ручки. Кресло было таким мягким, как ему хотелось, и ничто не мешало сладкой дремоте. Но в конце концов в сознание неотвязным комаром стало проникать подозрительное чувство, что его кто-то рассматривает или зовёт. Это чувство было ему известно. Но он не торопился возвращаться и пару раз дернул ногой.

— Гарри, дорогой, там твой друг Рон, — это была мама, пришедшая на помощь: то ли к сыну, то ли к Рону. — Может быть, тебе не идти сегодня на зельеварение, как считаешь? Вернёшься в спальню, отдохнёшь.

— Как это, не идти? — встрепенулся Гарри. Сон как рукой сняло. — С третьекурсниками — обязательно! — возмущённо сказал он. — Не идти на зелья… Я тогда зачем вообще в этой школе нахожусь?

Мама рассмеялась.

— Но у меня к тебе разговор, — сказал Гарри, вставая и потягиваясь. — Очень важный разговор.

— О чем? — мама расширила глаза, как будто не представляла, какой он может задать вопрос. — Хоть предупреждай заранее, чтобы я готовилась. А то разговоры с каждым разом всё важнее…

— Об этом месте, — ответил Гарри. — Я всё никак не могу его разгадать. Ты можешь сейчас со мной поговорить?

— Конечно. Мы ведь уже разговариваем. А твой друг Рон решил выяснить у Блейза, что с твоими немигающими глазами стряслось, так что задавай любые вопросы.

— Я опять забыл закрыть глаза, — меланхолично вздохнул Гарри.

— Когда-нибудь на зрачок сядет муха и все увидят, что ты настоящий, совершенно бесчувственный слизеринец. — Гарри цокнул. — Ну, что там у тебя за вопрос?

— Что это за место? — в пятисотый раз повторил Гарри. Мама, всегда уходившая от ответа, на этот раз ответила одним словом:

— Вечность.

— Чем она отличается от жизни?

Мама задумчиво улыбнулась.

— В жизни есть время. Здесь времени нет. Здесь нет никаких координат, кроме тех, что задаешь себе сам.

— А то, что одна минута в жизни — это час здесь?

— Ты сам это выдумал… Не хмурься так. Про «минуту там» ты знаешь, а «час здесь» — это иллюзия, которая возникала, когда ты читал книги и соотносил то, что кажется тебе ровным отрезком времени. Малыш, это очень сложно понять, но этого не избежать, и, когда ты умрёшь для мира, то просто окажешься с этим знанием. Зачем пытаться проникнуть в него сейчас?

— Потому что мне интересно понять, что это за место.

— Это место, которое ты придумал, и в которое «подтянулись» все соответствующие ему предметы реальности в привычном для тебя виде. В вечности нет никаких мест, вечность — это поле абсолютной потенциальности. У тебя появляется намерение, и оно тут же проявляется: лучше, полнее и красивее, чем ты мог себе представить.

Гарри задумался.

— А почему я не могу видеть здесь людей, которых пожелаю, если я их не видел в жизни?

— Потому что… Как бы тебе ответить. Ты ограничен самим собой.

Гарри почувствовал, что теряет нить разговора. Мама сделала такое движение, по которому он понял, что она вот-вот упорхнет с ручки кресла.

— Объясни! — за требовательным восклицанием последовала слабая попытка удержать её на месте объятьями.

— Малыш… — мама обняла его в ответ. — Хорошо. Представь какого-нибудь монстра и пусть он здесь появится.

Гарри зажмурился, а потом открыл глаза. Перед ними на пол с грохотом упало гигантских размеров мухообразное существо с паучьими лапами и шеей жирафа, завязанной в узел, на которой, опустившись под собственным весом куда-то в район туловища, красовалась развернутая назад косматая слоновья голова.

— О, — сказала мама, подняв брови. — Надо же. А теперь пусть оно исчезнет.

Существо с негромким «пых» осыпалось в горстку золы, будто очень тихо лопнувший воздушный шарик. Гарри подошел и размазал золу ногой.

— Понимаешь… Живые люди — они как окна, пропускающие солнечный свет, или как водосточные трубы. Когда они вне конструкции, то больше не выполняют своих функций. И если ты запомнил, как какое-то окно выглядело в жизни, то потом ты можешь, например, восстановить по памяти его образ или нарисовать… вспомнить о том, сколько луж шумно натекло на асфальт из водосточной трубы… даже если эти предметы давно в земле, и это твоя единственная возможность к ним обратиться. А в вечности — или в этой Библиотеке — ты просто видишь эти окна, как если бы они всегда были на своём месте. Поскольку ты принадлежишь и вечности, и миру проявленному, то ты тоже один из таких образов, и не можешь обратиться к тем, которых не видел там. Потому что ты сам… Прикреплён к пейзажу, что ли. Вот это чудовище ты создал, потому что придумал его и знал, из каких элементов его сложить. А материальная оболочка людей — это лишь очень ощутимая в проявленном мире иллюзия.

— То есть, это… Касается только людей?

— Да, — мама раскинула руки. — Знания тебе доступны в вечности как любому из нас.

— Из вас… — задумчиво повторил Гарри. — Ну да, конечно. И, когда умираешь, то видишь всех, кто уже умер, и можешь следить за теми, кто живет? Вроде того?

— В вечности… Ты не различаешь прошлого и настоящего, всё просто есть, как есть… а будущее — как пузырьки в ситро. Оно вспышками постоянно меняется, то здесь, то там… И наблюдать за будущим, как за лужами под дождём, довольно медитативное, но… занятие на любителя. Если хочешь, то можно нырнуть туда, но тогда всё забудешь и непонятно где окажешься. Это страшновато, но многие поотдыхают, полетают в вечности и ныряют. Хотя я вот что-то пока что...

— Как это место выглядит на самом деле? — перебил Гарри. Мама удивленно посмотрела на него.

— Для каждого по-своему.

— Например, для тебя?

Мама застенчиво улыбнулась.

— Давай я покажу тебе, как оно выглядело, когда я впервые здесь оказалась. Скажем… Пространство, которое меня поприветствовало.

— Давай, — согласился Гарри. — Что нужно сделать?

— Дай мне руку и закрой глаза.

Гарри закрыл глаза; когда его веки плотно сомкнулись, он будто проснулся. Это было очень странное ощущение, сродни тому, что бывает, когда в каком-то сне приходится проснуться, и оказывается, что это сон во сне, вложенный в другой, в третий… Мама стояла рядом, держа его за руку.

— Хватайся крепко, — предупредила она. — Ну, вот.

— Это что, Кингс-Кросс? — озираясь, спросил Гарри. — Только какой-то он светлый и затуманенный.

— Вообще-то это один из самых популярных вариантов э-э… Приемной реальности, если пожелаешь, — ответила мама, стоя с закрытыми глазами. Её длинное платье до середины тёмно-зелёной юбки окружал густой туман, который начинал шевелиться и завихряться, когда она делала какое-то движение. — Многие выпускники Хогвартса видят именно этот вокзал в качестве отправной точки. По-моему, очень метафорично. Я спрашивала у друзей, они тоже попадали именно сюда, если технически можно так выразиться.

— А потом что?

— А потом… Потом увидишь, — сказала мама. Гарри почувствовал, что его веки закрываются, и снова очнулся стоящим в Библиотеке. Мама стояла рядом и смотрела на него. — Ну вот, ты говоришь, что мы тут ничему не учимся. А я только что, между прочим, путешествие по просторам моего восприятия тебе устроила, о котором вычитала в одной великолепной экспериментальной книге.

— Голова пухнет, — признался Гарри.

— Молодой человек, как мне ни прискорбно вам об этом сообщать, все эти знания достаются безо всяких усилий, когда вы просто оказываетесь перед фактом, и, между нами говоря, факт неизбежен, как и растворение в нём. Так что идите-ка сэндвичи поедайте, а то вам ещё их переваривать.

Гарри засмеялся и в ту же секунду вздрогнул, сидя за слизеринским столом.

Рон с аппетитом впился зубами в сэндвич с ветчиной. Он частенько завтракал вместе с Гарри, из чего тот сделал вывод, что на Гриффиндоре еда не очень вкусная. Но правда была в том, что одногруппники Рона сторонились, потому что считали «слизеринским дружком», Гермиона целыми днями пропадала в библиотеке, Невилл в оранжерее и у Хагрида, а ему было скучно и хотелось общаться. Поэтому за завтраками он присоединялся к Гарри. И уже довольно скоро слизеринцы перестали обращать на это внимание.

Глаза пересохли. Гарри поморщился и стал тереть их кулаками.

— Рон? — позвал он. — Ты уже долго здесь сидишь?

— Не-а, — отвечал тот с набитым ртом, за обе щеки уплетая завтрак. — Я только пришёл. Поверить не могу, что ты так отключаешься!

— У меня выдалась бессонная ночка, — пожаловался Гарри.

— Мне вон тот парень уже рассказал, что тебе снились кошмары, — деловито кивнул Рон. — Я вообще-то понимаю, что это такое. Мне тоже часто снится, как мой брат Перси берет меня за волосы и бросает из окна Хогвартса, как будто я какой-нибудь… садовый гном, — он помахал над головой рукой, как будто забрасывая невидимое лассо. Жест был явно привычный, четко отработанный, только Гарри не знал, кто такие садовые гномы. — Выдворяет, понимаешь.

— Угу… — кивнул Гарри вяло. — Примерно то же самое и мне снилось, только не с Перси.

— Ага, у тебя на его месте была бы профессор МакГонагалл! — Рон расширил глаза и Гарри фыркнул. — Я воображаю!

Совиная почта была уже давно всеми получена, но в этот момент в Большой Зал влетела взъерошенная серая сова, и в тарелку Гарри упал длинный узкий свёрток, в который была вложена маленькая записка. Рон уставился на него.

— Это ещё что такое? У тебя есть кто-то, кто посылает тебе посылки?

— Гринготтс, — отозвался Гарри, просматривая, что написано на клочке бумаги. — У нас с ним давняя счастливая любовь. Я хотел кое-что попробовать, и ты мне нужен. Только не здесь.

— Попробовать? На мне? — Рон с подозрением уставился на свёрток.

— Именно, — кивнул Гарри. — Но у меня сейчас зелья с третьекурсниками, — он убрал из тарелки свёрток и стал накладывать в неё тарталетки с омлетом. — Я обязательно должен быть. Поэтому попробуем сразу, как только доедим, а доедим мы... Минут через пять, соответственно.

Рон тут же продолжил освоение бутерброда, обо всём забыв.

* * *

Они с Роном дошли до неработающего туалета на третьем этаже — этажом выше Большого Зала.

— Это же туалет для девочек, — Рон наморщил нос.

— Сюда всё равно никто не ходит, — Гарри толкнул дверь. В носы им ударил запах плесени и сырости; туалетом вовсе не пахло. Они подошли к умывальникам, и тогда Гарри достал сверток. Внутри него были связаны друг с другом чехлы с волшебными палочками: Гарри пришлось упорно переписываться с гоблинами и пять раз подтверждать свою личность, чтобы ему выслали из сейфа эти несколько совершенно бесполезных для него деревяшек. — Бери, — протянул он Рону одну из них. Рон боязливо спрятал руки за спину.

— Это ещё зачем? — спросил он.

— Для меня это просто хлам, — пояснил Гарри. — Если палочками не пользуются, то они пересыхают, а сердцевина может сгнивать. Ты не мог бы помочь мне спасти от смерти хотя бы одну? Твоя тебя не слушается, и я подумал, что это для меня очень удачно.

Рон всё ещё недоверчиво протянул руку к палочке.

От первого взмаха разбилось стекло над раковиной. Послышался женский визг и из кабинки за умывальниками вдруг вылетело приведение довольно симпатичной девочки с косичками и в огромных круглых очках. Она испуганно посмотрела на замерших Гарри и Рона.

— Вы что тут делаете? — спросила она капризным голосом. — Пришли меня дразнить?

— Нет, ни в коем случае, — сказал Гарри невозмутимо, хотя он, как и Рон, был ошарашен ее внезапным появлением. — Мы пришли познакомиться! — добавил он первое, что пришло в голову.

— Ещё и издева-а-а-а-а-аются! — протяжно взвыло привидение. Оно взмыло под потолок и с плеском плюхнулось в унитаз. Послышался звук смыва.

Гарри и Рон с десяток секунд стояли молча.

— Это Плакса Миртл, — прошептал Рон так громко, что его голос отдавался от стен шершавым эхом. — Я не знал, что она здесь живёт.

— Откуда ты знаешь, как её зовут?

— Фред с Джорджем рассказывали. Она превращает всё, что ты ей скажешь, в обиду, и плачет.

— Да ладно? Прямо-таки всё?

— Я не знаю, — пожал плечами Рон. — В любом случае, она уже... ушла, и мы не сможем проверить, если только ты не решил пропустить свои зелья.

— А, да. — Гарри встрепенулся и протянул ему следующий чехол. Палочка, которую Рон достал из него, просто отказалась реагировать, так что они с Гарри даже решили, что с ней что-то не в порядке.

На его прикосновение отозвалась третья: она была из какого-то теплого по цвету коричневого дерева. Когда Рон взял её, вокруг него засверкали, как бы выглядывая из воздуха, серебристые и золотистые всполохи-звездочки.

— Вау! — сказал он, осматриваясь. — Вот это да! Это значит… — Он с потрясением смотрел на палочку в своей руке. Она выглядела так, будто дерево только что обработали, и на ощупь была, как прохладная и чуть влажная от подкорной влаги ветка. — У меня теперь своя палочка?! Ну и дела, Гарри! Это потрясающе!

Гарри починил зеркало, сложил чехольчики в карман, и они вышли из туалета.

— Я тебе точно ничего не должен? — переспросил Рон на всякий случай. Гарри помотал головой.

— Ты же видел, что одна из палочек как мёртвая была, — ответил он. — Это очень хорошо, что какая-то тебе подошла. Хоть послужит.

Где-то на подкорке у него промелькнула мысль поменяться палочкой на крысу. Но Гарри помнил, как бережно Рон старается относиться к своему питомцу, и тут же отогнал наваждение. Ему даже на мгновение стало жалко, что её придётся уничтожить. Он мысленно решил, что ни за что не расскажет, если сделает это своими руками, и что палочка, может быть, послужит другу хоть каким-то утешением.

Рон шёл вприпрыжку.