Трудности перевода (джен)

Вечером накануне выхода я один. Моих товарищей провожают их родные и близкие: хоббиты держатся своей компанией, гном — с отцом, Арагорн, ко всеобщему удивлению и возмущению, с Вечерней Звездой (сногсшибательная была сплетня). Где Гэндальф и где человек из Гондора, неизвестно, но я и не ищу их общества.

Так что вокруг меня пусто. Не оказалось здесь никого, кто бы меня провожал. Вместо этого я перечитываю письмо отца. Мне бы хотелось, чтобы именно он был сейчас рядом, но он слишком далеко. Приходится обходиться теми словами, что он мне написал.

Он пишет, что любит меня и гордится мной, и я надеюсь, что не подведу его. Что не струшу, что бы с нами ни случилось в дороге. Стараюсь не думать о том, что шансы на успех у нас невелики, и что я могу вообще никогда не вернуться в свой родной лес.

— Этим вечером ты не должен быть в одиночестве.

Голос, прорвавшийся через мои раздумья и заставивший подскочить от неожиданности, не из тех, что я ожидал услышать. Мало того — из тех, что я слышать бы не хотел. Вообще, ко мне явился именно тот, кого, будь моя воля, бы я ещё эпоху-другую не видел.

— Здесь нет никого, кто хотел бы попрощаться со мной, разве только чтобы убедиться, что я наконец убрался, — отвечаю я. — Да и никого, кого бы я хотел видеть, тоже нет.

Поворачиваюсь к нему спиной и возвращаюсь к письму, надеясь, что он поймёт вежливый намёк и оставит меня в покое.

К сожалению, Глорфиндел этого не делает. К моему ужасу он усаживается рядом. Слишком сильно наглеть перед Балрогобойцем не стоит, второй раз это может и не сойти с рук, поэтому я пытаюсь выставить его хитростью.

— Если вы так заботитесь, чтобы никто не остался в одиночестве, возможно, вам стоит проведать Боромира?

— Нет, — небрежно отвечает он, — у него вполне приличная компания. Элронд позаботился о нём, ведь ему здесь непросто, а мы должны быть гостеприимными хозяевами.

— Угу, вы здесь исключительно гостеприимны, — ворчу я под нос. Ну почему он не оставит меня в покое?

Он пропускает моё замечание мимо ушей и наклоняется вперёд, указывая на моё письмо:

— Что это ты читаешь?

Убираю письмо подальше от его любопытных глаз. У него нет никакого права совать свой нос в мысли моего отца.

— Это моё дело, — рычу я. Злее, чем собирался.

— Письмо от твоего отца, как я понимаю.

Он совершенно спокоен и не возмущается моей грубостью. Я разглядываю лежащее у меня на коленях письмо — и несмотря на все усилия, несмотря на самый неподходящий момент, чувствую, как глаза наполняются слезами. Ну почему это должно было случиться именно сейчас, именно перед ним?

Его душа касается моей, передавая волну сочувствия, и я ставлю защиту, чтобы его оттолкнуть. Мне не нужна жалость, тем более от него.

— Ты увидишь его снова, — негромко говорит он.

— Я не ребёнок, которого нужно успокаивать волшебными сказками, — отрубаю в ответ. — Я знаю, что шансов вернуться из этого похода у нас почти нет. Скорее всего, я больше его не увижу, и ваши пустые слова здесь ничего не изменят.

При этом я поворачиваюсь и свирепо смотрю на него, а он отвечает пристальным взглядом, и в его глазах не жалость, а вызов. Он широко разводит руки и улыбается:

— Разве я сам — не достаточное доказательство, что это не сказки?

Должно быть, я туго соображаю, потому что понимаю его не сразу. Но потом вспоминаю, что он — единственный из нас — вернулся из чертогов Мандоса. Становится понятно, что он имеет в виду: даже если со мной случится самое худшее, я всё равно могу вернуться, надежда встретиться с отцом не потеряна. Это как-то странно утешает.

Он откидывается назад и ложится на траву, заложив руки за голову и глядя на звёзды.

— Расскажи мне про свой лес, — просит он. — Я никогда там не был, и мне интересно.

— Про мой лес? — переспрашиваю недоверчиво. — Про тот самый лес, из которого я недостоин высунуть нос?

— А… Пожалуй, я это заслужил, — он улыбается с сожалением. — В свою защиту могу сказать лишь то, что был очень зол, потому что меня самого не пустили в этот поход. Это, конечно, слабое оправдание, признаю.

— И что же изменилось?

Мне интересно, почему он здесь, со мной, к чему эта странная попытка принести извинения и помириться, а ничем другим его действия быть не могут.

— Мало кто способен сделать мне такой выговор, как ты. Хоть эта выволочка и не доставила мне особого удовольствия, надо признать, она заставила меня многое увидеть в другом свете, — он смотрит на меня почти как на родного человека. — Очевидно, что в тебе есть кровь Орофера.

Сдвигаю брови. Что эти слова могут значить, как не слегка замаскированное оскорбление? И как раз тогда, когда я чуть не открылся перед ним!

Он замечает моё недовольство и немедленно уточняет:

— Это не оскорбление, это комплимент.

Но я ему не верю:

— Вы так явно презираете деда. Не понимаю, как вы можете думать, что я посчитаю ваши слова комплиментом. Я уже усвоил урок насчёт обманчивых слов, спасибо гному.

— Я не презираю его, — отвечает он. — Не имею права, потому что слишком плохо его знал. Насколько мне известно, он заботился о своём народе и имел основания не доверять правителям нолдор. Поэтому он не поверил Гил-Галаду, хотя должен был поверить, ведь Гил-Галад не был ни своим отцом, ни дедом. Он был сам по себе. Думаю, нам следует раскрыть глаза и не закапываться в прошлом, но это довольно трудно, ведь у нас так много прошлого, в котором можно закопаться. Думаю, я совершил ту же ошибку, что и Орофер: судил о сыне по его отцу, хотя должен был смотреть на его собственные дела.

Что-то в его словах тревожит меня. Я подтягиваю колени к груди и обхватываю их руками, будто бы прикрываясь от чего-то. Не помогает.

— У него была серьёзная причина не доверять Гил-Галаду.

— Нет, — Глорфиндел качает головой. — У него была серьёзная причина не доверять его предшественникам, сам Гил-Галад не сделал ему ничего дурного. Смотри вокруг внимательно, Леголас, старайся увидеть остальных такими, какие они есть на самом деле, и ты далеко пойдёшь. Этот урок я учу до сих пор.

Я ничего не отвечаю, я погружаюсь в размышления. Его слова достигают цели. Вспоминается предположение Арагорна, что я и сам могу быть так же предубеждён, как и те, кем я недоволен. Может ли это быть правдой?

— В любом случае, — Глорфиндел выдёргивает меня из задумчивости, — хватит о грустном. Расскажи мне о своём доме и о своём народе, мальчик. Даю слово, мне действительно интересно.

И я рассказываю. Я говорю о родном лесе, о заповедных местах, о тех, кого я люблю, о доме, который могу никогда не увидеть, и меня успокаивает этот рассказ.

Когда я заканчиваю, он начинает рассказывать мне про Гондолин, легендарный город, погибший задолго до моего рождения. А потом переходит к историям о тех, кто жил до нас, о героях давнего прошлого. Кое-кого из них меня учили презирать, но в его рассказах я их почти не узнаю. Его истории захватывают, и пока мы сидим вдвоём под звёздами, ночь проходит. Не так я хотел провести эту ночь, но в качестве ночи перед смертельно опасным походом она вполне хороша.

Мы уходим на рассвете, когда первые лучи солнца подсвечивают горизонт. Прощание кажется бесконечным и утомительным, ведь меня никто не провожает. Я взбудоражен и спешу отправиться в путь, стоять на месте просто невозможно, хоть я и знаю, что моя суетливость раздражает окружающих.

Наконец, к моему облегчению, Гэндальфу надоедает это действо.

— Отправляемся! — кричит он недовольным голосом, и мы отправляемся.

Арагорн — он идёт во главе колонны — оборачивается назад, чтобы бросить прощальный взгляд (должно быть, на Вечернюю Звезду), и в этот момент один из ранних лучей освещает его волосы, его голову, окружает её сиянием… ореолом… короной. У меня перехватывает дыхание.

— Ты тоже это видишь, — ворчит позади Глорфиндел. — Думаю, это предзнаменование. Он станет королём, и хорошим королём.

— Вижу, — отвечаю я. — И приму в этом посильное участие.

— Стало быть, увидимся в конце этой истории, Леголас, — Глорфиндел хлопает меня по плечу.

— Возможно, — я не так уверен. Предзнаменование — для Арагорна, не для меня. Для себя я ощущаю только тревогу.

— Если увижу твоего отца раньше, чем ты, скажу ему, что он может гордиться тобой, — продолжает он. — Ты справишься, Леголас.

И напоследок, шёпотом мне на ухо:

— Только держись подальше от гнома!

Это настолько неожиданно, что я просто взрываюсь хохотом, оставляя одни клочья от тяжёлой и серьёзной атмосферы нашего похода. Гэндальф оборачивается ко мне и глядит с упрёком. Арагорн поражён, когда видит, с кем это я перешучиваюсь, и я начинаю хохотать ещё громче при виде его изумлённой физиономии.

Так, с весёлым смехом, я ухожу из Имладриса и делаю первые шаги по ведущей в неизвестность дороге.

И могу только надеяться, что случится чудо, и рано или поздно состоится столь же радостное возвращение.