Панцироносица. Наука против волшебства. Книга первая. (гет)

Согласно докладам, поступившим от легальных и нелегальных резидентур, а так же из анализа публикуемых в СМИ материалов, таинственный противник, терроризировавший Землю на протяжении пяти последних месяцев, оставил следы своего присутствия на всех континентах, на территории почти сотни стран, а в пятидесяти из них были обнаружены останки неизвестных существ вкупе с образцами неизвестной человечеству технологии и трупами солдат, принадлежность которых к какой-либо армии так и не была установлена.

В большинстве случаев расследования по этим делам зашли в тупик, но тем не менее существовали люди, приблизившиеся к разгадке многих зловещих тайн минувшего полугодия.

Одним из этих людей был Николай Николаевич Приставкин, с начала августа получивший повышение и перебравшийся в Большой Дом на Лубянской площади.

Завеса неизвестности начала приоткрываться вскоре после того, как команда медэкспертов и генетиков получила в своё распоряжение четыре мёртвых тела, найденных возле дома номер один на Поречной улице. Их внимание сразу привлёк шрам на локтевом сгибе предполагаемого человека, и вскоре из его предплечья был извлечён предмет, явно имеющий отношение к микроэлектронике. Сей предмет обследовали компетентные в данной области специалисты, сумевшие разгадать математические алгоритмы, используемые при зашифровывании информации, и подобрать ключ для взлома того, что оказалось паспортом, или, скорее, персональным идентификатором личности убитого.

Открытия следовали одно за другим. Противник пользовался неизвестной системой летоисчисления, убитый по имени Корбен Мадерли проживал на планете Ванахем системы Валгаллы-Муспелхема и являлся подданным его величества Сифа третьего(Вадена), здесь же был найден и портрет этого Сифа третьего, затем всплыло название некой структуры, именуемой Союзом Независимых Миров, но самое главное — это язык документа: по заявлениям лингвистов, он напоминал древнеисландский с огромным количеством исковерканных слов англоязычного происхождения. На Земле такого наречия попросту не существовало. Не существовало и гаплогруппы, с которой можно было бы соотнести генетические образцы Корбена.

Что же касается уродливых подобий человека — зачастую, с физиологической точки зрения, полностью нежизнеспособных — то здесь учёные действительно зашли в тупик.

Все найденные трупы человекообразных существ, как следовало из заключений генетиков, имели один и тот же возраст, колеблющийся в пределах от двух до четырёх месяцев, хотя форма и размеры органов указывали на возраст от тридцати до сорока пяти лет. Противнику удалось решить проблему совмещения органов и конечностей настолько далеко отстоящих друг от друга существ, что у иного эксперта порой не выдерживали нервы. Одни лишь крылья и щупальца, найденные в доме Баженова, чего стоили... А генетики категорично утверждали, что эти существа не появлялись на свет естественным путём — все они носят следы искусственного происхождения. Это утверждение Николай Николаевич и принял в качестве рабочей версии, а после пожара в "Мире победителей", когда с места происшествия были изъяты восемь капсул с обугленными остатками растущих организмов, версия получила вещественное подтверждение. К сожалению, а может, и к счастью, светила от генетики и биофизики, обследовав капсулы, пришли к выводу, что их дальнейшее использование по назначению не представляется возможным, и ни один протекавший в них процесс в условиях лабораторного опыта повторить не удастся.

Николай Николаевич, выслушав это заявление, не очень-то и расстроился. Никто не мог, пользуясь чистой наукой, объяснить — как именно оживали искусственные существа. Здесь следы уводили в те сферы, над которыми ни ФСБ, ни ЦРУ, ни МОССАД власти не имели.

Зато духовные лица, независимо от их конфессиональной принадлежности, имели что сказать по поставленным перед правоохранительными службами вопросам, но их мнения мало кем были услышаны, а многими из имеющих уши — не восприняты всерьёз.

С недавних пор не отличавшийся набожностью полковник Приставкин взялся за изучение святоотеческой литературы, в особенности той её части, что имела отношение к демонологии. Более того — он стал добавлять в покупаемую минералку святую воду, и всякий раз пристально следил за реакцией посетителей, желавших утолить жажду...

Руслан Павлович Чудесов, переведённый из ОВД "Братеево" в центральный аппарат ГУВД по Москве, начал делать в точности то же самое.

Эти два человека уже сталкивались с инкопами лицом к лицу, к тому же оба хорошо знали друг друга, разве что Приставкин лет двадцать назад ушёл из милиции в КГБ, да так там и остался. И у них имелись некоторые догадки относительно подлинной природы искусственных уродцев...

Их осторожность удвоилась после серии странных событий, случившихся в столице сутки спустя после подозрительного землетрясения в Антарктиде. Несколько человек расплавились в чёрную зловонную слизь, оставив после себя лишь скелеты. В одном из случаев это произошло в переполненном вагоне метро, в другом — на заправочной станции, причём слизь вскоре загорелась, а затем рванула и станция.

Не вызывал сомнений тот факт, что погибшие не были людьми — только копиями. Подделками.

Николай Николаевич проявлял живейший интерес и к другому аспекту чужеродной деятельности на планете, а именно — к таинственному отряду ликвидаторов, расправляющихся с монстрами. Одного из них он видел лично и даже имел возможность побеседовать с ним, вот только у собеседника имелись неотложные дела, и он поспешил телепортироваться неведомо куда. Неважное открытие. Такого человека — а он после долгих раздумий уверился в человеческой природе гостя — под арест не посадишь и повесткой не вызовешь.

Ликвидаторы сжигали монстров, замораживали, заставляли сгнивать, превращаться в пыль... Чем они вооружены и защищены? Приставкин и ещё несколько высокопоставленных лиц, курировавших его расследование(одним из них являлся Геннадий Тимурович Амантаев), всё более склонялись к мысли, что на Земле имеет место противостояние неких враждебных друг другу социально-политических систем, или чьих-то армий, возможно — нелегальных резидентур, и источники этих противостояний следует искать в дальнем космосе, или в иных измерениях, что не столь существенно. В одном Приставкин был уверен твёрдо — ликвидаторы не желают зла землянам и даже при случае встают на их защиту, вот только не желают идти на контакт с властями, что, конечно, удручает...

А вот монстры и их хозяева хорошо устроились на Земле, даже нашли себе приспешников из местных жителей, вместе с которыми занимались охотой на своих ближних с целью пропитания. Лубянским следователям предстояло разгадать непростую головоломку — кем на самом деле являлись майор милиции Сентябов(заказавший убийство генерала Мадяко), педагог Баженов и соцработник Сидоренко, и расследование обещало быть долгим, а то и вовсе могло превратиться, как выражались в милиции, в "глухарь"...

Припоминая все подробности бойни в Софьино, полковник Приставкин всё больше убеждался, что следы могут привести его в Братеево — тот самый район, где он проживает с незапамятных времён.

В доме Баженова было найдено четыре человеческих трупа и один нелюдь, плюс два похищенных ребёнка. Но эксперты сделали заявление, что, судя по рассеиванию пороховых частиц, в комнате с убитыми было произведено пять выстрелов, а не четыре. Где же в сем случае пятый труп и кому он принадлежал?

Всех убитых допрашивали с помощью сыворотки правды неизвестного происхождения. Что могли знать убитые и что желали знать те, кто их убил?

Николай Николаевич не обошёл вниманием и другой случай — исчезновение Филиппа Еслика(номера найденных в его гараже купюр указывали на причастность к одному нераскрытому преступлению). Охранник казино, некогда осужденный за серию разбойных нападений и вышедший на свободу по амнистии, как в воду канул, и свидетели утверждали, что часто видели его в обществе Сентябова, Баженова и Сидоренко... не был ли Еслик пятой жертвой ликвидаторов? Если да, то зачем им было уничтожать или прятать его тело?

Ответ прост, как и всё гениальное — Еслик знал очень многое, и эти знания должны были исчезнуть вместе с ним. Возможны и варианты — злодей знал ликвидаторов, или владел некой информацией, способной вывести на них... либо на их агентов из числа землян, если таковые существуют.

А потому Приставкин был уверен, что группа ликвидаторов под вымышленными именами и с вымышленными биографиями разместилась в Москве, и как минимум один из них проживает в Братеево. Может быть, он даже не раз видел его. Знаком лично, а то и живёт с ним в одном доме...

Во всей этой истории был ещё один знаменательный эпизод, который иначе, чем подарком судьбы, просто не назовёшь.

Бойцы СОБРа, прочесавшие окрестности воинской части 45107 на северной окраине Орска, нашли живого, пусть и тяжелораненого, человека в военной форме неизвестного образца. Тот разговаривал на незнакомом языке, который был идентифицирован как язык, используемый в паспорте Корбена Мадерли. И, к слову сказать, пленник оказался вполне разговорчивым, даже без применения медикаментов и допроса третьей степени. Вот только знал он не очень много. Местонахождение штаба противника он не знал, хотя описал ту его часть, с которой был знаком сообразно своим служебным предписаниям, и тех немногих людей, чьи приказы он выполнял. Вскоре в распоряжении полковника Приставкина оказались портреты некоего полковника военно-космических сил Закари Джедиса — главного инфертехнолога Генерального штаба Ванахема, его друга и коллеги Стояна Квятковски с планеты Нифлхем, немезисского генетика Олафа Госката, и многих других ныне покойных лиц, в том числе и вице-адмирала Кинзи, найденного убитым на Богородском шоссе.

Руководство конторы так и не пришло к единому мнению — стоит ли знакомить представителей разведок дружественных стран с этим бесценным пленником(с недружественными — точно не стоит, в этом все заинтересованные лица были полностью единогласны). Коллеги Приставкина по другую сторону границ тоже не дремали, пытаясь разобраться в происходящем. Те же госбезопасники Казахстана чуть ли не на выходе из аэровокзала в Астане попросили Нору Бикбову и её мать немного задержаться, и принялись расспрашивать о напавшем на девушку Чумном докторе...

Странно было и то, что отряд ликвидаторов не всегда заметал за собой следы. В руки правоохранительных и разведывательных ведомств разных стран то и дело попадало что-нибудь стоящее — диковинная часть тела или предмет оружия. Ликвидаторы даже не особенно сильно скрывали своё присутствие на местах перехвата, разве что их настоящих лиц никто так и не увидел. И всякий раз им удавалось обставить свои делишки так, что останки монстров видело большое количество людей, в итоге Земля полнилась слухами, и какие-то факты попадали на экраны и газетные полосы...

С такими субъектами очень трудно работать. Они как нарочно подливали масла в огонь, стараясь, чтобы их подвиги нельзя было скрыть или замолчать. А ведь даже помыслить невозможно — чем они вооружены, чем защищены, какова их численность и кто они в обычной жизни.

Некоторые надежды Приставкин возлагал на ванахемского пленника. Аналитики, работавшие с ним, старались вытянуть побольше информации о Союзе Независимых Миров, в особенности о тамошних войнах, конфликтах, интригах в правящих кругах... И пленник не подкачал. Он рассказывал о распространении демократии по планетам, о планете-изгое Мидгарде, о тамошней диктатуре и отсутствии прав человека... Николай Николаевич не то чтобы полностью верил ему — просто он всякое повидал на своём веку и понял из его показаний многое, о чём ванахемец даже не заикался.

...В один из ничем не примечательных рабочих дней полковнику прислали новые показания пленника и новую серию портретов, составленных методом подбора.

Николай Николаевич наскоро ознакомился с содержимым видеозаписи. Ванахемец пересказывал сводки телевизионных новостей, которые он когда-то смотрел дома. Не такое уж это срочное дело — прослушивать телебредни, да ещё с чужих слов. Подождут, никуда не денутся.

А вот портреты полковник разглядывал очень внимательно.

Он прикрепил на подставку два листа. С них смотрели женщина и девушка — королева Серенити и её дочь, принцесса Церена.

Ванахемец описывал королеву, чей возраст перевалил за девяносто лет. Её дочери было около двадцати.

Полковник долго разглядывал лицо наследной принцессы, и в его голове гвоздём засела мысль — что он будто бы где-то видел почти такое же, очень похожее лицо. И вроде бы совсем недавно...

А вот портреты "особо опасных мидгарианских террористов" — Феоны Роон, Коры Ардер, Моники Ханневал, Хлои Пи... Ванахемец был уверен, что эти четверо повинны в смерти женщин, детей, стариков — уверен настолько, как будто во время этих убийств стоял рядом и жевал "сникерс".

Полковник снова почувствовал себя странно. Ему казалось, что и этих четверых он где-то видел, и опять-таки совсем недавно.

Такое же чувство он испытывал, когда смотрел на портрет ванахемского принца Индаса и его сестры Дженги.

Впрочем, всё это чушь. Николай Николаевич рассовал бумаги по папкам и отложил их в сторону. Он нигде не мог видеть этих лиц, ну разве что некоторые из тех людей, каких он видит каждый день, кажутся ему похожими на этих обитателей иного измерения.

Он повернулся в кресле и стал смотреть на золотисто-оранжевый закат. Солнце почти скрылось за крышами жилых и офисных высоток. На стенах кабинета ещё виднелись багряные световые прямоугольники. Вскоре исчезли и они.

— Не беда, что я не знаю лиц ликвидаторов, — сказал он, — и даже не могу определить круг подозреваемых. Во время боя вас не перехватить, это я сразу понял. Но всему на свете приходит конец. Рано или поздно, но вы проявите себя в обычной жизни. Или я что-нибудь придумаю... и мы обязательно встретимся и потолкуем. Уверен, разговор будет долгим и очень содержательным...

* * *

В течении двух суток Кира почти беспрерывно спала, пробуждаясь лишь в тех случаях, когда заведующий детским отделением совершал утренние и вечерние обходы, и для приёма пищи. Аппетит у девушки практически отсутствовал, в результате большая часть еды из столовой и принесённых угощений оставалась не съеденной.

Врачи диагностировали у неё двухстороннее воспаление лёгких и некоторую степень истощения, вызванную скудным питанием. Это не говоря о расстроенных нервах. Во время коротких периодов бодрствования Кира вела себя беспокойно, много плакала, и её мама, буквально дневавшая и ночевавшая в солотчинской поселковой больнице, окончательно переселилась к дочери в палату.

Кира мало что помнила из своего путешествия по лесным чащобам, да её и не старались расспрашивать об этом в подробностях. Она помнила себя с того момента, как однажды — когда именно, она не помнила — пошла в лес за малиной. Сколько ей довелось пробыть вне дома, она даже не представляла. В её памяти уцелели небольшие фрагменты — потерянный ягодный короб, гроза, ливень, утренний рассвет, некий человек в камуфляже, гул винтов(мама говорила, что это был вертолёт из Авиалесоохраны), ощущение близко расположенного открытого огня...

А ещё Кира видела странные сновидения. В них участвовала некая женщина, похожая на саму Киру, но намного старше, пятеро лёгких, как воздух, тёплых призрачных созданий, пытавшихся то ли заговорить с девушкой, то ли за что-то поблагодарить... Смысл видений ускользал, но Кира пребывала в странной уверенности — вслух так и не высказанной — что она будто бы знает и эту неведомую женщину, и пятерых воздушных существ. Причём с очень давних времён...

...На третий день Кира почувствовала себя достаточно окрепшей для того, чтобы подняться на ноги. Столь нелюбимые ею уколы сделали своё дело — боль в лёгких поутихла. А желудок настойчиво требовал завтрака.

Она запахнула халат, осторожно села, затем встала и обошла своё временное жилище. Две койки из трёх пустовали, из-за стены доносились детские голоса и звук включённого телевизора — маленькие пациенты смотрели мультфильм про не раскрашенного петуха... Кира подошла к окну и долго разглядывала кусок улицы, застроенный рядами кирпичных двухэтажек под четырёхскатными крышами. Из другого окна виднелась густая завеса листвы, сквозь которую проглядывало жаркое июльское Солнце.

— Хорошо всё-таки ночевать под крышей, а не на куче прелых иголок, — вздохнула девушка, — даже здесь, со всеми этими уколами и катетером в вене. И как меня угораздило столько времени прошататься по каким-то болотам?

Кира подумала о не находящих себе места родных, о всеобщем переполохе, вызванном её исчезновением, и всякий радостный настрой тут же пропал. Ей было невыносимо стыдно за своё разгильдяйство и незнание вещей, известных любому четвероклашке, который хотя бы раз в жизни открывал учебник природоведения.

Она вышла в коридор и увидела в его дальнем конце Геннадия Николаевича, заведующего отделением. Он о чём-то разговаривал с двумя женщинами, в одной из которых Кира узнала маму.

Анна Павловна немедля направилась к девушке и так крепко обняла её, что у той перехватило дыхание. Кира почувствовала слёзы на глазах.

— Как ты, девочка? Ничего не болит? — спрашивала мама.

Они прошли в палату, сели, и уже здесь Кира дала волю слезам.

— Прости меня, мам... — всхлипнула она, — я вас всех перепугала...

— Перепугала, — кивнула женщина, — как же так, Кирушка... ты ведь всё здесь знаешь, и вдруг заплутала...

— Сама не знаю, как это вышло... — девушка утёрла слёзы, — пошла к болоту, и вот...

Не без труда, но постепенно Анне Павловне удалось успокоить и убедить Киру в том, что никто на неё сердиться не будет и что все вокруг желают ей только самого хорошего.

— Ты сейчас поешь, — сказала мама, — а потом тебя навестит психолог...

— Зачем? — насторожилась Кира.

— Расспросит обо всём, что тебя волнует. Ты только не пугайся. Ни о чём плохом вы говорить не будете.

— Я ведь не хотела никуда уходить или убегать, — Кира вновь приготовилась разреветься.

— Конечно не хотела, — мама поцеловала её в макушку.

Встреча с психологом — той самой женщиной, которую Кира видела в коридоре — прошла спокойно и гладко. Девушка спокойно ответила на все вопросы — преимущественно о себе, о родителях и маленьком братишке, о школьных подругах и учителях — отвечая, разумеется, в разумных рамках, не вдаваясь в подробности. Разговор получился довольно продолжительным, но кончился хорошо. Нисколько не было похоже, что Кира после пятидневного блуждания по лесу повредилась рассудком или приобрела какие-нибудь фобии, вот только о своих странных снах она умолчала — уж очень необычным было их содержание...

— Знаешь, Кирушка, — говорила мама, пока девушка уплетала свой завтрак, — папа хочет забрать тебя домой, в город. Конечно, твои каникулы будут прерваны, но он, скорее всего, даже слушать не будет никаких уговоров. Твоё отсутствие... кто знает, какие последствия оно повлекло.

— Я поеду, — кивнула Кира. Она и не думала возражать против безвылазного сидения в городской квартире, если не считать возможной беготни по медучреждениям — такова плата за неосмотрительность и невежество.

В дверях показался Сашка с каким-то пакетом в руке. Больничный халат был ему несколько велик, отчего мальчуган выглядел довольно комично, да и выражение лица у него было под стать комику — не иначе затеял что-то этакое...

— Привет, партизанка, — улыбнулся братец.

Кира хихикнула. Вечно у маленького проныры какие-нибудь заморочки...

— И тебе привет, маленький хулигашка.

— Я тут тебе кое-что принёс, — Сашка полез в пакет и вынул лист бумаги и небольшой медальон с крышкой и цепочкой.

Кира рассеянным жестом взяла медальон.

— Ты его за кровать уронила, — пояснил братец, — это тот самый, который тебе дал... этот, как его там... Славка, что ли?

— Мирослав Кратов, — напомнила мама.

— Вот как... — Кира напрягла память, но, как ни старалась, не могла вспомнить — кто такой этот Кратов и действительно ли он когда-то ей дал, либо подарил — этот медальон. Она хотела было уточнить у мамы, но вовремя прикусила язык. Она находилась в больнице, и сие обстоятельство следовало учитывать.

— Спасибо, — улыбнулась Кира, — не то уехала и забыла бы...

— А ты знаешь, что случилось? — встрепенулся вдруг Сашка, и его глаза округлились, — этого вашего Баженова, что английский вёл, убили на его даче вместе с приятелями! И ещё там нашли труп инопланетного пришельца и похищенного Федьку Сераплана...

Мама шикнула на словоохотливого мальчугана, и тот, позабыв о распускаемых в народе сплетнях, начал рассказывать сельские новости — о драках с пакостником Юркой Ширшовым, о выловленных на Оке рыбинах, о выкуренных из гнезда шершнях и о том, как он вместе с мальчишками развёл костёр и подорвал на нём полный баллончик дихлофоса...

— А ещё, — говорил он, — я сегодня утром в огород вышел, подошёл к смородине, и все кусты сразу же зашевелились... там за каждым листом прятались зелёные кузнечики — здоровенные, с палец! Я их хотел на рыбалку прихватить, да бабушка не велела — говорит, они гусениц едят, а в кустах прячутся потому, что у них линька пошла, и у каждого взамен старого панциря вырастет новый, уже твёрдый панцирь...

Кира слушала вполуха, думая о чём-то своём. Упоминание о панцирях почему-то взволновало её — она и сама не знала, почему.

Часа через два, когда мама и Сашка ушли, Кира развернула принесённый братцем лист, и ей едва не стало плохо. С него, нарисованное карандашом, смотрело лицо той самой женщины из снов. Привлекательная незнакомка, чем-то похожая на Киру, только гораздо старше — в три-четыре раза, если не больше. Это её лицо девушка видела по ночам. Но вот кто нарисовал этот портрет? И откуда он у неё, Киры?

Происхождение медальона тоже было покрыто мраком. Кира могла поклясться чем угодно, что эту вещь ей никто не давал и не дарил, и сама она нигде её не находила. Мама упомянула какого-то Мирослава Кратова. Кто это такой? И почему она, мысленно произнося это имя, чувствует необъяснимое тепло в глубине груди?

Скоро Кире надоело бесцельно валяться на кровати и созерцать потолок. Она отправилась в путешествие по отделению и смежным палатам. На излечении находилось человек шесть — мальчишки и девчонки возрастом моложе неё, но сейчас её вполне устраивало и такое общество.

Ближе к вечеру в её палату нагрянула целая делегация — Норка, Улька и держащийся особняком Димка. Кира только что поужинала, поэтому девушкам стоило немалых трудов уговорить её попробовать что-либо из принесённых лакомств. Она отмахивалась и говорила:

— Я ведь не на Южный полюс собираюсь, зачем мне столько всего? Даже если я угощу всех, кто тут находится, всё равно половина останется...

Пока девушки обсуждали между собой чисто свои женские дела, Димка стоял в дверях и ничего не понимал. Что произошло с Кирой? Почему она не задала ни одного вопроса о своих панцироносных подругах? О Мирославе? Почему ни разу не позвонила им?

Ещё в Москве Димка столкнулся со странным явлением — объявленные в розыск панцироносицы вернулись назад к своим семьям, причём никаких серьёзных последствий это возвращение за собой не повлекло. Матери Эммочки и Стешки вели себя так, как будто никакого исчезновения и вовсе не было. Хлоя жила в Нагатинском Затоне и совершенно не интересовалась своими воспитанницами. Гриша Листиков, попытавшийся связаться с Раяной, тоже пребывал в растерянности — по его словам, "золотая девочка" растеряла все свои воспоминания, как-либо связанные с подругами и всеми событиями, участницами которых они были.

А теперь и Кира... Неужели и она позабыла обо всём, что как-либо напоминало о её альтер-эго?

"Славыч расстроится, — подумал Димка, — он-то ничего не забыл... но как это всё случилось? Почему?"

Что бы там ни случилось, ясно было одно — он вернётся в Москву с плохими новостями. Ему нечем будет порадовать Мирослава, память которого полностью сохранилась.

— А вы знаете, — заговорил он, — люди сейчас боятся на самолётах летать. Их за последний месяц чуть ли не тысяч пять свалилось.

Ему хотелось чем-то заинтересовать Киру, что называется, забросить крючок... вдруг в её памяти что-нибудь всплывёт?

— А у нас никто не боится, — отозвалась Норка, — мы спокойно сели в Караганде и прямиком в Домодедово. И никакие тарелочки нас не преследовали.

— Это вы про что? — спросила Кира.

— Это всё слухи, — сказала Улька, — бен Ладен целую уйму самолётов вместе с пассажирами подорвал, а какие-то идиоты сочиняют, что их якобы посшибали марсиане. Что они сначала преследуют самолёт, потом обстреливают его...

Кира только посмеялась и вновь пустилась в обсуждение городских сплетен. На её лице ровным счётом ничего не отразилось. Даже когда Димка, словно бы невзначай, обмолвился о Мирославе, госпитализированном с переломом позвоночника, девушка дежурно посочувствовала парню и тут же о нём забыла. Программист совсем пал духом и ушёл, сказав, что подождёт девушек на крыльце.

Он курил сигарету за сигаретой и напряжённо думал. Если Кира ничего не вспомнит, то...

"Может, это всё временно, — мелькнуло в его голове, — может, мне не стоит ничего делать? Сама вспомнит?"

А девушки между тем неспешно беседовали. Улька пыталась расспросить Киру о её лесных странствиях, но та мало что помнила, да и тема эта была не такая уж и приятная, и о ней быстро забыли.

— Я кое-как упросила папу с мамой разрешить мне здесь остаться до твоей выписки, — сказала Норка, обняв подругу, — ты ведь когда-то сидела у моей палаты, ну а теперь я буду за тобой присматривать.

— У твоей палаты... — нахмурилась Кира, — это когда...

Она хотела сказать, что ничего такого не помнит. Норка сильно удивилась бы, услыхав такое, но ситуацию спасла Улька:

— Я, кажется, помню это. На тебя напал клювоносец, которого через пару дней прикончили на набережной...

— Да, — кивнула Норка, — и когда он умер, я вышла из комы. И что интересно — перед пробуждением я видела сон, в котором Кирка тащила меня из болота. Кстати... — она наморщила лоб, о чём-то напряжённо размышляя, — когда мы отправились в Актогай, нас по дороге кагэбэшники встретили и спрашивали про этого... клювоносца.

— Какие кагэбэшники? У нас нет уже давно никакого КГБ.

— Зато в Казахстане КГБ очень даже есть. Между прочим, там тоже находили мёртвых людей, изуродованных с помощью клювов, присосок и клешней, вот, например, в Кзыл-Орде или Павлодаре...

Норка принялась рассказывать о кошмарных событиях, имевших место на территории мирной, степной-полупустынной среднеазиатской страны. Улька только ахала и всплёскивала руками, а Кира сидела, опустив голову и глядя в одну точку на полу. Она была сама не своя. Ей казалось, что блуждание по мещерским лесам всё-таки не прошло для неё даром. Она так испугалась, что могла о чём-нибудь забыть... или что с ней могло приключиться?

— Между прочим, — Ульке тоже было что сказать, — у нас в лифте тоже нашли странный труп. Он почти весь сгнил, и от него осталась лишь голова со створками раковины. О Боже ты мой, как он вонял, вы даже не представляете! На весь подъезд несло, как будто канализацию прорвало или корова сдохла...

— Помню, — усмехнулась Норка, — это было во время майских праздников или чуть позже, да?

— Ага. Мы с Кирушкой перед этим чайком ещё баловались с пряниками.

— Да, было дело... — растерянно закивала Кира, хотя, как ни старалась, не могла вспомнить ничего похожего. Она не подала виду, что чего-то не знает. Ей совсем не хотелось, чтобы подруги сочли её сумасшедшей.

Они посидели ещё немного, прогулялись по больничному скверу, пока не появилась медсестра, велевшая Кире идти в палату. На том они и расстались. Улька отправилась с братом в Москву, а Норка — в Заборье, ждать Кириной выписки.

По прошествии двух дней Кира поправилась настолько, что её дальнейшее пребывание в солотчинской больнице стало просто нецелесообразным. Забрав все необходимые при выписке бумаги, Александр Васильевич помог девушке собраться, и когда та переоделась, спустился вместе с ней к машине. Там её уже поджидали мама, бабушка, проказник Сашка, Норка и прочий люд, пришедший попрощаться.

— Не хочется уезжать? — спросила мама, завидя несколько понурое выражение Кириного лица.

— Конечно, самый разгар лета, — кивнула Кира, — скоро яблоки с грушами поспевать начнут... и ежевика...

Женщина рассмеялась и потрепала дочь за её любимые хвостики.

— Я тебя очень люблю, Кирушка, — сказала она, — но смотри — при случае могу и по одному месту отшлёпать. Надеюсь, следующим летом ты никуда не забредёшь, тем более в трясины...

— Не забреду, — улыбнулась та.

Сашка хмурился и думал о чём-то своём.

— Вот я в город приеду, — сказал он, — а ты, Кирка, опять будешь дуться, сражаться в дядю Юру и на меня ругаться. Уж лучше я тут останусь жить...

— Нет больше у Киры никакого дяди Юры, — сказала мама, — она его удалила.

"Как — удалила?" — хотела было воскликнуть Кира. Когда она успела деинсталлировать любимую стратегию? Не помнила она этого — хоть убей.

— Не буду я больше ни дуться, ни ругаться, — только и могла сказать ошарашенная игрунья. Она потрепала братишку за ухом, тот захихикал и поспешил отойти на безопасное расстояние.

Последние слова прощания, различные пожелания, чета Беляковых с Кирой и её подружкой разместились в машине — и вскоре солотчинские улицы и бабушкино село скрылись за лесом.

Кира не так уж сильно была расстроена прерванными каникулами. На её век ещё хватит летних дней. Всю дорогу она болтала с Норкой о всякой всячине, а думала совсем о другом...

Ей хотелось найти ответ на простой вопрос — куда из её памяти исчезли некоторые события, в которых, по словам Норки и прочих людей, она принимала участие?

Откуда в её комнате портрет незнакомой женщины и странный медальон?

Почему она не помнит о своей дружбе с Эммочкой и Стешкой?

Как она могла забыть, что Норка весной впадала в кому?

Кира напрягала и терзала свою память, но не могла выудить из неё эти эпизоды.

Москва приближалась с каждой минутой. Кира одновременно и хотела, и боялась там оказаться. И тем не менее она догадывалась, что ответы на мучающие её вопросы она найдёт именно в родном городе.

Мирослав только что был перевезён из реанимационного отделения в специализированную палату, в которой пациенты с переломами позвоночника проходили реабилитационный курс. Сколько он в ней пробудет и когда покинет стены госпиталя — всё это его мало интересовало.

Он думал только о Кире. Она стояла у него перед глазами, снилась по ночам. Он словно наяву слышал её голос.

"Я люблю тебя, Слава..."

Переданную Димкой записку он тщательно изодрал на мелкие кусочки, ибо никто не должен был увидеть её содержимого.

Он не был опечален настолько, чтобы впасть в депрессию. Пусть он не знал — долго ли продлится Кирина амнезия, но ждать он умел. Месяц или год — невелика разница. У ванахемского принца имелся опыт, показавший ему, что время бывает очень условным явлением.

— Важно то, что Кира жива, — сказал он себе, отрешённо глядя в тёмный угол тонувшей в вечерних сумерках палаты, — если бы умирал я, то моя память тоже могла бы запечататься... Кира избавлена от страданий, но я знаю — кто она и откуда. Может, она сама всё вспомнит, а может, я просто снова с ней познакомлюсь...

"Ворчливый пломбирчик, — повторил он про себя, — босоножка с хвостиками..."

Через минуту он заснул.

На другом конце Москвы, в своей комнате, крепким здоровым сном заснула Кира.

Октябрь 2016 — август-ноябрь 2017

Продолжение следует...