Подобная Сильмариллу (гет)

После всего произошедшего между мной, Трандуилом и его отцом, я сочла за лучшее уехать как можно дальше от их земель. Сбежать. Это было очень больно, но я понимала причину поступка Орофера, и, в общем-то, признавала его правоту. Неприязнь отца Трандуила ко мне была обоснованной, и я могла ее принять. Я даже была благодарна ему — не только за то, что он разделался со слухами про меня, но и за то, что он так печется о том, о ком я тоже хотела бы позаботиться.

Вместе с Гил-Галадом, значимо охладевшим ко мне, и своими нуменорскими приятелями, скачущими вокруг меня с щенячьим восторгом, я вернулась в Линдон. И это было прекрасным решением, потому что только там я смогла одной из первых узнать то, на что давно надеялась.

В ту пору мои кошмары изменились. Раньше больше всего я переживала бы из-за того, что мои отношения с Трандуилом опять были под угрозой, или из-за того, что омерзительные слухи обо мне, хотя и развеялись, но из моей же памяти совсем не стерлись. Теперь же большинство моих мыслей было посвящено Нуменору. Меня всю колотило от боли, когда я вспоминала безрассудного Исилдура и его прелестную жену, мудрого Элендила и даже Верную, но глупую королеву Тар-Мириэль. Кому было знать лучше, чем мне, то, как страшно утонуть? Я все помнила. Не смогла бы забыть тот день, даже если бы и хотела. Я помнила то, как глупо купилась на обман Тхурингветиль. То, как земля словно ушла из-под ног, а небольшая речка переросла неожиданно в бурный поток, который с легкостью подхватил меня, как тростинку, и понес. То, как что-то ударило меня по голове, но до конца не оглушило. И ту беспомощность перед стихией и, когда удар выбил остатки воздуха, раздирающую боль в груди. И ту агонию, и тот ужас. И из-за своей лжи я никогда не смогу ни с кем этим поделиться. Я вздрогнула. Не стоило вспоминать этот кошмар.

Единственным нуменорцем, кого мне было совсем не жаль, был король. И Саурон. Я не тешила себя надеждами, что он никогда не вернется, но надеялась, что потеря тела в этот раз поумерит его спесь и задержит следующий выпад против жителей Средиземья. Увы, в этом я, как всегда, ошиблась.

Каким же облегчением для меня было услышать встревоженный голос наблюдающего за морем эльфа, кричащего, что видит корабли, плывущие с запада! Я не стала скрывать своих слез, когда увидела нуменорских друзей, сходящих на берег, выглядящих измотанными и больными, но все же живых. Я была так благодарна Валар за то, что они позволили этим людям выжить! Все же в этом я была права! Не все нуменорцы мертвы. Род Элроса не угас. Рано списывать людей со счета.

Когда Исилдур рассказал нам обо всем, что случилось с Нуменором в последние годы, я снова не могла сдержать свои чувства. Но я испытывала гордость за Элендила и его народ, за то, что они сумели выжить в этом кошмаре. И меня очень радовало то, что они уже начинали строить планы — освоить новые земли, основать свои королевства, следить за угрозой из Мордора.

Нуменорцы пробыли у нас недолго. И в последний день перед отплытием Исилдур позвал меня на прогулку.

— Не думаю, что мы увидимся скоро, Сильмариэн, — сказал он, — но я хотел бы тебе кое-что показать. Может быть, это вызовет у тебя приятные воспоминания.

Я совершенно не ожидала увидеть то, что Исилдур собирался мне показать, и обомлела, когда узнала, что он с собой привез из Нуменора. Непосвященному, возможно, показалось бы, что это простые шары из черного хрусталя, какими пользовались рыночные мошенницы для гадания. Но это было бы огромной ошибкой.

— Палантиры, — прошептала я, протягивая руку к одному из видящих камней, но не решаясь до него дотронуться. — Откуда они у вас?

— Король Гил-Галад подарил их моему роду много лет назад, — ответил Исилдур. — Я подумал, что ты захочешь узнать, что часть из них удалось сохранить и вернуть в Средиземье.

— Я даже не знала, что они еще существуют, — я отдернула руку, так и не дотронувшись до Палантира. — И не знала, что они были у Гил-Галада. Меня никогда не волновала судьба творений отца, даже Сильмариллов, пропади они пропадом.

— Почему? — удивился Исилдур. — Понимаю за что ты ненавидишь Сильмариллы, но Палантиры очень полезны! Они пригодятся нам при освоении восточных земель.

— Одно могу сказать тебе, Ис, — отмахнулась я. — Мой отец создавал великие вещи, которые становились причинами ужасных трагедий. В таких вещах, как Сильмариллы, Палантиры, Кольца Саурона таится великая магия и вместе с ней великая опасность. Нельзя слишком привязываться к этим вещам, понимаешь, желать обладать ими сверх меры. Палантиры пока не запятнали себя так, как главные творения Феанора и Саурона, которые я уже упомянула. Поэтому обладай ими сам, но не позволяй обладать собой им.

— Ты слишком серьезно к этом относишься, Сильмариэн, — скучающе протянул Исилдур. — Конечно, я не позволю обладать собой какой-то вещи. Твой отец, бесспорно, был великим мастером, но, не обижайся, я думаю, что его творения не такие уж пугающие, как ты считаешь. Вы все просто были слишком зациклены на этих сокровищах в Первую Эпоху. Палантиры мне нужны только для связи, а на Сильмариллы, если бы они еще существовали, любой здравомыслящий человек не посягнул бы теперь, зная их историю.

— Но посягнул бы тогда! Даже Мелькор зависел от Сильмариллов! — воскликнула я. — Любой человек поддался бы соблазну обладать ими, в них был свет Валинора, все считали, что они прекрасны! И сейчас бы ничего не изменилось! Желающие всегда бы нашлись! Вспомни Назгулов! Даже самое слабое из Колец Власти сделает тебя рабом, как сделало их! Такие вещи должны быть очень в надежных руках, а множество людей жаждет силы и власти! Ты же сам знаешь, какими были большинство из тех, кто жил в Нуменоре в последние его годы!

— Род людей не так слаб, как вы, эльфы, думаете! — презрительно бросил раздраженный Исилдур. — Вы заранее настроены предвзято и считаете себя лучшими творениями Эру, рядом с которыми люди ничтожны. И не осуждай меня, Сильмариэн. Сама ты только и стремишься к тому, чтобы наладить свою любовную жизнь, а у меня есть цели поважнее.

Последнее высказывание меня очень обидело, но я решила оставить его без ответа.

— Мы предвзято настроены? — возмутилась я. — Тогда вспомни, сколько времени я провела с людьми и сколько раз вам помогала? Именно я первая пошла красть плод Нимлота из-под носа короля!

— И именно у тебя это не получилось, — фыркнул Исилдур. — Зато, надо думать, встреча с муженьком тебя впечатлила, раз ты удрала обратно в Средиземье на той же неделе.

Я не рассказывала Исилдуру о том, как встретила Саурона на весеннем балу.

— Да как ты смеешь? — задохнулась я. — Ты отлично знаешь о том, как я ненавидела Саурона, и…

— А я хотел ведь отдать это тебе, — прервав меня, наследник Элендила взял в руки один из Палантиров, — ты же часто переезжаешь, много кого видишь. И, как бы то ни было, твой отец все это создал. Но теперь я вижу, что это было бы глупо с моей стороны. Лучше десять врагов, чем лицемерный друг, Сильмариэн. Ты постоянно занимаешься своими магическими делами, но не хочешь, чтобы что-то из великих знаний вашего народа помогло моим людям. Вся твоя помощь и поддержка состоят только из слов. Не рассчитывай на мою помощь, Сильмариэн, если она тебе понадобится, — Исилдур грубо взял меня за локоть, вывел из комнаты и с силой закрыл за собой дверь, после чего я, разозленная, пошла к Гил-Галаду и поругалась с ним. Я считала, что не стоит использовать Палантиры, что вообще не стоило отдавать их людям, что это может принести дурные последствия. И что будет, если видящие камни попадут в руки врагов? Гил-Галад был согласен во всем с Исилдуром, и был со мной ответно груб.

Впоследствии мои взаимоотношения с Исилдуром слегка потеплели, чтобы окончательно закончиться уже из-за более серьезной ссоры в конце войны Последнего Союза. Мою же дружбу с Гил-Галадом было уже не спасти. Разные взгляды на события, происходящие в мире, заставили нас охладеть друг к другу и то, что началось еще после моего возвращения из Нуменора, окончательно закончилось уже во время осады Барад-Дура. Король Нолдор погиб на войне, пал еще одной жертвой Саурона, и даже несмотря на то, что Гил-Галад помешал мне полностью выполнить свой долг на той войне, чем ранил меня, я жалела о том, что не успела снова стать ему другом.

Так, уже не в первый, но и не в последний раз, творения моего отца уронили тень на мою жизнь.

* * *

Никто не ожидал, что война начнется так быстро, ведь с разрушения Нуменора прошел всего век. Я жила в уверенности, что Саурон долго будет восстанавливаться после того, как был утоплен. Поначалу так считало большинство эльфов, но зло вскоре пробудилось вновь. С первым союзом, который пытались заключить люди и эльфы, ничего не получилось, но… Сначала захват Минас Итиля, крепости Исилдура, новой и прекрасной, потом угроза его столице Осгилиату и Минас Анору, белой крепости, уже тогда впечатляющей и не слишком сильно разросшейся ко времени великих событий конца Третьей Эпохи, заставили всех жителей Средиземья собраться свои силы вместе. Саурон все же развязал мировую войну, и за это его проклинали от Линдона до Лотлориэна.

Это была бойня до победного конца. Я помнила войну в Эрегионе, помнила далекие столкновения с Морготом, видела еще немало битв, уже позже застала великую Войну Колец. Но война Последнего Союза людей и эльфов против Саурона была ужаснейшей на моей памяти. Никогда еще я не проводила в госпитале столько времени. Никогда еще не видела столько раненых и мертвых. Никогда еще не ощущала запаха крови даже во сне. И никогда так не хотела выйти на поле брани и, умерев там самой, утащить с собой как можно больше врагов, а лучше бы и самого Саурона, и да поможет мне Эру.

Эта война была безумием, где каждый мечтал дожить до завтрашнего дня, и никто не мог с уверенностью сказать, получится ли у него это. Времени и сил не хватало ни на что, кроме облегчения страданий раненных, и во время жестокой Дагорладской битвы я думала, что сама умру — не только от горя, но и от усталости. Во время осады Барад-Дура стало немного легче телу, но не душе — мне пришлось вернуться в Минас Анор, поскольку на земли Мордора вместе с другими лекарями, мне ступить не разрешили, то ли опасаясь за меня, то ли все еще не доверяя, этого я не выяснила, не желая услышать честный ответ. Именно спор об этом окончательно похоронил нашу дружбу с Гил-Галадом. До хрипоты я умоляла Короля Нолдор разрешить мне отправиться в Мордор, но он был непреклонен. Зато перед отъездом я встретила Трандуила. Времени не было совсем, вдали раздавался грохот битвы, но мы успели договориться, что если мы оба сумеем пережить эту войну, то больше никогда не расстанемся и наплевать на все. Удивительно, как близости смерти прочищает нам головы и заставляет увидеть то, что на самом деле важно и понять, что нужно делать.

В Минас Анор привозили уже мало кого из раненных, слишком это было далеко от военных действий. Так что я видела уже совсем безнадежных больных, желающих умереть дома, либо самых значимых воинов, чью смерть нельзя было допустить ни в коем случае, чем я и занималась, либо мертвецов, привезенных в свой последний приют.

Тайком я приглядывала и за границами города. Конечно, вся война теперь проходила мимо меня. Но иногда несколько невесть откуда взявшихся южан или орков появлялось невдалеке от белой крепости, и я, будучи всегда на страже, незаметно выбиралась из города и оставляла от врагов лишь пыль на земле еще до того, как немногочисленная охрана успела бы заметить хоть что-то, а потом так же тайно возвращалась в свой госпиталь, кипя от того, сколько мизерным был мой вклад в общее дело победы над врагом.

Я ненавидела эту войну, но меня злило то, что я не могла в ней участвовать. Того, что я делала, явно было недостаточно, и я могла бы сделать неизмеримо больше, находясь, как и прежде, в гуще событий. Я могла бы спасти намного больше людей, эльфов или гномов, и я винила Гил-Галада как за то, что именно он, мой король, запретил мне следовать за войском в Мордор, так и за его недоверие и неприятие. В голове возникали безумные мысли о побеге. Что уж говорить, во время всех этих военных лет в первые с ностальгией я часто вспоминала Чертоги Мандоса и нередко мечтала о пустоте и покое, которые несут Сады Лориэна.

Все кого-то потеряли на этой войне. Мне повезло — мои друзья прежде чем, кто раньше, кто позже, умереть, стали моими неприятелями. Правда, это везение было весьма сомнительным. Все же, мне было очень жаль, что Гил-Галада, что умершего уже позднее Исилдура. Но был и день, когда меня сковали тиски ужаса, когда вероятность великой потери для меня была так огромна, что я с трудом смогла справиться со случившимся.

Отец привез Трандуила на закате, и, увидев рану на его животе, я поняла, что с таким уже не живут, и меня обуяла такая ледяная волна жути, что мне захотелось просто убежать подальше от всего, что я вижу вокруг и никогда, никогда не возвращаться. Лишь огромное усилие воли уберегло меня от нелепого и рокового срыва. Новая волна нахлынула на меня, когда я, еще не пришедшая в себя, увидела лицо принца Зеленолесья. Левая половина его была по-прежнему безмятежно прекрасной, но правая… я в жизни не видела столь изуродованного лица. Оно было черным, обугленным, словно сгоревшим в самом страшном, каком видела Арда, пожаре, прикрытый бельмом глаз был лишен века, а сквозь обгорелые мышцы щеки были видны зубы. Лишь на лбу, незадолго до начала роста волос, снова появлялась розовая и нежная кожа.

— Это случилось уже очень давно, Сильмариэн, — сказал, хотя я ничего и не стала бы спрашивать, Орофер, — в конце Войны Гнева. Драконье пламя. Я так и не смог убить ту проклятую тварь, она... она улетела. Трандуил научился скрывать это в совершенстве, но только не когда он…

С трудом я отвела полный слез взгляд от лица своего тайного жениха и посмотрела в лицо его отца. В глазах Орофера я видела боль, он слово постарел на тысячу лет, хоть с эльфами так и не бывает. Передо мной стоял не самоуверенный король, плетущий интриги. Это был напуганный и убитый горем отец.

— Прошу тебя, помоги, — произнес Орофер. — Там за это никто не взялся, а в дороге ему стало только хуже. Он… наверное, он на грани. Мой сын… единственный сын... Мне больше не к кому идти. Если ты не сможешь, не сможет никто.

— Я сделаю все что смогу, — серьезно ответила я. "Или будь я проклята", — добавила я мысленно. И я сжала руку Орофера. С неожиданной силой он ответил на рукопожатие.

— Я тебе верю, девочка, — всхлипывая, сказал король Зеленолесья.

Это была ужасная ночь. Лечить тяжело. Куда тяжелее лечить того, кого ты давно знаешь и любишь. Важно не давать своим чувствам победить себя. Всю ночь я обезболивала, чистила, зашивала, вырезала, перевязывала, стараясь сосредоточиться на враге — жуткой гноящейся ране, пытаясь вообразить, что совсем не знаю того, кто лежит передо мной и в любую секунду может умереть. Иногда все же чувства брали верх и приходилось делать передышку, глубоко дышать и всеми силами пытаться сдержать рвущуюся из груди панику, ведь я знала, что именно такое мое поведение может убить Трандуила. Всю эту ночь я шептала заклинания, снимающие боль, а в перерывах просто говорила сама с собой, с Трандуилом, с пустой комнатой, пытаясь сделать менее ужасной эту ночь. Вслух я вспоминала случаи из детства, пыталась петь развлекательные песенки, говорила только о хорошем, чтобы не дать моему страху победить себя.

Поздним утром, когда явная угроза миновала, я, еле держась на ногах, выползла из госпиталя. Нужно было полностью смыть кровь с рук и с лица, а потом мне хотелось отдохнуть всего лишь пару часов, прежде чем вернуться к Трандуилу. Я бы не доверила его больше никому из лекарей.

Орофер, всю ночь сидевший под дверью госпиталя, вскочил, едва завидев меня. Не имея больше сил разговаривать, я лишь слабо улыбнулась и кивнула, и этого было достаточно. А затем произошло то, чего я совсем не ожидала. Отец Трандуила шагнул вперед и сгреб меня в объятия, приподняв над полом. Он крепко обнимал меня, держа в воздухе и плакал, постоянно повторяя: «Я был дураком, я был таким дураком! Спасибо, спасибо тебе за все!» И когда Орофер поставил меня на землю, немного собравшись, глядя мне в глаза он произнес:

— Если между вами все осталось, как прежде... — он снова несколько раз всхлипнул, а потом, все же взяв себя в руки, закончил, и меня поразило, то, что он сказал, — Прости меня за все. Будь счастлива с моим сыном, дочка.

В живых я больше короля Зеленолесья не видела.