Искупление (гет)

Дорога вилась, поднимаясь все выше в предгорья. Погруженная в свои переживания Беатрис почти не замечала толчков подпрыгивающей на ухабах кареты и не сразу осознала, что они прекратились.

— Сеньорита Беатрис, уж не разбойники ли? — встревоженная Лусия привстала и выглянула из окошка.

— Откуда им взяться, — пожала плечами Беатрис.

— Ой!

— Что там, Лусия?

— Там... вы лучше сами взгляните! — растерянно и в то же время с восторгом в голосе ответила служанка, садясь на место.

Беатрис приоткрыла дверцу и замерла, пораженно глядя на того, с кем она уже попрощалась в своем сердце. Очень бледный дон Мигель верхом на роняющим с удил хлопья пены Сарацине загораживал им дорогу.

На подкашивающихся ногах она вышла из кареты. Де Эспиноса тоже спешился, и Беатрис с беспокойством заметила, с каким трудом он это сделал.

— Вы... Что привело вас сюда, дон Мигель? — ее голос прерывался. — И... невозможно... ваша рана!

— Мне показалось, что мы не закончили наш разговор, сеньорита Сантана. 

— Разве? Мне, напротив, кажется, что мы до конца прояснили ситуацию, — Беатрис слышала хриплое, тяжелое дыхание дона Мигеля, и несмотря на невольный сарказм, ее беспокойство нарастало: — Вам надо лечь, вы очень навредили себе!

— Если только у ваших ног, — усмехнулся де Эспиноса. — Но прежде поговорим. 

— Хорошо, мы поговорим, но, по-крайней мере, сядьте в карету!

Продолжая усмехаться, де Эспиноса осторожно устроился на мягком сидении и перевел дух.

— Вы очень добры, сеньорита Сантана.

— А вы несносны. И безумны.

— И еще вы как всегда правы, это было безумием. Но я должен был увидеть вас еще раз. Хотя бы для того, чтобы принести извинения за вспышку гнева. Я не мог и представить, что вам известно... то имя, и не сказал вам всего, что собирался.

— Вы сказали достаточно, — прошептала Беатрис.

Зачем этот разговор, ведь она все решила для себя? Надо отвезти дона Мигеля в близкий уже монастырь и поручить заботам сестры Маргариты...

— И все же выслушайте меня. Вас не должна смущать... донья Арабелла, в настоящем этому нет места. Сожалею, что мои жестокие слова причинили вам боль. Но я не хотел, чтобы вы питали иллюзии... Буду откровенен и сейчас... — паузы между словами дона Мигеля становились все длиннее, он в изнеможении прислонился к обитой тканью стенке кареты и закрыл глаза: — Вы же здравомыслящая девушка... какая блажь взбрела вам в голову? Со мной вы могли бы вести такую жизнь... которая была бы вам по нраву... Да хоть вылечить всех больных... в Санто-Доминго. Зачем вам хоронить себя за стенами монастыря? Я даю слово не слишком докучать вам... Или я внушаю вам отвращение?

— Но почему? Почему вы так желаете нашего брака? — с волнением воскликнула измученная Беатрис.

Она сидела, не поднимая глаз и кусая губы.

— Я же сказал... меня подвигла на этот шаг ваша прелесть... которую вы не осознаете... — дона Мигеля словно затягивало в темный водоворот, однако он упрямо спросил: — Так вы принимаете... мое предложение? 

Потрясенный его поступком разум Беатрис проиграл битву сердцу, и она словно со стороны услышала свой тихий голос:

— Да...

«Я также безумна, как он! Да поможет мне Бог в таком случае!»

— Вот и... славно...

Она отважилась взглянуть на дона Мигеля и пришла в ужас от мертвенной бледности его лица, покрытого каплями пота. Дернув крючки, она распахнула камзол на его груди и ахнула:

— Дон Мигель!

— Пустяки... — де Эспиноса нашел в себе силы улыбнуться, прежде чем потерять сознание.

* * *

Очнувшись, дон Мигель обнаружил себя в объятиях своей нареченной, поддерживающей его в сидячем положении. Его голова покоилась на груди Беатрис, и он нашел, что это весьма приятно. Камзол с него стащили, а грудь под рубашкой вновь стягивала повязка. Чертова рана все-таки открылась, однако сильной боли он не чувствовал, а значит, все не так уж страшно.

Карета раскачивалась из стороны в сторону, это напомнило ему о «Санто-Доминго», и он понял, что тоскует по кораблю и морю. Скорей бы!  Но все же отплытие придется отложить еще на пару дней: необходимо уладить кое-какие вопросы с Хуаном Сантаной.

Дон Мигель запрокинул голову и хрипло произнес, глядя на встревоженное личико Беатрис, наклонившейся к нему: 

— Не могу и выразить, насколько очаровательно пробуждение в ваших объятиях, сеньорита Сантана. 

Беатрис тотчас отпрянула:

— Не сочтите мое поведение непристойным, оно вызвано лишь желанием уберечь вас от толчков при езде, дон Мигель.

— Похвальное желание, — не сдержал усмешки де Эспиноса, выпрямляясь на сидении. — Куда мы едем? — счел нужным поинтересоваться он, не вполне уверенный в намерениях Беатрис — учитывая ее характер и необычные обстоятельства.

— В обитель.

Де Эспиноса приподнял бровь:

— Мне послышалось, или вы приняли мое предложение?

— Да, дон Мигель, но вы были без чувств, ваша рана...

— Я вполне сносно себя чувствую, сеньорита Сантана, — тоном, не терпящим возражений, заявил он, — Небольшой упадок сил — обычное дело после ранения и долгого времени, проведенного в постели. Я слишком разнежился благодаря вашей неустанной заботе. Не будем утруждать еще и сестер-бенедиктинок, у них и без меня хватает страждущих.

— Как скажете, — подозрительно легко согласилась Беатрис.

Сидящая напротив них Лусия хмыкнула, но тут же ее лицо стало равнодушным, даже туповатым: всем своим видом служанка демонстрировала, что на нее не стоит обращать внимания. 

Беатрис, выглянув из окошка, крикнула:

— Хайме, поворачивай! Мы возвращаемся в Ла-Роману! — затем она обернулась к де Эспиносе и строго сказала: — Вам не стоило подвергать вашу жизнь такому риску. Если бы вы из-за своей слабости упали с Сарацина и свернули себе шею, чувство вины, что я послужила тому причиной, отягощало бы мою совесть до конца дней моих.

Дон Мигель даже поперхнулся от удивления.

«Вот дерзкая девчонка!»

— Обещаю больше так не делать, сеньорита Сантана, — нарочито смиренно ответил он и тут же иронично добавил: — Если вы пообещаете больше не перечить мне и не пытаться избегать... своей судьбы.

«Моей судьбы... — сердце Беатрис замерло. Она вспомнила, чему ее учили, и те обрывки разговоров, которые ловил ее чуткий слух, и это вдруг наполнило ее неясным томлением: — Жена должна быть покорна мужу и его желаниям... И... каковы же будут его желания?»

Она встряхнула головой, отгоняя необычные ощущения, и в ее глазах сверкнул непочтительный задор:

— Боюсь, мне сложно дать такое обещание, но обещаю приложить к тому все усилия.

— Приложите, — уже серьезно сказал де Эспиноса, пристально глядя на нее. — И мы поладим. 

Снаружи ржали лошади, Хайме, пытающийся развернуть карету на узкой дороге, отчаянно ругался с Джакобо. Внутри же кареты царило молчание: гранду Испании и дочери полунищего идальго еще предстояло осознать перемены, так внезапно произошедшие в их жизнях.