Искупление (гет)

Наступил ноябрь. 

Как-то утром Беатрис сидела на своей излюбленной скамье в тени апельсинового дерева, слушая негромкое журчание фонтана. До праздника Непорочного зачатия оставался месяц, и она должна была дать ответ отцу Игнасио. 

При мысли о том, что скоро стены обители сомкнутся вокруг нее, Беатрис осознала, что ей будет невыносимо трудно расстаться с отцом и уютным домом, с этим небольшим садиком, где все цветы были посажены ею. И... с резким нелюбезным сеньором адмиралом? 

«А о нем-то что толку горевать? Не пройдет и недели, как он уедет». 

Скоро, очень скоро она распрощается с доном Мигелем, и все вернется на круги своя...

Между ними установились странные отношения: де Эспиноса терпел ее присутствие с легким налетом снисходительности, а она вела жестокую борьбу со своими чувствами и была предупредительна, но и только.

«Да, конечно, и только...» 

Беатрис даже зажмурилась при воспоминании о пережитом стыде.

...Это произошло еще в октябре. Она встала, чтобы подать дону Мигелю кружку с водой, и сдвинула кресло, не заметив, что оно прижимает край простыни, укрывающей раненого. Тот полулежал в подушках и в этот миг подвинулся еще выше, устраиваясь поудобнее. От этого движения натянувшаяся простыня сползла, и Беатрис уставилась на плоский живот дона Мигеля, по которому сбегала расширяющаяся от пупка к паху полоска темных волос, и узкие бедра, охваченные куском полотна наподобие повязок, которые она видела на индейцах. Девушку бросило в жар, казалось, что не только лицо, но и шея, и плечи заполыхали. К своему ужасу, она не сразу смогла оторваться от созерцания того, что открылось ее взору, а когда все же ей это удалось, то встретилась глазами с ироничным и изучающим взглядом де Эспиносы. Его, похоже, весьма забавлял конфуз Беатрис.

— Неужели в вашей богатой практике вы не сталкивались с мужской наготой, сеньорита Сантана? 

Такого смущения, еще усугубившегося от слов раненого, ей никогда не доводилось испытывать. Готовая провалиться сквозь пол, она ляпнула первое, что пришло ей в голову:

— Не обольщайтесь, дон Мигель, вы далеко не первый недужный, кого я вижу без одежды.

Боже, что она несет! 

Все-таки главной ее добродетелью было умение веселить сеньора адмирала.

— Вот как? — дон Мигель рассмеялся, и Беатрис краешком сознания отметила, что на этот раз он не захлебнулся мучительным кашлем: — Почему же тогда вы так вспыхнули, сеньорита Сантана? Или я являю собой особенно отталкивающее зрелище?

— Я не заметила принципиальных отличий, — сдержанно ответила Беатрис, и, не торопясь, накрыла дона Мигеля простыней, затем тщательно подоткнула ее.

— Разумеется. Вы уже сравнивали меня с безродным бродягой, — довольно-таки ядовито сказал он.

«Вот ведь! Откуда во мне такая дерзость?!» — Беатрис была просто в отчаянии.

— Вы все еще хотите пить? — скрывая смятение за безразличным тоном, спросила она.

— Если вы окажете мне эту милость, — без тени улыбки ответил де Эспиноса.

Каридад вошла в комнату лишь мгновением позже, и Беатрис мысленно возблагодарила небеса. Подумать только, чтобы бы было если бы дуэнья не задержалась на кухне...

...Беатрис покачала головой: ей было непросто вновь переступить порог его комнаты. Но за последние дни в состоянии дона Мигеля произошли значительные перемены, и постоянное присутствие сиделки уже не требовалось. Он уже выходил в патио, благо что сезон дождей близился к концу и воздух стал более сухим и прохладным, особенно по вечерам. Однако дон Мигель попросил Беатрис продолжить чтение романа, и она не смогла отказать ему. 

Ей казалось, что он наконец-то проникся приключениями славного дона Кихота Ламанчского. Он, разумеется, и раньше слышал имя сеньора Сервантеса, но, отдавая предпочтение философским трактатам и военным мемуарам, никогда не проявлял интереса к его знаменитому произведению. Однажды Беатрис пересказала предисловие, повествующее о жизни Сервантеса. Дон Мигель нашел его судьбу весьма печальной и заметил:

«Неудивительно, что его сочинение полно горечи».

Беатрис так не думала, но возражать не стала. К чему споры? К чему вообще грезить о несбыточном? Сейчас она хотела, чтобы дон Мигель как можно скорее покинул Ла-Роману дом, а еще лучше — никогда не появлялся здесь. Что же, этого не придется слишком долго ждать. Тем более, что до конца романа осталось с десяток страниц, а значит, у нее появится повод избегать любого общения с сеньором де Эспиносой. А потом — возможно, отец даст ей время, и она сможет еще немного побыть дома, да и рвение священника уменьшится...

...Отец Игнасио посетил их дом, едва узнав, что раненый пришел в себя, и долго беседовал с доном Мигелем наедине. Когда священник вышел из комнаты, на лице его было выражение, будто он по ошибке хлебнул не благородного Темпранильо, а уксуса. С тех пор он еще более рьяно взялся убеждать Беатрис, а также требовал чуть ли не ежедневной исповеди. Но девушка впервые не могла до конца облегчить душу, не решаясь рассказать духовнику о своих чувствах. По счастью, отец Игнасио не задал прямого вопроса, и она не впала в грех лжи. 

Де Эспиноса после визита святого отца выглядел таким изнуренным, что Беатрис испугалась возвращения лихорадки, однако он не растерял ни капли своей язвительности. 

«Значит, и беспокоится не о чем», — в очередной раз одернула себя девушка.

В результате неустанно прилагаемых усилий Беатрис наконец научилась не прятать глаза, когда дон Мигель останавливал на ней тяжелый взгляд, и не вспыхивать, если ей приходилось касаться его — этого, по правде говоря, давно уже не случалось. Но в ее памяти с удивительной четкостью запечатлелись часы, проведенные у его постели, и вместе с горечью она чувствовала радость — оттого что он выжил, и что она могла пробыть все это время рядом с ним, даже если их общение нельзя было назвать особо приятным. Однако, справедливости ради, после того происшествия дон Мигель стал как будто меньше насмехаться над ней. 

«Но ведь я и раньше знала, что он уедет? Так что же? Суровая праведная жизнь быстро заставит забыть сиятельного сеньора де Эспиносу и весь этот вздор...»

Ее охватила тоска, глаза предательски защипало:

«А если я не хочу? Не хочу забывать его?»

Беатрис сердито шмыгнула носом:

«Тем хуже для меня...»

Она услышала шаги и обернулась. Отец Игнасио стремительно шел по галерее патио , направляясь в ту часть дома, где был кабинет ее отца. Девушка встала, собираясь подойти к нему, но священник не заметил ее и уже скрылся в арочном проеме.

Беатрис вернулась к скамье. Пора погружаться в повседневные хлопоты: она совсем забросила сад, кроме того, на ней лежали обязанности по ведению небольшого, но требующего сил и времени дома. Она оборвала сухие листья у цветов и пошла на кухню, чтобы отдать распоряжения насчет обеда. В дверях она столкнулась с Джакобо, слугой отца.

— Сеньорита Беатрис, сеньор Хуан ожидает вас в своем кабинете.

Беатрис удивилась, однако никакие смутные предчувствия не коснулись ее, пока она не вошла в кабинет.

Сеньор Сантана, опечаленный, но преисполненный торжественности, и священник, сохраняющий постное выражения лица, сидели рядом в креслах; перед ними стоял стул. 

«Как будто трибунал...»

— Благословите меня, святой отец, — обратилась Беатрис к отцу Игнасию, наклоняя голову, — Доброе утро, папа.

— Мир тебе, дочь моя, — брюзгливо ответил священник.

— Беатрис, садись, — сеньор Сантана указал ей на стул.

Она села, напряженно глядя на мужчин.

— Ты не догадываешься, зачем я позвал тебя?

— Нет, отец.

— Беатрис, время пришло. Не скрою, мне жаль расставаться с тобой, но отец Игнасио убедил меня...

Сердце девушки болезненно забилось, во рту враз пересохло.

«Я не хочу, я не готова!»

— Да, дочь моя, что проку откладывать? Вот и мать Агата несколько раз спрашивала о тебе. В последние недели ты не появлялась в обители, и она потеряла тебя.

— Вы знаете, отец Игнасио, по какой причине... — с трудом выговорила Беатрис.

— Знаю, и ты прекрасно справилась. Я навестил сеньора де Эспиносу и вижу, что он, с Божьей милостью, поправил свое здоровье и не нуждается более в сиделке.

— Ты как будто не рада? — хмурясь, спросил Сантана. Сказать по правде, он не ожидал, что святой отец перейдет в решительное наступление. Однако, поскольку Каридад не сообщила ничего полезного касательно дона Мигеля и Беатрис, он не смог противостоять доводам священника: — Отец Игнасио сказал, что таково было его условие, когда он благословил тебя ухаживать за доном Мигелем.

Беатрис беспомощно посмотрела на отца:

— Я бы хотела остаться с тобой до Рождества...

Губы Сантаны сурово сжались:

— Я не понимаю, Беатрис, почему вдруг ты заупрямилась. Разве это и не твое желание тоже? Я дал тебе достаточно времени на обдумывание.

— Дочь моя, — медленно произнес отец Игнасио, — Служение Господу нашему — это величайшее благо. Откуда эти колебания?

— А праздник Непорочного Зачатия — вполне подходящий день для принятия пострига, — добавил Сантана. Он прятал досаду, осознавая, что планы породнится с родом Эспиноса рухнули окончательно и бесповоротно. Впрочем, досадовал он скорее на себя, за то, что позволил себе зайти так далеко в своих мечтах: — Мать Агата ждет тебя завтра. Этот месяц ты проведешь в обители как послушница, готовя свою душу к великому событию.

— Завтра?! — сердце Беатрис оборвалось в бездну.

— Остается совсем мало времени. — вставил священник. — Но ты уже знакома с жизнью обители, так что мы успеем. И вот еще, дочь моя, твои наряды чересчур вызывающие. Давно пора сменить их на что-нибудь более подобающее.

— Да, отец Игнасио...

— Лусия поедет с тобой до монастыря, — сухо сказал Сантана. — К сожалению, дела не позволяют мне проводить тебя, но на днях я приеду тоже, чтобы повидаться с тобой. А теперь ступай, нам еще нужно обсудить кое-что, а тебе — собраться.