Искупление (гет)

начало июня 1696

Беатрис открыла окно каюты в надежде на свежесть. Она хорошо переносила тяготы пути, но не доходя до Азорских островов, караван попал в зону штиля, и уже неделю, как паруса кораблей жадно ловили слабый ветер, но едва ли они одолели за это время пару морских лиг. Беатрис перестала спать ночами, а днем задыхалась от духоты. Однако сложнее всего для нее оказалось справляться с наполнявшей ее сердце печалью. Конечно, Мигель не давал ей ни малейшего повода заподозрить, что у него воскресли чувства к донье Арабелле, но сам воздух был пропитан напряжением, и это угнетало ее.

Велеть Мерседес принести холодной воды? Она тут же отказалась от этой мысли — в последние дни пресная вода имела явственный привкус затхлости, а помимо этого, хотя Беатрис и отдавала должное опыту служанки, но их отношения за все прошедшие годы не стали теплее, и ей не хотелось лишний раз обращаться к Мерседес. Она в который раз пожалела, что с ней больше нет Лусии, вышедшей в прошлом году замуж и поэтому оставшейся в Санто-Доминго. 

«На палубе, возможно, будет легче. Заодно посмотрю, чем занята Изабелита».

Беатрис, не утратившая порывистость движений, сделала несколько быстрых шагов к двери, и тут резкая боль скрутила низ живота. Молодая женщина оперлась руками на спинку стула, глядя перед собой расширившимися глазами. 

«Еще слишком рано! Я просто поторопилась...» 

Кажется, отпустило, и Беатрис перевела дух. Но не успела она выпрямиться, как боль вновь разлилась по ее телу, охватывая весь живот, затем поясницу, и становясь все сильнее...

* * *

Услышав отдаленный вскрик, Арабелла захлопнула книгу — все равно ей не удавалось вникнуть в текст, и посмотрела на мужа, склонившегося над тетрадью, в которой он вел путевые записи.

— Что, дорогая? — отозвался Блад, не поднимая головы. — Я тоже слышу ее крики.

— Тогда это непохоже на тебя, Питер.

— Ты недоумеваешь, почему я до сих пор не предложил помощь? — он отложил в сторону перо, и поскольку Арабелла молчала, продолжая в упор разглядывать его, сказал: — Прежде всего, на корабле есть врач.

— Если честно, я сомневаюсь в умениях сеньора Бонильи. Вы не раз беседовали, и ты наверняка составил себе мнение о нем, так что скажешь?

— Скажу, что ты предвзята, он достаточно толково рассуждал о способах врачевания ран, поскольку до «Сантиссимы Тринидад» служил на военном галеоне, — Блад поднялся и отошел к окнам каюты.

— Вряд ли там ему приходилось принимать роды, — возразила Арабелла.

— Возможно, у него была практика и на берегу. 

Арабелла покачала головой. Суета началась еще вчера, однако сеньора де Эспиноса держалась с завидной стойкостью, поэтому они не сразу догадались, в чем дело. Но ограниченное пространство корабля не позволяло долго утаивать происходящее. Питер тогда чертыхнулся и в очередной раз назвал де Эспиносу болваном, потащившим жену в утомительное путешествие, зная, что той предстоит рожать на корабле, на что Арабелла заметила, что роды, судя по всему, преждевременные. 

Первоначально женщина, ставшая супругой такого человека, как дон Мигель, вызывала у нее лишь любопытство, но, познакомившись с ней ближе, Арабелла прониклась к ней глубокой симпатией. К ее удивлению, уже месяц, как они почти не общались, однако в начале их знакомства сеньора де Эспиноса упоминала, что ребенок появится на свет лишь в конце июля. 

— Роды бывают затяжными, правда в большинстве случаев это характерно для первенца. Если все идет как надо...

— Питер, но ведь прошло уже больше суток! Очевидно, что все не идет как надо! Если бы ты смог осмотреть ее!

До них донесся еще один крик, и Блад вздохнул: 

— Бедняжка. Я думал об этом, но не представляю, как это возможно. Дон Мигель встанет насмерть на пороге каюты, чтобы не допустить меня до своей жены.

— Я поговорю с ним.

— Ты?! — Блад развернулся к ней и нахмурился. 

— Да, Питер. Если ему дорога жизнь жены и их ребенка...

— Арабелла, твои чувства и намерение помочь понятны, но он скорее предпочтет пожертвовать их жизнями, чем принять от меня помощь.

— И все же я попытаюсь убедить его. 

* * *

Завидев Арабеллу, дон Мигель де Эспиноса шагнул ей навстречу. У его правого бедра висела длинная шпага в черных ножнах — он будто вправду собрался в бой.

— Зачем вы пришли, донья Арабелла? — спросил он совершенно безжизненным голосом, преграждая ей путь.

Арабелле показалось, что за прошедшие сутки дон Мигель постарел на несколько лет: еще резче обозначились скулы, а у губ залегли горькие складки.

— Прошу вас, выслушайте меня, дон Мигель, — как можно мягче сказала она. — Речь идет о жизни тех, кто вам дорог.

Его рот саркастически скривился :

— Что вам за дело до тех, кто мне дорог? Или, возможно, до них есть дело вашему мужу? 

— Мой муж хороший врач...

— Никогда! Упаси меня Боже от его талантов! — прервал ее де Эспиноса. — Он уже достаточно проявил их в отношении моей семьи! Будь даже Питер Блад единственным врачом,— а к счастью, это не так, — я и тогда не обратился бы к нему.

— Вы же чувствуете, что сеньор Бонилья бессилен помочь!

— Кто сказал, что на это окажется способен кто-то другой?

Арабелла требовательно смотрела на него:

— Ваша жена и ваш ребенок. Пока мы спорим, их время истекает! 

— На все воля Господа, я препоручаю их Его милосердию... 

Сквозь переборку послышался мучительный стон Беатрис, заставивший де Эспиносу замолкнуть. 

— Я думала, у вас больше смелости, дон Мигель, — тихо сказала Арабелла.

— Что вы сказали?! — испанец угрожающе надвинулся на нее, но она не отвела взгляд.

— Да, смелости. Чтобы поступиться жаждой мщения и гордостью, нужно проявить куда большее мужество, чем перед сонмом врагов. 

По лицу дона Мигеля пробежала судорога, и он процедил:

— Я не поддался искушению свести счеты с убийцей брата. А теперь уйдите, донья Арабелла. 

* * *

Блад ожидал свою жену неподалеку от их каюты и по лицу Арабеллы сразу догадался о результатах «переговоров».

— Разумеется, он отказался.

— Да.

— Безумец! Впрочем, ничего иного я от него не ожидал, — проговорил Питер, но на его скулах заходили желваки, и Арабелла поняла, что муж далеко не так спокоен, как хочет казаться.

— Арабелла, это его выбор, — устало добавил он.

— Но не его жены! — с гневом в голосе воскликнула она.

Блад вздохнул, ничего не ответив.

Солнце касалось своим краем моря, знойный день заканчивался, но наступающая ночь никому не сулила облегчения. На «Сантиссима Тринидад» царило уныние. Отец Доминго вознес молитвы за благополучное разрешение сеньоры де Эспиноса от бремени, а кое-кто из притихших людей поговаривал, понизив голос и осеняя себя крестным знамением, что еще до рассвета священнику придется молиться за упокой душ несчастной женщины и ее дитяти. 

Арабелла расхаживала по каюте, прижимая пальцы к вискам:

— Де Эспиноса вручил их милости Господней, — с горечью сказала она мужу.

— Полагаю, что сеньор Бонилья применяет все свое врачебное искусство. 

— Пусть я несправедлива к нему, но у меня стойкое убеждение, что его опыта в данном случае недостаточно. Я недавно видела его на палубе, и мне показалось, что он нетрезв. И мне невыносима мысль, что в нескольких шагах от меня умирает молодая женщина, а ее супруг в своей гордыне препятствует ее возможному спасению. 

— Дорогая, никто из нас не равен Всевышнему, даже я, — Блад грустно усмехнулся.

— Все так, но я должна попытаться еще раз, — вдруг решительно заявила Арабелла после минутной паузы. — Иначе... иначе я перестану уважать себя.

Не успел Блад сказать ей что-либо в ответ, как раздался громкий стук, затем дверь каюты распахнулась. На пороге стоял дон Мигель, бледный как мертвец.

— Дон Педро Сангре, — глухо произнес он, — Я... прошу вас, — он замолчал и стиснул зубы, точно эти слова лишили его возможности говорить.

Блад выпрямился, пристально глядя ему в глаза.

— Я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь вашей жене, дон Мигель.