Искупление (гет)

Октябрь 1689

Беатрис, старшая дочь Хуана Сантаны, алькальда Ла-Романы, вышла в патио и взглянула на небо. Солнце только поднялось, и  дворик пока оставался в тени, однако утро обещало очередной ясный день. Этот сезон дождей был удивительно щедр на погожие деньки,  и стоило насладиться относительной прохладой, прежде чем зной станет нестерпимым. 

В центре дворика мелодично журчал фонтан. Беатрис, подойдя к нему, присела на деревянную скамью и глубоко вдохнула благоухающий цветами воздух.  Пряный аромат растущих в больших вазах  плюмерий мешался с  запахами близкого моря и тропических лесов, окружавших городок. Такие мгновения почти примиряли ее со скукой Ла-Романы. 

Девушке, которая выросла в суетливой и шумной Севилье, было непросто привыкнуть к маленькому сонному городишке, где за целый год не увидишь ни одного нового лица. Однако Хуан Сантана, оставшийся после смерти жены с двумя дочерьми на руках,  был вынужден отправится на поиски удачи в Новый Свет. Но и на Эспаньоле им не слишком везло. И если бы не покровительство  алькальда Ла-Романы Ксавьера Сантаны, с которым они были в родстве, положение  их стало бы отчаянным. А два года назад, когда сеньор Ксавьер внезапно умер, отцу Беатрис удалось получить его место... 

Впрочем, одуряющая монотонность жизни городка была совсем недавно нарушена прибытием  знатных гостей. Ее отца почтили своим присутствием сразу два представителя старинного рода. Беатрис слегка нахмурилась: ни к чему воспоминать об этом.

«Скука — сестра уныния, а уныние есть грех».

Сеньорите Сантане послышался скрипучий голос отца Игнасио и, вздрогнув, она оглянулась — уж не стоит ли тот за спиной, готовый ревностно оберегать ее от неподобающих мыслей. Разумеется, рядом никого не было, и девушка тихо рассмеялась: этак она начнет шарахаться от собственной тени. А ее духовник желает ей только блага.

Уже через час колокол церкви Сантьяго-де-Ла-Романа созовет всех на мессу, а после можно будет почитать. Отцу недавно доставили из Севильи новые книги. Или закончить вышивать покров для обители, тем более, что книги наверняка светского содержания, а не духовного. Да, занятие вышивкой более подходит благочестивой девице, строго напомнила себе Беатрис и тут же иронично поправилась: 

«Старой деве, так будет точнее».

Несмотря на то, что в Новом Свете девушки хорошего происхождения, даже без большого приданого, имели возможность составить блестящую партию, Беатрис, достигнув двадцативосьмилетнего возраста, так и не вышла замуж. В соискателях руки миловидной дочери  Хуана Сантаны поначалу не было недостатка. Но независимый склад ума и твердость характера, заметные даже в те краткие моменты общения с Беатрис, которые дозволяла строгая испанская мораль, настораживали возможных мужей. Гораздо больше их привлекала Инес,  ее младшая сестра.

Беатрис это вовсе  не огорчало, ведь до сих пор ей не доводилось испытывать любовного томления —  да даже достаточно сильного интереса к кому-либо из этих сеньоров, многие из которых смотрели на нее как... на цесарку, поданную к их столу. Впрочем, так уж не доводилось?

«Это не считается! Нет и еще раз нет!»

О любви дело и не шло, прежде всего от нее требовалось почитать своего мужа, но  Беатрис виделась в этом несправедливость... какая-то неправильность. Возможно, виной тому была направленность, которую вопреки традициями отец придал ее образованию. Ей позволялось читать не только нравоучительные и душеспасительные книги, но и новеллы Сервантеса и пьесы Кальдерона.  О пагубном влиянии неподобающего чтения часто говаривал ее духовник. Уже несколько лет он настойчиво убеждал Беатрис посвятить себя Господу и  даже благословил ее помогать страждущим в больнице при женском бенедиктинском монастыре, находившемся в десятке лиг от Ла-Романы. Настоятельница, мать Агата, была справедлива и по-доброму относилась к ней, называя ее своей духовной дочерью. И Беатрис прекрасно осознавала, что рано или поздно, но сделать выбор придется, и отцовский дом, где она обладала определенной свободой, сменит дом мужа или обитель. Постепенно девушка свыклась с мыслью о неизбежности монастыря. Она старалась держаться в тени, позволяя младшей сестре  сиять всем блеском расцветшей юности. Это было очевидно и для отца, поэтому  он, скрепя сердце, дал согласие на брак Инес. Со дня свадьбы сестры прошло уже больше года, однако Беатрис до сих пор оставалась под сенью отеческого дома. Отец не  слишком давил на нее и не торопил принять постриг, и  она была благодарна ему.

— Сеньорита!

Размышления Беатрис нарушил звонкий голос ее служанки Лусии, которая вихрем ворвалась в патио и, подобрав юбки, бросилась к своей госпоже.

— Ой, что я вам скажу! Два галеона, что недавно ушли — вернулись!

Внутри Беатрис что-то дрогнуло, но ее голос прозвучал спокойно:

— Лусия, ты опять наслушалась сплетен на рынке?

— Да нет же, нет! — затараторила служанка, блестя темными как маслины глазами. — Я добежала до порта и видела их! Так что ваш почтенный отец наверняка будет вновь принимать тех знатных сеньоров!

Беатрис прерывисто вздохнула: неужто Господь услышал ее мысли — те, которые она скрывала от самой себя?

— Только знаете, еще что? — вдруг понизив голос, зашептала Лусия, не замечающая ее переживаний. — Корабли побывали в бою! Ох, неужели с тем молодым красивым сеньором приключилась беда? — служанка жалостливо свела брови.

Как ни старалась Беатрис справиться с собой, ее сердце забилось, будто она взбежала на один из высоких холмов, окружающих Ла-Роману. Но предметом тревоги госпожи был вовсе не «молодой красивый сеньор», о котором переживала служанка.

— Хватит болтать, Лусия! И не выдумывай, чего не знаешь!

Ударил колокол церкви Сантьяго.

— Поспешим, отец Игнасио непременно заметит, если мы опоздаем на мессу. Все выяснится, если знатные сеньоры вновь снизойдут до нас, а пока и говорить не о чем.

* * *

— Вы окажете мне честь, если остановитесь в моем доме, — сеньор Сантана церемонно поклонился посетителям, которых, сказать по правде, не ожидал увидеть снова.

Дон Эстебан с правой рукой на перевязи и доктор Рамиро, решившийся ненадолго оставить раненого, ответили ему не менее учтивым поклоном.

— Насколько тяжело ранен дон Мигель? — обратился сеньор Хуан уже к доктору.

— Клинок прошел рядом с сердцем. Рана чрезвычайно опасна сама по себе, но к ней добавилась еще и лихорадка, — Рамиро сокрушенно покачал головой. — За четыре дня, прошедших после ранения, дон Мигель пришел в себя только один раз — тогда он и высказал свое желание направиться в Ла-Роману.

— Дон Мигель найдет здесь самый радушный прием... — на лице Хуана Сантаны было написано огорчение пополам с искренним удивлением.

Он был крайне польщен, что может оказать услугу гранду Испании, но вместе с тем его снедало любопытство и еще кое-что.

...Когда три недели назад на рейде бросил якорь красавец «Санто-Доминго», весь городок был взбудоражен небывалым событием. А Хуан Сантана пришел в изумление, когда выяснилось, что его родич был дружен с представителем рода де Эспиноса. Узнав о смерти прежнего алькальда, дон Мигель опечалился, чего нельзя было сказать о сеньоре Хуане, который, напротив, был рад возможности свести полезное знакомство. Он готов был расшибиться в лепешку, чтобы угодить сеньору адмиралу. И сам не мог бы сказать, когда у него зародилась совершенно безумная мысль: не просто свести знакомство — породниться! От собственной дерзости захватывало дух, но он подбадривал себя когда-либо слышанными историям о еще более невероятных союзах. Почему бы и нет? Сантана заводил пространные речи, в которых так или иначе касался тягот холостяцкой жизни, и внимательно наблюдал за доном Мигелем, однако ни малейшего проблеска интереса со стороны аристократа так и не заметил. И в целом тот был не очень-то настроен внимать сетованиям небогатого — а если бы не преждевременный уход кузена Ксавьера в лучший из миров, так и вовсе нищего  идальго. И вдруг дон Мигель решил вернуться именно в Ла-Роману! Конечно, тяжелая рана адмирала делала преждевременными любые надежды, но все-таки!

Дон Эстебан прервал затянувшуюся паузу, сочтя своим долгом пояснить:

— Ла-Романа — ближайшее поселение, которое можно назвать городом. Понимаете, сеньор Сантана, дон Мигель хотел бы избежать огласки... Дело деликатное... И я... мы благодарны вам...

— Понимаю, — кивнул тот, — у меня есть крытые носилки, подходящие для переноса раненого, так мы избежим лишних глаз. Но можно ли тревожить дона Мигеля?

Рамиро наклонил голову:

— При достаточной осторожности, не думаю, чтобы ему стало хуже.

— Я распоряжусь, чтобы вам предоставили все необходимое, сеньор Рамиро. Прошу вас, сеньоры.

Они вышли из кабинета и в конце коридора столкнулись с Беатрис. От слуг она успела узнать, что ее отец беседует с  племянником дона Мигеля и доктором. Полный тревоги взгляд девушки упал на перевязанную руку молодого де Эспиносы. С какими же новостями пожаловали внезапные гости?

— Беатрис, я должен тебе кое-что сказать, — Сантана приглашающим жестом указал на двери гостиной.

Войдя в гостиную, он негромко проговорил, обращаясь к дочери:

— Мы окажем гостеприимство дону Мигелю де Эспиносе. Он нездоров.

Беатрис посмотрела на осунувшегося, постаревшего доктора Рамиро с воспаленными от недосыпания глазами.

— Дон Мигель... ранен?

— Да, сеньорита Сантана.

— Дон Мигель не желает огласки, нужно настрого предупредить слуг, — добавил отец.

Окружающие Беатрис предметы потеряли четкость. Опустив голову, она закусила губы, чтобы удержаться от подступивших слез. Что с ней такое?  Она отвернулась к окнам.

— Мы вернемся на «Санто-Доминго», чтобы все подготовить, — сказал Рамиро.

Дон Эстебан  кивнул. Оба направились уже к дверям, когда девушка сказала:

— Отец, позвольте мне помочь в уходе за раненым. Сеньор Рамиро, ведь вам нужна сиделка? Вы на ногах едва стоите.

Сантана удивленно нахмурился, а Рамиро в замешательстве пробормотал:

— Но... как же можно, невинной девице...

— Монахини из ордена святого Бенедикта ухаживают за немощными в больнице монастыря. Большинство из них никогда не были замужем. А я уже много раз помогала им в этом богоугодном деле.

— Это правда, —  вынужден был признать Сантана.

— Меня вполне можно считать послушницей, —  не отступала  Беатрис, твердо глядя ему в глаза. — Со мной неотлучно будут Лусия или Каридад. Лусия юна, но успела доказать свою расторопность и преданность, а возраст и добрая слава Каридад говорят сами за себя. И я испрошу благословения у отца Игнасио.

В душе  сеньора Хуана боролись самые противоречивые чувства. Неужто Удача обращает к ним свой лик? Рамиро  выжидающе смотрел на него, а дон Эстебан нетерпеливо переминался на месте, на их лицах отражались изумление, граничащее с оторопью Неслыханно! А с другой стороны, что он теряет? Его дочь не сегодня, так завтра примет постриг, поздновато думать об ее репутации. Зато при ином исходе... Да и Каридад присмотрит за ней. Поколебавшись,  Сантана  наконец выдавил:

— Прежде я сам поговорю с отцом Игнасио. И если он благословит тебя, то и я не посмею возразить.