Терранец (джен)

Примечания:

Для тех, кто не умеет читать метки поясняю: **это стёб**. Если шутки "нипанятные", то дело скорее всего не в авторе, а в гении, который его читает.

Этот текст — попытка разобраться. Разобраться в том, что из себя представлял бы примарх, выросший в альтернативно религиозной среде. Достаточно хорошо автор знаком в первую очередь с православной средой. Поэтому Лоргар — православный. Читать это или нет — исключительно ваше дело. Борщевик предупредил.

Так же нас есть иллюстрации: https://vk.com/album-49961402_275789424

Публикация на других ресурсах:

Уточнять у автора/переводчика

462

Нравится

841 Подписаться

1341

Отзывы

146

В сборник

Скачать

Смотреть работу в 146 сборниках

Награды от читателей:

«Отличная работа!»

от

5ximera5

«Цегорах одобряет!»

от

cra2zy

«Отличная работа!»

от

Solnashko luchistoe

Наградить фанфик

462

Нравится

841 Подписаться

1341

Отзывы

146

В сборник

Скачать

Смотреть работу в 146 сборниках

×

Сообщение об ошибке в тексте

Как правильно? (не обязательно)

Отмена

Отправить сообщение об ошибке автору

Сообщить об ошибке в выделенном тексте

×

Сообщить о нарушении правил

Набросок из нескольких строк, еще не ставший полноценным произведением

Например, «тут будет первая часть» или «я пока не написала, я с телефона».

Мнения о событиях или описания своей жизни, похожие на записи в личном дневнике

Не путать с «Мэри Сью» — они мало кому нравятся, но не нарушают правил.

Конкурс, мероприятие, флешмоб, объявление, обращение к читателям

Все это автору следовало бы оставить для других мест.

Подборка цитат, изречений, анекдотов, постов, логов, переводы песен

Текст состоит из скопированных кусков и не является фанфиком или статьей.

Если текст содержит исследование, основанное на цитатах, то он не нарушает правил.

Текст не на русском языке

Вставки на иностранном языке допустимы.

Намеренная провокация или оскорбление

Автор создал текст с целью потроллить читателей.

Не путать со стёбом или пародией.

Плагиат

Пользователь, опубликовавший работу, не является настоящим ее автором или переводчиком.

Плагиатом считается копирование текста и выдача его за свой. Если у вас украли идею или

персонажей — не стоит слать жалобу, мы не сможем вам помочь. В этом случае обращайтесь к автору напрямую.

Пожалуйста, приведите ссылку, которая могла бы подтвердить настоящее авторство, и пояснения, почему вы считаете данную работу плагиатом:

Список признаков или причин, плюсы и минусы, анкета персонажей

Перечисление чего-либо не является полноценным фанфиком, ориджиналом или статьей.

Часть работы со ссылкой на продолжение на другом сайте

Пример: Вот первая глава, остальное читайте по ссылке...

Нарушение в сносках работы

Если в работе задействованы персонажи, не достигшие возраста согласия, или она написана по мотивам недавних мировых трагедий, обратитесь в службу поддержки со ссылкой на текст и цитатой проблемного фрагмента.

Отмена

Отправить сообщение администрации

Назад

Содержание

Вперёд

9. Раненый стерх

10 января 2021, 04:34

Настройки текста

Выбрать цвет текста

Выбрать цвет фона

100%

Выбрать размер отступов

100%

90%

80%

70%

60%

50%

100%

Выбрать размер шрифта

70%

80%

90%

100%

110%

120%

130%

140%

150%

160%

170%

Холодный и тесный крестильный храм, казалось, пропах насквозь хлоркой, чистящими средствами и сырой штукатуркой. Белые стены кое-где поплыли пятнами разводов, а пустая купель, (выложенная плитами прессованной серой мраморной крошки), угадывалась где-то впереди большим мутным пятном. Толпа студентов нехотя заполняла помещение баптистерия. Лоргар бережно сложил оставленную кем-то ширму, убрал к окну и сам аккуратно занял её место в углу. Раскрывая молитвослов и искоса поглядывая на мятых и сонных парней и девчонок, Аврелиан поднял глаза на алтарную преграду, прошелся взглядом по смуглым ликам святых, по сурово взирающему на студентов младенцу-Христу, по тонким запястьям обнимающей его матери. Из неловко раскрытой книги выскользнула фотокарточка. Распечатанный в переходе портрет Императора Человечества. Лоргар изловил фото, подержал в руке и бережно спрятал обратно в молитвослов.

Дежурный студент где-то впереди уже начал монотонно вычитывать утренние молитвы. По тесному храму прошлись шелест и шуршание. Кто-то крестился, где-то в притворе дежпом отмечал опоздавших, сдавленно ругаясь и грозясь отчислением. Справа кто-то зевал и благоразумно отползал к стене, чтобы растечься по ней и задремать. С высоты своего роста Лоргар окинул царственным взглядом помещение храма и украдкой зевнул, прикрываясь ладонью. Разделенная надвое толпа сонно шевелилась. Первокурсники шептались, трое старшекурсников рылись в телефонах. Староста третьего курса следил за чтением утренних молитв по греческому молитвослову, рассеянно шевеля губами и что-то подписывая карандашом над словами. Девчонки шушукались. Разглядывая студенток, Лоргар внезапно для себя обнаружил, что на него, беззвучно хихикая, пялятся какие-то регентши. Девчонки-иконописцы и вовсе спали стоя, замотанные в платки и шали. От кого-то стойко несло дамарным лаком, восковой мастикой и растворителями. Кто-то оглушительно чихнул и трубно высморкался в мятый платок.

— Дежпом из тебя хороший будет, — шепнул Леха, отряхивая плечо от побелки. Володин уже успел обтереться где-то кителем, а из соломенных волосьев его торчало перо, — все как на ладони. С твоим-то ростом.

Лоргар вздохнул и перевернул страницу:

— Паршивый из меня дежпом. Выслуживаться я не умею. Да и противно. Да и сам я… косяк на косяке…

— Чего это у тебя из книги торчит? — оживился Лёха и подцепил за угол зажатый между страниц бумажный портрет Императора.

Лоргар не глядя вытащил бумажку, вручил и, перекрестившись, перевернул страницу. Где-то впереди дежурный сонно и совершенно невыразительно бубнил знакомые Лоргару с детства молитвы.

— Слушай. Ты же в курсе, что это твой биологический отец? — прищурился Леха, неопределенно махнув в воздухе раздраженно шоркнувшей карточкой.

Лоргар кивнул и рассеянно улыбнулся, крестясь и не отрываясь от текста.

— И-и? — многозначительно протянул Леха и широко оскалился.

— Володин. Разговорчики! — грянул совсем рядом дежпом, Полозов. Больше известный как медведеподобный, сумрачный монах по имени Ахав.

Коренастый и кряжистый, он имел, как говорили, очень крутой нрав и на дух не переносил раздолбаев, лентяев и женщин. Человек он был хороший, справедливый, но очень уж лютый. Студенты отца Ахава любили, но опасались. И было за что. За глаза семинарские орясины прозывали его Китобоем и Ахавычем. Потому что манерами своими и устремлениями отец Ахав очень уж напоминал одноименного героя романа «Моби Дик», (рожденного воображением американского романиста Германа Мелвилла), капитана-китобоя, мстящего гигантскому белому киту-убийце за гибель китобоев. Одержимость неистового китобоя Ахава местью и одержимость монаха Ахава — но уже дисциплиной — порой казались отражением друг друга, родными сестрами-близнецами. Личным Моби Диком грозного дежпома являлись расхлябанность, невнимательность, лень и нехватка дисциплины. Словом, пороки студенческие, свойственные юности. И отец Ахав расправлялся с ними безжалостно, упорно проедая студентам плешь воспитательными беседами и собирая урожаи из объяснительных. Лоргар смотрел, как удаляется прочь Ахавыч и тихо изумлялся какими разными бывают отставники, и как не похож на его отца конкретно этот бывший погранец.

— Ну так что насчёт Императора? — почесал фотографией нос Леха.

Лоргар ссутулился и осел по стене ниже, чтобы не привлекать внимание к другу и, почти сев на корточки, пожал плечами, переворачивая страницу:

— Если он Вечный, значит он уже существует. Уже сейчас. Где-то очень далеко. Он уже есть, пусть и не знает ещё обо мне. А значит за него можно молиться.

— За кого? За Императора? — не понял Лёха, — ты шутишь?

— Почему? Нет, конечно не шучу. Я за него тоже молюсь. Как и за отца, за мать, за всех родных, — моргнул Лоргар, — кто по крови родня, кто не по крови. За всех надо молиться. Биологический отец — тоже отец.

— Это как это ты за него молишься? Его ж имя никто не знает. Да он его уже и сам не…

— У Бога все живы, — возразил Лоргар, следя по книге за чтением утренних молитв и поглядывая по сторонам. Где-то в толпе студентов невозмутимо курсировал бдительный дежпом, — Господу там видней как кого зовут.

— Говорят, что не тот отец, кто породил, а тот, кто воспитал, — Леха запустил руки в карманы джинсов, — ты там особенно не обольщайся, Лоргар. Этот человек…

— Диоклетиан далекого мрачного будущего, я понял, — спокойно согласился Лоргар, — но он — мой отец. И ему нужны его сыновья. Я не могу вернуться к нему, да. Но я всё ещё могу молиться за него.

— Ты чего, опять не спал? — нахмурился Леха.

Лоргар побагровел и кашлянул:

— Это. Ворон потерялся. Ну и… Я его искал. Потом читал акафист адмиралу Федору Ушакову. Потом… я, это. Про отца читал. Хотел про братьев прочесть, но набрел на серию книг про Кайафаса Каина. Дай, думаю, гляну. Что за вояка, значит. Читаю я. Читаю. Полкниги и нет. На часы посмотрел: а уже и утро…

Лёшка фыркнул, качая головой:

— Променял братьев на комиссара.

— От пафоса зубы свело, не осилил я этого Макнилла, — Лоргар неторопливо углубился в чтение молитвослова, — да и пройдоха Кайафас мне как-то больше по душе чем громоздкие пафосные речевые конструкции, унылые сцены сражений с логическими дырами, бесконечные перечисления чьих-то тряпок и пафосные псевдофилософские изречения от которых откровенно так мутит. Я понимаю, что мне надо это прочесть. Что это важно. Но не могу, Лёш. Других я авторов как-то… Сэнди Митчелл пишет вот хорошо. Метко. Лихо. А Макнилл этот… на любителя, словом.

— Понимаю. У меня времени нет дышать, не то что книжки читать. Я так, в разные интернет-энциклопедии посовался и всё… Ты что читал вообще?

— «Ересь Хоруса» пытался. Потом «Фулгрима». Пытался. Потом наткнулся на «За Императора». И меня вынесло. Совсем. Как утонул. Такая книга. Читал просто взахлёб, — Лоргар похрустел шеей и закрыл молитвослов, тяжело вздохнув, — нехорошо это, Лёша. Молиться надо, а мы болтаем…

— Пст, мужики, — через плечо осевшего на корточки Лоргара перегнулся Захаров, цыгановатый шалопай с четвертого иконописного, — у Бидондера днюха, в каптёрке вечером, того…

— Полозов нас с потрохами сожрет же! Вы чего опять придумали?! — всполошился Димка, уныло ковыряющий мизинцем заклеенное скотчем окно. Как похолодало, все окна заклеили непрозрачным скотчем. Целый день на это убили. И в храме, и здесь, в крестилке. Да Лоргар сам, лично заклеил вон те шесть окон. Предварительно отмыв от птичьего помёта.

— Не сожрет, он вечером с Моршевым меняется, Моршев не сдаст если не наглеть, — авторитетно сообщил третьикурсник с греческим молитвословом, не отрывая глаз от книги.

— Неудобно как-то. Скинуться же надо. День рождения всё-таки. Так, кому скидываться? — зашарил по карманам Лоргар, — у меня где-то есть сто рублей.

— Да забей, всё уже взяли, — шальные цыганские глаза иконописца вдохновенно поблескивали, блуждая взглядом по лицам людей, — сами приходите.

— Нехорошо ходить на дни рождения с пустыми руками, — Лоргар задумчиво поскреб пятерней бритый череп, — я так не могу.

— Да я хрен знаю. Хотите — несите что-нибудь сами. Сами там думайте, — отмахнулся иконописец, — после отбоя, короче. Сегодня. Как дежпом обойдёт — все в каптёрку. Диман, тоже идешь, понял?

— Каптерка — это вообще где? — озадаченно моргнул Диман.

— Второй этаж, напротив лестницы, — Лоргар похрустел шеей, — такая дверь ещё… шершавая. Кто едет на каникулы, туда лишнее барахло сдаёт чтобы не выбросил кто случайно.

— Лора, слушай, — Димка пару раз дернул Лоргара за китель, — у меня есть шестьдесят рублей и мамин салат с помидоров; давай скинемся и найдем вино за сто шестьдесят рублей. Я видел в "Пятёрочке", сербское, красное, но мне не продадут. Мне так-то уже шестнадцать с половиной, но с виду я мелкий…

— Шестнадцатилетним не продают.

— Да вот и я о том же!

— У меня сто бумажкой и двадцать пять — рублями. Это. Ребят. А давайте наскребем на коньяк. День рождения Бидондера — это святое, — оживился Леха и пихнул в плечо какого-то непрестанно крестящегося и кланяющегося здоровяка. Студент этот учился на первом курсе, было ему лет тридцать. Лоргар слышал, что когда-то этот серьёзный здоровяк всерьёз занимался уфологией и даже сейчас любил поболтать обо всякой земной и внеземной пакости. Холостой тридцатилетний уфолог частенько захаживал к иконописцам и помогал им сушить утюгом профилактические проклейки и травить жуков-древоточцев на редкость зловонным скипидаром. Как и сам Лоргар, собственно, — Иваныч, сотка до стипендии будет?

— Две сотни будут. И не до стипендии, а в принципе. Я тоже иду, — бывший уфолог покосился на Лоргара, — на разлив только не берите. Ослепнем к лешему. Лучше немного, но приличное.

— О, живем, — одобрительно тряхнул торчащей во все стороны соломенной шевелюрой Лёха и, что-то вспомнив, зашарил по карманам, — народ, кто-нибудь видел мои ключи?

* * *

Трапезная, освещенное тусклым электрическим светом помещение разделенное подобием колонн, мутно белело местами потертой шпатлевкой. Сутулый дежурный разносил на подносе тарелки, кто-то уже жевал и гремел ложками. Дежпом курсировал по трапезной, зорко следя за порядком. Где-то по ту сторону колонн девчонки тихо давились смехом, воркуя о чем-то своём.

— Солева, Гриневич, Гвоздь, встать! — рявкнул дежпом, багровея, — не умеем есть молча — будем есть стоя.

Девушки неловко поднялись, замявшись. Взяли тарелки в руки и занялись их содержимым. Столы пестрели цветастыми клеенчатыми скатертями и красными пятнами пластиковых подставок для ложек.

— Парфенов, — дежпом завис над какими-то сдержанно балагурящим старшекурсником. Его соседи по столу притихли и сумрачно завозились на месте.

— Есть жрать стоя, — бухнул весельчак, поднимаясь и лихо козыряя.

— К пустой голове руку не прикладывают. Поговори у меня тут. Объяснительную мне на стол после завтрака.

— Чего это Китобой не в духе? — пробормотал изумленно кто-то, тем временем за столом народ активно дискутировал на тему хоккея. Лоргар хоккей уважал, но как-то издалека и без фанатизма. Поэтому в дискуссии не участвовал.

— Слышал, какие-то большие деятели приехать должны.

— Какие-то городские шишки.

К столу, опасно гремя заставленным тарелками подносом, пожаловал дежурный, Коля Шмата, который с Луганщины. Коля говорил с ощутимым украинским акцентом и отдельно взятые гении над этим делом по-доброму подтрунивали. Коля шуткам не обижался и частенько сам мог сказануть о ком-то что-то такое местечковое и меткое, что руки сами тянулись пойти записать. Ну или намять бока. Это уж у кого как с чувством юмора.

— Шо там у тебя, Мыколо? — вытянул шею кто-то.

— Шо, шо, лошадиная каша, мать наша, — отозвался студент, гремя подносом.

— Овсянка, сэр, — зевнул кто-то, — Стас, подай соль.

— А я ложку погнул, — сонно пожаловался Димка, шевеля ушами и горестно вздыхая над гнутой оловянной ложкой.

— Главное не сломай, дай. Я тебе ее вправлю. Дежпом увидит — ещё и пистон вставит. За порчу имущества.

Лоргар встал чтобы помочь дежурному раздать порции, понаблюдал с минуту как Леха стоя разливает по кружкам чай из чайника.

— … И говорит мне: «Плохо заправлено. Почему подушка не стоит треугольником?» Как я её тебе треугольником поставлю? Она ж старее поповой собаки!

— А что вы хотели? Им в обед сто лет. Подушки из пионерских лагерей.

— Скажи спасибо хоть так, Сём…

— … А я, короче, видел на одной подписи ручкой типа «первый поток, седьмой отряд» и «кулёк дурак»… — донеслось со стола первокурсников.

— Да я смотрю вы прямо-таки открыли Америку. Алё, гараж. Большая часть семинарского имущества собрана по принципу «с миру по нитке». Кто чего принёс, то и осело.

— Соль передай.

— А у завхоза вчера попугай сдох…

— Да куда ты, блин, льёшь?! Дай я! Слепой что ли?

— Лёха. Лё-ё-ёха!

— Не скажи, в прошлом году купили много постельного белья и нормальные кружки. Доску в аудитории заменили. Мебель в классах…

— Да Лёха!

— Да чего тебе?

— Соль есть?

— На.

Лоргар заглянул в тарелку и озадаченно хмыкнул. В каше безвольной пассивной тушкой плавал преставившийся червяк.

— Ребят, гляньте, — заржал кто-то, — у Лоргара в тарелке червяк.

За столом заметно оживились:

— Ползает?

— Плавает?

— Живой? Лор, дай поглядеть.

— М, мясо. Что сегодня за день? Постный, не постный? — Аврелиан без всякого энтузиазма подцепил червя ложкой.

— Среда сегодня.

Под ухмылки и фырканье Лоргар задумчиво поскреб подбородок и вздохнул, перекладывая червяка на край тарелки:

— Прости, дружище, день постный, а ты — мясо. Не судьба.

От этого зрелища какой-то очень смуглый первокурсник за соседним столом клокочуще заржал и, кажется, подавился овсянкой. Как его звать там? Давид, кажется. Кто-то уже хлопал Давида по спине, а он всё ржал, кашлял, хрипел и утирал слезы. К столу уже на всех парусах, тенью неистового китобоя, спешил дежпом.

— Второй курс. Разговорчики! — рявкнул Ахавыч, одарив замершего с ложкой в руке Лоргара очень тяжелым взглядом, — Сидоров, Володин, Мизгирёв, Алтынов, Светин, Иванченко. Встать. Кто ещё хочет завтракать стоя? Гаспарян!

— А что чуть что — сразу Гаспарян? — с характерным акцентом обиделся, багровея, Давид Гаспарян, всё ещё пытаясь откашляться и возмущенно сверкая глазами, — да я просто подавился, я просто…

Лоргар пожевал губами, с грохотом выбрался из-за стола вместе со всеми и, аккуратно подняв со столешницы свою тарелку, занялся поглощением каши.

— Слышал я твоё «просто». Встать. Составишь компанию нашим шутникам, — отозвался дежпом, не глядя, — Сидоров, Володин, вы какой пример подаёте первому курсу? Стыдно. Стыдно должно быть. Дисциплина. Дисциплина спасает людей в трудные времена, делает людей людьми. Дисциплина!

Лёха охнул, зачем-то сунул свою кружку в чью-то уже освободившуюся тарелку, начал отряхивать китель, перегнулся через стол и на всю трапезную загремел кружками соседей по столу, что-то бормоча и заглядывая им под днище. Лоргар наткнулся взглядом на исполненное сурового скепсиса бородатое лицо отставного погранца Полозова. И попытался прикинуться ветошью. Очень лихо уминающей овсянку ветошью. Не получилось.

— Дисциплина, Сидоров. Уважение к труду других людей. Уважение к старшим по званию и дисциплина. Без этих трёх столпов нет общества. Нет человека. А есть стая бабуинов с гранатой. Знания ничто без дисциплины, которая зиждется на исполнении четких правил…

— Люди, у вас есть пустая кружка? — задушенным полушопотом взвыл Лёха, вытягивая шею и с надеждой заглядывая на соседний стол.

— Володин! Ку… Куда?! Володин! — взвился отец Ахав, грозно сдвинув косматые, уже прилично поседевшие брови.

— Я это. За кружкой. У меня дно. Того, — интеллигентно шаря по соседнему столу, сообщил Лёха, — дно треснутое, батюшка.

— У него кружка с трещиной, отец Ахав, — грязная тарелка действительно медленно наполнялась чаем, в самой же кружке его оставалось всё меньше и меньше.

— Дайте сюда, — дежурный Коля хмуро забрал тарелку вместе с кружкой, — когда ставил, вроде была целая.

— Володин! Сейчас же вернись на место!

— Кружка! — жизнерадостно помотал над головой пожертвованной кем-то посудиной Лёха, сияя как лампочка Ильича и преданно таращась в лицо дежпому.

Отставной погранец мрачно пожевал губами, разглядывая оживленно отползающего обратно к своему столу сутулого и лохматого Лёху. И отвлекся на тихо спросившего что-то старшекурсника.

— Блин, печенью чую, лишат нас с тобой выхода в город недели на две, — щуря голубые глаза кивнул Лёха Володин Лоргару, посмеиваясь и глотая горячий приторный чай.

— Стенин, почему одет не по форме? — гремел уже где-то в стороне дежпом.

— Так постирался же…

— Ты уже месяц стираешься, Стенин. Объяснительная. И чтобы я тебя больше в таком виде не видел. Первый курс. После завтрака на уборку территории.

— Но у нас же пары, у нас…

— Хороший повод шевелиться побыстрее. Росов, почему китель не подшит? Объяснительная.

— Я, это…

— Нестеренко.

— Я!

— В библиотеку зайди.

— Понял.

Студенты гремели ложками и сдержанно шумели. Лоргар взял кружку и облокотился на стену плечом.

— Первый курс! Разговорчики. Первый курс, встать. Вас это тоже касается, Иванов.

За двумя столами первокурсников нехотя зашевелились, поднимаясь. Вокруг оживленно зашептались, где-то на кухне гремели кастрюли, и о чем-то своём трещали пожилые поварихи. Общий нарастающий гомон разорвала настойчивая телефонная трель.

— Цирк-шапито, — в сердцах пробормотал дежпом, хватаясь за карман подрясника, прижимая телефон к уху и спеша на выход.

Едва за дежпомом захлопнулась дверь, гул голосов и воодушевленный гомон захлестнули трапезную. Где-то заливисто взвизгнули, девчачьи столы накрыл гомерический гогот. Стоящие уже болтали во всю глотку. Кто-то настойчиво стучал по столу и орал: " Заткнитесь! Да, заткнитесь же!» Но это только усугубляло общий безобразный шум. Не то чтобы Аврелиана радовал царящий повсюду гвалт, но что-то с этим делать в голову как-то не приходило. Под нечестивый вой и гогот дорвавшихся до свободы недорослей, Лоргар мирно сходил за добавкой, пожелал поварихам доброго утра, вернулся на место, перерыл кашу на предмет червей и замер, случайно подняв глаза. На гардине, аккурат над столом Лоргара восседал нахохленный ворон, мрачно и неподвижно наблюдая всеобщий бардак.

И столько в его взгляде было вполне человеческого отвращения, что Лоргар не выдержал и, отложив тарелку и набрав в легкие по-больше воздуха, рявкнул на всю трапезную так, что тряхнуло стёкла:

— Заткнитесь!

Удивительно, но вопящие, воющие и гогочущие действительно заткнулись. Умолкли все, кто-то заскрежетал лавками, чтобы увидеть источник шума. Ворон тяжело оттолкнулся от гардины, покружил в оторопелой ватной тишине над головами студентов и отбыл в ближайшую распахнутую форточку. Лоргар смутился: кажется, пытаясь воззвать к разуму присутствующих он неосознанно черпнул той самой несвежей энергии варпа.

— Хватит орать, не на базаре, — расправив плечи, Лоргар поднял со стола тарелку и обвел усталым взглядом притихших студентов, — в самом-то деле. Люди, там ректор ходит, инспектор тоже где-то в здании. Из-за нашего воя всем влетит. Нам влетит. Отцу Ахаву влетит. Давайте сидеть тихо.

— Вот сам и сиди, — нахально проорал какой-то девчачий голос.

— Не орите!

В углу, в тускло освещенных недрах аквариума нервно металась стайка пёстрых тропических рыбок.

— Забалуев, застегнись… — донеслось тоненько от столов первокурсниц под бестолковое хихиканье.

Радостно зашумели пацанята-первокурсники. Притихший было Димка возмущенно заорал: кто-то изловчился и одарил его звонким щелбаном. Гнусно загоготали о чем-то своём восседающие отдельно старшекурсники-иподиаконы.*

— Вообще-то Лоргар прав. Я не хочу опять полдня мести территорию первого курса…

— Мужики, кто сделал старославянский? Дайте списать, а.

Тем временем хлопнула дверь и к раздаточному окошку потянулась сонная стайка пришедших с череды парней и девчонок. Староста мужского общежития бодро забрал свою порцию и окинул взглядом притихших студентов:

— Надо же. Дежпома нет, а трапезную еще не разнесли. Даже тихо как-то. Там губернатор приехал, водят по зданию. Сидите тихо, скорее всего сюда тоже зайдёт.

Студенты изумленно зашумели, шевелясь, гремя посудой и переглядываясь.

— Показать бы ему, что в каше червяки, — раздался чей-то голос от стола первокурсников.

— Да!

— Ой, нахрена это губернатору? Ты смешной, ей-богу.

— А пускай примет меры.

— Ты дурак? — развернулся Бидондер всем корпусом к оратору, — пригонят санэпидстанцию и закроют нахрен. И куда мы? В Москву не поступишь, в Питер — далеко.

— Крупа просто старая, я слышал кто-то разорился и семинарии всё пожертвовали, а червяки эти — моль…

Лоргар вздохнул и понёс грязную посуду на мойку, мимоходом кивнул дежурному. Тот хмуро кивнул в ответ и поспешил с собственной тарелкой к одному из столов.

— Стоящие. Немедленно сесть, — скомандовал буквально ворвавшийся в трапезную дежпом, шурша списками студентов под звон и оживленное бормотание множества голосов. Стоящие студенты изумленно зашептались и сели, — после завтрака будет обход. Чтобы все кровати были убраны. Володин, это и тебя касается. Ещё раз увижу такую гуляй-саванну как у вас в комнате — лишу выхода в город на месяц.

Лёха как-то неопределенно крякнул и взъерошил и без того стоящие дыбом волосы.

— Гуляй-саванна… — кто-то зафыркал, душа смех.

— Везде солома и кайоты кости глодают, — донеслось до Лоргара, — а Лорик — индеец…

— Лоргар — вождь меднолицых!

— А Лёха законник…

Володин моргнул и возмутился свистящим шепотом:

— Эй. Я не хочу быть законником, пусть законником будет Диман. Я чур Неуловимый Джо.

— Неуловимый Лёха, — шепотом поделился кто-то. За столом заухмылялись.

— Отец Ахав. Мне в город после обеда надо. Я к зубному записан, — поднял руку кто-то через стол от Лоргара.

— Записан — иди.

— Спасибо.

— Все поели? — дежпом обвел зорким взглядом студентов и кивнул, — Помолимся.

Студенты сонно загремели лавками, поднимаясь. Лоргар бросил взгляд через плечо и замер: на лавке перед храмом, в промозглых сумерках, бледным мрачным истуканом восседал какой-то трехметровый неформал. Патлатый черноволосый тип, несмотря на холод, облаченный в футболку с надписью «Танки грязи не боятся», вроде той, которую у Лоргара кто-то увел прямиком с вешалки.

* * *

— Слушайте, может ему сказать? Про ворона, — Ника висела в окне, по пояс свесившись вниз и глядя как толпа родственников суетится, выгружая из ритуального автобуса красно-белый гроб с какой-то старухой в нём, крест и венки, — странно всё это.

— Не нравится мне этот ворон, — глухо пробормотал Лёха, задумчиво барабаня пальцами по подоконнику, — он не похож на обычную птицу. Коракс. Он повторяет одно и то же слово. Коракс. Как Ходор у Джорджа Мартина, только Коракс. Мне это не нравится.

— Но мы же можем поискать кто такой Коракс, — моргнул Димка и медленно облокотился о подоконник спиной, обняв себя руками, — если ворон тоже… оттуда…

— То, что птица повторяет какое-то слово, ещё не значит, что это что-то значит или что ей можно доверять, понимаешь в чем дело? — Лёха нервным жестом взъерошил волосы, — это… это может быть очередной враг. Не типичное хаотичное зло с жизненным кредо по типу «убивай, круши, при напролом», а умный, вдумчивый вражина, желающий играть с нами в какие-то свои игры.

— Даже если ворон вдруг обернется вторым Йодой или готишным красавцем из аниме начала нулевых, это ещё не значит ровным счетом ничего, — глухо отозвалась Черновец, — я думаю, что Лёшка прав. Всегда лучше перебдеть, чем недобдеть. Это реальный мир, а не сопливый тайтл про девочек-волшебниц. Здесь не будет волшебных белых котов с луной во лбу.

— Хоть посмотреть кто такой Коракс-то надо! Вы чего? — почти взмолился Димка, — так сложно, что ли? Да я же могу хоть сейчас…

— Кажется, ворон этого и добивается. Если это вообще ворон, конечно, — рассеянно качнул головой Лёха, озадаченно разглядывая выложенный плиточным ломом пестрый пол фойе, — пусть сначала покажет себя. Мы должны защищать Лоргара. Он наш друг.

— А может, мы всё-таки не будем всё решать за Лоргара? — вспыхнул возмущенно Димка, — может, он сам решит, с кем иметь дело?

— Лоргар — слишком мягкий и добрый человек, — пробормотала Ника, подпирая кулаком щёку и сдвигая чуть в сторону горшок с развесистым каланхоэ, белые цветы пахли детским садом и зеленью. И густо осыпались на пузырящийся краской подоконник, — он в каждом готов видеть что-то хорошее. Ну, почти в каждом.

— Вы как хотите, а я поищу что такое коракс, — упрямо поджал губы Димка, — а Лоргар уж там пусть поступает как знает.

* * *

Давно стемнело. Лоргар сидел на каменной ограде, прикрыв глаза и бездумно перебирая струны. К вечеру потеплело. Небо прояснилось, кое-где с его вытертого синего бархата даже мерцали звезды. Вечерние молитвы закончились, но тащиться в главный корпус не тянуло от слова «совсем». Грядущая пьянка не радовала: не хотелось пассивно смотреть как дружно напиваются однокурсники и соседи по комнате, а сам Лоргар обычно не пьянел. Гитара послушно выводила знакомый мотив. Песни группы «Любэ» в семинарии уважали и любили не меньше чем песни про краповые береты, кукушку и группу крови на рукаве. Аврелиан мягко улыбнулся и прикрыл глаза. Струны пели под пальцами знакомый мотив, нехотя выплетая ужурную вязь нот.

Песни. Отец часто говорил, что поющий человек говорит душой. Что в душе человека — то и в его песнях. «Любэ»… простое и добротное как калаш творчество их Лоргару нравилось. Он часто пел знакомым про батяню комбата, про душу солдата, про самоволочку. Про то, как пойдет по ночному полю с конём. Но ему было тесно в этом. Тесно в бесхитростной, крепко сколоченной простоте песен группы «Любэ». Душа просила других песен. Других слов. Душа хотела говорить, взывать, вытряхивать закостенелые души из скорлупы отчуждения.

Война. Отец мало говорил про Афган. Но говорил. Разное. За недомолвками и смешными байками скрывалось много такого, что не выскажешь ни печатным словом, ни песней. Лоргар хорошо осознавал о чем поёт, когда пел про ту войну. Когда пел о войне вообще. Лоргара часто просили спеть армейских песен, семинаристы любили послушать про Кандагар, про бой, который затих у взорванного моста, о письмах матери. Но никто даже представить себе не мог насколько хорошо Лоргар знает то, о чем поёт. У Аврелиана даже и не возникал вопрос: «Зачем?» Он знал зачем и, главное, за что погибали в Афгане. Он знал лучше кого бы то ни было, что там задушили афганский наркотрафик. Что же касается террористов и радикалов: Лоргар прекрасно осознавал разницу между нормальными мусульманами и сектантами. Пожалуй, лучше многих.

Медово и терпко пахли поздние цветы. Тускло сияли в полумраке золотистые звезды с мглистой синевы куполов. Лоргар шумно вдохнул пряный дух прелой листвы и жидкого чернозёма, закрыл глаза и тихо запел. Его мощный голос разносился по бывшему кладбищу эхом, сплетаясь с шепотом облетающих берез и благородным звоном гитарных струн:

Где разорвана связь

Между Солнцем и птицей

Рукой обезьяны,

Где рассыпаны звёзды,

Земляника, да кости

По полянам.

Где туманы, как ил,

Проповедуют мхам

Откровения дна.

Где хула, как молитва —

Там иду я.

— Ты хорошо поёшь. Я не помешаю? — раздался аккурат в мозгу очень знакомый голос.

Под пальцами рокотали и звенели струны: тревожно и тоскливо. Лоргар поднял глаза. Напротив, прямо в куче золотой листвы, устроился какой-то чересчур высокий тип. Нет, он, конечно же был ниже Лоргара. Но ненамного. Длинные иссиня-черные пряди, алебастровая бледность лица, больной, несколько лихорадочный блеск во внимательных черных глазах. И подозрительно знакомые футболка и джинсы.

Незнакомец безмолвно развел руками, препарируя Лоргара тяжелым, темным взглядом, а в мозгу зазвучало с холодной насмешкой:

— Должен же я был что-то носить.

— Ты — галлюцинация, — устало возразил Лоргар, закрывая глаза, — тебя не существует.

— Даже так? Интересно, — усмехнулся где-то в голове знакомый голос.

Лоргар ударил по струнам, и его звучный голос вдумчиво поплыл над землей, густея и собирая клочья туманов:

Где деревья вплетаются

В летопись слов

Отголоском начала,

Где лесной часослов

Зашифрован

Устами пожаров.

Где большая дорога,

Черная ночь,

Да лихие дела,

Где блестят за иконой ножи —

Там иду я.

— Ты действительно другой, — резюмировал незнакомец, ни издав ни единого звука. И скучающе рассыпался на истошно орущую стаю воронов. Ненастные осенние сумерки подрагивали и бессонно мерцали маревом далёких фонарей, — моё имя Коракс.

Лоргар прислонился спиной к берёзовому стволу, наблюдая как вокруг густеет туман. Его голос сочился полынной горечью и смутным беспокойством:

Где рассветы купаются

В колодцах дворов,

Да в простуженных лужах

Где в грязи обручилась

С весенним дождём

Стужа.

Где глоток, как награда

За прожитый день

Ночью без сна.

Где пропиты кресты —

Там иду я.

— Коракс, — загалдело, кружа, вороньё. Заскрежетало, заорало на все лады, — Коракс, коракс, коракс, коракс…

— Ладно. Что ты хочешь? — не выдержал Лоргар, открыв глаза и запрокинув голову.

— Вернуться, конечно же, — из ничего, сама собой соткалась в клочьях тумана уже знакомая фигура, хмурое длинное лицо исказила жутковатая ухмылка, — Я… охотился.

— Охотился, — сумрачно повторил Лоргар, перебирая струны, звон и ропот гитарных струн сплетались с клочьями тумана и таяли как хмарь тревожных снов, — допустим.

— Я охотился на культистов и, скажем так, случайно последовал за ними. Сквозь пространство и время, — бледное лицо незакомца тронула тень сомнения, — полагаю, этот мир — другая ветвь реальности.

— И ты хочешь вернуться. Но не знаешь как? — склонил голову на бок Лоргар, внимательно разглядывая незнакомца.

— Мне нужен союзник, — согласился голос в голове, и незнакомец скучающе опустился в листву, — ты сгодишься.

— Не сиди на бетоне, почки застудишь, — почти машинально вырвалось у Лоргара, — бетон холодный.

Незнакомец изумленно приподнял брови, а на бледном лице его отразилось неприкрытое веселье.

— Пой. Ты же пел, — напомнил голос в голове и как-то комканно и сумрачно добавил, — о, лучше бы мой брат пел впотьмах и терзал струны. Порой это лучший выбор.

Лоргар прижал затылок к пахучей березовой коре и тяжело вздохнул, закрывая глаза. Происходило вокруг что-то весьма несуразное, но разбираться в этом совершенно не хотелось. Хотелось петь. Раствориться в осенних сумерках, изойти на туман и полынную горечь. Струны тревожно и вкрадчиво пели под пальцами:

Где надежда на Солнце

Таится

В дремучих напевах,

Где по молниям-спицам

Танцует

Гроза-королева,

Где Луна

Присосалась к душе,

Словно пиявка-змея,

Где пускают

По кругу любовь —

Там иду я.

Где Восток напоил

Молоком кобылиц

Кочевника-ветра,

Где по дорогам в острог

По этапу ползут

Километры,

Где в слезах по колено,

Да по горло в крови

Остывает земля,

Где распятие под сапогом —

Там иду я.

Где молчание подобно

Топоту да табуна,

А под копытами — воля,

Где закат

Высекает позолоченный мост

Между небом и болью.

Где пророки беспечны

И легковерны,

Как зеркала

Где сортир почитают за храм —

Там иду я.

Над ночным пустырём, над храмом и жилым корпусом, над скромными надгробьями покойных преподавателей, в густых ненастных синих сумерках клубился туман. Незнакомец обнял колени и как-то странно, ломанно ссутулил плечи. В этом жесте было что-то настолько щемящее и обреченное, что голос Лоргара дрогнул:

Я поднимаю глаза, я смотрю наверх.

Моя песня — раненный стерх.

Я поднимаю глаза.

Примечания:

* В отличие от архи-, прото-, иеро- и просто диакона, иподиакон не является священнослужителем, он — церковнослужитель. То есть, он не участвует в совершении таинств, а только помогает во время богослужения. Отсюда приставка «ипо», что в переводе с греческого означает «под» или «внизу». В современной практике иподиаконы — помощники епископа (архиерея) на архиерейской службе. В отличие от обычных алтарников, носят подрясники и крестообразно надеваемые орари.

Алиса "Стерх"