Панцироносица. Наука против волшебства. Книга первая. (гет)

Уже два дня подряд Кира, придя со школы и пообедав, отправлялась в тридцать восьмую больницу и часами сидела в палате, в которой была размещена Норка. Здесь же она готовила заданные уроки. Умом Кира понимала, что от этого многочасового сидения едва ли будет какой-то толк, но вместе с тем что-то буквально приковывало её к палате — что именно, она и сама не знала. Довольно часто здесь появлялась Эммочка и другие Кирины одноклассницы, пару раз заглянул гороховый шут Севка Бакисов(за последние дни его вечно весёлый настрой несколько поугас). А ещё Кира заметила, что в больнице регулярно появляется новая словесница — Яковлева. Она подолгу разговаривала о чём-то с врачами, ни с кем другим при этом не делясь тем, что ей рассказывали, и было похоже, что у неё какой-то свой интерес во всём происходящем...

Норкина кома вытеснила все Кирины увлечения. Он-лайн-баталии были заброшены, вечерние посиделки в "Лунном венце" — забыты. Эммочка снова пыталась поговорить с ней о странных одинаковых сновидениях; Кира же только отмахивалась. На что ей вся эта ерунда? И какая разница, сколько человек видит эти сны — два, три, или вообще десять?

Между тем Чумной доктор вновь напомнил о себе. Новая, разорванная на куски жертва обнаружилась в Марьино, на территории развлекательного павильона, и случилось это уже не ночью, а в обеденный перерыв. Куски тела были разбросаны по огромному зеркальному лабиринту, часть помещений и коридоров была буквально залита кровью, а злодей, как обычно, ушёл с места преступления никем не замеченный...

Однажды Кира, сидя на скамейке в двух шагах от Норкиной палаты, беззвучно предавалась горю, как вдруг рядом с ней кто-то сел. Сквозь слёзы она рассмотрела лицо словесницы Яковлевой с глазами цвета обожжённой глины. И подсела она к ней явно не из пустого любопытства. Весь облик Александры Антоновны выражал растерянность и сочувствие. Кира не выдержала и решилась спросить:

— Как вы думаете, она когда-нибудь проснётся?

— Не знаю, ответила словесница, — прежде я не видела ни одного коматозника. Но кое-что слышала о тех, кто проспал целые годы. Они уже не смогут стать прежними. Если Нора очнётс через пять лет, она тебя с трудом вспомнит... если вспомнит вообще.

— Ужас, — прошептала Кира, вытирая слезу.

— У неё есть шансы, — Яковлева дотронулась до плеча девушки, — я говорила с компетентными людьми. Кома — вообще сама по себе странная вещь, но здесь случай непростой. Никто не может понять, какова её природа. Повреждений в ЦНС нет, поэтому... — она осеклась и перевела разговор, — скажи, Кира... ты раньше теряла близких людей?

— Когда мне одиннадцать было, моя прабабушка умерла. Ей девяносто два года было...

Девушка ощутила лёгкую волну симпатии к сидящей рядом почти незнакомой женщине. Она любила каждое воспоминание о покойной Екатерине Матвеевне. Когда Кире было пять лет, прабабка начала терять зрение и вскоре лишилась его совсем. Девушка вспомнила, как Бабака(так её называли малые дети)изучала её на ощупь, кончиками пальцев, начиная с головы — и неизменно ворчала, если обнаруживалось, что приехавшая на лето внучка одета в штанишки. Этой манеры она понять никак не могла...

— А у меня никого нет, — сказала Яковлева после того, как Кирины воспоминания иссякли, — ни отца, ни матери, ни сестёр, ни братьев.

— Вы что, всегда были одиноки?

— Нет. Все они погибли. Город, в котором они находились, был уничтожен вместе со всеми жителями.

Кира заметила, как у женщины при этих словах заблестели глаза. Похоже, в её прошлом тоже случилось что-то страшное. Какая-то трагедия...

— Простите, если я... — начала Кира, но собеседница оборвала её:

— Не стоит. Откуда тебе было знать об этом...

— Это случилось на какой-то войне? — полюбопытствовала девушка, — в Югославии, да?

— Нет. Но у нас действительно была война.

— С кем? С Альянсом?

— Нет, наш противник стоит тысячи Альянсов. Я бы сказала тебе как есть, но не знаю, как подойти к этому разговору, чтобы... — Яковлева замолкла, и после минутного молчания поинтересовалась:

— Ты ведь дружна с Эммой Мокрецовой?

— Можно сказать, что немного дружна, — ответила Кира. Они действительно стали проводить вместе больше времени. Кира, как говорится, переехала на её парту. Пусть там и нельзя шалить, но зато, как оказалось, у Эммочки можно было списывать...

— А ты не смогла бы завтра, часам к пяти или шести, прийти ко мне? С Эммой вместе?

— Я смогу, а вот Эмка — не знаю... а что, это из-за уроков?

— Из-за уроков, и по другим причинам...

— Диктуйте адрес, — пожала плечами Кира, вынимая ручку. Почему бы и не прийти, думала девушка, раз приглашают. Всё-таки словесница хоть и новый человек в районе, но ведь и не совсем чужая. К тому же Кире стало интересно — что за удивительная жизнь была у Александры Антоновны, если она потеряла всю свою родню?

Вернувшись домой, Кира обнаружила в своей комнате Сашку, увлечённо рывшегося в её столе. Сразу стало ясно, что зашёл он к ней не потому, что в его ручке кончились чернила — слишком уж велик был учинённый им разгром. Братец был проконвоирован до передней и схлопотал подзатыльник, Кира была названа дурочкой, которая только ест и растёт... В общем, оба разругались не на шутку, и неизвестно, чем закончилась бы перепалка, не вмешайся в неё мама. Сашке пришлось убраться к себе, Кире — к себе.

Кое-как наведя в комнате порядок, девушка позвонила Эммочке и рассказала ей о приглашении Александры Антоновны. Эммочка сказала, что обязательно пойдёт, добавив, что завтра у неё будет куча свободного времени, так как мать уйдёт на работу в вечернюю и ночную смены, и что она, как соберётся, сразу позвонит.

Ещё Эммочка напомнила, что завтра Валентина Николаевна вернёт ученикам их самостоятельные работы с проставленными оценками. Для Киры эта новость не сулила ничего хорошего — почти наверняка в её дневнике появится очередной "красный лебедь", а раз так, то по прибытии домой мама устроит головомойку. От папы тоже достанется, если он никуда не уедет...

...Утром, после звонка будильника, Кира перевела побудку на пять минут вперёд — и, как обычно, проспала. Наспех собралась, поскользнулась в ванной и едва не шлёпнулась носом... Из дома вылетела на всех парах, не успев даже попробовать завтрака.

Сегодняшний день явно не задался. Кира ураганом ворвалась в класс, в самый разгар урока, споткнулась о порожек и растянулась на полу, весьма чувствительно приложившись о паркет коленом. Химичка, поворчав с минуту и убедившись, что ученице не требуется консультация в медпункте, разрешила ей пройти на место, но взяла дневник и оставила в конце страницы запись — "Научите ребёнка смотреть под ноги".

Вынимая из сумки тетрадь, Кира наткнулась на целлофановый пакетик с ещё тёплыми, начинёнными творогом пирожками, и только сейчас вспомнила, что так и не успела позавтракать. Она начала отщипывать от пирожка крохотные кусочки и отправлять их в рот, стараясь делать это как можно незаметнее, но химичка со своим двадцатилетним опытом работы с детьми распознала все Кирины уловки, велела ей выйти и постоять в коридоре.

Кира расстраивалась недолго — ведь ей удалось сунуть недоеденный пирожок в карман. Расправившись с ним, она, побродив по коридору, пришла в угол, заставленный кадками и горшками с высаженными в них образцами комнатной флоры. За девять лет, проведённых в стенах этой школы, Кира так и не удосужилась узнать, как называются все эти растения. Её хватало лишь на то, чтобы определить, что из них не является кактусом. Ей пришла в голову фантазия попробовать на язык что-нибудь из зелени. Она наугад оторвала какой-то лист и принялась откусывать по кусочку, желая получше распробовать вкус... и попалась с поличным. От увлекательного занятия её оторвала математичка, наблюдавшая с лестницы всю эту сцену. Валентина Николаевна изъяла у девушки объеденный листик, отвела её в класс, взяла дневник и под замечанием химички приписала: "Кормите ребёнка лучше! Ест цветы на уроках!"

Эммочка, увидевшая эту запись, насмешливо фыркнула и прикрыла ладошкой рот. Разместившийся сзади Севка Бакисов привстал и тоже ухитрился разглядеть написанное, а спустя минуту его стараниями о Кирином проступке знал весь класс. Едва прозвенел звонок, ученики зашумели, захихикали, и Кира услышала в свой адрес множество колкостей и нелестных замечаний.

Апофеозом всех несчастий стала двойка, поставленная математичкой за самостоятельную работу. Когда Эммочка заглянула в тетрадный лист, исчерканный вдоль и поперёк красными линиями, то просто за голову схватилась:

— Ну ничего себе... Кирка, у тебя языка во рту нет? Не могла, что ли, у меня спросить, как это всё делается?

По правде говоря, Кира вчера так и хотела сделать, но просто постеснялась приставать к соседке по парте с просьбами о помощи. От Эммочкиных слов её взяла такая досада, что она разревелась в полный голос.

Сзади, словно ребёнок, получивший наконец долгожданную игрушку, ликовал Севка Бакисов — его более чем скромные труды были оценены на три с минусом.

После уроков Кира, не дожидаясь Эммочку, поспешила покинуть школьные стены. Все её мысли были сосредоточены на том, чтобы оттянуть тот момент, когда придётся по требованию мамы предъявить дневник. Единственный выход она видела в том, чтобы идти домой помедленней и по возможности самым извилистым путём.

Весна входила в полную силу, изгоняя из города последние остатки зимы. По ночам всё ещё подмораживало, на газонах возвышались кучи грязного нерастаявшего снега... Кира брела наугад через знакомые с детства дворы и скверы, обходя одну многоэтажку за другой. Припекало Солнце, на голых ветвях трещали и переругивались воробьи, на детских площадках кричала и резвилась детвора; наиболее отважные из малышей уже побросали тёплые вещи на скамейках и гонялись друг за другом налегке, оставляя без внимания грозные родительские окрики из окон...

Девушка совершенно забылась и даже не глядела себе под ноги, как вдруг её резко дёрнуло назад и она ощутила на плечах чьи-то руки. Хватка была довольно крепкой, но осторожной. Придя в себя после неожиданного рывка, Кира огляделась и заметила рядом с собой старого знакомого — Мирослава Кратова.

— Ты совсем не видишь, куда идёшь? — спросил он с волнением в голосе.

— Я... — начала было Кира, — я... чего ты меня хватаешь? Я тебе не Стешка...

— Погляди сюда, — Кратов указал рукой на тротуар рядом с девушкой, — ничего интересного не заметила?

Кира опустила глаза и наконец увидела прямо возле ног круглый зев канализационного люка. Дневного света было достаточно, чтобы на глубине семи-восьми метров разглядеть переплетение побуревших от времени и сырости труб, а так же вентиль с огромным маховиком, размером не меньше велосипедного колеса...

— Ой мамочка... — выдохнула Кира, — я бы там переломала себе всё... если бы упала...

— Ну всё теперь, — Мирослав взял её за руку и подвёл к скамейке, — посиди пока здесь, отдышись...

Пока Кира сидела, оправляясь от пережитого страха, Кратов сходил в подъезд, вынес оттуда коробку от телевизора, пристроил её на люке и утяжелил парой кирпичей, чтобы та ненароком не соскочила. Девушка довольно быстро пришла в себя, вынула из сумки дневник и с тоской взглянула на записи, под которыми к завтрашнему дню должна была появиться родительская подпись...

— Ну, как себя чувствуешь? — спросил Мирослав, усаживаясь рядом.

— Хорошо. Спасибо, что вытянул меня оттуда...

— Скажи-ка, сердитая девочка... твой отец, часом, не намеревается подготовить расследование о том, кто по всей Москве крышки с люков таскает? Я понимаю, Такседо Маск — это гвоздь сезона, но... — Мирослав покосился на люк с водружённой на него коробкой, — ещё вчера вечером здесь всё было закрыто, а теперь...

— М-м... не знаю, — ответила Кира, — пока расследование не готово, мы его не видим.

— Понятно. Ты только не забывай под ноги смотреть. Да, и... зачем ты цветы ешь?

— Что? — Кира не сразу поняла, что её дневник открыт на самом интересном месте, и Мирослав прочёл всё, что там было написано, — ты... какое твоё дело? Я только один листик сорвала, чтобы попробовать, а они разорались как не знаю кто...

— Как всегда, куча больших, взрослых дяденек и тётенек набросилась на маленькую девочку с двумя красивыми хвостиками. Какая вопиющая несправедливость...

— Да что вы все надо мной издеваетесь? — захныкала Кира, поднимаясь со скамейки и засовывая дневник на место. Мирослав ещё долго смотрел на удаляющуюся спину девушки, затем поднёс руку к лицу — ему показалось, что на щеку села муха — и буквально застыл на месте.

Со стороны это, должно быть, выглядело странно — парень сидел, словно загипнотизированный, и минут пять водил по носу кулаком, словно к чему-то принюхивался. Наконец он встряхнулся, встал и с неприкрытым удивлением посмотрел в сторону дома на Ключевой, в котором проживала Кира...

...Девушка надеялась открыть дверь своим ключом и потихоньку проскользнуть в комнату, но её манёвр был сорван. То ли вернувшийся со школы Сашка успел донести матери, или она сама услышала шаги(а слух у мамы очень острый), но входная дверь внезапно распахнулась, и Кира предстала перед изучающим материнским взором, словно муха под микроскопом. Анна Павловна могла и не спрашивать, почему дочь вернулась домой позже обычного — все её огорчения были, можно сказать, написаны на лбу. Оставалось лишь уточнить некоторые детали...

— Сегодня ты не сильно спешишь к обеду... — заметила мама.

Кира молча глядела в порог.

— Тебе отдали самостоятельную?

Конечно же, мама в курсе всего учебного процесса. Лариска Авдеева всё пересказала своей матери, а та — бывшей однокласснице по телефону или за чайным столиком...

Мама стояла в передней с веником в руке. Девушка внезапно увидела себя в образе перепуганной серенькой мышки, попавшей под этот самый веник, и ощутила неодолимое желание уменьшиться до размеров таракана, с тем, чтобы схорониться в щёлке под порогом.

Дневник из Кириной сумки перекочевал в мамины руки...

Ни грома, ни молний, ни оглушающих фанфар не последовало. Мама позволила Кире переодеться, затем изъяла у неё оба телефона — и мобильник, и многоканальную трубку, а после в её распоряжение перешёл кабель питания от компьютера. Необходимо отметить, что Анна Павловна была не тем человеком, который теряется при виде незнакомой техники. Она очень быстро, без посторонней помощи, могла освоить работу с незнакомым ПО и сетевыми нововведениями.

Сначала Кира ужасно перепугалась, когда увидела в маминых руках кабель питания — она вообразила, что сейчас её отстегают по самому мягкому месту на теле, и приготовилась нырнуть под кровать. Но мама не собиралась заниматься рукоприкладством. Она ограничилась лишь тем, что решила продержать дочь затворницей до вечера, оставить на неделю без сладостей и запретить покидать пределы дома после школы.

И это только одна сторона медали. Всякий раз, когда Кира проявляла чрезмерное нерадение в учёбе и непослушание, мама почти переставала с ней разговаривать. Что тогда оставалось делать? Кому пожаловаться, к кому приласкаться? Папа весь в работе и в разъездах. Не рассказывать же прохвосту Сашке, что некто Мирослав Кратов почему-то всякий раз при случайных, или — кто знает? — неслучайных встречах, находит Кирины хвостики на голове очень красивыми?

Мама не разрешит в течение семи дней навещать в больнице Норку... а может, и разрешит, но только при своём личном присутствии. Кира считала очень важным проводить какую-то часть времени у изголовья подружкиной кровати.

Она ещё не знала, да и не могла знать, что Норка и ещё несколько жертв Чумного доктора очнутся от комы ровно через девять часов. И что она, Кира, будет одним из активных участников, обеспечивших это пробуждение.

Сейчас же девушка не нашла другого занятия, чем лечь на кровать, спрятать в подушку лицо и расплакаться. Неожиданно она поймала себя на мысли, что, не имея возможности залезть в Интернет или поболтать по телефону с какой-нибудь подружкой, она просто не знает, чем заняться. Книг в Кириной комнате не водилось; она вообще не утруждала себя чтением, кое-как осиливая лишь то, что было включено в уроки литературы. Сейчас она, пусть даже и от скуки, прочла бы хоть что-нибудь, но в комнате, кроме учебников и затасканного журнала "Космополитен" трёхмесячной давности не наблюдалось ничего, что можно было перелистывать.

Не было у Киры и любимых занятий. Мама умела всё. Вязать. Вышивать. Плести кружева, плести бисером. Выкладывать панно из гальки. Печь пироги и торты. Готовить мороженое. Сделать выкройки на брюки, блузку или рубашку. Могла и ещё много чего... Кира же и не старалась никогда узнать, как у мамы получается сделать хотя бы десятую часть того, на что она была способна. И всё это помимо того, что мама окончила с отличием МВТУ и свободно разговаривала ещё на двух языках, кроме родного. Единственное, что у Киры когда-то хорошо получалось — это кататься на роликовых коньках, но последний раз она надевала их два года назад, и теперь, конечно же, выросла из них. Роликовые покатушки были перебиты внезапной и роковой любовью к игровой продукции от Westwood Studios. Теперь, когда эту продукцию не запустить без кабеля питания, Кира чувствовала себя так, словно у неё из груди вынули сердце...

Похоже, что намеченное на вечер гостевание у словесницы Яковлевой накрылось, как говорится, медным тазом. За порог Киру не выпустят. А Александра Антоновна, должно быть, интересная личность... Но, как видно, не судьба познакомиться получше. Придётся ждать неделю...

За стенкой работал телевизор. Сашка уже сделал уроки и наслаждался очередной серией фильма о приключениях агента Николаева. Судя по голосам, герои картины пытались выколотить у какого-то учёного мужа, претендующего на Нобелевскую премию, его профессиональные секреты... Кира усмехнулась. Сашка и его многочисленные приятели буквально с ума сходили, когда на экраны выходила очередная многосерийная байка — то "Улицы разбитых фонарей", то "Бандитский Петербург", а теперь — "Агент национальной безопасности" с Пореченковым в главной роли... Кира же не любила ни один из этих фильмов, что являлось очередным поводом для раздоров с братом.

На часах было уже четыре пополудни. Кира готовилась скучать и проходить букой весь вечер, как вдруг в передней затрещал дверной звонок. Мама открыла дверь и впустила гостя — или, сказать точнее, гостью, в дом. С минуту обе о чём-то разговаривали, а затем мама позвала Киру, и девушка, к своему удивлению, увидела в передней словесницу Яковлеву.

— Ну что, Кирушка, — усмехнулась мама, — считай, что тебя выкупили из плена. Очень надеюсь, что домой ты вернёшься совсем другим человеком.

Анна Павловна даже предположить не могла, КАКИМ человеком станет её дочь в этот вечер.

— Мы, конечно, поработаем с девочкой, — сказала Александра Антоновна, — хотя обнадёживающих результатов сразу не обещаю. Москва, известно, тоже не сразу строилась...

Похоже, словеснице как-то удалось убедить мать смягчить наказание. Девушке разрешили приступить к сборам, и она отправилась переодеваться. Уже на лестнице Александра Антоновна, приобняв Киру, спросила:

— Ну что, сильно тебя дома пропесочили?

— Колошматили как Валаамову ослицу, — фыркнула Кира. Она не знала, кто это такая — помнила лишь то, что её били чем ни попадя за нежелание трогаться с места.

— Я слышала в учительской, что ты сегодня натворила дел, и поняла, что тебе дома светит. Пришлось перед твоей мамой немного преувеличить мои полномочия, чтобы она согласилась вверить тебя в мои руки. Сейчас поедем ко мне и будем тебе мозги на место ставить...

"Словесница" произнесла последние слова с оттенком горечи. А если девушки напугаются до безумия, если она откроет им хотя бы ту часть правды, что ей известна? Что тогда?

— Поедем? А что же Эмка?

— Она нас в машине дожидается.

— Вас что, опять катает этот противный Славка Кратов?

— Нет, — улыбнулась Яковлева, — сегодня мы избавим тебя от встречи с ним. Машина моя. Давай-ка поторопимся, время у нас не резиновое...

Они вышли из подъезда и направились к белой "Волге". У Киры невольно мелькнула мысль — откуда у простой учительницы средней школы могли взяться деньги на такую машину? Впрочем, не важно. Захочет — сама расскажет. Эммочка расположилась на переднем сиденье, русовласке пришлось разместиться позади.

— Тут ведь недалеко, — сказала она, — мы бы пешком могли дойти...

— Просто мне сегодня пришлось после занятий навестить одну знакомую в Бутово, — объяснила Александра Антоновна, — а на обратном пути решила к вам завернуть.

Подробностей поездки в Бутово никто выяснять не стал. В конце концов, это её, словесницы, личное дело...