Маг и его Тень. Рождение Мага (гет)

В коридорах Хогвартса, обычно полных детского смеха, шума и шелеста мантий, шепотков портретов и звонких голосов, переливалась разноцветная тишина. Невидимые всполохи магии пробегали по стенам, отдавались в кончиках пальцев легким покалыванием. Дыхание замка с каждым днем ощущалось все отчетливее, ощущалось всей кожей, слабым головокружением и запахом озона в воздухе. Портреты замерли в рамах, привидения впали в некое подобие спячки, Хогсмид заблаговременно опустел. Звери Запретного леса тревожно поднимали головы, чувствуя разливающуюся в воздухе магию, и уходили вглубь леса. Даже Фоукс, не так давно снова вставший на крыло, улетел на континент, чтобы переждать грядущую бурю. Арканы пульсировали, приходили в движение, безошибочно тянулись к тому, что определяли как сердце замка — к директору. Когда по толстым жгутам древних чар, наложенных самими основателями, проходила дрожь, Дамблдор вздрагивал. Голубые глаза стекленели, дыхание замирало в горле.

— Альбус? — Снейп склонялся над стариком. — Вы принимали зелье?

Принимал. Цеплялся за последнюю соломинку. Эликсир, созданный Фламелем и Снейпом на основе философского камня, пока что действовал. Давал достаточно сил, чтобы выдержать ежегодную магическую бурю. Вопрос в том, сколько еще он будет действовать, прежде чем организм износится так, что никакие ухищрения не заставят сердце биться. Сто пятьдесят лет не предел для мага, особенно для такого как Дамблдор. Но Хогвартс, Хогвартс после определенного момента становившийся не даром, а проклятием, Хогвартс, медленно, но верно сводящий директоров в могилу…

— Пора, Северус. Уходи.

Непослушные губы едва шевелятся. Но надо сказать, надо отправить его в безопасное место, пока человеческая речь не забылась окончательно. Пока он еще помнит, что он волшебник, что у него есть имя — Альбус Дамблдор. Еще немного и личность сотрется, смешается с потоками магии.

Нарастает подземный гул, по камням все чаще проходит дрожь. Тело дышит, повинуясь ритмам замка, а не командам мозга.

Сейчас.

Когда Хогвартс пронизывает первая волна, человеку, обмякшему в кресле директора, уже ничего не страшно. Потому что человеком он уже не является. Всего лишь один из элементов замка, как еще один камень в основании. Слава Мерлину, что он не чувствует, как сквозь сердце проходят основные арканы, подчиняя себе его ритм. Не слышит, как они густо звенят, вибрируют, натягиваются струнами. Никто не выдержал бы такого, не находясь в полубессознательном состоянии на грани жизни и смерти.

Мир превращается в круговерть красок, запахов и ощущений. То, что некогда было камнем, теперь стало звуком. Густой, тяжелой вибрацией, медленно закручивающейся воронкой, глотающей магию. Воздух, слишком плотный, чтобы им можно было дышать, оседает крупными каплями, содрогается от учащающихся волн. Постепенно к изначальному источнику, переплетению магических жил под замком, присоединяются остальные: озеро — сухой звон струится в ускоряющийся водоворот, лес — внутри и вовне вспыхивают разноцветные огоньки, кружатся, сплетают сеть. Реальность ведет себя словно океан в период штормов, ломая законы физики на отдельно заданном участке. И все это видимо и понятно лишь тому, кто находится в эпицентре бури. Вот только нет никого, способного взглянуть на происходящее объективно, проанализировать его, а не превратиться в пылинку среди урагана.

Черед последнего элемента приходит лишь через несколько часов безумной фантасмагории, когда Хогвартс пропитывается магией настолько, что она и в самом деле сгущается, оседает на стенах, а те начинают течь, подстраиваясь под призрачную реальность. Очередная волна подхватила и вознесла к клубку живой магии, к тому, не могло лишь осознать себя, осколки того, что некогда ощущало себя Альбусом Дамблдором. Они слились с магическими потоками, неосознанно направляя их в нужное русло. Постепенно из цветные стекол воспоминаний собрался каркас личности мага. Новое, единое существо смотрело на мир.

Магия пела и кружилась в воздухе, расправляла обманчиво—хрупкие радужные крылья. В одно мгновение старый директор превратился в самое могущественное существо на планете. Толкнуть чуть сильнее — и Земля сойдет с орбиты. Засмеяться, ринуться в небо — и весь мир упадет к ногам.

Болезненно-сладкая иллюзия могущества, не имеющая под собой никаких оснований. Не твоя сила, не твоя магия. Слишком чужая, слишком невероятная, чтобы служить для удовлетворения давно забытых амбиций молодости и осуществления многовариантных планов. Хогвартсу все равно, что происходит в мире, и чего хочет директор, он просто использует этого директора для продления своего существования, покажет свою истинную силу и, быть может, даст какие-то крохи. Но не больше. Этому месту нет дела до людей, оно просто позволяет им жить. Помни об этом. Не смей забывать.

Некогда Том Риддл, потрясающей талантливый, сильный, но так и не постигший сути, просил место преподавателя. Глупец. Хотел стать директором, вычитав в древних трактатах, какую магию, какие невероятные возможности Хогвартс дает своим руководителям. Но так и не понял, что сила эта вся без остатка принадлежит замку и служит только замку, человеку не дано ею воспользоваться.

Да и директор школе нужен с одной-единственной целью. И заключается она вовсе не в предоставлении ежегодных письменных отчетов министерству, как думают некоторые.

Вернись.

Вспомнить ощущения шершавых стен под пальцами, солнечные блики на витражах, плывущие по зачарованному потолку облака. Вновь увидеть классы, массивные парты и котлы, удобные кресла в учительской. Услышать, как часы на башне отбивают полдень, как хлопают крыльями совы и скрипят двери в подземельях.

Удержать Хогвартс. Слить обратно к истокам излишки магии, разрывающие его, выводящие на совершенно иной план бытия, обратно в паутину потоков.

Нет ничего проще — надо только вспомнить. Нет ничего сложнее, чем вспомнить что-то, когда тебя даже не существует. И с каждым разов все труднее просто выжить в безумной круговерти.

Дамблдор очнулся на следующее утро. Щеку, исцарапанную о жесткий ворс ковра, саднило, в уголке рта запеклась струйка крови. Но кабинет не изменился. Разве что треснули стекла в шкафах, да ветер разметал бумаги со стола. Жаль, что не получилось удержать все выбросы. Стихии всегда необычайно чутко реагировали на подобные всплески. Магия могла и раствориться в воздухе, рассыпавшись летним звездопадом, а могла и сконденсироваться, пройтись по британским островам сильным штормом. Основатели одобрительно-насмешливо щурились с витража. Спросить бы их, что же такое они строили, чем именно видели Хогвартс. Но нельзя. Нет ни записей, ни портретов. Только кусочки цветных стекол в кабинете директора. Каждый год замок вбирал в себя куда больше силы, чем могла использовать вся Британия, повиновался заданной программе, пытался наполнить гигантский резервуар — и не понимал, что наполнять нечего. Для чего бы ни была предназначена такая сила, хранить ее было негде, а тратить ее — некому и не на что, и магия раз за разом сбрасывала оковы, затопляла и искажала реальность. Должно быть, это и был легендарный седьмой октан, последняя ступень из тех, что вообще могут существовать. Грань уничтожения и созидания мира. Ничего кроме ужаса эта сила вызвать не могла.

Дамблдор, маг третьего октана, сильнейший во всем мире, мечтал о седьмом только до первого слияния с Хогвартсом. Потом пришлось поумнеть и понять, что есть нечто, чего человеку касаться не следует. Конечно, ему давно следует передать обязанности другому, хотя бы тому же Снейпу. Мальчик обладает достаточно сильной волей, он не соблазнится внезапным ощущением всемогущества, не опьянеет от кажущейся вседозволенности. Не случайно семь из десяти директоров в начале августа превращаются в горсть невесомого пепла. Нельзя же искренне верить, что можно попытаться использовать предложенную силу и остаться в живых. Кроме того, Северус еще очень молод, слияние не станет тяжелейшим испытанием для его организма. Это для Дамблдора каждый раз словно последний. Вытянуть замок из бездны он сможет, а вот вернуться сам… Того и гляди сердце не выдержит, и коллеги найдут окоченевший, скрюченный труп.

Но как уйти, как оставить Гарри, когда Волдеморт обязательно возродится? Не может не возродиться, раз уж создал крестраж. Альбус трясущимися руками потянулся за палочкой, наколдовал чашку горячего чая. Сердце болезненно билось о грудную клетку, маг старался лишний раз не шевелиться. Пора было посмотреть правде в глаза: он уже слишком стар, он уже слишком много и слишком часто ошибался. Следовало уничтожить дневник Риддла, а не отдавать его Гарри, надеясь, что тот разрешит загадку. Проверка мальчика окончилась смертью Джинни Уизли. Тоже его вина, его ошибка. Надо было сразу найти того, кто использовал в стенах школы Адское пламя, а не ждать следующего хода неизвестного мага. Теперь тот, кем бы он ни являлся, получил крестраж и наверняка попытается им воспользоваться.

Гарри… Гарри тоже с самого начал был его ошибкой. Он правильно действовал на первом курсе, не испугался за себя, хоть и не знал, что на самом деле ему ничто не угрожало. В зале было установлено множество ловушек, блокирующих магию Квиррелла, иначе первокурсник никогда не справился бы со взрослым магом. Нельзя было требовать от двенадцатилетнего Поттера совершить еще один подвиг во благо школы, догадаться о местонахождении Тайной комнаты и убить чудовище. И неважно, что Фоукс следил за ним, готовый помочь в случае необходимости.

Возможно, перед этим ребенком он виноват не меньше, чем сам Волдеморт. Но если это поможет победить Темного Лорда и не дать Англии скатиться в гремучую смесь сперва всеобщей паники, хаоса и слабо контролируемой анархии, а затем — тотального контроля и навешивания ярлыков по происхождению, а не качествам человека, значит, так тому и быть. В конечном итоге цель оправдает средства. У того, кто не пожертвовал собой, нет права жертвовать другими. Но Дамблдор давно уже принес свою судьбу и юношеские мечты на алтарь недостижимого всеобщего блага. Кто-то должен был это сделать. Жаль, что Геллерт оказался слишком упрям и так и не смог осознать, что именно они творили. Нельзя насильно привести людей к справедливости, нельзя вручить ее им в качестве подарка. Не поймут, не примут. Если надо заставить их самим добиваться правды, искать ее, то кто-то должен подтолкнуть их в нужном направлении, указать дорогу.

Он, первый из творцов нового мира, в котором человека будут судить по его делам, а не способностям, где все хотя бы изначально будут равны, этого самого нового мира уже не увидит. Для таких изменений нужны десятилетия, а для него это почти что вечность. Даже магия философского камня бессильна перед Хогвартсом. Плодами его трудов воспользуются другие. Тем, кто еще не поступил в школу или даже не родился, будет обеспечена лучшая жизнь. Ради этого стоило потрудиться. И уйти нельзя — он должен быть рядом с Гарри, от мальчика слишком многое зависит. Сперва пришлось позаботиться, чтобы он попал в нужную компанию. Гарри оказался не слишком общительным, пришлось добавить зелье дружбы в его пищу. Отвратительно? Безусловно. Зато действенно. Да и Уизли вовсе не так плохи, как может показаться на первый взгляд. Постоянные ссоры, мечты о деньгах — все поверхностное. Что самое главное, предавать — предавать они не умеют. Грамотно разыгранная комбинация, и молодой Гарри в сознании Молли ассоциировался с возможными деньгами. Ход ее мыслей понятен и предсказуем: Поттер может жениться на Джинни и обеспечит ее дочери достойное существование. И Молли без малейшего намека со стороны директора старалась стать для Гарри близким человеком, заменить сироте семью. Да, Уизли были бы ему настоящей семьей.

Теперь, когда Джинни мертва, шокированная женщина может и отдалиться от Гарри. Нельзя отбирать у мальчика последнюю надежду на счастье, нельзя, чтобы этот удар сломал его. У Гарри должна быть семья, должен быть кто-то, о ком он мог бы заботиться, и кто мог бы заботиться о нем.

Пора было достать из ящика еще несколько старых фигур и смахнуть с них пыль. Они, сами того не подозревая, сыграют отведенную им роль. То, что он собирался сделать, гадко, мерзко. Но — какая ирония, — оно сделает Гарри счастливым. А мальчик это заслужил. Он не должен страдать из-за его, Дамблдора, прошлогодних ошибок.

Директору еще предстояло обойти Хогвартс, посмотреть, где и в чем изменился замок. Основные кабинеты и коридоры всегда оставались неизменными и не меняли местоположения, а вот уголки, в которые редко забредали люди, порой становились чем-то невообразимым. Нужно запечатать опасные двери, собрать и исследовать невесть откуда взявшиеся предметы непонятного назначения — то ли артефакты, то ли созданный остаточной магией мусор. Те из них, что к ночи не растают, осядут в хранилище Отдела тайн, где маги попытаются понять, что же такое подарил им Хогвартс на этот раз. Если повезет, найдется даже немного серебристой пыли времени. Минерва давно уже просила изготовить ей маховик времени, министерство никогда не согласится выдать один на нужды школы.

— Все окупится, непременно окупится. Так надо.

Слова оставляли горьковато-кислый привкус во рту. Но это ничего. Главное в них верить.

* * *

Дождь не прекращался несколько дней. Ходили слухи, что близлежащая речушка вышла из берегов и кое-где добралась до железнодорожной насыпи. Молния расколола старый вяз в квартале от дома, и тот упал на линию электропередач. Литтл Уингинг на неделю остался без электричества. Дурсли перешли на салаты и готовые обеды из супермаркета, а по вечерам ходили по дому с фонариками. Гарри фонарика, естественно, не получил. Зато у него прекрасно получалось создавать тусклые клочья тумана, напоминающие озаренные солнечными лучами облака. Не слишком полезное умение, но тонкие плетения иллюзий министерство не засечет. Слишком эфемерная магия. Резиновые сапоги Петуньи увязали в смеси из вязкой грязи и обломков черепицы по щиколотку. Тетушка оценивала ущерб, причиненный саду. Клумбы размыты, цветы изломаны и помяты, стебли набухли от излишка влаги и уже начали гнить.

«Декоративные цветы слишком нежные. Предложи рыбке посадить Glacialis Vinea, ее и магией-то хрен поцарапаешь, а цветет красиво», — советовал Крис.

Как цветет Ледяная лоза, Гарри видел только на картинках. Приходилось признать, что цвела она и правда красиво, пропитывая воздух магией и едва слышным хрустальным перезвоном. А еще он знал, что растение это по праву считается едва ли не самым опасным в волшебном мире. Хищный цветок на отсутствие аппетита жаловаться бы не стал, и обитатели Тисовой вполне вписались бы в его рацион. Особенно Вернон или Дадли: обвить прочными гибкими стеблями, накачать нервно-паралитическим ядом и пировать целый месяц. В закрытой для младшекурсников пятой теплице росла Огненная лоза, вроде бы относящаяся к тому же виду, но не столь агрессивная. Последнее утверждение, по мнению Гарри, являлось сомнительным. Порой из теплицы доносились крики тех, в кого попали ядовитые иглы, а кое-кто не возвращался в замок без ожогов на руках. Дня знакомства со своенравным растением он ждал с затаенным ужасом.

Вечерами дядя пытался развлекать жену и лишенного телевизора сына, только рассказчик из него был аховый. Гарри поднимался к себе, кормил чудовищную книгу сахарным печеньем и колбасой. Почему—то она ценила именно такое сочетание. Стоило ему войти в комнату, как книга принималась возбужденно подпрыгивать и клацать переплетом. Приходилось брать ее на руки, пока Дурсли не услышали стука, позволять облизывать лицо горячим шершавым языком. Она, да еще Добби, были единственными, кто радовался происходящему. Особенно довольным эльф становился, разглядывая бесполезную теперь стиральную машину, будто поверженного врага.

— Маггловская вещь не может стирать вещи Гарри Поттера, — объяснял он. — Только Добби может. Добби — эльф сэра Поттера.

От таких признаний у Гарри волосы дыбом вставали. Кто, спрашивается, кем владеет? Спешите видеть: Гарри Поттер — любимая игрушка Добби. Такой милый, трогательный. Его даже кормить можно. Гарри не хотел знать, как сотня хогвартских эльфов определяет, кто будет готовить обед, а кто — начищать держатели для факелов. Определенно не хотел.

Пока мальчика никто не трогал, крестраж себя не проявлял. Даже влияние на разум понемногу сошло на нет. Знакомиться с химерой поближе Гарри побаивался: вдруг проснется, хлестнет по шипастому боку гибким хвостом, оскалится — что тогда делать? Сооруженные вокруг нее ментальные заборы выходили на удивление хлипкими. Их разъедало меньше чем за сутки. Крис хмыкал, говорил, что уже давно перепробовал все, что пришло в голову, чтобы запереть бестию, но все оказалось бесполезным. Их попытки были похожи на старания пещерных людей каменными топорами расколоть свалившийся прямо в центр стойбища железный метеорит. Топоры покрывались зазубринами, а на закаленной в небесном огне стали не появлялось ни царапины. Кроме того, валун грозил в любую минуту вывернуться из ненадежной, мягкой почвы и покатиться с горы, подминая под себя незадачливых людишек.

В конце августа Гарри попрощался с родственниками, и Вернон отвез его в Лондон. Дадли, так и не решившийся завести разговор о магии, потоптался на крыльце и молча махнул рукой. До начала учебы оставалось еще пара дней, и Гарри привыкал к неожиданной свободе. Купил учебники, пополнил запас ингредиентов и заказал у мадам Малкин новый комплект мантий. Крис было заикнулся, что неплохо бы сделать пару особенных покупок, на что мальчик ответил:

«Сделали уже. И что? Все равно большая часть того, что лежит в Клети, нам не пригодилась и вряд ли понадобится в скором времени. Мантия с отражателями мне вообще ни к чему, за два года так и не активировал. Только ловил косые взгляды от знающих людей. Это, конечно, помогает, когда противнику во время дуэли становится больно на тебя смотреть, только вот в Хогвартсе мне драться не с кем. С Малфоем и так справлюсь, а больше никто не пристает. Правда, могу на Рождество в ней прийти, посиять, как елочная гирлянда».

«С кем подраться, мы всегда найдем. Или они нас сами найдут, что более вероятно. И лучше быть во всеоружии».

«Перестраховщик, — фыркнул Гарри. — Могу я хоть иногда побыть нормальным человеком и делать то, что хочу?»

Понятие «хочу», во-первых, включало несколько порций мороженого, которые Гарри, естественно не получил. Крис пригрозил, что начнет швыряться холодными шариками в прохожих, и мальчику пришлось заказать нормальный обед. И всего одну порцию десерта. Снял комнату в «Дырявом котле», удивившись, что тринадцатилетнему магу не стали задавать никаких вопросов, а гостеприимно распахнули дверь. Впрочем, возможно, за это следовало благодарить его популярность. Еще удалось неплохо развлечься, читая очередной опус Скитер. Оказалось, что Гарри Поттер с опекунами находится в Аргентине, что, несомненно, является проявлением осмотрительности английских властей, спасающих Избранного от Сириуса Блэка. Кто такой Блэк, который якобы за ним охотится, Гарри не волновало. Он подозревал, что это всего лишь очередная сенсационная выдумка Скитер. Наставник статью никак не прокомментировал, только спрятал в шнурованный ботинок еще одну палочку. Гарри исключительно смеха ради повторил его жест, но, не имея запасной палочки, спрятал в карман фальшивую, собственноручно выпиленную из ножки старого садового стула. В тот же день Крис вдоволь насмеялся, когда его подопечный перепутал палочки и попытался наложить заглушающие чары бесполезной деревяшкой. Дурачество пришлось прекратить, так и не войдя во вкус.

«Я никогда не слышал, чтобы о Сириусе Блэке отзывались как о выдающемся маге, способном на что-то экстраординарное. Представитель древнего рода, неплохо обучен, но не более того. И тут я узнаю, что этот самый Сириус Блэк сбежал из Азкабана. А это оч-чень серьезно, Малыш. Еще никому за всю историю существования Азкабана — а он, между прочим, на несколько тысячелетий старше Хогвартса, — не удавалось вырваться из его серых стен. Лично у меня бы точно не вышло, а ведь я далеко не первокурсник с Пуффендуя», — неожиданно серьезно признал Крис.

Гарри ответственнее отнесся к собственной безопасности: не приближался к Лютному переулку, да и Косой покидал до того, как начинало темнеть. На кровать накладывал защитные чары, внимательно прислушивался к Кулону. Но меры безопасности так и не пригодились: Сириус Блэк, похоже, и сам не знал, что охотится на Поттера. Зато теперь Гарри имел полное право отвечать жаждущим автографов магам: «Оставьте меня, я вообще в Аргентине. Загораю», чем удачно пользовался, сбивая с толку поклонников и просто любопытствующих прохожих. Рите послал коробку конфет с запиской «Рита, вы чудо. Ваши статьи — самые интересные во всем «Пророке». Подписался только ради них. Гарри Поттер». Еще он заплатил продавцу из Лютного переулка, послав тому по совету Криса еще пару десятков галлеонов сверх долга «ради будущих соглашений и поддержания репутации надежного клиента». Хотел зайти в банк, но в последний момент передумал. Деньги и так есть, а беспокоить Грабцверга только из-за того, что нашел меч Гриффиндора как-то глупо. Договор был не просто найти, но вернуть гоблинам. Бродить по переулку оказалось довольно весело, особенно если наложить на себя легкую иллюзию, скрывающую шрам и изменяющую цвет глаз и волос на несколько оттенков. Проделывать такое он мог уже безо всякого труда, да и держалась новая внешность не несколько минут, как еще год назад, а почти весь день. Было чем гордиться.

Во «Флориш и Блоттс» увидел Уизли. Перси стоял в очереди за учебниками, а Рон украдкой листал книгу по — кто бы мог подумать! — боевой магии. Вид у него был непривычно спокойный, губы плотно сжаты. Вот рыжий бросил в спину брата пристальный взгляд, посмотрел на цену, прикинул что-то в уме и поставил книгу на полку. Гарри сначала собрался пройти мимо, но вид Рона Уизли среди полок с достаточно серьезной литературой несколько выбил его из колеи. Он бесшумно скользнул к однокурснику, на ходу принимая прежний облик. В магазине царил приятный полумрак, кто в нем заметит, что волосы и глаза мальчика вдруг стали темнее?

— «Секреты защиты и нападения»? Ты уверен, что тебе это надо? — тихо спросил он.

Рон вздрогнул и схватил его за руку.

— Гарри! Слава Мерлину, я тебя нашел!

Кто кого нашел, вопрос, конечно, спорный, но заострять на нем внимание Гарри не хотелось. Он только приложил палец к губам и потянул друга вглубь магазина. Учебник боевой магии прихватил с собой. Сомнительно, что в приличном магазине найдется что-то стоящее, но ведь это для Гарри, которого Крис учил необходимым стойкам и движениям с раннего детства. А для школьника такой учебник и правда может оказаться полезным. По крайней мере, какие-то приемы точно можно будет освоить.

— Привет, Рон. Я получил твое письмо со статьей, поздравляю и соболезную. Как родители? Хоть немного отошли от смерти Джинни в Египте?

— Да, то есть нет… — он помотал головой. — То есть, ну, мы поставили ей памятник. Красивый такой, ей бы понравилось. Только зачем все это? Мама плачет, когда думает, что мы не слышим. Или вдруг застывает на месте, не обращает ни на что внимания, а глаза пустые… Потом, конечно, встрепенется, сделает вид, что все в порядке, даже улыбнуться постарается. Но это все не то, не как раньше. Папа тоже сам не свой ходит. Комнату Джинни пока закрыли, понимаем, что надо бы вещи продать — а не можем, — торопливо, с горечью говорил он. — На маму даже смотреть больно, а она еще притворялась, что вместе с нами радуется, чтоб нас не расстраивать. Да мы все притворялись. Паршивые, честно говоря, каникулы, — усмехнулся он.

Рон будто пытался выплеснуть все, что накопилось в душе за лето. В июне им так и не удалось поговорить нормально. Рон тусклым голосом извинился за нападение, не отрывая глаз от пола, а затем избегал Гарри. Словно чувствовал, кто на самом деле виноват в смерти сестры. Гермиона разрывалась между ними обоими, уговаривала помириться. А как помириться, если они не ссорились, если Рону надо только, чтобы его оставили в покое?

— Ты прости, что я с тобой так, — он устало потер лоб. — Но… мне не с кем больше поговорить. Братьям сами нелегко приходится. Фред с Джорджем друг за друга цепляются, Перси из комнаты не выходит. Говорит, что готовится к ЖАБА. Маме с папой душу травить не хочется, да и…

Он внезапно осекся, отшатнулся от Гарри.

— Что?

— Н-нет, ничего, — пробурчал Рон, пытаясь улыбнуться. — Гермиона бы, наверное, дала гору книг и посоветовала что-нибудь правильное и глупое. А ты умеешь просто слушать и молчать. Не говори ей ничего, ладно? И, Гарри… нам нужно поговорить. Это важно.

— Хорошо, давай поговорим, — нахмурился он, вспомнив странную записку, полученную месяц назад. Что Рону известно? Что он собирается делать? — Только не здесь. Пойдем в кафе.

Он развернулся и зашагал к выходу, по пути поздоровавшись с Перси и кинув в его котел «Секреты защиты и нападения» и тридцать шесть галлеонов. Рон ахнул, попытался вернуть книгу, сказать, что не может принять такой дорогой подарок, но Гарри не стал слушать никаких возражений. Раз уж Уизли заинтересовался учебой, хоть и увлечение у него несколько странное для выходца из светлой семьи, надо поощрять его интерес. Боевую магию и так уже часто путают с темной, еще несколько лет, и труды по ней тоже войдут в список запретов, а книги исчезнут с полок.

С каждым шагом Рон нервничал все сильнее. Озирался по сторонам, словно выискивая слежку, облизывал пересохшие губы. Гарри даже палочку украдкой сжал. Вдруг это Сириус Блэк под оборотным? Правда, заманивать его в самый центр Косого переулка немного нелогично. Если, конечно, там не приготовлен портал. От мороженого он тоже отказался, как отказался и говорить что бы то ни было без заглушающих экранов. Пришлось демонстративно взмахнуть палочкой, накладывая чары.

— Гарри, я… — глубокий, судорожный вдох, костяшки сцепленных пальцев побелели от напряжения. — Даже не знаю, с чего начать. Наверное, с самого начала, да? Ты, конечно, можешь разозлиться и обидеться… Да ты наверняка обидишься, я бы после такого, — он вдруг помотал головой, обрывая речь.

— На что я должен обидеться? Неужто Снейп решил сделать своим любимчиком тебя, а не меня?

— Снейп? Любимчиком? Ну и шуточки у тебя, Гарри.

Так, перед ним точно Рональд Уизли. Проверку он прошел.

— Ну, давай, рассказывай с самого начала.

— Не перебивай меня, ладно? Просто слушай. Обещай дослушать до конца. Так вот… Летом перед первым курсом к нам пришел Дамблдор…

Гарри удивленно подался вперед. Разговор определенно обещал быть интересным.

— … и предложил мне стать твоим другом и помочь разобраться, что в волшебном мире к чему, чтобы ты не чувствовал себя одиноким.

«Я, между прочим, тоже неплохо помог разобраться, — вклинился Крис. — Ты чувствуешь себя одиноким? Спеть тебе песенку?»

«Я чувствую, что мне не суждено вкусить одиночество, — торжественно отпарировал Гарри. — Пой, но только молча. И длинную. Песнь о Беовульфе вполне подойдет: если начнешь прямо сейчас, дня через два-три закончишь. Строки не пропускать, петь с выражением».

— Я согласился, Гарри. Я думал, я правда думал, что поступаю правильно. И я говорил директору, что ты делаешь, где бываешь, что любишь. Чтобы с тобой ничего не случилось. А потом был тот случай с трехголовой собакой и философским камнем… Не знаю, зачем он был. Но Дамблдор сказал, что так надо, что я должен это сделать. И я сделал. Потому что, ну… это же Альбус Дамблдор. Он не может ошибаться.

Рон вскинул на Гарри растерянные голубые глаза. Гарри легким кивком поощрил его стараться дальше. Послушать без сомнения интересно, вон даже Крис замолчал. Только что со всем этим делать? Какую реакцию изображать? А если не играть — если быть самим собой? Гарри внезапно поежился. Кто бы мог подумать, что за все эти годы лжи и притворства он так привыкнет к своим маскам, что обнажать душу перед кем-то станет страшно. Страшно, неуютно, даже думать о том, чтобы открыть Рону свое истинное «Я» неприятно. Как же быстро маски прирастают к коже… И, что самое важное, если снять все его маски, под ними хоть что-нибудь останется? «Мне страшно заходить за тобой в пустую комнату, я каждый раз боюсь, что в ней никого не окажется. Тебя нет, тебя не существует, есть только твоя игра». Надо же, из всех фильмов Петунии о знаменитых актрисах Англии (да-да, в глубине души тетушка все еще лелеяла грезы о карьере актрисы) ему в голову запала именно эта цитата.

— И на втором курсе я тоже следил за тобой, да, именно следил, по-другому это не назовешь. Но тогда я думал, что помогаю тебе, что я и правда помогаю, — шептал Уизли. — А потом… Знаешь, то зелье, которое мы с Гермионой выпили, оно было не оборотным. Дамблдор сказал, что у Гермионы случайно получилось зелье Утраченных иллюзий. Гадкая штука. Повезло тебе, что ты не попробовал. Я ощущал себя последней сволочью, предателем. Хуже Малфоя, честное слово. Это было… больно. Ослепляюще, оглушающе больно.

Гарри машинально задержал дыхание. Может, Крис тогда правильно сделал, что не позволил ему выпить зелье? Не стал калечить и без того далекую от нормы психику подопечного. Но кто бы мог подумать, что Уизли тогда так проняло. И что в таком случае можно ожидать от Грейнджер? Она ведь тоже пила зелье Утраченных иллюзий.

— Но я продолжал говорить обо всем Дамблдору. Что ты круто дерешься на дуэлях, что тебе постоянно не везет на травологии, что Снейп вечно придирается. И что ты часто гуляешь по ночам. Да, я знал, слышал, как ты поднимался, брал мантию-невидимку, но притворялся, что сплю. Я не ходил за тобой, честное слово, очень хотел, но никогда не ходил. Дамблдор сказал, что ночной Хогвартс открывает куда больше тайн, чем дневной. Для некоторых он становится почти наркотиком. А еще добавил, что ты эту привычку от отца унаследовал. Ну, я и не мешал. Хотел, чтобы ты немного развлекся, а то ты ведь с книгами постоянно, совсем как Гермиона, — сбился он, снова облизал потрескавшиеся губы.

Гарри наколдовал кубок с водой, придвинул к однокурснику. Тот осушил его в несколько глотков и продолжил:

— Ну и Дамблдору я тогда верил. Сомневался, конечно, после того, что мне зелье показало. Но все равно верил. Спрашивал, почему он ничего не делает, ведь кто-то нападает на учеников. А он отвечал, что делает, что никто не пострадает, что летом все очнутся, и все будет хорошо. Я… Гарри, я такой дурак был, что его слушал. А он ничего не делал — вообще ничего! — Рон сорвался на захлебывающийся крик. — И Джинни умерла! Он обещал, что все будет хорошо — а Джинни убили!

Гарри быстро бросил иллюзию непринужденно дружеского разговора. Заглушающие чары не означают, что их никто не видит. Пусть праздным зевакам достанется картинка весело улыбающегося Рона. Гарри метнулся через стол, схватил Рона за руку. При физическом контакте влиять на разум намного проще.

Тихо-тихо-тихо. Успокойся. Расслабься. Это далеко, это все далеко. Это происходит не с тобой, смотри со стороны.

— Я не знаю, что мне делать, — Уизли медленно обмяк в плетеном кресле, уронил голову на грудь. Так, с расслаблением Гарри явно перестарался. — Я так ему верил… так верил, а он… Он мне лгал, он всем лгал. Знаешь, Дамблдор опять заходил к нам в Нору, говорил, что ему жаль, что он соболезнует. Даже денег на похороны предлагал. А мне так хотелось заорать, что это он виноват в смерти Джинни, что ему на самом деле плевать на учеников, ему на всех плевать. Чуть не бросился на него, прямо видел, как вцеплюсь в горло, как очки на пол слетят… Только у него на плече мама плакала. Вот я и стоял, молчал. А в глазах — веришь? — ни слезинки. Только в горле ком. Они верят ему, Гарри, мама и папа все еще верят Дамблдору! Как они могут, как?! — еще один судорожный вздох. — Что мне делать, Гарри?

Гарри подпер голову рукой и медленно расплылся в улыбке. Притворился, что нужно срочно и очень тщательно протереть очки, а то на стеклах появилось несколько пылинок. Везет же Уизли, у него в жизни все так просто. Мудрый дедушка давал распоряжения во имя наступления эры добра и света. Слушаться его было легко, правильно и приятно. Ах, уже не очень приятно и правильно? Тогда надо пойти покаяться и получить новые ценные указания во имя все тех же добра и света. Только уже не от Дамблдора, оказавшегося не таким уж и непогрешимым, а от бывшего объекта наблюдения.

В том, что все чувства Рона подлинные, менталист не сомневался. Актер из рыжего был как из садового гнома.

— Что делать, Рон? Теперь ты спрашиваешь у меня, что тебе делать? — продолжая улыбаться. — У меня?

— Ты совсем не выглядишь удивленным, — смятенно пробормотал Рон. — Ты… знал? Все знал с самого начала?!

— Зато ты выглядишь очень удивленным, — Гарри невинно пожал плечами, будто речь шла о детском розыгрыше.

Пожалуй, слово «удивление» не могло описать состояние младшего Уизли в тот момент. Он непременно вскочил бы, опрокинув легкое плетеное кресло, но внушение Гарри, гасящее сильные эмоции, все еще действовало.

— Я догадывался.

— И что теперь? Я понимаю, если ты больше не захочешь со мной дружить…

«Большому кораблю — большое плавание! Помаши рыжику ручкой».

— … тогда почему ты со мной общался, зная…

«Ты уже всего «Беовульфа» продекламировал?» — пришлось на всякий случай положить очки и прижать левую руку к столу. Вдруг действительно помашет? Объясняй потом Рону, что это такое было.

— … прости меня. Прости, пожалуйста. Я очень хочу быть твоим другом, настоящим другом.

Пропустив большую часть покаянной речи, Гарри поступил как маститый профессор. То есть принялся философствовать на далекие от разговора темы:

— Деление на свет и тьму, черное и белое очень условно. В природе вообще не существует чисто-белого или абсолютно черного цветов… — осекся, поймав взгляд Рона.

Только теперь Гарри заметил, какие у однокурсника усталые, покрасневшие глаза. Будто все лето читал. Невероятная догадка пронзила мозг. Уизли и правда читал. По меньшей мере, книги по защите, свои и те, что нашел у Перси и близнецов. Интерес к учебнику по дуэльным приемам не был сиюминутным желанием поискать картинки.

— Зачем ты ко мне пришел? На что надеялся? Рон, я не стану говорить, как тебе дальше жить и что делать. Ты наконец-то начал думать сам, это не может не радовать. Я не собираюсь заменять тебе Дамблдора. Живи. Поступай, как считаешь нужным. Только помни: всякое действие влечет за собой последствия. Встретимся в Хогвартсе, Рон.

И Гарри встал из-за стола, едва не оставив в кафе смешные круглые очки, чудно сочетавшиеся с необычайно серьезным взглядом из-под вихрастой челки.

— Гарри, стой! Сириус Блэк…

— Знаю, — бросил он.

Крис в последний момент успел подхватить очки за дужку и вернуть на положенное место.

* * *

Хедвиг недовольно ухала, поводила крыльями, когда сундук что-либо задевал, или Гарри приходилось резко останавливаться, чтобы не оказаться сбитым старшекурсниками. Естественно, привязанная к школьному сундуку клетка постоянно тряслась, что очень не нравилось сове, только пару часов назад вернувшейся с охоты и желающей выспаться. Гарри и самому хотелось найти отдельное купе и привести мысли в порядок. Он все еще не мог решить, что делать с Уизли и его внезапными откровениями. Думать, завернувшись в невесомое волшебное одеяло и слушая редкое поскрипывание вывесок, качавшихся от ветра, у него не получилось. В голову постоянно лезли какие-то бредовые фантазии о становлении Рональда Уизли его, Гарри, шпионом. Рон следит за Дамблдором и докладывает обо всем Гарри Поттеру — такое разве что во сне можно увидеть. Шпион из рыжего, как гоблин среди вейл. И не захочешь, а заметишь.

Кроме того, неизвестно, позволит ли ему Дамблдор выйти из игры. О директоре вообще сложно сказать что-то наверняка. Вдруг вспомнит Джинни и решит, что Рон уже достаточно пережил, не надо на него давить. Тогда беседовать с Дамблдором будет Гермиона. Скорее всего. Ее роли в происходящем Гарри пока что не понимал. Да, она часто пропадает по вечерам, но пропадает наверняка в библиотеке. Да, она интересуется каждой случившейся со знаменитым однокурсником мелочью, порой достает советами, но все это можно списать на своеобразное проявление заботы. Не хочется подозревать всех и каждого, так и параноиком стать недолго.

А еще директор может заглянуть в разум Уизли и прочитать их разговор. При этой мысли сердце Гарри тревожно ускоряло ритм. Дурак! Надо было сразу стереть ему память, а не играться в благородство и всепрощение. А теперь хоть к ментальному поединку с Дамблдором готовься. Он недостаточно искусен, чтобы победить, но достаточно силен, чтобы безвозвратно искалечить собственный разум. Еще неизвестно, что лучше: стать вечным пациентом Мунго или послушной марионеткой с потухшими глазами.

Скоро стало ясно, что роскошь в виде отдельного купе ему не светит. Надвигающиеся перспективы казались все мрачнее и мрачнее. То ли сказывалось начинающееся взросление с традиционными резкими перепадами настроения и повышенной конфликтностью, то ли крестраж зашевелился. Но нет, химера свернулась в клубок и признаков беспокойства не проявляла. Искать знакомых не хотелось, и без того едва удалось проскользнуть мимо высматривавшей кого-то (Гарри даже догадывался, кого именно) Грейнджер, набросив на лицо паутину наваждения. Идти к незнакомым — всю дорогу придется увиливать от вопросов о Темном Лорде.

Когда Гарри был близок к тому, чтобы запереться в тамбуре, сесть на сундук и излить Хедвиг душу, чья-то цепкая рука ухватила его за мантию и втащила в открытую дверь.

— Привет. Как лето?

Алиса почесывала развалившегося на сиденье кота. Кошмар, казалось, стал еще толще и пушистее. Он лениво скосил на гостя желтые глаза и благосклонно позволил сесть рядом. Напротив сидела, подобрав под себя ноги, незнакомая девочка. Пейзаж за окном интересовал ее больше, чем какой-то там Гарри Поттер.

«О, девушки! Блондинки и сразу две! — настроение Криса резко улучшилось. — Пересядь к той, она симпатичнее».

«Первый курс», — определил Гарри.

Такое вот завуалированное «нет». Миниатюрной девочке с нездешним взглядом и мечтательной улыбкой нельзя было дать больше одиннадцати.

— Да ничего, скучно только. Слушай, чем ты его кормишь? — он кивнул на кота.

— Я кормлю?! Я его, если хочешь знать, спасаю от раннего инфаркта или что еще там ожирение вызывает. Это брат мой младший его постоянно пичкает.

— Не бойся, он не может умереть от переедания, — вдруг зазвучал тихий, но удивительно чистый и мелодичный голос. — Он ведь наргл.

— Кто-кто? — Гарри с сомнением оглядел Кошмара.

Вроде кот как кот. Может, с примесью крови книззлов, они крупнее обычных кошек.

— Ты хотела сказать, что он потомок книззлов, Луна? — засмеялась Алиса. — Да нет, он просто старый лентяй, только и всего. Мне его на День рождения подарили. Я первым делом бросила его в воду, а когда этот комок меха не стал вылезать, а спокойно продолжил смотреть свои кошачьи сны, сказала: «Мама, поздравляю, тебе продали дохлого кота». Кстати, Гарри, знакомься: это Луна Лавгуд с Когтеврана…

«Ага, все-таки не первый курс, раз уже распределена!»

— … очень своеобразная личность, абсолютно не зависящая от чужого мнения. Луна, это Гарри Поттер. Секретов в его лохматой голове гораздо больше, чем кажется на первый взгляд.

Секретов? О чем это она? Внешне Гарри был совершенно спокоен, вежливая улыбка ни на миг не померкла. Хоть чему-то удалось научиться у Локонса. О Крисе Алиса знать не может — откуда бы?

— Кто бы говорил о секретах, — он подарил слизеринке одну из самых милых своих улыбок.

Алиса не замедлила ответить тем же. Подняла бровь, мол, хочешь что-то узнать — спрашивай. Игра в «кто кого переглядит и при этом сохранит невинный вид» продолжалась еще с полминуты.

«Вот напишет Скитер еще пару статеек, и можно будет хоть бабочек на уроке у Снейпа ловить. Никто и внимания не обратит».

«В том, чтобы быть живой легендой, несомненно, есть свои плюсы. Просто ими надо уметь воспользоваться. Как Дамблдор, например», — согласился Гарри.

— Приятно познакомится, Луна, — обычная дань вежливости. Он и без того уже слишком долго игнорировал ее.

— Не все кошки на самом деле кошки, и не все совы на самом деле совы, — отстраненно проговорила Луна.

На Гарри она так и не взглянула. Большие серо-голубые глаза отмечали верхушки проносящихся за окном елей.

— М-м-м, а моя Хедвиг — настоящая сова? — в шутку спросил Гарри.

Как ни странно, но этот вопрос вызвал у когтевранки куда больший интерес, чем личность победителя Темного Лорда. Она с полминуты рассматривала Хедвиг, которая уже успела спрятать голову под крыло, а потом заметила:

— Она похожа на настоящую. Если хочешь, я достану специальные очки и скажу точнее.

— Нет, спасибо. Я тебе верю. Наверное, иногда совы — это просто совы, а коты — всего лишь коты.

— И такое бывает, — иронии она словно и не заметила.

«Хогвартс-Экспресс» плавно покачивался, держал курс на север. Погода за окном помрачнела, небо заложило тучами. Все реже появлялись поля и фермы. Луна отстраненно улыбалась, следя за темнеющими облаками. Алиса загадочно молчала, гладила Кошмара. Даже кот, щуря круглые желтые глаза, всем своим видом говорил «да, я самый что ни на есть наргл, и что с того?». Судя по всему, никто не нуждался в том, чтобы его развлекали разговором или внимательно слушали. Это радовало. О чем говорить с двумя девушками, Гарри представлял себе очень смутно. Разговоры о редких заклинаниях и прочитанных за лето книгах о щитовых чарах или стихийной магии им вряд ли понравятся. Но не рассказывать же, как он все лето подстригал кусты и готовил Дурслям обеды. Да и девушки одна другой чуднее. Вот что с ними делать?

После полудня зарядил дождь, за окном проплывали расплывчатые очертания холмов. Они казались серо—сизыми и сливались с небом где-то далеко на горизонте. Луна самозабвенно выводила на стекле круги и спирали.

В коридоре послышались шаги, дверь резко распахнулась.

— Малфой? — Гарри повернул голову. — Меня ищешь?

Дверь с силой захлопнулась. Судя по быстро удаляющемуся топоту, слизеринская троица заметно ускорила шаг.

— Нет, не меня, — с непонятной тоской в голосе прокомментировал он.

Алиса скривила губы, фыркнула, а затем не удержалась и засмеялась. Похоже, рассмешить ее было далеко не самым сложным делом.

— Не знаю, что там у вас произошло, но последний месяц Малфой рассказывал сказки о Поттере — черном маге, который темными безлунными ночами ходит по школе с каким-то там ножом и приносит в жертву чистокровных.

Отлично, тема для разговора нашлась. Когда нет иных точек соприкосновения, что еще обсуждать троим подросткам, как не школу?

— Надо же, какой сюрприз, — Гарри ухмыльнулся. — А в нашей гостиной примерно то же самое рассказывают о Снейпе. Только ему, вампиру, даже нож не нужен.

Дождь постепенно усилился, окна закрыл густой туман. Стемнело. Над багажными полками загорелись лампы. Стук колес смешивался с латынью и обрывками рецептов. Луна обхватила колени руками, светлые глаза мерцали. В обсуждение свойств зелий и ингредиентов она не вслушивалась.

Поезд замедлил ход, снизу послышался густой металлический скрежет, ненадолго перекрывший свист ветра. Экспресс резко дернулся и остановился. Судя по звукам в вагоне, с полок посыпались вещи. На колени Гарри свалилась клетка с совой, Хедвиг пронзительно вскрикнула.

— Ой! — он потер ушибленное колено и потянулся к упавшей на бок клетке. — Тише, Хедвиг, успокойся!

Сова отчаянно клекотала, билась о прутья, выворачивая крылья. Будто могла взлететь вместе с клеткой, если б та была чуть просторнее. Лампы мигнули и погасли, все погрузилось в кромешную тьму. Хедвиг на мгновение замолчала, послышался прерывистый вздох — Луны? Алисы? — из коридора донеслись встревоженные голоса. Гарри наощупь открыл дверцу, чтобы птица не переломала маховые перья. По щеке хлопнуло жесткое крыло, очки слетели на пол. Гарри машинально шагнул назад, прикрывая лицо. Под ногой что-то хрустнуло.

«Гхыр! Стекла!»

— Accio очки!

Глаза немного привыкли к темноте, квадрат окна выделялся размытым пятном. Гарри не видел, что именно сломалось, но очень надеялся, что стекла Лессера целы. Обычным репаро их не починить, а новые обойдутся в круглую сумму.

— Гарри, осторожно! — голос Алисы срывался, звенел от напряжения. — Lumos! — ничего не произошло. — Черт, Lumos! Lumos!

Ее отчаянные попытки наколдовать хотя бы немного света прервало тихое заклинание Луны:

— Lumos!

Огонек выхватил отстраненное лицо и тонкие пальцы девушки, осветил стоящую в дверном проеме фигуру. Стоило Гарри взглянуть на пришельца, как все изменилось.

Холодно. Мерлин, как же холодно! Из глубины души тянет сосущей пустотой, дергает, пульсирует. Так странно, страшно и завораживающе. Но здесь — здесь тепло. Три густых, вкусных сгустка живой, искрящейся энергии. Ближайший — яркая, насыщенная зелень изумрудов, темные языки пламени, прохладный запах горных озер. Пригоршня снега, чертящая затейливые узоры на темном мраморе. И бьющая через край магия, обжигающе-горячая и вместе с тем струящаяся ледяной изморозью. Такая яркая, что остальные источники не нужны и не имеют значения.

Желание согреться, слиться кружит пьянящим водоворотом. Скольжение — искорки чужой сути притягиваются к плащу и медленно гаснут. Становится чуть теплее. Тепло. Тепло! Не остановиться, не отвернуться, не уйти. Предвкушение… Темный огонь чуть подается вперед. Поцелуй. Тепло чужих губ. Снег и магия. Смутное разочарование — и болезненный удар колючего света. Ощущения сжимаются в тугой комок, путаются так опасно и неправильно, что стирается граница между я и не-я.

Затем на голову обрушился внезапный удар, сознание Гарри на мгновение прояснилось. Ровно на мгновение до следующего удара.

* * *

Что-то теплое и шершавое ласково коснулось щеки.

— Гарри, очнись. Пожалуйста, очнись, — послышался чуть хрипловатый голос.

Гарри с трудом удалось разлепить веки. Перед глазами все плыло, никак не удавалось сфокусировать взгляд и понять, где он находится. Льющийся с потолка свет обливал склонившиеся над ним фигуры, сглаживал очертания, не давал ничего рассмотреть. Как будто Гарри и вправду давно уже не мог обходиться без очков. Он собирался спросить, откуда незнакомец знает его имя, но вовремя понял, что вопрос дурацкий. Кто не узнает Гарри Поттера, оказавшись с ним лицом к лицу? Судя по покачиванию и редким подрагиваниям сиденья при ускорении, а также по ритмичному лязгу колес, поезд все еще мчался в Хогвартс. Сейчас он, наверное, пересекал вересковые пустоши Шотландии.

«Крис? Ты где?»

— Что случилось?

Голос звучал тихо, но разборчиво. Легкую слабость в расчет можно было бы не принимать, но вставать, пожалуй, пока не стоит. Иначе голова закружится.

— Все прошло. Ты в безопасности, Гарри. Помнишь, что произошло? — тот же незнакомый мужской голос.

— Нет.

Да. Он помнил все. И это были самые странные его воспоминания. Яркие, четкие, но малопонятные. Словно сон, события которого кажутся логичными лишь до первых лучей солнца.

«Как ты?» — наконец отозвался Крис. С ним, кажется, все было нормально.

«В порядке».

— Я профессор Ремус Люпин. Приятно познакомиться, Гарри. Съешь пока вот это.

В ладонь Гарри опустилось что-то маленькое, мягкое. Кажется, после встречи с дементорами — а Гарри почти не сомневался, что встретился именно с дементором, — полагалось угощаться шоколадом. Он откусил немного от подтаявшей плитки. Действительно помогло: сладость обволокла гортань приятным теплом.

— Я шел по коридору, успокаивал студентов, проверял, все ли дементоры покинули поезд. И увидел вспышку света, которая буквально вытолкнула существо из купе. Было похоже на Патронуса, но самого Патронуса я не разглядел. Твои попутчицы говорят, что ничего такого не было. Только самый обычный люмос. Но чары света никогда не прогнали бы…

Гарри закрыл глаза на минуту, проморгался. Зрение прояснилось. Люпин оказался бледным, невзрачно-серым человеком в поношенной мантии. Потертые рукава лоснились, когда профессор водил над Гарри палочкой.

«Ты создал Патронуса?»

«Да. Когда смог выбраться».

— Я даже не знаю, что такое Патронус, профессор. Ничего необычного не видел… кроме дементора, конечно. Но я не очень хорошо помню…

— Он вошел в купе, и ты вдруг замер, а потом шагнул к нему, потянулся, как будто хотел обнять, — вмешалась Алиса. — Луна в последний момент успела схватить тебя за плечи и развернуть к себе.

«И ты ее поцеловал».

«Что? Ее?!»

«Ее, ее. Я бы на твоем месте так не возмущался. Девочка ничего, когда молчит, конечно. Она тебе жизнь спасла. Ну, по крайней мере, рассудок».

Гарри не возмущался, вовсе нет. Ну, почти. В принципе он не имел ничего против того, чтобы поцеловать девушку. Только это должно было произойти осознанно. То есть не с первой попавшейся под руку девчонкой со странными фантазиями и уж точно не в присутствии чудовища.

«Вот что тебе стоило наколдовать Патронуса чуть раньше, а?» — вздохнул он.

«Если бы ты меня не выбросил…»

«Что-что? — перебил Гарри. — Что я сделал?»

«Как увидел, кто в гости пришел, сперва отключился сам, а потом швырнул меня в подсознание. Я понимаю, что неосознанно, но ведь чуть не утопил! Хорошо хоть, я дорогу наверх знаю. Как выбрался, прогнал ту тварь. А вот от кого мы по голове получили, я, кажется, догадываюсь…»

— И что потом? — затылок чуть саднил, но, не напомни Крис о полученном ударе, Гарри бы и внимания на это не обратил.

— Прости, я так испугалась… Не знала, что сделать, чтобы ты не ушел туда с этим. Пришлось стукнуть тебя клеткой, — продолжила Алиса.

Светлые волосы были наспех собраны в длинный хвост, топорщились на макушке. Клетка с Хедвиг стояла на столе, сова таращила на хозяина невинные желтые глаза, словно ничего на самом деле и не было. Луны в купе не оказалось. Возможно, ушла к своим. Почему-то Гарри это не понравилось. Она же не ходит по поезду и не рассказывает хихикающим подругам, как целовалась с ним, нет? Лучше бы ей этого не делать.

— Ничего. Голова совсем не болит. Спасибо тебе.

Спрашивать о Луне он не стал. Не хватало еще, чтобы кто-то подумал, будто она ему интересна.

— Вам удивительно повезло, — Люпин развернул еще плитку шоколада, разделил ее между Гарри и Алисой. — Даже не знаю, что заставило дементора уйти. Таким чарам учат только на седьмом курсе. С вами точно никого больше не было?

— Никого, — солгал Гарри.

Жаль, что не удалось увидеть Патронус Криса. Может, попросить его устроить показательное выступление в Тайной комнате? И самому неплохо бы поучиться справляться с дементорами, вдруг в следующий раз снова захочется поцеловать кого-нибудь, а альтернативы рядом не окажется. Вот только почему Алиса притворяется, что не видела Патронуса? Неужто не заметила светящееся серебристо-белое животное в тесном полутемном купе? Бред. Все она видела, не могла не увидеть. Скорее всего, собирается использовать эту информацию в своих целях. Очень по-слизерински. И очень глупо. Ничто не мешает подправить ее воспоминания, если возникнет такая необходимость. Но что если Луна ушла, чтобы поместить воспоминания в Омут памяти? Тогда дело может оказаться немного сложней. Во-первых, если они и правда работают в паре, это сведет его с ума. Алиса Трикс плюс Луна Лавгуд. Безумие дикое и колдовское плюс сумасшествие милое и на первый взгляд безобидное, брр… Во-вторых, он уже сошел с ума, раз подозревает всех и каждого в заговоре против своей драгоценной персоны.

— Твои очки, Гарри… — Алиса прервала его размышления, протянув ему очки.

Гарри едва не зашипел. Ну разумеется, разве могло все окончиться благополучно? Оба стекла покрылись мелкой паутиной трещин, одна из дужек отлетела. Гарри торопливо сунул очки в карман, пока Люпину не пришло в голову починить их. Репаро на стекла Лессера не подействует, что, несомненно, удивит мага.

— Куплю новые, — от мысли о том, во сколько они обойдутся, хотелось самому стать дементором. Они видят и чувствуют магию так, как не позволяет ни один артефакт. — Но кому-нибудь придется проводить меня в замок. Днем я нашел бы дорогу, но сейчас уже слишком темно.

«Странные ощущения. Было так… холодно. Я видел себя глазами дементора, чувствовал то же, что и он. Мы для них не еда, как пишут в учебниках, а только способ согреться. Им правда холодно. И это очень нехороший холод, не похожий на обычный мороз. Скорее нечто сродни пустоте, космическому вакууму, а мы что-то вроде звезд. Есть тусклые, почти бесполезные, но есть и настоящие сверхновые. А еще дементоры видят магию. Это так красиво, Крис! Стекла Лессера по сравнению с этим всего лишь грязная, мутная пелена, сквозь которую виднеется намек на истинную магию. Все равно что оценивать хрустальную люстру, не сняв с нее чехла для пыли и не зажигая свет».

«Я безумно рад, что тебе понравилось, — саркастично заметил наставник, — но советую больше такого не делать. У дементоров нет защиты разума. Вообще никакой, абсолютно. Поэтому сильные менталисты влетают в него, как с разбега в открытую дверь. Постарайся соорудить еще парочку ментальных щитов и смотреть на себя как бы со стороны, это помогает. Или придется сделать кое-какой амулет».

Скоро поезд замедлил ход, и профессор Люпин вышел в коридор. Гарри впился глазами в Алису, отслеживая любые, даже самые незначительные реакции.

— Так, значит, Патронуса не было?

— Ну, если хочешь, я догоню профессора Люпина и скажу, что Патронус был, — она с безразличием пожала плечами. — Но ты не хочешь, верно? Это будет несколько… неудобно.

— Что с Лавгуд?

— Зови ее Луной, Гарри. Она никому не расскажет, я убедила ее, что твои мозгошмыги были бы недовольны.

— Мои кто? — настороженно переспросил Гарри.

— Мозгошмыги. Они живут в старых волшебных книгах и, если залезают в голову, путают мысли. Ты должен был о них слышать. Мне Луна рассказывала.

Что-то такое он и правда слышал. Но где? Когда? Неважно, наверняка мозгошмыги лучшие друзья нарглов.

— Умные создания эти мозгошмыги, — прошептал Гарри, не сводя глаз со слизеринки. Почти угроза.

— Очень умные, — она улыбнулась краешком губ. Ни следа страха или беспокойства.