Пациент Х (гет)

На следующий день, еще только свернув в подземный коридор, Гермиона заметила, как один из дежуривших авроров толкнул своего напарника в бок, указывая на нее, и они тихо зашептались. Значит, ее уже обсуждают. Упрямо подняв голову, она с достоинством подошла к мужчинам. Двое авроров поприветствовали девушку насмешливыми ухмылками.

— Почему вы вчера так испуганно сбежали, мисс Грейнджер? — спросил стоящий слева молодой парень, которому на вид можно было дать около двадцати лет.

Гермиона молча покачала головой. Это она им расскажет, только когда убедится, что вчерашнее не было игрой ее больного воображения. Аврор, стоящий справа, посторонился, позволяя девушке подойти к двери, и окинул ее оценивающим взглядом с головы до ног.

— Возможно, наша мисс Грейнджер боится, что мы можем начать ее преследовать? — предположил он с пошлой ухмылкой. — Или мы должны ее преследовать? Но, мисс, если вам так этого хочется, вам стоит только попросить, — с притворной услужливостью предложил парень.

Как смешно! Кажется, двум мужчинам, которые целый день только тем и занимались, что столбом стояли возле двери, оставалось только фантазировать. Скорее всего, они считали, что Гермиона вчера испугалась паука или еще чего-то столь же «опасного». Природа женщин, не так ли?

Но нет, благодарим покорно. Она не хотела, чтобы ее преследовали ни те мужчины, что снаружи, ни тот, который находился внутри. Мужчина внутри. Гермиона вздрогнула.

Вместо того, чтобы выдать раздраженный ответ и побыстрее скрыться в комнате, Гермиона замерла на месте. Со сжавшимися до побелевших костяшек пальцами на ручке тележки, Гермиона раздумывала, не следует ли ей все же сказать, что именно ее вчера так напугало. Она обязана была сразу сообщать обо всем происходящем, ведь так?

Но молодую волшебницу все еще останавливала надежда, что увиденное вчера ей просто показалось. Возможно, она была перенапряжена, устала и на секунду задремала, а ее воображение сыграло с ней злую шутку. Да, она обязана убедиться, прежде чем сообщать кому бы то ни было. Никто, а в особенности профессор Симпсон, не должен получить возможность обвинить ее в склонности к фантазированию или высмеять.

Гермиона мысленно дала себе команду и, медленно переставляя ноги, зашла в помещение.

И снова он лежал на кровати в том же положении, в котором она его и оставила день назад, и неподвижно смотрел в окно. Но как только Гермиона закрыла за собой дверь, Волдеморт повернул к ней голову и, сощурив глаза, пренебрежительно проговорил:

— Снова ты, грязнокровка? Приходишь каждый день. Это часть моего наказания, не так ли?

От холода в этом голосе девушка покрылась мурашками, кровь прилила к щекам, и она испустила тихий, испуганный всхлип. Широко открытыми глазами она смотрела в бледное, бесстрастное лицо своего пациента, Лорда Волдеморта.

Его губы скривились в презрительной усмешке, а в красных глазах читалось такое превосходство, как будто она была всего лишь маленькой мышкой.

— Когда вы очнулись? — даже ее голос звучал как испуганный мышиный писк.

— Ты будешь говорить тогда, когда тебе позволят, грязнокровка, — приказал Лорд и несколько секунд помолчал, показывая, что именно он будет решать, когда в камере будет царить тишина, а когда они будут разговаривать. А потом все еще выглядящий беспомощным мужчина ответил холодным ровным тоном: — И почему ты вообразила, что я буду перед тобой отчитываться? Полагаю, — на какое-то мгновение он прикрыл глаза, будто в замешательстве, — полагаю, я видел тебя уже несколько дней. А теперь — ты принесла газету, грязнокровка?

И потому что мышки меньше и беззащитнее змей, Гермиона покорно кивнула и вытащила газету, которую она, как и в любой другой день на этой неделе, купила по дороге в больницу.

— Хорошо, ты сядешь туда, — Волдеморт кивнул головой в направлении стула, на который она обычно усаживала его самого, — и будешь читать.

Вообще-то она должна была сначала его помыть, потом сделать гимнастику для суставов, а затем покормить. Но Темному Лорду стоило всего лишь смерить ее одним-единственным полным превосходства и уверенности в себе взглядом, и все протесты так и остались невысказанными.

Несчастная дрожащая девушка, как будто двигаясь в замедленной съемке, отлепилась от тележки и взяла белый металлический стул, выставляя его перед собой, словно щит. Волдеморт следил за ее неловкими движениями с явной насмешкой. Установив табурет несколько дальше, чем обычно, Гермиона опустилась рядом с темным магом. Во всяком случае, если он захочет схватить ее, то элементарно не дотянется. А чары, которые сковывают его, не позволят Волдеморту подняться.

Как будто полностью лишенная собственной воли или как будто под заклятием Империуса, Гермиона начала читать. Она то и дело отрывалась от страниц, чтобы взглянуть на пренебрежительно взирающего на нее Темного Лорда. Гермиона сильно нервничала, и даже если бы она и не роняла периодически газету, выскальзывающую из ее дрожащих пальцев, то все равно бы спотыкалась на каждом слове.

Она могла говорить только тогда, когда Темный Лорд ей это позволял. А он позволил ей читать газету и ничего больше. Пару раз, когда в заметке звучало имя Малфоя, он брезгливо морщился. Однажды Волдеморт даже снизошел до того, чтобы презрительно прошипеть: «Люциус», как будто разговор шел о какой-то заразной болезни.

А последовавшая за этим заметка о Гарри Поттере заставила его скривиться так, будто он только что съел корзину кислых лимонов.

— Твои друзья, эти глупые дети, бахвалящиеся победами, никогда ими не совершенными. — Таково было мнение Волдеморта о похвалах, щедро расточаемых Ритой Скитер смелости Гарри во время Последней Битвы. — Слабый, сентиментальный и предсказуемый. Таков Гарри Поттер. А ты, — тут Волдеморт снова позволил девушке лицезреть свое ненавистное лицо, — ты и того меньше.

Около минуты он холодно, безэмоционально смотрел на Грейнджер, а потом, как будто вспомнив нечто важное, отрывисто приказал:

— Займись своим делом, грязнокровка. Я голоден и хочу пить.

Кормить его, когда он был оцепеневшим, и то довольно неприятно, но сейчас этот процесс стал просто невыносимым. Чем-то это напоминало девушке работу человека, который, держа в руке кровавый кусок мяса, заходит в клетку со львом. Во всяком случае, ее лев был скован заклинаниями.

Грейнджер ужасно не хотелось приближаться к Волдеморту и смотреть в кошмарные красные глаза, а тем более прикасаться к нему. Естественно, девушка расплескала практически все, что предназначалось пациенту, ему на грудь. Юная волшебница заледенела под этими холодными, наполненными ненавистью взглядами. Голос же Темного Лорда звучал необычайно мягко, когда Гермиона неловко пыталась вытереть разлившееся.

— О, не переживай. Я не виню тебя. Чего еще можно было ожидать от никчемной грязнокровки?

Впрочем, его голос утратил мягкость, когда Грейнджер наконец решилась помыть Темного Лорда и, еще больше нервничая, уронила его при пересадке на стул.

— Отвратительная криворучка, хотя бы сделай вид, будто отдаешь себе отчет в том, что делаешь, — яростно прошипел он, когда Гермиона поднимала его обратно.

Сейчас ей предстояло снять с Волдеморта простынь. И если обычно во время «мытья» пациента у девушки получалось отводить глаза в сторону и думать о чем-то постороннем, делая таким способом работу более сносной, то сейчас ей это больше не удавалось. Под взглядом ледяных, но при этом обжигающих красных глаз ей казалось, что она умрет от унижения.

Когда работа была выполнена, Гермиону всю трусило. Ей было так плохо, что, казалось, она скоро не сможет сдержаться и разрыдается. Голова кружилась, и девушка уже начала переживать, не потеряет ли она сознание, когда холодный голос вернул ее к действительности:

— Я здесь в больнице или в тюрьме, грязнокровка?

Гермиона не решалась поднять на него глаза, вместо этого она сосредоточилась на оборачивании Темного Лорда простыней. Заметив, что ее волосы скользнула по бедному острому плечу, Гермиона сразу отшатнулась. Она не осмеливалась смотреть ему в глаза.

— Сейчас вы в Святом Мунго. Вы были слишком слабы для Азкабана.

Ответом ей послужил высокий холодный смех.

— Значит, для авроров я не был слишком слаб. — Он немного помолчал. — А потом они прислали тебя. Что ж, достойное наказание.

И опять Гермиона смогла лишь униженно кивнуть. Она была умной, находчивой, верной и смелой ведьмой. Но сейчас как будто вся хваленая гриффиндорская храбрость покинула ее. Она просто не могла себе представить, как может бороться с тем, кто годы подряд желал ее смерти, с тем, перед кем испытывала животный ужас и за кем, хоть и всего на несколько месяцев, обещала ухаживать. Парадокс. Две взаимоисключающие точки зрения боролись в ней.

Это было ужасно — терпеть такое к себе отношение. Но Волдеморт излучал настолько мощную ауру силы и самоуверенности, что она просто не могла ему не подчиняться.

В этот день ей понадобилось практически целых три часа, намного дольше обычного, причем она постоянно делала что-то не так. А в конце девушка чувствовала себя настолько нервной и издерганной, что даже выронила волшебную палочку, с помощью которой открывала дверь.

Волдеморт лишь одарил ее презрительным взглядом, когда Гермиона пообещала прийти и завтра около десяти утра.

До работы девушка запланировала на вечер поход в бассейн, но теперь она не могла. После работы с «пациентом» Гермиона была способна только лечь на кровать и со страхом ожидать следующего дня.

И этот день оказался не лучше предыдущего. В течение недели у девушки выработался панический ужас перед своей работой. Она никогда не была приятной, но то, что Гермиона делала сейчас, высасывало все счастье и радость из целого дня. Конечно, не стоило и ожидать от Лорда Волдеморта другого отношения. Но только потому, что это вписывалось в его образ, выдерживать его реплики не становилось проще.

Где была ее гриффиндорская смелость сейчас? Почему она вообще позволяла ему все это? Темный Лорд не был просто нахальным избалованным ребенком вроде Драко Малфоя, который раз за разом повторял глупые заученные оскорбления.

Он как будто открывал ей глаза на факты. Волдеморт лучше любого дементора нагонял на Гермиону ужас. Все рассказы и слухи о нем, о его способностях не лгали. Темный Лорд, казалось, получал истинное удовольствие от ее страха.

Все эти годы для девушки он являлся туманной опасностью, постоянно нависающей над ней, опасностью, которой только Дамблдор был способен противостоять. Но великий старец мертв.

Гермиона стыдилась собственной слабости, стыдилась того, что превратилась в безвольную рабыню. На ее плечи взвалили слишком много, и она должна была в одиночестве нести свой груз. Рядом не было никого, кто мог бы ей помочь или утешить.

Ситуация, в которой она оказалась — одна с тяжелобольным, слабым, да еще и доживающим свои последние месяцы человеком, — была ужасной. И при этом девушка справлялась. А то, что этим человеком был сам Лорд Волдеморт, жестокий серийный убийца, которому она желала смерти многие годы, делало ее положение еще более сюрреалистичным.

Раньше все было кристально ясно: их задачей являлось уничтожение Волдеморта до того, как он убьет их. А теперь Гермиона была вынуждена ухаживать за ним. Темный Лорд не стал казаться ей менее опасным. Но теперь она каждый раз должна была оставлять свое оружие вместе с целью убить Волдеморта в сейфе при входе в подземелье. Истины, которыми она жила раньше, больше не являлись непреложными. За что она могла сейчас ухватиться?

Сам же Волдеморт, казалось, получал несказанное удовольствие или, во всяком случае, мрачное удовлетворение, относясь к лучшей подруге Гарри Поттера, грязнокровке Гермионе Грейнджер, как к настоящей грязи. Как никогда раньше Гермиона нуждалась в своих друзьях. В ком-то, кто был бы на ее стороне. В ком-то, кто не говорил бы ей постоянно, какая она слабая, глупая и бесполезная. В ком-то, кто сказал бы ей, что ей следует сносить, а что переходило границы.

Но ее друзья все еще избегали Грейнджер, а ей было запрещено рассказывать посторонним о происходящем с ней в этих стенах, и поэтому Волдеморт так и оставался хозяином ситуации, а она продолжала влачить жалкое существование беспомощной служанки.

Когда она заходила в камеру, то будто ломалась под его надменными взглядами, и от девушки осталась лишь неодушевленная оболочка, которая, покорно кивая, выполняла приказы.

И даже когда она сама была на свободе, в темнице бились ее мысли. В Гермионе постоянно жил страх перед следующим утром. Она пыталась побороть его и искала поддержку в книгах по целительству и уходу за больными. Может, она и правда выполняла свою работу халтурно, неумело и жалко. Возможно, если она прочтет достаточно книг и станет выполнять ее лучше, Лорд прекратит над ней издеваться и станет относиться к ней с уважением?

Но этот день так и не приходил. Каждый раз она приносила газету и послушно читала. Каждый раз она выполняла все его распоряжения, которые Волдеморт ей сухо отдавал, будто она являлась последним, самым жалким существом на земле.

Гермиона не сомневалась, что даже к Добби, домовому эльфу, Малфой относился с большим уважением. Темный Лорд ни на йоту не терял своего высокомерия даже в то время, когда она кормила и мыла его, когда разминала ему пальцы.

Иногда у Грейнджер почти возникало желание передать ему волшебную палочку, чтобы он еще мог попытать ее Круциатусом, как привык. Конечно, не в самом деле, но тогда она хотя бы знала, как ей следует на него реагировать, а не поджимала хвост от каждого его приказа, словно забитая дворняга.

Казалось, Гермиона не являлась в его глазах вообще человеком. Некое низшее создание, которое даже не стоило того, чтобы перед ним стыдиться. Вместо этого он шипел девушке приказы и уничижительные замечания, когда вообще считал необходимым снизойти до нее.

Иногда угрожающе, иногда мягко, но всегда свысока и с уверенностью, что она являлась исключительно ни на что не годной грязью под его ногами.

Возражать Гермиона не имела права. Она должна была дожидаться, пока ей позволят сказать хоть слово, что, кстати, бывало крайне редко, да и то только тогда, когда она должна была читать ему газету. Но даже в эти мгновения он находил ее стиль чтения вгоняющим в сон. Впрочем, самым ужасным было даже не все это. Временами просчитывающий взгляд холодных красных глаз останавливался на ее лице. Он как будто препарировал ее этим ледяным взором, оценивал, до какого состояния Гермиону довели та или иная его фраза или оскорбление.

Иногда он называл ее с усмешкой всезнайкой, которая, по-видимому, не имела ни малейшего представления о том, что должна стыдиться своей грязной крови. Таково было мнение Лорда. Уже простой факт ее рождения делал ее позором для магического мира. А его очередной провал в борьбе против Гарри Поттера являлся лишь его собственной оплошностью. Да, это он признавал. Но ничего больше.

Это все продолжалось около десяти дней. Сегодня тоже не стало исключением, и Темный Лорд в очередной раз показывал ей, насколько он ее ненавидит и презирает.

Гермиона распеленала его и стала, не глядя, протирать губкой.

После того как он впервые с ней заговорил, она больше не решалась качественно вымывать, а затем насухо вытирать своего жуткого пациента и, естественно, совершенно забросила использование мази. И хотя его раны действительно зажили благодаря ее стараниям — какой же сентиментальной дурой она была! — от долгого лежания без движения на теле Темного Лорда появились пролежни.

Результат же, гноящийся и кровавый, был налицо. Вода, вся грязная и потемневшая, плескалась в тазике. Гермиона уже поднялась, чтобы поменять ее, как Волдеморт гневно начал:

— Ни на что не способная грязнокровка. Ты слишком безмозгла, не правда ли? — Взгляд Гермионы упал на верхнюю часть туловища Темного Лорда. Она вся была в розовых от крови разводах.

Из-за своих невнимания и спешки она содрала корки с ран, и теперь на простыни были зловонные следы крови и гноя.

Гермиона со стыдом склонила голову.

— Мне очень жаль, я сейчас же наложу мазь.

— Грязнокровка, — презрительно шипел он, делая вид, что не услышал, — неважно, как часто люди будут повторять, будто вы можете сравниться умом с чистокровными. Стоит на тебя только посмотреть, и уже ясно, что это так же далеко от истины, как свет от тьмы. И при этом твои родители врачи, не так ли? А ты ничему не научилась, совершенно ничему. Но что еще можно ожидать от ни на что не годной грязнокровки? — его голос был холодным, резким и ненавидящим.

Как часто она пыталась просто пропускать его оскорбления мимо ушей, но сейчас, при упоминании ее родителей, Гермиона просто не могла промолчать.

— Откуда вы знаете, что мои родители — врачи?

Похожее на череп лицо расползлось в злобной ухмылке.

— Неужели ты могла поверить, будто твои смешные потуги в прошлом году могут сбить меня со следа? Мельбурн, улица 14. Если бы Битва за Хогвартс состоялась на пару дней позже, то ты встретила своих грязных магловских родителей уже на другой стороне.

Гермиона задохнулась. Волдеморт действительно назвал новый адрес ее родителей. После того как она отправила родителей на другой континент, заменила им память и оборвала всякие контакты… А теперь прямо перед ней сидел жестокий убийца и самодовольно рассказывал, что стоило ему отправить к ним своих Пожирателей смерти, и она больше никогда не увидела бы своих близких.

Просто так, потому что мучение маглов доставляло ему удовольствие, потому что убийство шокировало магический мир и потому что это болезненно ударило бы по Гарри, который получил бы неподъемный груз на свою совесть.

Гермиона Грейнджер, хорошая, дружелюбная, дипломатичная Гермиона. Она могла стерпеть очень многое. В некоторых случаях она сознательно позволяла использовать себя. Но даже у самого ангельского терпения есть свой предел. Каждого человека можно довести до состояния, когда он перестанет себя контролировать. И Волдеморт эту черту переступил, назвав адрес ее родителей.

Она никогда не знала, что может так громко кричать. Просто, без слов, губка полетела в лицо Волдеморта. Она хотела причинить ему боль. Как, каким способом? Ее глаза обшарили комнату и наткнулись на отставленный тазик с грязной водой. Вылить отвратительную жидкость на него, наблюдать, как коричневая вода стекает по ненавистному лицу. Как же это было приятно!

А потом пришли слова.

— И кто теперь грязный, а? Неблагодарная, отвратительная свинья!

Отойдя на шаг назад, она стала забрасывать вещи на тележку, а потом промаршировала к двери. Но и этого ей показалось мало. Мало, потому что посмотрев Волдеморту в лицо, она заметила на нем презрительную и даже удовлетворенную ухмылку.

Темный маг уже даже приоткрыл рот, не иначе, чтобы выговорить очередное оскорбление, и ярость Гермионы, как бушующая лава, полилась через край.

— А знаете что? Знаете, что стоит там? — Гермиона вытянула руку в сторону двери. — Гроб. Первое, что люди сделали сразу после Битвы — это сняли с вас мерки, чтобы ящик не оказался слишком мал. Вы сейчас лежите здесь в ожидании, пока вас не поведут на казнь. Вы думаете, я здесь по своей воле? Думаете, что я стерплю от вас все? Вы знаете, почему вообще здесь?

Гермиона набрала в легкие побольше воздуха и громко, озлобленно продолжила:

— Знаете, почему вас не убили прямо в Хогвартсе? Знаете, почему люди тратят свои силы, поддерживая в вас жизнь? Только для того, чтобы можно было завести против вас официальное дело перед тем, как приговорить к смертной казни!

Гермиона зло рассмеялась прямо в лицо окаменевшему Темному Лорду.

— А он лежит и произносит великие речи! Дата вашей казни уже определена. Скоро я освобожусь, а вы выйдете на волю ногами вперед. Вы все еще здесь, только чтобы вас могли высмеять прилюдно!

Гермиона вылетела наружу, кидая последний взгляд на кровать перед тем, как захлопнуть дверь.

Вся краска сошла с лица Волдеморта. Гермиона испытала несказанное наслаждение от этого последнего взгляда.

— Нет, только не это. Десять лет, десять долгих лет, нет… — бормотали белые как мел губы.

Кажется, он даже начал бредить. Со мстительной усмешкой на губах Гермиона собрала вещи и, высоко подняв голову, гордо прошла мимо проводивших ее удивленными взглядами авроров.

Конечно же, перед дверью никакого гроба не стояло, но для пущего эффекта ей необходима была эта ложь. Падальщики уже ждали его. Впрочем, то, что Волдеморта измеряли, было правдой. Скорее всего, ответственные уже не один час спорили о том, как можно лучше лишить жизни Темного Лорда. Кажется, Хелен говорила, что они остановились на комнате смерти. Это являлось окончательным решением.

Тот комок, который она ощущала у себя в горле, — это была злость, которую ей приходилось проглатывать с момента его пробуждения. Но сейчас этому пришел конец. О да, Волдеморт ей очень помог. Он сумел довести ее до того состояния, в котором она потеряла контроль.

Она опять была сильной и чувствовала себя прекрасно.

Возможно, она даже сообщит профессору Симпсону, что пациент очнулся. До этого она молчала, так как боялась, что ей дадут задание готовить его к процессу. Еще же она втайне страшилась прихода авроров-дознавателей, после которых на теле Волдеморта остались те ужасные следы.

Но сейчас ей было все равно. Она показала Темному Лорду, что не собирается и дальше оставаться маленькой испуганной мышкой. И она не позволит больше относиться к ней как к бесправной рабыне. Что же касается Темного Лорда, то она больше не собиралась выгораживать его. Он этого не стоил. Хелен была права: он — просто неблагодарная злобная тварь, не заслуживающая снисхождения.

А тем временем день становился все лучше. Сперва Гермиона поспешила в библиотеку, чтобы вернуть взятые книги. Ей еще предстояло проработать кучу школьных учебников, так почему она должна терять свое время на проблемы этого монстра? Выбрав несколько книг, она радостно отправилась домой, уже предвкушая, как погрузится в них.

Но, поднимаясь с легким сердцем по лестнице…

— Наконец-то ты пришла! Я тебя уже полтора часа жду.

— Рон!

Он сидел под дверью и ждал ее.

— О, Рон, — радостно вскрикнув, Гермиона обняла парня.

— Гермиона… Мне жаль. Кажется, я был не прав. Ты не сделала ничего плохого и в конце концов оказалась права. — Его лицо сравнялось цветом с его же шевелюрой. — Ну, раз ты… э-э… как и всегда, права, то давай все это сократим. Я верю твоему мнению.

Это было слишком прекрасно, чтобы быть правдой.

— Но мне непросто, — тем временем признался парень. — Я тебе верю, и ты можешь делать, что захочешь. Только, пожалуйста, не рассказывай мне. Когда я не знаю, то мне нормально. Хорошо?

Да, Гермионе это действительно подходило. Все снова стало хорошо. Ну, практически все.

Они провели всю вторую половину дня вместе. Сначала они пошли в парк и почти час гуляли по тихим дорожкам. А чуть позже опять стал моросить дождь. Вроде бы просто капала вода с неба, но она смывала не только усталость и стресс прошедших дней, а как будто очищала изнутри, давала желание и силы на продолжение борьбы, да и на саму жизнь.

А потом они отправились к Гарри, который уже и правда опять переехал на Площадь Гриммо. Там Кричер накормил их состоящим из целых трех блюд ужином. Скорее всего, Рон предупредил Гарри, и тема ссоры не поднималась вообще. Видимо, ее друзья верили, что она ухаживает за каким-то безымянным Пожирателем смерти. Как же Гермиона скучала по добрым словам! Она была так счастлива, ее мир снова стал целым. Уже у себя дома девушка решила положить всему конец и уволиться. К черту профессора Симпсона и двести галлеонов. И пора прекращать вести себя как ребенок. Почему ссора с друзьями сподвигла ее продолжать ненавидимую ею работу?

Но главного целителя не было на месте, когда Грейнджер следующим утром пришла сообщить о своем намерении уволиться. Впрочем, для этого подойдет и любой другой день. И так как Гермиона уже решила, что это все ее больше не касается, вместо того чтобы спуститься в подвалы, она отправилась за покупками в Косой переулок. Благодаря сотне галлеонов, которые она получила за работу, девушка вполне могла позволить себе купить что-нибудь для души.

С гораздо большим удовольствием, чем в камере с Волдемортом, она провела время в кафе с Джинни и Луной Лавгуд, которых случайно встретила в одном бутике. Заказав мороженое, девушки обсудили новое положение дел в Хогвартсе и процесс против Малфоя.

Да кто вообще заметит ее сегодняшнюю неявку? Каждый будет считать, что она пришла в то время, когда его не было. А кроме нее никто больше и не заходит к «пациенту». А он пусть лежит и думает о своих преступлениях!

Когда она вручит профессору Симпсону заявление на увольнение, целитель пошлет к Темному Лорду кого-нибудь другого. Ну, возможно, спустя пару дней. Это будет зависеть от того, как быстро они смогут найти следующего идиота.

При этом какой-то настырный голосок продолжал убеждать, что это было неправильно — сидеть сложа руки и ждать, а не умрет ли ее пациент от жажды в это время. Грейнджер не могла полностью подавить обостренное чувство ответственности, старательно вырабатываемое годами.

Гермиона была лучшей ученицей потока, вероятно, лучшей за несколько лет. Любимицей всех профессоров (возможно, за исключением лишь Снейпа). Конечно, она вряд ли смогла бы посоперничать с Волдемортом, но даже слепой не мог не заметить, что она была на голову лучше остальных студентов. А те уничижительные слова, которыми Темный Лорд награждал ее, не только задевали ее чувство собственного достоинства, они были попросту глупыми. А упоминание родителей никак не исправляло ситуацию.

Со злостью обмакнув перо в чернильницу, Гермиона пододвинула пергамент. Она не имела права забыть обо всем. Этот последний отчет ей еще придется составить. Но с каждым написанным словом в Гермионе разгоралась ярость. Глухое раздражение последних дней и задетые чувства снова закипали в ней, словно горячая вода под тяжелой крышкой.

Почему она вообще позволяла ему так к себе относиться, почему терпела абсолютно все?

В какой-то момент девушка так сильно надавила на перо, что оно сломалось, а на листке появилась отвратительная дыра. Взбешенно ударив ладонью по столу, Гермиона перевернула чернильницу. Черное поблескивающее пятно тут же стало расползаться по столу. Сжимающей в ярости кулаки девушке пришлось убрать учиненный беспорядок и взять новые принадлежности для письма.

И опять писать сначала. Скоро она со всем покончит. Завтра она уволится. Только этот последний отчет — и непосильная ноша будет снята с ее плеч. Ничто не могло быть хуже него! Ничто на свете не смогло бы сподвигнуть ее выносить этого человека хотя бы на день дольше. И снова писать все сначала, и опять из-за него. Ссора с друзьями, с Роном — и все из-за него. Сумасшедшего серийного убийцы, который не стоил даже ее мизинца.

Дыхание девушки затруднилось; перечитывая отчет, она уже почти рычала. А выражение его лица и те странные слова, которые он бормотал, перед тем как она ушла... Нет, она не купится на такое.

«Он выглядел испуганным, когда узнал о своей предстоящей казни».

Гермиона побледнела, и ее перо выпало из задрожавших пальцев. Волдеморт лежал в коме, а потом находился в состоянии ступора, сколько он мог знать? Об исходе Битвы он не знал практически ничего, а тем более о том, что случилось после. И наверняка ничего о том, сколько уже провел в больнице. Никто не говорил с ним и вообще не заботился до ее прихода. И, совершенно очевидно, никто не посчитал нужным сообщить Темному Лорду о предстоящей казни.

Но во что же он тогда верил? Что он, как Гриндевальд, будет заточен в темницу? Он же не мог действительно так считать?

Более чем вероятно. Он, который больше всего на свете боялся смерти. А она заявила Волдеморту в лицо, что за дверью его уже ждет гроб и что часы уже начали обратный отсчет, а ему остается лишь лежать и ожидать, пока его унизят перед всем миром, а потом казнят?

Не то что бы ее расстроила казнь Темного Лорда. Но все же… Гермиона была милой, умной девушкой. Для нее всегда было важно поступать хорошо и правильно. И не имело значения, насколько сильно ей кто-то не нравился, смеяться над предстоящей смертью человека было ужасно. А именно это она вчера и сделала. Сейчас Грейнджер стало стыдно. Это было абсолютно отвратительно — вот так издевательски кинуть Волдеморту в лицо правду о том, что его скоро не станет. Хороший человек бы сказал ему все по-другому, даже несмотря на то, что Темный Лорд сам был далеко не хорошим человеком.

«И что же, — думала Гермиона, — меня от него отличает?» Око за око, зуб за зуб. Таков был девиз всех бессмысленных войн. Но если она действительно хотела победить Волдеморта на моральном уровне, то не должна была руководствоваться им.

Снова обмакнув перо в чернила, Гермиона задумалась и в этот раз решила выдать отфильтрованную и приукрашенную версию произошедшего, ибо сейчас она стыдилась собственного поведения.