Драконье многоходовье (джен)

Если и было в этом мире что-то опасное, так это сидящий подле Елисея человек. Да и человек ли? Елисей не был в этом уверен. Глядя в голубые, живые, но холодные и отстранённые глаза, он вспоминал почему-то соседского дракокота.

«Взгляд хищника, — подумал Елисей, стараясь не делать резких движений. — Как пить дать, сейчас в глотку вцепится…»

Однако охотник не спешил нападать. Он чуть склонил голову набок, моргнул, повёл плечами, стряхивая с себя ночную расслабленность, и глянул на Елисея куда более осмысленно. Холод исчез из голубых зеркал, словно по мановению ветра, а отстранённость подсветилась чем-то, похожим на любопытство. Очень строгое любопытство.

— Кто таков? — требовательно поинтересовался он, сдвинув густые светлые брови.

«Ну наконец-то!» — подумал Елисей, когда происходящее вновь вернулось в уже привычную колею.

— Послание от князя! — звонко выкрикнул он, мигом вылетая из одеяла и давно отработанным движением вынимая письмо из-за пазухи.

Охотник кинул на него взгляд, полный какой-то адской смеси подозрения и пренебрежения, после чего аккуратно вырвал из рук берестяной конверт.

— Чего сразу-то не разбудил? — пробормотал он, не глядя на Елисея, а тому вдруг стало обидно.

«То есть — "Сразу не разбудил"? — возмущённо вскинулся он. — А что я всю ночь делал?!» — Ночь эта, кстати, была та ещё. Елисей, как и положено хорошему гонцу, прибыл вовремя, вот только выполнить свои прямые обязанности не смог. Раньше на Дальней заставе был свой писарь, который занимался различной документацией, однако вскоре должность была упразднена — слишком часто писаки попадали в зубы пролетавших мимо острова драконов, несмотря на защиту охотников. Так что на заставе Елисей обнаружил одного лишь охотника, да и того будил всю ночь (так и не разбудил, к слову). Да, с таким крепким сном было неудивительно, что драконы жрали кого ни попадя!

Пока Елисей возмущённо пыхтел, конверт был обследован вдоль и поперёк и признан годным к прочтению. Елисей ожидал какой-то торжественности, но охотника, похоже, мало интересовали все эти вежливые ритуалы. Одним движением руки он сорвал сургучную печать и тотчас отбросил в сторону, не интересуясь её дальнейшей судьбой, после чего развернул бересту и углубился в чтение. Пока он знакомился с волей своего князя, Елисей сложил одеяло и положил его на край лавки, которая заменяла охотнику кровать.

Что-то в письме явно не понравилось вроде бы благодушно улыбающемуся охотнику. Он вдруг посмурнел, потемнел лицом и так хмуро уставился на Елисея, что у того мурашки по коже пробежали.

«Похоже, князь того… не шутил, когда предложил помощником охотника побыть», — догадался Елисей и испытывающе уставился на своего не очень-то общительного… стало быть, наставника — рявкнет, или пронесёт?

Пронесло. Охотник лишь вздохнул тяжко, но против воли князя не пошёл. Хотя Елисей взгляд видел — не нравилось охотнику, что ему абы кого в спутники навязывали!

— Ты хоть бывал когда-то, на охоте-то? — поинтересовался он интереса ради, умываясь в огромной кованой бочке.

— Конечно! Мы с мальчишками дракосурков ловили! — кивнул Елисей.

Фырканье яснее ясного показало, что это достижение охотника, мягко говоря, не впечатлило. Однако он больше ничего не прибавил, что Елисея несколько взбодрило.

— В таком случае готовься. На блотозавра пойдём.

«На кого?» — хотел поинтересоваться Елисей, но потом подумал, что охотник только и ждёт этого, чтобы оставить его на заставе.

— Хорошо, — покорно отозвался он и направился к своей кобыле.

Белюшка вела себя странно. Она быстро дёргала ушами и раздувала ноздри, косясь в сторону так, что было видно белки глаз. Елисей осторожно погладил её по напряжённой шее, не понимая, что могло напугать обычно очень храбрую кобылу.

— Запри лошадь. Пешком пойдём, — буркнул охотник, остановившись на пороге. За те три-четыре минуты, которые Елисей потратил, пытаясь успокоить Белюшку, он успел натянуть прочный доспех из стальных пружин, а за спину прикрепить крепкий щит. Копья или меча не наблюдалось.

— Пешком? — удивился Елисей.

— Ты хочешь, чтобы её дракон слопал? — флегматично парировал охотник, а Белюшка, словно поняв его, тревожно заржала.

Делать было нечего. Елисей запер кобылку в сарае, насыпав ей зерна из ближайшего мешка. Второй лошади, которая могла носить на себе мрачного охотника, не наблюдалось, из чего Елисей сделал вывод, что предостережение о пожирающих лошадей драконах было не излишним.

Охотник ждал его возле покоцанного частокола, который окружал здание заставы. Он нетерпеливо постукивал ногой, явно раздражаясь от необходимости ждать.

— Всё? — отрывисто поинтересовался он, когда Елисей присоединился к нему, поспешно отряхивая кафтан от зерновой шелухи.

— Да. — Елисей замялся, но всё же добавил: — А как тебя зовут? А то вдруг позвать придётся, а я… того… не в курсе.

Охотник глянул на него неожиданно заинтересованно.

— Добрыня, — ответил он.

«Добрый, значит», — подумал Елисей. Никого из его знакомых так больше не звали. Впрочем, считалось, что охотники сами выбирали себе имена, когда из заслуживали — в зависимости от опыта, качеств и других индивидуальных характеристик. Впрочем, доброта доброте рознь — пока что Елисей не видел в своём наставнике ничего доброго, как и злого, в принципе. Простой суровый охотник, не привыкший к чужому обществу.

Больше они не разговаривали. Блеклое солнце, словно играя, то ныряло в облака, то выныривало из них. Длинные тени от бегущих по небесным волнам белых барашков падали на землю. Было холодно — из тех холодов, которые налетали вместе с изменчивым ветром и сразу же забирались под одежду. Елисей постоянно ёжился, плотнее запахиваясь в кафтан, придерживая шапку, чтобы её не сорвало шальным ветерком. Добрыня же размеренно шагал вперёд — только блестел в солнечных лучах начищенный до блеска щит с изображением огромного огнедышащего дракона.

Из путь был далёк. Возможно, не сильно, но без лошади Елисей чувствовал себя достаточно медленным и постоянно отставал от своего наставника: на его десять шагов Добрыня делал два или три, да и к долгим пешим переходам он привык больше, чем изнеженный городской гонец.

Однако всему приходит конец — пришёл он и этому далёкому пути. В один момент Добрыня вдруг резко остановился — так, что Елисей, задумавшись, врезался ему в спину (охотник при этом даже не дрогнул). Сурово посмотрев на гонца, он приложил палец к губам и осторожно отодвинул ветки кустарника.

Елисею приходилось видеть драконов. Как правило, это были грузовые дезириумы, смаклинги и прочие более-менее безвредные драконы типа дракокотов или дракосурков. Дракон же, который находился на поляне, был огромен и совсем не похож на тех, которых он до этого видел.

Дракон был раза в три выше человека, раз в шесть длиннее, имел внушительные острые клешни, которыми щёлкал с оглушительным звуком, целый ряд огромных жёлтых клыков и неподвижные, как у рыбы, глаза. Грязно-зелёная шкура была вся испещрена боевыми шрамами. Дракон стоял неподвижно, высоко подняв клешни, и издавал злобный свистящий звук. При этом его пластинчатый хвост так и ходил ходуном.

Добрыня отпустил ветки и куда-то исчез. Елисей не сразу заметил это, но как заметил, так и замер.

«Неужто он меня бросил?» — подумал он со всё возрастающим неврозом.

Однако Добрыня обошёл поляну по дуге и внезапно показался за спиной монстра. Дракон смачно мазнул воздух широкими щелями ноздрей, и внутри будто что-то заклокотало. Добрыня тотчас дёрнулся вбок — и вовремя: хвост, прекратив выписывать в воздухе кривые дуги, со свистом рассёк воздух и приземлился прямо на то место, где он стоял мгновением ранее. В земле образовалась неглубокая рытвина, а частички чернозёма разлетелись во все стороны.

Елисей наблюдал за происходящим, приоткрыв рот. Добрыня действовал быстро и слаженно. Он легко сновал вокруг дракона, уворачиваясь от смертоносных ударов или принимая их на прочный щит. Он, словно великий танцовщик, вёл свой необычный танец, где призом за мастерство являлась жизни.

Блотозавр взревел, да так, что с деревьев посыпалась листва. Сначала Елисей не понял, отчего в его рыке было столько боли, но потом заметил странное — пучки непонятного растения, что валялись вокруг дракона, как своеобразный круг, не давая ему выйти. Блотозавр, забыв об охотнике, метался в этом кружке, пытаясь вырваться на волю, но растения больно жгли его лапы, едва он только наступал на них. Дикий рёв вперемежку с визгом разносился по округе, а Добрыня, словно не обращая на него внимание, легко перемещался в небольших промежутках между растениями. В его руке появились новые пучки. Ими он бил несчастного блотозавра, и тот, уже не пытаясь нападать, уворачивался, щуря неподвижные глаза. Один удар клешнёй — и Добрыня вовремя установил щит; сильная вибрация пошла по его поверхности, а охотник поморщился, когда его отодвинуло этим ударом, чуть было не опрокинув в растения-ловушки. Блотозавр взвизгнул особенно оглушительно, широко раскрыл зловонную пасть, готовясь к нападению. И тут — Елисей ахнул, но в пылу схватки его не услышали, — Добрыня резко оттолкнулся от земли, приземлившись прямо на суставчатую холку. Дракон озадаченно замер, не понимая, куда делся мелкий, но такой сильный раздражитель. Впрочем, он быстро пришёл в себя и принялся скакать по поляне, наступая на растения и ревя от боли, что они ему приносили. Добрыня крепко схватился рукой за торчащий зелёный позвонок и приподнял щит, выискивая одно определённое место. И вскоре ему удалось его отыскать.

Щит зловеще заблестел в лучах выглянувшего из-за облаков солнца, когда Добрыня поднял его над головой. Блотозавр склонил голову, неистово тряся ею — отлетевший побег растения попал ему прямо в глаз. И в этот момент Добрыня резко ударил меж сочленений, целясь в единственное слабое место на шее дракона — в его открывшуюся на миг нежную кожу, обычно скрытую под толстой бронёй.

Последний визг оборвался на полпути. Блотозавр сделал ещё несколько заплетающихся шагов, после чего, с шумом выдохнув воздух, упал наземь, сражённый хищником в три раза его меньше.

Сказать, что Елисей был впечатлён — это то же самое, что сказать, будто день будет хороший, без уточнений, почему именно он должен быть хорошим и для кого.

«Мне до такого тренироваться и тренироваться», — подумал он, внутренне вообще не веря, что когда-нибудь сможет убить вот так — хладнокровно, пусть это и был опасный для человечества дракон.

Добрыня появился перед ним так резко, что Елисей вздрогнул. Для своей комплекции охотник был очень ловким и умел бесшумно подкрадываться к своей зазевавшейся цели.

— Ты как, гонец? — поинтересовался он с лёгкой насмешкой — понял, наверное, какое впечатление оставил.

— Да вроде нормально, — не очень-то и уверенно произнёс Елисей.

Впрочем, время для прихождения в себя ему не дали.

— Вот и отлично, — сухо заметил Добрыня. — Доставай свой ножик, свежевать дракона надобно, пока кровь ещё горячая.

— Ч… Что?

— Свежевать, — повторил Добрыня тоном, в котором терпение и раздражение слились воедино. — Ну, разделывать. Умеешь?

— Н-не…

— Ничего. Не умеешь — научим. А не хочешь, — он на миг прищурился, — заставим. Запомни: на охоте нет места неженкам.

Урок этот Елисей запомнил основательно за эти три дня, что Добрыне до отпуска остались. Гонял он его так, как покойный блотозавр тускарусов никогда не гонял. Причём до сражений они так и не дошли. Всё больше хитрости да стратегии разные, да дела преотвратные — про свежевание Добрыня, как оказалось, совсем не шутил.

Но вот третья луна пронеслась мимо острова, и домой им поезжать было надобно. Дорога в Киевград занимала немало времени, а уж с пешим Добрыней, у которого коня, как оказалось, отродясь не было, и вовсе, наверно, займёт целую вечность. Так думал Елисей, но опять он был неправ: на своих двоих ногах охотник не уступал в скорости идущей лошади, и путь до Киевграда они преодолели довольно быстро.

Пока Добрыня понёс отчёт в казарму, чтобы местному писарю отдать, отвёл Елисей Белюшку в княжескую конюшню — лошадь всю дорогу вела себя нервно и постоянно норовила побежать, сломя голову, куда глаза глядят. Всякий раз, пока Елисей её успокаивал, Добрыня ворчал себе под нос что-то нелицеприятное и сразу же уходил подальше — места, хоть и охранялись, вполне могли стать стоянкой для пролетающих мимо кровожадных драконов. Но всё обошлось.

Внезапно Елисей услышал плач, да какой! Будто котёнка мучили, разрезали надвое, пока он тщетно пытался позвать на помощь. Елисей удивлённо округлил глаза, покрутил головой, пытаясь понять, откуда слышался звук — и взгляд его тотчас уткнулся в одно из окон.

«Ба, да это же тронный зал!» — подумал Елисей и его тотчас пожрало любопытство.

Оставив Белюшку в загоне, он бросился в кустарники, а из них, чертыхаясь, по резным уступам до окна добрался. Зал как раз был полон бояр — видно, совещание какое. Вот только князь совсем к нему готов не был. Он сидел на своём золотом троне, уткнув лицо в пухлые ладони, и рыдал так самозабвенно, так горько, что сердце Елисея сжалось, предчувствуя беду.

Вдруг дверь в тронный заскрипела и открылась — то Добрыня явился на ковёр к своему господину, готовясь сообщить об удачном нападении на блотозавра, успевшего некогда набедокурить в городе.

— Доброго дня тебе, светлый князь, — произнёс он. Недоумение на миг проскользнуло в голубых глазах, но, похоже, охотник умел держать свои чувства под контролем, так как уже спустя мгновение на лице не осталось ничего, кроме отстранённого чувства удовлетворение, которое любили делать охотники на своих лицах. — И вы здравствуйте, люд придворный, — добавил он с небольшой заминкой, но она была объяснима: охотники и чиновники не особо жаловали друг друга.

— Здравствуй, здравствуй, друг дорогой мой, — плаксиво шмыгнул носом князь. Подскочил с трона, мышью шмыгнул к охотнику, которому повезёт, если по грудь был, и снова разрыдался, уткнувшись носом в эту самую, мощную, грудь.

А вот теперь на лице Добрыни явственно отразилось замешательство. Елисей знал его не так уж долго, чтобы предполагать, но тут и постороннему было ясно: охотник не понимал, что происходит, и это его напрягало.

— Горе-то какое! — продолжал убиваться князь, под сочувствующие вздохи бояр. — Украли, украли Забавушку Путятишну, племянницу мою дорогую!

«Что?!» — Елисей чуть было не грохнулся вниз, в кусты — так его ошарашила эта новость.

Судьба — интересная госпожа. Никогда не знаешь, что взбредёт в её головку в следующее мгновение. Любит она сталкивать лбами людей, экспериментировать, жонглировать случайностями, словно маленькими сценическими мячиками. Что-то не понравилось — мячик летит в сторону, сбивает с ног... Рушатся цивилизации, возрождаются забытые миры — и всё по велению одного лишь судьбоносного случая, мелкой и, казалось бы, обыденной ситуации!

Знал ли Елисей, как сильно изменит его жизнь одна-единственная небольшая случайность?

Неудачно разбужденный кот взвился в воздух, оглашая комнату дикими орами — и словно не было любимой шапочки: когти киевских дракокотов отличались особой разрушительностью.

Без шапки нельзя — не положено гонцу с непокрытой головой быть, всё-таки глас княжеский! В результате Елисей схватил первое, что попалось под руку, боясь опоздать из-за того, что пришлось ловить орущего дракокота, — и этим первым оказалась лёгонькая красная шапочка, что ему в руки цыганёнок когда-то сунул, когда они вместе таможенников проходили. Шапочка была неудобной, неудивительно, что от неё избавились так поспешно — от любого порыва ветра срывалась с головы и летела, собирая всю пыль с дорог да репейники с придорожных кустов.

Очередная погоня за строптивой шапкой привела Елисея в ту часть сада, которую он никогда не посещал. Огромные розовые кусты создавали своеобразный лабиринт, а томный сладковатый запах кружил голову. Елисей, чертыхаясь, на ближайшую берёзку забрался, прищурился, пытаясь определить, куда его головной убор улетел — и замер, увидев её.

Если бы его спросили, как выглядят ангелы, Елисей бы, не раздумывая, указал на эту девушку. Тот момент, когда она, гибкая дочь Евы, стояла под лучами солнца, которые светились в волосах, делая их почти золотыми, навечно отпечатался в его разуме и после не раз придавал сил, когда уже казалось, что всё — финиш.

То была Забава — племянница самого князя, но тогда, сидя на дереве, Елисей этого не знал. Убежала она от нянек, которые каждый шаг её контролировали, и теперь бродила по саду, свободная, как птичка. Увидев Елисея, она остановилась.

— Что делаешь, добрый молодец? — спросила она с лёгкой насмешкой, чем Елисея из ступора и вывела: был он тоже остр на язык и не мог позволить, чтобы над ним девушка, пусть и красивая, насмехалась.

— Да, вот, наблюдаю, чтобы никакие драконы такую красотку не похитили, — натянуто улыбнулся он, с видом крутого мачо прислоняясь к стволу. Дерево опасно заскрипело, и Елисей мысленно попросил его продержаться ещё чуть-чуть. — А что же ты тут делаешь, девица? Одна, без провожатых...

— Гуляю. — Голубые глаза Забавы весело смеялись. Она подняла шапку с розового куста и встряхнула её. — Твоё?

— Э... Да, возможно, что-то упало, когда я бы занят проверкой неба, — небрежно бросил Елисей, тревожно поглядывая в сторону медленно бредущего по небесам солнца. Похоже, он уже безнадёжно опоздал.

— Вот как, — Забава повесила шапку на самый высокий сук, до которого доставала. — Ну что же, не буду мешать, бравый охотник. Если захочешь пообщаться — я по вечерам в беседке отдыхаю. Присоединяйся, — она игриво хлопнула длинными ресницами и, мягко улыбаясь, направилась по своим делам.

А Елисей бессильно опустил голову на ствол.

"Мама! Кажется, я влюбился", — подумал он в полном смятении.

И вот теперь его красавица, его ангел пропала, а он ничем не смог ей помочь, так как был слишком далеко! А ведь он обещал, обещал всем сердцем, что всегда будет подле неё!

Вина заклокотала в венах, и Елисей с трудом заставил себя сконцентрироваться на происходящем в зале. Нельзя было пропустить ни одной, даже самой незначительной, детали, которая могла бы помочь найти его ненаглядную Забаву.

К счастью, он ничего не пропустил. Князь продолжал рыдать, чем видно, стал по-настоящему раздражать Добрыню — в его глазах вновь появилось то неприятное, опасное и холодное чувство, которое Елисей ощутил тогда, на заставе.

— Ой! Унесла же гадина проклятущая племянницу дорогую!.. — наконец прорыдал князь кое-что вразумительное.

«Дракон!» — Елисей весь так и превратился в слух.

Не отстал и Добрыня, тотчас нахмурившись и напрягшись.

— Ну, ну, полно, княже, — заметил он миролюбиво. — Какая такая гадина?

— Змей Горыныч! — так и выплюнул князь. — Лиходей проклятущий!

О таком драконе Елисей не слышал.

«Зато ты, Добрынюшка, не слыхом его слыхивал, а глазами своими пугающими видел!» — подумал он мрачно, заметив совсем неприкрытый шок на лице Добрыни, который он смог побороть лишь спустя целую минуту — что ещё раз намекало на то, что для охотника эта новость была крайне неожиданной.

— Погоди, князь, как так Горыныч?! — он подошёл ближе, пытаясь поймать взгляд правителя Киевграда, но тот уже отвернулся, промокая глаза кружевным платочком. — Да ты с чего же это взял?

— Не веришь мне, да? — просипел князь, впрочем, не особо удивлённый этим. Он порылся в своих просторных одеждах и достал из них какой-то предмет. Елисей вытянул голову, чтобы разглядеть его получше, но спины бояр ему мешали, так что приходилось полагаться на слух. А князь тем временем продолжал свистящим, полным ненависти голосом: — А вот, вот с чего взял! Вот оно, кольцо супостатово — смотри, какой размер!..

По толпе бояр пронёсся влажный вздох, полный священного трепета, Елисей с тщетной упрямостью вытянул шею ещё сильнее. Но с его ракурса было видно лишь спину князя, подрагивающую от рыданий, да лицо Добрыни, которое с лихвой заменяло недостающие куски информации.

— Погибнет она в лапах его когтистых, в зубах его бессовестных!.. — истерика князя пошла по новому кругу, шепотки среди бояр возобновились, а Добрыня замер, тупо глядя на предмет, что князь всунул ему в руку. А князь, вытерев стекающие по щекам слёзы, вдруг повернулся к своим боярам — плащ взметнулся за его спиной, как крылья диковинного алого дракона, и громко провозгласил, ударив скипетром об пол: — А кто змея поганого зарубит да Забаву, племянницу мою дорогую, вырвет из лап злодеевых — быть тому её мужем!

По залу пронеслись робкие вздохи, но высказываться никто не спешил: все боялись за свою шкуру, куда им на дракона идти, пусть и за щедрую награду!

«Я! — Елисей чувствовал, как внутри него разгоралась отчаянная решимость действовать. — Я спасу её, мою милую Забаву! Никому не позволю опередить меня! Ох уж этот Горыныч, ты дорого заплатишь за это злодеяние!..»

— Послушай, князь… — Добрыня ненавязчиво закрыл Елисею обзор, загородив князя своим широким телом. — Позволь-ка я сам… с Горынычем… разберусь.

Князь среагировал моментально:

— Так, ну-ка, все вон!

Слово государево — закон. Когда поток бояр высыпал в коридор, и их голоса стихли вдали, князь прикрыл дверь и сурово уставился на своего верного охотника.

— Что же это, мил друг, — прищурился он, — награда понравилась?

— Забава — милая девчушка, — кивнул Добрыня, и Елисей замер, припав к окну так, что странно было, как его ещё не заметили изнутри, — но я же не извращенец какой-то. Она мне в дочери годится. И Настасьюшка моя для меня важнее любой женщины, уж прости за откровенность.

— То есть, твоё желание не связано с моим предложением? — уточнил князь, снова достав платок: кажется, слёзы отошли, но вид у него всё ещё был подавленный, хоть и немного более облегчённый, чем минуту назад.

— Нет. Знавал я просто Горыныча. Мне бы с ним встретится, хитрая бестия, но меня не проведёт.

— Но ты ведь, поди, устал от службы ратной? — уточнил князь. — Если дело в драконе, могу я и Илью Иваныча послать, братца твоего. Уж он не меньше на драконах опыта набил.

— Илья — хороший охотник, но не справится он с Горынычем, — упрямо стоял на своём Добрыня. — Тут другой подход нужен, его братец не одобрит.

Князь рассеяно закивал, пока Елисей внимательно вслушивался в разговор, отчаянно цепляясь за карниз. Руки затекли, ладони запотели, и теперь он оказался в довольно шатком положении.

— Ну хорошо, — поспешно воскликнул князь, словно боялся, что Добрыня мог поддаться на сомнения и отступить. — Даю тебе своё разрешение. Победи эту скотину змеиную да Забавушку мою верни! А я тебя потом отблагодарю, даже не сомневайся.

Добрыня склонил голову в вежливом уважении и направился к дверям. А Елисей, аккуратно переставляя ноги, спустился на землю. В его глазах сияла свежерождённая идея.

Он должен во что бы то ни стало уговорить Добрыню позволить ему отправиться с ним!

Елисей нагнал Добрыню, когда тот уже покинул Киев и решительно шагал по вытоптанной дорожке в сторону леса. Вообще, он нагнал бы охотника и раньше, да только форс-мажор произошёл — куда-то делась его Белюшка, пока он подслушивал разговоры княжеские. «Ну как же так-то?!» — огорчённо попенял он конюху, что должен был следить за кобылкой. Тот клятвенно пообещал, что они найдут лошадку, да только времени ждать не было. Пришлось Елисею нестись со всех ног — сначала в сторону дома Добрыниного (правда, там охотника не оказалось, а красивая женщина, судя по всему — жена его, замахнулась на Елисея скалкой), а потом уже к выходу из города, благо, один он был.

Когда Елисей выскочил из кустов, Добрыня стоял среди молодого ивняка и настороженно смотрел в его сторону.

— А, так вот кто тут кустом трещит, словно дракон топает, — недовольно произнёс он, не выглядя совсем уж удивлённым — видимо, что-то подобное предполагал. — Чего ты забыл здесь, гонец?

— Елисей я! — отмахнулся Елисей и тотчас зачастил: — Ты ведь Горыныча зарубить хочешь, ведь так?

— С чего ты взял? — прищурился охотник.

— Да я ж всё слышал. Возьми меня с собой, а?

— Слушай, гонец, — Добрыня внезапно оказался рядом. Елисей задержал дыхание, но охотник не собирался его бить. Он поддел пальцем ремень колчана и приподнял Елисея над землёй, холодно глядя на него и чеканя каждое слово с невероятной суровостью: — Даже если и так, запомни: я работаю один. И никакой напарник мне даром не нужен. — Он отпустил ремень, и Елисей чуть было не упал на задницу, в последний момент удержавшись на ногах.

— Но князь меня твоим помощником назначил, — напомнил он.

— Так то ж на работе. А это — не работа, это — опасная экспедиция. Мне обоз без надобности. — Добрыня непрошибаемо сложил руки на груди. — Я понятно объясняю?

Елисей уныло кивнул. Но он в любом случае не собирался сдаваться, хоть и предполагал, что уговорить нелюдимого охотника будет сложно, если вообще возможно.

— Возвращайся домой, гонец. Радуйся жизни, пока можешь, — бросил Добрыня и направился дальше по тропинке.

А Елисей, стиснув челюсти, так, что выступили желваки на скулах, направился за ним.

— Я сказал — иди домой! — рассерженно рявкнул Добрыня, пройдя пару дюжин шагов. Не то чтобы Елисей считал их, но ему нужно было на чём-то сконцентрироваться, чтобы успокоиться.

— Нет! — упрямо вздёрнул подбородок Елисей.

Охотник резко остановился и надвинулся на него, сердито хмурясь. От него несло такой угрозой, что всё внутри Елисея завопило от страха, однако он удержался от позорного бегства, лишь кулаки сжал более нервно.

— Я никуда не вернусь, — продолжил стоять он на своём. — Моя Забава в плену дракона. Я должен ей помочь!

— Забава? Ты племянницу княжескую знаешь? — а вот это, кажется, Добрыню всё-таки удивило.

— Конечно! Мы с ней давно друг друга знаем. Даже сбежать вместе хотели, ну, чтобы жениться, а то князь против — дескать, гонец княжне не пара. Ну разве справедливо это, а?

— Не справедливо, — согласился Добрыня, — да только справедливости нет. Наш мир построен на несправедливости.

— Никогда не поздно это изменить! Если я помогу тебе уничтожить Горыныча, то князь передумает насчёт меня и разрешит Забаве выйти за меня замуж!

— То есть, ты хочешь использовать меня? — несмотря на взгляд, суровость которого поражала воображение, Елисею показалось, что тон охотника потеплел. По крайней мере, говорил он уже не с такой яростью, как пару минут назад. — Ну что ж, гонец, коли ты действительно уверен, что тебе это нужно... — Добрыня с силой воткнул щит в землю и опёрся на него, выглядя при этом совершенно расслабленно.

Елисей зябко повёл плечом, когда заметил его оценивающий прищур. Добрыня осмотрел его с головы до самых пят, тем самым взглядом, которым генералы на зелень, им присланную, смотрят, и произнёс:

— Сумеешь поймать молокара — пойдёшь со мной, — и он ткнул пальцем в сторону земли, на влажной поверхности которой виднелись отпечатки множества лап.

Елисей неуверенно присел. Он не был дураком и понимал, что это задание было из разряда тех, которые задают, чтобы проверить находчивость. Вот только в чём загвоздка?

"Молокар, молокар..." — Елисей поспешно припоминал всё, что известно об этом драконе, попутно разглядывая следы, часть из которых давно наполнилась росой.

Так, вот эти когтистые, трёхпалые — всего пара, а рядом след от длинного хвоста. Вполне вероятно, что дезириум какой-то пролетал да решил на время спуститься с небес на землю, чтобы обглотать нежную лесную поросль — вон, как раз кусты примяты были, да тонкие, ещё зелёные, молодые веточки все оборваны были. Елисей много раз видел дезириумов — они легко приручались, и потому некоторые экстравагантные люди держали их вместо летательного аппарата.

Нет, молокар был меньше дезириума, так что смотреть на следы крупнее не было никакого смысла. Елисей пригнулся ещё ниже. Рядом, возле травы, скромно вдавились во влажную почву другие, поменьше, — их было много, с дюжину, а ещё от них несло лёгким запахом гари. Ну, это наверняка джимбоб — они всегда передвигались небольшими стаями и могли вырабатывать электричество. Оттого из следы всегда были горячие, словно их долго подогревал какой-то диковинный костёр.

Елисей тревожно поднял голову и всмотрелся вдаль. Джимбоб, хоть и был деликатесным драконом, даже на столах княжеских встречался крайне редко — слишком уж был опасен даже для довольно опытного охотника. А уж если в стае их было больше пяти, то с ними едва ли мог управиться охотник-одиночка. Тем не менее, Добрыня, хоть наверняка и узнал обладателя следов, вообще не волновался. Он молча и неподвижно стоял за спиной Елисея и прожигал её взглядом — юноша чувствовал его даже через толстый слой одежды.

— Не отвлекайся, — произнёс Добрыня отстранённо-вежливо, и Елисей поспешно выполз из задумчивости. Да, точно, молокар. Что о нём известно? А, собственно, мало что — слишком он был непритязательной добычей. Охотники брезговали его ловить, и дело было не в особых качествах дракона, а в том, что платили за него сущие копейки. "Детям на забаву только", — фыркали представители охотничьей профессии, едва только речь заходила о молокаре. Был он драконом мелким, с шестимесячного котёнка, вытянутым, как ящерица, да и, собственно, на неё и похожим. А жил он...

Стоп. Елисей нахмурился, а потом обернулся и вперил в Добрыню растерянно-недоуменный взгляд.

— Но молокары здесь не водятся, — медленно произнёс он. Добрыня чуть склонил голову, его губы слегка дрогнули в одобряющей улыбке, и юноша, осмелев, продолжил свои размышления: — Молокары любят, когда тепло и сухо. Они часто греются на камнях, тогда их легче всего ловить. Но здесь нет камней, да и солнце через деревья вряд ли хорошо проступает. В лесу постоянно влажно, а молокары не любят, когда влажно. Этот остров для них не подходит.

— Хм, — взгляд Добрыни немного потеплел, — не такой уж и безнадёжный, — и прежде чем Елисей успел обидеться на такую характеристику, добавил куда более доброжелательно: — Ладно, возьму тебя с собой, так уж и быть. Только всё по-моему будет. Скажу бежать — побежишь. Скажу прятаться — спрячешься. Ночью подле меня будешь, рядом. Я понятно объясняю?

— Понятно, — радостно закивал Елисей.

Добрыня лишь вздохнул, не разделяя его энтузиазма, но больше ничего не сказал. Забрал щит и направился вперёд — легко и абсолютно бесшумно, будто он уже был частью этого странного дикого мира. Елисей старался тоже ступать легче, но куда ему до тренированного охотника!

Лес вокруг дышал своей жизнью. Он был огромен — раскинулся на трёх островах, тёмный и неприступный, готовый делиться своими секретами лишь с теми, кто готов был их открывать. Елисей не чувствовал себя готовым на это. Он догнал Добрыню и старался идти с ним вровень, постоянно оглядываясь по сторонам. Любой шорох напрягал его — в таких лесах давно не жили обычные животные, да и безвредные драконы старались селиться в более солнечных местах.

Кажется, Добрыня чувствовал его неуверенность. Сам он, похоже, не испытывал никакого трепета перед тёмными чащами с неизвестными его жителями.

— Если страшно, можешь покинуть меня, — заметил он наконец с беззлобной насмешкой. — Я не обижусь, честно.

— Вот ещё! — тотчас взвился Елисей и на время, разозлившись, перестал испытывать неудобства. А потом подумал с внезапным прозрением: может, охотник этого и добивался?

— Светлая голова у тебя, гонец, — тихо произнёс Добрыня, отодвигая в сторону сочные побеги древесных лишайников. — Ты не глуп, поэтому скажи мне на милость — если бы я не предложил князю помощь, как бы ты свою Забаву спасал?

— Пошёл бы и спас.

— А с Горынычем что бы делал? Его ведь недаром зовут змеем. Хитрый очень. И опасный.

— Что-нибудь бы придумал, — уже не столь уверенно, но всё ещё упрямо заявил Елисей.

Добрыня вздохнул.

— Эх, где ты, моя молодость!.. — совсем не в тему сказал он и надолго замолчал.

Едва заметная звериная тропа привела их к речке. Другой берег едва виднелся из-за тумана и, судя по звукам, был самым настоящим концом острова.

«Интересно, как он собирается перебираться на другой остров? Не похоже, чтобы тут кто-то из перевозчиков околачивался», — подумал Елисей, молча следуя за охотником.

Остров действительно кончался. Далеко внизу — туман мешал правильно оценить расстояние — виднелись очертания лесных крон, росших на острове пониже. Елисей тревожно огляделся, но расплывчатая кисельная субстанция, совсем не похожая на эфемерный сероватый туманишко, иногда заполонявший улицы Киевграда, не давала ему как следует рассмотреть окружение. А вот Добрыня, похоже, обладал какими-то особыми глазами, так как спустя пару минут быстро шагнул в туман.

— Стой здесь, — отрывисто скомандовал он дёрнувшемуся было следом Елисею.

«Стою», — покорно констатировал Елисей, замерев на месте.

Потянулись минуты томительного ожидания. Остров внизу хранил зловещее молчание, а сквозь плотный туман иногда проступали контуры огромных хвойных деревьев. Пару раз мимо пролетал кто-то большой, тревожа воображение. Кем бы он ни был, он хранил молчание, и Елисей даже предположить не мог, дракон ли это был, а если и дракон, то какой.

Наконец сзади раздались знакомые шаги. Похоже, Добрыня специально топал, хлюпал влажной от речных испарений землёй, чтобы не пугать своим внезапным появлением.

— Ты всё ещё уверен, что хочешь идти со мной? — вкрадчиво поинтересовался он, встав за спиной Елисея и положив руки ему на плечи (по ощущением — словно на них упало тяжёлое бревно).

— Да, — твёрдо произнёс Елисей, решив не вестись на подначки. «Специально, должно быть, в тумане оставил, чтобы испугать, как девчонку», — хмуро подумал он и добавил про себя, что Добрыня — это, вероятно, не самое подходящее для охотника имя.

— Что ж... дороги назад не будет, — заметил Добрыня с внезапным... удовлетворением?

И прежде чем Елисей смог как-то отреагировать на эти слова, схватил его в охапку и прыгнул вниз, в оглушительную даль неизвестности.

Позже Елисей не раз с гордостью замечал, что в тот момент не заорал. Впрочем, он не успел даже испугаться — Добрыня, как он пояснил позже, специально не сказал, как именно они будут спускаться. А сделать это отсюда можно было лишь одним способом (естественно, если не было своего летательного аппарата — если бы он был, и проблемы этой не возникло): с помощью огромных речных пауковых драконов. Именно они летали в тумане, безошибочно избегая препятствий с помощью особой драконьей эхолокации. Драконы эти жили в растительности возле местной реки и плели огромные паутины с помощью слюны, разжёванной древесины и глиняных отложений, которые они проглатывали и отрыгивали, когда было необходимо. Эти паутины были прочными, как парусина, и практически не имели зазоров между паутинками. В такие сети драконы ловили драконов поменьше, а также рыбу и особых туманных насекомых.

Они спокойно относились к людям, не видя в них ни добычу, ни противника, ибо охотники редко бродили по этой местности, да и пауко-драконы почти не ценились — мяса в них практически не было, хитиновый панцирь вовсе нигде не применялся, а на города они не нападали, предпочитая давно знакомые местности. Поэтому Добрыня оставил Елисея со спокойной душой, а сам позаимствовал одну из паутин — дракон, сидевший на камне подле неё, лишь с любопытством проводил охотника взглядом сетчатых глаз и снова занялся поеданием выуженной рыбы. А Добрыня привязал паутину к себе, наподобие парашюта — и она вскоре, поймав ветер, мягко спланировала их на нижний остров, после чего была сложена и спрятана под доспехи (а вдруг ещё пригодится?).

Всё это Елисей узнал позже, когда они сидели возле небольшого костерка и поедали пойманных Добрыней тараканов, которых запекли на горячих углях.

— А ты ничего, здорово держишься, — заметил Добрыня, отбрасывая тараканий панцирь куда-то в кусты. Из них тотчас послышался противный писк смаклингов и хруст хитина. — Помню, Алёшка за мной увязался. Ох, как он кричал... — охотник самодовольно прищурился, будто вспоминал что-то необычайно приятное.

— Весело у вас, — пробормотал Елисей, ещё не зная, как реагировать на такую откровенность.

— У каждого охотника своя специализация, — нравоучительно произнёс Добрыня, подняв палец. — Алёшка — он больше силовик. Ему бы в бой, да с каким-нибудь рамадором или с борбаком, и обязательно на кулаках — очень уж он любит их чесать. Илья Иваныч у нас интуит больше. Ему бы всё по приметам да обычаям, которые охотники прошлого сквозь века пронесли. Потому у охоты у Ильи всегда особенные, практические безоружные — не любит он кровь пускать. Потому редко когда на крупных драконов ходит, больше по мелочи, которую и без оружия уложить можно. Я, — он усмехнулся, — я, скорее, тоже силовик, хоть мне и не импонирует руками сражаться. Со многими драконами договориться можно.

— Даже с Горынычем? — недоверчиво уточнил Елисей.

— Даже с Горынычем, — кивнул Добрыня.

— Ты об этом имел ввиду, когда говорил князю, что никто больше не справится? — осторожно поинтересовался Елисей, пользуясь хорошим настроением собеседника.

Добрыня нахмурился немного, но снисходительно ответил:

— Не все охотники считают, что драконы — разумные существа, с которыми можно договорится. Чаще всего они предпочитают путь насилия. Но это не единственный путь. Мои братцы пока этого не поняли. — Он замолчал, размышляя о чём-то своём. Хруст прекратился, смаклинги ушли.

— А как можно договориться с драконом? Они же говорить не умеют, — неуверенно уточнил Елисей.

— Всё они умеют, надо лишь уметь спрашивать, — заметил Добрыня и потянулся, обрывая разговор, который, очевидно, стал его утомлять. — Ладно, гонец. Пора ложиться. Завтра рано вставать.

* * *

— Скажи, Добрыня, а этот Горыныч... Как мы с ним справимся? — Елисей нервничал.

Лес давно остался далеко позади. На его смену пришли поля — такие же серые, хмурые и туманные. Там, в Киевграде, в километрах выше, царило безмятежное лето. Здесь же редкие лиственные деревья давно сбросили свою листву, и лишь один хвойник мрачно подпирал небеса, издалека выглядя очень неприветливо.

Под стать хвойникам был и Добрыня. После той ночи у костра он больше ничего не рассказывал и вообще был какой-то смурной. Он решительно шагал вперёд, не замечая на своём пути никаких препятствий, будто их и вовсе не существовало. Такое поведение довольно напрягало, но Елисею и самому было не до разговоров. Он волновался за Любаву, тревожно разглядывал окружающий их остров, опасаясь, как бы змей Горыныч не разузнал об их приходе заранее и не отправился в бой раньше, чем следовало.

Вопрос вырвался у него случайно, когда они перешли обрыв с помощью дерева, которое Добрыня, не моргнув и глазом, сломал ударом руки.

— Не мы, а я справлюсь. Ты будешь ждать в безопасном месте, — отрезал Добрыня тоном, не предполагавшим компромисса.

— Но...

— Или свяжу и оставлю тебя здесь.

Елисей замолчал, но не потому, что испугался, а призадумался.

— Добрыня, а расскажи о Горыныче, — попросил он спустя время.

— Зачем тебе это?

— Ну, вдруг увижу где. Хоть знать буду, что это Горыныч, а не какой-нибудь... кричалис вульгарис.

— Ну ты хватанул! — фыркнул Добрыня и заметно просветлел лицом. — С Кораблекрушителем ты его никак не попутаешь. Горыныч — очень большой змей. Если на задние лапы встанет, то вон с ту ель будет, не меньше.

Елисей глянул на указанное дерево, которое было выше Добрыни раза в три, и поёжился.

— Слушай, а почему вы его змеем называете? — поинтересовался он, чтобы отвлечься.

— Да он на змею-то и похож. Такой длинный, изогнутый, как ящерица. Крылья маленькие, голова...

— Сильно маленькие? — заинтересовался Елисей, перебив его.

— Ну, где-то вот такие, — Добрыня отмерил расстояние руками. Получалось и правда немного, если с общей длиной тела сравнивать.

— И хорошо летает?

— Да не, не шибко хорошо, — качнул головой охотник. — Не умеет летать Горыныч. Предки его ещё умели, а вот он...

— Как же он тогда с этого острова в Киевград попал? — удивился Елисей. — Где наш остров и где — этот! Сюда же только на крыльях... или на корабле.

Добрыня замер.

— Вот же срань! — выдохнул он и бросился вперёд с новыми силами, больше не реагируя ни на какие расспросы.

Впрочем, не до расспросов сейчас было поля сменились холмами, меж которых выглядывали из-под земли острые пики невысоких гор. Чем дальше, тем крупнее они становились, уходили резко вверх, теряясь в густом тумане. Парадоксально, но вокруг стало теплее — словно бы скалы закрывали путников от колючего ветра.

Добрыня резко швырнул щит на землю под природным навесом из каких-то плоских серых камней. Земля дрогнула, вместе с ней дрогнул Елисей, потому что задумался и испугался резкого непредвиденного звука.

— Здесь заночуем, — буркнул Добрыня и отвернулся. Даже его спина излучала напряжение. Казалось, охотник чего-то боялся, но ещё больше страшился в этом признаться.

Так и не решившись задать интересующие вопросы, Елисей подхватил походный чайничек, который таскал в своей набедренной сумке, и отправился за водой. К счастью, далеко от импровизированного лагеря уходить не пришлось — вода обнаружилась совсем близко: маленькая тонкая струйка змеилась меж камней, падая вниз, в бесконечную межостровную пропасть.

Когда Елисей вернулся, Добрыня уже разложил костёр. Действовал он быстро и слаженно и, если честно, больше смотрел не на тлеющие куски древесины, а вдаль, на темнеющие впереди скалы. Его взгляд вновь был холоден и ясен.

— Видишь? — отрывисто поинтересовался он, когда Елисей протянул ему чашку.

Елисей глянул туда, куда указывал его палец. Вдалеке, временами выныривая из тумана, высилась удивительная скала. Издалека она напоминала скалящегося трёхголового дракона с очень длинным хвостом.

— Там живёт Горыныч? — Не сводя глаз с жутковатого пейзажа, отпил он из чашки.

Добрыня кивнул с удовлетворением.

— Очень скоро всё решится, — произнёс он.

— Хорошо бы, — Елисей зевнул. — Бедная Забава там, наверное, голодная и холодная!

— Если вообще живая. Шучу я, шучу, — закатил глаза Добрыня, когда Елисей подскочил. — Жива твоя Забава, Горыныч брезгует людей есть, если они диету специальную не держат. Отвыкай уже реагировать так эмоционально, гонец. Эмоции вредны в нашем деле. Спать лучше ложись, а то обзевался весь.

— Ну и шутки у тебя, — буркнул Елисей, но всё же прилёг на неожиданно тёплую землю — ветер под скалы не попадал, и костёр тотчас обсушил достаточно места для более-менее комфортного сна. А Елисей действительно чувствовал себя полностью разбитым. Видимо, сказались переживания последних дней: глаза закрывались сами собой, в теле ощущалась приятная предсонная истома.

Добрыня набросил на него свой походный плащ, — и это последнее, что помнил Елисей из того вечера.

* * *

Проснулся он резко. Как иногда бывает — идёт сон, никуда не торопится, а вдруг раз — и всё, ты проснулся. Зевнув, Елисей приподнялся на локте и забросил в тлеющий костерок лежащую неподалёку ветку. Яркий всполох выхватил из темноты скалы, землю, мрачное тёмное небо без каких-либо признаков тумана... И тут Елисея будто молнией сразило.

Добрыня пропал.

Его плащ всё ещё лежал поверх Елисея, придавливая его к земле и щедро делясь с ним своим теплом. А вот хозяин плаща исчез, будто его драконы куда-то смели.

«Эх ты ж, Елисей, башка соломенная! — сам себя отругал Елисей. — Конечно же дракон, ты ещё сомневаешься! Он наверняка что-то в чай подсыпал, вот меня и развезло. А сам, поди, воспользовался этим и за Горынычем пошёл!» — В голове заклокотала обида. Елисей, конечно, понимал, что для Добрыни был, скорее обузой — или, как он там выразился, обозом? — но всё-равно было неприятно. Словно гнилых яблок отведал.

— Вот как, значит? — прошептал Елисей, собирая вещи в сумку. — Вот, значит, как ты собираешься указания свои раздавать? Ведь я же тупой, я бы словами не понял! — он сердито пнул камешек, будто тот был виноват во всём. — Ну раз ты так, то и я тоже так! Вот как не послушаюсь и отправлюсь к этому твоему змею!.. Конечно, мешать твоим гениальным планам не стану, куда уж мне, тупому гонцу, их разуметь, — пробурчал он, туша костерок. — Бейся-разговаривай с драконом, сколько хочешь, а я уж разыщу Забаву и уведу её куда подальше. А то с тебя станется ещё с денёк продержать её в этих холодных горах!

Когда костерок был потушен, Елисей поправил шапку и решительно направился к необычной драконьей скале — благо, вчерась Добрыня сплоховал маленько, правильную дорогу указал. Идти в темноте было удовольствием ниже среднего, но злость и воистину ослиное упрямство толкали и не на такие подвиги безмерное количество люду.

Однако чем ближе подходил Елисей к пещере, тем сильнее на него накатывала какая-то тревога. Небо было чистым — туман ушёл со сном, звёзды и далёкие острова мерно проплывали мимо, навевая странную меланхолию: мир жив, пока жив ты. Но с гор тянуло холодом, под ногами хрустела подмороженная земля, а звёздный свет, падая на скалы, пятнал их, превращал в каких-то диковинных монстров из детских книг со сказками, которые когда-то читала ему матушка.

Неподалёку раздался скрежет, будто кто-то прошёлся меж каменных уступов, шаркая когтями по их поверхности. Елисей замер в тени одной из скал. Прищурился. Это был явно не Горыныч — такая зверюга, если, конечно, Добрыня не преувеличивал её размеры, не просто когтями бы шаркала, а сбивала камни своей тушей. Впрочем, никто не отменял того, что здесь, в горах безлюдного острова, могли жить другие драконы, не менее кровожадные и свирепые.

Елисей достал из сумки маленький, завёрнутый в бумажное полотенце, бутылёк. Добрыня, конечно, был тем ещё наставником, но одно у него Елисей уяснил на отлично — в местах драконьих лучше не светиться. Как хорошо, что он успел в Киевграде закупиться! Две золотые монеты — цена немаленькая, зато на пользу пошла: железы павунодора так просто на дороге не валялись, да и польза от них была несоизмеримая. Дракон-хамелеон был отличным хищником и победить его мог не каждый охотник на драконов. Специальные железы делали его невидимым для врага, скрывали и тело, и запах, оставляя лишь звуки — приглушенные, будто полёт листвы в осенний ветерок. Этими железами и воспользовался Елисей. Теперь, если тут и бродил какой дракон, то он не сможет ни почуять, ни увидеть его, только разве что услышать, но с этим Елисей уже мог справиться.

Подобная маскировка придала ему уверенности. Осторожно прокравшись к пещере, чьё зияющее отверстие виднелось впереди, Елисей осторожно заглянул внутрь... и замер, широко открыв рот. Ибо зрелище, представшее перед его глазами, было воистину уникальное.

Добрыня стоял посреди пещеры абсолютно обнажённый и с вызовом смотрел на огромного трёхголового дракона, разместившегося у входа в дальнюю часть пещер. Тихое рычание, похожее на скрип очень старой открывающейся двери, исходило от трёх одинаковых голов, три пары внимательных жёлтых глаз опасно горели в темноте, а с трёх пастей капала на пол пещеры ядовитая слюна. И один лишь хвост, словно пытаясь компенсировать разницу в количестве, мотался из стороны в сторону, как толстое бревно.

Елисей шмыгнул за камень и притаился, хотя его и вовсе не заметили. Просто ни один нормальный человек не смог бы стоять после того, как только что увидел подобное чудовище. Да-а, змей Горыныч был в действительности намного больше, чем предполагал Елисей, чем показывал Добрыня. Он был просто колоссальным.

И очень-очень сердитым.

Рычание перешло на октаву ниже, словно вибрация прошлась по телу дракона. Горыныч привстал на задние лапы, изогнул шеи, словно диковинный лебедь, и утробно то ли залаял, то ли замычал — Елисей даже не мог сказать, на что этот звук был похож больше.

И тут ещё одно рычание раздалось в пещере. Но рычал не Горыныч.

Добрыня сделал шаг в сторону змея, его голубые глаза ярко горели в темноте, а неподвижный взгляд гипнотизировал соперника. Горыныч лаять-мычать перестал, чуть склонился набок, насторожился весь — даже хвост замер, изогнувшись, как вопросительный знак.

И тут Добрыня вдруг упал на колени. Дёрнулся.

И изменился.

Холод прошёлся по спине Елисея, заколол позвоночник и остался где-то в сердце, затопляя его страхом. По телу Добрыни словно прошёлся белый иней — но то не иней был, а короткая влажная шерсть, снегу подобная. Изменились и руки, стали лапами могучими, с длинными серебристыми когтями. Удлинились уши, сплюснулся нос, выросли из спины ровным рядом серебристые же наросты. И вот уже Добрыня-дракон встал, отряхнулся, снимая боль с изменённых мышц — и зарычал так свирепо, что Горыныч сжался, будто был мелкой моськой перед огромным бродячим псом. Хотя это было совсем не так: даже обратившись, Добрыня едва ли мог соперничать в росте с трёхголовым змеем. Стал он выше, да, но ненамного — головы на две от себя-обычного.

Но это не отменяло страха, который отразился в глазах Горыныча, когда превращение было окончено.

«Драконоподобный!» — едва не закричал Елисей, но вовремя руками рот заткнул. Прижался к камню, чувствуя бешеное биение сердца в висках, и задрожал, нисколько не стесняясь своей трусости. И не было в том ничего трусливого.

Драконоподобные не были огромными тварями, но страх перед ними был силён настолько, что жители с острова предпочитали и вовсе убраться, если на нём сей хищник заводился. Драконоподобные не являлись драконами в полном смысле этого слова, но их вред для людей был неисчерпаем. Уже одна только особенность делала самыми ужасными созданиями островов — их способность к заражению. Драконоподобные были оборотнями и, и любой, кого они кусали или царапали, тоже становился оборотнем. Уже на следующие сутки после инфекциирования заражённый человек становился рассеяным, нервным и раздражительным, терял аппетит, сон и покой. Дальше становилось только хуже — по мере заражения организма ядом человек совсем сходил с ума, мог напасть на родных, не узнавая их, а то и вовсе обратиться. Заканчивалось всё обращением несчастного в драконоподобного. Какое-то время бывший человек мог заниматься тем, что любил делать в прежней жизни, но рано или поздно драконья сущность полностью выталкивала разумное сознание, и человек навсегда становился драконоподобным.

Елисей никогда в жизни не видел драконоподобных — на его родном острове такие твари не водились. Но на иллюстрации они все, как на подбор, были тёмно-бурые, почти чёрные, с горящими красными глазами и выступающими клыками — настоящие исчадия ада. А вот Добрыня был серебристо-белым, голубоглазым и не таким зубастым, как его собратья на различных картинках. Но это не отменяло того факта, что всю дорогу Елисей провёл в компании оборотня. Оборотня! Да, теперь становилось понятно, почему Добрыня предлагал ему остаться в Киевграде. Интересно, а кто-нибудь ещё знает, что он — не совсем человек?

Пока Елисей пытался успокоиться, Добрыня перестал рычать. Махнув длинным хвостом — ещё одно несоответствие, обращённые драконоподобными люди не имели хвостов вовсе, — он сел и издал довольно приятный мяукающий звук. Горыныч заинтересовался, изогнул шею ещё сильнее и негромко пролаял что-то на своём драконьем языке. А после они, общий язык найдя, защебетали, залаяли, зашипели на разные лады, да так, будто в пещере с дюжину драконов было.

И тут, словно сговорившись, уставились на камень, за которым Елисей прятался.

— Выходи-р-р-р, гонец-р-р, — невнятно проурчал вдруг Добрыня на неком подобии человеческого языка. Елисей задержал дыхание от неожиданности и окаменел, увидев Добрыню совсем близко: тот незаметно подобрался ближе и, запрыгнув на камень, внимательно смотрел прямо на него немигающими голубыми глазами.

Елисей постарался как можно незаметней сглотнуть. Не сводя взгляда с дракона, он потянулся к своей заветной сумке.

— Не смей-р-р! — сощурился Добрыня, совсем как человек, и Елисей застыл. — Д-да уж-р-р... — Драконоподобный почесал лапой шею, сосредоточенно морща лоб. — Упр-р-рям... И умён-р-р... Павунодор-р-р?

— Д... да...

— Вонючий пожир-р-ратель какомака-р-р, — поморщился Добрыня. — Идём, не тр-р-ронет тебя Гор-р-рыныч.

Делать Елисею было нечего. Назвался охотником — трусить не изволь. Впрочем, Горыныч и правда не нападал. Он разлёгся на пол пещеры и положил головы на передние лапы. Жёлтые глаза, полузакрытые тяжёлыми чешуйчатыми веками, наблюдали за происходящим. Когда Елисей попался ему на глаза, Горыныч глухо заворчал и выпустил из ноздрей клубы сизого пара. Добрыня в ответ утробно заурчал, и конфликт, судя по всему, был улажен: Горыныч вдруг зевнул, щёлкнув челюстью, да так, что Елисей едва удержался от вскрика — это было бы непредусмотрительно, так как драконы терпеть не могли резких звуков возле себя, — прикрыл глаза и задремал.

— Забавы нет-р-р, — уточнил Добрыня, заметив, что чуть более осмелевший Елисей кинул взгляд на чернеющий позади дракона-змея вход в дальние пещеры. — Подставили Гор-р-рыныча.

— С чего мне тебе верить? — настороженно уточнил Елисей, всё-таки нащупав в сумке нужную вещь — тонкую специальную спицу с серебряным наконечником: поговаривали, что если уколоть драконоподобного такой спицей, он мог обратиться обратно в человека, если было ещё не поздно, или потерять сознание, будучи уже крепко связанным с драконьей природой. Почувствовав себя куда уверенней, Елисей отступил на шаг и произнёс, мрачно глядя в невозмутимую морду драконоподобного: — Ты не сказал мне правды, Добрыня, ты ведь мог в любой момент перекинуться и... — он замолчал, когда драконоподобный вдруг нахмурился и тряхнул мордой: шерсть-иней словно впиталась в кожу, конечности уменьшились, и спустя мгновение перед Елисеем стоял Добрыня-человек, такой же, как обычно, разве что обнажённый.

— Что «и»? — насмешливо хмыкнул он, сложив руки на груди. — Укусить? Разорвать на клочки? Обратить в себе подобного?

— Ну...

— Дельно мыслишь, гонец, — вдруг перебил его Добрыня. — Молодец. Постоянная бдительность — залог успеха в нашем деле. Но могу покляться, что я тебе не враг.

— Это говорит охотник, а дракон?

— Дракон — такая же часть меня, как и всё остальное, — покачал головой Добрыня. — Мы неразделимы. Давнее проклятие, — пояснил он, видя недоуменный взгляд. — От отца к сыну, от сына к его сыну... И так много-много поколений. Брак с амазумийками помогает сдерживать дракона, делать его послушным охотнику. Моя мать дала эту защиту мне, а Настасьюшка — нашим сыновьям, если таковые когда-нибудь появятся.

— То есть ты... не опасен? — неуверенно уточнил Елисей. Он всё ещё дрожал и перекатывал спицу в пальцах, но бояться надоело. Горыныч похрапывал в стороне, а Добрыня выглядел как обычно, разве что более виновато смотрел, чуть склонив голову набок. Если драконоподобный и врал, то делал это слишком хорошо.

— Да. Можешь быть уверен в этом.

— А с чего ты взял, что Горыныч не лжёт? — упрямо поинтересовался Елисей. — Это же он сказал, что Забавы здесь нет? Вдруг он просто солгал, чтобы потом сожрать её в одиночестве?

— Горыныч не может лгать, он же дракон, — ответил на это Добрыня. — Драконы не лгут, они не знают, что это такое. Ложь — выдумка людей. И тут замешан человек.

— Что? Не хочешь ли ты сказать, что князь...

— Нет, князь не при чём. Его обманули. Это кольцо, которое он использовал, как улику, — Добрыня подошёл к своей одежде, которая была сложена на камне возле пещеры, и, порывшись в карманах, достал простенькое серебристое кольцо с когтеподобным уплотнением сверху. Пока Елисей разглядывал его, вертел в руках, он быстро облачился. — В общем, кольцо это — не горынычевых лап дело. Драконы не умеют делать украшения, они им не нужны. Это только в сказках их тянет к всяческим красивым безделушкам. Поверь, много еды, покой и тишина — вот что сделает счастливым любого дракона.

— Но кому понадобилось подставлять Горыныча? — непонимающе воскликнул Елисей.

— Тому, кто имеет с этого выгоду.

— Забава!.. — простонал Елисей, разом всё поняв.

— Да, гонец, Забава. — Добрыня осторожно забрал у него кольцо и снова положил в карман. — Но не горюй, у меня есть зацепки.

— Зацепки? — Елисей глянул на него с надеждой.

— Да. Но давай я расскажу о них позже. Чудесная ночь, не так ли? Обращение отнимает много сил, я бы вздремнул, если ты не против.

* * *

— Надо понимать, что двигало тем несчастным, который придумал такую извращённую схему. Забава — молодая, сильная девушка, из приличной семьи, с хорошим приданым. Выкуп? Тогда не стали бы приплетать в дело дракона. Достаточно было бы спрятать девочку как можно тщательней, да и самим реальным лицом не отсвечивать. Драконы же не похищают девиц, чтобы потом выкупы просить. Значит, дело не в этом.

Елисей понуро молчал, следуя за Добрыней. Они снова вышли к лесу, но этот выглядел совершенно иначе. Влажный болотный пар заменил туман, деревья выглядели чахлыми и нездоровыми. Лишь железочные ивы, самые крепкие из деревьев, выглядели вполне себе довольными жизнью. Земля под ногами теперь не была приятной и безопасной. Очень часто им приходилось идти по самым топям — и тогда им как никогда пригодилось драконье чутьё Добрыни, который безошибочно определял, настоящая ли кочка перед ними или просто ложный клочок суши, который сразу же утонул бы под ногами.

— А в чём тогда? — не выдержал Елисей, когда они вышли на более-менее твёрдую почву и смогли немного расслабиться.

Добрыня искоса глянул на него.

— Даже если отбросить выкуп, остаётся много вариантов. Её могли похитить для воспроизведения крепкого и здорового потомства...

— Ублюдки!

— ... для того, чтобы сделать рабыней и продать на восточных островах в качестве экзотической красавицы...

— Подонки!

— ... ну, или на ингредиенты пустить. Девица княжеских кровей — знаешь, это хорошо ценится в сомнительном бизнесе...

— Мрази! — взгляд Елисея полыхал от ярости. — Зачем мы здесь? — рявкнул он и пнул подвернувшийся под ногу корень. — Давай быстрее разгадаем загадку кольца и уже отправимся Забаву спасать, а не по болотам шляться!

Добрыня неодобрительно покачал головой:

— Опять эмоции. Помнишь, что я говорил? Успокойся, дыши полной грудью... Мы не просто так в этом болоте, как ты выразился, шляемся.

— Да? Уж не хочешь ли ты сказать, что Забава где-то здесь?

— Именно это я и говорю, — Добрыня указал куда-то за спину Елисея. — Смотри.

Елисей немедленно обернулся, готовый ко всему. Но жизнь, похоже, была полна сюрпризов.

— Добро пожаловать в Межболотье — худшее место на дальних островах! — немного пафосно изрёк Добрыня за его спиной, и Елисей просто не мог с ним не согласиться.

Это было не просто худшее, это было самое мерзостное поселение из тех, которые Елисей когда-либо видел. Кривые дома из странного пористого кирпича словно вырастали из болотной топи, как большие погадки, и их стены были покрыты странной зеленоватой слизью. Ядовитые болотные испарения мешали разглядеть всё как следует, да, собственно, Елисею этого и не хотелось. Ему достаточно было знать, что где-то здесь, в этой мешанине грязи, вони и мерзости, томилась в плену его Забава — и причину её пленения они так и не установили. Вдруг, пока они разглядывают всё вокруг, ей там уже ненужных наследников делают?

— Стой, — Добрыня положил руку ему на плечо, верно угадав намерения. — Плох тот охотник, что бросается в битву, не рассчитав силы.

— Ты не понимаешь, вдруг они её мучают?! — Елисей на пробу рванулся, но хватка Добрыни была, как всегда, безупречной.

— Даже если так, ты не улучшишь ситуацию, попав в ловушку. Идём, — Добрыня отправился куда-то в сторону, таща его с собой, словно на буксире.

— Что? Куда ты направляешься?

— Сейчас мы заберёмся на это дерево, — пояснил Добрыня, указывая на высокую иву, — и залезем на крышу. Видишь, как дома плотно прилегают? На крыше, конечно, испарений не меньше, но зато мы сможем идти по твёрдой поверхности и видеть, что происходит внизу. Только надо быть аккуратней, чтобы местные не обнаружили раньше времени. Твой павунодор ещё остался?

— Держи. Он всё равно бесполезный, — пробурчал Елисей, протягивая ему бутылёк.

— Вовсе нет. Просто я не совсем дракон, поэтому меня этой штукой не проведёшь. Как, впрочем, и обычных драконоподобных. Почему, как ты думаешь, их не считают настоящими драконами? — Добрыня тщательно намазался чудо-средством, после чего перекинул его Елисею. — Давай, поспеши.

— Угу. — Елисей зажал зубами пробку, быстро обрызгался, после чего рванул на дерево так, будто за ним гнались бешеные джимбобы. Добрыня последовал за ним.

Сверху поселение производило жалкое впечатление. Улицы, затопленные болотной слизью, то тут, то там можно было увидеть странные трёхпалые следы, часть из которых постепенно заполнялась зеленоватой жижей. Местных жителей Елисей заметил не сразу, а как заметил, то чуть было не упал с крыши — благо, Добрыня успел ухватить его за ворот кафтана и втащить обратно. Маленькие желтоватые человечки, покрытые бурыми пигментными пятнами, обладали конечностями, похожими на лягушачьи. Они не бегали, не ходили, а прыгали, да и то как-то неповоротливо, лениво, будто бы и вовсе предпочитали передвижениям неподвижную жизнь. Их большие жёлтые глаза с узким вертикальным зрачком постоянно шевелились, разглядывая всё вокруг — так что, пойди путники по улице, их бы сразу поймали и невесть что после сделали. А вот наверх эти странные существа вообще не смотрели, так что Елисей с Добрыней передвигались очень успешно.

«Зачем этим страшилищам Забава?» — ломал голову Елисей, неслышно следуя за Добрыней и наблюдая за тем, куда наступает, — один раз он уже сплоховал, поскользнувшись на тине, что росла прямо на крыше.

Внезапно Добрыня застыл на месте, да так резко, что Елисей наткнулся на его спину и чуть было не упал.

— Ты чего? — прошептал он и застыл тоже.

Добрыня прикрыл глаза и тщательно принюхался. А потом оскалился.

— Не может быть, — тихо прорычал он себе под нос, но Елисей его всё же услышал.

— Что не может быть?

— Он здесь.

— Кто «он»?

— Колыван.

— О-о-о... — Елисей не знал никакого Колывана, но предусмотрительно отступил, поскольку даже не нужно было быть проницательным, чтобы понять, что Добрыня слишком хорошо знал этого человека — его глаза ярко сияли, ладони напряжённо сжались в кулаки, а взгляд ожесточился, стал практически звериным. Очевидно, этот Колыван был ну очень неприятным событием для Добрыни. — Не превратись, главное, а то нас засекут, — шепнул Елисей, и охотник нехотя тряхнул головой.

— Не беспокойся. Не превращусь. Не дождётся, — мрачно произнёс он, продолжив прерванный было путь.

— Может, расскажешь?

— Да нечего рассказывать! — махнул рукой Добрыня, всё ещё слишком напряжённый, чтобы поверить в беспечность этого заявления. — Колыван — очень... м-м... своеобразный человек. Охотник, но ненастоящий, гнилой. Его род когда-то проклял наш, но и на них это подействовало... скажем так, не лучшим образом. И с тех пор Колыван просто ненавидит всех, кому повезло больше. Он так и не нашёл способа обойти проклятие, сделать его своим благословением. Слабак...

Добрыня замолчал, а Елисей подумал кое о чём, что показалось ему вполне зрелой идеей.

— Слышь, Добрынь, а не мог этот твой Колыван Забаву похитить? — поинтересовался он, перепрыгивая на соседнюю крышу. Лягушкоподобное существо внизу остановилось и принялось оглядываться, и Елисей замер.

Добрыня задумался.

— Мог, — мрачно подытожил он. — От Колывана можно ожидать всё самое плохое. Но ты не бойся, мы почти у цели, я чувствую это.

— Хорошо бы, — вздохнул Елисей, чьи лёгкие уже соскучились по нормальному островному воздуху. Каково тогда было Забаве, он даже представлять не хотел — боялся вновь выйти из себя.

Ещё две крыши они преодолели в полнейшем молчании. Лишь иногда Добрыня останавливался и принюхивался. При этом его глаза горели всё ярче, и в один момент Елисей поймал себя на осознании, что мысленно отсчитывал, через сколько мгновений тот не выдержит и обратится. «Святые угодники, что я делаю?..» — подумал он в смятении и прекратил это занятие — тем более что Добрыня стал косо на него поглядывать, будто умел читать мысли.

— За мной, — скомандовал он вдруг и резко двинулся в сторону. Елисей последовал за ним.

Добрыня перепрыгнул на росшее неподалёку дерево и перебрался по нему к одиноко стоящему на отшибе дому. Тёмные окна выглядели мёртво и недружелюбно, а испарений было немного меньше из-за того, что дом этот располагался возле твёрдой почвы. Путники осторожно забрались внутрь — благо, стёкол на окнах не было, видно, местным они были без надобности. Изнутри их встретил низкий мрачный коридор, концы которого уходили в темноту.

Елисей неуверенно глянул на Добрыню, но тот, похоже, знал, куда идти — на миг замерев, он быстро взял себя в руки и решительно направился вперёд.

Их путь был недолог. Наверное, Елисей, если был бы один, заплутал, но чутьё Добрыни не давало им сделать неверный шаг. Охотник был напряжён, не доверяя темноте, но вёл исправно, и уже через полчаса они оказались возле обитой ржавым железом двери.

Елисей на пробу подёргал ручку, но дверь не поддалась.

— Заперто. Нужен ключ, — сказал он.

— Отойди! — резко приказал Добрыня. Немного разбежавшись, он с размаху впечатался плечом в возникшее на пути препятствие.

Дверь отлетела с такой охотой, будто только и ждала этой минуты. Оттолкнув Елисея, Добрыня вошёл первым. Елисей хотел было надуться, но быстро вспомнил, где они и что за дверью может быть не только Забава, поэтому придержал язык за зубами и просочился следом.

Что-то тёмное метнулось в их сторону с такой скоростью, что Елисей растерялся. Зато Добрыня был постоянно бдителен и успел схватить нападавшего. Это оказалась Забава — живая, растрёпанная и очень злая. В руке она судорожно сжимала закопчённую сковороду.

— Ну уж нет, уродцы! Живой не возьмёте! — яростно воскликнула она, извиваясь в крепкой хватке охотника. — Ну я вас сейчас... Елисей? — она замерла, увидев любимого, потом резко подняла голову и удивилась пуще прежнего: — Добрыня?! Что вы здесь делаете?

— Как что? Тебя спасаем! — Елисей по-настоящему счастливо улыбнулся. Его детка была в порядке, судя по настрою — похоже, у Колывана или кто там её похитил, пока не было времени заняться молодой княжной. Забава всхлипнула, вырвалась из рук Добрыни и тотчас оказалась в успокаивающих объятиях возлюбленного. Елисей прижал её к себе так крепко, как только мог, и тихо зашептал, целуя родную макушку: — Ну что же ты, Забавушка... Всё будет хорошо...

— Не хотелось бы казаться занудным, но нам, как-то, спешить надо, — терпеливо напомнил Добрыня, и молодые, придя в себя, в смущении отпрянули друг от друга.

— Да, идёмте, надоели уже эти болота, — пробурчала Забава, не глядя в слишком уж снисходительные глаза охотника.

Обратно они выбрались тем же способом, каким вошли Добрыня и Елисей. Разве что Елисей теперь старался Добрыню лишний раз не отвлекать — а то как Забава заинтересуется, каким образом тот находил верный путь в абсолютно одинаковых коридорных переходах. Елисей не знал, была ли девушка в курсе другой стороны Добрыни, а выдавать чужой секрет, если он таковым был, ему не улыбалось. Поэтому он старался помалкивать, лишь по сторонам смотрел, чтобы предупредить нападение.

Которое, к слову, не случилось. Они спокойно вышли на улицу и почти добрались до крыш, когда по поселению вдруг пронесся страшный горланный звук — будто большая труба, когда-то потонувшая в болоте, внезапно вернулась на сушу и загудела. Ребята замерли в кустах и непонимающе переглянулись.

— Что это было? — прошептал Елисей, а Забава прижалась к нему, нервно смыкая пальцы на ручке сковороды — её она захватила с собой.

Добрыня вслушался в неясный шум, возникший после трубного набата.

— Нас заметили, — мрачно произнёс он и подтолкнул ребят в спины. — Идёмте. Надо ускориться.

Однако это им не особо помогло. Лягушкоподобные, похоже, получили новые инструкции и теперь поднимали головы. А самые смелые из них допрыгивали до крыш, в прыжке рассматривая всё вокруг.

Когда до твёрдой почвы и спасительной чащи с чистым воздухом осталось совсем немного, Добрыня остановился.

— Бегите вперёд! — бросил он, разворачиваясь. — Я вас догоню. Помни уговор, гонец — делаешь, как я скажу, — добавил он сурово, когда увидел непокорство в глазах Елисея.

Последний вздохнул, но подчинился и бросился с Забавой подальше от страшного поселения с его жуткими жителями. Они аккуратно пробирались тропками, которые запомнил Елисей, найденной палкой искали кочки-ловушки и осторожно обходили их, прислушивались и приглядывались — но погони не было. Совсем. Лишь болотные газы с лёгким бульканьем вырывались из недр трясины.

Наконец они отыскали более-менее чистый участок и сели, чтобы перевести дух.

— Не думала, что ты отправишься меня искать, — пробормотала Забава, когда их дыхание выровнялось, а тихое бульканье без каких-либо изменений стало давить на уши. — Не в том смысле, что ты трус или что-то такое, — поспешно добавила она, видно, боясь его обидеть. — Не думала, что дядя отпустит тебя, тем более после того, что он услышал в саду...

— Князь меня и не отпускал, — покачал головой Елисей и рассказал уже, как всё было. Естественно, опуская некоторые подробности, о которых говорить не имел права.

Чем дальше продолжался рассказ, тем сильнее в глазах Забавы светилось восхищение.

— Какой ты храбрый! — вздохнула она, когда Елисей замолчал, выдохшись. — Знаешь, даже если дядя будет против, я... я сбегу с тобой, куда захочешь. Уверена, Добрыня нам... — она вдруг замолчала, и Елисей понял её так, будто они уже умели говорить без слов.

— Что-то он долго, — пробормотал он, напряжённо всматриваясь вдаль. Но сквозь болотные пары не проступала могучая фигура охотника.

— Как ты думаешь, с ним не могло случиться... чего-нибудь ужасное? — нервно спросила Забава, и Елисей сжал челюсть так сильно, что зубы заскрипели.

— Я тихонько вернусь и посмотрю, как он, — предложил он, но у Забавы было своё мнение. Она крепко прижалась к нему и отрывисто заявила:

— Ну уж нет! Идём вместе.

— Я не думаю...

— Я знаю, что Добрыня — дракон. — Елисей широко открыл глаза, но Забава лишь покачала головой. — Сейчас это не важно. Добрыня всегда держит обещания, и раз он не пришёл, случилось что-то нехорошее. Идём, мы должны ему помочь!

— Ну что же, вот мы и встретились, Добрынюшка! — толстый лысый мужик осклабился, перебирая в руках длинные пряди кошки, стараясь не уколоться об её острые края.

Елисей и Забава замерли в кустах, предусмотрительно намазавшись железами павунодора, и теперь с ужасом наблюдали за происходящим. Как оказалось, пословица про количество и качество была правдивой — одинокий охотник всё же не смог противостоять полчищу лягушкоподобных, несмотря на всю их убогость. Они поймали его, тщательно связали и привели того, чей запах отравлял думы Добрыни задолго до этой встречи — Колывана.

Это был пренеприятный персонаж, но ещё мерзостней выглядела его похабная ухмылка, с которой он раз за разом обходил кругами связанного Добрыню.

— Не вижу радости в твоих глазах, охотник! — глумился он, размахивая кошкой. Добрыня пристально глядел на него, хмурился, но упрямо молчал, и это выводило его из себя. — Что же, даже не спросишь, что я здесь забыл? — продолжал насмехаться Колыван.

— Предположу, что искал родню, — ехидно ввернул Добрыня, окидывая лягушкоподобных быстрым взглядом.

Колыван не сразу понял, что над ним издевались, а как понял, так окончательно озверел. Замахнулся кошкой — и ударил охотника по лицу.

Брызнула кровь. Добрыня зашипел от боли, зажмурился. Шипение вскоре в тонкий рык превратилось, но прекратилось раньше, чем смогло набрать силу.

— Зря сдерживаешься, охотник, — довольно произнёс Колыван, дотронувшись пухлой ладонью до кровоточащих рубцов, что появились после удара. Добрыня отшатнулся от него, как от огня, и негромко щёлкнул зубами, однако взгляд его всё же не был драконьим — он пока что контролировал себя. — Сегодня ты обратишься, так уж суждено, — продолжил разглагольствовать Колыван. — Видишь ли, я так всё и задумывал.

— О, у тебя есть план? Что-то новенькое, — выплюнул Добрыня и, как и предполагалось, получил ещё один удар.

— Конечно у меня есть план, охотник, как же иначе? — раздражённо произнёс Колыван, отбросив якобы беспечный тон. — Ты ведь уже и сам обо всём догадался.

— А то ж. Ты украл Забаву, чтобы добраться до меня, не так ли?

Забава прерывисто вздохнула, крепко сжимая сковороду. Елисей сжал кулаки.

— Умный ход был использовать Горыныча, — спокойно и даже как-то отстранёно продолжал размышлять Добрыня, глядя куда-то в сторону. Кровь собралась у него на подбородке и теперь густыми каплями стекала вниз, пятная землю и тотчас впитываясь в неё. — Ты знал, что я не поверю в то, что это он был злодеем — и отправлюсь сюда, чтобы разобраться в этом мутном дельце. Ты воспользовался сытостью Горыныча, чтобы прийти к нему и рассказать, где она будет спрятана. Горыныч не умеет лгать, но он не знал, что ты сделал это нарочно, а потому решил, что это был случайный слив информации. Он всё мне рассказал. — Добрыня снова пристально уставился на него, его глаза стали тускло светиться. — Забава не охранялась, потому что она была лишь пешкой в чужой игре. Ты дал ей уйти.

— И что? — хмыкнул Колыван. — Пусть бежит. В Киевград она вернуться не сможет — дирижабли здесь не летают, а драконы доберутся до неё быстрее, чем мифическая помощь. Она уже сыграла свою роль, больше она мне не нужна.

Елисей еле успел удержать Забаву — та, вскинувшись, как защищающая гнездо длинношеяя драконица, чуть было не выскочила из куста со сковородой наперевес. «Отпусти, Елисей, дай сделать из него закуску для дракона!» — так и светилось в её яростном взгляде. Впрочем, Елисей чувствовал не меньшую злость и, если бы не серьёзная опасность, которая всё ещё висела над ними, он бы и сам с удовольствием составил ей компанию.

— Умён, охотник, — кивнул Колыван, и откинул кошку в сторону. — Должно быть, ты и то, зачем я тебя поймал, знаешь?

Добрыня медленно кивнул.

— Ты хочешь мести, — тихо произнёс он.

«Мести?» — и Забава, и Елисей тотчас напряглись. А Колыван вдруг усмехнулся своей самой гнусной улыбочкой и махнул рукой.

Вокруг тотчас заполыхали огни. Лягушкоподобные зажгли десятки маленьких костерков и пододвинули так, чтобы они образовали своеобразный круг возле связанного Добрыни. Тот сразу же напрягся, да так, что мышцы впились в верёвку, и сузил глаза, в голубых омутах которых скользнул... страх?

— Я знаю, что подобные тебе боятся огня, — заметил Колыван и взял из кучи дымящуюся головёшку. Взгляд Добрыни тотчас метнулся на неё — и ожесточился. Добрыня мог быть идеальным охотником, который отлично держал внутренних демонов в узде, но кое-что было сильнее его — инстинкты, живущие в задремавшем глубоко внутри драконе. Не все драконы боялись огня, но драконоподобные, как говорилось раньше, были особым видом.

А тут ещё лягушкоподобные вдруг затянули какой-то мрачный, заунывный мотив, будто отпевали кого-то или входили в транс — это было жутко. И действенно.

Добрыня вдруг скорчился, низко опустив голову, изо рта его вырвался отчаянный вскрик, почти мгновенно перешедший в яростный рык. Сунутую было ему под нос головёшку схватил уже не человек. Драконоподобный взревел и вцепился зубами в скрипнувшую древесину, тотчас перекусив палку пополам. Лягушкоподобные не растерялись и мгновенно опутали его куда более крепкими верёвками, которые делали из железистой ивы и вымачивали в специальной настойке — из таких верёвок ни один дракон не мог вырваться.

— Я же сказал, что обратишься, — довольно произнёс Колыван.

Кто-то вложил в его ладонь глиняной сосуд, а лягушкоподобные, издавая странные звуки, натянули верёвки, лишая Добрыню возможности сделать хоть какое-то движение. Одна из верёвок при этом врезалась в горло, и Добрыня захрипел, задёргал задними лапами, пытаясь вырваться из удушающей хватки.

— Вот так, — пробормотал Колыван, наблюдая, как кровь из многочисленных порезов на теле драконоподобного стекала в подставленный сосуд. — Скоро я буду свободен. И тогда смогу сделать то, о чём мечтаю всю свою жизнь — срубить твою уродливую голову! О да, это произойдёт сегодня...

— Это вряд ли, пердун старый!

Забава всё же умудрилась вырваться на волю. Но и Елисей не отставал — с боевым кличем он накинулся на растерявшихся лягушкоподобных и сбил с ног одного из них, позволяя верёвке расслабиться. Добрыня тотчас задышал глубже, пытаясь восстановить дыхание. А Забава, встав в боевую стойку, вырубила первого же глупца, посмевшего приблизиться к юному гонцу.

Лягушкоподобные не были хорошими бойцами. Они брали численностью. Но та здорово пошатнулась после битвы с Добрыней. Поэтому, когда на горизонте появились новые враги, они не стали медлить и разбежались кто куда.

— Добрыня! — убедившись, что противники и в самом деле бежали, Елисей бросился к тяжело дышащему драконоподобному.

— Колыван-р-р!.. — сипло прорычал тот, пытаясь встать на лапы, и гонец, на ходу поменяв направление, бросился туда, где в последний раз видел уродливого купца.

Но того уже и след простыл.

* * *

— Эта мразота всё-таки сбежала! — негодовал Елисей.

Они сидели в пещере. Болота остались далеко позади, а здесь пахло костром и лечебными травами, которыми Забава пыталась замазывать раны Добрыни. Впрочем, без особой нужды — на драконоподобном всё заживало быстрее, чем на собаке.

— Не выражайся, — сурово произнесла княжна, разливая чай. — Далеко не сбежит. Мы его найдём и...

— Нет, — вдруг хрипло каркнул Добрыня.

Он уже давно обратился обратно и теперь лежал у самого входа, настороженно вслушиваясь то в звуки вокруг пещеры, то в разговор молодых. И то, куда он пошёл, ему, похоже, совсем не понравилось.

— Мы возвращаемся в Киевград, — припечатал он и пригвоздил взглядом хотевшего было возразить Елисея. — Вы и так много пострадали. Никаких больше приключений.

— Но как же так, Добрыня? — тихо спросила Забава. — А как же Колыван? Он же сказал, что вернётся...

— Пускай возвращается, — охотник оскалился, и в его взгляде больше не было тепла — один лишь холод. — Я буду ждать его. Как бы то ни было, это уже другая история, и к вашей она не имеет никакого отношения.