Всегда Ваш Друг (гет)

Время не лечит душу.

На столе, испещренном белыми царапинами разнообразной длины — проделки скучающих студентов, лежал пергамент, довольно чистый, с малость неровным краем, местами преобразовавшимся в мелкие зубчики. На пергаменте была аккуратно выведена фраза «применение невербальных заклинаний». На строчку ниже начинались слова: «Невербальные заклинания очень рациональны в использовании, потому как имеют ряд преимуществ». На том все закончилось и уже часа два не изменялось.

Гарри Поттер задумчиво общипывал перо, выдергивал одну белесую волосинку за другой, однако это действо никак не прибавляло ему мыслей или ума и уж тем более не влияло на написание эссе. Уже второй час мысли Гарри были заняты отнюдь не невербальными заклинаниями, которые требовали преподаватели буквально на каждом уроке (потому МакГонагалл и задала это эссе, что почти ни у кого не получалось творить магию без выкрикивания вслух заклинаний). Голова Поттера разрывалась от перебранки совести с интересом, недоумением и разумом. Объект такого редкостного референдума — письмо двухнедельной давности.

Ди, вероятно, уже потеряла надежду на ответ, и Поттер это понимал, однако он все никак не мог подобрать верных слов на вопрос постскриптум. И не его вина была в том, что он не может ответить на то, в чем сам совершенно запутался. А запутался он в рыжих волосах, пронзительных голубых глазах, задорной улыбке, милых веснушках на носу, бодром жизнерадостном голосе…

Между ним и сестрой Рона точно ничего не было. У Джинни был парень, у Гарри — хандра. Но что-то, что глубже поверхностных официальных отношений, смущало его. Взгляды ненароком, робкие улыбки, румянец на ее щеках, это странное щемящее чувство в груди, когда она проходила мимо, держась за руку с Дином. Это так необычно и неправильно, но еще более непонятно.

— Гарри!

Поттер выронил перо себе на колени, но, даже не обратив на это внимание, поднял глаза на подбежавшего Пикса. Гриффиндорский галстук на его шее болтался набекрень, а по раскрасневшемуся лицу и сбивчивому дыхание было понятно, что мальчишка спешил к нему со всех ног с чем-то важным.

— Да, Джимми?

Паренек сунул Гарри конверт, белоснежный и с алой печатью, еще мягкой. На конверте значилось имя отправителя — Альбус Дамблдор.

— Вот, просили срочно передать.

— Зачем я понадобился Дамблдору?

Пикс лишь пожал плечами, мол, ему только передать и сказали, и, махнув рукой в неком прощальном жесте, умчался из гостиной Гриффиндора так же внезапно, как и появился. «Ну допустим», — заключил Гарри и надломил печать, после чего развернул письмо и пробежался по нему глазами. «Жду в своем кабинете сразу после ужина», — последняя строчка, самая информативная и ключевая. Дамблдор опять ждет его. Зачем же? Они несколько раз с начала учебного года уже беседовали, однако ничего существенного это не несло: Дамблдор просто рассказывал о наследстве Сириуса, перешедшем Гарри. На этом все. Только юридические тонкости, следовавшие за смертью его крестного и напрямую касающиеся его самого.

Ароматные кусочки мяса, подрумянившиеся, нарезанные ровными кубиками, политые густой подливой; ломтики вареного картофеля, выложенные полукругом. Можно ли еду назвать счастьем? При урчащем от голода животе — вполне.

— А что Дамблдор от тебя хочет? — спросил Рон, когда Гарри рассказал друзьям о письме директора.

Поттер так и замер с вилкой в руках, на которую был наколот кусочек мяса. Он смерил друга взглядом «ты серьезно?» и только после недолгого, но ощутимого молчания ответил:

— А я почем знаю?

Рон уставился в свою тарелку, пробормотав что-то, вроде «можно было и нормально сказать», а Гарри лишь хмыкнул, правда мысленно.

— Ой, мальчики, совсем забыла сказать, — залепетала Гермиона, пытаясь немного разрядить обстановку. — Я тут с Джинни недавно разговаривала, и…

Джинни. Опять она. Как будто бы ее было мало у него в голове.

Гарри отодвинул от себя пустую тарелку и принялся вылезать из-за стола, к которому была довольно плотно придвинута длинная скамья.

— Дамблдор ждет, — бросил он в ответ на вопросительные взгляды друзей.

«Черничные шипучки», — пробормотал Гарри, и горгулья, старая, как мир, и пыльная, как древнейший фолиант, с мучительным скрипом отъехала в сторону, открыв проход прямо на винтовую лестницу. «И почему всегда сладости?» — думал Гарри, шаг за шагом поднимаясь все выше. Вскоре ступеньки иссякли, и перед юношей выросла дверь.

Гарри занес кулак для удара. Наверное, невежливо было бы входить к директору без стука, верно?

— Войдите, — послышался голос за дверью, доброжелательно настроенный и довольно дружелюбный.

Гарри быстрым движением одернул руку, так и не достигшую цели. Выдохнув, он подтолкнул дверь плечом, а когда та отворилась, вошел внутрь. Кабинет, в котором Гарри очутился, был округлой формы, светлый и просторный. Множество окон, картин с бывшими директорами и директрисами Хогвартса, столики, шкафчики и стеллажи с самым интереснейшим содержанием, представлявшим из себя немыслимое разнообразие волшебных артефактов и книг, — ничто из этого не привлекало внимание Гарри. И нет, дело не в том, что он уже был здесь и не раз: кабинет директора всегда мог удивить чем-то новеньким. Просто на сей раз мысли Гарри были заняты отнюдь не поражающим убранством комнаты Дамблдора.

— Профессор, — глухо, с хрипотцой в голосе окликнул директора юноша.

— Гарри, мальчик мой, — Альбус оторвался от изучения каких-то рукописей, разложенных на его столе, и поднял взгляд из-под очков-половинок на вошедшего Поттера, переминающегося с ноги на ногу. — Проходи, садись.

Гарри неспешно подошел и уселся в кресло перед столом, на которое указал профессор взмахом руки. Мягкие, обитые темно-бордовой тканью с ромбовидным узором подушки, приятный аромат имбирного печенья в вазе, предназначенного, видимо, для гостя, добродушная улыбка директора — ничто не могло успокоить Гарри, не сводящего настороженного взгляда с Альбуса.

— Зачем вы меня позвали, профессор?

Дамблдор на мгновение опустил взгляд, поправив одним пальцем очки на носу. Затем, переплетя пальцы рук, находящихся на столе, в замок, неспешно ответил:

— Поговорить.

Гарри прищурил глаза и слегка подался вперед, напряженно сжав мягкие края подлокотников руками.

— О чем же?

Директор, сверкнув очками, глухо прокашлялся — медлил.

— О ночи в Министерстве в конце пятого курса.

Что-то внутри Гарри упало, как бывает, когда на американских горках неожиданно летишь вниз после долгого подъема. Он резко вскочил с кресла.

— Нет, профессор. Я вам все рассказал еще в том году. Все, что мог.

— Гарри, сядь, — в голосе Дамблдора не было раздражения, гнева, лишь глубокая тоска, сожаление и привкус вины; он не приказывал, а просил.

И Гарри сел. Он сжал зубы настолько сильно, что те угрожали раскрошиться на мелкие части. Юноша откинулся на спинку кресла, испепеляя взглядом директора и стараясь отогнать подкидываемые сознанием навязчивые воспоминания, от которых начинало неприятно щемить в груди, сдавливать ребра, что мешало дышать.

— Гарри, мой дорогой мальчик, — перед ним был не великий волшебник всех времен и народов, а всего лишь старик, уговаривающий вредного непослушного ребенка съесть тарелку манной каши с комочками. — У меня есть одна теория. Теория, которую я вынашивал еще с незапамятных времен, когда ты попал в дом к твоим дяде и тете.

Гарри бросил на профессора раздраженный взгляд. Вполне очевидно, что Дамблдор намеренно избегал словосочетания «смерть родителей». Забавно, что он делал это сейчас, когда так старался напомнить Гарри о смерти крестного. Это как пытаться спасти кого-то от спички, когда вокруг пылает пожар, который ты сам и устроил.

— И чтобы я мог окончательно убедиться в своей правоте и посвятить тебя, мне нужно услышать, что произошло, когда Волдеморт завладел твоим сознанием.

— Я не понимаю, зачем… — Гарри отпрянул от спинки кресла, наклонив корпус вперед.

— Потому что он снова не умер и наверняка вернется опять. Наверняка он выберет самый неподходящий момент и, наученный опытом, восстановится гораздо быстрее. В наших интересах ему как можно скорее помешать, — заметил Дамблдор, взглянув на Гарри поверх своих очков-половинок. — Ты же поможешь мне, Гарри?

— Хорошо, — выдохнул он, упав вглубь кресла. — Дайте мне минутку.

Гарри крепко зажмурил глаза. Возвращаться назад было нелегко. Казалось, он воздвиг довольно крепкую стену в своем сознании, ограждающую его от этих болезненных воспоминаний, однако разрушилась она с удивительной легкостью.

Юноша пытался выбрать один конкретный момент из той ужасной ночи, но сознание не хотело работать так просто и непринужденно. Оно начинало проигрывать воспоминания только с одного момента — момента, приносившего наибольшую боль; момента, запомнившегося настолько ярко, словно это было вчера, но в то же время звучащего, словно сквозь призму или пелену воды.

Гарри зажмурился еще сильнее. На его лбу пролегла темная складка. Щеку он искусал до крови, пытаясь совладать с собой, поэтому во рту был противный привкус металла.

Лицо Сириуса. Красивое, выразительное; четко очерченные высокие скулы, впалые щеки, запавшие глаза, измученные, диковатые, но все равно прекрасные, гордо вздернутый нос, легкая щетина, придающая некий шарм, и тонкая линия рта, изогнутая в немом удивлении. И вскоре все это исчезает за черной пеленой. Громкий заливистый смех, азартный блеск темных глаз, вальяжные движения, наглая умопомрачительность, особый род сарказма, свойственный только ему, некая наивность, чуточку напоминающая простоту подростка, впервые ступившего на тернистую дорожку взрослой жизни. Все исчезло. Остался только вопрос, которым задался он в последнюю секунду своей жизни. Вопрос, повисший воздухе. Вопрос, до сих пор ужасной необъяснимой загадкой стоявший перед глазами Гарри. Как? Как Сириус мог умереть? Этот жизнерадостный мужчина, обладающий недюжинным обаянием и чувством юмора, но напрочь лишенный чувства такта и здравого смысла. Казалось, даже если за ним будет гнаться самый жуткий его враг, Сириус всегда будет на шаг впереди. Казалось, смерть никогда не сможет его догнать. Как?

Его пальцы были сжаты настолько сильно, что, казалось, вот-вот сломаются с громким треском. Но это не шло ни в какие сравнения с тем, что творилось у Гарри внутри.

Грудная клетка болела, ребра стальной решеткой сдавливали легкие, мешая дышать. Из недр живота поднималась злость, лавиной обрушивающаяся на сознание и затуманивающая мозг. Как жаль, что здесь не было Беллатрисы. В этот раз у него бы точно получился «Круциатус».

Надменный истеричный хохот. «Что, наш малыш расстроился? Его любимой волосатой няньке пришел конец?» О, каково же было ее удивление, когда Гарри послал ей непростительное заклятие. Каков же был ее страх!

Неверие и страх, липкой паутиной окутывающее ее с головы до ног. Страх перед хозяином. Ха, у Гарри нет пророчества, забавно? А они всей своей толпой людишек в черных масках переполошили целое Министерство, и все впустую. «Этого не может быть. Гадкий мальчишка, ты врешь!»

«Он не врет», — ледяной, как сама тьма, голос, просачивающийся под кожу и пробирающий до самых костей. «Простите, хозяин, я не виновата!»

«Ты слишком долго мешал мне, Поттер!» Как в замедленной съемке, в Гарри полетел зеленый луч, вырвавшийся из палочки Волдеморта. Все ближе, ближе и ближе. Вот настала и его смерть? Нет ни страха, ни ужаса, только странная пустота. Сириус умер. Так может, смерть — не такая уж и плохая идея?

Дамблдор, как всегда вовремя, чтобы спасти его. Но где же он был, когда погибал Сириус?

«Нет ничего хуже смерти!» Гарри помнил лишь вспышки, яркие, слепящие глаза, и легкий холодок по коже. Его отгораживала от поля боя статуя, приставленная заботливым директором. «Ты ошибаешься, Том. Есть участь похуже смерти».

Тишина. Он исчез? «Гарри, стой!» — крик Дамблдора, за которым последовала вспышка боли. Его шрам болел уже долгое время, но теперь это было нечто иное. Будто бы темные щупальца скользили по полу к нему, обвивали его с головы до ног, пытались сдавить его.

— Он пытался пробиться в мою голову, — тихо, едва слышно заговорил Гарри, глядя на свои руки, сжатые в кулаки. — Он пытался разорвать меня изнутри.

Ребра раздавливали внутренности под тяжестью щупалец. Они пробрались в него, захватили, сдавили сердце. Они пробирались в голову, пытались разорвать череп на кусочки. Они пытались уничтожить его изнутри. Волдеморт пытался уничтожить его изнутри.

— Мне казалось, что я умираю, настолько нестерпимой была боль. Я молил о смерти, — произнес Гарри одними губами.

«Пожалуйста, избавь меня от мучений! Убей меня, только прекрати эту боль!» Смех. Ужасный, липкий, черный, едкий. Он разразился на все Министерство Магии, отдаваясь под потолком звонким эхом. «Убить?»

— Я ничего не видел. Перед глазами все было белым-бело, расплывалось от боли. Голова раскалывалась. Я только слышал, смутно, подсознательно, как он выкрикнул убийственное заклятие, — Гарри поднял глаза на Дамблдора. Тот неспешно кивнул. — Профессор, я хотел умереть.

Некое умиротворение заполнило его целиком, притупляя боль. Смерть — избавление. Секунда, и он будет свободен. Навсегда.

Заклятие неминуемой зеленой вспышкой приближалось к Гарри. Он по-прежнему не видел, но чувствовал поверхностью кожи, горевшей от боли, пронзительный холод близившейся смерти. Заклятие ударило ему в грудь, отбрасывая назад.

«Смерть? Я не хочу умирать!» Мысль, пронзившая грозной молнией его сознание. Щупальца, сдавливавшие его снаружи и изнутри, ослабели. «Я отомщу за Сириуса!»

— Кто-то закричал. Кажется, это был я, точно не помню, — Гарри на мгновение прикрыл глаза, пытаясь восстановись картину, но видел только кромешную темноту. — Затем сквозь меня будто ток прошел, молния. А потом все разом прекратилось, будто ничего и не было.

Гарри упал на ледяную плитку пола Министерства. Из раны на виске тонкой струйкой сочилась кровь, растекаясь по гладкой поверхности пола. На секунду зрение прояснилось.

— Я видел, как Волдеморт стал растворяться в воздухе, как дым или пар. Но в то же время он словно потрескался. А потом раз — и рухнул на пол, разбился, как елочная игрушка.

«Хозяин!» — ужасающий надрывный вопль Беллатрисы. Розовато-мутная пленка расплылась, мешая смотреть. Какие-то голоса, звучавшие в отдалении, как будто за толстенным стеклом. А затем Гарри пал в беспамятство.

* * *

В гостиной царила тишина. Час был довольно поздний, так что в отсутствии студентов не было ровно ничего удивительного. Дверной проем с легким шуршанием отворился, впуская внутрь припозднившегося студента — Гарри Поттера. Очутившись в гостиной, юноша замер практически на пороге, сделав лишь небольшой шаг вперед, чтобы дверь за ним могла закрыться. Он замер, глядя на расплывчатое изображение камина. Оранжевые, золотистые и алые пятна — язычки пламени — плясали свой странный зачарованный танец.

Гарри подошел поближе к камину и обессиленно рухнул на диван, забившись в самый его угол. Он спрятал лицо в ладонях, протирая уставшие, изможденные глаза пальцами. Он был опустошен целиком и полностью, как бутылка, в которой давным-давно закончилось шампанское. Эта пустота не была спасительной, дарящей умиротворение, нет. Она давила, заставляла чувствовать жгучее одиночество. Кто есть он, Гарри? Всего лишь потерянный мальчишка в злом мире.

— Гарри?

Ему поначалу казалось, что гостиная была абсолютно пуста, но нет. В дальнем кресле, на которое падала тень, кто-то зашевелился. Сначала на пол спустились босые ножки, а затем девушка встала во весь рост и вышла на свет. Джинни, заспанная, кутавшаяся в шерстяной плед, с растрепанными рыжими волосами и все еще в школьной форме. Она держала одной рукой учебник по какому-то предмету, а другой — придерживала концы пледа, чтобы тот не спал с ее плеч.

— Что ты тут делаешь, Гарри?

Парень торопливо поднял на девушку взгляд и постарался придать своему лицу как можно более безмятежный вид.

— Джин, ты почему еще не спишь? Уже поздно, — ответил он на вопрос вопросом.

— Я учила параграф по Трансфигурации и, видать, задремала, — бросила она, не сводя с юноши обеспокоенный взгляд. — Откуда ты так поздно пришел? Все хорошо?

Гарри не ответил. Он не мог ничего ответить. К горлу подступил подлый комок, так что пришлось отвести взгляд. Ни к чему Джинни знать про его душевные переживания.

— О, Гарри…

Удивительная женская способность понимать все без слов. Джинни подошла к нему, бросила учебник куда-то на стол, а сама села рядом с Гарри, обхватив того за руку.

— Что случилось? — тихо спросила она, а во взгляде ее читалась такая мягкость, такая забота, что невольно защемило в груди.

— Ничего, — хрипло ответил он, мотнув головой. — Ничего такого. Просто Дамблдор, и Волдеморт, и Сириус…

Продолжить он не смог, да и не нужно было. Джинни обвила его шею руками, укутав в свой плед. Простой жест, но сколько поддержки и сопереживания в нем было. Джинни не говорила ничего. Она просто была рядом, и этого было вполне достаточно для Гарри, зарывшегося лицом в ее волосы, от которых шел какой-то знакомый цветочный аромат. Он трясся от холода внутри, от опустошения, от печали, свалившейся на его плечи. Он не плакал — слез не было. Была только тоска и чувство ужасной неотвратимости. И была Джинни — яркий лучик света в его темноте.

Да, теперь он знает, что написать Ди.

Примечания:

Канонные события изменены, а точка отсчета — смерть Сириуса, описываемая в "Ордене Феникса". Нет Волдеморта (снова), нет вербовки блондинчика Малфоя-младшего, нет "черной руки" Дамблдора и еще длинного ряда других событий. Один темный маг, а сколько от него зависит! Короче говоря, не удивляйтесь. Au же.