Принцесса Подземного царства (джен)

Пакир никогда не оставлял своим подчинённым, подданным, пленникам выбора.

Ланга подумала об этом через три дня. Ведь у неё, когда она соглашалась на эту «вечную молодость», выбора не было. Если бы был... Она бы никогда не согласилась, тем более если бы знала, что её ждёт.

Все эти три дня были временем сплошных пыток. Её изнутри то жгли огнём, то буквально замораживали. Она ничего не видела, не слышала, ей казалось, что она кричит, хотя на самом деле она не издала ни звука. Казалось, что её выкручивают, выворачивают, как тряпку. Рвут и давят одновременно. Глаза, закрытые, слепило ярким светом, а потом взгляд проваливался в страшную черноту, причём сознания она не теряла – ей хотелось, чтобы не чувствовать эту дикую боль, но она не могла. Когда мучения кончились, Ланга несказанно удивилась, что осталась жива.

Она не сразу смогла подняться, а, поднявшись, – чуть не упала. Шатаясь, поминутно опускаясь на пол, она добрела (на три метра потребовалась целая минута) до умывальника. Из небольшого зеркальца (обзавелась она им всего лишь пару лет назад) на неё глянуло худое, измождённое лицо с огромными глазищами (и синяками под ними), а приглядевшись, девушка заметила ещё кое-что: её волосы стали светлее, превратившись из пепельно-русых в какие-то сероватые, почти серебристые, и свет пещеры тут ни при чём. Интересно, что это? Побочный эффект «яда», или просто её организм «сошёл с ума» от переизбытка напряжения и волнений и решил поседеть раньше времени?

На то, чтобы одеться, ей потребовался час вместо обычных пяти минут. Руки не слушались, ноги не двигались. Голова не желала подниматься. Наконец, кое-как заплетя волосы (получились какие-то веники вместо тугих аккуратных кос), она почувствовала, что окончательно выбилась из сил. И тут в дверь постучали.

Огромным усилием воли девушка заставила себя подняться и открыть.

— Что? – прикрыв глаза, спросила она у слуги, стараясь держаться более-менее прямо, чтобы не бросалось в глаза её полумертвое состояние.

— Властелин зовёт вас в тронный зал.

О небо... Её что, решили добить? Она же сейчас идти не может.

— Приду, – резко ответила она, захлопнула дверь и опустилась тут же, на пол. Вот плата за вечную жизнь и молодость. Сколько же она будет страдать? А интересно, если бы она обратилась к Стелле – ну вдруг такое оказалось бы возможным? – было бы то же самое? Или светлая магия всё-таки щадит своих «пациентов»?

Потом Ланга подумала, что «если бы» всё равно уже не имеет значения – во-первых. А, во-вторых – надо идти, потому что если Пакир не дождётся её в кратчайший срок (и ведь как знал, что она только-только поднялась...), он явится сюда, и ей будет обеспечена весьма познавательная лекция на тему «не раскисать».

Лучше не дожидаться Пакира и сделать всё самостоятельно. Скомандовав себе «не раскисать», Ланга встала на ноги и попыталась выпрямиться. Вернулась к умывальному столику и глотнула воды прямо из-под рукомойника. Уже лучше. Теперь можно и идти.

* * *

Если Ланга и думала, что её жизнь изменится к лучшему, то очень скоро она поняла, что ошиблась.

У неё почти не осталось свободного времени. Даже когда Пакир ничего не делал, он скучным тоном допрашивал её: что она знает, что она думает по тому или иному поводу... Но самым противным было не это.

Если раньше девушка присутствовала при допросах (и с пытками!) и казнях только в качестве собственного наказания, то теперь это превратилось в отвратительную обязанность. Она должна была холодно и равнодушно отдавать смертные приговоры. И смотреть на их исполнение, не дрогнув в лице. Закрывать глаза ей запрещалось. То ли Пакир пытался таким образом воспитать в ней равнодушие, то ли он просто не понимал, почему это она такая «нежная барышня» («Ты нежная барышня или ты воин Тьмы?» – сурово как-то спросил он у неё). Вряд ли он был так наивен, что думал, будто она сама постепенно к этому привыкнет. Но привычку можно было воспитать и другим путём…

Он был не глуп.

Ланга, заняв новое положение, испытала ещё больше затаённой ненависти всех дворцовых обитателей. В лицо ей больше никто не говорил гадостей. Но она слышала шепоток по углам, сплетни передавались якобы с опаской, а на самом деле – нарочно, чтобы она слышала. Однажды эти перешёптывания за её спиной вконец вывели её из себя. Она развернулась и подошла прямо к сплетникам. Те тотчас замолкли.

— Значит, так, – спокойно сказала она. – Ещё раз вякнете хоть ползвука – через пять минут пожалеете о том, что умели разговаривать. Ясно?

Сплетники нахально уставились на неё, как будто не понимая, с чего это на них накинулись. Они, мол, тихонько шли, никого не трогали... Объяснить таким недоличностям ситуацию можно было только кулаком. Но Ланга пока что не стала связываться. Бросив через плечо «Я предупредила», она ушла, но назавтра пожалела об этом, потому что те двое нажаловались своему начальству, и к Ланге пришёл разбираться уже кто-то из дворцовой стражи рангом повыше и к тому же изрядный нахал. Он уже не первый раз проявлял эту черту своего характера, но пока что ему всё сходило с рук.

Разборка была не слишком долгой. Каббар со словами «Ты чё пристаёшь к нашим, а?» неожиданно подошёл к Ланге, поигрывая кинжальчиком. Девушка с интересом прикинула, что бы тут можно такое сделать, и молча выбила кинжал попавшимся под руку подсвечником (спасибо Рестео – он достаточно трезво мог оценить ситуации во дворце, чтобы иметь представление, во что Ланга может вляпаться, и научил ее защищаться подручными средствами). Стражнику это не понравилось. Он направился к девушке, сжав кулаки. Та с усмешкой заметила про себя, что в дипломатии он явно не искушён, и снисходительно изрекла, вскинув голову:

— Я тебя слушаю.

— Слышь, ты, принцесса. Если ты ещё раз хоть слово скажешь моим ребятам, то... – И он потряс кулаком перед её лицом.

Ланга перехватила его руку и удерживала на протяжении всего своего краткого монолога.

— А если твои ребята – и не твои тоже, мне плевать, – ещё раз хотя бы одно непочтительное слово скажут про меня, то... – И она эффектно завершила реплику, ткнув каббара в нос его же собственным кулаком.

Каббар не ожидал, что хрупкая девушка заговорит с ним на его языке – то есть на языке драки и прямого рукоприкладства. Иначе бы он понял это чуть раньше (ещё когда она начала швыряться подсвечником) и такого издевательства над собой не допустил. От неожиданности он даже отступил, держась за нос, что позволило Ланге насмешливо развести руками, развернуться и уйти. Когда он опомнился, она уже исчезла в тронном зале, куда входить без доклада ему не позволялось.

Поморщившись и ещё раз потерев нос, стражник затопал прочь, попутно размышляя, стоит ли затевать бучу и снова пытаться связываться с этой смешной девчонкой, которая слишком много о себе возомнила, или лучше поостеречься, а то мало ли. Наконец, после долгих размышлений, он склонился ко второму, но всё уже было бесполезно.

И когда через пару месяцев он попался на драке с кражей имущества офицера (красть у «своих» — можно, но вышестоящее начальство такого не терпело), то не сильно удивился, увидев, как Ланга равнодушно пожимает плечами в ответ на вопрос: снизить наказание ради его прошлой верной службы или не стоит. Да и лицо у неё при этом жалостью не пылало. Стражник даже не стал оправдываться, утверждая, что драка была подставная, что его попросту заставили в ней участвовать, чтобы было на кого свалить вину. Помощница Властелина обладала слишком хорошей памятью.

* * *

Нет, Ланга не пользовалась своим положением в личных целях. Просто никогда не пренебрегала удобным случаем. Ни на кого не жаловалась, но знала отлично, что виновные рано или поздно понесут наказание. Не было такого существа среди обитателей дворца (да и всего острова), которое ни разу за свою жизнь не попало бы на суд Властелина. А ей предоставлялась отличная возможность совершить свою маленькую месть, когда её спрашивали: может, у неё есть какое-нибудь своё мнение? может, она хочет возразить? Она прекрасно понимала, что спрашивается это больше в насмешку, в крайнем случае – попросту для проформы (а Властелин, в свою очередь, понимал, что она это понимает), но – всё равно никогда не упускала возможности.

И отлично знала, что Пакир обязательно этим воспользуется. И он пользовался – в своих интересах. Ему не нужна была жалостливая помощница. Таким образом – попросту подставляя её обидчиков, – он добивался своего: раз за разом Ланга участвовала в разбирательствах над провинившимися всё более заинтересованно. И когда между теми, кто её задевал, попадались те, кто её вообще не трогал, её это волновало всё меньше.

Были и другие случаи. Наказания рабов. Ланга поначалу смотрела на это с отвращением. Рабы же в свою очередь за глаза называли её предательницей, и она это знала. Они боялись её больше, чем Пакира, потому что она лучше могла их понять. Она была ближе для них и тем страшнее. Если для Пакира рабы были всего лишь расходным материалом, то для Ланги они ещё оставались людьми, и прекрасно это чувствовали и понимали. Вот только относиться к этим людям она стала всё небрежнее.

Правда, поначалу Ланга редко кого запоминала по имени. В лицо могла запомнить, а имена – нет. В большинстве случаев она делала это сознательно. Если знаешь имя – существо как будто обретает душу для тебя, ты уже не сможешь относиться к нему равнодушно. Поэтому Ланга предпочитала видеть перед собой безликую массу из отдельных крупинок под прозвищами «слуги», «солдаты», «рабы» и прочими – так было легче. Пакиру, однако, это не нравилось, и он требовал от неё, чтобы она знала всех и каждого. Ей ничего не оставалось делать, как выполнять его требования, притворяясь потом, что ей всё равно.

Вот только если бы кто-нибудь заглянул к ней в душу...

Да, наказать, отомстить таким образом Ланга могла, и делала это порой не без удовольствия. Она легко отправляла тех, кто причинил ей неприятности, в темницу или ссылку на далёкий берег. Но даже Пакир вряд ли знал, насколько сильно ей приходилось ломать себя перед тем, как присутствовать при казни, наказании... Да, она смотрела на это равнодушно. Да, она даже научилась отдавать соответствующие приказы (разумеется, от лица Темного Властелина). Да, у неё была внешность каменной царевны, которой чужды всякие человеческие чувства. Она в самом деле порой чувствовала, как каменеет и изнутри.

Но когда над головой раздавался птичий крик...

Когда в зеркале мелькала Корина, приёмная дочь Гингемы и мнимая дочь Весы...

Ланга пыталась вспомнить, как выглядит мама. Нет, она её отлично помнила. По детским воспоминаниям. Но как она выглядит сейчас? Ведь она её видела когда-то в зеркале Пакира. Иногда девушке хотелось её нарисовать, но она себя останавливала. Глупая сентиментальность?.. Нет, не глупая и не сентиментальность, просто... Ну она не знает, что это. Только всё равно рисовать не стоит. Да и рисовать она не умеет. Да и Властелин только посмеётся. А он в последнее время меньше к ней придирается, порой даже, кажется, готов её похвалить...