jeanrenamy

Со вторника по пятницу - аврор,
Что заавадит безо всякого сомненья.
Суббота - просто пятницы повтор,
И поиск истины в вине по воскресеньям.
А в понедельник восемь раз пробьют часы,
И вновь аврор, а не философ перед нами;
Оценит бегло результат своей бузы
И в строй, борясь привычно с бодунами.

Хоть бросить пить - последнее занятье,
Однако ж истина нашлась по трезвяку,
Принадлежала зельевару-остряку...
Хм, отмстить замужеством - изящное проклятье.

Глаза изысканного алого оттенка,
Движенья птичьи и костистые коленки,
Темнее тьмы, но ликом словно день,
Таков шеф новый у Лю Ци - лорд Шэнь.

Оставит пара, вот увидишь, подожди,
Провалы, проигрыш, изгнанье позади.
И покорится им безоговорочно, ты знай,
Планета, Англия и, наконец(!), Китай.

Горды, сильны, прекрасны Шэнь и Лю Ци!
Создастся ими армия, не банда!
И це’лей всех поставленных добьются!
/Коль не убьются о какую панду./

Раз пошёл на дело Антонин с котярой, -
Дело было - поиски себя;
В путь дала наводку бабка из хибары,
Хавку им дала ещё, любя.

Повстречали Лорда, что зовут Кощеем,
Тот заданье деву дал спасти
От печали-грусти, Тоша ахинею
Тут же стал забавную нести...

Чем всё завершилось, я скрывать не стану,
Я не шкаф и даже не музей,

Попаданец наш, Антонин-дурак,
Что не сделает - всё не то, не так.
То представится раньше времени,
То шампунь нужо’н, мол, для темени,
То чудить начнёт: "Дайте-к мне штаны",
То взгляд льнёт к плечам снежной белизны,
То не разбудить полуношника,
То кота возьмёт во помошники...

Тщеславье, похоть - о, пардон, лю-ю-юбовь -
Нажива или бешенство до звона
Толкают человечество на кровь
Всегда. А если рядом будет Зона...

Я помню жизнь, обжил своё посмертие,
Давно вопрос оставил: "Трус я иль не трус?"
Война... Юнец неопытный с усердием
Сражается... Я рядом с ним дерусь.

Могу немного я - координировать:
"Левее!", "Ниже!", "Справа!", "Падай!", "Отходи!"
Он не успел... Мне - лишь шептать-суфлировать:
"Мой мальчик храбрый, ты вперёд иди."

Опеки духоту и дружбы снисхожденье
Терпел, молчал, но я довольно ждал.
В свободы царство, усмирив своё волненье,
Я путь с примерным тщаньем рассчитал.

Тренировался я не зря, всё сделал чётко.
Страдалец. Жертва. Мученик. Сиротка.

Нелепый óрган, глупости сосуд,
Стучишь, кричишь, стыдишь меня напрасно;
Род опозорил сын. Отродье! Шут!
Я ни над ним, ни над тобой не властна.

Но с вами я не прекращу борьбу,
Покуда не раскроет смерть крыла.
На гобелене сына лик прожгу!
Его сожгу! Тебя сожгу! Дотла!

Тут колдовство, и сеттинг не причём,
Оно творцом волшбится, ловкачом.
Интрига шепчет: "Будешь увлечён",
А атмосфера разобьёт параличом.
И ни вздохнуть не сможешь, ни сбежать...
Лишь жадно образы-слова читать-глотать.

Разнообразно действие её,
То лучше снадобья она излечит,
То сделает ценнее бытиё,
То оглушит иль даже покалечит.

Вам правду расскажу я о себе.
Уселись все удобно? Что ж, отлично.
Рассказ о маме и её судьбе
Правдив во всём...

У молодости горячее кровь,
Надежды ярче, тяга к тестам знания.
А те, что старше, уж не рвутся в новь.
То мудрость или разочарование?
Усталость? Или вера актуальна
В то, что вселенная не будет идеальна?
Но эта вера не для молодых,
И будут дети у Big Bangs других.

Ступай сторожко. Тихо, не шали,
Дойдём в Куртиль, там будем короли.
Тсс, тише, ты ж смышлёная, Джали,
У Монфокона стражники, поди.

Минуем поле, вон какие ковыли,
Там саженей с две тыщи по пыли...
Хозяйку, ох, твою не сберегли...
Чу... слышишь? Вроде там... вдали...

Ах, какая же тут полётность!
Не с утратой земли, не с прощанием с ней, а просто с приобретённой возможностью бросить ещё несколько любящих взглядов сверху. Чтобы видеть можно было далеко-далеко и любить сильнее и крепче.
И простая естественность слов, и ирония редкой красоты и добродушия - робко-лукавая, нежная, уютная.

Шкет-нахалёнок мелкий,
Старик с лопатой крепкий
Под похороны кошек заводят разговор.

— Не будет с тебя толку,
Коль будешь балаболкой.
Пошли, вернуться к ужину был с мамкой уговор.

Прощаясь, тучи обнимают самолёт...
Косяк воспоминаньем греет руки...
Автоответ дежурным смайлом подмигнёт...
Смерть жизнь стирает ластиком разлуки.

В городе Оро’неже самоуважаемом
Знаний свет несущая есть неподражаема
АТ(э)(э)Н. С системой отделов, подотдельчиков,
С полным штатом светлых и важных дел радельщиков.

Вот про них, премудрых, здесь ведётся речь.
И про племя «синих», работяг сиречь.
Про секрет-прожекты, совещаний блок,
Про телепортацию и про потолок.

Известно то и уж не первый век:
Скандалят «боги», а страдает человек.
Найдём в фольклоре это, в классике, в модерне...
Так было, есть и будет вечно верно.

Ах, тут слышно журчание струй из пастей фонтанных львов, запах полуденной пыли и гневный жар ревнивой страсти.
Это так наивно лукаво, так нежно и клокочуще пылко, так дивно.
Возможно, я обманываюсь, пусть, но кажется, здесь есть лёгкий аромат работ Фазиля Искандера.

То вдруг постой, то вновь дорога,
То фуа-гра, то толокно.
Себя мы ищем или бога?
А, впрочем, это ведь одно.

По-моему, все сколько-нибудь заметные привязки в работе - к фамилиям персонажей, национальности, месту и времени - весьма условны. Это могло происходить (возможно, иногда с некоторыми незначительными допущениями) в любой стране, в любое время, автору просто удалось лаконично, точно и ёмко написать о людях.