Чаша Хельги Хаффлпафф (гет)

Миновало солнцестояние* (22 декабря), принесшее за собой в Хогвартс несколько приятных и неприятных событий. Во-первых, школу покинул Грегори Гонт — с помпой, в сопровождении всех своих однокашников из Дома Слизерина. Всем своим видом он давал понять, что оскорбленная гордость больше не позволяет ему ни дня находиться в одном месте с человеком, публично унизившим его фамильную честь. Лорд Салазар на прощание крепко пожал ему руку и шепнул на ухо несколько слов. Барон Гонт кивнул с надменным, снисходительным лицом, как бы соглашаясь, что другого выхода не остается, и вышел через огромные дубовые двери, напоследок эффектно взметнув полами мантии. Его уход все, кроме наставника и нескольких товарищей, восприняли с облегчением. В последние недели он стал совершенно невыносим, возможно, отчасти потому, что у него стали пробиваться усы, и он почувствовал себя взрослым и всемогущим. Это проявлялось в открытой дерзости всем, за исключением лорда Салазара, неприкрытой грубости и демонстрации пренебрежения ко всем занятиям других преподавателей. На Белуса Бардена он отказывался даже смотреть — тот не заслуживал и случайного взгляда. Примерно так же вел себя и его Мастер. Порой Хельга чувствовала на себе испепеляющие, ядовитые взгляды Слизерина, внутренне вздрагивала при мысли, что он обо всем знает, но каждый раз брала себя в руки, несмотря на учащенно бьющееся сердце. Он все еще отказывался говорить с Хельгой и Годриком, посылал первой насмешливые поклоны, а второму — презрительные гримасы. Поначалу она даже боялась, что Слизерин применит к Белусу какое-нибудь колдовство, это было вполне закономерным итогом их отношений, но опасения не оправдались — во всяком случае, пока. То ли Салазар еще хранил в своей душе уважение и симпатию к Хельге, не рискуя расправляться с тем, кто ей дорог, то ли просто считал связываться с вставшим ему поперек горла юнцом недостойным себя. Все свое время он теперь проводил в компании учеников, изредка наведывался в башню Дома Рейвенкло, и почти исчез из поля зрения Хельги. Ее огорчал этот разлад в их отношениях, но много думать об этом ей было некогда. В дневные часы она отдавала всю себя «барсучкам», особенно тем из них, кто вскоре должен был вылететь из-под ее крыла, а вечера ее занимал Белус. Он выглядел счастливым — несмотря на откровенно накалившуюся в замке атмосферу. Дом Слизерин в полном составе игнорировал его присутствие в Хогвартсе, рейвенкловцы не считали нужным включать его уроки в свое расписание, но, по крайней мере, вели себя пристойно, чего нельзя было сказать о подопечных лорда Салазара. Даже вражда с гриффиндорцами отошла для них на второй план: теперь их мишенями стали «барсучки» — всегда горой стоявшие за своего Мастера и опального Белуса. Вступать в открытую конфронтацию слизеринцы не решались — чувствовали, что лорд Салазар все же не поддержит их в противостоянии с Хельгой, как поддерживал в войне с Гриффиндором — но язвы и насмешки от них летели со всех сторон. «Барсучки» нервничали, становились рассеянными и раздражительными. Миролюбивость, воспитанная в них Хельгой, не позволяла отвечать на нападки атакой. Впрочем, у всего есть свои пределы: в один скучный зимний день тринадцатилетний «барсучок» срывающимся от злости голосом вызвал на дуэль особенно развязного слизеринца, сочинившего о леди Хельге похабную песенку. Песенка распевалась тайно, чтобы не коснуться ушей лорда Салазара и тем более самой Хельги, но коридоры вскоре знали ее наизусть. Слизеринец вызов принял. Оба выхватили палочки, условились начать бой после того, как каждый преодолеет двадцать шагов, но слизеринец выпалил заклинание раньше. Битва закончилась катастрофой: он чем-то засветил «барсучку» в глаза, и тот ослеп. На крики сбежались преподаватели и ученики, слизеринец попытался ретироваться, но был пойман за шиворот Хельгой. Сперва она пришла в ужас при виде стонущего на полу мальчишки, но спустя несколько минут узнала заклятие и поспешила произнести необходимые антиформулы. Зрение вернулось, но по сей день мальчик не мог долго писать и читать, не выносил яркого света. Через месяц все должно было прийти в норму, однако Хельга не могла забыть той самой страшной первой минуты, когда ее «барсучок» корчился и кричал на полу, закрывая лицо руками. Лорд Салазар, не терпевший распущенности, пришел в бешенство от такого поступка своего ученика и безжалостно высек его на глазах всех своих учащихся. Когда же пострадавший назвал причину дуэли, Слизерин поставил вопрос об изгнании рифмоплета из Хогвартса.

— Я не намерен терпеть разнузданность от кого бы то ни было из вас, — холодно объявил он своему Дому тем же вечером. — Если вы способны позволить себе подобную низость, вам не место среди тех, кого я обучаю.

С того дня слизеринцы присмирели и вели себя ниже травы, тише воды. Что касается «барсучков», то своего отважного товарища они чествовали как героя. И не только они: сам лорд Годрик, узнав об этой истории, покровительственно похлопал его по плечу, заявив, что такого достойного мужчину уважает безмерно. Мальчишка весь светился от гордости, а Хельга, тронутая любовью «своего рыцаря», как она ласково называла его, с удовольствием отметила, что больше всего внимания и сочувствия он получил от девочки, к которой очень давно был неравнодушен. Это немного сгладило неприятный осадок происшествия.

Но все эти бедствия отходили на второй план после главного события месяца. Оно заключалось в том, что Ровена окрепла настолько, что вернулась к занятиям — не в полной мере, конечно, но несколько уроков в день, преимущественно для старших, которым предстояло вскоре покинуть Хогвартс, были ей вполне по силам. Она успела освоиться с гриффиндоровой тростью, и, хотя левая нога все еще слушалась плохо, передвигалась без особых трудностей, к огромной радости Хельги и Годрика. Ученики Ровены отнеслись к ее возвращению воодушевленно: они встретили своего Мастера на ее первом после болезни уроке восторженной овацией, после которой впервые за годы увидели баронессу смущенной и застенчивой.

— У меня даже дух захватило, — призналась она потом Хельге, блестя глазами и улыбаясь немного обалдело. — Никогда не чувствовала… такого подъема.

Хельга мысленно хвалила «умников» (как она не без насмешки называла про себя подопечных леди Рейвенкло) за устроенный наставнице прием: сейчас ей как никогда требовалась всесторонняя поддержка.

Однако поправке Ровены были рады не только старшие. Как-то вечером, когда Хельга (уже скорее по привычке) поднялась в башню Рейвенкло, она увидела у покоев Ровены крошечную девочку со смешно (явно собственноручно и без магии) закрученными в «барашки» светлыми волосами и высоким крутым лбом, в чудно скроенной атласной мантии нежно-лилового цвета. При взгляде на нее Хельге на миг почудилось, будто она перенеслась в прошлое, когда Елена, такая же светленькая, носилась весь день по замку и то и дело звонко смеялась над новой проделкой. Дети растут слишком быстро, вздохнула Хельга и приветливо улыбнулась девочке.

— Добрый вечер, — ласково сказала она, подходя ближе.

Девочка с «барашками» порозовела и застенчиво опустила глаза.

— Добрый вечер, госпожа Хаффлпафф.

— Ты, верно, учишься у леди Рейвенкло и решила ее навестить?

— Да, миледи.

— Как тебя зовут, дитя?

Девочка покраснела еще сильнее, но реверанс, как того требовали приличия, выполнила безупречно.

— Леди Имоджин Фоксбрайд, графиня Корнуольская.

— О! Стало быть, я веду себя совсем неподобающе перед такой знатной дамой, — Хельга тоже изобразила реверанс, правда, немного шутливо. В Хогвартсе училось немало отпрысков древних аристократических фамилий, и поначалу Хельга, всю жизнь откликавшаяся на свое имя без всяких титулов, чувствовала себя немного скованно в окружении «голубой крови», привыкшей к почестям и преклонению с пеленок. Но по прошествии времени она убедилась, что они мало чем отличаются от учеников-простолюдинов, не считая изысканных манер и сдержанности; среди них были способные и не очень, трудолюбивые и ленивые, заносчивые и дружелюбные, но никто из них не смотрел свысока на наставников, считая непочтительность к ним недопустимой. Исключение составляли только Гонты.

Не успела девочка ответить, как на пороге появилась Ровена.

— Силы благие, Хельга, почему ты стоишь под дверью вместо того, чтобы войти? — удивленно спросила она, запахивая длинную голубую мантию по левому краю. Этот жест стал для нее характерным.

— Я беседовала с твоей посетительницей, — ответила Хельга, не в силах сдержать улыбки. — Тебя ждет этим вечером светский визит.

Ровена перевела взгляд на девочку.

— Добрый вечер, леди Фоксбрайд, — она слегка поклонилась ей, как старой знакомой. — Чем обязана визиту?

— Я хотела справиться о вашем здоровье, миледи, — с великолепной аристократической вежливостью ответила маленькая графиня, причем щеки у нее вспыхнули. — И выразить надежду о нашей скорейшей встрече в стенах аудиторий.

Для Хельги было очень странно слышать эти лощеные безукоризненные фразы из уст такого маленького ребенка; она ожидала скорее лепета и даже объятия, поскольку было видно — по глазам и лицу — что Ровену девочка очень любит. Но леди Рейвенкло, похоже, приняла это как должное.

— Премного благодарна вам, — ответила она, улыбаясь. Взгляд ее заметно смягчился, и Хельге показалось, что в нем промелькнула лукавая искорка. — Думаю, вы не откажетесь зайти?

— Вы окажете мне честь, миледи.

Все трое вошли в светлые, просторные, искусно оформленные покои баронессы, которые, несмотря на изысканность, всегда казались Хельге несколько неуютными. Это был скорее зал официальных приемов, чем место отдыха и досуга. Однако сейчас здесь ярко горел камин, бросая на белые стены весело пляшущие тени, за окном уже сгустились окрашенные закатом сумерки с бледно-желтой полосой над горизонтом, и за счет этого в башне стало гораздо приятнее, чем обычно. Хельга вспомнила вечера, которые еще недавно проводила здесь с бледной, слабой, почти не встающей с постели Ровеной, вспомнила вырезанных из дерева печальных королей, и сердце у нее сжалось. Усилием воли она отогнала эти воспоминания, сказав, что этот вечер будет совсем другим. К тому же с такой высокопоставленной гостьей, мысленно добавила она, чем заставила себя снова улыбнуться.

Ровена предложила леди Фоксбрайд кресло у камина, сама опустилась в соседнее. Хельга, по требованию хозяйки, без лишних слов могла позволить себе выбрать абсолютно любое место, какое ей только понравится.

— Весьма рада вашему визиту, — повторила Ровена, отставляя в сторону трость и сцепляя руки в замок. — Как вы относитесь к тому, что я попотчую вас ягодной наливкой? Она не хмельная, разумеется.

— Буду лишь благодарна, — тихо ответила леди Фоксбрайд. Она была такой маленькой, что, сидя в кресле, не доставала ногами до пола, но, невзирая на это, держалась с видом и достоинством взрослой женщины.

Ровена достала из внутреннего кармана волшебную палочку, легко повела ею в воздухе, и над небольшим столиком из светлого дерева появились три бокала и пузатая бутылка с темно-бордовым содержимым.

— Цвет позволяет нам представить, что мы пьем вино, — усмехнувшись, баронесса еще раз взмахнула палочкой, и бутылка принялась разливать наливку по бокалам. — Конечно, вы, леди Фоксбрайд, произведя палочкой известные манипуляции, могли бы изменить напиток в своем бокале, но, осмелюсь доложить, я пристально слежу за вами.

Девочка вспыхнула, а леди Рейвенкло послала ей дружескую улыбку. И все-таки у Хельги вызывало небольшое напряжение то, что Ровена обращается с ребенком, как с равной ровесницей. Будь ее воля, она бы уже давно усадила эту девочку с ее неумело, но очень старательно накрученными «барашками» к себе на колени, и принялась бы расхваливать за попытки сделать такую красивую прическу.

— Ты любишь учиться, дорогая? — обратилась она к Имоджин, намеренно пропуская титул и высокопарное «вы».

Маленькая графиня отставила бокал и вскинула на нее глаза.

— Люблю, — еще тише, чем прежде, сказала она. Видимо, присутствие рядом сразу двух наставниц все-таки смущало ее, несмотря на отличную аристократическую выдержку. — Мне нравится нумерология, а еще история, и руны. Но больше всего я люблю заклинания.

— Леди Фоксбрайд весьма и весьма способная молодая колдунья, — сказала Ровена, и в ее голосе слышалась гордость. — Я немного знала ее мать, и могу с уверенностью сказать, что она очень гордилась бы своей дочерью.

Что значит — гордилась БЫ, тут же отметила про себя Хельга. Она умерла? И эта малютка теперь наполовину сирота? Желание взять ее на колени стало еще сильнее.

— Впрочем, как гордится сейчас вами ваш отец, — поспешно добавила Ровена, видимо, ощутив неловкость от того, что задела эту тему. — Вы ведь недавно писали ему, правда?

— Он редко отвечает на мои письма, — леди Фоксбрайд тихонько вздохнула.

— Когда ты писала ему в последний раз? — спросила Хельга.

— Неделю назад.

— И он не ответил?

— В последний раз я получала от него письмо в октябре.

Личико девочки стало печальным. Ровена растерянно взглянула на Хельгу, будто спрашивая, как лучше себя повести.

— Твой папа умеет колдовать, дорогая? — тихо продолжила Хельга, подвигаясь ближе к девочке.

— Нет, — та покачала головой, ее «барашки» смешно затрепыхались. — Мама умела, и еще я. Я думала, он расстроится, когда узнает, что я уеду надолго в школу, а он не расстроился и сказал, что так тому и быть. Ему вообще лучше без меня.

Горечь в ее голосе прозвучала совсем не по-детски. Хельга не удержалась и погладила ее по голове.

— У вас сейчас все в порядке, леди Фоксбрайд? — спросила Ровена, глядя на девочку растерянно, сконфужено и тревожно одновременно.

— Да, — она подняла глаза на Мастера и вдруг быстро, совсем не по-графски вытерла нос рукавом мантии. — Я просто соскучилась по вас, леди Рейвенкло.

Удивление на лице Ровены выглядело почти комичным, и Хельга бы непременно прыснула, не будь беседа такой грустной и серьезной. Целую минуту баронесса в молчании смотрела на леди Фоксбрайд, потом подалась вперед, словно хотела обнять девочку, но, овладев собой, вернулась в кресло и оперлась щекой и виском на ладонь.

— Что ж, — негромко произнесла она. — В таком случае я сама напишу ему, и, если он не ответит, приму соответствующие меры. Отцы… не имеют права забывать о своих чадах, особенно если остались их единственными попечителями. У меня есть еще кое-что для вас, леди Фоксбрайд. Думаю, вам это понравится.

Ровена взмахнула палочкой, и в комнату вплыла небольшая деревянная дощечка, вызвавшая у Хельги узнавание. Она ожидала увидеть так впечатливших ее королей, но, по всей видимости, это была другая дощечка и другая картина. Дощечка аккуратно легла на колени леди Фоксбрайд, и при первом же взгляде на нее у девочки вырвался вздох восхищения. Хельга тоже взглянула. Это были две играющие друг с другом охотничьи собаки, вырезанные с тем же искусством, что и короли, и такие же живые: они дышали, скалили зубы и едва заметно виляли хвостами. Зрелище было изумительным. Леди Фоксбрайд долго не могла отвести от дощечки глаз, а когда все же подняла их, в них читалась искрящаяся детская радость.

— Это мне? — так же по-детски спросила она, и Хельга впервые за весь вечер увидела, как на ее лице загорается улыбка. Сейчас она ничем не отличалась от тысяч других маленьких девочек, получивших красивый подарок.

— Если вы не откажетесь принять мой скромный дар, — улыбнулась Ровена. Хельга адресовала ей одобрительный взгляд. Подарки действуют на детей чудесно, особенно в моменты грусти и меланхолии.

Леди Фоксбрайд смотрела на наставницу с благодарностью и обожанием.

— Какая волшебная у тебя картина теперь, — Хельга склонилась над дощечкой, любуясь. — Красивая, как и ты сама. А ты заметила, Ровена? — обратилась она к баронессе, заговорщически улыбаясь. — Заметила, какая красивая прическа у леди Имоджин этим вечером? Я прямо непременно завью себе такие «барашки» завтра утром.

Леди Имоджин вспыхнула, но на этот раз — от удовольствия, что ее старания заметили. Один «барашек» уже порядком раскрутился, и прическа выглядела неряшливо, но девочке это знать вовсе не обязательно.

— Настоящая леди, — серьезно кивнула Ровена. — Я всегда высоко ценила ваш вкус, леди Имоджин.

— Прекрасно подходит к твоей мантии, — Хельга поправила ей воротничок. — Будто ты, право, собралась на прием к королю, дорогая. Совсем взрослая леди! Но кое-чего тебе не хватает, — она подмигнула Ровене.

— Чего же? — нетерпеливо осведомилась маленькая графиня. Хельга подавила смешок: ну как же эта юная леди могла что-то упустить?

— Взрослые волшебницы носят шляпы, — пояснила Хельга. — У меня таких несколько штук, а у леди Рейвенкло еще больше. Вот такие, видишь? — она указала на черную остроконечную шляпу Ровены на каминной полке.

— Думается, вы уже достаточно взрослая серьезная дама, — Ровена снова взялась за палочку. — Чтобы позволить себе такой атрибут. Правда?

— Правда!

— Ну вот, — шляпа приплыла в руки к хозяйке, и та протянула ее Хельге.

— Почему бы вам не примерить ее, леди Имоджин? — Хельга подсела к девочке и опустила шляпу на ее светловолосую голову. Шляпа немедленно закрыла ей не только лоб и глаза, но даже нос и губы.

— Что скажете, леди Рейвенкло? — серьезно спросила Хельга.

— Скажу, что она вам потрясающе идет, — эти слова Ровена выговорила сквозь смех, и вместе с ней рассмеялась и леди Имоджин. Это был радостный, чистый и беззаботный смех ребенка, согревший Хельге сердце. Отчего-то она была уверена, что леди Имоджин смеется очень редко.

— Вот теперь придраться не к чему, — провозгласила Хельга и, не удержавшись, прижала девочку к себе.

Хельга давно не проводила такого уютного вечера. Она видела, что леди Имоджин очень хорошо с ними, особенно — рядом с Ровеной; она благоговейно и с детской радостью смотрела на ее утонченное лицо, нежно-голубую мантию, на черные косы и даже на ее трость. Они сидели втроем, пока не прозвонил звонок, возвещая о том, что настало время ложиться спать. Девочка с большой неохотой слезла со своего кресла. Ровена и Хельга проводили ее до порога, дальше идти было недалеко — спальни учеников Дома Рейвенкло располагались под апартаментами Мастера.

— До свидания, — снова покраснев, леди Имоджин присела в реверансе перед обеими наставницами.

— Скоро увидимся, — секунду поколебавшись, Ровена погладила ее по голове на прощание. Прижимая к груди дощечку с собаками, леди Имоджин со счастливой улыбкой сбежала вниз по лестнице.

— Славная девчушка, — произнесла Ровена, улыбаясь с необычайной для нее нежностью.

— Ее мать умерла? — спросила Хельга.

— Да. Чума, — лаконично ответила леди Рейвенкло. — Отец, судя по всему, просто рад сбыть ее с рук хоть куда-нибудь. К тому же с волшебными данными. Бедное дитя.

— Прояви к ней тепло, — Хельга скользнула взглядом по лестнице, ведущей в спальни рейвенкловцев. — Она тянется к тебе. Уверена, что она полдня крутилась под дверью, чтобы повидаться с тобой. Не знаю, чем ты можешь подкупить, но это дитя любит тебя безмерно.

— Кто я для нее? — смутилась Ровена. — Всего лишь строгий, занудный учитель.

— Человек, отчасти заменяющий мать, — вздохнула Хельга. — И не притворяйся, Ровена: у тебя доброе сердце. Хоть его порой и не разглядишь за высокоумными сентенциями.

— Благодарю, — леди Рейвенкло усмехнулась.

Хельга шутливо толкнула ее кулаком в плечо.

— Знаешь, кого она мне напомнила?

— Кого?

— Елену. Я как увидела ее впервые, сразу вспомнила, как Елена проказничала в замке, пока была маленькая. Волосы точь-в-точь такие же, да?

На лицо баронессы, до этого безмятежное, набежала туча.

— Да… возможно, — она опустила глаза. — Возможно, ты права. Хотя леди Имоджин куда старательнее и прилежней.

— Нам скоро ожидать Рейвенкло-младшую, верно? — Хельга приобняла ее за плечи. — Она ведь скоро должна прибыть?

— Обещала быть скоро, — ответила Ровена, смотря в сторону. — Хотя никогда не знаешь, что у этой девчонки на уме. Обещать — обещала, а дальше…

— Ох, не терпится уже на нее взглянуть, — Хельга улыбнулась. — Я не видела ее сто лет! Наверное, она стала еще красивее, а может, даже прибудет с женихом! Ты обрадуешься?

— Может быть, — леди Рейвенкло повела плечом. — Может быть, это действительно принесет мне покой, если она вернется сюда с женихом. Главное, чтобы он оказался достойным. Ладно, поживем-увидим… Спокойной ночи, Хельга, я думаю, мне стоит прилечь — она улыбнулась краешком губ. — К сожалению, уроки отнимают у меня много сил.

— Спокойной ночи, дорогая.

Они распрощались, и Хельга вернулась к себе с ощущением полной гармонии и счастья. Этот короткий разговор о Елене ей чуть позже предстояло вспомнить в мельчайших деталях.