Чаша Хельги Хаффлпафф (гет)

Прошло на удивление немного времени, и Хогвартс продолжил жить своей жизнью. По-прежнему Мастера вели занятия, по-прежнему ученики или постигали магическую премудрость, или отлынивали от нее. День сменялся днем, неделя неделей, не принося ничего плохого и ничего хорошего. Во всяком случае, так казалось Хельге. Впрочем, многого она просто не хотела замечать.

Джильбертус Гонт взялся за дело споро: как новый глава Дома Слизерин, теперь он устанавливал в нем свои правила и законы, за нарушение которых полагалось физическое наказание — в этом он остался верен принципам лорда Салазара. Ученики, еще смотревшие на нового наставника с недоверием, впали в уныние. Строгость Мастера была им хорошо известна и привычна, однако когда столь жесткий регламент вводит чужой человек, который толком еще не обозначил себя, это наводит на довольно мрачные мысли. Джильбертус проявил неожиданно крутой нрав: за его миловидной внешностью скрывался деспотичный и бескомпромиссный человек, не терпевший, когда ему перечили. Это стало понятно в первые дни его руководства — за этот короткий срок более десятка его подопечных получили розги за провинности, которые мало кому могли показаться значительными. Джильбертус проводил экзекуции самолично — никогда не снимая при этом перчаток. Он был молод, крепок, и удары наносил с соответствующей силой. Леди Хельга, волей случая присутствовавшая один раз при этом, была поражена. От Джильбертуса она ожидала чего угодно, но только не того, что он окажется столь жестоким. Лорд Салазар тоже наказывал розгами, однако при нем это были достаточно редкие эпизоды, вызванные очень серьезными проступками. Новый же глава Дома наказывал почти ежедневно. Младшие трепетали, старшие возненавидели его так сильно, как на это могут быть способны только юные. Отпрыски знатных родов, они считали крайне унизительным для себя порку розгами, да к тому же от рук какого-то напомаженного хлыща. Своего отношения они не скрывали, как не скрывали и своего презрения, однако на открытое противостояние пока никто не решался. Для подопечных Дома Слизерин наступили черные дни, и, учитывая, как надменно они всегда относились к другим обитателям Хогвартса, никто не выказывал относительно их никакого сочувствия. Ждать защиты им также было неоткуда. Лорд Годрик заявлял во всеуслышание, что наконец-то в слизериновском гнезде воцарились порядки, полностью достойные его. Хельгу его слова задевали за живое — все-таки Дом Слизерин был такой же частью их общего детища, как и все остальные — но вслух ничего не говорила. Она дала себе зарок не ввязываться в стычки, чтобы не подливать лишнего масла в огонь, который и без того грозил перерасти в настоящий пожар. Ее заботы — «барсучки», Хельга-младшая и Белус, а остальное пусть идет своим чередом. Смириться с этим для Хельги было больно, но ничего другого не оставалось. Она понимала, что в случае протеста не найдет поддержки: Ровена совсем погрузилась в себя, а Годрик был только рад тому, что происходило у слизеринцев. С Мастерами Джильбертус был обходителен и безукоризненно любезен, особенно с леди Рейвенкло, но Хельга знала, что этой любезности не стоит доверять ни на мгновение. Когда Джильбертус обворожительно улыбался ей по утрам в Большом зале, она видела не улыбку, а оскал; красивое лицо старшего Гонта тоже утратило свою магическую силу, поскольку за ним не было ни сердца, ни души, ни просто человеческих чувств. Хельга думала, глядя на него, что он как аконит — прекрасный и смертельно опасный. Она вспоминала, что он муж Саласии, и ее всю переполняло сострадание к ней. Хельга боялась даже представить, каким себя проявляет такой как Джильбертус в домашней обстановке, когда на него не направлены глаза тех, кого он стремится обаять.

Одновременно с Джильбертусом к своим обязанностям приступила и Девона Риверстрим. Ровена без воодушевления даровала ей разрешение быть наставником, рассудив, что никого лучше они в ближайшее время все равно не найдут. На Девону она по-прежнему взирала с плохо скрываемым скепсисом, несмотря на то, что та облачилась в приличествующее ее новому положению платье, которое прятало татуировку и шрамы. Однако и в нем Девона была какой-то резкой, пружинистой, беспокойной, в любой момент готовой к опасности и сражению. В возложенной на нее работе проявила она себя выше всяких похвал: астрономия у нее шла превосходно — чего, в общем-то, и следовало ожидать от подопечной Ровены. Даже некоторые гриффиндорцы стали подниматься в Астрономическую башню, хотя причиной этому была вовсе не жажда научных познаний. Стройная, поджарая фигура, открытое лицо, уверенный, с легкой хрипотцой голос новой преподавательницы влекли на ее занятия все новые и новые пары блестящих мальчишеских глаз. Они, конечно, пытались изображать интерес к перемещению звезд на небе, но все, на что их хватало — старательно зарисовать звездную карту, чтобы получить от наставницы скупую похвалу и, если повезет, улыбку. Девона относилась к этому спокойно. Ни о какой фамильярности на ее занятиях не могло быть и речи, однако даже в таком случае ее выдержка и железная воля быстро навели бы идеальную дисциплину. Развязные слизеринцы, любившие скабрезности и непристойные шутки, и те не смели пикнуть в ее присутствии. Хельга оказалась права: Девона справилась с установлением порядка блестяще. И поэтому все, что оставалось парням — глазеть и тихо слушать о странствованиях Венеры по небосводу.

Когда ученики привыкли к армейской манере Девоны вести занятия, многие полюбили ее — за исключительную честность и умение ответить на любой вопрос. Даже Ровене пришлось с неохотой признать, что она, кажется, сделала правильный выбор, позволив Девоне остаться в Хогвартсе. Хельга от души радовалась ее успехам и надеялась, что она останется в замке как можно дольше. Слишком много случилось в нем неприятностей за последнее время, и появление хорошего преподавателя хотя бы немного разбавляет мрачный фон. Они с Девоной стали подолгу беседовать. Хельга заметила, что она избегает разговоров о своем прошлом, о войне с норманнами, о доме, который она потеряла из-за них. Из нескольких скупых фраз Хельга узнала, что был у нее когда-то муж, который пропал на болотах, убегая из горящей деревни, что в этой же деревне сгорела почти вся ее родня, и с того дня Девона нигде подолгу не задерживалась. Хельга надеялась, что в Хогвартсе ей удастся обрести новый дом и хотя бы отчасти забыть то, что ей довелось пережить на войне.

С помощью Хельги Белус продвинулся в нумерологии поразительно для человека его уровня. Он делал все новые и новые успехи, и в один день Хельга поняла, что очень скоро он превзойдет ее саму. Это наполнило ее сердце невыразимой радостью: теперь Белус нашел область, в которой мог проявить свои таланты в полной мере. Она с трудом узнавала его: он был так поглощен нумерологией, что забыл абсолютно обо всем. Хельга подумала, что такими темпами не за горами тот день, когда он может начать делиться своими знаниями с другими. Идея показалась ей отличной; нужно было только улучить момент, чтобы обсудить ее с Ровеной и Годриком. Убедить их, конечно, будет не так просто, но если Белус покажет себя на высоте, они наверняка согласятся ввести в Хогвартсе новую учебную дисциплину.

Эта мысль захватила Хельгу. Несколько дней она обдумывала ее со всех сторон, находя слабые места и подводные камни. Наконец, ей показалось, что настало время вынести ее на обсуждение. Во время завтрака в Большом зале она попробовала осторожно завести разговор, когда всеобщее внимание вдруг привлек шум за слизеринским столом.

Джильбертус Гонт вытащил из-за стола щуплого на вид мальчишку не старше десяти лет. Нависая над ним, как башня, он залепил очередному нарушителю пощечину — такую, что паренек завалился назад и едва не упал. Даже с такого расстояния Хельга могла видеть злые слезы, градом хлынувшие у него из глаз, и то, как он сжал кулаки, будто хотел ударить в ответ. Джильбертус что-то выговаривал ему, затем замахнулся, чтобы наградить пощечиной снова, но кто-то сзади перехватил его руку. Старший Гонт в изумлении обернулся, и его красивое лицо перекосило от гнева.

— Если вы снова ударите его, милорд, я этого так не оставлю, — невозмутимо произнесла Девона Риверстрим, по-прежнему держа руку Джильбертуса. Мальчишка, прижимая ладонь к щеке, переводил с нее на наставника дикий взгляд. Прочие слизеринцы не отрываясь наблюдали за сценой. На их лицах было написано нетерпеливое ожидание и предвкушение.

Джильбертус выпрямился и не без труда вырвал руку. Лицо его покраснело, хотя гримаса ярости уже сменилась холодным недоумением. В темных глазах вспыхнул опасный огонек.

— Позвольте напомнить вам, миледи, — отчеканил он, вложив в слово «миледи» столько скепсиса и презрения, сколько было возможно. — Что никто не вправе вмешиваться в… процесс общения наставника со своими подопечными. Особенно это касается представителей других Домов.

— В свою очередь, я хочу напомнить вам, что наказания позволены лишь в случае проступка, — ответила Девона, скрещивая руки на груди. — Я наблюдала за вашим столом. Этот ученик ничем не нарушил регламента.

Ученики прочих Домов тоже следили за ними с нескрываемым любопытством. Хельга встала, готовая вмешаться в происходящее, но пока в этом не было необходимости.

— Боюсь, вы забыли о том, что у Дома Слизерин свой регламент, — Джильбертус усмехнулся без тени юмора. — И я, как его глава, имею полное право требовать соблюдения правил от каждого ученика.

— Чем же заслужил наказание он?

— Дерзостью своему главному наставнику.

— Вы считаете за дерзость недостаточно почтительный взгляд в свою сторону, милорд?

За слизеринским столом начались перешептывания. Джильбертус даже не взглянул в его сторону. Он смотрел только на Девону, которая, не меняясь в лице, также не сводила с него глаз. Он так взбесился, что зрачки у него почти исчезли.

— Не пойму, чего вы хотите добиться, миледи, — процедил Джильбертус. — Чтобы я применил силу к вам?

Девона без колебаний выхватила волшебную палочку. У Хельги по спине пробежал холодок плохого предчувствия.

— Вы не примените ее ни ко мне, ни к этому мальчику, — сказала она. — Я это обещаю.

По лицу Джильбертуса пробежала гримаса — мимолетная, но настолько лютая, что от нее кровь застыла бы в жилах у кого угодно. Но только не у Девоны Риверстрим.

— Я наслышан о том, что вы воображаете о себе, — в голосе Гонта было столько скрытой угрозы, что ее хватило бы и на троих. — Но хочу напомнить, что здесь вам не казарма, и ваши прошлые… приключения не делают вас кем-то, кому не писаны общие правила.

— Да, это так, — согласилась Девона. — И то же я могу сказать вам. Вы, вполне вероятно, можете наказывать своих учеников за провинности, но бить их просто так у вас нет права.

Рука Джильбертуса нырнула в карман длинной, изящно скроенной мантии, но в этот момент рядом возникла леди Рейвенкло. Девона искоса взглянула на нее и вновь перевела глаза на Гонта.

— Что происходит? — ее голос звучал невыразительно и устало.

Джильбертус на мгновение застыл, затем выпрямился, не вынимая руки из кармана, и приветственно наклонил голову. Сейчас в его лице ничего не говорило о том, что еще минуту назад он был в ярости.

— Мое почтение, баронесса, — сказал он. — У нас всего лишь дружеский разговор с коллегой по поводу правил обращения со своими учениками. Напомните, пожалуйста, этой леди, что каждый глава Дома сам вправе решать, какие устанавливать правила и как наказывать за их нарушение.

Леди Рейвенкло взглянула на Девону.

— Я всего лишь напомнила господину Гонту, что он не может бить никого просто так, — Девона по-прежнему выглядела невозмутимой. — Даже своих учеников. Разве это не так?

Хельга тоже подошла к ним. Она почти физически ощущала исходящую от Гонта угрозу. Ровена воззрилась на него. По ее лицу пробежала тень.

— Я наказал его за нарушение дисциплины.

— Побоями? — леди Рейвенкло подняла бровь. — Полагаю, нарушение было очень серьезным?

Джильбертус не ответил. Он не сводил горящего злостью взгляда с Девоны.

— Должно быть, вы еще не совсем освоились с нашими правилами, милорд, — после паузы сказала Ровена. — Ваш… родственник, будучи главой Дома Слизерин, практиковал физические наказания, но лишь в исключительных случаях. В остальном это считается у нас неприемлемым. Надеюсь, впредь вы не станете допускать такого.

Стол слизеринцев пришел в оживление. Девона, стоя к нему спиной, не повела и ухом.

— Разумеется, — Джильбертус попытался придать голосу былую любезность, но вышло не слишком убедительно. — Разумеется, леди Рейвенкло. Подобное больше не повторится.

Он быстрым шагом вышел из Большого зала, провожаемый торжествующими взглядами слизеринцев. Хельга тоже смотрела ему вслед, и на душе у нее было неспокойно. Такой, как Гонт, едва ли оставит случившееся просто так.

Ровена повернулась к Девоне.

— Идите на занятия, госпожа Риверстрим, — сухо сказала она. — Благодарю за участие. Это все действительно зашло слишком далеко.

Девона сузила глаза, коротко поклонилась ей и проследовала к дубовым дверям.

— Это и вас касается, — обратилась баронесса к слизеринцам и другим ученикам. — Не задерживайтесь.

Все засобирались, не переставая вполголоса обсуждать только что увиденное. Теперь разговоров будет, огорченно подумала Хельга.

— Что ты думаешь об этом, Ровена? — негромко спросила она, жестом велев «барсучкам» последовать за всеми.

Леди Рейвенкло устало оперлась на трость.

— Не спрашивай, — ее пальцы с силой стиснули набалдашник. — Я боюсь, что дальше будет хуже.

— С ним нужно что-то делать, — Хельга заглянула ей в лицо. — Пока еще не поздно.

— А что мы можем сделать, Хельга? — Ровена говорила так, словно не обращалась ни к кому в особенности. — Его выбрал Салазар. Он назначил его главой Дома.

— Даже слизеринцы не выносят его.

— Выбирать им не из чего. Теперь Джильбертус Гонт для них Мастер.

К ним подошел Годрик.

— Наконец-то кто-то поставил хлыща на место! — его голос гудел от ликования. — Хоть я и не выношу змеенышей, но должен признать, что выглядело это наказание отвратительно. Молодец девка!

— Нечему радоваться, Годрик, — ответила Ровена, не глядя на него. — Последствия еще дадут себя знать.

— О чем это ты?

— Гонты подобного не прощают.

Гриффиндор уставился на нее.

— По-твоему, нужно было не вмешиваться? — пробасил он. — Да если это поможет выгнать его отсюда взашей, я повторю это хоть десять раз!

— Пока она в Хогвартсе, никто из них ничего не сделает, — сказала Хельга. — Только не здесь.

— Пусть только попробуют, — заявил Годрик. — Я сам им тогда кое-что сделаю.

— Ладно, довольно, — вяло отозвалась Ровена. — Нам тоже пора в аудитории.

Она тяжело зашагала к выходу, мерно стуча тростью и ни на кого не оглядываясь.

Гриффиндор растерянно смотрел ей вслед.

— Что я не так сказал? — повернулся он к Хельге.

Но та лишь покачала головой.

— Все в порядке, Годрик. Просто… нам всем сейчас очень тяжело.