Чаша Хельги Хаффлпафф (гет)

Прошло время, и вот наконец Хогвартс наполнился своими обитателями. Некоторые были огорчены из-за расставания с отчим домом — это свойственно детям во все времена и эпохи — но большинство все-таки радовалось встрече с товарищами и гостеприимным замком. А еще несколько по прибытии явно перевели дух с облегчением: жить среди маглов становилось все не безопаснее. Соседи, а иногда и родные юных колдунов постоянно были начеку и при малейшем подозрении ставили в известность церковь. Закончиться это могло ужасно, в прошлом нескольким ученикам не удалось спастись от безжалостной кары служителей божьих. К счастью, «барсучки» вернулись в полном составе, целые и невредимые к несказанной радости леди Хельги. В честь воссоединения она устроила в гостиной Дома Хаффлпафф грандиозное пиршество, попотчевав подопечных блюдами собственного приготовления — особенно вышли на славу всевозможные пудинги и пирог с ревенем. За общим столом было так уютно и весело, что "барсучки" вместе с наставницей засиделись до глубокой ночи, без устали делясь летними историями и приключениями. Таких историй хватало у каждого, и леди Хельга смеялась от души над проделками учеников — благо, проделки эти были весьма милы и безобидны. Вечер выдался уморительным и теплым. Но в конце концов Мастер — не без сожаления — велела всем идти спать, чтобы завтра, в первый же день, не нахватать предупреждений и выговоров. Немного поворчав, "барсучки" повиновались и разошлись по постелям сытые, сонные и счастливые. Леди Хельга, пожелав каждому хороших сновидений, решила сделать такие посиделки ежегодной традицией. И даже пригласить на будущий год учеников Ровены, Годрика и Салазара. Места хватит всем, а праздничный пир прекрасно объединит всю школу. Определенно им нужно будет это предложить.

На следующее утро начались занятия. Ученики вернулись под крылышко к своим наставникам, и Белус Барден вместе с другими приступил к работе. Его расписание было пока не слишком плотным — во-первых, астрономические изыскания имеют свой распорядок, а во-вторых, его решили не нагружать в первые недели. В этом чувствовалась рука леди Рейвенкло — сравниться с ней в рациональности не было под силу никому. С первого дня своего возвращения в Хогвартс Белус много времени проводил с леди Хельгой, стараясь пересечься с ней при любой возможности. Та была только рада его компании. Приятно было вместе побродить по воспоминаниям, а еще — помочь советом и делом начинающему учителю. Все-таки Белус — ее ученик, и он должен проявить себя достойно в кругу леди Ровены и лордов.

— Если у тебя возникнут трудности, сразу иди ко мне, — напутствовала она Белуса. — Я приму тебя в любое время, дорогой. От моих «барсучков» подвоха можно не ждать, а вот сорванцы Годрика и Салазара сведут с ума кого угодно. Не стесняйся, с ними даже я порой умываю руки.

— Да, мадам, — он опускал глаза и густо краснел. — Большое спасибо, надеюсь оказаться полезным.

Леди Хельга была им горда. Да, он не один из тех надменных высоколобых юнцов, которых берет под крылышко Ровена (и которые, чего греха таить, в этом старательно подражают наставнице) — даже лорд Слизерин порой поражался их знаниям и сообразительности. Однако хорошее сердце, старательность и скромность — отличный пример для детей, считала леди Хельга, а уж этим Белус был наделен в полной мере.

Спустя некоторое время разговоры с ним стали для леди Хельги едва ли не единственной отдушиной. Атмосфера в замке становилась все более и более нерадостной. Хельга сердцем чувствовала грядущие мрачные перемены и ждала, когда первые молнии и гром обрушатся на Хогвартс.

Молодой преподаватель появился не в лучшее время школы. Споры Гриффиндора и Слизерина о маглорожденных учениках стали по-настоящему жестокими и вплотную приблизились к черте, за которой их дружбе грозил конец. Дело дошло до прямых оскорблений, после чего и отношения между их учениками накалились до предела. И те, и другие не успевали освободиться от наказания и тут же влипали в следующее. Но по-настоящему леди Хельге становилось не по себе от того, что их Мастера и не думали как-то останавливать своих подопечных. Она старалась влиять на них, взывая к разуму, но успеха не добилась: при ней юнцы вели себя тихо и скромно, но, стоило только отвернуться, как происходила новая стычка.

— Годрик, почему ты не сделаешь внушение своим? — вопрошала она у Гриффиндора, уперев руки в боки. — Они как с цепи сорвались! Неужели тебе это нравится?

— Змеи провоцируют их, — неизменно отвечал он, хмурясь и скрещивая руки на исполинской груди. — Я не могу приказать парням молча сносить эти гадости. А ты сразу встала на их сторону, Хельга? Наслушалась нытья их мастера? У меня учатся не слабаки, и мне было бы стыдно, если б они не давали отпор.

Разговоры со Слизерином заканчивались тем же, и Хельга поняла, что, пока лорды не придут к согласию, покоя в Хогвартсе можно не ждать. В конце концов она махнула на них рукой, лишь призвала «барсучков» не лезть в разборки гриффиндорцев со слизеринцами, и те, послушные и миролюбивые, пообещали наставнице оставаться в стороне.

Не вмешивалась и Ровена, хотя ее авторитет и холодная невозмутимость могли привести в чувство по крайней мере слизеринцев. Но у баронессы, похоже, сдали нервы: во всяком случае, других объяснений Хельга не находила. Всегда сдержанная и безукоризненно владеющая собой леди Рейвенкло изменилась. Нет, она не пропускала ни одного занятия, добросовестно читала лекции и даже изобрела пару новых заклинаний — ее Экспекто Патронум, которому она научила остальных основателей, произвел на Хельгу неизгладимое впечатление — но весь ее облик утратил былую уверенность. Она стала позволять себе резкие, гневные выпады — и в адрес своих учеников тоже. Конечно, это была сущая безделица, особенно в сравнении с едкими замечаниями Слизерина, часто доводившими до слез, но для Ровены, какой ее знала Хельга, такое было немыслимо. Догадаться о причине этой перемены не составляло труда.

— Ровена, ты получила плохие новости от Елены? — спросила у нее Хельга как-то раз после ужина. В зале они находились практически наедине: ученики разбрелись по гостиным и коридорам, а лорды где-то пропадали (неужели опять ругаются, с тоской и раздражением подумала Хельга). Только три девочки, на вид не старше четырнадцати, за самым дальним столом о чем-то оживленно перешептывались между собой. Наверное, дожидались здесь четвертую подружку или составляли план засады для какого-нибудь смазливого мальчишки. Ровена смотрела поверх них, оперевшись подбородком на сложенные руки, но на самом деле ее взгляд был обращен вовнутрь. Леди Хельга не планировала задавать ей этот вопрос, но что-то внутри подсказало, что это нужно сделать сейчас. Ее очень пугало это отсутствующее, пустое выражение, появляющееся в глазах Ровены все чаще и чаще в последнее время.

Она медленно, будто нехотя, повернула голову к Хельге.

— Хвала небесам, нет. Почему ты так решила?

— Я же вижу, какой ты стала. И какие у тебя глаза. Так может болеть только материнское сердце. Выкладывай-ка начистоту.

В голубых глазах леди Рейвенкло пробежало страдание, но она моментально взяла себя в руки.

— Нет, плохих новостей не приходило, — она чеканила каждое слово, будто зачитывала особенно трудную магическую формулу. — Думаю, все в порядке, но… — губы ее дрогнули. — Я так скучаю по ней, Хельга. Невыносимо.

Она опустила голову, и ее черные косы, роскошные и без единой седой пряди, свесились ей на грудь. Слезы готовы были вот-вот хлынуть у нее из глаз, но усилием воли — Хельга видела это усилие по ее напряженной шее и сжатым губам — она затолкала их глубоко внутрь и заперла на ключ. Замкнутая, несколько нелюдимая леди Рейвенкло никогда не показывала своих чувств — сказывалась сдержанность натуры и воспитание, заставлявшее ее оставаться на высоте даже в самые тяжелые моменты. Леди Хельга подумала, что никогда бы не смогла прятать в себе столько эмоций и переживаний. Она считала, что ране нельзя позволять гноиться — ни на лбу, ни под ним, в мозгах.

— Я проходила через это ровно десять раз, — Хельга печально улыбнулась, подумав, что каждое новое расставание с сыном было не менее болезненным и трудным, чем самое первое, когда она плакала почти без остановки несколько дней подряд. Плакала от шока, а еще — страха того, о чем и так знала в душе: что уже скоро за старшим последуют его братья. И не в ее силах что-то с этим сделать. Все, что она могла — тосковать и надеяться, что когда-нибудь они все-таки к ней вернутся. — Порой самое безжалостное, что могут сделать твои дети по отношению к тебе — так это вырасти.

Леди Рейвенкло молча смотрела на нее спокойным и безнадежным взглядом. У Хельги сжалось сердце.

— Ровена, — она ласково обняла баронессу за плечи, как иногда обнимала тоскующих по родному дому детей. — Ну, что ты, милая? Твоя девочка вернется через несколько месяцев, и какой умницей она будет! Самой сильной волшебницей. И ты будешь ею гордиться. Еще как!

— Да, конечно, она вернется, — отрешенно повторила Ровена, глядя перед собой. Девчонки в конце зала, вскочив на ноги, со смехом умчались в коридор.

— Она вернется и будет тебе помогать, а ты еще совета у нее станешь спрашивать. Иногда, — леди Хельга улыбнулась, давая понять, что шутит. — А сейчас это самое тяжелое время. Кажется, что она покинула тебя навсегда. Но это не так: ты всегда с ней, и она всегда с тобой. Тем более скоро вы увидитесь. И все наладится. Вот увидишь.

Леди Ровена закусила губы и на секунду уткнулась лбом ей в плечо, а Хельге совершенно неожиданно вспомнился один ребенок, который когда-то точно так же прижимался к ней, горька плача и всхлипывая без остановки. Хельга прижимала его тогда к сердцу и шептала, чтобы он не боялся, что она никогда не бросит его одного. Несчастное дитя рыдало до изнеможения, в конце концов его сморил тяжелый, но милосердный сон, и Хельга, закутав его в свою мантию, собственноручно отнесла в спальню. Она сама вытерла слезы тем снежным вечером: у нее болело сердце за этого мальчика.

Леди Рейвенкло, однако, не заплакала; она справилась с собой, как всегда, очень быстро, всего минута, и уже ничего не говорило о том, какая буря бесчинствовала у нее в душе.

— Спасибо, Хельга, — тихо сказала баронесса, выпрямляясь, и, хотя ее глаза не утратили тоскливого выражения, лицо немного посветлело. — Мне… действительно стало легче. В последнее время я немного сдала. Постоянно думаю о ней и… мне очень тяжело.

— Если бы ты не заталкивала все свои чувства внутрь, они бы не действовали на тебя, как яд, отравляя сердце и разум, — сказала леди Хельга с легким укором. — Ты столько мучишь себя вместо того, чтобы выпустить все наружу. Я не враг тебе, Ровена. Можешь делиться со мной всем, чем хочешь.

— Я знаю, — леди Рейвенкло слегка улыбнулась. — Ты с самого начала была мне другом — верным другом. Ни о ком больше я не могу такого сказать. Слишком мало людей, которых можно назвать другом кому бы то ни было, — она вздохнула. — Поэтому позволь мне кое-что тебе сообщить.

— Что угодно, я вся внимание, — Хельга старалась не показывать, насколько ее растрогали слова Ровены о том, что она считает ее своим единственным другом. Из уст баронессы Рейвенкло, образца благородства и чести, такое стоило многого.

— Это насчет Белуса Бардена.

Леди Хельга подняла брови.

— Слушаю.

— Извини, что говорю тебе это, — леди Ровена сложила руки на коленях. — Но дела у него не блестящи. Мои ученики жалуются, что новый преподаватель не слишком силен в своей науке. Они уже не единожды ловили его на ошибках, притом весьма грубых. Салазар тоже обмолвился мне на его счет. Его оценка куда более сурова.

Леди Хельга представила себе, в каких выражениях лорд Слизерин отзывался о Белусе, и, к своему удивлению, почувствовала негодование.

— Почему ты извиняешься? — спросила она у леди Ровены. К негодованию уже добавилась грусть и немного стыда: в конце концов, именно благодаря ей Белус получил место. Разве она не думала, что он еще слишком молод и, к тому же, не может похвастаться тягой к научному изысканию? А теперь, когда его поправляют юнцы, это упрек ей, приведшей в Хогвартс такого учителя.

— Потому что… — баронесса внимательно всмотрелась в ее лицо, словно искала в нем что-то ускользнувшее от взгляда. — Потому что он — твой ученик. Ты… возлагала на него надежды.

— Все в порядке, — леди Хельга улыбнулась, немного вымученно. На душе стало тоскливо, и она не понимала, почему. — Я уверена, что он не обманул меня. Если он сказал, что сведущ в астрономии, значит, сведущ, и причина оплошностей в чем-то другом. Думаю, стоит дать ему еще шанс. Если все пойдет так и дальше, то мне не останется ничего другого, кроме как попросить его оставить пост. А преподавать астрономию будет другой. Например, Хелена, когда вернется. После такой учебы это не составит для нее труда.

Лицо леди Ровены помрачнело.

— Да. Когда она вернется, я поговорю с ней об этом.

Уже вернувшись в свои покои, леди Хельга вдруг подумала, что ни разу за весь их разговор Ровена не назвала дочь по имени.