Околоквиддич (гет)

Глава 4

сборная Хорватии — сборная Ирландии

2 групповой матч за розыгрыш путевок на чемпионат мира

Дублин, 16.00 по Гринвичу

Количество собравшихся: 12 000

— Почему ты здесь? — рядом раздается хлопок аппарации, и Станимира вздрагивает.

— Привет, пап, — она битый час ждет его на трибуне. — Ирландцы сравняли счет.

— Ты не хочешь жить в Лондоне, — Виктор посильнее затягивает шарф.

В Дублине холодно. Накрапывает дождик. Ноги промокли, когда летел над Кардиффом.

— Не знаю, — она пожимает плечами. — Я не хочу жить с Уизли.

Виктор молчит. Смотрит на ирландского ловца Энди О'Брайана. Энди тридцать пять, он развелся с женой, крикливой ирландской дамочкой. Хотел стать тренером, но почему-то передумал заканчивать карьеру. Так и остался в сборной.

— Уизли помогут тебе. Мне писали из школы. Бжезинский намекнул, что “Осы” — твой единственный шанс.

Станимира закусывает губу. Жалко, что не хочется плакать — слезы бы растопили сердце отца, который как всегда рубит правду-матку. Единственный шанс. Больше шансов нет.

— Мне не нравится эта команда, — подумав, отвечает она. — Не нравится тактика. И люди там паршивые.

Виктор чуть заметно улыбается. Он не знал, каким будет отцом, когда забирал девятилетнюю Станимиру от Иванки. Он вообще не думал, что такое быть отцом девочки. Он учил ее играть в квиддич и благодарил Небеса за то, что ей это было интересно. Все было хорошо примерно до того момента, как год назад его вызвал директор Бжезинский.

Виктор Крам сидел в директорском кабинете и ерзал, как первоклассник.

— Господин Крам, — Бжезинский чесал свою лысую голову и, казалось, собирался с мыслями. — Ваша дочь уже год является ловцом сборной Дурмстранга.

— Это хорошо, — радостно кивнул Виктор и почувствовал, как внутри все теплеет и растет странное чувство — гордость.

— Да, — продолжил Бжезинский. — Она...талантлива, бесспорно.

“Как же, талантлива”, — хмыкнул про себя Крам. Его Станимира была единственной девчонкой в команде, да и к тому же, ловцом. Он смотрел все их игры, хоть никогда в этом ей не признавался. Смотрел... и узнавал себя. Свою скорость, свои фирменные нырки и повороты. Он всегда знал, что она сделает на поле в следующую секунду. Но кроме него этого не знал никто.

— Так вот, — Бжезинский поднялся. — Как вы понимаете, это не очень подобает... девушке, но мы делаем скидку. Ваша однокурсница Мариса Бустаманте тоже играла. Времена меняются.

— Да, я был ее капитаном. Мы играли вместе, — подтвердил Виктор.

— Порядочной выпускнице Дурмстранга нужно быть скромнее и больше заботиться о том, чтобы стать хранительницей домашнего очага, а не носиться по полю, — отрезал Бжезинский. — Она завалила травологию и магическое домоводство.

Виктор не знал, что сказать. Он крутил ремешок часов на запястье и пытался вникнуть в суть. Он, в общем-то, не видел особой проблемы в прохих оценках по магическому домоводству.

— Понимаю, господин Бжезинский. Она росла без матери, — Виктор ненавидел оправдываться. Все, чего он хотел, — это ударить директора по его круглой лысой голове.

— Выпускница Дурмстранга — это скромная, хозяйственная и интеллигентная девушка. Вот наши идеалы. Девушка должна выйти замуж, растить детей. Скажите, ваша дочь помолвлена?

— Ей шестнадцать, — зло буркнул Виктор.

— Почти все ее однокурсницы замужем за уважаемыми людьми. Она не просто выпускница школы, она — Крам, — Бжезинский посмотрел Виктору в глаза. — Ваш род древний и известный, на вас смотрят тысячи волшебников по всему миру. Скажите, ваша дочь действительно достойна этой фамилии?

— Достойна! — воскликнул Виктор, и его голос эхом пронесся по замку. — Более чем достойна!

— Решите ее судьбу, господин Крам, — директор поднялся. — И всего хорошего.

С того разговора минул год. Станимира по-прежнему играла в команде и даже съездила на юниорский чемпионат в Хогвартсе. Дурмстранг вырвал победу из лап хозяев чемпионата, и Виктор был готов поклясться, что этот финал был одним из самых драматичных в истории квиддича. Он гордился ей. Несмотря на то, что она не соответствовала идеалам Дурмстранга.

— Стани, — Крам тронул дочь за плечо. — Финиста убили. Тебе нельзя оставаться в школе. Поезжай в Лондон, поиграешь за “Уимбурнских Ос”, поживешь у Уизли. Они не такие плохие, как тебе кажется. Ты привыкла быть одна, а там много людей...У тебя...будут друзья.

Сказал — и сразу же пожалел об этом. Нельзя было говорить о Финисте. Ничего нельзя было говорить о Финисте. Он знал, что Финист Фалькон занимает отдельное место в сердце ее дочери, но не понимал, почему. Просто парень, просто хорошо играет в квиддич. Наверное, для девушек этого достаточно.

Он много думал после того разговора с Бжезинским. Замуж, семья, магическое домоводство. В Дурмстранге все еще слишком сильно пеклись о традициях. Официальная помолвка, сваты, договор родителей. Чтобы не дай Бог никакого кровосмешения, никаких магглов. Чтобы кровь всегда оставалась чистой.

Если девушка не выходила замуж до двадцати, на нее смотрели странно. Виктор усмехнулся, вспомнив, что его одноклассница и боевая подруга Мариса стала женой Фреда Уизли в двадцать три. Небывалый позор для выпускницы Дурмстранга — незнатный муж, зарабатывающий магазином розыгрышей, который, кажется, даже Хогвартс не смог закончить. Хоть не магглорожденный, на том спасибо. А сейчас...главное правило — ничего не говорить о Финисте после его смерти — было нарушено.

— Он не умер! — крикнула Станимира, и ее возглас потонул в шуме болельщиков. — Он не умер! И мне не нужны новые друзья! У меня был один друг, и его надо найти! Почему...почему они его не ищут?

— Потому что он умер, — одними губами прошептал Виктор. — Он умер, дочка...

— Нет, — Станимира захлебывалась слезами. — Ты врешь!

Она схватила метлу и взмыла в небо — прямо на поле, где велась ожесточенная борьба за выход на Чемпионат мира. Судья свистнул, но было поздно — Станимира нырнула под кольца и вылетела оттуда, зажав в руке золотой снитч. Трибуны замерли в шоке. Она же усмехнулась и бросила снитч прямо в руки ирландскому ловцу Энди О'Брайану, а сама, круто развернувшись у колец, подлетела к отцу.

Виктор схватил ее за краешек мантии и прошептал, сжав зубы от гнева:

— Станимира Крам! Ты ответишь за свой поступок!

— Я знаю, почему ты не веришь, что Финист жив! — крикнула его дочь. — Я знаю, что тебе говорил Бжезинский! Все об этом говорят! Ты боишься, потому что тебя самого предали! И я не хочу жить в семье, которая предала тебя!

— Уизли не предавали меня! — Виктор сжал край мантии дочери еще сильнее.

Глаза Станимиры полыхали не то злостью, не то каким-то шальным весельем.

— Гермиона, — прошептала она. Вырвавшись из крепкой руки Виктора, Станимира пролетела в сантиметре над землей и, подняв облако пыли, пересекла поле и скрылась за деревьями.

Судья свистнул. Снитч был введен в игру во второй раз — битва за Чемпионат продолжилась как ни в чем не бывало.

Крам закрыл глаза.

Память перенесла его на долгие годы назад, в солнечную Францию, где проходил его последний финал Чемпионата мира по квиддичу.

Болгары выиграли у аргентинцев. Он выиграл у аргентинцев, войдя в крутом пике и схватив снитч у самых облаков. Великолепная, красивая игра и он — известный, молодой, без единого седого волоса и паршиво говорящий по-английски.

— Гер-ми-она! — он бросился к трибуне. — Гермиона, — произнес он ее имя, которое всегда давалось ему с большим трудом. — Победа!

Он не знал, как сказать “мы победили”, поэтому проорал просто “победа”.

Гермиона улыбалась. Он знал, что она радовалась его победе. Для него это была какая-то высшая награда.

Он все сделал по правилам, которые так ценились в Дурмстранге. Черная мантия с лентой и всеми семейными орденами, соболиная шапка, два друга в качестве свидетелей, длинный текст о том, что он хочет взять в жены Гермиону Грейнджер и его собственная приписка, что ему плевать на то, что она магглорожденная. Он так и написал: “I don't give a fuck”, не зная, как выразиться по-другому.

Ее родители опешили. Мать так и замерла с тарелкой в руке, отец поджал губы и прошептал: “Дочка, ты их знаешь? Это же какой-то...цирк!”

Гермиона, стоящая посреди комнаты в пижаме, справилась с собой и вытащила Виктора на улицу за рукав.

Она говорила долго, на повышенных тонах и иногда всхлипывая. Он не понимал половины, но слушал, пытался вникнуть и осознать.

— Виктор, я люблю Рона, я помолвлена! — шептала она. — Мне очень, очень жаль...Ты обязательно встретишь ту, кто тебе подходит...

— Один поцелуй, — Виктор поднял глаза на Гермиону. — Один поцелуй, и я уйду.

Она замялась, но потом легко чмокнула его в губы.

— Прощай, — Виктор приложил руку к губам, словно пытаясь запомнить прикосновение.

Через секунду в доме Гермионы его уже не было.

Он сидел в деревне Стицка, в том самом доме на обрыве.

Красивая девушка замачивала какие-то вонючие травы. Говорили, она лучшая по зельям на всех Балканах.

— Убери, — он помотал головой. — Убери это чувство, жить не могу.

Красавица рассмеялась:

— Как тебя зовут?

— Виктор. Виктор Крам.

— А меня Иванка.

Он смотрел на ее такую чужую красоту — на длинные каштановые волосы, волнами спадавшие по полной груди, на раскосые зеленые глаза и изящные руки и отчего-то подумал, что теперь свободен. Что он Виктор Крам, Чемпион мира, и за ним пойдет любая, даже эта сербская ведьма.

Он вышел от Иванки ранним утром. Присел на край обрыва, сжимая в кулаке полный пузырек с зельем.

“Я справлюсь”, — сказал он себе. Призрак губ красавицы-сербки все еще чувствовался на коже.

Пузырек с отворотным зельем полетел вниз, в реку.

Он сожалел о своем поступке сотни раз.

Потому что он не справился.

Совсем не справился.