Линия жизни (гет)

I wanna see you run

Anywhere you want

Never let the darkness hold you back

No fear of getting lost

I wanna see you fly

Way beyond the sun

Anything you're ever gonna dream

I pray that it will come

(с) Daughtry — I’ll fight

* * *

1 ноября 1959г.

Боль накатывала волнами, каждый новый прилив был невыносимее предыдущего. Ее пальцы, ставшие за время беременности тонкими, похожими на птичьи когти, впивались в скомканную простыню, а из горла рвался звериный крик. Во всем был виноват Орион. Он сделал это с ней. Вальбурга ненавидела своего мужа со всем свойственным Блэкам неистовством. Она не хотела детей. Никогда не хотела, не любила и не представляла, что с ними делать. Разумеется, Вальбурга понимала, что именно в этом заключается ее предназначение. Род, который не приносит наследников, вымирает. Ее род был слишком славным, чтобы исчезнуть. Кроме того, Альфард был бездетен, а у Сигнуса раз за разом рождались дочери. Это означало, что ее сын (а Вальбурга точно знала, что это будет сын. Дочь она просто задушит подушкой еще в колыбели) получит в будущем все состояние Блэков. И именно он продолжит род, когда дочери Сигнуса уйдут в другие семьи, а Альфард сгинет в безвестии. Она исполнит свой долг и будет, наконец, свободна… Вот почему она, в конце концов, решилась пройти через это. Все ее гордыня. А теперь такие страдания…

Они впервые заговорили о наследниках, когда Друэлла разродилась первенцем и это, вопреки ожиданиям всей семьи, оказалась дочь. Вальбурга помнила свое недоумение, когда наблюдала, как Друэлла воркует над кружевным свертком, а Сигнус улыбается ей. Что необычного было в этом орущем красном комке плоти? Он не вызывал у Вальбурги ничего, кроме раздражения и отвращения, но правила приличия требовали улыбаться и поздравлять молодых родителей. Она всегда была образцовой леди, она исполнила свой долг. Именно тогда Орион задумался о будущем собственной семьи и вызвал жену на разговор. Они обсудили перспективы, ожидающие семью, и пришли к согласию в вопросе детей. Их семье нужен был наследник, мальчик. И после этого Орион обещал не тревожить Вальбургу более. Три года попыток не принесли результата. Орион мрачнел, Вальбурга всерьез начала опасаться за собственное будущее. Жена-пустоцвет — позор для семьи. А она, Вальбурга, привыкла быть ее гордостью. Не добавляло радости и известие, что Друэлла снова беременна. Если на этот раз у Сигнуса родится сын, все будет кончено. Именно этот мальчик станет наследником всего семейного состояния. Последний месяц перед рождением племянника она почти не спала и сильно похудела, с Орионом же они практически не разговаривали.

Снова дочь. Вальбурга не могла скрыть торжествующую улыбку на лице, когда они с мужем пришли в дом Сигнуса, чтобы поздравить его с рождением Андромеды. Однако глубоко внутри ей было жаль брата. Какой смысл иметь двух дочерей, если ни одна из них не продолжит твой род? Ты получаешь все минусы заботы о них и их воспитании, а плюсы достанутся чужой семье, в которую рано или поздно уйдут дочери. Уж лучше не иметь детей вовсе. Она даже попыталась озвучить эту мысль Ориону, но отпор оказался неожиданно жестким. Вальбурга не знала его таким прежде. Ее муж будто целью своей жизни сделал выигрыш в неназванном состязании с кузеном за право называться отцом наследника семьи Блэк. И мучал ее неустанно в попытках этой цели достичь. Все было тщетно. А Друэлла тем временем снова понесла…

Этому ребенку суждено было стать последним в семье ее брата. Друэлла, хвала Салазару, не могла больше иметь детей, а последней была еще одна дочь. Сигнус выбывал из гонки, хотя и не выглядел опечаленным этим фактом. Возможно, просто пытался сделать хорошую мину при плохой игре, Вальбурга этого не знала. Но зато точно знала, на кого теперь возложены были все ожидания их славного семейства. Хотела она этого, или нет, подвести их она не имела права. Впрочем, грядущая перспектива уже не казалась ей совсем мрачной, как это было в начале. Удалось же ей найти общий язык с Беллатрикс, хотя даже родителям племянницы не всегда это удавалось. С Вальбургой же девочка всегда была тише воды, ниже травы и со старанием исполняла любую просьбу. Сигнус, видя это, как-то заметил, что у нее настоящий талант обращаться с детьми. Была это горькая ирония, или брат действительно имел ввиду то, что говорил, но Вальбурга предпочла верить во второе. Ей нужна была моральная поддержка, а просить о ней никогда не позволила бы фамильная гордость.

Прошло еще четыре года, и вот, она здесь, на мокрой, измятой простыне, мечется в муках уже шестой час. Вальбурга и не подозревала, что на свете может существовать такая боль. Знай она об этом заранее, отравила бы Ориона еще до зачатия, лишь бы не проходить через это. Сейчас все не имеет значения. Ее род может провалиться сквозь землю, если тогда она, Вальбурга, перестанет тонуть в бурлящем океане боли, непрекращающейся, рвущей все внутри на части.

В какой-то момент благословенная темнота приняла ее в свои объятия. Она плыла в черноте, веря, что умерла, и считала это благословением. Потом вернулся запах. Пахло кровью и потом, до тошноты. Затем она услышала голоса. Нежное воркование Друэллы и тихий смех Лукреции. Потом она открыла глаза и поняла, что жива. Лукреция заметила это и склонилась над золовкой, сообщая, что все благополучно закончилось, что она — молодец.

— Это… сын…

Ее вопрос звучал как утверждение. Лукреция улыбнулась и кивнула. Больше Вальбурга ничего не хотела знать. Она не хотела видеть этот шевелящийся сверток на руках у Друэллы. Ей совершенно не было интересно, на кого он похож и что ему нужно. Ее долг был исполнен. Ей нужно было отдохнуть…

— Дадим ей время, роды были трудными. — Друэлла унесла новорожденного Сириуса Ориона Блэка из комнаты его матери. — Какой славный малыш, ты только посмотри, Лукреция!

Сестра Ориона Блэка, сама трижды мать, склонилась над малышом, слепо щурящемся на яркий свет канделябров, и нежно провела рукой по его темным волосам.

— Славный. Он — будущее нашей семьи.

* * *

30 января 1960г.

Свет проникал в ее комнату из коридора. Петуния не любила, когда что-то было не так, как она привыкла. За окном было еще темно, а значит, свету полагалось быть выключенным, а всем в доме — спать. Но не свет разбудил ее. Дело было во взволнованном голосе отца, громко говорившим с кем-то по телефону в коридоре.

Трехлетняя Петуния Эванс выбралась из кровати, не выпуская из рук любимого плюшевого медведя, и направилась на свет. Для нее не простыми выдались последние месяцы, но началось все намного раньше. Тогда ее родители усадили ее на диване в гостиной, угостив любимым мороженным, и спросили, как она отнесется к появлению в семье сестрички или братика. Хотела ли Петуния сестричку? Пожалуй, нет. Ведь тогда придется делиться с ней куклами и платьями, а она совсем этого не любила. Братика? Братика, пожалуй, было можно. Так она и сказала родителям, которых такой ответ полностью удовлетворил. Мама прижала ее к себе и сказала, что всегда будет любить свою маленькую принцессу. Она вкусно пахла и была теплой, а Петунии казалось, что она сделала что-то по-настоящему хорошее.

Потом у мамы начал расти живот. Она плохо себя чувствовала, Петунии не разрешалось больше громко говорить и играть в шумные игры. Родители иногда будто и вовсе забывали про нее, причиняя девочке этим страдания. Она стала плаксивой и капризной, но помогало мало. Совсем плохо стало, когда однажды мама сказала ей, что братика, на которого Петуния дала согласие, не будет. Вместо него будет сестричка.

Это была самая грандиозная из истерик, которые маленькая Петуния закатывала за всю свою жизнь. Дошло даже до астматического приступа, которыми прежде девочка не страдала. Родители тогда не на шутку перепугались, и следующие несколько месяцев все вроде бы стало хорошо. Они заботились о ней, все время посвящали только ей, исполняли буквально каждый каприз. Постепенно родителям даже как-то удалось убедить Петунию, что сестра — это еще не конец света. У нее теперь всегда будет с кем поиграть, а игрушки купят новые. Девочка успокоилась. А потом маму забрали в больницу.

Папа бросался к телефону каждый раз, когда тот звонил. Он выглядел очень усталым, но продолжал заботиться о ней, хотя Петунии все чаще казалось, что он не слышит ее вопросов и совершенно не слушает, когда она что-то ему рассказывает. Девочка очень скучала по маме, но отец не знал, когда она вернется. Бабушка теперь часто приезжала днем, чтобы посидеть с Петунией, а по вечерам они с отцом смотрели телевизор со смешными черно-белыми мультиками. Нередко именно там, перед телевизором, Петуния засыпала, и тогда отец на руках уносил ее наверх, в кровать. Она привыкла думать, что так теперь будет всегда…

Глаза у отца светились радостью и энтузиазмом. Он засыпал человека на другом конце провода вопросами и даже не заметил маленькую фигурку в белой ночнушке, показавшуюся в дверях и внимательно за ним наблюдающую.

— Когда начинаются приемные часы? В десять я приеду! Мы приедем! Ох, Вайлетт, это просто чудесно!

Он положил трубку, развернулся и только теперь увидел сосредоточенно наблюдающую за ним дочь. Джон Эванс улыбнулся, подхватил Петунию на руки и крепко прижал к себе.

— Идем спать, малышка.

— Что случилось, папа? Кто звонил? — Спросила девочка.

— Мама. Утром мы поедем ее навестить. Тебе нужно кое с кем познакомиться, дорогая. Она тебе понравится…

Петуния проспала еще пару часов, прежде чем отец, спать больше так и не ложившийся, разбудил ее и собрал для поездки в город. Они редко выезжали в город, поэтому Петуния, забравшись на заднее сидение автомобиля с ногами, прилипла к окну и смотрела во все глаза. Мимо проносились здания, парки, люди и мосты. Отец припарковался на большой парковке перед белым зданием. Внутри пахло странно, и все носили белые халаты. Такой дали и отцу, а на ноги заставили надеть тапочки. Отец крепко держал ее руку, когда вел по коридорам. Там были другие женщины, у всех такие же большие животы, как был у мамы. Одни улыбались, другие выглядели озадаченными и даже напуганными. Петуния хотела спросить у отца, почему так, но они уже пришли. Он открыл дверь, пропуская дочь вперед. Там было очень светло, и сначала девочка остановилась, щурясь. Потом она увидела маму. С ней все было в порядке, лицо было доброе-доброе, а большой живот, причинявший ей столько неудобств, исчез. Светлые волосы сияли в свете утреннего солнца, совсем как у самой Петунии, а яркие зеленые глаза улыбались. Девочка бросилась к ней, мать обняла ее, позволив прямо в уличной одежде забраться на кровать. Мама была теплая и вкусно пахла. Как всегда… Нигде больше Петуния не чувствовала себя так защищенно и уютно, как у нее под боком. Потом подошел папа. Он взял что-то из лотка, стоящего рядом с кроватью мамы. Какой-то белый сверток…

Джон присел рядом с женой и дочерью, сверток он теперь держал так, чтобы Петуния тоже его видела. Это был ребенок, очень похожий на одну из ее кукол-пупсов. И ребенок этот сосредоточенно смотрел прямо на Петунию мутными голубыми глазами.

— Ее зовут Лили, детка. Это твоя сестричка.

«Ее зовут Лили…»

Редкие рыжие волосенки, как у папы. А вот глаза мамины, тут к гадалке не ходи. Петуния всегда хотела, чтобы глаза как у мамы были у нее… Она протянула руку к свертку, сама не зная, зачем это делает. В тот же момент крошечная теплая ручка поднялась вверх и схватила ее на указательный палец. Петуния посмотрела на маму, с обожанием глядящую на своих дочерей и нервно хохотнула.

Теперь в семье их было четверо.

* * *

10 марта 1960г.

Хоуп не могла оторвать взгляда от мужчины у окна, тихо беседовавшего с младенцем у него на руках. Если бы полтора года назад кто-то сказал ей, что она будет замужем за самым настоящим волшебником и родит ему сына, молодая женщина не поверила бы ни единому слову. Хоуп была рациональной женщиной, дотошной и аккуратной, что и предопределило ее карьеру в страховом бизнесе. И этому никак не мешал оставшийся с детства страх темноты и наивная вера в домовых, от которой ее не избавили ни двадцать три прожитых года, ни многочисленные переезды сначала в колледж, а потом на первую съемную квартиру. Невероятно? Противоречиво? Так говорили многие ее подруги, удивляясь, как могут такие несоответствующие друг другу качества принадлежать одному и тому же человеку. Хоуп же никогда не задумывалась об этом слишком много. Страх темноты — это одно. Пытающийся обмануть тебя, чтобы получить выплату по страховке побольше, клиент — совсем другое. Она не верила в волшебников, хоть и обладала прекрасной фантазией. Иронично, что один из них в итоге стал ее мужем.

И место для знакомства было необычнее не придумаешь. Хоуп редко выбиралась за город, да еще одна. Она хорошо помнила давящее чувство, что кто-то за ней наблюдает. Потом появился тот огромный и страшный мужчина с ножом. А следом за ним — Лайелл Люпин. Ее герой и спаситель, пусть даже позже она и выяснила, что героизм его в основном существовал в ее голове, и только. Он не был похож на окружающих ее молодых людей. Искренний, немножко нелепый, не от мира сего… Ее сердце влекло к нему, в то время как рациональная часть умоляла прекратить всякое общение. Она доверилась сердцу. Не прошло и пары месяцев, как судьба ее была решена. Хоуп влюбилась, окончательно и бесповоротно.

На шестом месяце знакомства он признался ей, что он — волшебник. Показал палочку, несколько несложных заклинаний, которые, тем не менее, были достаточно убедительны, чтобы не списывать их на простые фокусы. Решающим фактором стало объяснение обстоятельств их встречи. Наверное, Хоуп морально готова была поверить Лайеллу, потому что этот разговор ее не шокировал. Наоборот, в этом было что-то воодушевляющие: прикоснуться к миру, который ото всех людей без способностей был сокрыт. Когда еще через два месяца Лайелл робко сделал ей предложение, Хоуп не колебалась. И когда он впервые вывел жену в магическую часть Лондона, ничего более интересного в своей жизни она не переживала.

Беременность не была сюрпризом — они оба хотели детей. Девять месяцев пробежали как по учебнику, Лайелл дрожащими руками отдал ей сумку с вещами на пороге роддома и последний раз спросил, не передумала ли она и не хочет ли остаться дома? Колдомедик мог прийти и помочь в любой момент… Хоуп поцеловала его и пообещала, что все будет хорошо. И все было хорошо. Роды прошли легко, а когда ей впервые дали подержать ее новорожденного сына, женщина ощутила безграничное счастье, пообещав себе, что обязательно принесет в мир еще одну жизнь. Одну — это самое меньшее.

И вот, Лайелл тоже был здесь. Ворковал с новорожденным сыном, утверждая, что он обязательно будет похож на мамочку, а сильным и смелым будет как он, его отец. Хоуп рассмеялась.

— Лай, ему всего несколько часов от роду! Подожди расписывать его жизнь на годы вперед.

Муж бросил на жену снисходительный взгляд и скорчил ей рожицу, отчего Хоуп снова рассмеялась. Ребенок заворочался и тихо захныкал, прося еды. Лайелл вернул его матери и устроился у нее в ногах, наблюдая, как жена кормит его сына.

— Как мы его назовем? — Тихо спросила Хоуп. — Я хотела бы Джон, в честь моего отца…

Лайелл склонил голову на бок и задумался, а потом произнес:

— Ремус. Хорошее, сильное имя. Ремус Джон Люпин.

Он потянулся к жене и поцеловал ее, а потом погладил волосы на головке ребенка.

— Ремус Джон Люпин… — Задумчиво протянула Хоуп. — Да. Мне нравится.

* * *

27 марта 1960г.

Дорея Поттер прижимала белый сверток к груди как величайшую драгоценность. Он был всем для нее. Ангел, спустившийся с небес. Чудо, равного которому в мире не существовало. Он причинил ей большие муки, но Дорея, не задумываясь, прошла бы через это снова, потому что в мире не существовало большего счастья, чем держать на руках своего новорожденного сына. Он был жив, он родился! Чарлус тоже был рядом с ней. Дорея Поттер была по-настоящему счастлива в эту минуту.

Семь долгих лет. Бесчисленное количество попыток и невыносимая боль каждый раз, когда маленькая жизнь внутри нее обрывалась и вместе с алым потоком покидала тело. Она сама умирала каждый раз, часами неподвижно лежа, сжавшись в комок, на холодной кровати и слыша в мыслях только один вопрос, снова и снова задаваемый ее внутренним голосом: «Почему?» Почему она? И пустые глаза Чарлуса, который, тем не менее, каждый раз приходил к ней, обнимал и тихо говорил, что в следующий раз все будет хорошо. Обязательно будет…

Их брак был заключен по любви — явление редкое среди семейств, подобных тем, из которых происходили Чарлус Поттер и Дорея Блэк. Один мимолетный взгляд на благотворительном вечере, который устраивала миссис Поттер, мать Чарлуса — и она уже не мыслила своей жизни без этого высокого, темноволосого мужчины со смеющимися карими глазами. Тем большим чудом казалась взаимность этого чувства. С их знакомства прошло не больше трех месяцев, а Чарлус уже просил у Сигнуса Блэка руки его дочери. Еще через месяц они поженились, и началось самое счастливое время в ее жизни. Чарлус был заядлым путешественником и исследователем, никто и ничто не могло удержать его долго на одном месте. Его молодая жена разделила с ним его увлечение и его работу. Они объехали половину мира, рука об руку, не уставая удивляться волшебству окружающего мира и его непостижимости. Пятнадцать лет такая жизнь была всем, чего оба желали, а потом в румынском заповеднике драконов, Дорею свалила драконья оспа. Болезнь протекала тяжело, они вынуждены были вернуться в Британию на лечение. Полгода в Мунго, навсегда подорванное здоровье и необходимость забыть о привычной и любимой бродячей жизни — таков был неутешительный приговор. Ей стоило огромного труда принять его, но рядом был Чарлус. Как когда-то она разделила с ним судьбу путешественника, так теперь он делил с ней ее судьбу, безропотно.

Она не сразу поняла, чего так сильно ей не хватало. Им обоим было за тридцать, когда осознание пришло к Дорее. Сын. Наследник славного рода Поттеров. Свет надежды, который сумеет воплотить все то, что не удалось когда-то им. Продолжение, в котором они будут жить вечно.

В первый раз, в 1952 году, она забеременела очень быстро. Они были еще молоды, они были самыми счастливыми будущими родителями в мире. Оба уже любили маленькую жизнь внутри ее тела, придумывали малышу имена, покупали вещи и игрушки… На четвертом месяце началось кровотечение, и колдомедики сообщили Дорее, что она потеряла ребенка. Так начался их маленький личный ад.

Чарлус сказал, что они не сдадутся. И они не сдавались, но каждый раз история повторялась. Каждый раз ей все тяжелее было решиться пробовать еще раз. Когда в 1959 году в Госпитале Св. Мунго ей снова сообщили, что она беременна, Дорея была больше испуганна, чем счастлива. Однако Чарлус накрыл рукой ее еще плоский живот и с улыбкой сказал, что в этот раз все будет по-другому. Этот ребенок обязательно родится. Он будет сильным и самым счастливым в целом мире. Тогда она не поверила ему. Месяц за месяцем она жила в постоянном страхе повторения кошмара, пережитого уже бесчисленное количество раз. Потом случилось нечто, не переживаемое Дореей еще ни разу в жизни — она почувствовала движение ее сына внутри. Прошло уже достаточно времени, но он был жив. Он рос, готовился прийти в мир, и ясно давал своей матери знать о своем присутствии.

Он родился в конце марта, точно в срок. Ее маленький принц, ее Джеймс Чарлус Поттер. После семи долгих лет ожидания, страданий и боли, он наконец-то был здесь. Смотрел на нее синими, как у всех новорожденных младенцев, еще не видящими глазками, а Дорее казалось, что взгляд этот говорит ей: «Видишь? Ты не верила, а я пришел. Я здесь, я всегда буду с тобой.» Он причинил ей огромные муки в родах, окончательно добившие ее и без того слабое здоровье, и все же именно он сделал ее и Чарлуса самыми счастливыми людьми на планете.

— У него твои глаза. — Тихо сказал Чарлус, устроившийся на самом краю ее постели и с любовью наблюдавший за женой и сыном.

Дорея всмотрелась в личико сына, а затем подняла на мужа бледно-серые, истинно-Блэковские глаза и улыбнулась.

— Нет. Они будут карими, как у тебя. И характер будет такой же неугомонный.

Мистер Поттер рассмеялся и обнял жену. Джеймс, потревоженный этим вторжением, заворочался и издал свой первый в жизни недовольный писк.

* * *

17 июля 1960г.

Воды отошли ближе к ночи. Она была одна в целом доме и целом мире, некому было помочь. Энид Петтигрю было семнадцать, единственная дочь очень строгих родителей, беременная вне брака. Позор семьи, если об этом узнают родители…

Все начиналось очень радужно: красивый, молодой, пусть немного женатый, но такой влюбленный в нее руководитель практики в Министерстве. Энид никогда не была красавицей, и потому интерес, проявленный к ней, восприняла едва ли не как последний шанс устроить свою судьбу. Тогда она действительно верила, что он бросит жену и женится на ней. И готова была на все, чтобы этому поспособствовать. Она врала ему, что пьет противозачаточное зелье, чтобы, забеременев, подтолкнуть его принять правильное решение. Тут-то все и пошло не так.

Когда он узнал, что скоро станет отцом, то сделал все, чтобы Энид перевели в другой отдел, подальше от него. Он перестал отвечать на ее письма, не здоровался с ней в коридорах и один-единственный раз, когда они смогли поговорить, жестко потребовал, чтобы она исчезла из его жизни. Он даже не подозревал, что сделал с ее жизнью. Что сделает с ней отец, когда узнает, что она принесла в подоле. И тем не менее, Энид поняла, что от нее требовалось. Она исчезла, смирилась, не пыталась даже сообщить его жене о случившемся, виня себя за наивность и глупость. Только полная дура могла понадеяться, что трюк с зельем сработает, и теперь она была наказана. Нужно было разбираться с последствиями.

Разумеется, в первую очередь она попыталась избавиться от плода, но оказалось, что срок уже слишком большой и зелья не помогают. В отчаянии Энид написала фальшивое письмо от дальней родственницы в адрес отца и якобы уехала погостить у нее полгода. Этого срока как раз должно было хватить… Дальше как в кошмаре — брошенный дом на окраине маггловского поселения, где она жила, как привидение, с растущим животом. Небольшое пособие, которое могло платить ей Министерство. И отчаянная решимость задушить подушкой ребенка сразу после того, как он родится — только так могла она еще спасти то, что осталось от ее доброго имени.

Пришел ее час. Боль была такая, что стенаниям Энид позавидовали бы все банши Англии вместе взятые. Она сумела доползти до ванной, и там и появился на свет ее сын. Энид перерезала пуповину режущим заклятьем, вылезла, несколько раз поскользнувшись, из залитой кровью и водами ванной, намереваясь прямо сейчас уйти. Ребенок не кричал. Возможно, он уже был мертв, и ей не придется делать то, что она задумала сначала. Возможно, она может просто оставить его здесь, и он умрет сам…

Энид вцепилась в косяк, почему-то не в силах сделать ни шага дальше. Как затравленное животное, она оглянулась назад, на ванную в потеках ее собственной крови. Как будто какая-то невиданная сила тянула ее назад. Плохо ли будет, если она посмотрит? Всего один раз… Она ведь родила этого ребенка…

Боль снова скрутила ее, заставив упасть на колени. Подняться обратно, когда ее тело избавилось от последа, сил уже не было. Молодая женщина лежала так несколько часов, пока ребенок в ванной не издал свой первый крик. Этот крик, отчаянная мольба о жизни, пробудили ее. Энид кое-как поднялась на ноги, пошатываясь добрела до ванной и нависла над ее краем. Ребенок был весь грязный, в животе зияла рана от неперевязанной пуповины, но он был жив. И когда она показалась рядом с ним, тут же замолчал, внимательно глядя на нее. Взгляд этот, хоть подобное и было невозможно, показался Энид осознанным. И в тот самый момент, когда она увидела разум за глазами своего новорожденного сына, Энид уже не могла оставить его. Во всем мире было теперь только одно существо, которое могло полюбить ее, которое будет рядом с ней, что бы ни случилось. Предать его? Оставить умирать? Она не могла этого сделать.

На следующее утро на пороге дома Мистера и Миссис Петтигрю появилась их дочь, в чистой одежде, опрятная и решительная, какой никогда не знали ее ни соседи, ни сами родители. В руках у нее был сверток, сверток молчал, лишь изредка издавая почмокивающие звуки. Когда Мистер Питер Петтигрю открыл дверь и встретился взглядом с дочерью, она не опустила глаз, как делала это обычно.

— Я вернулась, папа. Познакомься, это твой внук. Я назвала его Питер. Ты ведь не против?

When it all falls down

And you know

There's no way that you can get out

(с) Adelitas Way – All Falls Down

* * *

1961г.

Ярость красной пеленой застилала ей глаза. Вальбурга влетела в кабинет Ориона Блэка, не потрудившись даже захлопнуть дверь, что всегда проделывала, если затевался семейный скандал. Она происходила из благородного рода, где не принято выносить сор из избы. Тем более недопустимо было бы позволить услышать крики и ругань между супругами домовой челяди и племянницам, которые сейчас, Вальбурга это точно знала, развлекали внизу ее годовалого сына. Ее сына, которому, по их с Орионом устному сговору, надлежало быть единственным.

Женщина остановилась напротив стола, за которым сидел ее муж, невозмутимо просматривая деловые бумаги. Вальбурга тяжело дышала, но куда больше ее стремительного подъема сюда виновато в этом было глубокое возмущение, целиком владевшее ей в эту минуту. На Ориона она смотрела с не скрываемой ненавистью.

— А ты, оказывается, подлый вор, Орион Блэк! – Бросила Вальбурга в лицо мужу. – Где оно? И как ты его добыл? Ужели пал так низко, что сделал это сам?

Орион медленно поднял взгляд на побагровевшую от злости жену, с прежней невозмутимостью отодвинул бумаги и сложил руки в замок перед собой. Его взгляд переместился с жены на небольшой зеленый флакон на столе, по левую руку от мужчины.

— Вопрос не в том, как, или кто, Вальбурга. – Произнес Орион. – А в том, для чего это зелье предназначалось. Ты беременна.

Это не был вопрос или уточнение. Мистер Блэк утверждал. Он, не моргая, смотрел на жену, будто пытаясь прожечь в ней дыру взглядом. Первые месяцы после рождения Сириуса были тяжелыми. Он и не представлял, насколько хрупка жизнь младенца. Его нужно было защищать буквально от всего: недобросовестный уход, болезни, общение, прости Мерлин, с родной матерью, которая до сих пор не проявляла к наследнику большой нежности и любви. Именно тогда впервые Орион задумался о втором ребенке. Если выживание их рода зависело теперь от Сириуса и его одного, потому что других сыновей ни у кого из Блэков так и не появилось, шансы надлежало удвоить. Только глупец стал бы хранить все яйца в одной корзине.

Третий месяц был периодом затишья. Он никогда не видел Вальбургу настолько спокойной и уравновешенной. В этот месяц они впервые смогли оставить дом и выйти в свет. Она хвалилась Сириусом так, как будто, в самом деле, была лучшей из живущих на свете матерей. И с Орионом отношения их наполнила какая-то чуждая прежде теплота. Они даже снова спали в одной постели. Именно тогда он поделился с женой мыслями о необходимости упрочнить их положение и завести второго ребенка. Эффект был как от стихийного бедствия.

Затем он заметил нездоровую бледность ее лица. Вальбурга снова похудела, стала раздражительнее, чем обычно и все как-то недобро смотрела на него, когда традиции предписывали ей появляться в его обществе. Для подстраховки Орион приставил к жене Кричера, их молодого домового эльфа, и наказал ему не спускать с нее глаз. Кричер его не подвел. Именно он принес Ориону известие о второй беременности Вальбурги. И ее горячем желании от этой беременности избавиться. Зелье уже было куплено, она хранила его в своем тайнике, уверенная, что никто об этом тайнике не знает. Кричер знал, а через него узнал и Орион, немедленно приказав доставить флакон с зельем к нему на стол. Домовик все исполнил, как было наказано. Орион предполагал, что пару часов спустя в комнату ворвется взбешенная жена, но в реальности на обнаружение пропажи у нее ушло несколько дней. Приличный срок для женщины, которая беременна нежеланным ребенком, как было на его вкус. Он начал уже подумывать о том, чтобы вылить зелье, когда она все-таки пришла. Стояла перед ним, словно громом пораженная, стиснув зубы и, кажется, совершенно забыв о цели своего визита.

— Как ты узнал? – Выдавила женщина.

— Я хозяин этого дома, Вальбурга. Я знаю обо всем, что здесь происходит. – Надменно ответил ей муж.

Никогда еще в своей жизни Вальбурга не была так близка к тому, чтобы лишить кого-то жизни. Но флакон с зельем все еще был у него на столе, а это открывало перед ней возможности, отличные от той, что так живо встала перед глазами, когда она только обнаружила пропажу. Салазар, нужно было сразу принять проклятое зелье! Сейчас паразит в ее утробе был бы уже мертв, а этого разговора и вовсе не было бы.

— Я не хочу больше иметь детей. – Произнесла Вальбурга. – Мы заключили сделку, Орион. Я выполнила свою сторону договора, у тебя есть сын. Одного более чем достаточно.

Ни один мускул не дрогнул у него на лице. Это почему-то испугало ее. Когда Орион выглядел вот так, совершенно бесстрастно, это могло означать только одно – он уже далеко за пределами обычной человеческой ярости. Таким она редко его видела. И только таким боялась его.

— Я не согласен. Но и смысла спорить с тобой не вижу.

Изящным движением Орион подтолкнул флакон с зельем по гладкой поверхности стола в сторону Вальбурги, возвращая отнятое и продолжая немигающим взглядом следить за ней. Женщина мешкала. С Орионом всегда был подвох, ничто никогда не оказывалось тем, чем казалось на первый взгляд. Она прищурилась и не сдвинулась с места.

— В чем смысл этой комедии?

— Ты – одна из рода Блэк, Вальбурга. Ты имеешь право выбирать свою судьбу. Здесь. Сейчас. Ты можешь забрать этот флакон, мой сын никогда не родится и твое желание исполнится. Это будет твой выбор. Затем я сделаю свой. У Сириуса будет брат, это решенный вопрос. Кто будет его матерью – вопрос второстепенный.

Она остолбенела, а он все также неотрывно смотрел на нее взглядом, который сделал бы честь любой крупной змее на охоте. Следующей реакцией был надтреснутый, истеричный смех.

— Ты мне угрожаешь? Мне? Кем ты себя возомнил, Орион Блэк? Ни один отец приличного семейства не отдаст свою дочь за человека, запятнавшего свое имя разводом. Прими это. Мы приговорены к обществу друг друга до самой смерти, ты ничего не можешь с этим сделать.

Улыбка, которой он ответил ей, заставила сердце Вальбурги похолодеть, а во взгляде мужа появился хорошо различимый скепсис.

— Но они не будут так категоричны, если речь пойдет о вдовце, не так ли?

Это был удар ниже пояса. За их долгую совместную жизнь ее не раз посещали подобные мысли в его адрес, но ни разу она не озвучила их. Это было табу, потому что, каким бы невыносимым не был порой Орион, он был Блэком. Они были одной крови, и не существовало в мире греха страшнее, чем эту кровь пролить.

— Ты не посмеешь… — Зло прошептала Вальбурга, делая шаг вперед.

— Увидим. – Он даже не шелохнулся.

Борьба взглядов продолжалась больше минуты, в комнате повисла звенящая тишина. Вальбурга проиграла эту схватку. Она оказалась не готова, а муж ее был, как теперь она понимала, куда более страшным человеком, чем ей казалось. За эту минуту, что она вглядывалась в его пустые серые глаза, женщина явно осознала: он исполнит свою угрозу. Она могла, конечно, вооруженная этим знанием постараться опередить его, но что станет с ней, если рука ее дрогнет? Страх снова пережить все ужасы родовой горячки и страх перед мужем боролись в ней, казалось, целую вечность. Победил страх перед Орионом. Она отступила, призывая на голову мужа все существующие проклятья, и вылетела из кабинета так же стремительно, как появилась в нем. Флакон с зельем для вытравливания плода остался стоять на столе мужчины. Он задумчиво взял его, подошел к камину, где в любую погоду и в любой сезон горел огонь, поддерживая связь Ориона с внешним миром, а затем небрежным движением отправил склянку прямиком в пламя. Это оказалось даже слишком легко…

* * *

Сириус начал хныкать, стоило тете Вальбурге выйти из комнаты. Беллатрикс, расположившаяся с книгой в кресле у камина, шикнула на него, из-за чего хныканье превратилось в вой, а в старшую кузину едва не полетела деревянная лошадка, с которой мальчик и Нарцисса увлеченно играли до того момента, когда Сириус потерял мать из виду.

— Если он сейчас же не заткнется, я сверну ему шею. – Прошипела Беллатрикс.

И весь ее вид красноречиво говорил, что именно так она и поступит. Белле было десять, она была самой старшей и самой умной среди них, слово ее было законом. Нарцисса, безрезультатно пытавшаяся унять плачущего ребенка, беспомощно посмотрела на Андромеду, как она всегда делала, когда ей нужна была поддержка сестры. Как-то так сложилось, что мостом между нежной и неконфликтной младшей сестрой и авторитарной и вспыльчивой старшей всегда приходилось выступать именно ей, Андромеде. А ей, на минуточку, было всего семь. Совсем не тот возраст, когда нужно оттачивать навыки дипломатии.

— Сириус, милый, ты хочешь пойти и поискать маму? – Ласково обратилась девочка к малышу, слезы которого тут же высохли.

Он насупился и кивнул, как истинный маленький мужчина, не желая показывать окружающим его женщинам, что из-за плача голос его прерывается и дрожит. Андромеда взяла его за руку, и они отправились на поиски. Эти-то поиски и привели их к открытой двери кабинета Ориона Блэка. Андромеда вовсе не хотела подслушивать, но дверь была открыта, а голоса родственников дышали такой ненавистью, что прервать их девочка не решилась. По-видимому, на Сириуса они произвели сходное впечатление. Он был тише воды, ниже травы и жался к Андромеде, как будто она могла защитить его от сочащейся из комнаты злобы его родителей друг на друга. Андромеда слышала не весь разговор, но услышанного хватило, чтобы понять, в чем была суть спора. Суть эта казалась ей просто чудовищной. Как, скажите на милость, могли два человека, связанных священными узами брака, так друг друга ненавидеть? Как могли вот так обсуждать будущее рождение еще одного ребенка? Родители Андромеды любили друг друга, она и в мыслях не допускала, что браки между Чистокровными волшебниками могут выглядеть совсем иначе. И мать всегда говорила ей, что даже если сначала муж не вызывает теплых чувств, это придет, со временем. Так как же? Как могли в этом мире существовать Вальбурга и Орион Блэк?

Она стояла, целиком погрузившись в свои переживания, не замечая ничего вокруг. В себя Андромеду привел Сириус, все еще державший ее за руку. Он тянул ее прочь от кабинета отца, уже не стремясь найти мать. Андромеда пошла за ним, как во сне. У самой лестницы малыш остановился, задрал голову и очень серьезно посмотрел на кузину.

— Меда, мама больше не любит папу?

Что могла она ему ответить? Мерлин, для чего вообще ушли они из теплой гостиной. Уж лучше терпеть раздражение Беллы, чем так… Но мальчик смотрел на нее и ждал ответа. Андромеда выдавила из себя улыбку и погладила кузена по голове.

— Любит. Конечно, любит.

— Значит, она не любит меня? Папа сказал, она не хочет братика из-за меня…

Андромеда ошарашенно уставилась на ребенка. Всего год от роду! Что мог он понять из разговора двух взрослых людей, да еще на повышенных тонах? Как это вообще было возможно? Девочка порывисто опустилась на пол, чтобы их лица были на одном уровне.

— Сириус, ты – самое ценное, что есть у твоих родителей. Ты мне веришь?

Снова устремился на нее этот совсем не детский взгляд серых, совсем как у дяди Ориона, глаз, а потом Сириус медленно кивнул.

— Тебе – верю. Поиграешь со мной? – Тень исчезла с лица, он снова улыбался.

* * *

1965г.

Допросы были самым неприятным в работе Лайелла. Он знал, разумеется, когда принимал это предложение, что без них не обойдется: Министерство делало все, чтобы разобраться в возрастающей, не смотря на все принятые меры, темномагической активностью в стране, и потому теперь даже случайные свидетели вроде бродяг-магглов вполне могли быть приведены в Министерство на допрос. Потом им благополучно стирали память и отправляли обратно, хотя находилось немало противников таких действий, как в самом Министерстве, так и за его пределами. Но Лайелл… Он ведь был всего лишь специалистом по боггартам, а боггарты, слава Мерлину, никого не могли убить, только отпугнуть. Зачем нужно было его участие во всех этих бесконечных делах о пропажах, убийствах и увечьях? Он задал этот вопрос своему руководителю как-то раз, и тот со вздохом ответил, что у него не хватает людей, а Лайелл – проницательнее многих.

Поэтому и в тот роковой для его семьи день Лайелл присутствовал на допросе. Дело было особенно мерзкое: двух маггловских детей нашли растерзанными на окраине деревушки, у самой кромки леса. Его коллеги подозревали, что не обошлось без оборотня, но реестр велся настолько плохо, что когда они провели проверку по всем зарегистрированным оборотням, выяснилось: ни один из них в прошедшее полнолуние и близко не появлялся рядом с обозначенной местностью. Никого это особенно не удивило, Лайелл прекрасно понимал, почему. Редкий сотрудник подразделения, занимающегося оборотнями, действительно стремился делать свою работу хорошо. Темные это были твари и очень опасные. Чем дальше они держались от Волшебного Сообщества, тем всем было лучше. Но дети… Он невольно думал о своем сыне, и внутри все сжималось от негодования и ярости.

Ничего не установив по реестрам, сотрудники подразделения принялись за поиски среди незарегистрированных оборотней. Несколько подозрительных типов было доставлено в Министерство, и с самого утра шли допросы. Первые трое оказались безобидными магглами, которых очень быстро отпустили, исправив воспоминания, а вот четвертый… Лайелл почуял неладное, стоило тому появиться в дверях. Высокий, мускулистый, темноволосый мужчина, одетый как маггловский бродяга, но взгляд… То не были глаза человека. Из глаз мужчины выглядывал зверь, и зверь этот был отнюдь не миролюбивым. Люпин наблюдал за ним весь допрос, не встревая и не участвуя, как делал это обычно.

Мужчина был артистичен. Удивление, испуг перед словами о мертвых детях, недоумение касательно разговоров о волшебниках – все было очень натурально. Коллеги Лайелла, утомленные и перегруженные работой, не искали в его словах подвоха. Бродяга? Легко поверить, что бродяга: одет бедно, грязный. Маггл? При задержании у него не нашли палочки, так что вполне мог быть и маггл, почему нет? Никто не обращал внимания на глаза. На удлиненные, едва заметно, но все-таки ощутимо, клыки. На то, как задержанный двигался: больше подобно учуявшему охотников волку, чем испуганному бродяге-магглу. И они собирались его отпустить.

— Брутус, на пару слов.

Лайелл и два других члена комитета отошли в противоположный конец комнаты, и там Люпин поделился своими опасениями.

— Оставим его в камерах временного содержания до следующего полнолуния. Всего сутки, но мы сможем быть полностью уверены…

— Всего сутки? Всего сутки, Лайелл?! В коридоре сидит еще шестеро человек, которых нам сегодня нужно допросить, и Авроры продолжают сообщать о задержаниях! Камеры переполнены, а ты предлагаешь ни в чем не повинного маггла мучать еще сутки. Ты хоть знаешь, как тяжело потом отловить в их памяти все воспоминания о нас? Или ты не уверен в нашей компетентности? Я допрашивал его, между прочим. И я не вижу причин дольше его задерживать.

— И когда это ты сделался таким спецом по оборотням? Лайелл, занимайся лучше своими уэльскими боггартами.

Задержанный не проронил ни слова, но взгляд его все время перепалки не отрывался от Люпина. Он будто старался как можно точнее запомнить его. Взгляд этот внушал Лайеллу первобытный ужас, а насмешки коллег, необоснованные и беспечные, вывели его, обычно очень уравновешенного и корректного, из себя.

— Вы что, слепые? – Громким шепотом прошипел Люпин, из последних сил сдерживая желание наорать на коллег. – Глаза, зубы, а как он двигается! Он точно оборотень, я нутром это чую. И вы собираетесь его выпустить обратно на улицы вот так, даже не удостоверившись, что вы правы? Мы об оборотне говорим, Мерлиновы подштанники! Об оборотне! Это бездушные, злобные создания, которые не заслуживают ничего, кроме смерти. Мало вам двух растерзанных детей?

Ответом ему были каменные лица и пустые глаза.

— Я думаю, тебе лучше уйти, Лайелл.

Он не верил своим ушам. Беспомощно переводя взгляд с председателя допроса на его помощника, Люпин стоял на месте. Они повторили просьбу, больше он ничего не мог сделать. Обескураженный и взбешенный, Лайелл подчинился. Перед бродягой же извинились и отпустили…

* * *

Фенрир Грейбек очень редко был таким паинькой, как в тот день. Если бы члены его стаи увидели – пришлось бы заново завоевывать весь свой авторитет, не иначе. Но он добился нужного результата, его под конвоем всего одного тощего мага отправили прочь. Был, правда, момент, когда Грейбек не на шутку обеспокоился: когда этот дотошный выродок начал приставать к остальным со своими предложениями про камеры временного заключения. А еще он совершенно не следил за языком, за что Фенрир, как человек в таких вещах щепетильный, считал своим долгом его наказать. Как? Ну, этот парень явно очень близко к сердцу принял двух мертвых маленьких магглов… Губы Грейбека растянулись в жуткой плотоядной ухмылке, но волшебник шел впереди и не мог ее видеть.

Его вывели в переулок, одним из боковых ходов. Когда маг уже достал палочку, чтобы стереть бродяге память, бродяга вдруг перестал быть безобидным. Скорость всегда была преимуществом Грейбека, равно как и внезапность. А еще, оборотни – стадные животные. Где один, там всегда найдется и второй. Иногда и третий, как было сейчас. А у сопровождавшего его мага была уж очень слабая шея.

Из города они выбрались без проблем. Здесь снова была только свобода, запахи леса и травы. До полнолуния оставались сутки, это чувствовала вся стая. А у Фенрира было дело…

— Ловко ты их обвел вокруг пальца, а, Грейбек? – Один из сопровождавших его оборотней дружески хлопнул Фенрира по плечу.

Грейбек огрызнулся на такое панибратство, и оборотень, по силе уступающий ему, отступил, виновато опустив голову, как побитая собака.

— Ловко. – Прорычал Фенрир. – Если бы у волшебников было чуть больше мозгов в черепушке, все могло бы закончиться вовсе не так удачно. Один из них любит совать нос, куда не просят. Люпин, кажется.

— Люпин? Лайелл Люпин? Этот любитель боггартов что там делал?

Грейбек резко обернулся ко второму оборотню, который, как выяснилось, знал человека, которого необходимо было научить хорошим манерам.

— Расскажешь все, что тебе известно про этот высокомерный кусок мяса. Твой любитель боггартов совсем не знает, что такое вежливость. Знаешь, как он нас назвал? «Бездушные, злобные создания, которые не заслуживают ничего, кроме смерти»... Поэтично, не находишь? Так поэтично, что я с удовольствием выведу эту фразу его кровью на стене его дома, завтра же ночью.

* * *

Дом был очень уютный, просто открытка. Грейбек сплюнул, скривившись от отвращения. Он провел тут уже несколько часов, выбирая наиболее удобную позицию для атаки, когда покажется луна. Время не прошло даром. У несдержанного на язык парня оказалась очень на вид вкусная маггла-жена и, любимое для Фенрира, пятилетний сын. Его любимый возраст, его любимый размер. В тот момент, когда зоркие глаза оборотня увидели в окне мальчика, судьба его была решена. Теперь оставалось ждать. Он изнывал от нетерпения, время еле тянулось, но в этот раз в конце ожидания его ждала награда, достойная переживаемого неудобства.

Когда луна показалась, и тело его согнулось в бараний рог, Грейбек стиснул зубы и глухо зарычал. Кости ломались под кожей, срастались заново, мускулы перекатывались, тело покрывалось серой шерстью. Несколько минут боли, которую Грейбек, приняв свою суть, переживал намного легче, чем другие члены его стаи, и возле дома Люпинов стоял уже огромный волк. Волк задрал голову к небу и протяжно завыл, приветствуя луну, а потом сорвался с места. Короткий разбег, прыжок… Стекло разлетелось, как сахарное, даже не порезав волка. Его лапы мягко приземлились на ковер в комнате ребенка, он низко пригнул голову и заворчал. Мальчишка уже проснулся, он так притягательно пах страхом… Если бы не крик… Крики его раздражали. Слишком высокий звук для тонкого слуха оборотня.

Он прыгнул вперед, оказался на кровати, над мальчишкой. Тот крутился, пытаясь выпутаться из одеяла, которое стало для него ловушкой. Оборотень лязгнул зубами раз, другой, вынуждая ребенка высунуться из-под одеяла как можно больше, а потом с наслаждением погрузил зубы в мягкую, податливую плоть и мотнул головой, оставляя ужасную рану. Вкус крови, такой знакомый и приятный. Она заполнила его пасть, начала пропитывать простыни под ребенком. Лапой он придавил вопящего мальчишку к кровати, впиваясь когтями в плечо и раздирая кожу, и снова укусил. И еще раз. И еще… Потом откуда-то пришел яркий свет и боль. Его отбросило к стене, но волк тут же снова оказался на лапах, низко пригнул голову и угрожающе зарычал, двинувшись на нового противника. Рядом кричала женщина, но он помнил, что она не опасна для него. Опасен был человек, из-за которого появилась вспышка. Человека этого волк ненавидел. А человек, это он точно чуял теперь, ненавидел его.

Волк прыгнул, и снова вспыхнуло заклятье, прорезая тело болью. Он заскулил, но напал снова. Еще одна вспышка и боль. Потом они пошли одна за другой, не давая ему даже опомниться. Тогда волк понял, что пора уходить. Его жертва все равно не шевелилась, он сделал то, за чем пришел. Волк попятился к окну и легко выпрыгнул в него. Звуки и запахи ночи обрушились на него, вбирая в себя. Он снова завыл, переходя на крупную рысь, а затем и вовсе понесся во весь опор между деревьев, навстречу голосам своих братьев, ждавших его в лесу на ближайшей поляне.

* * *

Все закончилось только к утру. Лайелл сам снял с обессиленного сына тяжелые цепи, удерживавшие его всю ночь, и на руках отнес его в постель. Хоуп из спальни так и не вышла. Он не винил ее… Лайелл сам так и не смог уснуть этой ночью, сидя за закрытой дверью подвала, слушая, как внизу рычит и стонет то, что еще час назад было его сыном, не в силах сдержать рыданий. Все произошло из-за него… Его сын… Его единственный сын, умный и добрый мальчик… Они до последнего надеялись.

Когда Лайелл, как в тумане, подошел к окровавленной кроватке Ремуса, он думал, что уже слишком поздно. Хоуп кричала и прижимала сына к груди, он был бледен и весь в крови. Лайеллу едва удалось забрать его у жены и убедить ее, что им нужно в Госпиталь Святого Мунго, и только там ему смогут помочь, если это еще возможно. Она сдалась… В Госпитале ему пришлось соврать про нападение дикого зверя, но Люпину все равно казалось, что врачи знают, как все было на самом деле. Так или иначе, они спасли его сына. Ужасные шрамы на его теле остались, но он был жив. Хоуп этого было достаточно, она ни на минуту не покидала его палаты до самого дня, когда им разрешили забрать его домой. А Лайелл уже тогда знал: худшее впереди.

Когда приблизилось полнолуние, и самочувствие Ремуса ухудшилось, они с женой впервые за все время брака крупно поссорились. Хоуп была резко против того, чтобы приковывать пятилетнего ребенка цепями в подвале, и не слышала доводов Лайелла. В итоге он сделал по-своему, пыталась ему помешать, едва не дошло до драки. Потом взошла луна…

Он до самой смерти обречен был хранить в памяти это самое первое обращение сына. Воспоминание это было теперь его проклятьем, возмездием Грейбека за брошенные в адрес оборотней неосмотрительные слова. Самое ужасное – Хоуп тоже была там, и для нее это было слишком. Лайеллу силой прошлись увести жену из подвала, на лестнице она оттолкнула его и заперлась в комнате. Он не докучал ей. Просто не было сил… Они снова встретились только утром, над кроватью спящего мертвым сном сына. Темные круги под глазами Хоуп подтвердили его мысли о бессонной ночи, но теперь она была собрана и спокойна. Рука ее нежно гладила волосы сына.

— Должен быть способ это остановить. – Уверенно сказала она. – Волшебники всегда находят способ, верно, Лай?

Что он мог ей ответить? Люпин обнял жену, крепко прижал ее к себе и прошептал:

— Мы найдем способ. Мы обязательно найдем способ, Хоуп…

* * *

24 марта 1966г.

Это была девятая весна Петунии Эванс, и последние перед сложным периодом переходных экзаменов школьные каникулы. Свинцовые тучи над Коуквортом наконец-то стало пробивать теплое солнце, так и побуждая выбраться из дома куда-нибудь подальше, пока очередной классический английский ливень не испортил все веселье. Но для Петунии это был не единственный повод: еще перед каникулами они с одноклассниками договорились встречаться у озера в городском парке, чтобы поиграть вместе.

Петунии нравилось бывать на таких встречах. Девочки приносили корзинки для пикников и бутерброды, мальчишки запускали воздушного змея, а еще можно было поиграть в мяч, или любую другую игру. Чем больше одноклассников – тем веселее. Петуния и не заметила, что теперь отправлялась туда ежедневно и пропадала до самого позднего вечера, пока чей-нибудь ответственный родитель, явившись в парк забрать свое чадо, не подвозил заодно и тех детей, которым было по пути.

Еще меньше замечала она, какими грустными глазами провожала ее каждый раз младшая сестра. Как-то раз мать сказала ей, что Лили одиноко теперь, когда Петуния все время проводит с друзьями, но девочка не придала этому разговору значения. В конце концов, Лили и так чуть ли не с самого рождения была приставлена к старшей сестре. Иногда с мелюзгой было весело, но должна же быть мера. Со сверстниками интереснее, чем с шестилеткой, какой бы хорошей она ни была.

Их родители, однако, придерживались другого мнения. Именно поэтому, когда Лили снова щенячьим взглядом смотрела в след сестре, вцепившись руками в первый столбик лестничного ограждения, перед Петунией неожиданно вырос отец и потребовал, чтобы в этот раз она взяла младшую с собой. Все возражения были проигнорированы, и сияющая от счастья рыжеволосая девочка с ее заметно помрачневшей старшей сестрой на одном велосипеде (Петуния рулила, Лили сидела на багажнике) отправились навстречу солнечному и по-весеннему теплому дню.

Руки Лили очень крепко вцепились в Петунию, хотя это был далеко не первый раз, когда она катала сестренку на велосипеде. Тунья украдкой бросила на младшую снисходительный взгляд.

— Ты что, боишься упасть?

Лили подняла на нее зеленые, как молодая травка, глаза.

— Я ничего не боюсь, Тунья. Я только… Не верится, что я познакомлюсь с твоими друзьями. Они наверняка замечательные. Ты всегда такая счастливая, когда возвращаешься…

Петуния хмыкнула. Она искренне считала, что в лучшем случае на Лили никто не обратит внимания. В худшем же ее могли начать дразнить нянькой, но как с этим справиться Петуния уже придумала.

— Не надоедай им слишком-то. – Пробурчала она. – И почему тебе дома не сиделось?

— Без тебя там скучно. – Простодушно ответила Лили, крепче прижимаясь к сестре.

Это было одновременно и раздражающе, и приятно. Тунья не знала, какое чувство превалировало. С Лили всегда так было: посмотришь на нее, и нельзя не умилиться. Но когда ее слишком много рядом, сделаешь что угодно, чтобы от нее избавиться.

Велосипед свернул на гравиевую парковую дорожку, увозя сестер в самое сердце парка, к большому озеру. Издалека Петуния учуяла запах дыма и начала крутить педали быстрее. Сегодня они собрались печь картошку, девочка не хотела ничего пропустить. Деревья сменились кустарниками, в потом велосипед выехал на полянку, где в кучку у маленького костерка собралось человек шесть девятилетних детей. Они, услышав шорох гравия, оглянулись, чтобы посмотреть, кто приехал. Две девочки с радостными приветствиями бросились на встречу, но тут же остановились, когда увидели, что Петуния приехала не одна.

Эванс оставила велосипед под кустом, вместе с остальными, а потом шагнула к собравшимся, невозмутимо улыбаясь, а на их закономерные вопросы о младшей ответила:

— Это моя сестра, Лили. Прицепилась намертво, пришлось взять с собой. Она не будет мешаться.

Мальчики восприняли появление Лили равнодушно, девочки же разом кинулись сюсюкаться, вызывая раздражение. Именно поэтому Петуния со спокойным сердцем оставила Лили на их попечение, а сама пошла к мальчишкам, печь картошку. Они только-только начали, так что дело нашлось и для нее.

* * *

Никогда еще солнце не светило так ярко, костер не был таким ласково-теплым, а печеная картошка и яблоки – такими вкусными. Лили сидела между двумя одноклассницами Петунии, которые, похоже, принимали ее за удивительную живую куклу, и с удовольствием позволяла им заботиться о себе, совершенно не замечая недовольные взгляды, бросаемые то и дело на нее сестрой. Все было даже лучше, чем она раз за разом представляла себе, наблюдая в окно удаляющийся силуэт Петунии и мечтая однажды отправиться вместе с ней. Пусть она мало понимала темы их разговоров, это было не так уж важно, пока она была здесь, среди людей, настроенных дружелюбно и принимавших ее.

Потом кто-то из мальчиков предложил сыграть в прятки, все с готовностью поддержали предложение и начали выбирать водящего с помощью жребия. Лили, как самую маленькую, до выборов не допустили, и она инстинктивно начала жаться к старшей сестре, одновременно предвкушая и опасаясь, что для нее игра закончится слишком быстро. В конце концов, она была здесь в первый раз, где будет лучше спрятаться – не знала. Водящим выбрали одного мальчиков, который отошел к ближайшему дереву и начал считать до тридцати, пока остальные бросились врассыпную. Петуния крепко схватила Лили за руку, и они вместе побежали прочь от дерева, в сторону начинавшихся у самого края поляны кустов жасмина. Кусты эти были высажены там в широкую линию, огибавшую большие деревья, как живая изгородь, и росли так плотно, что двух девочек за ними было бы совершенно не видно. Петуния раздвинула стебли, сказав Лили пробираться за куст, что она тут же и проделала. Сестра скользнула следом, обе затаились. Место было просто замечательное: отсюда они могли видеть всю поляну, а их в тени и зарослях увидеть можно было бы только подойдя вплотную и раздвинув стебли, как это сделала Петуния.

— Он нас никогда не найдет! – Радостно воскликнула Лили.

Петуния шикнула на нее, напряженно всматриваясь через листву, и Лили умолкла. Водящий тем временем отправился на поиски. В выслеживании он оказался чудо как хорош: очень скоро оставленные у костра места стали снова заниматься найденными детьми. Но Лили было скучно за этим наблюдать, потому что в их сторону он даже не повернул ни разу. Сначала она развлекала себя, рассматривая кустарник вокруг. Она уже знала, что через пару месяцев он будет цвести, и на поляне, наверное, будет очень приятный аромат… А еще у жасмина были красивые, белые цветы… Лили прислонилась спиной к спине сестры. Она была сыта, было тепло, девочка чувствовала себя в полнейшей безопасности рядом с Петунией и сон невольно начал опутывать Лили своей тонкой паутинкой. Тем внезапнее было пробуждение, когда Петуния резко приподнялась и бросила ей:

— Сиди здесь!

Сама она, шурша листвой, начала пробираться куда-то в сторону. Там ее и нашел водящий, всего пару минут спустя.

Одной в зарослях оставаться было уже совсем не так спокойно, и теперь рыжая девочка, совсем как ее сестра, напряженно наблюдала за поляной, то и дело встречая взгляд Петунии, которая отрицательно качала головой, приказывая остаться на месте. Лили оставалась, потому что Петуния выдала себя, чтобы ее не нашли. Быть трусихой и сдаваться только потому, что ей страшно одной в густом кустарнике, было бы не честно. Когда водящий вдруг повернул в ее сторону, заметив, наконец, знаки Петунии, посылаемые сестре, Лили на четвереньках отползла еще глубже в заросли. Мальчик все приближался. Даже шестилетнему ребенку было очевидно, что он ее найдет, а значит, Петуния сдалась напрасно. Лили относилась к этой игре со всей серьезностью, и потому для нее это было недопустимо. Даже когда мальчик подошел вплотную, раздвинул ветви и посмотрел прямо на нее, Лили продолжала, сжав кулачки, повторять про себя: «Ты меня не видишь. Ты не видишь меня! Ты не можешь меня видеть…»

Он подался вперед, Лили зажмурилась, как когда была совсем малышкой и верила, что если закрыть глаза – исчезнет весь мир. А потом случилось странное: мальчик ушел. Ушел, как будто действительно ее не увидел. Лили, сияя, посмотрела на сестру, но увидела на ее лице только недоумение. В тот день Лили осталась последней, кого не нашли. Девочка покинула свое убежище, только когда другие дети начали звать ее, и, видя, откуда она пришла, остальные начали дразнить водящего, что он поддавался. Не казалось это смешным только двум из присутствующих: водящему, который точно знал, что девочки не было в кустах, и оправдывался, что она, возможно, перебралась туда позже, когда он уже проверил, и Петунии, которая, наоборот, точно знала, что сестра ее все время была именно там, где ее не нашли. Старшая из сестер Эванс следила за каждым шагом водящего. Она различала рыжие волосы Лили среди зелени листвы. А потом сестренка просто пропала…

* * *

Домой они снова ехали на одном велосипеде. Лили болтала без умолку, делясь огромным запасом впечатлений, полученных за день, Петуния, наоборот, молчала. Ее мысли снова и снова возвращались к исчезновению сестренки, девочка пыталась найти этому хоть какое-то правдоподобное объяснение. В конце концов, не могла же она и правда исчезнуть на несколько минут, а потом появиться снова, на том же месте? Как какой-нибудь хоббит Бильбо, укравший в пещере волшебное кольцо, из недавно прочитанной мамой на ночь сказки…

— Лили… — Наконец спросила Петуния, устав искать ответ самостоятельно. – Почему Джон не нашел тебя? Он ведь искал именно там, где ты пряталась…

Она бросила на сестренку внимательный взгляд через плечо.

На нее смотрели большие, кристально-честные глаза, и в глазах этих было непонимание.

— Я не знаю, Тунья. Он просто посмотрел на меня и как будто не увидел. Я очень хотела, чтобы он не увидел, и все.

Лили улыбнулась ей, а Петуния отвернулась. Произошедшее ей совсем не понравилось, и про себя она надеялась, что им обоим просто показалось. Такого никогда больше не случится. Тогда Петуния еще не знала, что все только начиналось…

Take a chance,

Sometimes it's all you need

(с) Bon Jovi — No Apologies

* * *

1969г.

— Джим, милый, повторим еще раз. — Дорея остановилась, стоило кирпичной стене волшебным образом сложиться у них за спинами, и присела, чтобы лицо оказалось на одном уровне с лицом ее девятилетнего сына.

Худощавый, долговязый мальчик закатил глаза, выражая свое раздражение этим ритуалом, который мать проделывала каждый раз, когда они приходили в Косой переулок. В конце концов, ему было уже девять! У него даже своя палочка скоро будет. Зачем каждый раз ломать комедию, если терялся он всего один раз, лет в пять, и с тех пор прочно усвоил, что так волновать маму — плохо. Но Дорея смотрела ему прямо в глаза и ждала, прекрасно давая понять, что они и с места не сдвинутся, пока он не повторит, как самое сокровенное заклинание, слова, которых она от него ждет. Мама у него была очень добрая, но уж если решила на чем-то настоять — проще дать ей то, что она требует, чем бунтовать. Это он усвоил с пеленок. Джеймс обреченно вздохнул.

— Держаться поблизости, далеко не уходить, не ходить в Лютный переулок, и если потеряю тебя из виду, идти к Флориану Фортескью. Ты будешь ждать меня там. А если нет — значит нужно оставаться на месте, пока ты не придешь. Ма-а-а-ам! Я уже раз сто тебе это повторял, я запомнил, честно.

Она улыбнулась. Ее теплые, карие глаза, когда она вот так улыбалась, пронизывали лучики света, и Джим не мог оторвать от нее взгляда, искренне веря, что мама у него — самая красивая на свете. Ритуал был исполнен, и они могли, наконец, ступить на людные, как всегда в это время, мостовые Косого переулка. Бывать здесь наследник Поттеров просто обожал. Во-первых, здесь был наишикарнейший магазин волшебных игрушек и приколов, половина ассортимента которого давно уже была рассована по сундукам в доме Поттеров. Во-вторых, «Все для квиддича». Отец уже не раз шутил, что если оставить Джима утром в этом магазине, то вечером, с большой долей вероятности, он все еще будет там. Отец обещал на десятилетие подарить ему его первую настоящую, не игрушечную метлу, так что теперь посещение квиддичной лавки тоже стало своего рода ритуалом. Джеймс никак не мог выбрать, какую именно модель ему больше хочется получить, и очень переживал, что может выйти новая, еще более крутая, а он уже попросит что-то попроще. В-третьих, магазины сладостей. Их здесь было два, да еще кафе Флориана, с самым вкусным мороженным в мире. Ну, и приятным бонусом: люди. Джеймс был мальчиком общительным, ему не составляло труда затеять разговор с продавцами или ровесниками прямо на улице, познакомиться, поболтать и поделиться впечатлениями. Иногда случалось и в драку ввязаться, но это если собеседник попадался совсем уж гнусный и нарывался сам. Благо, родители всегда выслушивали его объяснения и почти никогда за это не ругали, принимая его точку зрения.

Мать первым делом направилась в аптеку, чтобы докупить нужные для зелий ингредиенты, запасы которых в их доме подходили к концу. Джим от сопровождения ее в этом предприятии сразу же отказался, сообщив, что будет в кондитерской Шугарпламма. Дорея его не удерживала. В конце концов, пытать девятилетнего мальчика бездельем, пока она будет скрупулезно, по списку, выбирать нужные ей ингредиенты, было бы просто жестоко. Ее сын хорошо ориентировался на местности, и, хотя до сих пор сердце ее замирало, когда его растрепанная темноволосая голова терялась в толпе, женщина знала, что с ним все будет в порядке.

Джим шагал бодрым, пружинящим шагом. В кармане у него был целый галеон, на который можно было купить мешок сладостей, и еще осталось бы, жизнь была прекрасна и удивительна, как, впрочем, и каждый из прожитых ранее дней. Он насвистывал себе под нос веселую песенку, которую два дня назад поймал на отцовский радиоприемник с какой-то маггловской радиостанции, и уже предвкушал, что именно купит в кондитерской, когда в привычную картину мира вклинилось нечто чужеродное. Нечто, что ну совершенно никак туда не вписывалось. Джеймс остановился, оглянулся и уперся пристальным взглядом в ревущего в голос мальчишку примерно его возраста. Мальчик был ниже на полторы головы, толстый, с прилипшими к розовому черепу светлыми волосами, отчего его покрасневшее от слез лицо казалось еще краснее. Не разведи он такую отчаянную мокроту прямо посреди улицы, Джим на него и не взглянул бы. Но парень ревел, это было странно, и юный Поттер остановился напротив.

— Ты чего ревешь, как пятилетний? — Осведомился он тоном человека, имеющего полное право задать подобный вопрос незнакомцу.

Мальчик, не ожидавший, похоже, что слезы его обратят на себя внимание хоть кого-то, резко замолчал, устремил на Джеймса осторожный взгляд водянистых глаз на опухшем лице, а потом захныкал снова, растирая кулаками глаза.

— Ма… Мама! Я… я… я не знаю, г-г-где она. Б-б-б-была здесь, я... я… я на минуту только отош-ш-шел, а т-т-теп-п-перь ее не-е-е-е-е-е-ет!

Джеймс поморщился. Мальчик этот не вызывал в нем особой симпатии, но в его семье благородство было далеко не пустым звуком, и потому Джеймс был бы не против помочь ребенку, а потом поделиться этой историей с мамой, чтобы она похвалила своего героя-сына. Пару секунд он взвешивал за и против такого поступка, но мальчишка снова начал наращивать громкость плача, так что победило благородство. Поттер шагнул к нему еще ближе, похлопал по плечу и сказал:

— Ну, все, заканчивай. Сегодня, дружище, твой счастливый день, потому что тебе встретился ни много, ни мало, а сам Джеймс Поттер, Великолепный. То есть, я. — Он усмехнулся. — А тебя как звать?

Мальчик продолжал всхлипывать, но рев прекратился, что уже казалось Джеймсу добрым знаком. Плакса вытер рукавом текущий нос и тихо, так, что Поттеру пришлось прислушаться, чтобы разобрать, произнес:

— Питер… Меня зовут Питер.

— Здорово, Питер! Так вот. Знаешь ли ты, кто я такой? Я великий сыщик. Что, не веришь мне? Очки видишь? Волшебные. Только у настоящего сыщика могут быть такие. Так-то я и без них хорошо вижу, но с ними кажусь намного солиднее. — Вдохновенно врал Джим. — И эти-то очки помогут нам найти твою маму. Просто следуй за мной, и я отведу тебя к ней. Но сначала мне нужны улики, чтобы найти путь. Где ты ее видел последний раз?

Питер задумался, да так крепко, что от напряжения снова покраснел. Выглядел он при этом довольно забавно, Джиму пришлось давить свой смешок, чтобы не испортить игру. Усилия, слава Мерлину, оказались не напрасными. Питер вспомнил, что они с матерью заходили в магазин с одеждой, там она что-то долго выбирала, а ему стало скучно, и он пошел на улицу. На улице унюхал какой-то очень вкусный аромат, и решил посмотреть, что это так здорово пахнет. И вот, оказался здесь. Поттер кивнул. В Косом переулке было два магазина с одеждой, но мальчик не был одет слишком уж хорошо, значит, скорее всего, его мать осталась в магазине Мадам Малкин.

— Ситуация проясняется. За мной, милейший!

И Джим уверенно повел мальчишку за собой по людной улице. Магазин был прямо за углом, так что Питер, похоже, не слишком долго размышлял, прежде чем закатить истерику. Про себя Джеймс осуждающе покачал головой. Никуда это не годилось, если спрашивать его. Мальчики зашли к Мадам Малкин, и вот тут-то выяснилось, что приключение и не думало заканчиваться. Внутри мамы Питера не было.

Джеймс, как и подобает настоящему сыщику, тут же учинил допрос, но сердобольная мадам Малкин так разволновалась, что толку от нее было мало. А потом, когда она спросила, где родители самого Джеймса, ему и вовсе расхотелось ее расспрашивать. Он схватил Питера под руку и поспешил уволочь из магазина. Узнать, что она пошла вниз по улице, им все-таки удалось. Наверняка уже хватилась сына, сложно не заметить отсутствие такого парня рядом, а значит, разгадка была близко.

— Ну, нигде ее не видишь? — Спросил Джеймс.

Питер вытянул шею и вовсю всматривался в толпу, но так никого и не разглядел. Джеймсу же уже пришла в голову очередная прекрасная идея. Совсем рядом магазинчик принимал товар, и прямо перед входом была навалена целая гора ящиков. Поттер пихнул Питера в предплечье и показал на ящики.

— Залезем наверх. Оттуда всю улицу будет видно.

— Это высоко… Мамочка говорит, что мне нельзя лазить, я могу упасть и пораниться… — Пробубнил Питер.

Джеймс раздраженно хмыкнул, а потом посмотрел прямо на мальчишку.

— Питер, ты что, мамина принцесса? В любом случае, если хочешь к ней вернуться — полезай на ящики. Другого способа нет.

И сопротивление было сломлено, Питер послушно полез, куда сказали. Джим, более ловкий и проворный, держался прямо за ним. Наверху два ящика стояли так, что их можно было оседлать и довольно удобно устроиться примерно на уровне второго этажа. Толстый мальчишка, конечно же, запыхался, но на это Джеймс внимания уже не обращал. Он был самым настоящим царем горы! Отсюда, если захотеть, можно было даже допрыгнуть до вывески с котлами. А оттуда, если как следует раскачаться, можно было бы добраться до крыши небольшой пристройки соседнего дома…

— Я не вижу ее…

Джим моргнул и посмотрел на своего спутника с недовольством. Такой план испортил! Вызвался помогать на свою голову… Но раз уж вызвался — помогай, папа всегда так говорил. Поттер вздохнул, равнодушным взглядом оглядел толпу и пожал плечами.

— Отсюда лучше всего видно. Будем сидеть, пока не увидишь ее. И, раз уж я тут с тобой застрял, расскажи-ка мне что-нибудь о себе. Сколько тебе лет?

— Девять…

— Девять? Да ладно? А я думал, семь.

— Мама говорит, я очень болезненный, и поэтому…

— Ну, кормит-то она тебя точно хорошо, а, Пит? — Усмехнулся Джеймс, дружески толкнув мальчика в живот локтем.

Лицо у Питера просияло. Или он действительно не заметил, или же не захотел заметить скрытой в словах Джеймса насмешки.

— Да, мама очень вкусно готовит… А бабушка — еще лучше.

— А кто твой папа?

Этот вопрос оказался некстати, это Джеймс почувствовал сразу. Питер как-то сразу насупился, начал ковыряться в складках одежды, и, когда Поттер уже решил, что он так и не ответит, сказал:

— У меня нет отца. Только дедушка… Он часто говорит, что я на него похож… Только это совсем не хорошо.

Джим удивленно вскинул бровь.

— Не хорошо? Это почему? У меня вот клевый папа, я очень хочу быть на него похожим.

Питер вздохнул.

— Везет тебе…

В этот момент снизу раздался крик владельца магазина, заметившего, наконец, непрошеных гостей, которые запросто могли свалиться с такой высоты и сломать себе шеи. Джим с Питером начали быстро спускаться с другой стороны ящиков. Владелец лавки их не преследовал, но и без того в самом конце Питер умудрился свалиться и что-то себе поранить, снова начав хныкать.

— Нет, Пит, ну это совсем никуда не годится. Ты что все время хнычешь? Подумаешь, царапина. Пошли.

Потеряв отличную обзорную площадку, Джеймс теперь совершенно не представлял, как устроить Питеру и его маме счастливое воссоединение. Оставался последний вариант: подключить собственную маму. Взрослые каким-то образом всегда знали, как найти другого взрослого.

— Слушай, а пойдем к Флориану? Я всегда туда иду, когда потеряюсь, и мама всегда меня там находит.

Для Питера, не имевшего никаких других альтернатив, это оказалось весомым аргументом, и Джеймс снова повел своего спутника по Косому переулку. И им почти удалось дойти, болтая обо всем на свете (вернее, болтал Джеймс, а Питер оказался благодарным слушателем), когда мальчишка вдруг сорвался с места и с криком: «Мама!» бросился расталкивать толпу. Воссоединение было бурным. Она и правда давно уже искала его, и в первую очередь за самовольную отлучку и потрепанные нервы Питер получил от нее знатный подзатыльник. Но уже через секунду она стояла рядом с ним на коленях, прямо на грязной мостовой, рыдала, обнимала и целовала его. Джим поморщился. Похоже, привычка разводить мокроту по любому поводу была у этих людей чем-то семейным. А его работа здесь была сделана. И до Флориана почти дошел, не поворачивать же теперь обратно. Поттер засунул руки в карманы брюк и пошел своей дорогой, не заметив, как отчаянно искали его в толпе водянистые глаза пухлого мальчика.

Его мать уже сидела за столиком в кафе, когда он туда добрался, в окружении трех больших бумажных пакетов. Джим с деловым видом уселся напротив. Вазочка с шоколадным мороженным дожидалась его, но и не думала таять.

— Сегодня я спас жизнь одному ребенку. — С гордостью заявил Джеймс. — Он потерялся, а я отвел его к маме.

Дорея взглянула на сына и улыбнулась ему своей теплой, обожающей улыбкой.

* * *

Сириус мало что в жизни ненавидел так же сильно, как большие семейные обеды. Он с ходу назвал бы с десяток дел, которые принесли бы ему куда больше пользы и удовольствия, чем несколько часов занудного сидения за столом, словно выставочная кукла. Это у Регулуса получалось, а ему и пары минут достаточно было, чтобы известись. И ладно бы еще ежедневные ужины. Мать требовала, конечно, полного соблюдения церемониала, но за столом их было всего четверо, очень скоро Сириус украдкой начинал пинать младшего брата под столом, тот неминуемо пытался дать сдачи, и это хоть как-то развлекало. Даже когда заканчивалось изгнанием в собственную комнату. Большие же семейные обеды предполагали длинный, полностью накрытый стол в столовой, тетю Лукрецию и дядю Сигнуса с женой и дочерьми, помпезность и особенно обостряющееся стремление матери перещеголять по роскоши и манерности всю родню. Нужно сказать, ей почти всегда это удавалось.

Ему вряд ли было больше пяти, когда он начал понимать, что происходит. Почему в него с таким упорством вколачивают правила хорошего среди Чистокровных Аристократов тона, а потом устраивают раз в месяц эти подобия экзаменов — званые вечера. В глазах матери он никогда не был человеком. Он был декорацией, которой надлежало выгодно оттенять ее великолепие. Они все, и отец, и Регулус, были просто декорациями. Но отцу было все равно, а Регулус своей роли даже радовался, потому что она всегда хвалила его за хорошо показанную выучку. Сириусу было не все равно. С того самого момента, когда его детский мозг понял, что происходит. Что мама хвалит его вовсе не потому, что он действительно сделал что-то хорошее. Дело вообще было не в нем… Она хвалила себя, за хорошо проделанную работу, за качественную дрессировку сына. Именно тогда Сириус, до этого слепо обожавший мать, начал бунтовать. Хотел, чтобы она заметила его. И замечала не только когда его надо показать обществу. Не зная, как еще этого добиться, мальчик руководствовался правилом: «Лучше пусть ругает, но замечает». Быть куклой-невидимкой, которую достают только когда хочется похвастаться, его не устраивало. Достаточно было Регулуса, который, похоже, всю жизнь собирался так прожить.

Вальбурга, однако, по-прежнему не видела его. Когда она перестала сама справляться со своим первенцем, в их доме просто появился молодой волшебник-полукровка из приличной, как она говорила, семьи, и взял обязанности по воспитанию наследника на себя. Сириус, интереса ради, попробовал и его выводить, но у парня были железные нервы, и юному Блэку это скоро наскучило. Тогда он, смирившись с природой матери, переключился на отца. Хуже всего был пример Андромеды и Нарциссы перед глазами. Члены семьи, носившей одну с ним фамилию, были не в пример ближе и теплее по отношению друг к другу, чем члены его собственной семьи. Сириус видел, что может быть иначе. Желал этого «иначе», требовал его, и не получал. С отцом тоже не вышло. Тот проявлял к нему интерес, только когда нужно было привить что-то, безусловно, ценное, как будущему главе семьи. Удовольствия это приносило не больше, чем прежние занятия с матерью, но отец умел внушить к себе уважение и поддержать дисциплину, при нем Сириус никогда не позволял себе лишнего. И все-таки, рос одиноким, диковатым ребенком, не смотря на окружавших его кузин и брата.

Регулус очень от него отличался. Если Сириус был огнем, то Рег совершенно точно представлял собой лед. Даже совсем маленьким он никогда не плакал, только смотрел серьезным взглядом серых глаз, как будто окружающие и так должны были знать, чего он хочет. Он поздно заговорил. С ним было невыносимо скучно играть, потому что подвижному Сириусу нужны были такие же игры, а Регулус мог одну мозаику неделями собирать в углу и не доставлять никому никаких неудобств. Старшего из братьев это выводило из себя, откуда появлялись постоянные попытки растормошить младшего, драки и синяки. Странно, но Регулуса все это от старшего брата не отвращало. Даже наоборот, он все чаще хвостом ходил за Сириусом, выводя того из себя еще больше. Редко, очень редко наследник славного семейства Блэк был в действительно подходящем настроении, чтобы воспринимать брата как союзника и соратника. Они почти не играли вместе, если у Сириуса был выбор. Но выбора практически не было…

Из кузин привязался Сириус только к Андромеде. Она единственная могла повлиять на него и заставить вести себя именно так, как хотелось Вальбурге. Причина была проста: из всех родственников мальчика только Андромеда обладала в достаточной степени и жесткостью, которая позволяла бы Сириусу чувствовать ее превосходство, и искренней любовью к нему, чтобы хотелось платить тем же. Нарцисса была хорошая, но слишком мямля. Беллатрикс — слишком злюка, ей куда приятнее было делать пакости, чем пытаться найти общий язык. Кроме того, она, как и мать, очень легко выходила из себя, а Сириус редко мог отказать себе в удовольствии на это полюбоваться. Так что выбор у него был невелик, но и тот едва ли можно было назвать выбором: Андромеда уже училась в Хогвартсе и большую часть года проводила там, а письма Сириус писать ненавидел.

Он был заперт в старинном особняке Блэков на площади Гриммо, и никуда оттуда было не деться. Можно было только мечтать о том счастливом дне, когда сова принесет ему письмо, и он отправится, наконец, в Хогвартс. Мечтать, ждать и бесить матушку, коль скоро ярость была единственной эмоцией, которую он способен был в ней вызвать.

Вальбурга, впрочем, была умной женщиной и редко повторяла одну ошибку дважды. Так, на семейных обедах Сириус теперь никогда не сидел рядом или напротив Регулуса. Старшего из сыновей Ориона всегда сажали по правую руку от него, а младшего — рядом с матерью. Сбоку Сириуса неизменно старались «запереть» Андромедой. К Регулусу же приставляли Нарциссу. Беллатрикс, как Цербер, размещалась между сестрами, напротив нее — старшее поколение семьи.

Какое-то время хитрость даже работала, потому что тень отца заставляла Сириуса робеть, а присутствие Андромеды вызывало желание доставить ей удовольствие, но очень скоро мальчик понял, что ни кузина, ни отец не способны все время ужина следить за его поведением и уделять ему достаточно внимания. Результат был предсказуем: снова разочарование, скука и показное непослушание.

Он не был голоден. Именно поэтому уже битых полчаса катал по тарелке единственную картофелину, подперев рукой щеку и удобно расположив локти на столе. Разговор шел скучный, на любимую тему взрослых, про магглов и их место в Магическом мире. Солировали его мать и кузина Беллатрикс. Кто бы сомневался… Мальчик вздохнул, переменил руку. Только теперь взгляд матери наткнулся на него, и практически сразу над столом прозвучало громкое, хорошо поставленное:

— Сириус, убери локти со стола.

Сириус убрал, и принялся вместо катания картофелины молотить каблуком ботинка по ножке стула, пытаясь отстучать какую-нибудь мелодию. Разговор потек в прежнем русле, как будто ничего и не было. Белый шум, в который мальчик по-прежнему не считал нужным вслушиваться. Он попробовал как-то… Мерлин, какая же это была скукотища. Несмотря круг общения, близкий к нулевому, Сириус бывал в магических частях Лондона, видел других волшебников и мог с полной уверенностью сказать, что никаких ощутимых различий между его золотой мамашей и этими другими магами не было. Не было, и все тут, как ни пытались ему с пеленок вдолбить в голову обратное. То ли бунт мешал усвоению этой информации, то ли Сириус в принципе по характеру не склонен был к такому образу мыслей… Так что же можно было целый час обсуждать на эту тему? Мальчик фыркнул, получил в ответ выразительный взгляд Андромеды, вымученно улыбнулся ей и продолжил стучать ногой по ножке стула.

Жалко, что Регулус сидел так далеко. Он слушал Беллатрикс так внимательно, будто она открывала перед ним все тайны мироздания. Эта легковерность брата, особенно в адрес кого-то вроде их старшей кузины, раздражала Сириуса. Так и хотелось как следует пнуть его под столом, чтобы пришел в себя. Способ пнуть, впрочем, всегда можно было найти. Было бы желание. Сириус как ни в чем небывало потянулся за одной из свежих булочек, испеченных Кричером специально для этого ужина, разломил ее надвое, отщипнул хлебного мякиша и принялся катать из него шарики. Как только снарядов стало достаточно, один из шариков прицельно полетел в сторону младшего брата. В первый раз ему повезло, и никто не заметил. До Регулуса снаряд не долетел, он плюхнулся в чашку с чаем рядом с братом, обдав того брызгами. Эффекта, впрочем, Сириус достиг — младший отвлекся и возмущенно уставился на него. Тогда мальчик сделал второй выстрел, куда прицельнее, угодив братцу аккурат между глаз. Младший от возмущения аж задохнулся, подскочил на стуле, и выглядел при этом так забавно, что Сириус не удержал смешок. Это было роковой ошибкой.

— Сириус, веди себя прилично.

На этот раз голос принадлежал отцу. И одной фразы было достаточно, чтобы погасить весь военный пыл наследника. Сириус насупился и сполз ниже по спинке стула. Как будто замечания отца было мало, мать тут же присоединилась:

— Сириус, сядь прямо!

Он закатил глаза, но выпрямился, благообразно сложив руки на коленях. Во взгляде матери, устремленном на него с другого конца стола, он отчетливо видел приближающиеся уже сполохи гнева. Она заметила, что он делал хлебным мякишем. Ее это бесило. Сириус улыбнулся. Ну и прекрасно…

— Кузина Беллатрикс, если ты так ненавидишь гразнокровок и им подобных, почему ты весь вечер только о них и говоришь?

Слова обращались к кузине, но смотрел мальчик только на мать. Вальбурга сощурила глаза, руки ее сжались в кулаки. Сириус знал, как его мать ненавидит выглядеть не безупречно в глазах других волшебников, а сын, позволяющий себе подобные вольности во время семейного обеда — это совсем не доказательство ее умения воспитывать наследников благородных родов. Зато теперь, по крайней мере, в столовой стало весело. Несколько секунд комната была погружена в полную тишину. Все взгляды обратились к мальчику, Беллатрикс покраснела от злости, и только уважение к тетке не давало ей наорать на кузена прямо сейчас.

— Выбирайте выражения, молодой человек. — Процедила Вальбурга.

Он мог бы послушаться и весь остаток вечера не привлекать внимания. Наверное, тогда мать даже не стала бы устраивать ему слишком большую выволочку, когда дядя Сигнус с семьей покинут дом. Но какой в этом был смысл? В глазах Сириуса сверкнул вызов.

— Но матушка, не Вы ли давеча говорили, что человек всегда много и вдохновенно говорит о том, к чему имеет наибольшую склонность?

Первая фраза была пробным камнем. Вторая — тщательно замаскированным под детскую наивность оскорблением. Трюк подействовал на дядю с тетей, но мать его видела насквозь. Сириус добился желаемого — она была в бешенстве. Мерлин знает, чем это закончилось бы для него, если бы в столовой не было гостей.

— Сириус Орион Блэк, с меня довольно. — Дрожащим от сдерживаемых эмоций голосом произнесла Вальбурга. Глаза ее метали молнии. — Марш в свою комнату. Сейчас же.

Он не спорил. Отчасти, ради этого ведь все и затевалось. Вот только не видеть бы этот сочувствующий взгляд Андромеды и откровенно щенячий — у Регулуса. На отца Сириус не смотрел — и так знал, что сейчас он целиком на стороне матери. Шутки над происхождением были под жестоким запретом в их семействе.

Мальчик с достоинством, так, чтобы матушка непременно могла им гордиться, поднялся из-за стола, отвесил ей преувеличенно-вежливый поклон, чем вызвал новый приступ скрежета зубами, а затем удалился, вполне довольный собой. Все шло как всегда. Все шло своим чередом.

* * *

— Маленький мерзкий червяк! — Беллатрикс с силой толкнула дверь, входя в комнату.

Та отлетела и с громким стуком ударилась о стену.

— Белла, успокойся, он всего лишь ребенок… — Голос у Андромеды был усталым.

— Ребенок, которого слишком мало пороли. Тетя Вальбурга его избаловала. Будь у меня такой сын — он бы за подобную выходку неделю сидеть не смог!

Нарцисса аккуратно прикрыла дверь в комнату за вошедшими первыми сестрами и незаметной тенью скользнула вдоль стены к ближайшему креслу. Эта гостевая комната в доме тети Вальбурги, где всегда размещались сестры Блэк, видела уже не одну подобную вспышку темпераментной Беллатрикс. А Сириус, как талантливый музыкант всегда знает, за какую струну надо дернуть, чтобы получилась музыка, всегда умел сделать так, чтобы Белла начала задыхаться от ярости. Так было с самого его рождения, сколько Нарцисса себя помнила. Ее мало удивило окончание семейного ужина, но даже теперь, когда все они разошлись по спальням, оставалось кое-что, что не давало ей покоя.

Это началось совсем недавно, на летних каникулах. В какой-то момент Андромеда перестала уступать и соглашаться во всем со старшей сестрой, а Беллатрикс подобное всегда воспринимала как личное оскорбление. Она злилась, обвиняла Меду в глупости, трусости и множестве других не самых приятных вещей, но все разбивалось о стену спокойствия, которой окружила себя средняя сестра. Андромеда как будто не слышала и совершенно точно не воспринимала аргументы Беллы в некоторых вопросах, и эта избирательная глухота успешно вбивала между ними клин. Только вот, похоже, никого, кроме Нарциссы, проблема эта не волновала…

Белла по натуре была лидером. Нарцисса знала это с самого рождения. Именно старшая всегда решала, во что им играть и чем заниматься. У нее был ответ на любой вопрос, и других точек зрения Белла не признавала. Это воспринималось как данность, они жили так всегда. Нарцисса, от природы гибкая, не возражала против подобной диктатуры. Тем более, рядом всегда находилась Андромеда. У средней сестры был талант к дипломатии. Только она умудрялась раз за разом находить к старшей сестре подход. Не на прямую, какими-то окольными путями, Меда внушала Белле нужную мысль, и совсем скоро сестра искренне считала, что мысль эта изначально принадлежала ей. Средняя из дочерей Сигнуса была мостом между авторитарной старшей и покладистой младшей. Именно благодаря ей в отношениях сестер всегда соблюдался баланс, не позволявший им друг друга возненавидеть, создающий и поддерживающий родственные узы, которые Нарцисса считала нерушимыми. Но теперь что-то было не так. Цисси ощущала себя маленькой девочкой, на которую надвигается огромная черная туча. И бежать от нее бесполезно, и сражаться невозможно. Да и как сражаться? Она ведь мамина принцесса, она понятия не имела, как. Почему Андромеда вместо хорошо зарекомендовавших себя методов все чаще вступала с Беллой в открытую конфронтацию? Зачем рушила их уютный, гармоничный мир? Нарцисса не могла этого постичь и страдала от этого. Молча, как всегда.

Причина, между тем, была проста: Андромеде было четырнадцать, она впервые влюбилась по-настоящему, и избранник ее не подходил ни под один критерий, по которым обычно выбирались мужья для Чистокровных девиц. Белла же этой зимой обручилась с Рудольфусом Лестрейнжем. У Андромеды была масса возможностей наблюдать их вместе, это не была пара вроде их родителей. Больше они напоминали тетю Вальбургу с дядей Орионом. В памяти невольно всплывал тот разговор, который она невольно подслушала в детстве. Ненависть, которую два человека могут питать друг к другу, живя под одной крышей, называясь семьей… Война, в которую превращается их жизнь… Белла не скрываясь говорила, что готова к этому. Она даже не пыталась что-то изменить. Хуже того, она сама назвала Лестрейнжей как один из домов, наиболее подходящих для соединения с родословной Блэков. Для Андромеды была непостижима сама возможность свадьбы с человеком, который даже отдаленно не симпатичен. Беллатрикс же называла это нормой, не забываясь пройтись острым словом по тем из Чистокровных, кто предает свою семью, пятная род связями с полукровками и, еще хуже, грязнокровками. Только так она называла магглорожденых волшебников. И именно таким был возлюбленный Андромеды… Сестра, пусть не зная того, раз за разом била Меду по самому больному месту. Та старалась держать лицо, но с каждым разом становилось все сложнее. Раньше, не смотря на сложный характер сестры, Андромеда любила проводить с ней время. Но с тех пор, как Беллатрикс увлеклась идеями избранности Чистокровных, это стало просто невозможно. Теперь средняя из девиц Блэк с нетерпением ждала, когда же пройдут оставшиеся полгода, и Белла навсегда покинет Хогвартс, дав им с Нарциссой, наконец-то, хоть немного от себя отдохнуть.

Они отдалялись. Андромеда и рада была бы это исправить, но не знала как. А Белла никогда не делала первый шаг для примирения. В какой-то момент Меда просто приняла это как данность — их отношениям не суждено было стать такими, какими они были прежде. Оставалось только свести конфликты и само общение со старшей сестрой к минимуму. Проблема была в одном: Беллатрикс не выносила, когда ее игнорировали. Даже сейчас, когда Меда не стала спорить с ней в вопросе пользы порки в воспитании детей, а просто устало вздохнула и села к окну, Белла не собиралась позволить ей так просто исключить себя из разговора.

— По-твоему, это нормально, Меда? Нормально для девятилетнего ребенка говорить, что его кузина — поганая любительница грязнокровок? Да меня в жизни так не оскорбляли!

— Белла, он не называл тебя…

— Он имел это ввиду!

— Ему девять…

— Это не имеет значения! Он Блэк, мантикора его раздери! Я — Блэк!

— Тетя Вальбурга устроит ему выволочку, можешь в этом не сомневаться. Чего еще ты от них хочешь?

— Официальных извинений — как минимум! — Воскликнула Беллатрикс.

— Официальных извинений от девятилетнего мальчика?

Беллатрикс скрестила руки на груди, прожигая в Меде дыру взглядом, но промолчала. Сестра была права. В ее возрасте заниматься подобным было просто глупо. Ей надлежало быть выше этого, игнорировать кузена, как если бы тот был не более чем флоббер-червем. Салазар, он и был флоббер-червем в ее глазах, но самолюбие девушки не терпело никаких проявлений неуважения.

— Ненавижу детей. — Пробурчала, наконец, старшая из сестер Блэк и демонстративно взяла с полки первую попавшуюся книгу и уткнулась в нее, демонстрируя свое презрение ко всему миру в целом, и двум юным особам в одной с ней комнате в частности.

Раньше они были ее свитой. Ее поддержкой и опорой. Оглядываясь, Беллатрикс всегда видела там сестер. Что бы она ни придумала, на что бы ни решилась, она была в этом не одна. Теперь же все разваливалось на части. Если бы Белла на минуту остановилась, подумала над происходящим, проанализировала это — возможно, еще остался бы шанс изменить что-то, вернуть былую теплоту в отношения. Но Беллатрикс никогда не оглядывалась назад. Ее взгляд всегда был устремлен вперед, а те, кто не желал смотреть в одном с ней направлении, не достойны были присутствовать в ее жизни. Даже если удаление их из оной было сопряжено с болью для самой Беллы. Без жертв войны не выиграть, а именно войной была вся ее жизнь. Такова была ее природа.

Кроме того, на последнем курсе Хогвартса она и многие ее однокурсники стали больше обсуждать идеи, продвигаемые неким темным магом, именовавшим себя Лордом Волдемортом. То были здравые идеи, благодаря которым общество можно было действительно улучшить. Улучшить в ее понимании, разумеется, сделать более удобным и комфортным для нее. Беллатрикс всегда знала, что она — особенная, Лорд Волдеморт же возносил ее и подобных ей высоко над головами простых магов, не чуравшихся связей с магглами. Следуя за ним, Беллатрикс могла получить все, о чем мечтала: силу, власть, чувство собственного превосходства, подкрепленное реальными действиями и их результатами.

Тогда же она узнала, что существует некое общество магов, которых Волдеморт приблизил к себе. Никто не знал точно их имен и условий вступления в этот клуб, но мисс Блэк было не занимать упорства и смекалки. Она несколько месяцев потратила на выяснение хотя бы нескольких имен и, получив их, составила план. У юной семнадцатилетней ведьмы, будь она хоть трижды Чистокровной, не было ни шанса найти и добиться аудиенции у Темного Лорда, а именно это было конечной целью Беллы. Но такой шанс мог бы появиться, если бы кто-то представил ее. Кто-то, над кем у нее была бы достаточная власть. Отец, брат, поклонник или муж. Отец ее, хоть на словах придерживался тех же взглядов, связи с Лордом не имел. Братьев природа ей не подарила. Поклонник был бы слишком ненадежен. Оставалось замужество, тем более, родители все равно имели это в планах на ближайшую пару лет.

Беллатрикс прекрасно отдавала себе отчет в том, что руки ее сильно связаны полом. Женщине в Чистокровной семье не отводилось активной роли. Ее предназначение заключалось в продолжении рода, создании уюта и поддержании репутации мужа и семьи. Все… В детстве это казалось жутко несправедливым, она даже имела не одну беседу с матерью на данную тему, но Друэлле так и не удалось примирить дочь с ее будущим. Беллатрикс знала, что рождена для чего-то большего. И что за это большее ей придется бороться. Проще приступить к осуществлению плана было бы имея прочный социальный статус. Старая дева — статус не подходящий. Значит, ей нужен был муж. И не просто муж, а муж, имеющий подход к волшебнику, с которым она действительно стремилась увидеться.

Именно так выбор ее пал на семью Лестрейнж. Она нашла все, что было в ее силах, об этой семье. Деятельность их Главы в школьные годы давала немало оснований полагать, что тот был знаком с Темным Лордом еще тогда, а значит, его старший сын, Рудольфус, по счастливому стечению обстоятельств, все еще не женатый, также мог иметь нужные ей связи. Дальше все было просто — беседа с отцом, встреча Глав семейств, договор, помолвка. Уравновешенный и невозмутимый Рудольфус был старше ее на пять лет, но Беллатрикс была уверена, что найдет способ подчинить его. Если она хотела, она могла подчинить кого угодно…

Это были бы удачные для нее каникулы, если бы не Андромеда и эта невоспитанная малявка, Сириус. Почему обязательно должен был найтись кто-то, кто все испортит? Белла бросила на Меду быстрый взгляд поверх книги. Сестра целиком ушла в себя. Лицо у нее было настолько мечтательное, что хотелось подойти и влепить пощечину, чтобы стереть с него это выражение. Беллатрикс фыркнула и перевела взгляд на Нарциссу. Вот кто все еще был на ее стороне. Белла улыбнулась младшей сестренке. Цисси была слабой, скучной, вечно ведомой, но Беллатрикс все равно ее любила. И, пожалуй, даже стремилась защищать, в меру сил. Пока Цисси оставалась рядом с ней, она не была одинока, даже потеряв Андромеду. Да и кто знает? Может, блудная сестра еще изъявит желание вернуться. А она еще подумает, принимать ее назад, или все-таки нет.

* * *

«Ты ведьма, а я — колдун… В этом нет ничего плохого…»

Эти слова снова и снова звучали в голове Лили, как заевшая пластинка, всю дорогу от площадки, где так неудачно заявил о себе сын Снейпов из Паучьего тупика. Они не стали тише на следующий день, ощутимо мешая сосредоточиться на уроках в школе. И после — тоже. Петуния пресекала все попытки поговорить с ней о происшествии на площадке. Ей будто физически неприятно было про это вспоминать, и Лили скоро оставила ее в покое. Последнее, чего она хотела — доставлять неудобства сестре. Но молчание не убило мысли. Они все еще были здесь, витали вокруг нее, как легкий аромат цветов на клумбе рядом с детской площадкой. Тунья говорила, что все сказанное тем мальчиком — ерунда. Но ведь сестре уже случалось ошибаться. Что, если это случилось и на этот раз? Что, если мальчик сказал правду? Ведь ее необычные способности вовсе не были выдумкой. И она могла быть не единственной…

Эта мысль наполняла сердце Лили ликованием. Дружелюбная, добрая девочка, Лили в школе имела достаточно подруг, да и друзья Петунии благосклонно к ней относились, но рядом с ними она всегда была собрана, всегда — на пределе. Они не должны были знать о ее талантах, это было строжайше запрещено. Проблема была в том, что Лили не могла это контролировать. Она неизбежно забывалась, и тогда происходили странные вещи. От них никому не было плохо, никто не связывал их с Лили, но она точно знала, что случилось и кто виноват. Всегда… И всегда это давило на нее. Но если Тунья ошибается, а мальчик прав — значит, где-то есть такие же люди, как она. Она может с ними встретиться. Сможет быть собой среди них, потому что они будут точно такими же, как она… Господи, как это было бы здорово!

Так в ее доверчивой детской душе поселилась мечта. Лили питала и лелеяла ее с любовью и нежностью, в тайне ото всех. И продолжала повторять про себя слова Снейпа, с каждым днем все больше веря в возможность их правдивости.

Все решил случай: Петунию свалил внезапный весенний грипп, мама уложила ее в кровать и запретила Лили подходить к сестре из страха, что младшая тоже заразится. Какой-то внезапный порыв подхватил девочку, толкнул к матери и заставил уговорить ее в этот раз отпустить Лили погулять в одиночестве. В конце концов, она была уже большой девочкой и вполне могла отправиться на улицу без сопровождения. Коукворт был городок маленький и тихий, родители здесь не боялись отпускать детей гулять в одиночестве. Миссис Эванс, несмотря на имеющуюся у нее склонность к тревожности, уступила уговорам любимой младшей дочери. В распоряжении Лили оказалась пара часов.

Ее сердце стучало как бешеное, где-то очень близко к горлу, когда Лили шла к той самой площадке, где все началось для нее и для сына Снейпов. Прошло столько времени, что она будет делать, если его не окажется на площадке? Раньше ведь она его там не видела… Вдруг мальчик так сильно на них обиделся, что никогда больше не вернется? Она ведь так и останется в неведении, среди своих мечтаний, до сих пор не имевших под собой твердой основы и этим смутно мучающих девочку. А еще он мог не захотеть разговаривать с ней теперь, даже если Лили повезет, и она найдет Снейпа на площадке… Девочка гнала от себя эти мысли, но они, как назойливые мухи, все время возвращались. В конце концов, она решила, что просто уйдет. Извинится, что побеспокоила, и удалится. А если его не будет, что ж… Значит, ей действительно не нужно знать про такие вещи. И она попытается не думать больше о его словах.

Заветный поворот, за которым была бы уже видна детская площадка, приближался быстро. Лили ускорила шаг, почти перешла на бег. Паникующий голос в ее голове твердил, что площадка будет пуста. Только ветер, едва покачивающий качели на цепочках, да прошлогодние листья, которые до сих пор каким-то образом шуршали под ногами. Ей следовало бы вернуться домой и позаботиться о сестре. Мама запретила к ней подходить, но можно надеть маску… Петуния всегда сидела с Лили, когда та болела, это — нечто, что сестры делают друг для друга, чтобы проявить заботу. Да, так и следовало поступить… Однако Лили бежала вперед, не чувствуя усталости. Она любила свою сестру, даже очень сильно. Но Петуния никогда не понимала и не принимала способности Лили. Они пугали сестру, она всегда кричала и ругалась, когда видела, как Лили колдует. Ей было бы куда легче, если бы талант младшей просто исчез. Чтобы ее младшая сестра была такой же, как все дети. Такой же, как она. Но Лили не была. Никогда...

На всем свете был только один человек, который мог это понять. Детская площадка была единственной ниточкой, которая могла привести ее к нему. Как желтая кирпичная дорожка, которая отведет Элли в Изумрудный Город: однажды ступив на нее, уже нельзя повернуть назад. Угол приближался, все быстрее. Лили вылетела из-за него, свет от заходящего солнца ударил ей в глаза, и девочка остановилась, прикрывая их ладошкой. Сердце ее, учащенно бившееся из-за стремительного бега, пропустило удар, и с новой силой заколотилось в груди. Площадка была не пуста! Худая, сгорбленная детская фигурка в нелепой серой поношенной одежде расположилась на качелях. Он не видел ее, потому что взгляд его был устремлен себе под ноги. Но это совершенно точно был тот самый мальчик. Лили сделала шаг. Еще один. Ноги почему-то как будто свинцом налились. Ей так много нужно было у него спросить, но Лили не представляла, как начать. И она все еще побаивалась, что все это может оказаться какой-то жестокой шуткой. Если так, Лили не представляла, как будет переживать это…

Она остановилась позади мальчика, не слишком близко. Он все еще не замечал ее присутствия, полностью погруженный в свои мысли, а Лили никак не решалась заговорить. Эта немая сцена продолжалась с минуту, потом девочка набрала побольше воздуха в легкие и произнесла на одном дыхании:

— То, что ты тогда сказал, это правда? Волшебники действительно существуют?

Мальчик вздрогнул от неожиданности и вскочил с качелей, резко оглянувшись. Его глаза расширились от удивления. Северус столько дней приходил на эту площадку с одной лишь надеждой: что Лили вернется (пусть даже с ее противной магглой-сестрой), а теперь, когда она стояла перед ним, просто не мог поверить собственным глазам. Пришла… Заговорила первой… Слишком хорошо, чтобы быть правдой. Но молчание начало затягиваться и паника при мысли, что Лили сочтет его дурачком и уйдет, подхлестнула мальчика.

— Это правда.

Девочка пристально посмотрела на него, явно ожидая развития мысли. Северус нервно сглотнул, вцепившись в качели, совсем как Лили во время их первой встречи: будто это был «домик», способный его защитить от через чур придирчивого взгляда.

— Да ты ведь сама знаешь, что правда. — Сказал он. — Я видел, что ты делала с цветком, и здесь, на качелях… Это и есть магия! Но сейчас наша магия очень… простая. Это потому что мы — дети и еще не умеем ее контролировать. Потом все будет по-другому, вот увидишь.

Больше всего на свете Снейп боялся, что Лили, получив ответ на свой вопрос, просто развернется и уйдет. Мозг его лихорадочно работал, пытаясь найти слова получше, чтобы убедить девочку. Снова повисла пауза, и пусть была она совсем короткой, не больше пары секунд, Северусу казалось, что прошла целая вечность. И что Лили уже решила, что он совершенно бестолковый, а значит, общаться с ним точно не захочет. Нужно было быстрее сказать что-то. Хоть что-нибудь…

— Потом у тебя появится палочка, и ты сможешь научиться настоящим заклинаниям, не то, что сейчас! И не только заклинаниям, есть еще очень много всего. От обычных людей все это прячут, потому что они злые и завистливые и все время хотят уничтожить то, чего не понимают. Но ты тоже волшебница. Ты будешь частью этого мира. Если захочешь…

Лили слушала его со странным, смешанным чувством. Она росла среди самых обычных людей, в которых не было ничего волшебного. Да, ее родители поощряли веру в чудеса у своих дочерей, но даже с учетом этого они были людьми рациональными. Это не могло не сказаться на восприятии мира у Лили. А с рациональной точки зрения мальчик полную ерунду, озвучивал какие-то фантазии, которые просто не могли быть реальны. С другой стороны, ее способности наглядно доказывали, что к словам Снейпа нельзя относиться без должного внимания. Ведь она и правда была настоящей. А значит, настоящим могло быть и все то, о чем говорил мальчик. Заклинания, многое другое, целый мир… Еще подкупала уверенность, с которой звучали его слова. Лили, обладавшая живым воображением, из нескольких слов смогла нарисовать перед глазами целый мир, о котором мальчик едва упомянул. Точнее, она уже давно себе его нарисовала, теперь же фантазия просто получила необходимый импульс, чтобы ожить.

— Мои мама и папа вовсе не злые… Они не стали бы ничего уничтожать. Но… Они не могут делать то, что я умею. И Петуния не может. Как получилось, что колдовать могу только я?

Снейп замялся. Он и сам не до конца понимал, как так могло получиться. У него-то мама была волшебницей, здесь все было просто и логично. Но Лили смотрела на него, ждала ответа. Он не мог просто промолчать, или сознаться, что не знает.

— Так иногда происходит… Обычно хотя бы один родитель волшебник, хотя лучше, когда оба. Но иногда у двух магглов рождается ребенок-волшебник. Вот как ты. Редко, но бывает… — Тут он вспомнил, что они, вообще говоря, даже не познакомились толком, отпустил, наконец, качели, поспешно вытер руку о куртку и протянул ее Лили. — Меня, кстати, зовут Северус Снейп.

Вопрос, уже готовый сорваться с языка, повис между ними невысказанным, когда мальчик представился. В голове у Лили роилось множество вопросов, но вот вопроса об имени ее нового знакомого там с самого начала почему-то не было. Девочка устыдилась такой вопиющей невежливости, с готовностью приняла протянутую руку и смущенно улыбнулась.

— Меня зовут Лили. Приятно познакомиться, Северус.

Имя у него было как раз под стать внешнему виду: такое же необычное, как будто со страниц сказок, которые Лили так сильно любила. Но оно ему шло, потому что Снейп был не обычным мальчиком. И стало для Лили еще одним доказательством, что он не врет. Все по-настоящему… Эта мысль наполнила ее сердце ликованием, мгновенно отразившимся на лице широкой, открытой улыбкой.

— Я никогда раньше не встречала таких, как я… Ну, волшебников… — Сказала Лили, не отрывая взгляда от Северуса.

Она привыкла, что окружающие не понимают природу ее способностей. Она и сама никогда не могла ее объяснить. Теперь же оказалось, что они все были не правы. Родители, когда говорили, что так делать нельзя. Петуния, одергивавшая ее каждый раз, когда магия девочки давала знать о себе. Они все были не правы. Осознание этой простой истины приводило Лили в изумление, но изумление это было очень приятным.

— Это потому, что волшебники не любят, когда их замечают. Волшебный мир спрятан от обычных людей. — Ответил Северус, не отрывая взгляда от Лили.

Когда она улыбалась, вот так, открыто и радостно, ему было сложно поверить, что перед ним живой человек. Девочка больше походила на какую-нибудь сказочную фею, как бы глупо это не звучало даже у него в голове. Снейп смутился, поймав себя на подобных мыслях, но взгляда не отвел. Он слишком долго ждал возможности поговорить с кем-то, кто его поймет. С кем-то, кто такой же волшебник, как он. Было недопустимо все испортить. А между тем, между бровей девочки появилась складка — ответ явно ее не устраивал.

— Но почему?

— Потому что они все равно там ничего не поймут. А есть еще животные, которые выглядят страшными, они их напугают. Магглам лучше в их мире, а волшебникам — в своем. Так каждый на своем месте, понимаешь? Министерство очень за этим следит.

— Министерство?

— Ну, это маги, которые принимают законы и следят за их исполнением. И еще много чего они контролируют… Преступников ловят, порталы регистрируют и еще разное…

Лили не понимала ни почему эти магглы, о которых Снейп постоянно говорил, не могли жить рядом с волшебниками открыто, ни почему волшебникам нужно было целое Министерство (она не до конца еще понимала, что значит это слово, но явно что-то большое и сложное, связанное с властью), чтобы скрываться. Но в словах Снейпа была логика, оспорить которую прямо сейчас она не сумела бы, а значит, оставалось просто оставить этот вопрос на время. Тем более, он снова произнес это слово, вызывающее у нее большой интерес.

— А кто такие магглы? В тот раз ты так назвал Петунию, звучало не очень вежливо…

Снейп стушевался. Он был слишком мал еще, чтобы достаточно хорошо объяснить Лили, почему он недолюбливал магглов. Тем более, девочка свою мегеру-сестрицу явно очень любила, и говорить о ней гадости вряд ли был бы верным способом укрепить дружбу.

— Это просто слово. Самое обычное, это не обзывательство. Так волшебники называют обычных людей, которые без способностей к магии.

Кажется, ее это успокоило. Северус перевел дух, чувствуя себя неосмотрительным человеком, прогуливающимся по самому краю пропасти. Нужно было срочно рассказать что-то приятное, увести тему от магглов и всего с ними связанного.

— Но наши способности сейчас — это малая часть! Когда тебе исполнится одиннадцать, тебе купят настоящую волшебную палочку. Вот это — действительно могущественная штука. С ее помощью можно не только заклинания делать, еще в приготовлении зелий помогает, а совсем сильные маги могут даже без палочки обойтись. Но для этого нужно очень много тренироваться и обладать большим талантом к волшебству…

— А зелья тоже всамделишные? — Встрепенулась Лили, несколько приунывшая после информации о магглах. Она, в общем-то, примерно так себе и представляла значение этого слова, но все равно казалось, что Снейп чего-то не договаривает. Его слова о зельях быстро переключили внимание девочки с этого неясного вопроса к чему-то более интересному. — Такие, что любую болезнь можно вылечить?

— Ну, не любую. — Рассмеялся Снейп. — У них много полезных свойств. Можно заставить другого человека покрыться бородавками, к примеру. Или икать несколько часов к ряду. А еще можно капнуть на что-то большое — и оно станет маленьким.

— Как в «Алисе в Стране Чудес»! — Воскликнула Лили.

— Где?

— Это такая сказка. Девочка погналась за белым кроликом и упала в его нору. И в этой норе нашла стол, а там был пузырек с надписью: «Выпей меня». Девочка выпила и уменьшилась.

— А… — Снейп никогда не слышал такой сказки, но звучало и правда, очень похоже. — Ну… Да, наверное, так это и работает.

Он улыбнулся девочке.

— Северус, а что можешь делать ты? — Вдруг спросила Лили, обходя качели и усаживаясь на них верхом так, что теперь она смотрела на него снизу вверх. Взгляд был прямой, очень заинтересованный. — Ты видел, что бывает, если я сильно раскачаюсь на качелях, а еще что было с цветком… А у тебя что получается?

— Ну… Разное. — Снова запнулся Снейп. — Пока мы еще не учимся в Хогвартсе, магия проявляется сама по себе. Это нельзя контролировать. Ну, или только немного, вот как у тебя получается.

— Хогвартс? — Лили склонила голову на бок, услышав новое слово. — Что это?

— Это школа! — Лицо Снейпа просияло. — Когда тебе исполняется одиннадцать, сова приносит письмо о том, что тебя зачислили, тебе покупают палочку, и ты уезжаешь учиться. Там учат развивать свои способности, контролировать и направлять их. Именно там ты становишься настоящим волшебником. А еще — это огромный замок, очень старинный. Но там все сделано так, чтобы было удобно. Мама говорит, он на севере, где-то в Шотландии. Никто не знает точно, где, потому что школа тоже спрятана, и получше многих других мест.

— Школа волшебства? — Лили подалась вперед. — И там, значит, кого угодно могут научить быть волшебником?

— Нет. — Северус замотал головой и тоже сел на качели, начал раскачиваться потихоньку, пиная носком ботинка землю. — Ты не поняла, Лили. Это школа для волшебников. И попасть туда могут только волшебники. Магии нельзя научить. Это либо есть, либо нет.

— О…

Она выглядела расстроенной. Наверняка опять переживала из-за сестры. Снейпу очень хотелось фыркнуть в ответ на это, но чутье подсказывало, что Лили не оценит подобного отношения. Он сдержался.

— Это волшебное место… — Тихо продолжил Северус. — Самое лучшее на свете. И мы поедем туда, и ты, и я. Когда нам исполнится одиннадцать…

— Еще долго…

— Этого стоит подождать, вот увидишь!

Лили подняла на мальчика взгляд и улыбнулась. Он ее подбадривал, а ведь они всего час как были по-настоящему знакомы. Все, что он говорил, было странно и необычно. Все Петуния назвала бы враньем. А Лили верила каждому слову, потому что сердце подсказывало девочке, что Снейп ее не обманывает. Он действительно был необычным, этот мальчик в старом тряпье совсем ему не по размеру.

— А если письмо потеряется?

— Эти письма никогда не теряются. — Замотал головой Снейп.

Это была очень хорошая новость. Лили снова улыбнулась и начала потихоньку качаться на качелях, обдумывая новую информацию, полученную от Северуса. Еще некоторое время они молча лениво раскачивались на качелях, совсем как обычные дети. Потом Лили будто проснулась, осмотрелась вокруг и заметила, что солнце скрылось, а красные краски постепенно растворяются, уступая место серым сумеркам. Девочка поднялась с качелей со вздохом.

— Мне пора, скоро будет совсем темно. — Нехотя выговорила она. — Я приду завтра? Хочу еще послушать про магию, и про Хогвартс, и про волшебников... Ты мне расскажешь еще?

Девочка с надеждой посмотрела на Северуса. Все прошло хорошо, и теперь в ее жизни не могло приключиться ничего хуже отказа мальчика продолжать общение. Потому что тогда дверь в страну чудес, которая сегодня приоткрылась перед ней, будет захлопнута. От одной мысли об этом ей хотелось плакать. Снейп же выглядел растерянно. Он тоже перестал качаться, поднялся на ноги и смотрел на нее неуверенно. Потом он сказал:

— Конечно расскажу, если хочешь… Значит, завтра?

— Завтра. — Лицо Лили просияло.

На секунду ей даже захотелось обнять мальчика и поблагодарить его за все, но девочка сдержалась. Ей нужно было домой, рассказать Тунье, что она ошибалась.

— До встречи, Сев. — Лили помахала ему рукой с края площадки, и быстрым шагом направилась в сторону дома, не замечая, что Снейп так и не двинулся с места, провожая ее взглядом.

I am with you

I will carry you through it all

I won't leave you, I will catch you

When you feel like letting go

Cause you’re not, you’re not alone

(c) Red – NotAlone

* * *

27 марта 1970г.

Десять лет! Его первая круглая дата и предпоследний День Рождения, который Джеймс Поттер встречал в доме родителей. Этот день начался ярким солнцем, которое Дорея впустила в комнату сына, раздвинув занавеси на окнах, и запахом ванильных оладий с сиропом, которые она принесла любимому сыну прямо в постель, что в другие дни было совершенно недопустимо. Мать присела на кровать рядом с мальчиком, который упорно не желал просыпаться и закрывался от бьющего в глаза света рукавом пижамы, нежно погладила его по волосам и проворковала:

— Джимми… Джим, солнышко, пора вставать. Джимми?

— Ма-а-а-а-ам… — глухо простонал Джеймс, накрываясь одеялом с головой.

— Ах так? – эта фраза уже сама по себе означала, что возмездие за непослушание неминуемо.

В следующий момент тонкие пальцы Дореи принялись сквозь одеяло щекотать мальчика. Тому теперь точно было не до сна, хотя он, со свойственным ему упрямством, признал это не сразу, несколько минут потратив на безрезультатные попытки увернуться от ее ловких рук, не вылезая из-под одеяла. Победа в маленьком утреннем состязании осталась за матерью, что, в общем-то, было понятно с самого начала. Джим, не выдержав, рассмеялся, воздуха под одеялом стало слишком мало, и он выбрался наружу, сев на постели.

— С Днем Рождения, дорогой. – сказала Дорея, нежно обнимая сына. – Завтрак!

Поднос с оладьями подплыл к мальчику и завис на удобной высоте. Сопротивляться их аромату было просто невозможно, да Джеймс и не стал: знал, что на вкус они будут так же волшебны, как и на запах.

— Спасибо, мам. – ответил мальчик с улыбкой, уплетая свой завтрак. – Но ты все равно диктатор! Нельзя же вот так будить человека ни свет, ни заря в его собственный День Рождения?

Дорея изобразила картинное возмущение словами сына, уперев руки в бока.

— Молодой человек, знаете ли вы, который час? Уже далеко за полдень. Не собирался же ты, в самом деле, весь день проваляться в постели?

— По-моему, звучит не плохо. – пожал плечами Джим.

— Это потому, что ты еще не видел подарки. – она сунула руку в карман мантии, вытащила пергаментную записку и протянула ее сыну.

Слова подействовали именно так, как сказал Чарлус, когда дал ей маленький клочок пергамента. Мальчик прочитал записку, глаза его загорелись азартным огоньком, он в два присеста расправился с завтраком и бегом бросился в ванную. Дорея тихо рассмеялась. Любовь к приключениям накладывала отпечаток на все, что делал ее муж. Даже подарки на собственный День Рождения его сын должен был получить только после того, как выполнит несколько условий и решит пару головоломок. Женщина поднялась на ноги, забирая с постели сына пустой поднос и взмахом палочки заправляя кровать, а потом вышла из комнаты. Нужно было еще проследить за приготовлениями к праздничному ужину, пока Джим с Чарлусом заняты подарочным приключением.

Джеймс же, расправившись с первым заданием (позавтракать, почистить зубы и одеться – предсказуемо и скучно, но раз уж отец сказал…) тут же взялся за второе. В записке говорилось, что мальчик найдет его в кабинете отца, именно туда Джеймс и отправился. На первый этаж он съехал по перилам, точно зная, что сегодня никто ему про это и слова не скажет, а дверь кабинета оказалась заманчиво-приоткрытой, как будто ждала его. Записка и правда лежала на столе, вместе с большим пустым куском пергамента, который Джим небрежно смахнул на пол, стремясь добраться до заветного текста.

«Поздравляю, молодой человек!

Вы справились с первым заданием. Второе испытание сложнее: Вы должны отыскать то, что скрыто. Награда приведет Вас к последней части головоломки и долгожданному подарку.

Ч. П.»

Джим нахмурился, отступил назад. Под подошвой ботинка что-то хрустнуло, мальчик опустил взгляд вниз, увидел пустой пергамент, поднял его, повертел в руках. Потом в голове будто лампочка зажглась, и Джим с пустым пергаментом понесся на кухню, к матери, просить проявляющее зелье. Дорея, разумеется, вручила имениннику желаемое, Джим щедро пропитал зельем пергамент, но ничего не произошло. Мальчик нахмурился.

— Мам, оно точно не испортилось?

— Ты должен быть терпеливым, дорогой. Иногда магии нужно время. – улыбнулась Дорея, продолжая готовить ужин.

Джим подпер кулаком щеку, пытаясь понять, что еще скрытого могло быть в кабинете отца, когда на пустом пергаменте начали проявляться очертания, подозрительно напоминающие чертеж их дома. Когда взгляд мальчика упал на пергамент, и он это заметил, его от радости аж в воздух подбросило.

— Сработало! Сработало, мам!

Он схватил карту и понесся наверх, как было указано.

На чердаке было пыльно и сумрачно, но темноты Джеймс с трех лет не боялся, так что это его не остановило. Где-то здесь была третья подсказка, и мальчик собирался ее отыскать. Это заняло какое-то время, пару раз он чихнул, забравшись в какой-то особо пыльный сундук, но усилия снова были вознаграждены: в сундуке со старыми игрушками обнаружился снитч со сломанным крылом, к которому была привязана очередная записка.

«Юноша, вы не устаете удивлять!

А теперь посложнее: этот золотой бедняжка отлетал свое, скажут Вам. Но мы-то с Вами знаем, что не бывает безнадежно сломанных вещей. Проявите смекалку и помогите снитчу снова полететь. В благодарность он кое-что Вам подарит.

Ч. П.»

Что ж, отец не шутил, было действительно намного сложнее. Джим уселся на полу, вертя в руках сломанный золотой мячик, все еще трепыхающийся в руках. Одно крылышко находилось в постоянном движении, второе безвольно висело, деформированное. Эх, была бы у него палочка, это и двух минут бы не заняло! Но до этого счастливого момента оставался еще целый год, так что решать отцовскую задачу предстояло с помощью собственных рук и никак иначе. Джим поймал здоровое крылышко за кончик, чтобы остановить его движение и увидеть, как именно должно оно выглядеть в здоровом виде, а потом принялся аккуратно тянуть и расправлять смятый материал. Работа оказалась кропотливой, пришлось даже позаимствовать из соседнего сундука моток проволоки и старое, тяжелое пресс-папье для бумаг. Джеймс аккуратно расправил сломанное крыло, закрепил его с помощью проволоки и выправил смятые части под тяжестью пресс-папье. Исправленное крыло медленно зашевелилось, к радости мальчика. Сначала вяло, едва-едва, потом – в ритме первого, здорового с самого начала. Джим разжал пальцы, снитч взлетел под самый потолок, нижняя половинка его начала странно вращаться, а потом мячик раскрылся, перестал махать крылышками и полетел вниз. Джеймс едва успел его поймать, не желая, чтобы результат кропотливой работы был испорчен в результате удара об пол. А между тем, в снитче было что-то. Он видел, как еще один кусок пергамента спланировал на пол, и поспешил его подобрать.

Пергамент оказался вторым куском карты, но на этот раз с подробным планом заднего двора. Красная линия обрывалась у старой яблони, туда Джеймс и отправился. Дерево совсем недавно покрылось молодой листвой, Джим знал, что цвести оно будет не раньше, чем через месяц. Несколько минут он бродил вокруг, ища новую подсказку, не находя и все сильнее мрачнея. Наконец, мальчик остановился, прислонился спиной к стволу и задрал голову, рассматривая ветви дерева, через которые красиво пробивался солнечный свет. Тогда-то он и заметил его. Большое, ярко-красное яблоко, которого там быть просто не могло. Джим довольно улыбнулся. По деревьям он всегда лазил хорошо, так что добыть чужеродный предмет труда не составило. Яблоко оказалось из папье-маше, внутри что-то гремело. Мальчик аккуратно разделил его напополам. Внутри обнаружился маленький ключ. Очень знакомый, надо сказать. Именно его три года назад торжественно вручил ему в руки отец, когда построил ему домик на дереве. Это, очевидно, и была последняя подсказка. Джим задрал голову, пытаясь рассмотреть в окне домика на одном из соседних деревьев какое-нибудь движение, но тщетно. Пришлось подниматься самому.

Едва дверь со скрипом отворилась, Джеймс увидел отца. Тот сидел на складном табурете и с невозмутимым видом читал свежий номер «Пророка». В помещении детского домика он выглядел как великан, забравшийся в дом к волшебнику. Чарлус Поттер опустил газету и посмотрел поверх нее на сына.

— А, вот и ты. – Чарлус сверился с часами, достав их из нагрудного кармана жилета. – Хороший результат, юноша.

Он улыбнулся, отложил газету и поманил мальчика к себе. Когда Джеймс подошел, Чарлус положил руку ему на плечо.

— Сын, ровно десять лет назад ты появился на свет. Ты тогда был крошечный, как садовый гном.

— Фу-у-у!

— Но, разумеется, не такой уродливый, да и картошке от тебя доставалось не в пример меньше. – рассмеялся отец, сжимая его плечо. – Сегодня ты стал на год старше, на год ближе к собственной палочке и первой поездке на алом паровозе. Я обещал тебе, что до этого момента ты получишь собственную метлу, и я научу тебя летать на ней так, что никто с тобой не сравнится. Поттер всегда держит слово, сын.

Взгляд Чарлуса с мальчика перешел куда-то ему за спину. Джеймс оглянулся. Она стояла там. Новенькая, изящная, невыносимо прекрасная Нимбус-1000, уже три года державшая лидерство на рынке гоночных метел. И она была его!

— Спасибо!!!

Мальчишка бросился к своему подарку, рассмотрел его со всех сторон, оседлал, ощущая невероятное удобство, пробежал круг по домику, а затем затормозил перед отцом, глядя на него горящими глазами.

— Папа, идем! Идем, ты должен научить меня летать!

Чарлус, посмеиваясь, пошел следом за сыном. Слава Мерлину, тому не пришло в голову попробовать вылететь прямо из домика, что непременно закончилось бы травмой для ребенка, который до этого летал только на игрушечных метлах. Во дворе он уложил свой Чистомет рядом с новенькой метлой сына и произнес:

— Все достаточно просто. Протяни над ней руку, вот так. Теперь скажи: «Вверх!»

Чистомет послушно прыгнул в руку хозяина, Нимбус упрямился дольше и едва не довел нового хозяина до вспышки бешенства, но в итоге все-таки покорился.

— Получилось! Получилось! – Джим разве что не прыгал от радости.

— Прекрасно. Теперь садись и плавно отталкивайся. Плавно, Джеймс!

Но мальчуган уже с криком несся вверх, рассекая воздух. Чарлус вскочил на свою метлу, догнал не успевший еще как следует разогнаться Нимбус и выровнял скорость с Чистометом.

— Торопиться здесь не нужно, разогнаться всегда успеешь! А вот свалиться с метлы и сломать шею новичку – раз плюнуть. – голос отца звучал напряженно, поскольку тот пытался скрыть только что пережитый страх за сына. – Делаешь строго то, что я говорю, или возвращаемся на землю. Понятно?

— Да, сэр… — тихо ответил Джим, и сам порядком натерпевшийся страху.

— Договорились. – выдохнул Чарлус. – Держись крепче, я отпускаю.

Джим зажмурился, ощутив, как рука отца отпустила древко Нимбуса, предоставив управление мальчику. Ничего страшного не произошло. Метла все так же ровно держалась в воздухе, не стремясь ни упасть, ни сбросить седока. Джим приоткрыл один глаз, второй… Он летел! Действительно летел, сам. И это было даже лучше, чем он ожидал. Чувство свободы, абсолютное, безграничное, как само небо – вот чем был полет. Его плечи, сведенные из-за крепко сжимавших метлу рук, расслабились. Джим рассмеялся.

— Я лечу, папа! Я лечу-у-у-у!

Такими были его первые минуты в небе. Потом Чарлус научил сына тормозить и разгонять метлу, снижаться и подниматься. Джим, от природы склонный к полетам, впитывал новую информацию, как губка, тут же закрепляя на практике, и очень скоро всякое напряжение ушло из его тела, а на метле он себя чувствовал теперь так, будто с ней родился. Небо раскрылось ему навстречу и приняло в свои объятия, разом выгнав из головы все, что не связано было с инстинктами, помогающими ему держаться в воздухе. Даже отца, который по-прежнему держался рядом, незримо страхуя сына, Джим теперь практически не замечал.

Он нырял в воздушный поток, как пловец ныряет в волну, позволял этому потоку нести себя, врезался в стаю голубей, вызывая среди них беспокойство и панику и отвечая на это веселым беззаботным смехом, учился делать свои первые трюки, самым легким из которых оказался оборот вокруг своей оси. Джим настолько уверился в собственных силах, что решился даже выписать в воздухе свою первую мертвую петлю. Нимбус послушно пошел на разгон, задирая древко все выше, пока метла не встала перпендикулярно. Он слышал где-то далеко обеспокоенный голос отца, но не обратил на него внимания. Этот мир сейчас принадлежал ему. Ничто не могло пойти не так… Он откинулся назад, ныряя головой вниз, видя далеко, на земле, поля и лесные полосы, разделяющие их. Джим весело расхохотался… А потом что-то пошло не так. Его верная, до сих пор слушавшаяся во всем метла вдруг превратилась в бесполезный кусок дерева, и надо же было этому случиться именно тогда, когда он висел в небе вверх тормашками…

— ПАПА!

Он падал. Воздух свистел в ушах, древко метлы выскользнуло из рук. Джим раскинул руки, как странная птица, попытался поймать воздушный поток, лечь на него грудью, но ничего не получалось. Страх снова сковал все тело, мышцы будто окаменели. Только одна мысль билась в его голове: надо было слушать отца. Земля, секунду назад казавшаяся такой далекой, теперь стремительно приближалась. Под ногами было небо: голубое, безбрежное, совершенно безжалостное. Воздушный поток заставил мальчика несколько раз кувыркнуться в воздухе, так что на пару минут он перестал понимать, где земля, а где небо, и снова позвал отца. Потом сильная рука перехватила его поперек туловища, и падение прекратилось. Чарлус Поттер втащил сына на свою метлу, впереди себя, и крепко прижал к груди. Мальчик вцепился в него мертвой хваткой, спрятал лицо в складках мантии, не смея поднять на родителя глаза.

— Прости…

— О чем ты думал? – голос мистера Поттера звенел от злости. – Ты хоть понимаешь, что сейчас могло произойти? Что стало бы с матерью, если бы ты разбился? А со мной?

— Прости… — повторил Джим, с отвращением слыша слезы в собственном голосе.

— Я думаю, мы поторопились с полетами.

Джеймс сильнее сжал в руках складки мантии отца.

— Мой Нимбус…

— Он цел. Но ты его получишь только когда отправишься в Хогвартс, Джеймс.

Джим не спорил, и сам прекрасно понимая, что виноват. Впрочем, столь строгий запрет он не воспринял со всей серьезностью. Даже если отец настоит на своем, он всегда может найти способ стащить метлу на часок-другой, когда никто не видит, и полетать в свое удовольствие. Нужно только убедиться, что не выйдет так, как в этот раз. Потому что если бы отца не было рядом… По коже побежали мурашки, Джеймс потряс головой.

— Ты скажешь маме?

Пауза заставила его по-настоящему занервничать, но потом отец поцеловал его в макушку и глухо произнес.

— Нет. Это будет наш секрет.

— Она догадается, если я не буду больше летать…

— Вы очень хитрый молодой человек, Джеймс Чарлус Поттер. Хитрый и не серьезный. Что Поттер делает, если дал слово?

— Он его держит.

— Именно. Это был последний раз, когда ты не сдержал данное тобой слово?

— Последний…

— Летать только под моим присмотром и не выше полета птицы. Пообещай мне, Джеймс.

Джеймс чувствовал, что отец загнал его в угол. Но в любом случае, это было лучше, чем первоначальное отлучение от полета до поступления в Хогвартс.

— Обещаю.

Он поднял голову и увидел, что отец улыбается, хотя в глазах его все еще осталась тревога. Мальчик улыбнулся в ответ. Все-таки, сегодня был его День Рождения, и ничто не могло пойти совсем уж плохо. Джим взглянул вниз и увидел их дом, маленький, будто игрушечный. Он показал на него отцу, тот рассмеялся и пошел на снижение, по спирали. Через пару минут они приземлились на заднем дворе, как раз там, откуда началось их маленькое путешествие. Отец торжественно вручил Джиму его подарок, взъерошил и без того торчащие в разные стороны волосы.

— Помни, Джим. Ты дал мне слово. – серьезно сказал Чарлус, а потом обнял наследника за плечи. – Идем в дом. Я чую запах мясного пирога твоей матери, промедление будет просто преступлением.

* * *

Весна 1970г.

— Я ушла, пока-пока! – крикнула Лили, закрывая за собой входную дверь.

Голос мамы из глубины дома попрощался с ней в ответ, но девочка едва различила его. Она спорхнула с крыльца дома Эвансов и бодрым шагом направилась по тротуару в сторону Паучьего тупика. Распорядок был плотным: не больше двух часов на прогулку, а потом нужно вернуться домой, к ужину. В эти два часа нужно было очень много успеть, потому что сегодня им предстояла вылазка в новое, до этого ни разу не посещенное место. Если бы Петуния перестала упрямиться и пошла вместе с ней, то вышло бы, конечно, быстрее – сестра точно знала дорогу. Но Тунья теперь очень редко гуляла вместе с Лили, у нее всегда находились дела поважнее, стоило ей услышать, что Северус тоже идет. Она его не выносила и неустанно твердила младшей, что тот врет ей про мир магии и все остальное, что доверять ему нельзя ни в коем случае. Лили только вздыхала в ответ и никак не могла понять, почему Тунья не хочет замечать очевидного. Она действительно была волшебницей. И он тоже...

Сначала для Лили необходимость выбирать, остаться дома с сестрой, или отправиться на прогулку с Северусом, была настоящей проблемой. Девочка боготворила сестру, так что первое время Петуния одерживала уверенную победу. Но чем больше Лили тайком встречалась со Снейпом, чем больше он рассказывал, а иногда и показывал, тем более привлекательным становился совсем другой выбор. Постепенно сестра исчезла из прогулок Лили, ее место занял Северус Снейп. После школы Лили так быстро, как только могла, мчалась домой, меняла школьную форму на что-то удобное, и отправлялась гулять до ужина. Иногда они играли на площадке, но чаще — в роще неподалеку, где другие дети их не беспокоили, и не нужно было волноваться, что они увидят что-то, чего не должны видеть. Каждая такая встреча приносила Лили новые знания о мире магии, и с каждой новой встречей девочка влюблялась в этот мир все сильнее. Она не пропускала ни одного вечера, Снейп тоже всегда приходил. Лили и теперь нашла мальчика на площадке, где они познакомились всего год назад.

— Привет, Сев! — Лили, радостная и разрумянившаяся от быстрой ходьбы, остановилась рядом со Снейпом и улыбнулась ему широкой, открытой улыбкой. — Пойдем сегодня в парк? Я узнала в школе, что там есть родник, представляешь? Будет здорово найти его.

Она взяла его за рукав и потянула за собой в сторону Паучьего Тупика, на окраине которого начинался одичавший парк, больше напоминавший островок густого леса в городской черте.

— Привет. – Северус почувствовал, как лицо ни с того, ни с сего заливает краска и с досадой опустил взгляд. – Родник… А зачем нам его искать? Кто тебе рассказал?

Он все-таки поднял взгляд на Лили. Девочка не знала, что он торчал на этой площадке уже третий час, потому что сегодня у отца начался отпуск, и он не придумал ничего лучше, чем отметить это событие очередным запоем. Не хотелось, конечно, оставлять там маму, но она могла постоять за себя, пока у нее была палочка. А он не мог… Мать защищала его, каждый раз, но она не могла постоянно находиться рядом. Отец же, если у него чесались кулаки, всегда находил повод и случай. Искушать судьбу было бы глупо… Сейчас Снейп с большим удовольствием пошел бы в их рощу, растянулся на траве и просто послушал, как у Лили прошел день. Она постоянно приносила из школы забавные истории и очень выразительно их рассказывала, он любил ее слушать. Перспектива куда-то идти, да еще в незнакомое место, нравилась ему куда меньше.

— Как зачем? – Лили с такой точкой зрения была не согласна, ее дух исследователя требовал удовлетворения. – Он, возможно, волшебный! Мне Молли и Люси рассказали, они учатся с Туньей в одном классе. Мама Люси говорит, что вода из-под крана очень плохая, и потому ее бабушка болеет. Поэтому Люси раз в неделю ходит в парк, чтобы набрать воды из родника. Они говорили, вода там особенная, с ее помощью можно вылечить многие болезни. Петуния над ними посмеялась, а мне кажется, Люси говорит правду. Ты бы видел, как она рассказывала!

Лили запнулась. Стоило Снейпу услышать имя ее сестры, как лицо тут же приобрело выражение крайней скуки. Петуния выглядела точно так же, когда Лили рассказывала ей что-то о Северусе. Эти двое настолько друг друга не переваривали, что как-то в процессе забывали, что оба являются частью жизни Лили, и она не может избавиться ни от одного из них. И, что еще более важно, не хочет. Девочка нахмурилась, выпустила рукав Снейпа, теперь просто шагая рядом.

Он почувствовал, как переменилось ее настроение, но ничего не мог с собой поделать. От сестры Лили всегда были одни проблемы, он искренне не понимал, как такого мерзкого человека можно так сильно любить и, главное, за что? Но она любила… Снейп вздохнул. Все равно они уже идут в проклятый парк, нет смысла портить прогулку своим кислым выражением лица. Он посмотрел на Лили, улыбнулся и потянулся к ее руке, чтобы взять в свою. В этот момент он заметил впереди несколько знакомых фигур, вызвавших беспокойство. Руки девочки он так и не коснулся, замедлил шаг, быстро пытаясь что-то придумать. Мальчишек впереди он действительно знал. Они с самых малых лет его задирали, как будто сам факт его существования никак не давал им покоя. Иллюзий, что из-за Лили они просто пропустят его и не попробуют прицепиться, Снейп не питал. Опасная компания уже обратила на них внимание, и теперь они смыкались плотным рядом поперек дороги, перегораживая ее. Он услышал первые остроты, которые они начали отпускать в его адрес. Услышала их и Лили: Северус поймал ее встревоженный взгляд.

— Не обращай внимания… — пробормотал Северус. – Просто местные хулиганы.

Сложно было не обращать, взгляд сам цеплялся за источник звука. Это были обычные мальчишки, каких Лили в школе каждый день видела десятками. Одно весомое отличие – не знакомые. И лица у них были какие-то злые, будто Лили со Снейпом сделали им что-то плохое. Внутри все будто стянулось в тугой комок. Девочка никогда не участвовала в школьных драках и не смотрела на них. Никогда, кроме одного единственного раза. Это случилось в прошлом году. Ее одноклассники побили новенького мальчика. Тот был слабый и болезненный, в больших очках с толстыми стеклами. Перед тем, как все началось, взгляд у одноклассников был точно такой же. Лили сама не заметила, как вцепилась в рукав Снейпа.

— Я передумала, Сев. Не нужен нам этот глупый родник. Пойдем на площадку...

Но было уже слишком поздно. Хулиган ростом повыше шагнул вперед, преградил им дорогу, смерил презрительным взглядом и заговорил, переводя взгляд со Снейпа на Лили. Голос у него был противным и скрипучим, девочке захотелось зажать уши. Он сказал что-то про то, что предупреждал Снейпа не показываться на глаза, и что смешно, что у такого оборванца уже завелась подружка. Потом добавились еще какие-то оскорбления, и в ее адрес тоже. Лили, не смотря на страх, плотно сжала губы.

— Дайте нам пройти. — ее голос все еще звучал вежливо, но под ним уже чувствовалось нарастающее напряжение. — Мы же ничего вам не сделали.

Ее слова встретил взрыв противного гогота и еще одна шпилька в сторону Снейпа из-за того, что девчонка говорит за него. Лили осеклась, виновато посмотрела на своего друга, желая сейчас только одного: чтобы все закончилось, и они смогли просто уйти. Слова девочки мальчишки проигнорировали. Внутри шевельнулся, пополз к горлу удушающий страх. Когда Лили боялась, она начинала злиться. Это была обычная реакция, вызванная отчасти недовольством самой собой: родители учили ее быть воспитанной, хорошей девочкой. Когда кто-то демонстрировал прямо противоположные стремления, и при этом его не постигала никакая кара, это казалось жутко не справедливым. Руки ее сами сжались в кулаки.

— Заткнитесь и валите отсюда. – процедил Снейп, исподлобья глядя на обидчиков.

Он бы даже внимания на них не обратил, если бы шел один: привык уже, да и попытки отморозков шутить не отличались оригинальностью. Обычно Северус просто выбирал такой путь, чтобы дистанция между ним и мальчишками оставалась безопасной, это решало проблему. А как-то раз, когда им удалось-таки загнать его в угол, на помощь пришла магия, они потом месяц его не трогали… В общем, выход для себя Снейп нашел бы без проблем, но с ним была Лили, и это все меняло. Сейчас они оскорбляли не только его, они и про девочку говорили гадости. Про девочку, которая была единственным человеком в целом мире, который стал ему другом и создал хоть какие-то приятные воспоминания о детстве. Северус не был героем. Он знал, что его, скорее всего, сейчас побьют. Но мысль о том, что достаться может и Лили, заставила мозг работать иначе. Назад они бежать не могли, там негде было спрятаться. А впереди уже виден был парк. Значит, надо было как-то расстроить их ряды, чтобы прорваться. В парке густой подлесок, а они меньше и проворнее. Он видел здесь хороший шанс на спасение. Снейп шагнул вперед, вплотную к обидчикам. Тех внезапная бравада Северуса только развеселила. Он сделал еще шаг, пытаясь плечом пробиться между двумя мальчишками, но они толкнули его назад. Не сильно, он даже на ногах устоял. Скорее чтобы поиздеваться, чем чтобы действительно сделать больно. Северус стиснул зубы и сделал то, чего раньше не делал никогда: он толкнул обидчика в ответ, вложив в этот толчок всю свою силу. Мальчишка был крупнее, но это его не спасло. Он пошатнулся и сел на задницу, тупо глядя на Снейпа. Никогда, ни разу за все время, что они его травили, Северус не пытался дать сдачи. Огрызался, да, но это только раззадоривало хулиганов. Теперь же они никак не могли понять, что произошло. Почему их товарищ, еще минуту назад твердо стоявший на ногах, теперь сидит в пыли. Пауза, пока задиры отходили от шока, была именно тем, что нужно. Северус схватил Лили за руку и крикнул:

— Бежим!

Мимо со свистом пролетел первый камень. Он угодил в придорожную пыль, подняв облачко. Глаза Лили расширились в неверии. Это было дико, странно, и оттого еще более страшно. Она побежала. Полностью доверилась Снейпу и побежала, не выбирая дороги. За ним, куда бы он ни вел ее. А вслед им летели камни. Один упал достаточно близко от девочки, более мелкие камушки с дороги рикошетом угодили ей в ногу. Лили стиснула зубы, чтобы не вскрикнуть. Было больно, но не так, чтобы нельзя было терпеть. Если они остановятся, мальчишки догонят их, и тогда вместо маленьких камушков будут большие. А может, и что-то похуже…

Она запыхалась. Воздух с трудом врывался в легкие, его не хватало. Парк приближался, но когда дети свернули с дороги по направлению к нему, бежать стало еще тяжелее — теперь появились кочки и ямы, которые не было видно из-за травы. Лили пару раз споткнулась и только чудом удержалась на ногах. Преследователи же не отставали. Они были старше и выносливее. Девочка с отчаянием поняла, что это конец. Она не сможет бежать достаточно долго, чтобы оторваться. Не говоря уже о вероятности упасть, споткнувшись в очередной раз…

Но она не сказала ни слова Северусу. Время для нытья было явно неподходящее. Они вбежали под раскидистые кроны деревьев, и Лили потеряла мальчишек, преследовавших их, из виду. Остался только звук погони, улюлюканье за спиной. Когда девочке начало казаться, что больше она не сможет сделать ни шагу, Снейп остановился, спрятавшись за широким стволом дерева. Он тоже тяжело дышал, но старался двигаться очень осторожно, быть как можно незаметнее. Лили согнулась пополам, уперлась ладонями в коленки, пытаясь восстановить дыхание, пока Северус аккуратно выглядывал из-за дерева, чтобы убедиться, что они оторвались от преследователей.

— Они ушли? — шепотом спросила девочка, когда дыхание ее немного выровнялось.

— Нет… — ответил Снейп.

В его голосе Лили отчетливо слышала панику. Девочка тоже прижалась к стволу дерева и осторожно выглянула с другой стороны. Мальчишки растянулись в линию и шли, простукивая каждый куст. Они не спешили, будто знали, что дети от них никуда не денутся. Им и правда, некуда было деваться…

— Нужно идти. – сказал Северус решительно, и они, пригнувшись, чтобы подлесок и кустарники могли скрыть их, двинулись вперед.

Голоса хулиганов направляли их, несколько раз Лили с ужасом думала, что все это ловушка. Их специально гонят в какое-то определенное место… Но голоса вроде бы отдалялись, оставалось надеяться, что преследователи не настолько умные. Снейп же, хотя глаза его были широко раскрыты от страха, прятался более чем умело. Лили уже начала было верить, что им удастся убежать… А потом под ее ногой предательски-громко хрустнула ветка. Дети замерли, с ужасом глядя друг на друга, и в следующий же момент увидели своих преследователей, которые снова собрались в стаю и бежали к ним, перепрыгивая через валежник. Время пряток прошло, их снова могли спасти только быстрые ноги.

Они побежали. Но усталость брала свое, ноги не слушались, оставался лишь вопросом времени момент, когда кто-то из них споткнется и упадет. Этот момент пришел быстро: Северус зацепился ногой за торчащий из земли корень и растянулся по земле. Острая боль пронзила ногу, он вскрикнул, Лили оглянулась, увидела, в какую беду попал ее друг, и бросилась к нему.

— Что ты делаешь?! Беги! – закричал Северус.

Лили его не слушала. Она схватила Снейпа под руку, заставляя встать. В паре дюймов от ее лица снова просвистел камень, но на этот раз девочка его даже не заметила. Следующий врезался Северусу в плечо, он сдавленно застонал сквозь стиснутые зубы. К боли в подвернутой ноге прибавился горячий очаг в плече. Лили тащила его, хромающего, вперед, а Снейп уже не видел никакого смысла сопротивляться. Одна она еще могла бы убежать, но с ним, едва ковыляющим теперь, шансы их стремились к нулю. Однако уговорить ее бросить его он больше не пытался. Во-первых, он уже достаточно хорошо знал Лили, чтобы понимать: она этого не сделает. Во-вторых, Северус боялся. Он не хотел остаться один с их преследователями, не хотел узнать, каково это, когда в живот тебе врезается чей-то ботинок, а ребра пробует на прочность тяжелый кулак. Его никогда не били со всей силы, но Паучий тупик был местом, где живут не самые благополучные люди, и потому он не раз видел, что бывает, когда бьют. Сегодня он здорово разозлил хулиганов и знал точно: пощады не будет.

Он не заметил, как земля под ногами вдруг пошла вниз, споткнулся и упал на колени. Нога напомнила о себе новым взрывом боли, Северус тихо выругался.

— Северус, вставай! – в ее голосе звенела паника.

Лили снова тянула его, но на этот раз не вперед. Это было разумно, потому что если бы они решились бежать от преследователей под горку, они были бы обречены. Мальчишки были старше, бегали быстрее и очень быстро уничтожили бы преимущество в дистанции, которая до сих пор спасала Лили и Северуса. Девочка тащила его к корням дерева, которое удерживало почву от дальнейшего осыпания в овраг, который начинался впереди. Дерево было старое, толстое, оно опасно покосилось, половина корней торчала наружу, потому что земля под ними осыпалась. Под деревом образовалась естественная земляная пещера, защищенная корнями как решеткой, и именно туда Лили почти затолкала Северуса, а потом забралась сама. Снейп неловко повернулся, тихо застонал, но тут же на рот ему легла перепачканная в земле рука. Он посмотрел на Лили. Она смотрела на него испуганными глазами и второй рукой зажимала рот себе.

Голоса приближались. Теперь они были слышны прямо над головой. Лили зажмурилась, снова и снова повторяя про себя, как молитву: «Вы нас не видите. Вы нас не найдете…», в то время как один из мальчишек спрыгнул на склон оврага, ища их взглядом. Северус видел, как он повернулся, посмотрел прямо на них (в этот момент сердце его, казалось, даже перестало биться), а потом… С досадой пнул камень по склону и начал подниматься к остальным, чтобы сообщить, что малявкам удалось улизнуть.

Снейп не сразу понял, что именно только что произошло. Он слышал, как голоса снаружи удаляются, и не мог поверить, что это происходит на самом деле. Потом мальчик перевел взгляд на Лили. Она все еще сидела, зажмурившись, прижимая одну руку к его рту, вторую – к своему. Северус аккуратно убрал ее ладонь, девочка открыла глаза и посмотрела на него так, будто не узнавала. Потом моргнула, огляделась, взгляд стал вопросительным.

— Они ушли. – тихо сказал Снейп.

Лили медленно выдохнула и отвернулась, яростно растирая лицо. Он подумал, что она, наверное, плачет от облегчения и не хочет, чтобы он видел. Мальчик дал ей время.

Лили и правда готова была разреветься. Последний час все внутри нее напоминало туго сжатую пружину, все служило одной цели – спастись. И теперь, когда опасность была позади, разум никак не мог в это поверить, пошла обратная эмоциональная реакция. Девочка опустила руку, которой яростно терла глаза, чтобы избавиться от накативших слез, глубоко вдохнула, медленно выдохнула, потом еще раз, и снова. Над головой было тихо, но нужно было, чтобы кто-то вышел и убедился. Кто-то, у кого не подвернута нога… Она.

— Я посмотрю…

— Лили!

— Все нормально, Сев. Надо убедиться.

— Подождем! Еще немного.

Лили послушно села на землю, подбирая под себя ноги. Ее одежда уже не могла стать грязнее, равно как и руки с лицом, так что терять было нечего.

— Что случилось? Почему они вдруг ушли?

Снейп рассказал ей о случившемся. О мальчишке, который смотрел на них и не видел.

— Наверное, это что-то вроде отвлекающих чар. Никогда не видел, чтобы кто-то мог так сделать без палочки. – восхищенно сказал Северус.

Лили смущенно улыбнулась.

— Я… Я так уже делала однажды. Мы играли в прятки, я очень не хотела, чтобы меня нашли, и… В общем, меня не нашли. Тогда я подумала, что все дело в мальчике. Он специально сделал вид, что не видит. Но потом оказалось, что все не так. Он действительно не видел…

А дело все это время было в ней. Почему-то эта мысль придала ей сил. Прошло еще несколько минут, но голоса не возвращались. Лили встала на четвереньки, выбралась из укрытия и аккуратно подтянулась по корням выше, к краю оврага. Лес был пуст. Девочка вернулась за Снейпом.

— Выбирайся, здесь никого нет.

Северус выбрался, и только теперь они смогли оценить весь ущерб, нанесенный погоней. На ногу мальчик ступить не мог, она очень болела. Плечо тоже ныло, но он, хотя бы, мог шевелить рукой. Лили тут же предложила отвести Снейпа к ней домой, чтобы родители вызвали врача, но он замотал головой.

— Моя мама может помочь, все быстро пройдет.

— Но ты не можешь идти домой сейчас, они же будут там караулить! – воскликнула Лили.

Снейп отвел взгляд. Лили была права. Должно было пройти еще какое-то время, прежде чем их преследователям надоест ждать и они окончательно смирятся с тем, что добыча в этот раз ушла из рук.

— Где там был твой чудодейственный родник? – спросил он мрачно. – Там хотя бы попить можно и грязь смыть… У тебя вот, все лицо измазано.

Он протянул руку и потер кончик носа девочки. Лили нервно рассмеялась. Ей идея хромающего Снейпа вести куда-то, кроме больницы, не нравилась совершенно. Но он уперся, и все попытки переубедить натыкались на непробиваемую стену упрямства.

— Но я же даже не знаю, где мы теперь… — попыталась Лили в последний раз.

— Что тебе сказали те девочки?

— Идти по дорожке в парк, потом в овраг… Овраг! Это может быть тот самый?

— Вот и узнаем. – Северус неловко поднялся, подобрал палку, чтобы на нее опираться и повернулся к Лили. – Спустимся в овраг и пойдем вверх по течению ручейка на дне. Куда-нибудь он нас выведет.

Плана получше у них все равно не было. Идти, к счастью, не пришлось далеко – ручеек на дне оврага и правда привел к роднику. Вода в нем была ужасно холодная, но оказалась вкусной. Лили с наслаждением смыла с лица и рук налипшую землю и привела кое-как одежду в порядок, потом помогла Снейпу. Оба начали чувствовать себя значительно лучше, Лили снова улыбалась, а Снейп почти забыл про ноющую ногу. По лестнице они выбрались из оврага и расположились на траве под большим деревом. Эта часть парка не была такой одичавшей, как та, из которой дети пришли, поэтому деревья здесь стояли не так густо, через них пробивались солнечные лучи. Лили легла на траву, раскинув руки и наблюдая за игрой света в зелени над головой.

— Сев… А они всегда к тебе пристают?

— Постоянно. – фыркнул мальчик.

Нога не болела, если ее не беспокоить, поэтому он старался шевелиться как можно меньше.

— И ты никогда не говорил своим родителям?

— Они ничего не сделают. Маме нельзя колдовать против магглов, а отец… Отца лучше вовсе не просить.

Лили приподнялась на локте и прямо посмотрела на Снейпа.

— Он строгий?

— Тиран он, а не строгий. – процедил Северус сквозь зубы. – Матери из-за него житья нет, а если напьется, то вообще хоть из дома беги.

Он, собственно, и бежал. Каждый раз. Лили отвела взгляд, поняв, что затронула больную тему, и легла обратно на траву. Мысль, что нужно что-то сделать с обидчиками друга, никак не оставляла ее в покое.

— Я могу попросить своего папу поговорить с их родителями.

Снейп усмехнулся, отрицательно покачал головой.

— Не надо, Лили. Я сам могу разобраться. Плохо, что сегодня они тебя напугали, но на самом деле все не так страшно…

Он не знал, кого пытается убедить: себя, или ее. Лили пристально посмотрела на него, задаваясь тем же вопросом, а потом пожала плечами и отвернулась, признавая право друга самому разбираться с этой проблемой. Они еще какое-то время сидели, болтая на отвлеченные темы, а потом Снейп с трудом поднялся на ноги и снова оперся на палку.

— Нам пора.

* * *

Лето 1970г.

Еще один шаг навстречу тому будущему, которого она для себя желала. Небольшой на первый взгляд, но никто из этих людей вокруг, поздравляющих ее, даже не подозревал, как многое он менял для нее. Беллатрикс Блэк, семнадцати лет от роду, стала Беллатрикс Лестрейнж. Ее счастливая улыбка была подлинной, а причина, улыбку эту вызывающая, оставалась известна лишь ей одной. Метка. Она видела метку на предплечье Рабастана. Знала, что такая же есть и у ее новоиспеченного супруга. Лестрейнжи действительно входили в число приближенных к Нему волшебников, она не ошиблась, сделав ставку именно на этот магический род. Теперь нужно было просто сыграть достойно свою роль, чтобы муж ввел ее в этот ближний круг. План не предусматривал провала, как не было у нее теперь другой судьбы.

Рудольфус был старше, они мало общались до момента заключения помолвки, но проведенного вместе времени было достаточно, чтобы сделать один очень приятный вывод: муж ее был полностью к ней равнодушен, он не будет навязчиво искать общения. Вероятно, в мире вообще не существовало людей, которым он стал бы этим докучать: Рудольфус был образцовым Аристократом с ледяным сердцем, не нуждавшимся в обществе других людей. Все социальные контакты у него были продиктованы либо необходимостью, либо правилами хорошего тона, принятого в обществе. Он никогда не обделял ее вниманием, но этого внимания всегда было ровно столько, сколько требовалось по нормам приличия. Не больше и не меньше. Девушка наблюдала за ним очень пристально и пришла к выводу, что дело не в малой степени их знакомства или подобных причинах, которые теряют актуальность после определенного прожитого под одной крышей срока. Старший из братьев Лестрейнж был таким сам по себе. Лучше не придумаешь, потому что Беллатрикс была самодостаточна, а люди в последнее время все сильнее раздражали ее, когда вокруг их становилось слишком много.

В Лестрейнж-Холле ей было хорошо. В родительском доме всем до всего было дело, а здесь никто ее не трогал, не отвлекал от планирования самого ближайшего будущего. Сказать по правде, Белла с нетерпением ждала дня, когда сможет окончательно перебраться в этот дом. Она не волновалась и секунды, когда сестры помогали ей облачиться в подвенечное платье матери, и потом, когда отец вел ее навстречу новой жизни и новой фамилии. Рука Рудольфуса, в которую Сигнус вложил ее ладонь, была прохладной и сухой, осанка – идеальной, взгляд – равнодушным. Это роднило их в глазах гостей: неуловимое сходство во взгляде, в осанке, в манере поведения. Прекрасный эффект, которого она и не ждала добиться. Когда клятвы были произнесены, фамильное кольцо Лестрейнжей надето на ее палец, и заиграла музыка, Рудольфус уверенно повел свою молодую супругу в танце. Снова ни у кого не возникло и малейших сомнений в предназначении этих двоих друг другу. Они выглядели идеально, Беллатрикс знала это, и это не могло не тешить ее самолюбия. Когда танец закончился, они без сожаления разошлись по разным концам огромного парадного зала в Лестрейнж-Холле и не виделись больше ни разу за вечер, не чувствуя по этому поводу никаких сожалений и неудобств.

Лишь совсем немного подобие тревоги затронуло ее нервы, когда те же сестры помогали ей раздеться ночью, после торжества. Беллатрикс была воспитана в строгости, она не имела опыта с мужчинами, не знала, чего стоит ожидать. Но и здесь не нашлось ничего такого, чего нельзя было бы потерпеть ради ее великой цели. Засыпая той ночью, Беллатрикс была полностью удовлетворена достигнутым. Первая и самая, на ее взгляд, сложная стадия плана завершилась как по нотам. Теперь все будет происходить намного быстрее…

* * *

Происходящее напоминало гротескный фарс. Сияющий вид Беллатрикс, которая, Андромеда это точно знала, ничего не чувствовала к человеку, за которого выходила замуж. Пустой, страшный взгляд Рудольфуса Лестрейнжа, от которого по коже бежали мурашки. Никто кроме нее, похоже, не чувствовал этого. Все смотрели на молодую пару восхищенными глазами, как на эталонную картинку. Да что там, именно так они и выглядели: эталонной картинкой. В очень темных тонах…

Меда еще способна была переживать за Беллатрикс. Ее сестра была вздорной и вспыльчивой, но не злой. Пока еще не злой — Андромеда действительно в это верила. Человек, с которым сегодня соединила свою судьбу Белла, был совсем другим. Он выглядел как безупречный джентльмен, вел себя соответственно, но в глазах у него была тьма. Рудольфус носил ее в себе, никому не позволяя увидеть слишком много. А теперь Белла стала его женой... И она даже не подумает спасаться. Напротив, сестра выглядела так, будто разыграла очень сложную партию и победила. Она тянулась к его тьме, жаждала ее… Или чего-то, что было ее источником. Андромеда была единственным человеком с грустным взглядом на свадьбе старшей сестры, потому что она, в отличие от всех остальных, в этот день по-настоящему прощалась с Беллатрикс. И смысла говорить об этом с сестрой уже не было: Белла ее просто не услышала бы.

Андромеда знала, как все будет дальше. В Беллатрикс Лестрейнж с каждым годом будет все меньше ее сестры и все больше чужой, темной женщины, с таким же пустым взглядом, какой был у ее мужа. Они уже сейчас демонстрировали задел на это будущее, оно призраком витало у них над головами. Никакой любви, никакого тепла: она отринет это, как несущественное, как нечто, делающее ее слабой. Идеальный джентльмен, успешный политик, каким был Рудольфус уже сейчас, и его не менее образцовая жена. Оба Чистокровные, оба знатного рода… Оба несчастные, как тетя Вальбурга и дядя Орион, с которыми Андромеда никак не могла перестать сравнивать эту только что созданную семью. Нарцисса тронула ее за руку, пытаясь понять, что случилось, но Андромеда смогла только вымученно улыбнуться младшей сестре и попытаться сбежать. Сейчас, когда все это происходило перед ее глазами, средняя из сестер Блэк особенно ясно осознавала, что такого же будущего ее семья хочет и для нее. Ее ласковая мама, ее строгий, но справедливый отец… Они с обожанием смотрели на Беллатрикс этим вечером. И для нее они подберут такого же супруга: благородного происхождения, при деньгах, с пустым взглядом и тьмой, окутывающей душу. Потому что в том зале, где танцевала сейчас ее сестра со своим мужем, эта тьма была везде. Разливалась в воздухе, отравляя все вокруг. Их разговоры, их манеры, все в них… Неужели высшее общество, которое так ценили в ее семье, всегда было таким? Нетерпимое, полное снобизма, замкнутое донельзя, жестокое… А теперь, если верить обрывкам фраз, которые улавливал ее тонкий слух, еще и кровожадное. Они обсуждали необходимость изоляции магглорожденных так, как будто речь шла о животных. Прямо здесь, на свадьбе ее сестры. На празднике, который самой сутью своей воспевал движение вперед, развитие, торжество жизни. Ее родители, самые близкие и родные, поддерживали эти разговоры. Сдержанно, но с одобрением. С одобрением! А Андромеда не могла отделаться от лица Теда перед глазами. Доброго и теплого Теда, который так нежно обнимал ее, говорил, как сильно ее любит, заставляя мурашки совсем другого толка маршировать по коже. Наверное, если бы она не знала всего этого, не знала, что может быть по-другому, ее не приводили бы в такое отчаяние окружающие люди. Сестра выглядела счастливой, этого было бы достаточно. Но она знала.

Побег не удался. Нарцисса не пожелала проявить деликатность, так свойственную ей, и неотступно следовала за Андромедой сначала по залу, лавируя между группами людей, а затем и по приусадебному парку. Когда Меда оставила надежду сбежать и опустилась устало на одну из парковых скамеек, Нарцисса тут же устроилась рядом, взяла ее руки в свои и заставила посмотреть на себя. Всего четырнадцать лет было этой девочке, но с бледного лица на Андромеду смотрели совсем не детские глаза. Когда случилась эта перемена и почему она не заметила ее?

— Андромеда, что с тобой творится? – спросила Нарцисса. – Ты весь год сама не своя, отдалилась от Беллатрикс, от меня… Я видела, как ты смотришь на людей там, в зале. Ты как будто боишься их. Почему?

Она не знала, что ответить. Не хотела врать Цисси, ее маленькой светлой сестричке Цисси, которая с самого рождения находила в ней защиту и опору. Но и правду сказать было совершенно невозможно.

— Ты знаешь, что она сама выбрала его?

Нарцисса нахмурилась, не понимая, к чему ведет сестра, и кивнула.

— И не любит его. Не делает даже попыток… Не видит в этом смысла…

— Меда, Беллатрикс, она…

— На его месте мог быть любой другой, и это не создало бы проблемы для нее. Но это проблема для меня, Цисси. И чем больше я смотрю на них, тем мне страшнее. Ты думала о том дне, когда родители назовут тебе имя будущего мужа?

Андромеда видела, что сестра смутилась, и мысленно корила себя за то, что вызвала это смущение, но отступать было поздно.

— Я… Да, я думала. – произнесла, наконец, Нарцисса. – Наверное, поэтому я всегда избегала привязанностей. Наши родители любят нас, Меда. Мало кто обладает такой роскошью, какая досталась Белле: самостоятельно выбрать имя будущего мужа. Я уверена, они не будут даже рассматривать кандидатуры тех, кто способен обидеть нас. А папа такого точно узнает…

Андромеда улыбнулась. Наивная вера в непогрешимую справедливость всего, что делают их родители, была сильна в Цисси так же, как в детстве. Папа знает, как лучше. Папа защитит от всех страшилок…

— Но вероятность, что ты его так и не полюбишь, все равно останется. Что мы будем делать, если вместо прекрасного брака наших родителей нам достанется союз тети Вальбурги с дядей Орионом?

Нарцисса не знала, насколько глубока пропасть между этими двумя, но даже без этого аргумент отказался достаточно весомым, чтобы сестра отвела взгляд, принявшись с каким-то особенным усердием разглаживать шелк на платье. Нет, об этом она не думала, теперь Андромеда могла точно сказать. Она сама была такой же, пока не встретила Теда. Только так и можно было жить спокойно в семьях, подобных их. Если твое сердце свободно, если ты оберегаешь его от ненужных привязанностей, или тщательно следить, чтобы привязанности эти были приемлемыми, новость о заключенной помолвке не становится трагедией. В каком-то смысле ее даже ждешь, как подарка на Рождество, гадая, каким же он будет? Так жила Нарцисса. И сейчас Андромеда, из эгоистичного страха, которым она ни с кем не могла поделиться, пробивала брешь в ее уютном мире. Как только осознание этого пришло к ней, девушка ужаснулась, протянула руки и крепко обняла младшую сестренку.

— Я говорю глупости, Цисси. Не слушай меня. Все будет хорошо. Веришь мне?

Сестра подняла на нее ясные голубые глаза. Она уже видела похожий взгляд, когда-то давно, у другого ребенка, нуждавшегося в том, чтобы его подбодрили. Нуждавшегося всего в трех простых, но таких важных слова: «все будет хорошо». Она снова произнесла их. И снова это была ложь…

— Тебе – верю.

* * *

Если и было что-то хорошее в дурацкой свадьбе кузины Беллатрикс, так это пустой дом, в котором Сириус и Регулус остались как слишком маленькие, чтобы посещать подобные мероприятия. Гувернер почти не обращал на них внимания, расположившись у камина с газетой, а Сириус в противоположном конце гостиной учил младшего брата играть в шахматы. Игроком наследник Блэков был более чем посредственным, поэтому советы его сводились к одному: слушай фигурки, Рег, они плохого не посоветуют. На самом деле, Сириуса увлекала не столько игра, сколько энтузиазм, с которым фигурки друг друга молотили на поле. Брат же относился ко всему серьезно и буквально заваливал старшего вопросами, из-за чего Сириус уже подумывал посадить вместо себя гувернера и попробовать улизнуть на улицу, хоть немного побродить и почувствовать себя свободным от постоянного надзора. Но здесь было одно маленькое, но очень противное «но»: домовики. Он знал, что мать приказала им следить, чтобы дети оставались в доме. Ему уже удалось один раз сбежать из-под бдительного ока гувернера. Она не уволила его, но доверяла теперь значительно меньше. К шпионажу за наследниками начали привлекаться домовики, которые, чтоб им пусто было, оказались просто прекрасными шпионами. Сириус никогда не видел их поблизости, но мать в точности знала, что и когда он делал, а стоило сделать хоть шаг не в том направлении – и она тут же вырастала переде ним, как олицетворение возмездия и ярости. Но потратить целый вечер, когда дом полностью в их распоряжении, на игру в шахматы… Это было бы так расточительно. Очередная фигурка замахнулась на пешку Регулуса и с чувством ее растоптала.

— У-у-у, кажется у тебя серьезные проблемы, младший братец. – протянул Сириус.

— По почему? Я же сделал верный ход. – нахмурился Регулус.

Сириус усмехнулся, перегнулся через стол и надавил указательным и средним пальцами между бровей Регулуса, чтобы тот перестал хмуриться.

— Будешь все так близко к сердцу воспринимать – поседеешь еще до того, как письмо придет из Хогвартса. Серьезно, Рег. Нельзя быть таким занудой, я так с тобой со скуки помру. Ты точно мой брат, может, тебя усыновили?

Его слова явно задели младшего. Ну, хоть какое-то развлечение, пусть и весьма грубое. Над Регулусом подтрунивать было скучно – он все время велся.

— Это тебя усыновили, ты постоянно одни проблемы всем приносишь!

Сириус церемонно склонил голову.

— Рад стараться.

— Сириус, вот почему ты такой? – обижено спросил Регулус.

— Какой?

— Злой и грубый. Мама ведь учит, что нужно проявлять достоинство, быть благородным…

Сириус фыркнул.

— И желательно, чтобы вокруг было побольше зрителей. Я не хочу это обсуждать, Рег. Это скучно. А знаешь, что было бы весело? Боггарт.

— Боггарт?

— На чердаке. Я слышал, как там кто-то копошился вчера ночью, когда все заснули. Вариантов не так много: это или докси завелись, или упырь, или боггарт. Я так считаю.

Регулус смотрел на него широко распахнутыми глазами. Сириус видел, что он боится до чертиков, но ему удалось заинтересовать брата. Он, фактически, был уже у него в кармане.

— Так что мы можем взять кочергу, подняться на чердак и отдубасить его как следует. Надо только чтобы форма была подходящая. Ты вот чего больше всего на свете боишься? Не оборотень какой-нибудь, я надеюсь?

— Я… Я не знаю… А ты?

— А я ничего не боюсь, дурья твоя голова, потому-то ты мне и нужен. Вот за одно и узнаешь. Ладно, на месте разберемся. Ну что, идешь?

Он поднялся из-за стола и выжидающе посмотрел на брата. Тот бросил на гувернера в кресле растерянный взгляд, а потом кивнул. Вот и захлопнулась ловушка. Сириус довольно улыбнулся. Он сообщил гувернеру, что они будут наверху, в комнате Регулуса, и братья отправились в экспедицию, перед этим предусмотрительно вооружившись кочергой с кухни. Нес ее Сириус, как старший и бесстрашный. На чердаке же было темно и пыльно, как всегда. Когда Сириус был помладше, он как огня боялся этого полного скрипов и шорохов помещения, а Вальбурга пользовалась этим, угрожая именно сюда отправить сына за непослушание. Как-то раз именно так она и поступила. Сириусу тогда казалось, что страшнее ничего в его жизни приключиться не может. Но он по природе своей был не из тех, кто может долго бояться. Очень скоро мальчик понял, что весь ужас места был только в его голове. Чердак – это всего лишь чердак, он никак не может навредить ему. Так мать лишилась довольно действенного инструмента давления на старшего сына. Ей, впрочем, было не впервой…

Сириус оглянулся на брата. Тот был бледен, глаза на заостренном лице были широко раскрыты. Рег боялся точно так же, как когда-то боялся Сириус. Но зачем-то шел следом за братом. Сириус аккуратно опустил крышку люка, ведущего на чердак, за ними, зажег припасенную ночную свечу и поставил ее на ближайшую плоскую крышку сундука. Света едва-едва хватало, чтобы разогнать мрак. Темнота казалась живой, она двигалась, дышала и пульсировала вокруг.

— Сириус, давай уйдем! – взмолился младший брат, слишком остро ощущавший каждый шорох вне поля зрения.

— Уходи, кто ж тебе мешает. – равнодушно ответил Сириус.

Он двинулся вдоль сундуков, до краев заполненных старым семейным барахлом, стараясь держаться в круге света. Ничего необычного. Один раз мышь с испуганным писком бросилась удирать от него, но ничего больше. Ни упыря, ни ядовитых докси, даже захудалого боггарта не было. Мальчик разочарованно вздохнул. Надо напоследок хотя бы брата напугать, что ли… В этот момент за спиной Сириус услышал пронзительный крик Регулуса.

Мальчик резко обернулся, кочерга уже была наизготовку. Рег сидел на полу, видимо споткнулся, когда попятился, а на него из темноты наползало нечто. Больше всего оно напоминало гигантское черное покрывало, но когда существо оказалось большей частью в пятне света, Сириус узнал его. Эталонный, как на картинке в книжках про ужасные существа.

— Смеркут! Рег, назад!

Брат будто к месту прирос, а голос его становился все выше и громче от страха. Мальчику даже уши руками зажать захотелось. А Регулуса, между тем, нужно было спасать. Может, он и был самым скучным человеком в мире, но все ж таки это был его брат, не чужой человек.

— Пошел прочь! – Сириус двинулся вперед, размахивая кочергой.

Темнота заколыхалась, завибрировала, но кочерга проходила сквозь нее, как через бесплотный дух. Будь Сириус постарше, он понял бы, в чем дело. Но ему было всего десять, и боггарта он встретил в первый раз.

Когда Сириус приблизился достаточно, чтобы заслонить собой Регулуса, черный саван принял форму человека. Как будто оделся на некую высокую, худую фигуру. Болезненно-знакомую… Фигура эта угрожающе двинулась вперед, к двум мальчикам. Один из которых изо всех сил сжимал в руках бесполезную кочергу и закрывал собой второго. Она вышла на свет, снова. Серая мертвая кожа, де черные дыры вместо глаз и полный рот острых зубов. Она тянула к нему свои когтистые лапы и верещала:

— Я выжгу тебя, щенок! Я выжгу, выжгу, я сожгу тебя!

— Прочь!

Сириус снова кинулся к ужасному видению с кочергой, и снова она со свистом рассекала один лишь воздух. Потом существо бросилось в атаку. Так стремительно, что он мог только стоять и смотреть, как оно приближается. И осознавать, с тупым смирением, что это конец, чем бы ни была эта дрянь.

— Риддикулус!

Страх настолько парализовал его, что Сириус даже не сразу понял, что они больше не одни на чердаке. Их гувернер стоял перед ним, жуткая тварь исчезла, а Регулус рыдал, прижимаясь к воспитателю. Тот оглянулся и строго посмотрел на Сириуса, повелевая тому отправиться в комнату немедленно. Мальчик с радостью, впервые за долгие месяцы, выполнил это указание.

Теперь, когда ему совершенно точно ничего не угрожало, у Сириуса появилось много пищи для размышлений. Он так и сидел весь вечер на своей кровати, уставившись в заботливо разожженный Кричером камин, и пытаясь понять, что именно хотело сказать чудище. Зачем оно хотело его сжечь? Ответ витал поблизости, в воздухе, но Сириус или не мог, или не хотел найти его. Воспитатель зашел в комнату ненадолго, сказал ложиться спать. Сириус не спорил, разделся, как сомнамбула, и забрался в подогретую домовиками постель. Когда дверь с негромким шорохом открылась, он лишь бросил в ее сторону равнодушный взгляд. Снова Регулус.

— Я боюсь спать один…

— Парень, тебе уже девять. Это стыдно. – усмехнулся Сириус.

— Сириус, пожалуйста. – замотал головой младший.

Блэк обреченно вздохнул и подвинулся, пуская младшего брата в свою постель. Никогда и никому он не признался бы, но присутствие Регулуса на самом деле было спасением для него. Потому что Сириус тоже боялся. Боялся, что стоит ему закрыть глаза – и ужасная карга вернется.

— Сириус?

— Чего тебе?

— Это была мама? Там, на чердаке?

Сириус замер, словно громом пораженный. Кажется, даже перестал дышать. А Регулус продолжал:

— Она очень любит это платье… И голос… Голос был очень похожий.

Старший брат усмехнулся, но получилось очень фальшиво.

— Глупости, Рег. Если ты сюда болтать пришел – проваливай назад в свою комнату. Или молчи и спи.

Сириус решительно повернулся на другой бок, чтобы больше не видеть Регулуса. И чтобы брат не видел его. Не догадался, насколько он был прав в своем предположении…

Hello

I've waited here for you

Everlong

(с) Foo Fighters — Everlong

* * *

1 марта 1971г.

Ремус с силой ударил по камню, тот покатился по деревянному игровому полю, разбивая кучку похожих круглых камушков, но другого цвета. Он поднял любопытный взгляд на сидящего напротив волшебника. Тот мог уже с полным правом считаться пожилым, но глаза из-за очков-полумесяцев лучились такой молодостью и жизненной силой, что дедушкой его называть не хотелось почему-то совсем-совсем. Волшебник представился Профессором Дамблдором, но Ремус ему не верил. Зачем Директору Хогвартса сидеть в гостиной их квартиры и играть с маленьким мальчиком в плюй-камни? У таких серьезных волшебников обычно дел невпроворот, да и он, Ремус Люпин, явно был не из тех, кто мог рассчитывать поступить в школу волшебства. Мальчик покосился на родителей, наблюдающих происходящее из дверей в комнату. Отец выглядел напряженным и озадаченным, мать, спрятавшаяся за его плечо, и вовсе испуганной. Оба молчали и не сводили с гостя глаз. Мальчик вздохнул, приняв как данность тот факт, что толку от родителей сейчас будет мало. А между тем, дома явно происходило что-то невероятное.

День начался как обычно. Все дни Ремуса вообще были до тошноты похожи один на другой с того момента, как они покинули дом на окраине Годриковой Лощины и перебрались в Лондон. Так было нужно, Ремус понимал. Ужасная ночь, превратившая его в монстра и до сих пор заставляющая просыпаться с криком ночью, наложила отпечаток на жизнь всей их семьи. Он поначалу даже не понимал, что происходит. Просто в какой-то момент самочувствие его становилось все хуже и хуже, потом — провал, а утром он просыпался в своей постели, родители были рядом, выглядели усталыми и печальными. Они говорили, что он болен, и у Ремуса не было причин не верить им. Да, он был болен. И они искали лекарство, предлагая ему выпить в дни наибольшей слабости какое-то новое зелье, которое должно было ему помочь. Но оно не помогало, все начиналось по новой. Ремусу было шесть, когда соседские ребятишки рассказали ему слухи, которые ходили по всей деревне. О нем и о превращениях, которые происходят с ним в полнолуние. Он не поверил, да и кто на его месте поверил бы? Не мог он быть оборотнем. Оборотни — злобные существа, как та тварь из его кошмара, из-за которой на нем на всю жизнь остались шрамы, которые никогда не заживут полностью. А он ведь был совсем не злобным, он был хорошим… И не помнил ни одного своего полнолуния. Смущенный и запутавшийся, Ремус направился со своими мыслями и вопросами прямиком к отцу. Он надеялся, что тот развеет страхи, убедит, что слухи лживы. Вышло наоборот. Отец очень встревожился, расспросил подробно, кто именно распускает подобные слухи, а потом увел мать в соседнюю комнату, и они долго говорили о чем-то за закрытой дверью. Когда дверь открылась, жизнь Ремуса изменилась навсегда.

Он и рад бы был обвинить отца во лжи, но тот никогда не врал ему. Отец рассказал все. Про подвал, про цепи, про поиски лекарства и как они с матерью долго старались, чтобы о состоянии Ремуса никто не узнал. Мальчик слушал его, слезы катились по лицу, а горло будто железом сковало, так что ни слова не вымолвить. Все вставало на свои места: ухудшение самочувствия, провалы в памяти… Но он и представить не мог, что правда будет настолько ужасной. Родители пытались защитить его, как могли, но слухи все равно поползли. Люпины понимали, что оставаться в Годриковой Лощине им нельзя: оборотней боялись, а страх нередко превращал даже самых достойных людей в безумных и агрессивных убийц. Не хотели они также, чтобы секрет их семьи стал известен Министерству и наложил отпечаток на всю оставшуюся жизнь Ремуса.

Прошло несколько месяцев, и родители сообщили ему окончательное решение: Люпины покидают Годрикову Лощину. Деревня плохо подходила для содержания маленького оборотня, как сказал ему отец. Слишком быстро все про всех узнают, ничего нельзя скрыть или спрятать. В городе, с другой стороны, людей очень много и в большинстве своем они равнодушны. Риски тоже были, Рему ведь было всего шесть, и стихийная магия никуда не делась, равно как и необходимость соблюдать Статут о Секретности. Но эти риски Люпины сочли менее серьезными. Так его семья поселилась в Лондоне, в маггловском многоквартирном доме.

Стало ли проще жить? Отнюдь. Если в Годриковой Лощине у него было несколько друзей, то в Лондоне не удалось завести ни одного. Родители практически заперли его дома, на улицу Рем выходил исключительно в сопровождении одного из них, а все контакты с маггловскими детьми были строго настрого запрещены. Сколько угодно мог мальчик с тоской смотреть из окна, как ребятня во дворе играет в прятки, догонялки или городки. Присоединиться к ним ему было недозволенно.

Но был и плюс — больше не было цепей и подвала. Вместо него родители выделили самую маленькую комнату под нужды сына в полнолуние. Комната надежно запиралась, и на нее было наложено столько заглушающих заклятий, что внутри можно было органный концерт устраивать, и никто за стеной ни звука не услышал бы. Комнаты Ремус боялся не так сильно, как подвала. Но он рос, рос и волк внутри него. С каждым годом чар, чтобы удержать его в комнате, требовалось все больше. Стало очевидно, что не за горами тот день, когда всего мастерства Лайелла будет недостаточно. Родители пытались не показывать ему свою озабоченность этим вопросом, но Ремус был для своих лет очень проницательным ребенком. Он понимал, ждал этого дня с ужасом. Ему нужно было как можно скорее научиться колдовать, чтобы помогать отцу накладывать чары. Тогда, возможно, у них появился бы шанс… О Хогвартсе, разумеется, даже речи не шло. Кто взял бы туда оборотня, которого его собственные родители едва-едва могут сдержать? Ремус никогда всерьез не рассматривал возможность поехать туда, он довольствовался занятиями с отцом и всегда был уверен, что это — его потолок. Лучшее, на что он может рассчитывать.

А теперь в их гостиной сидел Альбус Дамблдор, прямо напротив него. И они играли в плюй-камни, как будто были старинными друзьями и часто так делали… Он просто пришел, неизвестно откуда. Предвестниками стали взволнованные голоса родителей из коридора и шум заклятий. Заинтересованный Ремус вышел, чтобы посмотреть, что случилось, и нашел в гостиной незнакомца, который предложил ему присесть на соседнее кресло и сыграть с ним. Вот так просто… Дамблдор улыбнулся мальчику и толкнул свой разбивающий камень, отыграв разом треть потерянного. Ремус удивленно приподнял брови.

— Отличный ход, Профессор!

— У меня обширная практика, молодой человек. Хоуп, Лайелл, мне, право, неудобно, когда вы вот так стоите в дверях.

Он повернулся к родителям Ремуса, и они, как под гипнозом, вошли в комнату. Мать села, взявшись за голову, как будто она у нее вдруг закружилась. Отец стоял с ней рядом, крепко сжимая вторую ее руку в своей. У Дамблдора и для них нашлась ободряющая улыбка. Кажется, теперь он был доволен. Игра продолжалась.

— Я… Позвольте предложить вам чаю… — сказала Хоуп некоторое время и три хода в игре спустя.

Она поднялась и вышла, Лайелл опустился на ее место, не сводя взгляда с Дамблдора.

— Профессор, зачем…

— Я знаю, что произошло с твоим сыном, Лайелл. Прости, что перебиваю и так бесцеремонно проник в твой дом, но у меня есть все основания считать, что в противном случае ты не стал бы меня даже слушать.

Отец заметно побледнел, а Ремус был так поражен словами Дамблдора, что начисто забыл про игру.

— Вы знаете… Но как? — спросил Лайелл ошеломленно.

— Грейбек из того типа людей, что обожают рассказывать о своих «подвигах» на каждом углу. Его, слава Мерлину, мало кто слушает. Но я считаю любую информацию, добываемую из стана таких темных существ, полезной. Догадываешься ли ты о цели моего визита, Лайелл?

— Да… Я не думаю, что это возможно.

— Отчего же?

Ремус даже дышать перестал. Неужели это происходит на самом деле? Неужели это и правда Дамблдор, который пришел, чтобы поговорить о Хогвартсе? Сам пришел! Ради него, ради Ремуса… Он перевел горящий взгляд на отца. Внешний вид Лайелла очень красноречиво говорил, что тот думает по поводу обсуждаемой темы.

— Вы понимаете, отчего. — горько сказал отец. — Если он поедет, все узнают о его недуге. Не говоря уже о том, как это опасно, и для него, и для других детей.

— Лайелл, неужели ты считаешь меня настолько непредусмотрительным? — снова улыбнулся Дамблдор.

Вошла Хоуп с подносом, на котором стоял чайник, четыре чашки и блюдо с целой горой крампетов. Комната наполнилась их приятным ароматом, мать разлила чай и поставила в центр стола блюдо, а рядом — вазочку с медом, предложив гостю угощение. Дамблдор поблагодарил и принял ее предложение.

— Приняты все необходимые меры предосторожности. У Ремуса будет надежное и безопасное место для превращений, где никто его не потревожит, а он не сможет никому навредить. Я понимаю и разделяю вашу позицию касательно состояния Ремуса. Думаю, у нас получится сохранить это в тайне. Лайелл, помнишь ли ты старый дом на окраине деревни Хогсмид? Мы с Профессором Флитвиком осмотрели его и пришли к выводу, что это — идеальное место. Профессор прекрасно укрепил его защитными чарами, дом выдержит атаку даже взрослого оборотня и не выпустит его. Подвал дома соединен с территорией Хогвартса потайным ходом. Вход туда дражайшая Профессор Спраут любезно обезопасила молодым деревцем гремучей ивы, так что найти его, не зная наперед о его существовании, очень и очень сложно. Ремус сможет по этому тайному ходу раз в месяц уходить в хижину и обращаться, не рискуя быть обнаруженным. Таким образом, я не вижу причин, по которым ваш сын не может посещать школу.

Повисла пауза. Отец и мать переглянулись, будто пытаясь понять мысли друг друга, а Ремус сидел, как на иголках. Хогвартс, всегда бывший недосягаемой мечтой, о которой он и думать не смел, вдруг стал таким реальным, таким близким. Неужели он правда сможет поехать туда? Правда учиться, как другие дети. Может, даже завести друзей!

— Профессор, это очень опасно. — сказал, наконец, Лайелл. — Я не уверен, что это хорошая идея.

— Это так. — согласился Дамблдор. — Но риск оправдан. Если мальчик не поедет в школу, очень скоро Министерство заинтересуется причинами, по которым вы его туда не отпустили. Не говоря уже о том, что самому Ремусу пойдет только на пользу обучение и контакт с детьми его возраста, вы прекрасно это понимаете. Он не в том положении, чтобы позволить себе быть неучем, Лайелл. В этом нет его вины, случившееся с ним — ужасно. Но ты не всегда будешь рядом с ним, чтобы защитить. Твой сын должен научиться делать это самостоятельно, и делать это хорошо. Знаешь ли ты лучшее место, где он мог бы приобрести такие знания?

Отец с матерью снова переглянулись. Ремус смотрел на них с мольбой и видел, что они колеблются. Хотелось вскочить, закричать, что они должны согласиться. Что Директор прав, а Ремус очень хочет поехать. Но мальчик по-прежнему сидел на месте, не издавая ни звука. Только учащенное дыхание выдавало, как взволнован он был на самом деле. Хоуп посмотрела на него и поняла все без слов.

— Ремус, дорогой, — мягко сказала она. — А чего хочешь ты?

— Я хочу поехать в Хогвартс. — выпалил он на одном дыхании. — Мама, папа, я очень хочу!

Лайелл посмотрел на сына, потом на жену, и понял, что остался в меньшинстве. С ними обоими спорить ему было не под силу. Мужчина вздохнул.

— Да будет так.

Дамблдор благосклонно посмотрел на него через свои чудные очки.

— Это мудрое решение, Лайелл. А теперь, давай обсудим детали…

* * *

Лето 1971г.

В это невозможно было поверить, но одним июньским утром Хоуп Люпин нашла на карнизе их городской квартиры настоящую сову с привязанным к лапе письмом. Письмо это было приглашением в Хогвартс для Ремуса Джона Люпина.

* * *

Лето началось недавно, но это лето было необычным. Зимой Лили исполнилось одиннадцать лет, а это значило, что письмо, ее сокровенное письмо, приглашение в Хогвартс, должно было прийти совсем скоро. Каждый день девочка нервничала все больше, не находя его в почтовом ящике или под дверью, и ничего не могла с собой поделать. Страх оказаться недостаточно волшебницей, чтобы ее все-таки позвали в Хогвартс, поселился внутри ее сердца, изгнать его оттуда никак не получалось. Северус продолжал говорить, что оно обязательно придет, но Лили с каждым днем все больше и больше боялась, что он ошибается. Подливала масла в огонь и Петуния, исправно напоминавшая, что Снейп — обманщик, пусть с сестрой Лили теперь почти не проводила времени, дни напролет пропадая в роще вместе с Северусом. Возможно, не так сильно, как раньше, но он еще мог повлиять на ее тревожное состояние, найти правильные слова, чтобы успокоить.

Летний дождь расстроил их планы. Он стеной обрушился на рощу, как раз, когда они собирались набрать водорослей у пруда и попытаться сварить зелье в консервной банке. Дождь обратил их в бегство, спасение было найдено в крохотной беседке-ротонде на противоположном конце пруда. Это белое сооружение было самым близким к месту, где их застал дождь, поэтому альтернативы даже не рассматривались.

— Это теперь на час, не меньше. — простонала Лили, вглядываясь в небо.

Похоже, сегодня прогулка выдалась не слишком разнообразной. Лили села на край балюстрады, скучающим взглядом изучая мокрый парк. Две ярко-рыжие белки на бешеной скорости пронеслись по траве и взобрались на ближайшее дерево, найдя там укрытие. Лили рассмеялась и оглянулась на друга. Северус развесил на балюстраде свою громадную куртку, с которой он даже летом не расставался, и которая сейчас спасла их обоих от полного промокания, приняв на себя весь удар стихии. Теперь он сосредоточенно выжимал нижний край рубашки, свисающей ему почти до колен.

— Сев, там белки.

Он поднял на нее взгляд. Белки мало интересовали Снейпа, и все-таки мальчик направился к подруге, уперся локтями в балюстраду, на которой она сидела, и послушно уставился в направлении, которое показывала Лили. Белок в мокрой листве он так и не различил, зато заметил на ветках двух нахохлившихся и полностью мокрых ворон, перекрикивающихся друг с другом.

— Как не вовремя! — вздохнул Северус. — То зелье нужно три часа варить, не меньше.

— У нас все равно нет крысиных хвостов. — пожала плечами Лили.

— Можно заменить двумя дождевыми червями. — немедленно нашелся Снейп. — Их после дождя будет целая куча.

— Фу-у-у! — поморщилась девочка. — Я не буду варить живых дождевых червяков, им же больно!

Снейп уставился на Лили с изумлением. Ему самому мысль о том, что таким глупым и примитивным созданиям вообще может быть больно, в голову не пришла. Он собирался уже объяснить и девочке, что ничего эти создания не почувствуют, и варить их можно со спокойной совестью, но потом передумал. Она видела мир иначе. Северус не всегда мог понять, как именно, но научился принимать эту ее особенность и не спорил. В конце концов, чего ради? Из-за земляных червяков? Не стоили они того.

— Я спрошу у мамы, может, у нее есть. — сказал он, наконец.

— А она точно даст? Нам ведь нельзя колдовать…

Снейп уловил во взгляде Лили тоску, которая стала ее постоянной спутницей в это лето, и вздохнул. Он любил рассказывать ей про волшебный мир. Лили слушала его внимательно, каждое слово впитывала, как губка, но теперь этого было мало. Мальчик с радостью отдал бы ей свое письмо, если бы оно у него было, лишь бы исчезла эта тоска из ее глаз, но сова что-то не торопилась. Было еще слишком рано, нужно было ждать. Северус никак не мог ей помочь, он мог только снова и снова обещать, что все случится. Обязательно случится, когда придет время. Он положил подбородок на сложенные на балюстраде руки и бездумно уставился вглубь рощи.

— Это же не совсем колдовство. Мало ли кто что варит с крысиными хвостами.

Дети посмотрели друг на друга, повисла секундная пауза, а потом оба рассмеялись.

— Сев, а в Хогвартсе мне тоже придется варить червяков? — спросила вдруг Лили, прямо посмотрев на мальчика.

— Может быть.

В глазах ее отразился такой неподдельный ужас, что Снейп снова рассмеялся.

— Не на первом курсе, хватит бояться. — успокоил ее мальчик. — На первом курсе там травы и жуки. Уже мертвые. Мама так говорит.

Успокаивало слабо, но, все ж таки, лучше, чем первоначальный вариант. Лили сковырнула тонкий слой белой краски с поверхности, на которой сидела, и принялась крошить ее в руках.

— А что еще там будет, на первом курсе?

— Чары, астрономия, про магию что-то, история, наверное, и трансфигурация, обязательно. Когда принесут письмо, там будет список.

— А мои родители точно смогут попасть в Косой переулок вместе со мной?

— Смогут, магглы могут попадать в волшебный мир, если их ведет волшебник. Я думаю, маг, который принесет тебе письмо, все им объяснит.

Лили кивнула, но ответ ее не успокоил.

— Ты совсем-совсем не боишься?

— Чего не боюсь?

— Письмо… Что оно так и не придет.

Он уже столько раз повторял ей, что совы почту не теряют, но Лили снова и снова задавала ему этот вопрос.

— Оно придет, Лили. — невозмутимо ответил Северус. — Если сова его потеряет, школа пошлет еще одно. Мама сказала, что за всю историю Хогвартса не было ни одного случая, когда адресат не получил письмо. Перестань из-за этого нервничать.

Легко ему было говорить, у него была мама — живое доказательство реальности мира, к которому он принадлежал. Ее же страхи походили на американские горки: когда Снейп говорил ей, что все будет хорошо, Лили успокаивалась. Потом проходило время, Петуния снова напоминала, что все россказни Снейпа — вранье, и страх ее взлетал вверх с новой силой, заставляя задавать один и тот же вопрос снова и снова. Чем дальше, тем меньше становились промежутки между вопросами. Наверное, скоро она совсем ему надоест с ними, и он перестанет с ней гулять. Лили покосилась на мальчика, который выглядел вполне умиротворенно, не смотря на рваную одежду не по размеру и общую не ухоженность.

— Не могу…

Снейп поднялся, оседлал балюстраду, чтобы лица их были теперь на одном уровне, и серьезно посмотрел на Лили.

— Ты получишь свое письмо, Лили. Этим летом. Просто их рассылают по списку, первыми всегда получают дети с именами на «А». Ты, кстати, раньше меня его получишь, так что это мне надо нервничать. — он улыбнулся.

Лили вернула ему вымученную улыбку.

— Спасибо, Сев.

Дождь, вопреки ее прогнозам, закончился так же внезапно, как начался. Тучи по-прежнему были низкими и тяжелыми, не пропускали ни единого лучика солнца, и потому Лили, несколько минут вглядывавшаяся в небо, приняла решение не рисковать и отправиться по домам.

— Встретимся завтра, на нашем месте.

— Угу.

— Пока, Сев.

— Пока…

Она всегда уходила, глядя прямо перед собой. Не оглядываясь… А Северусу очень хотелось, чтобы хотя бы раз Лили оглянулась. Мальчик провожал ее взглядом, пока маленькая рыжеволосая фигурка не скрылась из виду, а потом забрал с балюстрады сырую еще куртку, перекинул ее через руку и медленно побрел, сшибая капли воды с травы носком ботинка, в сторону Паучьего тупика.

* * *

У них были гости. Лили нахмурилась, глядя на странный зеленый плащ в прихожей. Никогда раньше она такого не видела, да и мама не предупреждала о том, что ждет сегодня гостей. Озадаченная Лили переобулась в домашние туфли и уже собиралась прошмыгнуть по лестнице в свою комнату, когда из гостиной раздался голос матери, просивший девочку зайти. Она подчинилась, отчего-то чувствуя, как сердце колотится высоко в горле. Причин для этого не было совершенно, поэтому чувство раздражало. Почему она, в самом деле, стала такой нервной в последнее время? Сев был прав во всем, нужно это прекращать…

У них действительно были гости. Вернее, одна гостья. Высокая и худая женщина с пронзительным взглядом, от которого Лили моментально оробела и испытала острое желание спрятаться за мамину юбку. Женщина эта смерила вошедшую девочку пристальным взглядом и произнесла:

— Добрый день, мисс Эванс.

— Здравствуйте. — тихо поздоровалась Лили.

Она подошла к дивану, устроилась между родителями. Так она чувствовала себя защищенной, что добавляло уверенности. Отец обнял ее одной рукой и сказал:

— Лили, это миссис МакГонагалл.

— Профессор МакГонагалл. — тут же поправила высокая дама.

— Профессор, прошу прощения. Профессор МакГонагалл пришла, чтобы поговорить с нами о твоем будущем и пригласить тебя в школу для одаренных детей. Как, вы сказали, она называется? — последние слова были обращены к даме.

Та терпеливо улыбнулась, но взгляд ее все еще был прикован к Лили, как будто девочка была единственным существом в этой комнате, действительно заслуживающим внимания.

— Хогвартс.

Лили будто током ударило. Сердце прыгнуло, выписало невероятный кульбит и рухнуло в самые ноги. Хогвартс! ХОГВАРТС! Это случилось, наконец-то, случилось. Девочка даже незаметно ущипнула себя, заведя руки за спину, чтобы убедиться, что все это ей не снится. Было больно, рука в месте щипка тут же покраснела.

— Школа Чародейства и Волшебства Хогвартс, если быть точной. — продолжила Профессор.

Лили с опаской покосилась на отца, не представляя, как тот воспримет подобное заявление. Она хорошо помнила слова Снейпа, сказанные ей как-то раз в роще. Для нее Хогвартс был реален, а для ее родителей, Туньи, всех остальных магглов — нет. Отец мог не понять, не поверить и, в конце концов, не отпустить… Но ведь Профессор была настоящая! Она сидела перед ними, из плоти и крови. Какие еще нужны доказательства?

Первой молчание нарушила мама.

— Как-как Вы сказали?

Вайлетт Эванс выглядела озадаченной, и ее сложно было в этом винить. Школа Чародейства и Волшебства, шутка ли? МакГонагалл повторила название, очень четко, делая правильные паузы между словами, чтобы ее совершенно точно расслышали.

— Данное учебное заведение предназначено для детей-волшебников и призвано помочь им освоить магию.

— Магию… — Тупо повторил Джон Эванс, перевел взгляд на жену, а потом обратно, на гостью. — Простите, Профессор МакГонагалл, но я не понимаю, о чем вы говорите. Это какая-то шутка? Речь о цирковой школе?

Профессор осталась невозмутима. Лили вообще, глядя на нее, не могла вообразить, что могло бы вывести эту женщину из равновесия.

— Разве я похожа на шутницу, мистер Эванс? — с достоинством осведомилась она, а затем терпеливо повторила: — Нет, Хогвартс — не цирковая школа. Это высококлассное учебное заведение для волшебников.

— Вы говорите какую-то бессмыслицу. — сказал Джон. — Дети-волшебники, школа волшебства… Какое отношение все это имеет к моей дочери? Зачем в действительности Вы пришли?

Профессор МакГонагалл положила конверт с письмом на кофейный столик прямо перед семейством Эванс, больше ничего не сказав. Лили и не нужно было, чтобы она что-то говорила. Прежде, чем отец или мать успели взять письмо, девочка соскользнула с дивана, схватила желтый пергамент, сломала печать и достала содержимое. Все было так, как рассказывал Северус. Альбус Дамблдор приветствовал ее и сообщал о месте, предоставленном ей в школе. Оно было подписано им, собственноручно. И написано на пергаменте с гербом, совсем как описывал Снейп. Все оказалось правдой. Все происходило на самом деле, и Лили ни разу в жизни не была прежде настолько счастлива. Это бросилось в глаза всем в комнате. Девочка, словно странный светлячок, вдруг будто засияла, приковав к себе взгляды всех присутствующих. Она обратила взгляд на родителей, прижимая письмо к груди.

— Меня пригласили. Меня правда пригласили. — выдохнула Лили.

— Лили, что там? — отец попытался забрать у дочери пергамент, но пальцы девочки не разжимались.

— Это официальное приглашение. — пришла ей на выручку Профессор МакГонагалл. — Ваша дочь — волшебница, и очень желательно, чтобы она прошла необходимое обучение. Так будет лучше и для вас, но для нее — в первую очередь.

— Волшебница? — еще раз переспросила Вайлетт.

— Да, миссис Эванс, волшебница. — подтвердила Профессор. — Вы заметили, полагаю, что ваша младшая дочь имеет некоторые способности, которые никак нельзя назвать обычными?

Родители переглянулись. Лили увидела, как мама нашла на диване руку отца и крепко ее сжала. Беспокойство в ее душе никуда не делось, каким бы безбрежным не было счастье от получения заветного письма. Ее родители еще не дали согласия.

— Мы не…

— Мистер Эванс, я прошу Вас быть со мной честным. Я знаю, что Вы собираетесь сказать, и знаю, что это не правда.

Отец выглядел как мальчишка, пойманный на очевидной лжи. Он исподлобья смотрел на даму в кресле и был явно близок к тому, чтобы выставить ее за дверь прямо сейчас. Лили перевела умоляющий взгляд на мать. Вайлетт поймала этот взгляд, погладила мужа по плечу и тихо сказала:

— Это началось, когда ей было шесть. Разные странности, мы даже поначалу не связывали их с Лили…

— Это не странности, миссис Эванс. — Профессор покровительственно улыбнулась. — Это самая обычная магия. Ваш случай не уникален, волшебники рождаются и в самых обычных, не магических семьях. Это редкость для нашего общества, но такое случается. Именно поэтому я сейчас здесь. Очень важно, чтобы вы приняли то, кем является ваша дочь. Это не вопрос веры, это имеющийся факт, который невозможно проигнорировать или скрыть исключительно вашими силами. Ее сила будет расти, необходимо научить девочку контролировать способности. Хогвартс для этого — лучшее место.

— Это какой-то бред! — вспылил Джон Эванс.

Он вскочил на ноги, хотя Вайлетт пыталась его удержать, и шагнул к Профессору Макгонагалл, намереваясь, очевидно, взять ее под локоть и выпроводить из дома. Дальше все произошло в мгновение ока: в руке дамы появилась палочка, а мистер Эванс наткнулся на невидимую, но совершенно непреодолимую стену. Несколько секунд он молчал, ощупывая невидимую преграду, а потом сел на место, ошарашенный.

В комнате снова повисла пауза. Тишина казалась такой оглушающей, что Лили слышала каждый удар собственного сердца, гулко отдающийся в ушах. Именно в эти секунды, она знала, решалась ее судьба. Джон Эванс запустил в рыжую шевелюру пальцы в жесте человека отчаявшегося, а потом поднял виноватый взгляд на даму в кресле.

— Мое поведение было неподобающим, я прошу за это прощения. Вы не морочите нам голову? Все это действительно правда?

— Это не шутка, не обман и не попытка заморочить Вам голову, мистер Эванс. — терпеливо повторила Профессор. — Мне необходимо получить ваш ответ, прямо сейчас, если вы не возражаете.

Отец беспомощно посмотрел на Лили, все это время не отводившую от него умоляющего взгляда.

— Это то, чего ты хочешь? — спросил он.

— Да, папочка, пожалуйста! — ее голос сорвался на писк от переполнявших эмоций.

Отец с матерью снова переглянулись. Мать попросила Лили передать ей письмо, и они вместе прочитали его, очень внимательно. Потом Джон Эванс вздохнул, погладил дочь по голове и произнес:

— Тогда у нас, полагаю, нет другого выбора.

Громкий восторженный вопль Лили огласил комнату. Девочка повисла на шее отца, осыпая его поцелуями. Для нее в целом мире в этот момент не существовало больше ничего, кроме этой комнаты, где сидели в смущении ее родители, и улыбалась, совсем как добрая старая знакомая, волшебница из Хогвартса.

— Я не смею вас больше задерживать. — сказала Профессор МакГонагалл, поднимаясь. — В приложении к письму вы найдете список необходимых для начала обучения предметов, а также подробные инструкции касательно места, где все это можно приобрести. В конверте также находится билет на Хогвартс-экспресс. Это поезд, наши ученики доставляются в школу с его помощью. Будьте внимательны и не опаздывайте. Если возникнут какие-либо не освещенные в инструкции вопросы, пришлите сову на мое имя.

— Сову… — пробормотал мистер Эванс. — Сову, она сказала?

Вайлетт ответила ему не менее изумленным взглядом, а Профессор уже была в коридоре, снимала с вешалки свою изумрудную мантию. Лили выбежала следом, чтобы ее проводить.

— Профессор МакГонагалл?

— Да, мисс Эванс?

— Спасибо Вам. Я Вас очень ждала, я так боялась, что письмо не придет…

— Письмо всегда приходит, мисс Эванс. Не стоит благодарности и до встречи на занятии по трансфигурации.

Ее сердце выписало еще один кульбит в груди, а Профессор улыбнулась и вышла за дверь. Лили видела, как она сделала несколько шагов по подъездной дорожке, а потом раздался хлопок — и Профессор исчезла. Почти сразу за спиной девочка услышала звук бьющегося стекла. На нижней ступеньке лестницы на второй этаж стояла Петуния, не верящим взглядом глядящая на то место, за распахнутой дверью, где только что исчезла волшебница.

— Тунья! — воскликнула Лили. — Оно пришло! Мое письмо, мое приглашение в Хогвартс! Он существует, он настоящий! Все это правда!

Сестра как-то странно, недобро на нее посмотрела, а потом развернулась и бросилась вверх по лестнице.

* * *

Письмо лежало на столе, под косыми лучами солнца, пробившего, наконец, тучи над Лондоном и заглянувшего в просторную спальню Сириуса Блэка. Письмо из Хогвартса, письмо для него. Билет на свободу, который пришлось ждать целых одиннадцать лет. Сириус с того самого дня, когда Кричер на серебряном подносе подал ему пухлый конверт, старался держать письмо перед глазами и мысленно отсчитывал оставшиеся до первого сентября дни. Они теперь еле тянулись, так что было сложно.

Он помнил взгляд матери, когда распечатывал конверт, прямо за столом, где они только что пообедали. Довольный взгляд, как будто здесь была какая-то ее заслуга. Первыми ее словами по поводу случившегося было не поздравление, она напомнила, на каком факультете его семья желает его видеть. Как будто это зависело от него… Как будто нельзя было хотя бы эту светлую минуту не портить грузом ответственности, которым и так под завязку были нагружены его худые детские плечи. Он — наследник рода, да, он в курсе. Забудешь тут, когда мать каждую свободную минуту использует, чтобы об этом сообщить. Об этом и еще сотне разных других «должен», которые статус накладывал на него. Как будто это действительно жизненно важно для всей семьи. Как будто это на что-то повлияет, кроме ее самолюбия. Сириус не помнил, что сказал ей, но, очевидно, это было что-то не слишком приятное, потому что он снова был сослан в свою комнату. В Косой переулок за всем необходимым к школе с ним пошли Андромеда и Кричер, который нес покупки, потому что отец был по уши в работе, как всегда, а мать… Сириус был, на самом деле, рад, что она нашла отговорку. С Андромедой это мероприятие, по крайней мере, прошло весело.

Теперь у него была палочка. Своя собственная, настоящая волшебная палочка. Орех, 14 дюймов, гибкая и хлесткая, с сердцевиной из сердечной жилы дракона. Мистер Олливандер сказал, что такая палочка могла выбрать только очень сильного волшебника, и это, пожалуй, были самые приятные слова, какие Сириус когда-либо слышал от незнакомца. Он даже попробовал с ее помощью сотворить пару заклинаний, но пока получалось плохо. К сожалению, потому что Сириус совсем не возражал бы, если бы в его славный дом нагрянули сотрудники Министерства с претензией на колдующего несовершеннолетнего. Было бы интересно посмотреть, что Вальбурга стала бы им говорить, даже если потом ему досталось бы от нее по полной программе.

Книги, котлы и прочий школьный инвентарь интересовал его мало. Сириус предпочитал учиться на практике, теория навевала на него скуку. Он снова и снова представлял себе замок на берегу горного озера, бесконечное хитросплетение его каменных коридоров, Большой зал с плывущими в воздухе свечами… Все это ждало его, и совсем скоро он будет там. Целый новый мир был так близко, и никто не мог помешать ему стать его частью. Совсем никто!

— Если будешь так пристально на него смотреть, появится дырка. — произнес беззаботный голос за спиной.

Сириус оглянулся и увидел стоящую в дверях Андромеду. Мальчик улыбнулся ей и подвинулся, освобождая место рядом с собой на кровати. Кузина забралась на нее и легла на живот рядом с Сириусом, подперев подбородок рукой, в точности как он.

— Не можешь дождаться?

— Ты себе даже не представляешь… — усмехнулся мальчик. — Меда, расскажи мне еще про Хогвартс?

Старшая кузина хитро улыбнулась, слегка толкнула плечом юного Блэка, а потом начала рассказ, который повторяла уже далеко не в первый раз.

— Сначала нужно попасть на заколдованную платформу, к Хогвартс-Экспрессу. Ты знаешь, не все волшебники имеют лицензию на трансгрессию, а лететь далеко на метле — то еще удовольствие, особенно в дождь, или зимой. Поэтому мы начали использовать маггловские поезда, они очень удобные и быстрые. И платформ для них — великое множество, но Хогвартс-Экспресс в своем роде единственный. Он всегда отходит от платформы 9 и ?, той, что на вокзале «Кингс Кросс», ровно в 11 часов, 1 сентября.

— И чтобы попасть на платформу, нужно пробежать через стену. — продолжил Сириус.

— Можно пробежать через стену. — кивнула Андромеда. — А можно трансгрессировать.

— А как же багаж? — мальчик кивнул на гору школьного инвентаря, дожидающегося своего часа в углу его комнаты.

— А багаж можно спрятать в одну маленькую и удобную сумку. — невозмутимо ответила Меда. — Твоя мама мне когда-то показала эту хитрость, очень удобно. Думаю, с твоим багажом она сделает так же. А еще можно попросить домовика перенести его на платформу.

Лицо у Сириуса сразу как-то поскучнело при упоминании матери, но спорить с кузиной он не стал. В конце концов, она уже шестой раз должна была в этом году ехать в Хогвартс. Богатый опыт, как на это ни посмотри.

— А что потом?

— Потом ты просто садишься на поезд и едешь. Знакомишься с другими первогодками, может, даже друзей успеешь завести, ехать-то долго. — Андромеда улыбнулась. — К школе поезд прибывает поздно, обычно уже затемно.

— И как не потеряться в потемках?

— Первогодок всегда встречают.

— Кто?

— Поверь мне, ты его не пропустишь. — девушка лукаво посмотрела на кузена.

Он улыбнулся ей в ответ. Сириус любил сюрпризы, когда эти сюрпризы были приятными, а от Меды он с большой долей вероятности именно таким и был.

— Провожатый отведет вас к лодкам. На них в школу доставляются только первокурсники.

— Почему?

— Потому что их ведут по отдельному коридору. Это очень торжественная церемония. Когда первокурсников приводят в Большой Зал, начинается церемония распределения по факультетам.

— И шляпа решает, где тебе лучше учиться. Меда? Эта шляпа…

— Что не так со шляпой?

— Она никогда не ошибается?

Андромеда пожала плечами. Вопрос был куда сложнее, чем казалось на первый взгляд. Сама она училась в Слизерине, но никогда не чувствовала тесного родства душ со своими однокурсниками. Они все были разными, иногда выбор шляпы казался даже странным, потому что человек ну совсем не подходил под те качества, которые должны были определять факультет. Но сортировка происходила именно так, это было неизбежно.

— А что, ты уже решил, куда хочешь попасть?

Сириус покачал головой.

— Мне все равно. Куда скажет — туда и пойду. Просто было интересно…

Андромеда с любопытством посмотрела на кузена, а потом продолжила:

— После распределения ты сядешь за стол твоего факультета, а когда церемония закончится, начнется пир. Ты таких пиров в жизни не видел, можешь мне поверить. Банкеты тети Вальбурги — просто детские игры по сравнению с ним. А потом вас проводят по комнатам, и можно будет поспать.

Сириус поморщился, и Андромеда снова толкнула его плечом.

— Это ты сейчас так думаешь, а на самом деле все эти переезды-переходы очень выматывают. Ну и, собственно, все. На следующий день начнется учеба, и вот там-то тебе и пригодится и палочка, и котлы с книгами. — она в свою очередь кивнула на груду инвентаря для школы.

Мальчик удовлетворенно кивнул.

— А лестницы там правда меняют направление, когда захотят?

— Еще как. Там не только лестницы, целые комнаты могут исчезать и появляться.

— От чего это зависит?

— Я не знаю, Сириус. По-разному…

— Я узнаю. — с уверенностью сказал мальчик. — Я буду знать этот замок как свои пять пальцев, вот увидишь.

Андромеда рассмеялась.

— Только не попадись завхозу. Он там очень дотошный, и эта его кошка…

— Кошка?

— Ну да. У завхоза есть кошка. Уж не знаю, заколдовал он ее, или как, но если вдруг увидишь эту кошку, знай — хозяин где-то поблизости и самое время уносить ноги.

— Спасибо, Андромеда.

Девушка кивнула. Больше они не говорили, просто молча лежали рядом на широкой кровати Сириуса, и каждый был погружен в собственные мысли. Наверное, поэтому именно Андромеда была его любимицей среди кузин: даже молчать с ней вместе было очень и очень комфортно.

* * *

Большая серая сова приземлилась на белый подоконник, издав громкий скрежет когтей по дереву. Секунду они смотрели друг на друга: мальчик и сова, сова и мальчик. Потом птица-почтальон разжала клюв, и пухлый пергаментный конверт глухо бухнулся на пол, а сова, оттолкнувшись от подоконника, расправила крылья и взмыла в небо.

Джеймс Поттер сорвался с места, подхватил конверт и, усевшись тут же, на полу, распечатал его. Глаза его не обманули, это было именно оно. То самое, заветное письмо из Хогвартса. Он несколько раз перечитал его и прилагающийся список, со всех сторон рассмотрел билет на Хогвартс-Экспресс, а потом вскочил на ноги и, не выпуская из рук письма, понесся вниз, в гостиную, где родители мирно беседовали за чашкой послеобеденного чая.

— Оно пришло, папа, пришло! — завопил Джеймс, влетая в комнату.

Чарлус Поттер успел поднять на ноги, когда сын с разбегу врезался в него, обнимая за ноги. Мужчина рассмеялся, подхватил его на руки и несколько раз покружил в воздухе.

— Поздравляю Вас, юноша!

Он посадил сына к себе на плечи и подпрыгнул пару раз, вызвав у Джеймса очередной приступ веселья и мелодичный смех у Дореи Поттер, наблюдавшей происходящее из своего кресла.

Отец и сын прогарцевали круг почета по гостиной, при этом Джеймс размахивал письмом, как боевым стягом, и выкрикивал:

— Я еду в Хогвартс! Я! Еду! В Хогвартс!

Потом отец вернул наследника на землю, и тот, немного запыхавшийся, упал в протянутые руки матери. Он вообще не очень любил все эти телячьи нежности, но сейчас было приятно, когда она его обнимала. И даже поцелуй в щеку он простил ей без особых трудностей.

— Полагаю, нам необходимо отпраздновать? — сказала Дорея. — Тебе хотелось бы чего-то особенного?

— Карамельный торт! — на одном дыхании выпалил Джеймс.

Из всех лакомств, которые с такой легкостью, казалось, создавала Дорея, карамельный торт был лучшим. Мать на секунду задумалась о чем-то, потом кивнула и поднялась из кресла.

— Будет сделано, милорд. — она отвесила сыну шутливый реверанс и вышла из гостиной.

Джеймс же немедленно забрался на колени к отцу, все еще сжимая письмо в руке.

— Это правда, папа. Я еду.

— Конечно, едешь, Джим. Разве ты сомневался? — улыбнулся Чарлус, ероша волосы на затылке сына.

Мальчик покачал головой.

— Я поеду на Хогвартс-Экспрессе. И у меня теперь будет своя палочка! И я обязательно попаду в Гриффиндор, как ты!

Чарлус Поттер рассмеялся и поцеловал Джеймса в висок.

— Именно так все и будет, сын. А почему Гриффиндор? Мама заканчивала Рейвенкло, очень достойный факультет.

— И очень скучный. — Скривился мальчик. — Нет, папа, это будет Гриффиндор! Все самые крутые герои из моей коллекции карточек от шоколадных лягушек были из Гриффиндора. Все самые храбрые, самые сильные. Я ведь смогу, правда?

— Обязательно сможешь, сын. Ты сможешь все, если захочешь достаточно сильно.

* * *

Смятение — вот то чувство, что главенствовало в душе Питера, когда бабушка вручила ему конверт с печатью Хогвартса. Он должен был бы радоваться, разве нет? Разве не должны вызывать эйфорию открывающиеся перспективы уехать на целый год в далекий замок, где лучшие преподаватели будут учить тебя колдовать? Об этом же все мечтают, он точно знал. Бабушка так говорила, и мама тоже… Почему тогда он так боялся? Где вся эта радость, предвкушение? Питер Петтигрю чувствовал один лишь страх. Не хотел он никуда ехать. Дом был его крепостью. Дом — единственное безопасное место, где все на правильных местах, запахи — привычны, а люди — знакомы. Огромный внешний мир его пугал, казался враждебным, и Питер прекрасно обошелся бы без него. В конце концов, мать с бабушкой ведь учили его дома, все было прекрасно! Они могут купить ему палочку и продолжить обучение, просто к счету и письму добавится колдовство. В этом нет ничего сложного, он знал, что это возможно…

Они смотрели на него с любопытством, с предвкушением, как будто ждали это письмо сильнее, чем он сам. Как будто хотели, чтобы он уехал поскорее. Питер поднял несчастный взгляд на мать, перевел на бабушку. Улыбки на их лицах померкли, но не исчезли совсем.

— Питер, дорогой, что случилось? — спросила Энид.

Это непонимание в ее голосе было хуже всего. Он посмотрел на деда, который, как всегда, смотрел свысока, с неодобрением.

— Ничего… Я… Я к себе пойду. — пробормотал Питер.

Его комната была самым надежным местом. Самым лучшим местом на земле, не было никакой необходимости покидать ее. Там, в Хогвартсе, у него не будет своей комнаты. Там везде будут незнакомые люди, которые, может быть, не захотят с ним дружить, а ему некуда будет даже деться от них. На верхних ступеньках лестницы шаг мальчика перешел в бег. Он с силой захлопнул за собой дверь, швырнул конверт в противоположный конец кровати, забрался на нее, подтянул колени к подбородку, и так и сидел целый час, молча разглядывая свое до сих пор нераспечатанное приглашение.

Хогвартс… Было время, когда он всерьез думал, что письмо не придет никогда. Питер был очень немагическим ребенком. Поначалу это не сильно бросалось в глаза: мало кто из детей-волшебников демонстрирует талант к магии в четырех-пяти-шестилетнем возрасте. Бабушка вздыхала, дед поджимал губы, а мама говорила, что нужно просто подождать. Мама была единственной, кто никогда не требовал от Питера, чтобы он соответствовал каким-то ожиданиям. В их семье эту функцию целиком взял на себя дедушка, ни разу не похваливший мальчика за все его одиннадцать лет жизни. А мама всегда в него верила, были ли это не слишком ровно выведенные на пергаменте буквы, или все та же магия, которая не спешила просыпаться. Именно от нее Питер узнал все, что знал теперь о Хогвартсе. Про волшебную шляпу и про алый поезд, про большой замок и волшебную деревню рядом с ним. Тогда, когда он только-только узнал про все это, ему было грустно, что он не волшебник. Что все эти прекрасные вещи никогда с ним не приключатся. Поэтому, когда в десять лет магия наконец-то проснулась, Питер был счастлив. Поначалу…

В одиннадцать лет он уже совершенно точно знал, что не хочет никуда ехать. Ничего такого не могло там быть, что было бы лучше, чем дома. Всплесков магии у Питера было немного, и он в тайне питал надежду, что их окажется недостаточно. Что письмо так и не придет… А потом бабушка вручила ему проклятый конверт, со всей торжественностью. Питер подобрал его, снова повертел в руках, минуту пялился на печать школы, и только потом решился. Взломал ее и достал письмо. Очень серьезное, написанное официальным тоном. Самое настоящее письмо из Хогвартса…

Когда в дверь постучали, мальчик вздрогнул и смял письмо.

— Питер, родной, я могу войти?

Голос был мамин. Питер кивнул, потом сообразил, что она его не видит, и тихо произнес:

— Да…

Энид вошла в комнату и аккуратно прикрыла за собой дверь. Она направилась к кровати сына, опустилась напротив него и внимательно вгляделась в лицо Питера.

— Питер, что происходит? Ты не рад?

— Я… Я боюсь, мама. — признался он, чувствуя, что сейчас расплачется.

Брови матери взметнулись вверх в удивлении.

— Чего ты боишься, родной? Хогвартс — это совсем не страшно. Хогвартс — это здорово!

— Я буду там совсем один, без тебя.

— Но там будут другие мальчики и девочки. Они полюбят тебя, вот увидишь. Разве может кто-то не полюбить моего чудесного Питера? — Она улыбнулась и протянула к нему руки.

Питер доверчиво заполз в ее объятия. В них было уютно, безопасно. В них он был счастлив.

— Я не хочу никуда ехать. Пожалуйста, не заставляй меня… — пробурчал он, пряча лицо в коленях матери.

Энид растерянно вздохнула, перебирая русые волосы сына.

— Ох, Питер…

Потом одно воспоминание отразилось в ее памяти, и госпожа Петтигрю поняла, что именно нужно сказать сыну, чтобы вселить в него желание все-таки получить магическое образование.

— Милый, а помнишь мальчика-сыщика? Ты потерялся в Косом переулке, а он помог тебе меня найти. Помнишь?

Питер с недоверием посмотрел на мать, не понимая, к чему она клонит.

— Это был хороший мальчик?

— Да… — ответил Питер.

— Ты хотел бы снова с ним увидеться?

— Наверное…

— Он стал бы тебе другом?

— Да… Я думаю, да… Но я его больше не видел, мама. Я не знаю, где…

— В Хогвартсе, милый. Ты найдешь его в Хогвартсе. Его и еще целую кучу друзей, с которыми ты никогда-никогда не будешь одинок. Я обещаю тебе.

Эти слова возымели действие. Мать редко что-то ему обещала, но когда это случалось, она всегда сдерживала обещание. Питер поднял голову и доверчиво посмотрел на мать. Энид нагнулась к нему и поцеловала в лоб.

— Тебе будет там очень весело, вот увидишь. И ты станешь великим волшебником, самым-самым сильным.

Он улыбнулся ей и кивнул. Стать самым сильным было бы не плохо. Возможно, тогда он перестал бы так бояться мира вне стен его дома. Да, это было бы очень даже хорошо. Питер положил голову обратно на колени матери.

— А завтра мы поедем в Косой переулок и купим тебе волшебную палочку. Самую настоящую.

— Да, мама.

Перспектива покинуть дом все еще пугала его, но Энид научила сына видеть в этой перспективе не только темные стороны. За это мальчик и ухватился.

Listen, do you want to know a secret?

Do you promise not to tell?

Closer, let me whisper in your ear…

(с) The Beatles – Do You Want to Know a Secret

* * *

Ремус Люпин был совершенно счастлив. С самого утра этот субботний день отличался от других, потому что сегодня семейство Люпинов в полном составе выбралось в Косой переулок, чтобы купить ребенку все необходимое для школы. Он шагал между отцом и матерью, как любой другой одиннадцатилетний мальчик. Лайелл с помощью магии спрятал его шрамы, так что никто не пялился на него, как будто он восьмое чудо света. Солнце грело, но не жгло, а в воздухе разливался чудесный запах лета. Оно пахло свежескошенной травой, дорожной пылью и нагретыми на солнце камнями. Острый нюх мальчика улавливал каждый нюанс, каждый оттенок запаха, вбирая в себя, запечатляя в памяти, как причудливую картину. Когда они вышли на магическую улицу, в эту картину вплелись совершенно новые краски, которых больше он не чуял нигде. Запахи волшебных сладостей, средства для полировки котлов и аптеки. Какие-то из них были очень приятными, какие-то отталкивающими, но Рем ни за что на свете не согласился бы променять возможность ощущать их на что-то другое.

Они начали покупки с магазина мантий. Здесь с Ремуса сняли мерки, а потом подобрали одежду нужного размера. Он восхищенным взглядом смотрел на нашивку с гербом Хогвартса на груди и гадал, на какой же герб факультета сменится она первого сентября? Люпин не имел предпочтений, когда речь шла о факультетах. Для него важно было распределиться хоть куда-нибудь, а все остальное казалось сущей мелочью. Но сейчас, имея школьный герб перед глазами, он не мог не фантазировать, примеряя на себя самые разные варианты. Гриффиндор? Было бы просто здорово! В сказках про Основателей, которые Ремус очень любил читать, Годрик был его любимым персонажем. Он был благороден, всегда стоял за своих друзей и ничего, совсем ничего не боялся… Вот тут появлялась небольшая проблема: Ремус-то как раз имел множество страхов. Так что Гриффиндор, пожалуй, не зачислил бы его в свои студенты. Слизерин? Этого основателя Ремус побаивался, очень уж неоднозначной фигурой он был. Да и маму Рем сильно любил, а Слизерин подобное чувство к маггле не оценил бы совсем. И слава Мерлину, пожалуй. Рейвенкло? Тоже очень приятный вариант. Отец отмечал его усердие и обучаемость, возможно, и шляпа отметит? Оставался еще Хаффлпафф. Для честных и трудолюбивых. Рем с удовольствием был бы и первым, и вторым, но все время обучения ему предстояло тщательно скрываться, так что Хельга была бы им очень недовольна.

— Прекрасно подходит, мы возьмем все три. И покажите вот эту шляпу, пожалуйста.

Мадам Малкин передала его матери остроконечную шляпу, и Хоуп с деловитым видом водрузила ее на голову сыну.

— Вот. Теперь ты выглядишь как самый настоящий волшебник.

Когда она так улыбалась, с нежностью и обожанием во взгляде, было просто невозможно не вернуть ей улыбку.

Потом были книги. Ремус, с самых малых лет не имевший другого способа разнообразить свое свободное время, читать очень любил, и поэтому во «Флориш и Блоттс» семейство задержалось дольше всего. Кроме обязательных к покупке томов учебников, Ремус выпросил себе новенькое издание «Сказок Барда Биддля» в красочной твердой обложке, на которой толстенькая Зайчиха-Шутиха выбиралась из-под пня снова и снова, чтобы подмигнуть читателю, а потом юркнуть обратно, и два выпуска магических комиксов. Он засмотрелся было на большую энциклопедию магических существ, которая привлекла его огромным волком на обложке, но отец, перехватив взгляд сына, поспешил отвести его подальше, так что Ремус так и не узнал, что именно содержала в себе эта энциклопедия.

Всякие мелочи вроде весов покупать было скучно – Ремусу они не были внове, такого добра было много в мастерской его отца, где мальчик проводил немало времени. Он не мешал, не приставал с расспросами, просто садился рядом и молча наблюдал, как отец работает. В такие минуты Ремус и Лайелл как никогда ощущали близость между собой, общность и неразделимость их семейных уз. Труд исследователя боггартов был богат отчетами самых разных мастей, но Лайелла Люпина за то и ценили на работе, что даже самый скучный отчет тот умел сделать занимательно. К примеру, отец прекрасно рисовал и иногда вкладывал свои зарисовки в приложение к отчету. Ремус обожал рассматривать его наброски. Боггарты порой принимали самые невероятные обличья, но больше всего младший Люпин любил смотреть на результат заклинания «Риддикулус». До сих пор не видел он в жизни ничего смешнее ужасного злого полярного медведя в балетной пачке и блонд-парике.

А еще иногда отчеты требовали исследований. Тогда-то и появлялись на столе всевозможные весы, флаконы и котлы. Лайелл объяснял Рему, как именно нужно правильно отмерять ингредиенты, как важно расходовать их экономно и всегда точно следовать рекомендациям по приготовлению. Это Люпин хорошо усвоил, особенно после того случая с взорвавшимся котлом, который до сих пор был их с отцом маленьким секретом от матери.

Лучшим же моментом дня стал поход в лавку Олливандера. Помещение было тесное, в нем не было ни стеллажей, как в книжном магазине, ни манекенов, как у Мадам Малкин. Там, по сути, ничего не было, кроме бесконечных рядов продолговатых коробок и одного-единственного прилавка, из-за которого на мальчика смотрел мистер Олливандер. Глаза у него были странные, они будто насквозь его видели. Ощущать на себе их взгляд было настолько жутко, что Рем крепче вцепился в юбку матери и едва сдерживался, чтобы не начать упрашивать ее уйти. Отец сделал шаг вперед, старый мастер поприветствовал его, точно назвав все характеристики его палочки и предположив, что целью визита является подбор инструмента для юного мистер Люпина. Отец говорил с мастером дружелюбно и совершенно не смущался, как будто они были давними хорошими знакомыми. Когда они закончили обмениваться приветствиями, взгляд Олливандера снова обратился к Ремусу.

— Подойдите, молодой человек.

Отец ободряюще ему улыбнулся. Ремус выпустил подол матери из рук и шагнул, изо всех сил храбрясь, к мастеру.

— Ваша ведущая рука?

— П-простите?

— Он правша, мистер Олливандер. – подсказал отец.

— Спасибо, Лайелл. Молодой человек, вытяните руку, вот так.

Ремус подчинился, протянув Олливандеру правую руку. Вот тут-то и началось волшебство, полностью уничтожившее его робость и страх.

Сначала мастер тщательно измерил его руку, а потом просто оставил линейку самостоятельно снимать мальчика остальные мерки и отправился к коробкам, совершенно бессистемно, как казалось Ремусу, выбирая некоторые из них и относя к прилавку. Коробок было три, когда Олливандер приказал линейке остановиться. Лайелл поднял ее и отнес на прилавок, получив от мастера благодарность. Ремус последовал за отцом, не отрывая любопытного взгляда от коробочек. Мастер же открыл первую и протянул палочку, которая в ней хранилась, мальчику. Руки у Ремуса немного тряслись от напряжения, но когда он взмахнул палочкой, ничего не произошло. Олливандер покачал головой, забрал ее у Люпина, и протянул следующую. Потом еще одну, затем пришлось вернуться к стеллажам и принести еще несколько коробок. Ремус следил за мастером с все возрастающим беспокойством, начиная всерьез опасаться, что никакая палочка в целом магазине его не выберет, а потом случился тот самый момент. Он взмахнул волшебной палочкой, и она отозвалась. Целый сноп разноцветных искр вырвался из ее конца, заставив Хоуп вскрикнуть от неожиданности, а отца – рассмеяться. Рука Лайелла легла на плечо сына и сжала его.

— Поздравляю, Ремус, – сказал он.

Мальчик поднял на отца сияющие глаза и крепко его обнял. Палочку упаковали, отец расплатился за нее, но Ремус не пожелал так просто расставаться с приобретением, пусть ему и нельзя еще было пользоваться им в полной мере. Он затолкал коробочку во внутренний карман, она как будто грела его даже через ткань, и это было великолепное чувство.

Они уже собирались возвращаться домой, когда отец вспомнил, что ему нужно кое-что докупить в магической аптеке. Ремус не выдержал там и пяти минут – очень уж резкими были запахи. Младший Люпин предупредил родителей, что подождет на улице, и сбежал со спокойной совестью. Одним из соседних магазинов был «Волшебный зверинец», а животных Рем любил. Они, правда, не отвечали ему взаимностью, поэтому о питомце и речи не шло. Оставалось только смотреть, это-то никак не могло навредить ни им, ни ему. У витрины магазина уже стояла невысокая светловолосая девочка в маггловской одежде, когда он подошел. Поначалу Ремус не обратил на нее внимания, но девочка, как и он, не уходила, а когда мальчик задержал на ней взгляд подольше, в глаза ему бросилась страшная тоска во взгляде, которым девочка изучала витрину.

— Твои родители тоже не разрешают тебе завести питомца? – спросил Ремус.

Девочка моргнула, будто только сейчас очнулась, и посмотрела на Люпина. Щеки ее порозовели от смущения, она покачала головой.

— Мне не нужно…

— А я вот очень хочу, — вздохнул Рем. – Но звери меня не любят. Вот, смотри.

Он протянул руку к сове, сидящей ближе всего к витринному стеклу. Та громко ухнула и поспешила перебраться на насест подальше от мальчика. Взгляд светловолосой девочки стал настороженным.

— А почему они тебя не любят?

Ремус замялся, понимая, что сболтнул лишнего. Он пожал плечами, пытаясь уйти от разговора.

— Не знаю. Так иногда бывает. Но это не страшно… В Хогвартсе есть почтовые совы, мне папа сказал. Они смогут носить для меня почту. У тебя тоже так?

Лицо девочки стало непроницаемым, хоть Ремус и не понял, чем могли обидеть ее его слова. Она снова долгим взглядом посмотрела на витрину, потом как-то очень натянуто улыбнулась и сказала:

— Да. Да, мою почту носят совы из Хогвартса. А вот моя младшая сестра в этом году тоже поедет, и ей втемяшилось завести свою собственную. Это так расточительно…

— Одна сова на двоих – это совсем не плохо. – улыбнулся Ремус.

В этот момент из магазина вышло семейство: мужчина, женщина и девочка возраста Ремуса. Мужчина нес в руках небольшую клетку с крохотной рыжей совой, только что купленной в зоомагазине. Такой же рыжей, как волосы у девочки, которая немедленно бросилась к ним.

— Тунья, смотри! Это Тыковка! Правда, настоящая красавица?

Его собеседница шагнула к сестре и родителям, в одно мгновение начисто забыв о Ремусе. Он проводил все семейство долгим, задумчивым взглядом. Что-то в них очень сильно смущало, но что, Рем никак не мог понять. Уже позже, когда они, уставшие, но довольные, вернулись домой, Люпин понял, что именно было не так с семьей. Там была только одна волшебница – рыжая девочка.

* * *

— Солнце встало, сэр Снейп, нам пора отправляться в путь! – важно сказала Лили, вскакивая с кресла.

День выдался дождливый, и потому миссис Эванс разрешила детям играть в доме. Первым делом Лили достала одну из настольных игр, хорошо развеивающих скуку всей семьи холодными зимними вечерами, но вдвоем играть оказалось скучно. Тогда в голову ей пришла еще одна идея: сыграть в двух храбрых волшебников, которые путешествуют по миру и уничтожают злобных волшебных существ. Северус, как это часто бывало, идею поддержал. Дети перенеслись в воображаемый мир румынской деревни, которую терроризировал злобный вампир. Этого вампира предстояло теперь выследить и обезвредить, для чего сначала нужно было найти его логово.

— Он будет в своем замке.

— Но в округе нет замка, сэр Снейп.

— Тогда в склепе. Они такие места любят.

— Нам нужно принять меры предосторожности. Надевайте ваше ожерелье из чеснока.

Лили с самым серьезным видом навесила на Северуса бумажное ожерелье из вырезанных из бумаги чесночных головок, взяла такое же для себя, отступила на шаг и критически оглядела друга.

— Ты уверен, что нам не нужны колья?

— Это магглам нужны колья, а у нас есть палочки. – усмехнулся Снейп, демонстрируя девочке остро заточенный карандаш, который играл роль волшебной палочки.

Лили кивнула, а потом оба крадучись выбрались из комнаты девочки в коридор второго этажа дома Эвансов. Она еще не знала тогда, какая именно комната будет играть роль кладбища, все решил случай: Петуния, сутки назад отправившаяся к подруге с ночевкой, оставила дверь в свою комнату приоткрытой. И еще до того, как Лили успела его остановить, Северус показал карандашом на эту дверь, воскликнув:

— Вот этот склеп! Склеп, где живет страшная вампирша, я узнал по замогильному свету.

Ей бы следовало обидеться, что друг назвал ее сестру вампиршей, но Петуния в последнее время и правда вела себя ужасно, сравнение со сказочным монстром показалось девочке настолько уместным, что смех сдержать она не смогла. Снейп воспринял это как поощрение, и аккуратно толкнул дверь в комнату. Они пробрались туда, как в самый настоящий склеп. Шторы были задернуты, поэтому темнота была почти полная.

— Люмос. – Прошептала Лили, щелкая выключателем.

Свет залил комнату Петунии, а Северус одобрительно посмотрел на Лили. Он тоже успел уже просмотреть учебники, которые мать купила для первого года обучения в Хогвартсе, и даже пробовал отработать что-то со своей волшебной палочкой, но пока ничего не получалось. Все вылилось во взорванный телевизор отца и очередной скандал с обещанием выкинуть их с матерью на улицу. Что, к слову, Северуса вполне устроило бы…

Лили только теперь поняла, как давно не была в комнате сестры. Раньше об этом даже задумываться не приходилось: они постоянно заглядывали друг к другу, это было чем-то само собой разумеющемся. Когда все изменилось? Лили стояла посреди комнаты, напрягая память, и не могла вспомнить. Северус же, крадучись, как воришка, осматривал помещение. Здесь было чисто, стены завешены плакатами, полностью отражающими вкусы четырнадцатилетней девочки, единственным местом, неестественно выбивающимся из общей картины идеального порядка, был заваленный бумагами стол, над которым и завис теперь Снейп, внимательно разглядывая и ничего не трогая.

— Сев, нам лучше уйти, Петунии не понравится…

— Здесь письмо из Хогвартса.

Лили от удивления даже рот открыла, а потом, забыв о всякой осторожности, поспешила к Снейпу. Конверт действительно имел на себе остатки красной печати Школы Чародейства и Волшебства.

— Это твое? – спросил Северус, хмурясь.

— Нет… — ответила Лили. Потом лицо ее просияло, девочка порывисто схватила друга за руку. – Северус, а письмо может прийти позже? Может, Петунию тоже пригласили в Хогвартс? Это было бы так здорово!

Она даже подпрыгнула на месте от радостного предвкушения. Но Снейп ее энтузиазма не разделял. Все еще хмурясь, мальчик взял конверт и достал письмо.

— Дорогая мисс Эванс, — прочила он вслух. – Благодарю Вас за письмо, но вынужден с сожалением сообщить, что не в моей власти исполнить Вашу просьбу. Хогвартс – специализированное учебное заведение для детей с особенными способностями. Для юной леди, такими способностями не обладающей, нахождение в этой школе не принесет никакой пользы и может даже быть вредно…

Дети переглянулись, потом дочитали письмо каждый про себя. Лили разочарованно вздохнула, Снейп же, наоборот, выглядел удовлетворенным.

— Я же говорил, она – маггл. Вообще странно, что маггл может написать в Хогвартс. Наверное, на почте у них тоже работают волшебники, они и переслали ее письмо Дамблдору. Так глупо! Маггл просится в школу волшебства. – Северус хихикнул, но тут же осекся, увидев выразительный неодобрительный взгляд Лили.

— Это не глупо, Сев. Нам нельзя здесь быть, Петуния рассердится.

Снейп вздохнул, сунул письмо Альбуса Дамблдора обратно в конверт и положил на место.

— В любом случае, вампирша ускользнула. Придется искать ее новое логово…

— Мне больше не хочется в это играть. Давай придумаем что-то другое.

Северус с тревогой посмотрел на Лили, ставшую вдруг очень задумчивой. Девочка же, ничего больше не говоря, направилась к выходу из комнаты сестры.

* * *

Невысокая фигурка в просторной черной мантии с низко натянутым капюшоном беззвучно проскользнула через черный ход на крошечный задний двор дома Блэков, оседлала метлу и стрелой взмыла в небо, оставляя далеко позади и двор, и дом, и весь городской район.

Андромеда Блэк ненавидела полеты, но обстоятельства не оставляли ей выбора. Пользоваться камином – слишком шумно, лицензии на трансгрессию у нее еще не было, а прожить целое лето без встреч с Тедом оказалось просто непосильной задачей.

Поначалу он, как истинный рыцарь, брал все риски на себя. Тонкс подбирался к самому ее дому, подавал ей знак, и Андромеде оставалось только найти предлог, чтобы выйти на улицу, что обычно не составляло особенного труда. За пределами дома не существовало запретов и страхов, сковывающих ее. Там девушка была свободна, стоило только свернуть на ближайшую боковую улицу, откуда не виден был ее дом. Они могли часами бродить по городу, рука в руке, и говорить обо всем на свете, как сотни других пар вокруг. Однако ее частые и нелогичные отлучки скоро стали привлекать слишком много внимания родственников. Опасаясь установления строго контроля, Андромеда уговорила Теда изменить место встреч. Теперь, как только наступала ночь, и дом Блэков засыпал, она кралась прочь, чтобы отправиться на другой конец города, где жил дядя Теда, в доме которого и происходили теперь свидания молодых людей. Всего двадцать минут полета – и перед ней распахивалась дверь, за которой всегда находился улыбающийся Тонкс, сгребавший ее в объятия и буквально втаскивающий в помещение.

Раньше Андромеда и подумать не могла, насколько важными станут для нее эти встречи. Теперь же дни сливались в бесконечную вереницу однообразия и серости, если не получалось встретиться с Тедом хотя бы неделю. Юная Блэк чувствовала, что с бешеной скоростью падает в бездну, но даже не думала искать спасения. Истина была проста: то, что было падением для всего ее окружения, для самой Андромеды было полетом. Отношения с магглорожденным волшебником в кругах, где она вращалась, были дном огромной, глубокой пропасти, но для Блэк с каждым днем они становились все ценнее. Если требовалось пасть на самое дно, чтобы быть счастливой – что ж, не такая высокая это была цена. Пусть она будет не понята, пусть изгнана, если их тайна раскроется… Зато любима. Эти мысли придавали ей сил, чтобы продолжать встречаться с Тедом, чем бы это ни грозило. И вместе с тем, глубоко в ее душе жил страх. Именно этот страх мешал ей открыто заявить об их отношениях. Из-за него она продолжала сбегать вместо того, чтобы действовать открыто. Кроме ее любви к Теду существовала еще любовь к семье, пустившая в ее сердце прочные корни. И эта любовь, бесконечно отличавшаяся от чувств к Тонксу, тянула Андромеду назад. Не разочаровывать родителей, быть достойной своей фамилии… Когда с малых лет это – все, что ты слышишь со всех сторон, от этого не так-то просто избавиться. И Андромеда не могла, хотя ей почти удалось убедить себя, что она этого хочет.

Но в ту минуту, когда открывалась дверь, когда губы Теда накрывали ее рот, ничто в мире больше не имело значения. У Теда был очень тактичный дядя, он незамедлительно уходил наверх, включал погромче одно из этих странных маггловских устройств, которое Тонкс называл «телевизор» и не показывался в гостиной, где его племянник с его странной девушкой в средневековом черном балахоне часы напролет сидели рядом и не могли наговориться, насмотреться друг на друга. Тед был прекрасным рассказчиком. Иногда Меде казалось, что она могла бы слушать его часами, о чем бы он ни говорил. Иногда он клал голову ей на колени, ее пальцы мгновенно зарывались в светлые пряди, перебирая, массируя. Но оба как-то инстинктивно избегали разговоров о будущем. Андромеда не хотела думать о том, что этот год в Хогвартсе будет для него последним. Она знала, как быстро пролетят эти девять месяцев учебы, знала, что останется совершенно одна среди своих однокурсников, которые, подобно ее сестре, только в ненависти видели силу и только ее растили и лелеяли в своих сердцах. Без Теда Хогвартс будет совсем другим. Что будет с ними тогда? Выдержал ли их чувства проверку разлукой? Меда боялась задавать эти вопросы вслух. Она притворялась, что их не существует, пока еще могла это себе позволить, и отчаянно цеплялась за каждую минуту, что оставалась у них.

Возвращалась домой она обычно перед самым рассветом. Тед провожал ее большую часть пути, но никогда не снижался надо домом слишком сильно, чтобы его нельзя было заметить из окон. Она оставляла метлу в чулане, сворачивала свою мантию и прятала в зачарованную маленькую сумочку, совершенно не видную в складках платья, чтобы даже случайно встретившийся домовик не смог рассказать родителям, что Андромеда выходила ночью из дома. Если бы ей и встретился кто-то, она всегда могла бы соврать, что спать ей мешает бессонница, потому она даже не ложилась. Но ей везло, никто не встречался на пути. Меде казалось, что она предусмотрела все, что преступление идеально. Она, разумеется, ошибалась.

Нарцисса была первой, кого отлучки Андромеды сразу заставили задуматься. Младшая Блэк внутренним чутьем ощущала, что все происходящее с ее сестрой неспроста. Несколько раз она хотела поговорить об этом с Медой и каждый раз натыкалась на непреодолимую стену. Что бы ни творилось с ее сестрой, та явно считала, что ей не нужна помощь. Последняя попытка привела к полному прекращению дневных вылазок сестры, Цисса вздохнула было с облегчением, а потом, отправившись ночью за стаканом воды на кухню, заметила черную тень, крадущуюся к выходу.

Она приняла эту тень за грабителя, испугалась и буквально к месту приросла. Фигура же добралась до двери черного хода, отворила ее, лунный свет всего на долю секунды осветил лицо под капюшоном, но этого оказалось достаточно. Ее сестра сбежала из дома посреди ночи. И делала это постоянно, явно не желая, чтобы кто-то об этом знал.

Впечатлительная Нарцисса успела напридумывать себе множество страшных вещей, которые могли бы заставить Андромеду так себя вести, но чем дольше длились ночные вылазки сестры, тем очевиднее для Циссы становилось, что придуманные ей ужасы здесь совершенно не при чем. Она всегда возвращалась в одно и то же время, а на следующее утро светилась от счастья без всякой видимой причины. Она перестала делиться своими переживаниями с Нарциссой и не заговаривала больше даже про грядущую помолвку, хотя прекрасно знала, что родители подбирают ей жениха. Раньше это пугало ее, а теперь как будто вовсе не имело значения. Цисса знала свою сестру. Андромеда была не из тех, кто быстро и легко смиряется с чем-то.

У нее завелся поклонник. И что-то с этим поклонником было очень не так, иначе она не стала бы прятать его от семьи. Отец поддержал выбор Беллы, когда та сама выбрала себе мужа. Неужели с Андромедой было бы по-другому? Если только… Это самое «если только» терзало Нарциссу как пыточное заклятье. Много раз она хотела все рассказать родителям, но всегда останавливалась в последний момент, потому что это означало бы предательство. Предать сестру, свою любимую старшую сестру, Нарцисса была не способна. Не меньшее число раз хотела она поговорить с Андромедой, убедиться, что ее подозрения не напрасны, и не знала, как начать этот разговор. Ее пугало будущее. Пугал путь, который выбрала ее сестра. Нарцисса старалась не замечать этого, прятать голову в песок в надежде, что все разрешится само, но жуткое чувство надвигающейся грозы все никак не проходило. Необходимо было решиться на что-то. Рассказать родителям, поговорить с Андромедой, или же оставить все как есть и ждать. Она знала, что второй путь – правильный. И тем не менее, выбрала третий. Нарцисса не была бойцом, в мире существовала сотня вещей, которых она боялась. Страхи эти научили ее еще в детском возрасте с легкостью закрывать глаза, не замечать чего-то, что раскалывало ее уютный мирок. Ошибка могла стоить слишком дорого, и потому она наблюдала и ждала. Ждала, пока гроза разразится, или пройдет, слава Мерлину, стороной.

I'm going off the rails on a crazy train

(c) Ozzy Osbourne — Crazy Train

 

 

1 сентября 1971г.

* * *

— Это вопрос чести, мой сын. Я знаю, ты не подведешь меня. — сказал Виктор Мальсибер своему единственному сыну перед тем, как тот вошел в алый вагон Хогвартс-Экспресса в первый раз.

Речь шла о факультете, на который 11-летнего мальчика этой ночью должна была отправить шляпа. Поколение за поколением Мальсиберы учились на Слизерине. Эрик знал историю факультета от его создания до последней минуты. Все награды, вклад в развитие общества магов, имена великих магов, окончивших факультет. У него не было сомнений, что именно Слизерин станет его домом на ближайшие 7 лет. Отец мог не утруждать себя напоминаниями. Эрик поднял на него взгляд и кивнул. Тот сжал плечо мальчика через школьную мантию, и поспешно убрал руку. Мужчины в роду Мальсиберов предпочитали сводить телесный контакт к максимально возможному минимуму. Мать сдержанно обняла его, потом Эрик направился к поезду.

— Что ты так долго?

Голос прозвучал из купе, которое только что прошел юный Мальсибер. Эрик сделал шаг назад и заглянул в помещение. У окна расположился его товарищ, знакомый с самого раннего детства. Деметрий Эйвери выглядел расслабленным и скучающим, как всегда. Он поднял руку в знак приветствия, кивнул на свободное сидение напротив себя.

— Нотации и наставления. — вздохнул Эрик, присаживаясь.

Эйвери скривил тонкие губы, бросил взгляд за окно, где все еще стояли его собственные родители. Мать сдержанно помахала ему, Деметрий ответил тем же, а потом перевел взгляд на друга.

— Если ты вдруг попадешь в Рейвенкло, как думаешь, твой папаша лишит тебя наследства?

— Более чем уверен. — усмехнулся Эрик.

Деметрий улыбнулся понимающей улыбкой. Их готовили к этому с самого детства. Только Чистая кровь, только правильные дисциплины, только Слизерин. Мало кого удивляло, что результатом подобного воспитания становилось поголовное распределение наследников аристократических семейств именно на этот факультет.

— А ты что будешь делать, если вдруг…

— Не будет никакого вдруг, — уверенно перебил товарища Эйвери.

Эрик пожал плечами. Если Деметрий не хотел о чем-то говорить, бесполезно было пытаться продолжать развивать тему.

Поезд издал последний гудок, а потом тронулся и лениво пополз вперед. Мимо по коридору пронеслась рыжая девочка с заплаканным лицом. Другие первогодки начали то и дело заглядывать в поисках места, которое ни один из мальчиков не горел желанием предоставить. Деметрий встал и закрыл дверь купе, чтобы никто не мешал им. Так было намного спокойнее. Платформа осталась позади, два мальчика сидели молча, уставившись в окно.

— Эта развалина еле ползет. — Фыркнул Эрик. — Неужели школа не может позволить себе несколько порталов? Так было бы намного быстрее.

Эйвери посмотрел на него бессмысленным взглядом человека, которого только что отвлекли от целиком поглотивших его мыслей, но взгляд его быстро обрел осмысленность.

— Портал может подобрать маггл, слишком рискованно. А поезд, даже случайно замеченный, не вызывает никаких проблем.

— Ты-то откуда про это знаешь? — прищурился Мальсибер.

— Почитал на досуге «Историю Хогвартса». И тебе советую. — усмехнулся Деметрий. — Там, в частности, немало написано про изменения, которые пришлось сделать ради грязнокровок и их успешного вливания в наше общество.

Выражение его лица стало кислым. По сути, с книги для Эйвери началось осознание тех истин, что прежде он принимал как данность, когда отец вкладывал их в его голову. Его мир, привычный, удобный и надежный, непрерывно подвергался атаке и изменялся. В него пробиралось все больше людей, которых не интересовали привычки и обычаи семей волшебников. Они перекраивали все под собственные представления об удобстве — и вот результат. Маггловский поезд, грязнокровки в Хогвартсе, еще и, не приведи Салазар, придется делить с ними комнату. Если прежде он принимал неприязнь отца как что-то абстрактное, теперь он начинал осознавать это чувство как свое собственное.

— Скукотища, — протянул Мальсибер.

Он не любил большие тома, они навевали на него скуку. В отличие от тяготеющего к книгам Эйвери, Эрик был человеком практики. Это не без успехов пытался скорректировать его наставник в Мальсибер-Мэноре, но стержень остался все тем же. Эрик лучше понимал, когда делал что-то сам, чем когда читал о чем-то. Но у него не было причин не верить словам Деметрия, грязнокровки вполне могли быть виноваты в этом долгом утомительном путешествии, которое только-только началось. В конце концов, это было самым невинным, в чем они были виноваты, если вспомнить все, чему его учили.

Потом в дверь постучали. На пороге появилась ведьма с тележкой из «Сладкого Королевства». На сладости мальчики не поскупились, а от продавщицы узнали о происшествии в санузле, где кто-то взорвал навозную бомбу. Когда она скрылась, Мальсибер скривился.

— Навозная бомба! Что за деревенщина будет такое делать?

— Это к вопросу о нашем прошлом разговоре, — усмехнулся Деметрий, разворачивая шоколадную лягушку. — А, проклятье. Снова Моргана. У меня их уже три.

Мальсибер властно протянул руку, друг передал ему карточку. Эрик быстрым взглядом бывалого оценщика скользнул по карточке, а потом положил ее на стол, в гору других сладостей.

— Попробуй выменять за нее что-то толковое, когда доберемся до замка. Наверняка найдется парочка олухов.

Идея была стоящая, Эйвери принял предложение к сведению. Поедая сладости, мальчики обменялись теми немногими новостями, что успели накопиться за время, что они не виделись. Потом Мальсибер продемонстрировал парочку заклятий, которые у него с помощью наставника уже получались довольно сносно. Повод для гордости тут действительно был — тщательно скрываемая зависть в глазах Эйвери была тому лучшим доказательством. Эрик ждал, что дорога до Хогвартса будет бесконечной, но в действительности день пролетел довольно скоро. Несколько часов — и солнце начало клониться к закату, пейзаж за окном с зеленых лугов сменился на горы, кутающиеся в сумрак, а затем и поезд начал сбавлять ход. Путешествие вступило в заключительную часть.

* * *

— Почему нельзя? — упрямо спросил Джеймс, глядя прямо на старосту, загораживающего проход.

— Это последний вагон состава, Мерлина ради! — воскликнул пятикурсник, закатывая глаза. — Не хватало еще, чтобы ты вывалился из поезда. С момента посадки в поезд ответственность за тебя несет школа, в том числе старосты. Так что иди и сядь в купе, пока я не рассказал о тебе старостам школы и они не заперли тебя в купе без права передвижения по поезду вообще.

Джеймс прищурился, круто развернулся, вернулся в купе, где оставил свою наплечную сумку. С сумкой этой мальчик не расставался с того самого дня, как отец передал ему удивительную мантию-невидимку, способную полностью скрыть человека от глаз. Даже в сложенном виде она была слишком большой, чтобы влезть в карман, а вот в наплечную сумку помещалась прекрасно, хоть Джим и выглядел с ней порой как сельский почтальон. Помимо мантии сумка была пригодна для хранения еще целой кучи вещей различной степени запрещенности. Он еще не решил, как обманет завхоза, который непременно станет проверять багаж, но не оставлять же было, в самом деле, отличные навозные бомбы, хлопушки и обманки дома только потому, что одному старому хрычу они не нравятся? Навозная бомба, к слову, и была ему нужна. Джим выглянул в коридор, убедился, что зловредный староста увлечен беседой с другим студентом, и пружинящим шагом направился в противоположный конец вагона.

Здесь располагались туалеты, лучшего места для установки бомбы и не придумаешь. Джим вошел, захлопнул за собой дверь и критическим взглядом осмотрел помещение. Они ехали достаточно долго, чтобы город остался позади, так что происшествие вряд ли заставит поезд вернуться на платформу. Экспресс уже набрал скорость, это чувствовалось по мерному стуку колес и вибрации вагона. Да и, в конце концов, он уже использовал эти бомбы раньше. Не такой уж сильный эффект они давали. Ничего такого, с чем старосты не справились бы сами, как ему, во всяком случае, казалось. Джим достал из сумки небольшой шарик-бомбу, поднял крышку унитаза, и…

— Что ты делаешь?

Джеймс вздрогнул, едва не выронил бомбу, а потом быстро оглянулся. В распахнутой двери стоял мальчик примерно его возраста и со скептическим интересом во взгляде наблюдал за ним.

— Закрой дверь, дурья твоя башка! — вызверился на него Джеймс, втаскивая за плечо в туалет и на этот раз запирая дверь на щеколду, как это нужно было сделать с самого начала.

— Чего? — опешил от такой наглости незнакомец.

— Тс-с-с! — Джеймс приложил ухо к двери и прислушался.

Было тихо, похоже, кроме этого пацана в коридоре вагона никого больше не было. По крайней мере, в этой его части. И тут в плечо ему ощутимо прилетело. Джим удивленно оглянулся, потирая плечо. Второй мальчишка яростно смотрел на него, как человек, которому нанесли смертельное оскорбление.

— Ты сдурел?

— Сам ты сдурел, придурок! На кой черт ты меня сюда затащил? Испугался, что на месте преступления застукали? Так нечего было попадаться.

— Ничего я не испугался. — прошипел в ответ Джеймс, которого сама возможность такого толкования его поведения приводила в бешенство. — И я, кажется, еще не попался. Или ты, как маленькая мамина принцесса, побежишь ябедничать?

Второй мальчик выглядел смущенно. С одной стороны, соблазн был велик, с другой — подлость поступка была слишком очевидна. Джеймс же, чтобы зря времени не терять, бросил бомбу в унитаз, открыл дверь и со всех ног бросился бежать.

Второму мальчику потребовалась секунда, чтобы взглянуть на унитаз, понять, что сейчас произойдет, и рвануть следом за очкариком. Он видел, как тот заскочил в одно из ближайших купе. Недолго думая, мальчик последовал за ним. В конце концов, если старосты поймают его после взрыва рядом с туалетом, он запросто может стать главным подозреваемым, а доказывать потом, что он вообще никакого отношения к нему не имел, мальчику совершенно не хотелось.

— А, снова ты. — сказал очкарик, оглянувшись и увидев нового пассажира.

Они были не одни в этом купе. У окна сидела, глядя на них большими удивленными глазами, темноволосая девочка.

— Почему вы… — робко начала она, и в этот момент грянул взрыв.

Поезд задрожал, но практически сразу выровнялся. Джеймс расхохотался, запрокинув руки.

— Отлично! Точно по плану!

— Что…

Он повернулся к девочке и приложил палец ко рту. Однако, удивление на ее лице теперь сменилось страхом, так что Джеймс счел мудрым немного ее успокоить.

— Тебя как зовут?

— М-мэри. — с запинкой сказала она.

— Мэри. Красивое имя. А я — Джеймс. Там в туалете случилась маленькая неприятность, но старосты с ней быстро разберутся. Тебе можно доверять, ты не скажешь, что я здесь был?

Она посмотрела на него долгим, пристальным взглядом, будто хотела прочесть мысли, а потом медленно кивнула.

— Ну, и славно. — улыбнулся Джеймс.

— Да заткнись ты уже! — прошипел сероглазый.

Джеймс возмущенно оглянулся и увидел, что второй мальчик напряженно вслушивается. Он подошел поближе и тоже навострил уши. В коридоре ругались несколько голосов. Джим оттеснил мальчика от двери, приоткрыл ее и выглянул в коридор. Двое старост и несколько первокурсников стояли возле дверей туалета, поглощенные выяснением виновника произошедшего. Джим усмехнулся, выскользнул из купе и бегом бросился в противоположный конец вагона. Путь был свободен, дверь легко открылась, он оказался на задней площадке поезда. Это было небольшое огороженное пространство, справа начиналась лестница на крышу вагона. Джим заметил ее не сразу, поначалу все, что его интересовало — вид, открывающийся с площадки. Ветер свистел в ушах, но чувство было прекрасное.

— Ух ты… — раздалось позади.

Сероглазый мальчик тоже вышел на площадку, сразу за Джеймсом, и теперь не менее восхищенным взглядом смотрел вперед. Пожалуй, этого было достаточно, чтобы простить ему его не слишком дружелюбное поведение. Не мог человек, способный так быстро оценить прелесть проезда на задней площадке поезда, быть совсем уж плохим.

— Это ты еще не видел самое крутое. — сказал Джеймс.

У него не было изначального плана лезть на крышу вагона, но в тот момент это показалось чертовски хорошей идеей. И он полез, а затем уселся на крыше, свесив ноги и вцепившись в боковую железную ручку, которую, видимо, использовали обслуживающие поезд волшебники, когда нужно было забраться или спуститься с крыши. Поезд ехал быстро, но не настолько, чтобы сидение на крыше причиняло дискомфорт. Джим решил, что, пожалуй, он и пробежаться мог бы по ней, если бы у него возникло такое желание. Но пока его не было. Вид с крыши был еще лучше, чем с площадки. Перед ним как на ладони раскинулись леса и луга северной Англии, солнце грело, небо было голубым-голубым. Джеймс вдохнул полной грудью, ощущая отчего-то бесконечное счастье, и покосился на устроившегося рядом мальчика. Вид у того был такой же довольный, как у самого Поттера.

— Я Джеймс Поттер. — он протянул мальчику руку.

— Сириус Блэк. — ответил тот, и не глядя пожал протянутую руку. — Ты совершенно чокнутый, Джеймс Поттер.

— По-моему, это круто.

Сириус посмотрел на него хитрым оценивающим взглядом, а потом усмехнулся.

— Пожалуй.

— Ты сказал Блэк? — нахмурился Джеймс. Потом лицо его разгладилось, и мальчик расхохотался. — Так ты, стало быть, мой родственник! Моя мама, Дорея Поттер, из твоей семьи. Вот так встреча.

Сириус, ошарашенный открытием не меньше Джима, моментально восстановил в памяти семейное древо, нашел на нем Дорею Поттер и в свою очередь рассмеялся. Она была сестрой его деда по материнской линии.

— Ну, здравствуй, мой двоюродный дядя. Я представлял, что ты будешь немного выше.

— Дядя? — поморщился Джеймс. — Назовешь меня так еще раз — сброшу с поезда.

Сириус в ответ добродушно пихнул Джеймса локтем в бок. Тот ответил аналогичным выпадом, и на этом ребята сочлись. В конце концов, не каждый день обретаешь родню, о существовании которой или вовсе не подозревал, или знал просто номинально.

— Для первой поездки в Хогвартс лучше крыши поезда места не придумаешь, я считаю. Ну что там, в этих купе? Тесно, душно, куча соседей. То ли дело здесь. Свобода! — Джеймс раскинул руки и ноги в стороны, выкрикнув последнее слово во весь голос.

Сириус рассмеялся и повторил движение Джима. Несколько минут они старательно изображали птиц, пытаясь поймать широкими рукавами мантий поток воздуха. Пару раз это едва не закончилось падением с крыши, но спасла хорошая реакция, и потому даже эти довольно опасные моменты приключения оба мальчика восприняли как просто веселое происшествие.

— Почти как на метле. — сказал Поттер, когда имитация полета ему надоела. — Но на метле, конечно, в разы круче. Ты летаешь?

Сириус сделал кислую мину.

— Мой дом находится прямо в городе, куча магглов вокруг. О покупке метлы и речи никогда не шло.

Джим удивленно приподнял брови.

— И у родителей нет?

— Для моей матушки это слишком неэлегантный способ передвижения. — фыркнул Сириус.

Джеймс сочувственно покачал головой.

— Это дело поправимое. Я вот с десяти лет летаю. Поверь на слово, только в небе можно чувствовать себя действительно свободным.

Сириус смерил его изучающим взглядом, а потом усмехнулся и снова уставился на пейзаж позади поезда. У него не было причин не верить Поттеру. Более того, Блэк уже всерьез начинал верить, что вытащил свой золотой билет, когда вошел в туалет поезда и застукал там Джеймса. Этот парень, каким бы придурошным на вид он ни казался, был именно тем, чего Сириусу не хватало все эти годы в обществе скучного Рега. Он был такой же неугомонный искатель приключений, каким всегда ощущал себя сам Сириус. Одна вылазка на крышу поезда чего стоила, в конце концов! Если их при этом еще и не поймают, то парень явно заслужит почетное первое место в пустующем пока списке людей, с которым Блэку хотелось бы дружить. Да и родство, опять же… В своей семье Сириус то и дело ощущал себя белой вороной. Только существование Андромеды до сих пор убеждало его, что он не подкидыш — с кузиной у них было много общего. С Джеймсом было такое же ощущение. Мальчик очень высоко ценил его и укреплял, как мог.

— Как думаешь, Хогвартс именно такой, как про него рассказывают? — спросил Сириус, откидывая с лица темные пряди волос, которые неугомонный ветер тут же вернул на прежнее место, к раздражению их хозяина. — Я имею ввиду потайные комнаты, исчезающие коридоры и тому подобное. Хочу найти их все. Семь лет — срок долгий, считай, целая жизнь. Хочешь помочь?

— Помочь? — усмехнулся Джеймс. — Да я с пяти лет планирую, куда именно пойду в первую очередь. У меня даже план есть, гляди!

Джим сунул руку в свою наплечную сумку, достал оттуда пергамент и развернул на коленях. На пергаменте было очень схематично изображен Хогвартс, каким представлял его Джеймс по рассказам родителей, и вся карта была покрыта заметками и зарисовками Джеймса. Сириус усмехнулся.

— Большая работа.

— Не то слово! — ветер рванул пергамент, но Джеймс его удержал, поспешно сложил и сунул обратно в сумку. — Потом дам посмотреть получше, если захочешь. Я считаю, нам надо быть партнерами. У меня есть план, а у тебя — энтузиазм. Прекрасное начало, а?

Сириус на автомате хотел ответить, что всегда работает один, но что-то его удержало. Мальчик внимательно посмотрел на своего нового знакомого, а потом небрежно пожал плечами и кивнул, как будто это вовсе не было для него чем-то важным.

— Ну, вот и договорились. — довольно улыбнулся Джеймс. — Прямо завтра и нач…

— Эй, вы! Совсем разум потеряли?!

Джеймс нагнулся, увидел спешащего к лестнице старосту, отвечавшего за охрану двери (тот, по-видимому, услышал их голоса и вышел проверить) и тут же вскочил на ноги, пошатываясь от ветра, набросившегося на него с удвоенной силой, как только тело приняло полностью вертикальное положение.

— Сматываемся!

Он мог бы этого и не говорить, реакция у «племянника» была превосходная: он оказался на ногах одновременно с Джеймсом, как только услышал голос старосты. Преодолевая сопротивление ветра, оба мальчишки бросились бежать по крыше вагона, благо тот был не слишком длинным. С другого конца также обнаружилась лестница, по которой можно было попасть в тамбур между вагонами. Туда они и спустились. Перед тем, как крыша окончательно исчезла из виду, Джеймс увидел бегущего следом пятикурсника с перекошенным от злости и беспокойства лицом.

В тамбуре было пусто, но Поттер хорошо понимал, что с поезда деться им некуда, рано или поздно преследователь все равно их настигнет. Стало быть, чтобы выиграть как можно больше времени и провести его, нужно было рискнуть, продемонстрировав новому знакомому свое самое главное сокровище. Времени думать не было: он уже слышал стук ботинок старосты, спускающегося следом по лестнице. Джеймс быстро вытащил мантию, толкнул Сириуса в угол тамбура и накрыл их обоих. В ту же минуту в тамбур ворвался разъяренный староста. Надолго он не задержался, решив, видимо, что мальчишки побежали в соседний вагон. По крайней мере, именно туда он отправился.

Как только дверь за пятикурсником закрылась, Джеймс скинул мантию и рассмеялся. Сириус дружелюбно толкнул его в бок.

— Ты, друг мой, полон сюрпризов. Что это за штуковина? Зачарованная, поди.

— Еще какая. — гордо ответил Джеймс. — Это, дружище, мантия-невидимка. Самая настоящая. А теперь давай найдем нам комфортное купе, пока этот олух будет искать нас по всему поезду.

Они, смеясь, вернулись в вагон первокурсников, прошли его почти до середины, а потом зашли в купе, где у окна, прижав лицо к стеклу, сидела заплаканная рыжая девочка. Она не обратила на их появление внимания, кроме, пожалуй, единственного настороженного взгляда, брошенного в их сторону, когда дверь купе открылась. Ребята ответили ей тем же, усевшись на мягких диванах и продолжая болтать, как будто были знакомы уже тысячу лет.

* * *

Все происходящее казалось каким-то волшебным сном. Ремус даже дважды ущипнул себя за руку, чтобы убедиться, что все происходит наяву. Рука теперь покраснела в месте щипка, недвусмысленно намекая, какой шикарный завтра там будет синяк, но Люпин едва ли обращал на это внимание. Он ехал в Хогвартс! Он. Ехал! В Хогвартс!

— Ну, вот и все. — сказал Лайелл Люпин, сложив багаж сына в багажный вагон. — Какой у тебя номер вагона?

— Девятый…

— Самый конец поезда? Идем.

Отец ободряюще обнял сына за плечи и повел вдоль платформы, где школьники прощались с родными. Звуки и запахи заполняли собой все. Ремуса будто поместили в невероятный калейдоскоп событий и явлений, сменяющихся так часто, что он не знал, на что ему смотреть, за что хвататься, что запоминать. Заухала сова в клетке, мимо которой они прошли. Маленькая девочка просила брата, отправляющегося в Хогвартс, писать ей каждый день. Рыжая девочка и ее светловолосая сестра спорили о чем-то… Взгляд мальчика задержался на них, потому что девочки показались ему знакомыми, но он так и не расслышал, о чем шла речь. Заметил только, что блондинка злилась, и невольно вспомнил, как она обманула его, притворившись волшебницей. А потом они пришли, мама крепко его обняла и расцеловала в обе щеки.

— Ремус, если что-то вдруг пойдет не так, что угодно — тут же пиши, хорошо? Мы с отцом заберем тебя.

— Все будет хорошо, мама. — ответил ей Ремус, которого перспектива быть забранным из школы приводила в ужас.

Поезд издал гудок, оповещающий о скором отправлении, Лайелл сверился с часами, а потом тоже обнял сына и пожелал ему удачи. Он держался собраннее, чем мать, но в глазах его Ремус видел ту же тревогу. Он улыбнулся родителям, заходя в поезд, задержался в дверях ненадолго и помахал им рукой на прощание. Отец обнимал мать, у нее в глазах стояли слезы, но оба улыбались и махали в ответ. Ремус шагнул в коридор Экспресса, и они пропали из виду.

Свободное купе оказалось найти невозможно, везде уже кто-то сидел. Некоторые были настолько полными, что там буквально негде было присесть. В итоге Рем остановил свой выбор на купе, где сидела одна-единственная светловолосая девочка. Вид у нее был задумчивый и угрюмый, на появление Ремуса она не обратила никакого внимания, продолжая смотреть в окно, как будто он и не заходил.

— Привет… — робко поздоровался Рем. — Здесь свободно, можно я сяду?

Только теперь, когда он обратился лично к ней, девочка оторвалась от окна и посмотрела на него. Глаза у нее были голубые-голубые, Люпин никогда не видел такого цвета ни у одного человека. Девочка внимательно окинула его взглядом, а потом равнодушно кивнула и снова уставилась в окно. Ремус сел на сидение напротив, сцепив руки перед собой, не зная, как теперь себя вести. Его попутчица явно не горела желанием общаться, а его переполняли эмоции и, быть может, впервые в жизни ему хотелось так сильно ими с кем-то поделиться. Он уже совсем-было собрался с силами, чтобы снова с ней заговорить, когда дверь в купе снова отворилась, и на этот раз на пороге возник толстый мальчик.

— Простите, у вас найдется место? — промямлил он. — Все остальные заняты…

Ремус вопросительно посмотрел на девочку. Та взглянула на новичка с некоторым раздражением, что ее снова отвлекли, потом посмотрела на Люпина и пожала плечами. Мол, решай сам. Ремус подвинулся, приглашая мальчика разделить его сидение.

— Конечно, заходи.

Пухлый мальчик счастливо улыбнулся и протиснулся в купе, тут же устроившись рядом с Ремусом на сидении. Вид у него был несколько нервный, так что Ремус решил немного его отвлечь, чтобы успокоить. По крайней мере, этот попутчик выглядел как вполне благодарный собеседник, так что не было никаких причин и дальше ехать молча.

— Меня зовут Ремус, а тебя?

— П-питер. — с запинкой представился мальчик.

Оба посмотрели на девочку, но та продолжала их игнорировать и в знакомстве явно не желала принимать участие.

— Приятно познакомиться, Питер. Тоже едешь в первый раз?

— Ага…

— Что-то не так?

— Я… Ну… Мне страшно. — признался Питер.

Ремус удивленно вскинул брови.

— Почему?

— Я же никого там не знаю, понимаешь? — сказал мальчик, теребя край своей мантии. — Там не будет мамы, и вообще…

Ремус понимающе кивнул, а потом улыбнулся собеседнику.

— Ну, меня вот ты теперь знаешь. А я знаю тебя. Уже не так страшно?

Питер смущенно ему улыбнулся и кивнул.

— Знаешь, а я ведь до последнего боялся, что меня не возьмут. — продолжил Рем. — Мало ли, что может случиться… А потом письмо пришло, и это было так здорово. Наверное, если бы меня не пригласили, я сбежал бы из дома и сам полетел в школу.

Непритворный ужас на лице Питера заставил Ремуса тихо рассмеяться.

— Я шучу, не обращай внимания.

— А… Я не очень хорошо умею шутить, и понимаю шутки тоже не очень… — смущенно признался Пит.

— Над этим можно поработать. — ободряюще улыбнулся ему Люпин.

— Мама говорит, что в Хогвартсе у меня будет много друзей, самых разных. А у тебя много друзей, Ремус?

— Не очень. — со вздохом признался Люпин. — Но я думаю, твоя мама права. Все, кто захочет, смогут найти в Хогвартсе себе друзей…

В коридоре что-то бахнуло. Мальчики переглянулись и высунули головы из дверей купе, чтобы понять, что случилось. Пахнуло свежим навозом, оба тут же отшатнулись и захлопнули дверь.

— Фу-у-у-у, ну и гадость. — пожаловался Питер.

— Кто-то, похоже, взорвал навозную бомбу. — поделился идеей Ремус, открывая в купе окно.

Девочка, кажется, слушала их с любопытством, впервые за все время поездки. Но как только за дверью послышались раздраженные голоса, потеряла, казалось, к этой теме всякий интерес.

В помещение ворвался свежий ветер, принося с собой запахи лугов, реки и дорожной пыли. Ремус невольно задержался у окна, высунул голову, вдохнул полной грудью, а потом вернулся в купе.

— Вот, так намного лучше.

Питер с готовностью кивнул. Выглядел он так, будто заочно готов был поддержать все, что скажет Ремус. Это было странное чувство, приятное, с одной стороны, но с другой какое-то очень тревожащее.

— Как ты думаешь, кто мог это сделать?

— Какие-нибудь хулиганы. В школе у них такое провернуть не вышло бы, там завхоз проверяет вещи…

— Это хорошо… Я не люблю хулиганов. — пробормотал Питер.

Ремус пожал плечами. Хулиганов вообще мало кто любил, так что тут не было ничего удивительного. Они еще немного поболтали на общие темы, а потом дверь в купе снова отворилась. На этот раз на пороге стояли двое: рыжая девочка, которую Ремус сразу узнал, и темноволосый мальчик позади нее.

— Извините, здесь есть два свободных места?

Девочка у окна на этот раз даже головы не повернула, так что Ремус решил, что ему полностью делегировано право решать, кому ехать в купе, а кому — нет.

— Да, заходите.

Дети вошли в купе и разместились рядышком на сидении молчаливой девочки. Рыжая выглядела чем-то разозленной, но очень старалась держать себя в руках. Она перевела взгляд с Ремуса на Питера, а потом довольно дружелюбно сказала:

— Меня зовут Лили, а это — Северус.

Питер и Ремус представились в ответ, угрюмая девочка снова промолчала, вызвав у Лили заинтересованный взгляд. Ее спутник был менее дружелюбным. Северус Снейп с нескрываемым беспокойством смотрел на шрамы Ремуса и даже не думал принимать участие в беседе, которая тут же завязалась между Лили и мальчиками. Северус никогда не видел таких шрамов, ни у кого. Он даже представить себе не мог, от каких ран они могли остаться. И почему родители мальчика, в таком случае, не избавились от них? Если только раны эти не были нанесены магией. Но кому и зачем нападать на ребенка? Очень уж подозрительным был этот Ремус Люпин.

Снейп поймал себя на мысли, что он пялится, и отвернулся к окну прежде, чем это заметил бы кто-то еще. Теперь, когда взгляд его не был больше сконцентрирован на мальчике со шрамами, вернулись полные обиды мысли про двух придурков в купе, из которого Лили увела его. Это не было первое оскорбление в жизни Снейпа, но он ведь так рассчитывал, что в Хогвартсе все будет по-другому! Он ведь волшебник. И они — волшебники. Не какие-нибудь неотесанные магглы. Так как это могло произойти и почему? Северус сжал губы в тонкую полоску. А теперь эти двое… Лили, казалось, вообще про него забыла, болтая с ними. Он ощутил острый укол ревности. Она была его единственным другом, если и ее заберут, он останется совсем один. Даже подумать об этом было невыносимо. Снейп метнул в хохочущего противным высоким смехом Питера Петтигрю уничтожающий взгляд, и уже хотел сказать что-то обидное, когда дверь отворилась в четвертый раз, и на пороге показалась пухленькая ведьма с тележкой сладостей. Дети накинулись на ее товар так, как будто их перед этим неделю не кормили.

Лили мало что знала о волшебных сладостях, поэтому выбор ей помогли сделать куда более сведущие в этом мальчишки. Потом все вместе вернулись в купе и продолжили прерванный разговор. Сладости свалили в одну кучу на столике, каждый угощался, чем хотел, и только угрюмая девочка по-прежнему таращилась в окно, лишь иногда, когда собеседникам удавалась отличная шутка, поглядывая на них и усмехаясь себе под нос. Этого никто, кроме Лили, не замечал, потому что никто больше не смотрел на угрюмую девочку. Лили же с самого первого взгляда заинтересовалась молчуньей и невольно ощутила свойственное общительным детям желание ее растормошить. Рыжая повертела в руках нераспечатанное еще сахарное перо. Она съела точно такое же минуту назад, было очень вкусно. Напоминало чем-то сахарную вату, но не таяло и не пачкалось, о чем она почти сразу же сообщила своим новым знакомым. Понял ее только Северус, ни Питер, ни Ремус про сахарную вату ничего не знали.

— Хочешь? — Лили аккуратно коснулась предплечья девочки и протянула ей упаковку с пером.

Девочка оглянулась, удивленно, как будто до сих пор искренне считала, что едет в купе одна. Потом смерила Лили внимательным взглядом, задержала его на протянутом пере, и, когда Лили уже готова была от неловкости сквозь землю провалиться, взяла предложенное угощение.

— Спасибо.

Все в купе притихли. Это было первое слово, которое они услышали от угрюмой девочки. Голос у нее оказался вовсе не такой угрюмый, как внешний вид. Правда, разговорить ее так и не удалось — девочка сразу же отвернулась обратно к окну. Лили вынуждена была признать, что сейчас лучшим решением будет отступление, и не пыталась больше тормошить ее.

— Кстати, а вы не знаете, что там случилось в коридоре? — спросил Ремус, сосредоточенно хрустя тыквенным печеньем. — Пахло просто ужасно.

— Я… Нет. — ответила Лили, смутившись.

Не хотелось признаваться, что она никакого происшествия и вовсе не заметила, потому что была целиком поглощена своим горем от очередной размолвки с сестрой.

— Это была навозная бомба. — вдруг подал голос Северус. — Какие-то придурки взорвали ее в туалете.

— Так и знал. — кивнул Ремус. — Их поймали?

— Еще нет. Но поймают, точно. Не спрыгнут же они с поезда.

Почему-то Северусу на месте хулиганов-подрывателей с болезненной четкостью рисовались два мальчишки-обидчика, и на душе светлело, только когда он представлял, как их ловят и наказывают. Лили пристально посмотрела на него, как будто могла читать мысли, а потом легко погладила по предплечью, так ничего и не сказав. Этот жест, в общем-то, весьма приятный, вызвал у Северуса жуткий внутренний протест. Она его утешала. Призывала беззвучно не обращать на идиотов внимания и не тратить нервы. Она уже сказала ему это словами, когда они вышли из злосчастного купе, но всего этого было недостаточно. Снейп знал, что нужно сделать, чтобы злость утихла. И всепрощение тут было совершенно ни при чем. Он кисло улыбнулся Лили, не желая причинять ей лишнее беспокойство, а про себя уже составил план. Староста выглядел жутко разозленным, когда обходил купе и искал виновников взрыва в туалете. Интересно, что он сделает с мальчишками, если ему сказать, что виноваты они?..

— Ну и хорошо. — сказал Питер. — Не люблю хулиганов.

— Их никто не любит. — кивнула Лили, снова бросая на Снейпа обеспокоенный взгляд.

— Да и пусть, не будем про них больше. — вмешался Ремус. — Лили, тебе что из сладостей понравилось больше?

Разговор снова потек в мирном русле. Сложно было придумать для детей более многогранную тему, чем конфеты. В конце концов даже мрачный Северус втянулся, и только угрюмая девочка по-прежнему хранила молчание. Дети даже не заметили, когда за окном начало темнеть, а потом поезд начал замедлять ход. Лили попросила Ремуса пустить ее к окну, и тот с готовностью сделал это. Девочка высунула голову и увидела огни платформы Хогсмид. Самой настоящей, точно такой, как описывал ей Снейп.

— Это Хогсмид, Сев! — воскликнула Лили. — Это правда Хогсмид!

— Ну конечно, что же это еще может быть? — удивился Питер.

— Он настоящий!

Северус улыбнулся, наблюдая неподдельную радость Лили от этого открытия. Он знал, что это — самое незначительное из чудес, что еще ждали их этой ночью. Когда поезд остановился, она не могла больше сидеть на месте и одной из первых вышла в коридор. Снейп последовал за ней, опасаясь потерять ее в толпе первокурсников на платформе. Кроме того, ему еще нужно было найти старосту, чтобы рассказать про мальчишек, но того нигде не было видно. Северус с досадой подумал, что придется теперь ждать другой возможности, уже в школе.

Лили вдруг взяла его за руку и крепко сжала.

— Северус… Кто это?

Она округлившимися глазами смотрела на бородача больше двух метров ростом, который зычным голосом призывал всех первокурсников следовать за ним. Снейп пожал ее руку в ответ. Куда-то испарилась, наконец, его злость. Они были здесь, на платформе, в теплой сентябрьской ночи, и великан звал их, чтобы отвести в школу. Лили держала его теплой ладошкой за руку. Ему ничего больше было не нужно в тот момент.

— Это великан. Помнишь, я тебе рассказывал? И этот еще маленький.

Они двинулись следом за великаном, огни поезда и скупые лампы платформы Хогсмид скоро стались позади. Дорожка была узкая, кругом — кромешная темнота. Лили не разжимала руку, она как будто приросла к своему другу, но ладонь оставалась сухой и теплой. Она не боялась, как можно было бы подумать. Для рыжей девочки это тоже были счастливые моменты предвкушения.

Потом темнота вдруг рассеялась. Они вышли на берег большого озера. Вода казалась совершенно черной, будто все озеро состояло из плотных чернил, по ней едва-едва пробегала рябь. Но самое важное находилось на другом берегу, за гладью воды. Там, на вершине скалы, находился огромный замок, светившийся яркими огнями окон.

— Это он, Северус. — прошептала Лили, поворачивая к другу сияющее лицо. — Это Хогвартс!

— Мы наконец-то здесь. — с улыбкой ответил Снейп.

You are my home, you are my everything

When i feel so alone.

You are my home, you are my shelter

When all my hope is gone

(c) Thousand Foot Krutch — My Home

 

* * *

Большой фонарь на носу лодки разгонял темноту и согревал маленькую темноволосую девочку, устроившуюся прямо позади него. Она не замолкала ни на секунду, забрасывая старосту, ответственного за лодку, всевозможными вопросами. Мэри Макдональд интересовало решительно все: насколько глубоко озеро? Что будет, если лодка перевернется? Как она плывет, если никто не гребет? Почему они плывут на лодках, и где другие ученики? Замок такой большой, неужели он весь отведен под школу? Кому он раньше принадлежал, какому-нибудь королю? Почему школа расположена именно в замке? Не холодно ли там? Действительно ли он волшебный?

Вопросы сыпались и сыпались из нее. Едва староста успевал ответить на один, как Мэри тут же задавала другой, жадно всматриваясь прозрачными серыми глазами в горящий окнами силуэт замка на горизонте, который все приближался, громадной тенью нависая над маленькой флотилией лодок первокурсников. Если бы девочку в этот момент увидели ее близкие, они не поверили бы глазам: Мэри была обычно застенчивым и тихим ребенком. Но очень уж необычная была ситуация: она, дочь двух магглов, ехала в Школу Чародейства и Волшебства! И эта школа правда существовала, была так близко, только руку протяни. И чем ближе она становилась, тем больше девочка волновалась. Ее знаний о волшебстве катастрофически не хватало. Она, как утопающий, искала соломинку, за которую могла бы ухватиться, и этой соломинкой стали ответы старосты, дающие хотя бы минимальное представление о мире, в котором теперь предстояло жить. Девочка хотела узнать как можно больше и прямо сейчас.

Староста отвечала охотно. Ее, похоже, энтузиазм и невежество Мэри очень даже забавляли. Но в лодке была как минимум одна пара глаз, смотревшая на болтливую девчонку на носу лодки совсем не так дружелюбно. Эрик и Деметрий сидели очень близко к носовой части лодки. Они одними из первых шагнули в хрупкую на вид посудину, подав пример остальным. Позже Мэри протиснулась мимо них, едва не оттоптав Эрику ноги. Это была первая причина, по которой мальчик почувствовал к ней острую неприязнь. Потом началась ее неумолкаемая трескотня. Деметрий не был расположен к разговору, он целиком ушел в себя, а Эрик хорошо знал, что друга в таком состоянии лучше не беспокоить. Таким образом, для Мальсибера не было никакого спасения, он просто вынужден был слушать разговор Мэри и старосты, не куда было деваться.

Девочка была откровенно глупая. Настолько, что это даже удивляло. Не знать таких элементарных вещей, как имена основателей Хогвартса, размеры замка, его невероятные особенности… Да каждый маленький волшебник, если он начисто не лишен любопытства, узнает это едва ли не в первые годы жизни! Чем глупее были вопросы, тем более неприязненным становился взгляд Эрика. Пару раз ему даже пришлось проявить серьезное самообладание, чтобы не столкнуть дурочку в воду, когда терпеть становилось совсем уж невыносимо. Это, как оказалось позже, было бы даже не зазорно — все равно девчонка была грязнокровкой. Теперь он начинал на собственной шкуре чувствовать то, о чем Деметрий говорил в поезде. Эта девочка была из другого мира. Она ничего не знала о волшебниках и их традициях. Не потрудилась узнать, хотя какая-то книжка об этом у них в программе точно была. Эйвери ее прочел перед поездкой, так что этой бестолочи мешало? Он отвернулся, сжимая кулаки так, что ногти впились в кожу. Лодка плыла слишком медленно. Если девчонка не заткнется, он все-таки столкнет ее в воду, и будь, что будет.

Была и еще одна персона, тщательно следившая за беседой Мэри и старосты. Так сразу ни за что нельзя было бы этого сказать: девочка сидела на корме и смотрела исключительно на воду, как будто интереснее не видела ничего в жизни, но, тем не менее, от слуха ее не укрылась ни одна фраза, произнесенная на носу лодки. Разговор казался ей очень забавным, она даже устроила для самой себя маленькую викторину: когда Мэри задавала старосте вопрос, девочка мысленно на него отвечала, потом слушала ответ старосты и убеждалась, что помнит все правильно, или же нет. Это был хороший способ скоротать время, пока лодка скользила по глади озера к замку. Замок, к слову, был действительно прекрасный. Намного лучше, чем описывал брат. Пожалуй, не существовало слов, чтобы в полной мере передать то ощущение, которое вызывала в девочке громада этого сооружения. Здесь все дышало волшебством. Все было непривычно, ново. Это пугало, самую малость, но и волновало, заставляло предвкушать.

Мэри спросила про кальмара, девочка усмехнулась себе под нос, свесилась с края лодки и опустила пальцы в воду, оставляя на воде еще один клиновидный след, идущий параллельно следу от лодки. Им сказали так не делать, но разве вежливо переправляться через жилище кальмара и даже не поздороваться с ним? Вода была холодной, пальцы начали неметь. Она уже собиралась вытащить руку, когда что-то мягкое и скользкое легко коснулось ладони, как в дружеском рукопожатии. Она судорожно втянула воздух ноздрями и медленно вытащила руку из воды. «И тебе привет». — подумала девочка, улыбаясь.

* * *

Лодки неслышно скользили по воде, как множество опавших листьев осенью. Без гребцов, без мотора, как это было бы с любой маггловской лодкой. Лили не отрывала взгляда от огромного замка, все еще не веря до конца, что все происходит на самом деле. Она была в своем немом восхищении не одинока: в их лодке все первогодки молчали, пожирая глазами приближающуюся громадину. Такого большого замка Лили не видела никогда в жизни. Они с родителями бывали в больших городах, дома там, конечно, были порой просто огромные, но в сравнение с Хогвартсом не шел ни один из них. Она уже могла различить оконные рамы стрельчатых замковых окон, бойницы и украшения-горгульи в тех местах, где света из окон на это хватало. Замок порождал странное чувство: с одной стороны, от него так и веяло стариной, древностью, а с другой — Лили никогда не видела строения более ухоженного и располагающего. Было ли дело в долгом ожидании этой встречи? Возможно. Образ Хогвартса в ее голове и так был идеализирован до неприличия. Но реальность превосходила даже самые невероятные мечты.

Замок был уже совсем рядом, но Лили нигде не видела пристани. Напротив, великан, в лодке которого они плыли, направлял маленькую флотилию прямо в увитую плющом стену. Это был первый и единственный раз за весь вечер, когда липкие лапки страха обвили ее, заставив снова вцепиться в руку сидящего рядом друга.

— Северус, что…

Нос лодки уперся в стену, Лили даже перестала дышать… А потом лодка просто скользнула дальше, раздвинув заросли плюща, как большие зеленые занавеси. Девочка в изумлении оглянулась. Следом за ними новые и новые лодки проскальзывали через плющ, скрывающий овальную арку-проход.

— Ого… — выдохнула Лили.

Ее пальцы разжались, выпуская руку Снейпа. Было даже немного стыдно за свой приступ паники. Лили нервно рассмеялась, поправляя заплетенные в косички волосы. Снейп понимающе ей улыбнулся. Он про арку, похоже, тоже не знал. Лодки же теперь плыли по темному тоннелю, который быстро закончился подземной пристанью, где великан скомандовал высаживаться на берег.

Прямо у края пристани начиналась круто поднимающаяся наверх лестница, по которой стайка первогодок начала карабкаться вслед за своим громадным провожатым. Когда восхождение закончилось, дети попали во внутренний двор замка, в центре которого журчал маленький фонтан. От фонтана разбегались, деля лужайку на четыре правильных квадрата, мощеные дорожки. Лили смотрела во все глаза, как будто другой возможности у нее не будет. Часть внутреннего дворика переходила в каменные галереи, прилегающие вплотную к замку, часть — в стрельчатое ограждение, за которым, по-видимому, был еще один вход в замок. Прямо дорожка расширялась, переходила в ступени и заканчивалась массивной замковой дверью. Именно туда повел их великан. У самой двери он остановился, пересчитал детей, а потом постучал огромным кулаком в дверь. Каждый удар заставлял девочку невольно вздрагивать, но причина была скорее в общей громкости звука, чем в испуге. Лили больше не боялась. Для нее теперь каждый момент казался сущим волшебством, ни за какие сокровища мира она не согласилась бы отказаться от участия в происходящем.

Дверь распахнулась почти сразу, Лили жадным взглядом впилась в фигуру, стоящую на пороге. Сердце екнуло и радостно забилось. Девочка знала эту высокую, худую темноволосую женщину в неизменной изумрудно-зеленой мантии. Это была Профессор МакГонагалл, та самая, что принесла ей письмо. Та самая, что сказала, что будет непременно ждать их новой встречи. И хоть лицо у нее было строгим, Лили широко улыбнулась ей, проходя мимо, как старой и очень хорошей знакомой.

Великан с ними не пошел. Теперь их провожатым стала Профессор. Из маленького коридора они попали в просторный, хорошо освещенный светом факелов холл. Лили с любопытством посмотрела на большие двустворчатые двери, но МакГонагалл уверенно провела своих подопечных мимо, к небольшой двери за ближайшим поворотом направо. Помещение, в котором они оказались, было тесным для большой толпы детей, но Профессора это, похоже, совсем не беспокоило. Она поприветствовала их и сообщила, что церемония распределения (тут сердце Лили выписало еще один кульбит, свалившись в самые ноги) скоро начнется, что процедура эта очень серьезная и определит их место в школе на следующие семь лет. Потом им было велено ждать, Профессор вышла. Лили повернула к Снейпу побледневшее от напряжения лицо.

— Сев, а шляпа точно не может отказаться распределять?

— Шляпа? Там будет шляпа? — вдруг вмешалась в разговор темноволосая девочка, которая стояла прямо за ними. Серые глаза, от страха ставшие просто огромными, неотрывно следили за Лили.

— Да, шляпа. — Лили была рада возможности заполнить тревожное ожидание разговором. — Распределяющая шляпа. Ее надевают тебе на голову, и она говорит, на каком факультете ты будешь учиться. Всегда… Верно, Сев?

Снейп кивнул. Его вмешательство девочки не радовало совсем. Не слишком-то воспитанно было вот так вмешиваться в чужие разговоры.

По счастью, Профессор вернулась скоро. Скомандовав первогодкам построиться в шеренгу по двое, она повела их обратно в холл, а оттуда, на этот раз через распахнутые огромные двери, прямо в Большой зал. Из груди Лили невольно вырвался восхищенный вздох. Под потолком, усыпанным сотнями звезд, плавало огромное множество горящих свечей. Четыре длинных стола для учеников заполняли почти все пространство зала и были накрыты так празднично, как это обычно рисовали на картинках к сказочным пирам. Перпендикулярно столам для учеников, в самом конце зала, стоял на небольшом возвышении накрытый белой скатертью стол для преподавателей. Зал был полон народу, но при их появлении шумные разговоры начали стихать. Тут Лили впервые в жизни увидела привидение. Толстый серебристый призрак, устроившийся за столом учеников с желтыми галстуками, приветливо подмигнул ей и помахал рукой. Лили застенчиво помахала в ответ, проходя мимо.

— Сев, это был призрак, да? — спросила она, поворачиваясь к другу.

— По-моему, Толстый Монах. — сказал Снейп, оглянувшись. — Мама говорит, у каждого факультета есть свое привидение. Этот за столом Хаффлпаффа, так что наверняка это Толстый Монах.

— Он очень симпатичный. — смущенно призналась Лили.

Снейп тихо прыснул, закрыв рот рукой.

Профессор остановилась, взмахнула палочкой, и перед изумленным взглядами первогодок появился табурет. На него она опустила старую, латанную-перелатанную остроконечную шляпу. Зал погрузился в тишину, все взгляды были прикованы только к ней. Когда шляпа зашевелилась, магглорожденные первокурсники охнули от изумления. Шляпа запела. Это была странная, но красивая песня о факультетах и роли шляпы в церемонии распределения. Лили уже знала от Снейпа про четыре факультета, но тот всегда говорил хорошее только о Слизерине, остальные как будто и вовсе его не интересовали. Теперь картина казалась совершенно другой, Лили не могла бы с уверенностью сказать, какой из четырех факультетов нравится ей больше. В конце концов, девочка решила, что это не так уж важно. Шляпа заверяла в своей прозорливости, а у Лили не было пока причин сомневаться в ее объективности.

* * *

— Минуту внимания! — хорошо поставленным голосом произнесла Профессор. — Когда я назову ваше имя, подойдите, пожалуйста, сюда и сядьте на табурет. Эйвери, Деметрий.

Откуда-то из задних рядов шеренги первогодок к табурету подошел светловолосый мальчик с кислой физиономией. Он поднял шляпу, сел и нахлобучил ее на голову. Шляпа и пары секунд не раздумывала, отправив светловолосого мальчика за стол Слизерина, который немедленно взорвался аплодисментами. Джеймс Поттер фыркнул.

— Ему подходит. Прямо написано на лице, что скользкий тип.

— Блэк, Сириус.

Сириус вздрогнул, услышав свое имя, но волнение не показал. Наоборот, дружески пихнул напоследок Поттера в предплечье и пружинящим шагом двинулся к табурету. Шляпа накрыла его голову, скрыв полями весь зал из поля зрения. Сириус сжал губы в тонкую полоску, ожидая решения. «Блэк… Сириус Блэк», — раздалось вдруг где-то совсем рядом. Сириус вцепился руками в края табурета. «Кто это?» — вопрос был задан мысленно, ответа Сириус не ждал. Но ответ пришел: «А как Вы думаете, молодой человек? Ну-ка, посмотрим… Ум, несомненно. Но слишком много лени. И тщеславие, молодой человек, сколько тщеславия...» Сириус закусил губу: «Подумайте еще». «Зачем?» — удивилась шляпа — «Вы не первый Блэк на Слизерине, этот факультет поможет вам раскрыть свой потенциал, научит правильно применять…» «Я не хочу». — Перебил Сириус. Шляпа помолчала секунду, а потом объявила:

— Гриффиндор!

В ту же минуту перед его глазами снова возник большой зал. Мальчик, со странной перекошенной улыбкой (Сириус сам еще не знал, радоваться ему, или уже начинать готовиться к страшному возмездию от матери) направился к столу факультета, который шляпа избрала для него. Или не шляпа? У него в голове была сущая каша. Несомненно было одно: он шел не за стол Слизерина. Не за стол этого проклятого факультета, с которым так носилось его драгоценное семейство. Сириус Блэк, постоянно бросающий вызов традициям, за которые цеплялась его семья, и в этот раз поступил по-своему.

Он сел. Его тут же похлопал по плечу староста, посыпались поздравления. Мальчик широко и довольно улыбнулся. В конце концов, это была его жизнь. И он сам выбирал, как прожить ее.

Шляпа тем временем отправила к их столу еще одну первокурсницу. Сириус узнал в приближающейся девочке ту, что ехала с ним в купе до того, как пришел грязноволосый мальчишка. Он решил, что сейчас, в общем-то, лучший момент, чтобы начать с чистого листа, и потому весьма дружелюбно ей улыбнулся и подвинулся, освобождая место на скамье. В ответ его ждал ледяной взгляд и спина. Девочка явно не считала распределение на один факультет поводом быть немного дружелюбнее. Сириус усмехнулся себе под нос.

* * *

Гриффиндор! Шляпа выбрала для нее Гриффиндор! В тот момент, когда ее все-таки распределили, Лили готова была всерьез поверить, что этот факультет — самый лучший в мире. Но потом с головы ее сняли шляпу, и первым, что Лили увидела, были глаза Снейпа. Глаза ее лучшего друга, глядящие с бесконечной досадой и печалью. Она виновато улыбнулась ему и заспешила к своему столу, убеждая себя, что Сев слишком драматизирует. Ну, подумаешь, окажутся они на разных факультетах. Какая тут трагедия? Они все равно останутся друзьями. Девочка села, с благодарностью принимая поздравления. Потом заметила, что снова оказалась рядом с одним из противных мальчишек, задиравших Снейпа, и демонстративно от него отвернулась, хотя тот вел себя очень даже дружелюбно. Ее взгляд был прикован к табурету и шляпе. Дети сменяли друг друга, наконец, шляпу надел Ремус. Лили смотрела во все глаза, гадая, каким же будет вердикт. Этот мальчик показался ей очень добрым и умным. Будь она шляпой, всерьез подумала бы между Рейвенкло и Хаффлпаффом.

— Гриффиндор! — раздалось на весь зал.

Лили радостно ахнула и захлопала в ладоши, приветствуя нового однофакультетца. Тот подошел к их столу, смущенный и радостный, и сел напротив Лили. Они обменялись дружескими улыбками и снова все внимание направили на табурет.

Нервная девочка с серыми глазами, которая спрашивала у Лили про шляпу в маленькой каморке (ее, как Лили теперь узнала, звали Мэри Макдональд), присоединилась к ним за столом. Она села рядом с Лили, от бойкости ее вдруг не осталось и следа. Девочка застенчиво улыбнулась, принимая поздравления, и тут же уткнулась взглядом в свои колени.

Следующей вызвали Марлен МакКиннон. Светловолосая девочка шагнула вперед, и Лили снова ахнула, узнав в ней ту самую угрюмую попутчицу, которую она угостила сахарным пером в Хогвартс-Экспрессе. Они с Ремусом обменялись понимающими взглядами, а шляпа, подумав с минуту, отправила Марлен за гриффиндорский стол. Та равнодушно стянула шляпу и направилась к ним. Лицо ее совершенно не показывало волнения или страха, как будто МакКиннон всегда знала, что так будет, и это совсем ее не взволновало. Она уселась рядом с Мэри, оглядела соседей, задержавшись взглядом на Ремусе и Лили, неожиданно тепло улыбнулась и сказала:

— Привет.

— Привет. — ответила Лили, совершенно очарованная этой улыбкой. — И добро пожаловать.

* * *

Шеренга все редела. Оставшиеся первокурсники даже не пытались уже соблюдать строй, они теперь растянулись вдоль возвышения, на котором стояли табурет и учительский стол, и с волнением и нетерпением ждали своей очереди. Эрик же чувствовал еще примесь раздражения, особенно когда шляпа выносила вердикт не сразу. У него в животе уже урчало, потому что сладости были съедены, кажется, вечность назад. Хотелось скорее покончить с этой формальностью и отправиться уже за стол, где Эйвери с довольным лицом уплетал огромный кусок мяса последние пятнадцать минут. Две девчонки перед ним, включая болтливую грязнокровку из его лодки, отправились в Гриффиндор (еще один повод укрепиться в неприязни к ней), а потом Профессор произнесла, наконец, его фамилию.

Шляпе понадобилась всего пара секунд, чтобы огласить решение. Эрик мог, наконец, сесть за свой стол, где Люциус Малфой пожал ему руку, а Деметрий давно уже приберегал место. На еду Мальсибер накинулся так, будто его целую вечность не кормили.

Церемония продолжалась. Толстяк с водянистыми глазами заставил шляпу призадуматься, чего уже было достаточно, чтобы вызвать у Мальсибера неприязнь. Шляпа отправила его в Гриффиндор. Следом туда же был распределен некий Джеймс Поттер, и это был самый шумный момент всей церемонии, потому что до стола мальчишка шел с радостными выкриками и приветствиями. Эрик видел, как он бесцеремонно втиснулся между рыжей девочкой и мальчишкой с известной фамилией Блэк, и, пожалуй, хорошо понимал полный возмущения взгляд, которым рыжая его одарила. На ее месте Эрик, пожалуй, не стал бы ограничиваться взглядом. Он попытался бы наслать на него сглаз, лишь бы очкарик убрался подальше. Наконец, случилось пополнение и в Слизерине. Мальчик по имени Северус Снейп, с виду самый настоящий заморыш, направился к их столу. Эйвери с Мальсибером переглянулись, плотнее сдвигаясь на случай, если новенькому придет в голову пытаться сесть рядом с ними, но Снейп прошел мимо, как будто даже не заметив их. Слизеринский староста же, напротив, проявил к заморышу повышенное внимание и усадил за стол рядом с собой. Мальчики снова переглянулись, удивленно. Люциус Малфой по-особенному приветствовал далеко не каждого новичка, такая забота не могла взяться на пустом месте. Они чего-то не знали о заморыше, и это что-то могло оказаться очень полезным. Оба, не сговариваясь, повернулись к Снейпу, который теперь сидел напротив, с самым дружелюбным выражением на лицах.

— Привет. Я — Эрик, а это — Деметрий. Похоже, теперь мы будем жить в одной комнате. — Бодро произнес Мальсибер.

— Похоже на то. — насторожено ответил Снейп, пристально рассматривая обоих.

— Надеюсь, у нас получится стать друзьями. — натянуто улыбнулся Эйвери. — У тебя необычная фамилия, Снейп. Не помню ее в списках чистокровных.

— Моя мать — Эйлин Принс. — с достоинством ответил мальчик.

Имя произвело впечатление. Мальсибер нахмурился, ясно помня, что этот магический род считался прерванным.

— А отец?

Снейп помрачнел, замялся на секунду, а потом взял себя в руки и произнес:

— А отца у меня нет. Только мама.

Эйвери с Мальсибером снова переглянулись, но такой ответ обоих устроил. По крайней мере, мальчишка был не из семьи простецов, хотя явно имел мутное происхождение. Такого вполне можно было держать поблизости про запас и посмотреть, на что он годится.

— Соболезную. — Сказал Эрик.

— Ничего. — Равнодушно пожал плечами Северус, сосредоточенно принимаясь за ужин.

Какое-то время все увлеченно поедали всевозможные блюда, которыми был уставлен стол, потом слово взял директор, предостерегая учеников от вылазок в ночные коридоры и Запретный лес. Эйвери хмыкнул.

— Что за идиот сунется ночью в Запретный лес? Вы слышали, что там водятся оборотни?

— Идиотов вокруг больше, чем ты думаешь. — сказал Снейп, кивая на стол на противоположном конце зала, где громко смеялись два уже ненавистных Северусу мальчишки. — А про оборотней, ты думаешь, это правда? Рядом со школой?

— Кто знает. — пожал плечами Эйвери. — Это темное место, там может водиться какая угодно нечисть. Я лично собираюсь держаться подальше.

Снейп согласно кивнул, намереваясь поступить так же. Эрик отметил про себя, что у мальчишки, по крайней мере, все в порядке с инстинктом самосохранения.

— А эти мальчишки… — Задумчиво произнес Мальсибер, снова оглядываясь на гриффиндорский стол. — По-моему, я видел их возле туалета в поезде за пару минут до взрыва навозной бомбы.

— Правда? — с живейшим интересом спросил Северус.

— По-моему, это были они. Больше таких шумных пассажиров в этом году в поезде не было, так что я почти уверен.

— Ты собираешься рассказать?

— Кому? — удивился Мальсибер.

— Старосте. Просто необходимо рассказать!

— Считаешь? — с сомнением протянул Эрик.

Снейп весь преобразился, в глазах зажегся мстительный огонь, было просто любо-дорого смотреть. Наконец, Мальсибер усмехнулся и кивнул.

— Хорошо, завтра найдем того бедолагу, который отвечал за наш вагон, и расскажем ему.

Северус выглядел теперь удовлетворенно, а Мальсибер снова посмотрел на гриффиндорский стол, гадая, чем эти двое так разозлили их новоявленного однокурсника. В любом случае, поведение их ему не нравилось, а значит, помочь Снейпу будет только в радость. Надо только обставить все так, чтобы он остался в долгу.

* * *

— Это потому, что я из семьи магглов. — тихо призналась Мэри.

— Но в этом ведь нет ничего плохого. — улыбнулась ей Лили. — Я тоже из семьи магглов.

— Не может быть! Ты же столько всего знаешь про школу!

Щеки Лили порозовели от смущения, она мельком взглянула на стол Слизерина, где сидел и, кажется, неплохо беседовал с еще двумя мальчиками Северус.

— Друг рассказал мне. У него мама — волшебница, так что он много знает про Хогвартс и очень любит про него рассказывать. И про мир волшебников тоже.

— Здорово иметь такого друга! — воскликнула Мэри. — А где он?

— Шляпа отправила его в Слизерин.

— Плохой знак. — подала вдруг голос Марлен.

Лили нахмурилась и перевела взгляд на МакКиннон.

— Почему?

— Это не хороший факультет. — пожала плечами светловолосая девочка. — Все самые известные в Англии темные волшебники выпускались именно оттуда.

— Но это же не значит, что Северус обязательно станет темным волшебником. — возмутилась Лили.

— Может и не значит. — миролюбиво улыбнулась Марлен. — А может и да.

— Марлен, нельзя так говорить про человека, которого ты даже не знаешь. — сказала Лили строго.

Марлен пожала плечами, то ли в знак того, что ей все равно, то ли соглашаясь с Эванс. Эта ее способность оставлять вопросы без ответа уже начала немного раздражать Лили, хотя в целом девочка ей очень даже нравилась.

— Он хороший. — сказала Лили тихо.

МакКиннон внимательно посмотрела на Лили, снова улыбнулась своей загадочной улыбкой и продолжила ужинать.

— Лили, а мне ты расскажешь? — спросила Мэри. — Я же ничего, совсем ничего не знаю про мир волшебников.

— Расскажу, конечно. — улыбнулась Лили.

С Мэри она как-то сразу ощутила внутреннее родство. То ли дело было в одинаковом, не магическом происхождении, то ли открытость и дружелюбие Мэри очень к ней располагали. Но взгляд снова и снова невольно возвращался к молчаливой Марли, которая за весь ужин вставила от силы пару реплик, и все больше слушала, лишь иногда улыбаясь себе под нос. Лили никак не могла понять, какие именно эмоции вызывает в ней новая однокурсница. С одной стороны, ее слова про Снейпа были тревожащими и совсем не милыми, а с другой, иногда МакКиннон с таким непередаваемым выражением во взгляде смотрела на них с Мэри, что хотелось прямо вскочить с места и обнять ее крепко-крепко. Эта противоречивость вызываемых девочкой эмоций заставляла Лили чувствовать себя странно и неопределенно, что совершенно точно было неприятно. Тогда Эванс решила, что утро вечера мудренее. Все равно они теперь будут жить в одной комнате и очень скоро выяснят, кто есть кто на самом деле. Тогда и станет ясно, быть им друзьями, или все-таки нет.

* * *

— Ка-а-ак же я объелся.

Джеймс Поттер первым вошел в комнаты первокурсников, похлопывая себя по животу. Его цепкий взгляд быстро прошелся по комнате, отметив всего четыре кровати, и остановился на той, что была ближе к выходу.

— Эта будет моя! — воскликнул он и прыгнул на кровать.

Та мягко отпружинила его вверх, на достаточно приличную высоту, к полному удовольствию мальчика. Продолжая прыгать, Джеймс наблюдал, как мальчишки делят оставшиеся кровати. Сириус взял кровать рядом с Джеймсом, тихоня и любимчик учителей (это уже было видно по нему) Ремус — ту, что ближе к двери, но у стены без окна, а пухляку досталась самая дальняя от выхода, что, кажется, полностью его устраивало. Подпрыгнув последний раз, Джим подогнул ноги и бухнулся на кровать плашмя. Соседи по комнате начали разбирать составленный в центре комнаты багаж, а Поттеру лень было даже пошевелиться. Он лежал на кровати в позе звезды и смотрел в красный полог, закрывающий потолок, чувствуя себя самым счастливым человеком на свете. У него все было впереди, и мальчик дождаться не мог, когда можно будет приступить к осуществлению его многочисленных планов. Если бы не чувство сытости и усталость после полного приключений дня, Джим начал бы изучение замка прямо сегодня, прямо сейчас. Вряд ли старосты ожидали, что у первокурсника хватит силенок и смелости совершить подобную вылазку в первую же ночь. Джим вздохнул и приподнялся, опираясь на локти.

— Если кто-то вдруг пропустил во время церемонии распределения, я — Джеймс Поттер. — он приветственно поднял руку. — Предлагаю еще раз познакомиться, раз уж нам следующие семь лет жить вместе в этой самой комнате.

— Ремус Люпин. — приветливо улыбнулся шрамированный тихоня.

— Приятно познакомиться, Ремус Люпин. А кто это тебя так?

Мальчик сразу стушевался, но Джеймс по поводу нетактичности этого вопроса не слишком переживал. Он придерживался простого правила: чего-то не знаешь? Спроси и не мучайся.

— Это несчастный случай, я тогда был совсем маленький. -уклончиво ответил Люпин.

Джеймс прищурился, мысленно делая себе зарубку, что тихоня явно темнит, а значит, тайну его нужно обязательно раскрыть. Но сейчас, не имея никакой базы знаний о соседе, делать это было бы совершенно бесполезно, поэтому Поттер сделал вид, что ответ его удовлетворил, кивнул и перевел взгляд на пухляка.

— А тебя как звать?

— Я Питер! — Он произнес это так, как будто теперь Джеймсу все должно было стать ясно.

А ему, между тем, совершенно ничего было не ясно. Джим приподнял бровь. Странный он был, этот пухляк. Смотрел на Поттера такими щенячьими глазами, что того и гляди обниматься полезет.

— Хо-ро-шо-о-о. — протянул Джеймс. — А фамилия?

— Питер Петтигрю… — сказал мальчик, заметно сникнув и как-то разочарованно, еще больше убедив Джеймса в своей странности.

Поттеру и невдомек было, какой трагедией оказался для Петтигрю тот факт, что Джеймс его не помнит. Он-то ждал их встречи с большим энтузиазмом. Он готов был расталкивать толпу, чтобы пробиться к нему, когда заметил знакомую растрепанную шевелюру далеко впереди, но потом увидел, что рядом с Поттером уже кто-то есть, и потому не стал. Питер решил, что когда пройдет церемония распределения, они точно смогут поговорить. Он не знал, на какой факультет шляпа определит Джеймса и очень переживал, что они могут оказаться за разными столами. Когда пришла его очередь надевать распределяющую шляпу, смятения в голове у Петтигрю было столько, что бедная шляпа никак не могла понять, чего в мальчике больше и куда его отправить. Это могло действительно затянуться, если бы не одна мысль, очень ясно вдруг возникшая в его голове. Тот мальчик, что был рядом с Джеймсом. Его ведь отправили в Гриффиндор. Они, похоже, хорошие друзья, значит и Джеймс, скорее всего, будет в Гриффиндоре. Тогда Питер попросил шляпу распределить его именно на этот факультет. Она ответила не сразу, несколько секунд пугающей тишины чуть не свели Питера с ума. Но потом выполнила его просьбу, хвала Мерлину. А что теперь? Поттер не узнал его. Они сидели за одним столом, прямо друг напротив друга, и он его не узнал…

Питер мог бы напомнить Джеймсу про встречу в Косом переулке. Про то, как они искали маму Петтигрю, и как залазили на ящики, откуда Питер потом свалился. Но мальчик не стал этого делать. Тогда он явно выглядел не в лучшем свете, был слабым и потерянным. Питер не хотел, чтобы два других мальчика об этом знали. Он решил, что подождет. Ремус был добр к нему, Питер вполне мог пока прибиться к нему, а потом, когда появится подходящий момент — напомнить Поттеру об их давней встрече.

Все взгляды в комнате устремились на последнего мальчика, который сосредоточенно разбирал на кровати вещи, рассовывая их по ящикам тумбочки и шкафа. Когда в комнате повисла выжидательная пауза, он оглянулся, увидел, что все ждут, когда он назовет себя, и небрежно бросил:

— Сириус Блэк.

А затем вернулся к прерванному занятию. Джеймс щелкнул пальцами.

— Ну, вот и познакомились. Надеюсь, вы, ребята, окажетесь отличными соседями. — он широко улыбнулся. — И сразу предлагаю одно очень важное правило, которое поможет нам скорее сплотиться, раз уж именно этого от нас хочет шляпа, декан и, похоже, вся школа: что бы вы ни увидели в этой комнате, оно остается в этой комнате. Я обещаю.

— Обещаю. — все так же равнодушно сказал Блэк, падая на кровать по примеру Джима.

Он уже прекрасно представлял, что все проделки, которые могли бы потребовать от него исполнения данного обещания, будут так или иначе связанны с Джеймсом, так что резона выдавать его не будет совершенно никакого.

— Обещаю. — сказал Ремус.

Люпин старался, чтобы облегчение в его голосе было не особенно заметно. Такое обещание, полученное от соседей, могло оказаться очень полезным, если его проблемы со здоровьем когда-нибудь окажутся слишком очевидными. Ремус не слишком рассчитывал, что мальчишки, обнаружив в комнате перекинувшегося оборотня, никому об этом не расскажут. По сути, навряд ли при такой встрече вообще останется кто-то, кто сможет рассказать… Но почему-то сам факт обещания грел ему душу.

Питер молчал долго, пряча взгляд, пока все три оставшиеся пары глаз не устремились на него в ожидании.

— Я… Я… — он задыхался, не представляя, что они сделают с ним, если он откажется. — Я обещаю.

Он выпалил эти слова, как говорят очень неприятную, но необходимую вещь. Джеймс посмотрел на него долгим изучающим взглядом, а потом усмехнулся, сел на кровати и хлопнул в ладоши.

— Ну, что ж, господа. Добро пожаловать в спальни первокурсников Гриффиндора. Пристегните ремни и не высовывайте руки и ноги во время движения, наше приключение начинается!

Fall is here, hear the yell

back to school, ring the bell

brand new shoes, walking blues

climb the fence, books and pens

I can tell that we're going to be friends

(c) The White Stripes – We're Going To Be Friends

 

* * *

Первая неделя Мэри Макдональд в Хогвартсе оказалась самой сложной, но в то же время и самой увлекательной в ее жизни. Первое, важнейшее, открытие девочка сделала еще в первый день: здесь все, совершенно все было не так, как в привычном ей мире. Последующие дни только подтверждали этот факт, попутно обвешивая его новыми нюансами и подробностями, чтобы конкретизировать, каким оно было, это «не так». Утром второго сентября, когда первокурсницы в первый раз отправились на завтрак, Мэри буквально прилипла к Лили Эванс, как к единственному человеку одного с ней возраста, который был одновременно дружелюбен и не считал утомительным отвечать на множество ее не слишком, как считала сама Мэри, умных вопросов. Из Гриффиндорской башни они выбрались без приключений, совершенно спокойно дошли до лестничного холла, и вот тут-то начались первые проблемы. Больше сотни лестниц, самых разных: широких и узких, длинных и всего в несколько ступенек, устойчивых и шатких, находились в непрерывном движении. Разумеется, Мэри понятия не имела, каким образом могут они попасть на первый этаж, чтобы позавтракать. Ее спутница также выглядела озадаченной, но в итоге решила, что направление им не так уж важно. Главное – чтобы лестница вела вниз. На том и порешили, начав спуск. Тут Мэри выяснила еще одну особенность этих лестниц: они будто играли с учениками в пятнашки. Стоило чуть зазеваться – и нога проваливалась, так что потом требовалось немало усилий, чтобы ее вытащить. Мэри попалась в этот капкан дважды, в отличие от Лили, которая после первого же неудачного опыта Макдональд принялась по ступенькам прыгать, а не ступать, как по обычной лестнице.

До Большого Зала они все-таки добрались, здесь их ждала передышка, но Лили почти сразу оставила ее, чтобы поздороваться с другом за столом другого факультета. На урок Эванс и ее товарищ тоже пошли вместе, так что путь в класс Мэри пришлось искать самостоятельно. Тут-то и выяснилось, что лестницы – не единственная проблема для новичков. Двери могли в разные дни привести в разные комнаты, каждая из них открывалась по какому-то своему собственному набору правил. Сами комнаты могли исчезать и появляться неизвестно как. В холлах школы не было ни одной нормальной картины, все они жили собственной жизнью и почти никогда не замирали, как привычные ей в маггловском мире пейзажи и портреты. Добавило проблем, которых у Мэри и так было слишком много, знакомство с Полтергейстом. Тот отчего-то особенно полюбил преследовать маленькую магглорожденную волшебницу, то забрасывая ее обрывками бумаги, то вдруг вылетая из углового коридора с дикими воплями и пугая до полусмерти, то воруя из сумки учебники и пергаменты так, что приходилось по часу упрашивать вернуть. В первую такую стычку с Пивзом Мэри по наивности попросила завхоза, который был поблизости, помочь ей угомонить Полтергейст. В результате завхоз с Пивзом так разбранились, что тот вылил ведро грязной воды на голову Филчу, а тот во всех своих злоключениях обвинил Мэри, пообещав непременно сообщить о произошедшем ее декану. Книгу Пивз ей все-таки вернул, но на трансфигурацию Макдональд в тот день шла с тяжелым сердцем и страхом перед предстоящим наказанием.

К ее удивлению, наказания так и не последовало. Профессор МакГонагалл никак не выделяла ее из числа других первокурсников, а Лили, с которой они на этом уроке сидели вместе, заверила, что их декан ни за что не станет наказывать кого-то несправедливо, по одному только наущению злобного завхоза. Мэри все равно вздрагивала каждый раз, когда МакГонагалл приближалась к их столу, и так и не смогла превратить спичку в иголку, хотя очень старалась. Проклятая деревянная щепка даже не заострилась.

Уроки оказались самым сложным, но и самым невероятным из всего, что происходило в Хогвартсе. Они не были похожи ни на одну дисциплину ее обычной школы, но в то же время тесно взаимодействовали с теми знаниями, которые Мэри получила в мире магглов. Иногда их поднимали посреди ночи, чтобы изучать карты звездного неба, которые магглы обычно изучали по атласам в старшем возрасте, или, к примеру, несколько раз в неделю выводили в школьные теплицы, где объясняли, какие травы и растения для чего нужны, совсем как в маггловской ботанике. Один школьные предмет у них вел самый настоящий призрак, совсем как те, что любили появляться в Большом Зале и коридорах замка, а профессор чар был таким маленьким, что среди учеников ходили слухи, что на самом деле он гоблин или эльф. Мэри видела гоблинов только в Гринготтсе, когда они с родителями пришли туда по указанию Профессора МакГонагалл, чтобы открыть счет, но Профессор Флитвик не казался ей на них похожим. Поэтому она предпочла верить в версию про эльфа. А еще Мэри довольно быстро выяснила, в каких дисциплинах ей суждено было быть безнадежно отстающей следующие пять лет: Защита от Темных Искусств хорошо давалась ей в теории, но как только Профессор просил продемонстрировать что-то, даже самое простое, на практике, Мэри смущалась, начинала бубнить, путала «А» и «Б» и неизменно проваливалась, лишая факультет баллов. Зельеварение же, пусть и вел его уютный и добродушный Профессор Слагхорн, само по себе вызывало у нее дикий страх и панику, которые закономерно привели к взрыву котла на первом же занятии. После этого эффект закрепился, и Мэри предпочитала не приближаться лишний раз к котлу, а вместо этого чистить, резать, растирать и взвешивать ингредиенты.

Как ни странно, именно две вещи, которые доставляли Мэри в школе больше всего проблем: Пивз и зельеварение, и стали в итоге мостиком, который привел к ней человека, ставшего впоследствии очень близким и важным. А началось все с домашнего задания, маленького флакончика зелья против фурункулов, которое Пивз выхватил из наружного кармана ее школьной сумки, когда Мэри зазевалась на развилке двух коридоров, вспоминая, куда именно ей сейчас следует повернуть.

— Пивз, отдай! – Взвизгнула Мэри, смешно прыгая на месте и стараясь достать висящего под самым потолком Полтергейста, который с гнусным смехом перебрасывал пузырек из одной руки в другую и приговаривал, что девочке ни за что его не достать, не поймать.

Это зелье они накануне варили вместе с Лили, которая, сделав задание еще на уроке и заработав этим несколько очков для Гриффиндора, согласилась помочь менее талантливой однокурснице. Был потрачен целый вечер в общей гостиной, пришлось даже поспорить со старостами, которые считали, что гостиная – не место для варки зелья и девочкам стоит отложить практику до утра, когда можно будет заняться этим в одной из пустых классных комнат. Проблема заключалась в отсутствии достаточного времени, на это и давила Лили, так, что их вскоре оставили в покое. Зелье было готово, Мэри была счастлива, а теперь… Пивз неловко подбросил флакончик, уронил его, Макдональд с громким вскриком бросилась вперед, чтобы поймать его, но не успела. Склянка со звоном разлетелась на множество осколков, а зелье, шипя, впиталось в камень. Это было ужасно несправедливо и очень обидно. Настолько, что Мэри, вообще не любившая, чтобы кто-то видел, как она плачет, залилась слезами, присев на корточки над осколками флакончика. Тут ее и застала Марлен МакКиннон, как раз направлявшаяся на урок по истории магии, который был у них перед зельеварением.

Поначалу Марлен прошла мимо, как будто даже не заметив Мэри. Потом девочка увидела перед собой аккуратные носки ее туфель, подняла взгляд и встретилась глазами с удивительно-прозрачными голубыми глазами МакКиннон.

— Есть такая поговорка: нет смысла плакать над разлитым зельем. Ты сейчас именно этим и занимаешься. – сказала Марлен.

Если таким образом она хотела Мэри успокоить, то эффект получился совершенно обратный – девочка расплакалась еще сильнее, сбивчиво объясняя, какая беда с ней приключилась. Марли подняла голову, увидела корчащего им рожи и передразнивающего плачущую Мэри Пивза, нахмурилась. А потом сделала нечто, чего Мэри никак от этой замкнутой и нелюдимой девочки не ожидала. Марли достала палочку и одним заклятьем восстановила разбитую склянку. Протянув ее Мэри, девочка сказала всего одно слово:

— Идем.

И они пошли. Марлен, с полным решимости лицом, и Мэри, все еще всхлипывая и сжимая в руке пустой флакончик под зелье, за отсутствие которого ей неминуемо теперь должны были снять баллы. МакКиннон с видом знатока толкнула дверь, ведущую, как оказалось, в женский туалет, подошла к раковинам, деловито достала из своего рюкзака спиртовку и крошечный котелок, набрала в него воды и поставила на спиртовку, пристроив ее и котелок на подоконнике здесь же. Затем скрестила руки на груди и повернулась к Мэри, старательно вытирающей слезы с глаз, усмехнулась и кивнула на раковины. Макдональд, покраснев до самых ушей, пробормотала:

— Спасибо…

Пришлось умыться несколько раз, прежде чем девочка окончательно пришла в себя и поверила, наконец, что для нее не все потеряно. Что ей помогают, опять, и помощь эта пришла с совершенно неожиданной стороны. Мэри украдкой посмотрела на Марлен. Та сосредоточенно мешала зелье, всматриваясь в рецепт. Девочка подошла ближе к подоконнику, который превратился теперь в стол зельевара-карлика, и стала внимательно наблюдать.

— Марлен, большое тебе спасибо, что помогаешь. Я сама…

— Не очень хороша в зельеварении? Я заметила. – девочка снова усмехнулась, как будто сама себе.

— Д-да… — признала Мэри с запинкой, снова краснея до ушей.

— Все в порядке. – ответила Марлен, отрывая в первый раз взгляд от котелка и прямо глядя на Мэри.

— Но я все равно хочу тебя спросить, почему?

— Почему что?

— Почему ты решила мне помочь? Ты все время как-то в стороне, ни с кем особенно не общаешься. Я думала, тебя раздражают другие люди…

Она рассмеялась, весело и беззаботно, как любой другой из первокурсников.

— Не раздражают. – сказала она, когда смех стих. – Я просто не очень хорошо умею находить с ними общий язык, даже если они мне нравятся. Одной проще.

Задумчивый взгляд, устремленный куда-то за окно женской уборной, показался Мэри таким печальным, что у девочки защемило сердце. Пришлось подавить внезапный порыв обнять Марли. Вместо этого Мэри обхватила себя руками, ковырнула носком туфли пол в уборной, и тихо сказала:

— А я тебя тоже не раздражаю?

МакКиннон помешала зелье, отсыпала в него немного толченых змеиных зубов, и только после этого посмотрела на Мэри долгим, изучающим взглядом.

— Нет. – она улыбнулась, а Мэри просияла, как будто это был комплимент.

Она уже хотела сказать, что непременно хочет стать подругой Марлен, что им нужно обязательно вместе сесть на зельеварении, что так будет намного веселее, когда котелок зашипел, варево в нем начало опасно подниматься, а цвет сменился на совсем не тот, что был описан в учебнике. Марлен стиснула зубы, поспешно выключая спиртовку и сосредоточенно дуя на зелье, а Мэри поспешила открыть дверь, чтобы проветрить комнату от ядовитых по запаху паров, моментально ее наполнивших. За открытой дверью вдруг обнаружилась Лили, которая немедленно закашлялась и закрыла нос и рот рукавом мантии.

— Мэри, тебя не было на истории магии, я забеспокоилась, урок уже двадцать минут как… ой. Привет. – последние слова относились уже к Марли, которую Лили увидела с котелком позади Макдональд. – Что случилось?

Мэри кратко рассказала про свои злоключения с Пивзом, про разлитое зелье и про их неудачную попытку сварить еще одно. Лили задумчиво посмотрела на мутную жижу в котелке, а потом забрала его у Марли, долила воды и принялась быстро-быстро подбрасывать в снова закипевшую жидкость щепотки ингредиентов. Мэри и Марли смотрели на нее с нескрываемым изумлением, но котел не взорвался. Даже напротив, зелье перестало пениться, приобретая мало-помалу именно тот цвет, какой должно было иметь на данном этапе приготовления.

— Вот. – удовлетворенно сказала Лили. – Теперь все будет хорошо.

И, увидев их изумленные взгляды, застенчиво улыбнулась:

— Меня Сев научил. Он-то точно знает, как исправить любое зелье. Ну, или почти любое.

Через десять минут зелье было готово. Марли аккуратно перелила его в флакончик Мэри и вручила, закупорив крышкой.

— Держи свое домашнее задание.

— Марлен, еще раз огромное тебе спасибо! И тебе, Лили! Я… Без вас… — Мэри поняла, что от переполняющей ее благодарности сейчас снова разрыдается.

Лили порывисто шагнула вперед и обняла ее. Это помогло. Марлен улыбнулась своей загадочной улыбкой и принялась собирать ингредиенты и инструменты обратно в рюкзак.

— Марлен…

— М-м-м?

— Хочешь сесть со мной на зельеварении?

— Угу.

Ничего лучше эта девочка в тот день и не могла ей сказать. Мэри счастливо улыбнулась и посмотрела сияющими глазами на Лили. Та кивнула, а потом добавила:

— И в Большой Зал тоже было бы здорово ходить всем вместе, как думаешь?

МакКиннон оглянулась, внимательно посмотрела на двух девочек позади нее.

— Можно попробовать.

В конце концов, отец взял с нее обещание делать именно это, когда она будет в школе: попробовать. Попробовать, ничего не бояться и смотреть только вперед.

* * *

— Что ты там возишься?! – яростным шепотом спросил Сириус.

Ему показалось, что он слышал шаги в боковом коридоре, а это значило, что через минуту в лучшем случае из-за угла мог выйти незваный гость и сорвать им все приключение.

— Да погоди ты! – в тон ему ответил Джеймс, уже три минуты мучающийся с заклятьем, которое сковывало вместе метлы учеников.

Он опустил палочку, почесал затылок, а потом вдруг хлопнул себя по лбу ладонью. Его отец знал, каким был его сын, поэтому в доме Поттеров сковывающие заклятья накладывались действительно сложные. Здесь же, в Хогвартсе, вряд ли кто-то ждал большого количества желающих полетать в неположенное время. Он слишком все усложнял. Мальчик взмахнул палочкой, произнес заклинание, и цепь с негромким звяканьем свалилась к его ногам, освобождая драгоценный Нимбус. Джим подхватил метлу, выскользнул из кладовки, запер ее недавно выученными чарами (использовать заклинания, особенно если они хорошо ему удавались, Поттеру очень нравилось, и с недавних пор это стало еще одним видом развлечения), а потом они с Сириусом со всех ног помчались прочь от чулана для метел. За спинами оба услышали неразборчивое ворчание Филча, что придало обоим дополнительного ускорения. Отдышаться оба остановились только на пятом этаже, точно убедившись, что их никто не преследует.

— Ну, что я говорил? Проще простого. Откуда будем стартовать?

— С Астрономической башни.

В глазах Поттера появилось уважение, но вместе с тем и неуверенность.

— Не высоковато для первого раза?

— В чем дело, Поттер? – лукаво усмехнулся Блэк. – Боишься упасть и пораниться?

Джим пихнул смеющегося Сириуса плечом, тот ответил тем же, а потом оба, крадучись, направились в сторону коридора, ведущего к Астрономической башне. Солнце уже садилось, окрашивая каменные коридоры замка в красные и оранжевые тона. Джеймс спешил, прекрасно понимая, что лучшее время для их несанкционированного полета – сумерки. Яркий свет в окнах замка сделал бы их почти невидимыми для тех, кто не всматривается. А кому, в конце концов, может быть нужно всматриваться в унылые осенние сумерки, если в Хогвартсе всегда было много других интересных занятий? Поттер считал свой план идеальным.

На башню они вскарабкались как раз к тому моменту, когда алый диск солнца закатился за гору. Джеймс вдохнул полной грудью. Было ясно, прохладно, но не ветрено – прекрасная погода для полетов.

— Хочешь попробовать сам, или не будем терять время? – с ноткой язвительности спросил Поттер, укладывая свой Нимбус на каменную кладку пола.

— Хочу. – невозмутимо ответил Сириус. – Но не сейчас. Ты обещал показать несколько приемов.

Джим кивнул, поднял руку над метлой, приказав ей подняться вверх, и та послушно, как верный пес, старательно исполняющий все команды, прыгнула ему в руку. Мальчик оседлал ее а потом махнул Сириусу, приглашая того присоединиться. Как только Блэк устроился позади Поттера, тот с силой оттолкнулся от пола и они взлетели. Впрочем, более правильным словом, чтобы описать этот стремительный, до свиста в ушах, взлет, было бы слово «взмыли».

Ветер бросил волосы Сириусу в лицо, тот не сразу понял, что они уже летят. Он бросил быстрый взгляд через плечо и увидел далеко внизу множество башенок и крыш. Это был Хогвартс, но не огромный замок, до сих пор ему знакомый, а что-то маленькое, как будто игрушечное. Казалось, протяни руку – и ты сможешь взять этот маленький замок на ладонь и как следует рассмотреть. А можешь сжать ладонь – и он сломается, как спичечный. Потом Блэк перевел взгляд вперед, и попал в совершенно новый мир. Вокруг было только небо: лиловое, в полосе заката – розоватое, а на востоке, откуда свет ушел уже много часов назад, оно уже стало густо-синим и было пронизано первыми светящимися бусинами звезд. Луна еще не взошла, но ее призрачные очертания уже можно было различить в этой синеве, и она тоже была близко. Так близко, что хотелось потрогать… Сириус, до этого крепко вцепившийся в своего друга, целиком отвечавшего за рулежку, отпустил одну руку и потянулся к белому силуэту. Тот, разумеется, был намного дальше, чем казалось мальчику, но это его совершенно не расстроило. Его мантия трепыхалась в потоке воздуха, как крыло большой черной птицы. Сириус не устоял перед соблазном и отпустил и вторую руку, широко раскинув их в стороны, ощущая сопротивление разрезаемого ими воздуха и никогда, никогда в жизни не чувствуя себя более свободным, чем в эту минуту.

— Я лечу-у-у! – выкрикнул он во всю силу легких.

Ответом ему был только смех Джеймса, который вдруг резко бросил метлу вниз, заставив Сириуса снова вцепиться ему в бока.

Они нырнули вниз, выписали широкую дугу, разворачиваясь над большим, глянцевым Черным озером, спустились к самой воде, подняв каблуками ботинок тучу брызг, накрывшую их с головой, а потом по спирали взмыли вверх, оставляя за хвостом метлы водяную спираль, провисевшую всего секунду в воздухе перед тем, как обрушиться обратно в озеро. Потом метла снова начала подниматься, древко задиралось все выше, пока она не встала совершенно вертикально.

— Держи-и-ись! – крикнул ему Джеймс.

Сириус держался. Держался очень крепко, когда Нимбус вдруг опрокинулся, и Блэк отчетливо увидел далеко внизу холмистую территорию Хогвартса и его внутренний двор. Всего на несколько секунд все внутри у него встало с ног на голову, а потом метла снова выровнялась, закончив выписывать мертвую петлю, и полет снова стал ровным.

— Круто! Давай еще раз! – воскликнул Сириус, крепче вцепляясь в бока Поттера.

Они повторили еще раз. И еще, пока оба не почувствовали, что начинает кружиться голова. Тогда они начали носиться вокруг замка, пользуясь все сгущающимися сумерками, и заглядывая в окна башен, куда не имели доступа.

— Так вот она какая, гостиная Рейвенкло… — задумчиво сказал Джим, когда метла зависла у очередного стрельчатого окна, а мальчишкам пришлось свеситься с нее, как двум летучим мышам, чтобы заглянуть внутрь и не рисковать быть пойманными.

— По-моему, скучновата. Ты смотри, они все читают. А кто не читает, тот сейчас начнет, зуб даю.

Джеймс рассмеялся, кто-то из студентов удивленно взглянул на окно, и пришлось в спешном порядке уносить ноги.

Когда они пролетали над длинной плоской крышей, Сириус вдруг потребовал остановиться и высадиться там. Джим не стал ему перечить. Снова встать на ноги после полета было как-то странно, но ощущение быстро прошло. Блэк повернулся к Поттеру с самым решительным выражением на лице.

— Научи меня.

Джим довольно ухмыльнулся, с самого начала зная, что именно к этому все и придет рано или поздно. Чувство полета либо влюбляло в себя с первого взгляда и навсегда, либо внушало страх и отвращало так же навечно. Очень мало кто способен был остаться равнодушен к полету, и уж точно не был таким человеком Сириус Блэк. Это чутье Джеймсу сразу подсказало, еще на крыше Хогвартс-Экспресса. Поттер опустил метлу на крышу и сделал шаг назад, пропуская Сириуса.

— Начало банальное, все как на уроках мадам Трюк.

С этим у Сириуса были проблемы только на первом занятии, да и те быстро разрешились. Стоило ему поднять над метлой руку и приказать ей подняться вверх, как та послушно прыгнула в руку. Сириус сжал пальцы возможно чуть сильнее, чем было нужно, и перевел вопросительный взгляд на Джеймса.

— А теперь – рули. – беззаботно откликнулся Джим, жестом приглашая Блэка оседлать метлу.

Просить дважды его не пришлось. Но только теперь, когда он летел сам, интуитивно повторяя движения, подсмотренные у Джеймса во время их совместного полета, Сириус мог по-настоящему ощутить всю прелесть полета. Это была свобода в чистом ее виде, пьянящая и заставляющая сердце биться чаще в эйфории, с которой невозможно, да и не хочется бороться. Он купался в воздушном потоке, как купается птица, и хотел только одного – остаться здесь навечно. Даже про Джеймса Сириус забыл напрочь, пока Поттер прицельным ударом не послал ему в плечо камень с крыши, приказывая вернуться.

Сириус усмехнулся и стрелой понесся в сторону Поттера, как будто собирался взять его на таран. Он ожидал, что Джеймс увернется или бросится в сторону, но Поттер был бы не Поттер, соверши он что-то настолько банальное и ожидаемое. Вместо этого мальчишка на ходу уцепился за руку Блэка и вскочил на метлу позади него с такой легкостью, будто всю жизнь только так и садился на метлу.

— Я там чуть со скуки не помер! – раздраженно выговорил другу Поттер.

— Кто ж тебе виноват, что ты такой скучный тип. – добродушно ответил Блэк.

Джеймс ограничился только легким тычком под ребра, а затем они продолжили полет, уже с Сириусом у руля.

Джеймс принял решение возвращаться, только когда остатки дневного света совсем покинули пространство вокруг, и они начали рисковать врезаться в неосвещаемую башню замка. Они спешились во внутреннем дворе Хогвартса, и аккуратно, по стеночке, вернулись в школьные коридоры.

— Тебе нужна собственная метла, совершенно точно. И черт с ними, с правилами. – сказал Джеймс, приковывая Нимбус к остальным метлам, полеты на которых строго запрещались (его метлу нашли и изъяли старосты в середине прошлой недели).

— Что-нибудь придумаю. – с усмешкой ответил Сириус.

Он подумал почему-то об Андромеде, единственной из его семьи, на кого можно было положиться в подобном вопросе. А потом оба мальчика накрылись волшебной мантией Джеймса и, никем не замеченные, направились в сторону Гриффиндорской башни.

* * *

Андромеда тихо вскрикнула, когда прямо из стены появились две черные руки и, схватив ее, втащили в темный боковой коридор. Она уже приготовилась отбиваться, когда хорошо знакомый голос прямо над ухом произнес:

— Ты опоздала.

— А ты напугал меня до чертиков, Тед Тонкс! – прошипела Андромеда, с чувством наступая обидчику на ногу.

Тот мужественно вынес ее маленькую месть, а потом совершенно неуместно рассмеялся и сгреб ее в объятия.

— Я тебе уже говорил, какая ты хорошенькая, когда злишься?

Возмущение в ней вдруг вскипело до самой высшей точки, а потом лопнуло, как мыльный пузырь. Она не умела долго на него злиться. И вот сейчас, когда еще минуту назад все, чего ей хотелось: запустить в него проклятьем попротивнее, она уже обмякла в его руках, превратившись в тесто. Месите из нее все, что душе угодно – она и не подумала бы сопротивляться. Тед крепко прижался губами к ее рту. Поцелуй был теплый, от него по всему телу разлилась приятная истома, и это поставило окончательную точку в инциденте.

— Пойдем. Филч уже полчаса тут рыскает, он может вернуться в любой момент.

Он взял ее за руку и повел по темным коридорам. Андромеда доверилась своему провожатому, который, как барсук на гербе его факультета, казалось, прекрасно видел в темноте, ни разу не сбившись и не повернув, куда не надо.

— Пришли.

Андромеда видела перед собой только стену. Девушка перевела на Тонкса вопросительный взгляд, а тот в ответ утвердительно кивнул, выпустил ее руку и начал ходить взад и вперед мимо стены. Девушка тихо рассмеялась.

— Это какой-то магический ритуал?

— Да, ритуал, и ты меня отвлекаешь! – театральным шепотом оповестил Тонкс, а потом вдруг остановился, посмотрел на стену и сделал шаг в сторону, чтобы Андромеде тоже было видно.

— Тед… Это же дверь. Ее тут не было секунду назад! – воскликнула Андромеда.

— Сюрприз, красавица. – широко улыбнулся парень, а потом толкнул появившуюся дверь и жестом пригласил девушку внутрь.

Они оказались в «Трех Метлах». Это никак не мог быть хогсмидский паб, но, тем не менее, это был именно он. Андромеда изумленными глазами рассматривала такой знакомый, уютный интерьер и отказывалась верить в возможность происходящего.

— Тед… Это же…

— «Три метлы», именно так! – сказал совершенно довольный собой Тонкс. – Мы ни разу не были там вместе, чтобы просто зайти, сесть за столик у окна и выпить по кружке сливочного пива. Никаких косых взглядов, никаких перешептываний. А теперь мы можем!

Пусть это было не по-настоящему, но Тонкс был прав. Они могли. Андромеда рассмеялась и бросилась в объятия Теда. Он поднял ее над полом, покружил несколько раз, а потом отвел к тому самому столику, о котором говорил. Сливочное пиво обнаружилось в бочках, именно там, где должно было быть в настоящем пабе, он налил им по большой кружке и вернулся за столик, вручив девушке ее порцию. Андромеда сделала глоток и снова рассмеялась. Это действительно было оно, фирменное сливочное пиво из «Трех Метел».

— Вы настоящий волшебник, господин Тонкс. – прошептала Андромеда.

— Для Вас, моя прекрасная леди, все, что угодно.

Он смотрел на нее такими ясными, такими влюбленными голубыми глазами, что сердце девушки начинало биться сильнее, как птица, рвущаяся улететь в небо. Это был не первый раз, когда Андромеда отметила про себя, что любит этого растрепанного светловолосого мальчишку, сидящего напротив нее в фальшивом волшебном баре, но только теперь Меда с пугающей четкостью осознала, как сильно.

Они пили сливочное пиво и болтали о мелочах. Именно так, как делали десятки других пар в Хогсмиде. Без страха, что кто-то из родни войдет в двери и заметит. Без опасений, что такое поведение придется кому-то объяснять. Не боясь, что поползут слухи, что чистокровная Блэк спуталась с грязнокровкой Тонксом, из-за которых родители вынуждены будут либо забрать ее из Хогвартса, либо в срочном порядке выдать замуж за кого-то, кто по экстерьеру больше подходит. Тед совершил невозможное, каким-то образом подарив им самый обычный вечер вылазки в Хогсмид, который они могли провести только вдвоем.

— Ну, и какой же вечер без танцев. – сказал он наконец, снова поднимаясь со стула.

— Танцев… — автоматически повторила Андромеда, не до конца понимая, о чем он.

Тонкс вернулся за стойку и поставил на нее старенький переносной патефон.

— Эта комната полна сюрпризов, я тебе доложу. Но он полностью механический, никакого электричества и прекрасно работает в Хогвартсе. Смотри.

Тед зачаровал ручку патефона, чтобы крутилась без остановки, а потом аккуратно поместил внутрь пластинку. Комнату заполнила негромкая музыка, которую Андромеда никогда не слышала, а Тед, кажется, знал каждое слово.

— TheBeatles. – пояснил он. – Прекрасная группа, очень их люблю. Потанцуешь со мной?

Она засмеялась и шагнула к нему. Даже танцевал Тед совсем не так, как молодые люди на приемах, которые посещала ее семья. Легче, меньше комбинаций и больше раскованности было в его движениях. Неведомые магглы пели об окончании длинной зимы и возвращении солнца. Как раз то, что ей сейчас очень хотелось бы услышать. Рука Теда, сжимающая ее ладонь, была теплой, а его губы, когда он нагнулся к ней, обнял и снова поцеловал – мягкими. От него пахло ирисками.

— Я люблю тебя. – прошептал Тед, едва касаясь губами ее уха.

Андромеда только сильнее вцепилась в его мантию, как будто если разжать пальцы – он просто испарится. Исчезнет, как чудесное видение, или сон, которого она не заслуживает. Она ведь и правда его не заслуживала. Все, что она делала, с того самого дня, когда все-таки признала, что у нее есть чувства к этому магглорожденному парню: отнекивалась, пряталась и его заставляла поступать так же. А он не боялся. Тед всегда говорил то, что действительно думал, честно и без обиняков. В сочетании с происхождением это и сделало его постоянной мишенью для насмешек людей, которые называли себя людьми ее круга.

Блэк запрокинула голову, чтобы видеть его лицо. Трусиха. Она ужасная трусиха и эгоистка, которая хочет усидеть на двух стульях. Не потерять семью, потому что они дороги ей со всеми их расистскими взглядами и традициями. Не потерять его, такого теплого и солнечного, потому что иначе жизнь ее утонет в беспросветном мраке. Она не смогла бы в нем выжить. Не теперь, когда точно знала, как бывает на солнце. «Herecomesthesun…» — пели за ее спиной четверо маггловских парней из зачарованного патефона. Андромеда улыбнулась и прильнула к груди Тонкса.

— Я тебя еще больше.

Silent fog

Let's pass and wither

From the cold that saws me flat

(с) The Smashing Pumpkins — My Love Is Winter

* * *

Лили упала спиной на пушистое снежное покрывало и звонко рассмеялась. Она любила зиму. Это было время года, когда окружающий мир казался безупречно-чистым, мягким, по-настоящему волшебным. Узоры, которые мороз рисовал на стеклах, неизменно приводили ее в восторг, равно как и уникальность каждой снежинки, что удавалось поймать в ее красную варежку. А еще снег был послушен магии, даже когда Лили не намеревалась ее использовать. Это по-прежнему происходило спонтанно, без всякого участия палочки, пусть с момента начала обучения в Хогвартсе количество подобных случаев сильно сократилось. Она могла просто раскинуть руки, начать кружиться на месте, а снег сам поднимался в воздух, создавая вокруг нее причудливые белые смерчи. Лили нравилось в такие моменты представлять себя снежной феей, или озорным Джеком Фростом, который только-только закончил свою трудную работу по укрытию всего мира под белое одеяло.

Когда Лили сошла с поезда, снега в Лондоне почти не было. Коукворт также из-за довольно теплой зимы обходился без зимнего убранства. В горах же, где располагался Хогвартс, снега было очень много. Юная волшебница и не представляла, как сильно ей будет его не хватать. Несколько дней подряд ее утро начиналось с визита к окну. Девочка выглядывала на улицу в надежде, что какое-то чудо принесет к ее дому немного зимней сказки, и им с Северусом удастся, возможно, слепить в роще снеговика или поиграть в снежки. Обычно ее ждало разочарование, но не в тот день. В тот день окно затянуло морозным узором, а на улице было белым бело, так, что даже глаза болели от яркости отражающегося в снегу солнца. Все было именно так, как она хотела. Лили радостно улыбнулась, а потом, с громким топотом, прямо в теплой пижаме, не переодеваясь, бросилась вниз по лестнице.

— Мама, снег! Снег выпал!

Лили впорхнула в кухню, как маленькая резвая птичка, и закружилась по комнате, раскинув руки. Вайлетт улыбнулась дочери, а когда та крепко обняла ее за пояс, нежно погладила растрепанные рыжие волосы дочери.

— Тучка услышала, как ты тоскуешь по снегу, и сделала тебе подарок на Рождество. — ласково сказала женщина.

— Мама, туча — это просто много капель воды. — скривилась сказала Лили, не слишком любившая, когда с ней обращались как с совсем маленькой. — Она ничего не может услышать.

— Тебя — может. — не отступила Вайлетт. — Потому что ты — волшебница.

Эти слова мягким кусочком меха прошлись по коже девочки. Мать даже представить не могла, насколько важны были для Лили ее слова. Или, вернее, не столько слова, сколько нормальное, даже положительное отношение Вайлетт к ее способностям. Особенно в свете последнего опыта общения с Петунией.

Все началось еще на вокзале. Это были ее первые каникулы, первое возвращение из Хогвартса. Девочка сильно соскучилась по дому. Она даже не представляла, насколько сильно, пока не увидела в окно замедляющего ход Хогвартс-Экспресса лицо мамы, напряженно высматривающей дочь среди лиц в окнах вагонов. Вайлетт крепко обняла ее, отец поспешно забрал багаж, и они направились по маггловской части Кингс Кросс к выходу, где был припаркован автомобиль Эвансов. Лили, еще на платформе заметившая, что Петунии нет рядом, до последнего надеялась, что сестра просто решила остаться в машине. Ее там не было. На вопрос Лили о Тунье, родители смущенно переглянулись, а потом сказали, что одна из ее подружек устраивала праздник, и старшая из дочерей Эвансов не захотела его пропустить. Вот так просто: праздник у подруги оказался важнее, чем возвращение домой младшей сестры. Лили невольно вспомнила, как они с Петунией расстались, на сердце вернулась застарелая тяжесть, заставившая девочку заметно помрачнеть. Вопросы родителей про Хогвартс и обучение отвлекли ее в пути, но встретивший их пустой дом снова вернул грустное настроение. Лили любила сестру и хотела помириться. Она твердо решила, что все для этого сделает. В конце концов, впереди была целая неделя каникул! На деле вышло, конечно, иначе. Петуния старательно ее избегала, им даже толком поговорить не удалось ни разу. Когда Лили стучалась в ее дверь, сестра раздраженно заявляла, что занята. Когда девочка звала Петунию погулять, у той тут же находился миллион причин отказаться. При этом если через минуту звонила одна из ее подруг, дела испарялись, и Тунья мигом исчезала за дверью. Все это заставляло Лили чувствовать себя как будто прокаженной, даже лишняя минута в одной комнате с которой может быть опасна для здорового человека. Она продолжала пытаться, уже больше из чистого упрямства, но эффект по-прежнему оставался нулевым.

Завтракали они с матерью вдвоем: отец уже отправился на работу, Петуния вчера осталась ночевать у подруги. Наверное, это было к лучшему. Никто с самого утра не испортил Лили настроение, даже наоборот. Ела она торопливо, ей не терпелось отправиться на улицу. Они встретились с Северусом у качелей, как всегда, и тут же отправились в рощу. Снега здесь было особенно много, ноги утопали в нем по колено. Дети прошли половину пути, а потом Лили фыркнула, заявила, что устала, и упала спиной в снег. Сухие снежинки облачком взмыли вверх и застыли в воздухе прямо над ней, но девочка едва ли это заметила.

— Сев, а давай делать снежных ангелов?

Она принялась водить руками и ногами взад-вперед, создавая на снегу странный отпечаток, отдаленно напоминающий очертаниями ангела. Снейп, которого такое поведение удивило только в самую первую зиму их знакомства, тут же бухнулся рядом. Ему в снегу было не так комфортно — старые ботинки прекрасно пропускали холод и влагу, но слишком уж заразительным было настроение девочки. У мальчишки никогда не получалось ему противостоять, а сейчас и желания особого не было. Снежное облачко, поднявшееся над Лили, и не думало оседать. Снежинки висели в воздухе, как подвешенные на невидимые нити. Это снова была ее магия, стихийная, но от того не менее прекрасная. Мальчик любил наблюдать за ней и метаморфозами, которым она подвергала снежинки. Он мог часами смотреть на ее снежные смерчи, не замечая ни холода, ни промокающих из-за дырок в ботинках ног. На каникулах все стало как прежде: они снова встречались в роще неподалеку от Паучьего Тупика, и проводили там добрую половину дня, разговаривая, играя, а иногда перечитывая учебники, коль скоро колдовать вне школы им было строго-настрого запрещено.

Северус никогда в этом не признался бы, но он действительно ждал Рождественских каникул. Хогвартс был волшебным, он за полгода стал ему больше домом, чем родительский за всю предыдущую жизнь, но минусы там тоже имелись. Поттер и Блэк так и не поплатились за выходку в поезде, хотя они с Мальсибером все рассказали старосте. Тот пытался добиться от первогодок признаний, но у него так ничего и не вышло, а когда он попытался оштрафовать их без доказательств, старосты Гриффиндора накинулись на него, как бешеные гарпии. Он остался в меньшинстве, пришлось отступить. Зато кто-то разболтал мальчишкам, кто именно наябедничал, и с той поры ни одна встреча в школьных коридорах не обходилась без перепалки или драки. Снейп защищался отчаянно, как будто от этого зависела его жизнь, но их было двое. Чаще всего он проигрывал. Хуже всего — иногда это происходило на глазах Лили, и она снова за него вступалась, заставляя чувствовать себя совершенно никчемным. А еще у нее появились другие друзья. Две девочки с Гриффиндора постоянно вертелись рядом, заставляя Лили делить внимание, которое раньше целиком принадлежало ему одному. Северус ничего не говорил Лили, он молча тосковал по тем временам, когда их было только двое, и в тайне мечтал, что все эти лишние люди просто исчезнут. Пришли рождественские каникулы, желание исполнилось. Их снова было только двое. Снейп не хотел, чтобы каникулы заканчивались.

Снежинки медленно осели обратно на землю, когда девочка поднялась на ноги, отряхивая снег с одежды и критически осматривая получившийся на снегу отпечаток. Северус тоже выбрался из снега и встал рядом, не слишком понимая даже теперь, что в этом может быть такого занимательного.

— Здорово получилось. — сказала Лили. — Два ангела рядом, настоящие друзья.

— Как мы с тобой. — вырвалось у Северуса.

Он тут же осекся, но Лили посмотрела на него, улыбнулась и кивнула. Это сгладило неловкость. Она присела у самого края своего отпечатка, зачерпнула варежкой ком снега и задумчиво помяла его в руках.

— Не слишком липкий, но все-таки… Эй, Сев? А давай слепим снеговика? — предложила вдруг она, с энтузиазмом глядя на Снейпа снизу вверх.

Еще одно бессмысленное занятие, которым он ни за что не стал бы заниматься, если бы не Лили. Что могло быть веселого в глупом катании по земле огромных снежных шаров, в конце концов? И тем не менее, это было весело. Лили каким-то образом удавалось наполнить для него смыслом даже самые скучные и бесполезные занятия, объяснить это он никак не мог и потому просто принял, как данность.

Северусу, как мальчику, достался самый нижний и крупный шар, Лили катала будущее тело снеговика. Она справилась раньше, и поспешила на помощь другу, шар которого был уже, кажется, размером с него самого. Вместе они докатили его до центра поляны, и Лили вернулась за вторым снежным шаром. Северус помог девочке водрузить его на основу, а потом дети быстро скатали последний, третий.

— Ты принес ведро?

Северус кивнул, побрел к дереву, под которым еще вчера оставил подобранные на свалке предметы для снеговика (не слишком, в общем-то, надеясь, что они пригодятся — снега-то практически не было), и, откопав, приволок их ближе к незаконченному творению.

— Тут еще угольки для глаз и рта.

— Здорово! Ты молодец, Сев. Я и забыла, что нужны угольки.

Лили просияла, это уже было достаточной наградой за заботу о мелочах. Они принялись вместе выкладывать лицо снеговику, а потом надели ему на голову ведро. Девочка стянула свой красный шарф и обмотала его вокруг снежной шеи, потом отступила на пару шагов и критически осмотрела снежного голема. Удовлетворенно кивнув, Лили повернулась к Снейпу.

— Назовем его Вилли и будем навещать, чтобы ему не было скучно. Или слепим ему друга? Как думаешь?

— А в Хогвартсе его можно было бы взаправду оживить. — задумчиво сказал Снейп, рассматривая Вилли.

— Это сложная трансфигурация, Сев. — с сомнением в голосе сказала Лили.

— Попросили бы старшекурсников. Люциус Малфой точно смог бы.

Северус искренне восхищался старостой Малфоем и открыто делился своим восхищением с Лили, которая, однако, принимала излияния друга достаточно сдержанно. Ей староста Слизерина казался слишком холодным и надменным, просто ледышка в человеческом обличье. И слухи в Гриффиндорской гостиной про него ходили такие, что кожа мурашками покрывалась. Лили вообще не была склонна верить всему, что слышит, но такая внезапная горячая привязанность Северуса ее тревожила. С другой стороны, кроме ощущений аргументации у нее не было, а быть голословной Лили не любила. Да и обижать Снейпа не хотелось, а потому девочка отмалчивалась или старалась перевести разговор на другую тему. Северус, к примеру, был без перчаток, ее взгляд упал на его покрасневшие от долгого копания в снегу кисти, и это вмиг захватило все внимание девочки.

— Сев, твои руки! — воскликнула Лили.

Он смутился, но все равно отмахнулся от нее.

— Да мне не холодно…

Лили недоверчиво на него посмотрела, а потом стянула свои варежки и протянула Снейпу.

— Вот, погрейся. Хочешь чаю? Мы можем пойти ко мне, мама приготовит.

Снейп был рад, что от мороза на его бледных впалых щеках появился красный румянец. Он маскировал совсем другую причину краснеть, которую Снейп ни за что не произнес бы рядом с Лили вслух. Мальчик принял ее приглашение. И красные варежки тоже. Они были теплые, как все, чего Лили касалась. Ему нравилось бывать в доме у Эвансов. Их дом был совсем не похож на его собственный. Там царила атмосфера дружной семьи, члены которой любят друг друга, у него же все было с точностью наоборот. Только один человек вносил диссонанс в общее впечатление, как фальшивящая флейта в оркестре. Имя ей было Петуния Эванс. С сестрой Лили они так и не нашли общего языка, а после истории с письмом Дамблдору Снейп откровенно старался ее избегать. Но Лили заверила, что сестры дома нет, и он согласился.

Миссис Эванс, как всегда очень заботливая, разожгла камин и усадила детей поближе к огню, снабдив теплыми пледами и горячим чаем. К каминной полке были приколоты разноцветные носки с именами членов семьи, в углу стояла настоящая, пахнущая хвоей рождественская елка. Он будто попал в праздничную открытку, и насовсем бы там остался, если бы мог. Но он не мог. По какому-то жестокому замыслу судьбы, мир с рождественской открытки был не предназначен для Снейпа. Всегда находилось что-то, или кто-то, кто напоминал об этом. В этот раз рукой судьбы стала Петуния Эванс.

* * *

Жизнь налаживалась. Понадобилось десять долгих лет, чтобы осознать, наконец, когда начались ее злоключения. Лили не должно было быть в жизни Петунии, теперь она точно это знала. Ее не должно было быть в жизни всей семьи Эвансов. Младшая сестра была гадким наростом на здоровом дереве, с этими ее необъяснимыми способностями, дурацкой фрик-школой, котлами и совой. Господи Боже, совой! Это вообще лесной хищник, которого опасно держать в доме.

Теперь, полгода спустя, Петуния не понимала, что на нее нашло, когда она решила написать директору Хогвартса. На что вообще могла она рассчитывать, если была абсолютно нормальной? В сумасшедший дом здоровых людей не забирают. Теперь, перечитывая письмо Дамблдора, именно так она предпочитала трактовать его отказ. Это успокаивало. И пустая комната Лили тоже успокаивала. Каждый раз, проходя мимо, Петуния чувствовала мрачное удовлетворение, не слыша за дверью ни единого звука. Будь ее воля, она даже убрала бы все совместные фотографии с каминной полки в гостиной, чтобы гости в доме и не догадались, что у Эвансов есть еще одна дочь.

Она снова была единственным ребенком в семье, и это было прекрасно. Петуния была слишком маленькой, когда появилась Лили, она почти не помнила детство без нее. Теперь какие-то невидимые весы судьбы качнулись в другую сторону, исправляя ошибку, допущенную одиннадцать лет назад. Родители принадлежали ей одной, не нужно было в угоду кому-то менять свои планы, она была свободна. Не было бы еще этих идиотских писем, которые родители то и дело находили на пороге… Они потом целый день ходили до глупости счастливыми и все норовили завести разговор, который Петуния поддерживать не хотела. Она не хотела знать, как дела у младшей сестры. Не хотела знать, как та учится колдовать, и что может уже самостоятельно сварить настоящее зелье. Лили исчезла из их жизни. Ее не было. Так и должно было оставаться все время. Но недаром она была ведьмой: так или иначе, как ядовитое растение, она просачивалась назад, напоминала о себе, отмечала своим невидимым присутствием их дом. А потом наступили Рождественские каникулы, родители отправились на вокзал, чтобы привести ее назад. Идеальный мир Петунии, с такой любовью выстраиваемый, они просто взяли и разрушили. Оказалось, достаточно просто вернуть в него младшую сестру…

Лили не признавала нежелание Петунии снова впускать ее в свою жизнь. Она боролась с холодностью старшей сестры, с отчаянным упрямством снова и снова навязываясь, так, что иногда Петунии даже хотелось как следует на нее прикрикнуть. Лили отказывалась понимать, что кому-то может быть не интересно слушать про волшебные уроки и огромный замок где-то у черта на куличках. Что Петунии совершенно не хочется посмотреть ее книжки и волшебную палочку. Что в комнату к ней нельзя больше врываться вот так просто, без приглашения. Прошло два дня, прежде чем ей удалось приручить младшую сестру стучать, и открывать дверь только после того, как будет получено разрешение. А если разрешения нет — уходить восвояси, а не продолжать торчать под дверью (это раздражало особенно сильно). Петуния не хотела разговаривать с Лили. Не хотела вместе лепить снеговика во дворе, кататься на ледянках или коньках в парке. Для всего этого у нее были другие, намного больше подходящие люди. Постоянно желающая общения Лили вызывала одно глухое раздражение. Петуния не хотела ее замечать, но Лили не оставляла ей такой возможности. Именно это было самой большой проблемой, затрудняющей ожидание отъезда младшей сестры назад в Хогвартс.

К счастью, у Петунии были друзья. Такие же, как она, нормальные. Девочки и мальчики, дружная компания, выросшая вместе, всегда поддерживавшая друг друга. Они никогда не спрашивали, почему все каникулы Петуния бежит из дома, как будто там пожар, они просто принимали ее, развлекали, как могли, и целыми днями бродили с ней по городу, благо, погода была теплая и вполне это позволяла. Друзья были единственным богатством, которое Лили так и не смогла у нее отобрать. Нельзя сказать, что она не пыталась: тот случай несколько лет назад в парке Петуния до сих пор помнила в мельчайших подробностях. Но ничего не вышло. Они все еще принадлежали Петунии и только ей. Нормальные люди должны общаться с нормальными людьми, а уроды — с уродами. Теперь, слыша, как сестра громко оповещает родителей, что ушла играть с мальчишкой Снейпов, старшая из сестер Эванс чувствовала удовлетворение. Все шло правильно. Все так и должно было быть, а ей нужно просто подождать. Скоро Лили должна была уехать обратно в свою школу-психушку, и тогда ее идеальный мир снова вступит в свои права.

Петуния возвращалась домой в прекрасном настроении, но оно испарилось, как утренний туман, стоило увидеть в прихожей старые ботинки, которые не могли принадлежать никому из их семьи. Она привела его к ним в дом! Грязного оборванца, сына алкоголика, еще и такого же уродца, как она сама. Как будто мало было ее присутствия! Откуда-то изнутри поднялась и застлала глаза жуткая ярость. Петуния, не разуваясь и не снимая пальто, влетела в гостиную, откуда доносилось веселое щебетание сестры.

— Что он тут делает? — прогремела Тунья, прожигая в сестре дыру взглядом.

— Тунья… — почему-то испуганно пролепетала Лили. — Мы играли, Сев замерз, и…

— Мне все равно, чем вы занимались! Это и мой дом тоже, Лили. И я не желаю видеть здесь его! — Петуния ткнула в застывшего Снейпа пальцем.

— Дорогая, что происходит? — мать появилась на пороге.

Петуния бросила на нее быстрый оценивающий взгляд, пытаясь для себя определить, будет мать ей союзником, или противником в сложившейся ситуации. Вайлетт пустила мальчишку в дом. Дала ему плед, которым могла укрываться сама Петуния, и напоила чаем. Нет… В этом доме у нее не было союзников. А значит, выкручиваться придется так, как она умеет.

— Ты хоть знаешь, кого ты пустила в дом?

— Это друг Лили, и…

— Это мерзкий и гадкий воришка!

Обвинение прозвучало как гром среди ясного неба. В комнате повисла пауза, Петуния, кажется, сама была в шоке от ужасной клеветы, сорвавшейся с языка. Но отступать теперь было поздно. Она зло сверкнула на младшую сестру глазами, и продолжила, низким от напряжения голосом.

— Да, воришка! Он забирался в мою комнату, когда меня там не было, а потом пропали две мои ручки и папин подарок, паровоз.

— Да не брал я никакой паровоз! — возмущенно воскликнул Снейп.

— Петуния, зачем ты это говоришь! — присоединилась к возмущению Лили.

— Ах, теперь я, значит, вру? Давай, Лили. Скажи маме правду: заходили вы в мою комнату, когда меня там не было, или нет? Отвечай!

Лили перевела растерянный взгляд с сестры на мать.

— Да, но…

— Никаких «но»! Мама, это и мой дом тоже! Я хочу, чтобы он ушел, немедленно!

— Петуния…

— Сейчас же!

Ее голос сорвался на высокий визг, острым лезвием прошедшийся по слуху всех присутствующих. В комнате снова повисла пауза, которой оказалось достаточно, чтобы мальчишка, больше ничего не говоря, поплелся в сторону прихожей. Лили наградила ее полным укора взглядом и побежала следом за ним. Мать же пристально смотрела на нее, а когда они остались одни, шагнула вперед, взяла за плечи и развернула к себе лицом.

— Посмотри мне в глаза, Петуния Дейзи Эванс, и скажи еще раз, что этот мальчик у тебя украл?

Петуния с вызовом посмотрела на Вайлетт, но так и не смогла произнести ни слова. Ком встал в горле. Обида жгла хуже кислоты, и некуда было от нее деться. Вайлетт пристально смотрела на дочь с минуту, а потом выпустила ее. Петуния с громким топотом бросилась вверх по лестнице.

— Мама… — Лили стояла в дверях с очень серьезным видом. — То, что Тунья сказала о Севе… Это не правда. Мы играли и заходили к ней в комнату, да. Но Сев ничего не брал. Он не стал бы ничего у нее брать, я точно знаю.

Вайлетт вымучено улыбнулась дочери, шагнула к ней и обняла.

— Я тебе верю, дорогая. Но Северусу лучше какое-то время не приходить к нам. Ты же видишь, как твоя сестра на него реагирует. Не зачем провоцировать ее. Договорились?

Лили стиснула зубы. Очень хотелось плакать от несправедливости всего произошедшего, но девочка упрямо проглотила ком в горле и отступила от матери, мягко вывернувшись из ее объятий.

— Сев не сделал ничего плохого. — повторила Лили и побрела наверх, в свою комнату.

* * *

Отец ни разу за всю ее сознательную жизнь не приглашал Нарциссу в свой кабинет для приватной беседы. Именно поэтому сердце девушки рухнуло куда-то в ноги, когда домовик сообщил ей, что господин Блэк желает говорить с ней незамедлительно. Она была примерной дочерью, оправдывала все возложенные на нее ожидания и совершенно точно не могла совершить какой-то проступок, за который отец стал бы распекать ее один на один в его кабинете. Что бы за разговор не ждал ее за массивными деревянными дверями, он никак не мог быть неприятным… Почему же тогда ей было так страшно? Нарцисса со злостью вытерла ставшие влажным ладони тонким шелковым платком, вдохнула поглубже и постучала в дверь. К удивлению девушки, ей ответил голос матери. Дверь бесшумно открылась, впуская юную Блэк в кабинет Сигнуса, а затем так же неслышно закрылась за ней. «Как мышеловка…» — мелькнула у девушки мысль, но Нарцисса тут же отогнала ее от себя.

Сигнус Блэк сидел за письменным столом, Друэлла, выглядевшая, как всегда, безупречно, стояла у него за плечом. Нарцисса робко посмотрела на мать. Взгляд той светился гордостью, это ободрило девушку. Не нужно было бояться. Она хорошая. Она — гордость своих родителей. Что за глупость, в самом деле: бояться, что ее станут за что-то отчитывать.

— Присядь, Нарцисса.

Голос отца тоже звучал вполне благодушно. Девушка послушно села и улыбнулась родителям, очень надеясь, что они не заметят натянутости в этой улыбке.

— Есть новость, которую мы с твоей матерью посчитали необходимым сообщить тебе лично. Люциус Малфой просил твоей руки.

Будто гром грянул среди ясного неба. Нарцисса сидела, прямая, как трость, с застывшей улыбкой на лице, не представляя, то ли смеяться ей, то ли плакать. Замужество… Они хотели сообщить ей о будущем замужестве и сами того не ведая напугали до полусмерти.

— Это очень… лестно. — она сделала паузу, подбирая слово, и пауза эта не укрылась от внимания родителей.

Друэлла и Сигнус переглянулись, а затем мать обошла стол, присела в соседнее кресло и ласково обняла дочь за плечи.

— Нарцисса, дорогая, это такая блестящая партия! Редкое семейство в наши дни может похвастаться такой безупречной родословной. И Люциус Малфой по праву считается очень привлекательным юношей и самым перспективным женихом Магической Британии. Разве он тебе не нравится?

Нравился ли ей Люциус Малфой? Что она вообще знала о нем, кроме, разумеется, его безупречной родословной? Он был на год старше, действительно очень хорош собой, этакий эталонный джентльмен, у которого все выходит безупречно. Красивая картинка, которой хорошо любоваться издалека. Каков он вблизи Нарцисса не имела даже приблизительного понимания. Она старательно, с самого юного возраста возводила стену вокруг своего сердца. Стену, за которую не мог пробиться ни один бесстыжий взгляд, ни один сладкий комплимент, ничего, что могло бы нарушить ее душевное спокойствие. Она была романтичной и мечтательной девушкой, но в то же время понимала, как дорого может стоить ей вся эта романтика в реальной жизни. Нарцисса сделала свой выбор. Свою тоску по красивым любовным историям она гасила с помощью любовных романов и бессловесных мечтаний, в которых у ее кавалера никогда не было ни лица, ни имени. Чтобы потом было не больно, ведь малышка Цисси так сильно боялась боли. Любой, а душевной — сильнее всего.

И вот, настал тот день, к которому ее готовили с рождения. Она узнала имя человека, с которым ей суждено было провести всю ее жизнь. Сейчас она почти ничего о нем не знала, но впереди было достаточно времени, чтобы это исправить. Ей нужно было научиться любить его, чтобы ее брак был таким же, как у родителей. Это была задача, и довольно непростая — именно этим в большей степени было вызвано замешательство девушки. Не привыкшее открываться кому-то сердце протестовало против перемен. Она не ждала, что имя будет известно так скоро. Была совершенно к этому не готова. И, кажется, начала уже разочаровывать родителей, ждавших совсем другой реакции на эту, без сомнения, великолепную новость. Она снова улыбнулась, пробуя изобразить счастье более правдоподобно.

— Нравится, матушка. Очень нравится. Уверена, он будет прекрасным мужем — иначе вы не выбрали бы его.

Родители переглянулись снова. Друэлла — насторожено и чуть печально, Сигнус — удовлетворенно.

— Прекрасно. — резюмировал отец. — Помолвка состоится через неделю, перед вашим возвращением в Хогвартс. В таких делах не стоит слишком затягивать. Подойди, дорогая.

Нарцисса поднялась с кресла и приблизилась к отцу. Тот встал, обнял ее и нежно поцеловал в лоб, а потом жестом сделал знак, что она может идти. Нарцисса пошла, все еще смущенная, не понимая, как следует ей отнестись к новости. Уже в дверях она остановилась и оглянулась.

— Отец, а как же Андромеда?

— Что с Андромедой? — отец выглядел искренне недоумевающим.

Друэлла поняла вопрос дочери быстрее, вздохнула и развела руками.

— Ты права, дорогая. Не в традициях нашего общества выдавать младшую дочь замуж вперед старшей. Но Малфои желают видеть именно тебя частью их семьи, а это, на мой взгляд, довольно важный аргумент. Судьба Андромеды решится скоро, тебе не нужно переживать из-за этого. Ступай.

Нарцисса кивнула, вышла и закрыла за собой дверь. Именно это и пугало больше всего. Судьба Андромеды, которая скоро должна была решиться. Почему-то это казалось Нарциссе огромной грозовой тучей, подбирающейся к ее светлому миру, застилая весь небосвод. Андромеда поджимала губы и молчала, когда на семейных обедах речь заходила о ситуации в магическом сообществе, куда прибывало все больше грязнокровок. Андромеда куда-то пропадала почти каждый вечер из спален Слизеринского подземелья. Андромеда что-то писала в зачарованном альбоме и прятала его, как свою самую большую тайну. А еще на свадьбе Беллатрикс Андромеда сказала ей, что боится стать такой, как тетя Вальбурга… Нарцисса надеялась, что сможет быть с ней рядом. Поможет ей пройти через это, не бросит и поддержит. Теперь все выходило иначе. Нарцисса Блэк станет Нарциссой Малфой и покинет родительский дом. Меда же останется в нем одна, со всеми страхами и демонами, которые непрерывно терзали ее, юная Блэк хорошо это видела.

Какой-то сиюминутный порыв заставил Нарциссу почти бегом броситься в комнату сестры. Она вошла, не постучавшись, вопреки своему обыкновению. Андромеда лежала на кровати и что-то писала в свой альбом. Она захлопнула его, как только сестра появилась на пороге. Будь воля Нарциссы, она в тот же миг сожгла бы этот альбом. Что бы не хранила там ее сестра, это было что-то очень плохое. Что-то, о чем никто никогда не должен был узнать. Всем было бы лучше, если бы его и не существовало вовсе…

— Нарцисса, что…

— Люциус Малфой просил моей руки.

В комнате стало тихо. Уголок рта Андромеды дернулся в попытке улыбнуться, но вышло у нее еще хуже, чем у Нарциссы десять минут назад.

— Цисси, это…

— Это замечательная новость. — с излишней, пожалуй, горячностью произнесла Нарцисса. — Я счастлива. Это прекрасная партия, о которой я и мечтать не могла.

Сестра пристально вгляделась в ее лицо, потом черты ее смягчились, теперь Меда улыбалась искренне.

— Иди сюда. — она раскрыла объятия, и Нарцисса бросилась в них, как маленькая девочка, ищущая защиты от монстра под кроватью. — Ты будешь счастлива. Слышишь меня, Цисси? Ты будешь очень-очень счастлива. Он красивый, хорошего рода, он будет тебе хорошим мужем. Ты его полюбишь, совсем как мама папу. И все у вас будет замечательно. Вот увидишь.

Ее слова гладили кожу, как нежное прикосновение руки, но к горлу почему-то подкатил ком.

— Меда, а как же ты? Ты останешься совсем одна.

Андромеда тихо рассмеялась и обняла сестру еще крепче.

— Глупости. Со мной все будет в порядке, Цисси. Даже не вздумай из-за этого расстраиваться.

Теперь, когда первый шок от новости прошел, Андромеда выглядела повеселевшей. Она тут же принялась рассказывать сестре о ее будущем муже, с которым они были однокурсниками, и как не искала Цисса неискренности в ее улыбке, ей так и не удалось ее найти. Правда заключалась в том, что Меда и правда была счастлива. И за сестру, которой выпал золотой билет в лице наследника Малфоев, и за саму себя. Помолвка Цисси будет заключена раньше. Это означает, что и свадьба Малфоев должна быть первой. Еще два с половиной года были впереди, пока Нарцисса закончит школу и выйдет замуж. Два года она, Андромеда, будет свободна от любых посягательств на ее свободу. Это была поистине прекрасная новость. Еще два с половиной года счастья для нее и для Теда.

— Я люблю тебя, сестричка.

* * *

Ярость клокотала внутри, как лава в жерле вулкана. Беллатрикс стиснула зубы, сжала тонкими пальцами безумно дорогую фарфоровую китайскую вазу, украшавшую консольный столик, возле которого она стояла, и с силой швырнула вазу через всю комнату. Та врезалась в стену в паре дюймов от двери и разлетелась на сотню бело-синих осколков. Легче не стало. Дверь открылась, в проеме возник Рабастан Лестрейнж, ее деверь. Он присвистнул, глядя на поле осколков на полу.

— Милая невестка, это была очень дорогая ваза.

Беллатрикс сверкнула глазами. Меньше всего в ее состоянии желала миссис Лестрейнж обсуждать стоимость уничтоженного ей имущества в этом поместье. Сколько бы она ни стоила, этого было недостаточно. Будь это в ее власти, Белла сравняла бы с землей весь Лестрейнж-Холл. Руки молодой женщины сжались в кулаки.

— Значит хватит трепаться, возьми и исправь. — прошипела она сквозь зубы и резко отвернулась.

На сегодня ей уже хватило общения с представителями славного рода Лестрейнжей, и хоть Рабастан обычно не вызывал у нее такого бурного отторжения, сейчас она не хотела его видеть. Она не хотела видеть никого, если уж совсем на чистоту. Белле нужно было как следует поразмыслить, а люди всегда мешали этому процессу.

Выпад был грубый, но он не задел Рабастана. Ему, в общем-то, даже нравилось наблюдать за Беллатрикс в состоянии крайнего раздражения. Еще в первые недели ее проживания в Лестрейнж-Холле он понял, что никогда она не бывает такой настоящей и уязвимой, как в минуты ярости. Это можно было прекрасно использовать, чтобы манипулировать ей. Она ничего не замечала, слишком поглощенная собой. Быть может, именно поэтому человеком, который чаще всего оказывался рядом с Беллой, когда она была в ярости, был Рабастан.

Вазу он действительно починил одним взмахом палочки, а потом бережно поставил обратно на столик. Их матушка ее очень любила, пусть причин Рабастан не понимал, а расстраивать ее попусту не казалось ему хорошим развлечением. В отличие от Беллатрикс, мать вовсе не казалась забавной в расстроенных чувствах. Он по-прежнему относился к ней очень трепетно, что в целом было этому мужчине не свойственно. Рабастан приблизился к невестке, положил руки ей на плечи и принялся со знанием дела массировать их. Плоть под его пальцами была будто вытесана из камня.

— Ты ужасно напряжена. Рудольфус вышел отсюда мрачнее тучи.

— Это между мной и ним. — отрезала Беллатрикс и повела плечами, чтобы сбросить руки мужчины.

Ей не нравилось, что Рабастан так свободно позволял себе прикасаться к ней. Женщина не любила прикосновений, и еще меньше радовали они ее, когда исходили от людей, которых она не считала приятными. Сейчас, пожалуй, приятным ей не казался никто вообще. Хотелось, чтобы младший Лестрейнж вместе со своим навязчивым вниманием убрался куда-нибудь подальше и не трогал ее.

— Что он сделал? — невозмутимо продолжил Рабастан, не прекращая массировать напряженные плечи невестки.

Его настойчивость вызвала новую ослепительную вспышку ярости, но вспышка эта, как и блеск молнии, была очень скоротечной. У Рабастана были волшебные руки, этого у него было не отнять. Мышцы против ее воли расслабились, Белла с изумлением поняла, что ей действительно лучше. Он будто выдавливал ее бешенство через кожу, капля по капле. Молодая леди Лестрейнж вздохнула, склонила голову, подставляя рукам Рабастана особенно напряженный участок на сгибе шеи, а потом произнесла сварливым тоном:

— Лучше спроси, чего он НЕ сделал. Он не стал говорить обо мне с Повелителем.

Губы Рабастана искривила усмешка, которую Белла, стоящая к нему спиной, видеть просто не могла. Ни грамма сочувствия к ее беде. Для него это была просто еще одна забавная ситуация из семейной жизни брата. Для Беллатрикс же постепенно происходящее становилось трагедией.

Первые месяца замужества, пока она осваивалась на новом месте, Белла еще утруждала себя игрой в примерную жену. Это было не сложно, поскольку Рудольфус не слишком нуждался в ее обществе и беспокоил ее своим вниманием не часто. Она искала к нему подход. Пыталась стать для него человеком, которому он стал бы доверять. Глупое и бессмысленное занятие, потому что Рудольфус Лестрейнж не доверял никому, кроме самого себя. Даже когда ей начало казаться, что она преуспела в своем начинании, и она впервые завела речь о том, что хочет быть представленной Темному Лорду, все оказалось лишь иллюзией. Рудольфус разбил ее немилосердно. Он заявил, что женщине не место в рядах Вальпургиевых Рыцарей, что ее удел — поддерживать Лестрейнж-Холл в идеальном состоянии и растить его наследников. Тогда случилась первая в бесконечной череде их ссор. Беллатрикс отнюдь не разделяла его мнения о собственном предназначении, а также не привыкла, чтобы о ней говорили с таким пренебрежением. Как будто она очередная глупая кукла, заботливо выращенная родителями с одной лишь целью — продать подороже. Она быстро доказала Рудольфусу, как не прав он был, рассматривая ее в таком ключе. Но в нем смирения было ни на каплю не больше, чем в ней самой. Беллатрикс имела целью пробиться в ближний круг Повелителя. Рудольфус со своей стороны поставил, кажется, себе цель укротить буйный норов жены. Он, в конце концов, дал ей свою фамилию не для того, чтобы получить в качестве хозяйки дома и продолжательницы его рода невнятного революционера в юбке. И не уставал напоминать ей об этом, раздражая все больше.

Они напоминали двух столкнувшихся лбами ослов. Ни один не считал необходимым уступать и искать компромиссы. Рудольфус просто не видел в этом смысла, не придавая большого значения вспышкам жены, а Беллатрикс не была к ним способна по природе своей. Чем больше Рудольфус ей отказывал, тем сильнее было в ней желание идти напролом и меньше оставалось сил на хитроумные уловки. Ее бешеный темперамент на все накладывал отпечаток, устойчиво играя во вред, незаметно для самой Беллатрикс. Зато все видел Рабастан. Для него взаимоотношения брата и невестки давно превратились в развлекательное шоу, разворачивающееся прямо в его доме, и он не без интереса ждал, что выйдет из их странного противостояния. У Рабастана с Беллатрикс отношения складывались ровнее, быть может, потому что на него она не возлагала таких больших надежд, как на Рудольфуса. Рабастан был вторым сыном, он зависел от старшего брата и его нежелание идти против его воли, помогая ей, хоть и вызывало у Беллы презрение, было ей понятно.

— Он — человек старой закалки, дорогая. — философски произнес Рабастан.

Он перестал массировать расслабившиеся плечи невестки и развернул ее к себе лицом. В его черных глазах плясали бесы.

— Если ты хочешь добиться от него чего-то, тебе нужно его переиграть.

Беллатрикс приподняла бровь.

— Уж не хочешь ли ты сказать, что знаешь, как это можно сделать?

Рабастан пожал плечами, убирая руки с ее плеч. Когда речь заходила об одержимости невестки идеей попасть в Ближний Круг, он предпочитал держаться в стороне, когда нужны были реальные действия. Несомненно, если бы она добилась успеха, это его позабавило бы. Особенно учитывая, с какой старательностью ставил ей палки в колеса Рудольфус. Но реальная помощь могла быть расценена его братом как открытый вызов. Это Рабастану было не нужно.

Он был вторым сыном в знатном роду. Запасной вариант на случай, если с главным наследником что-то случится. Его воспитывали в тех же условиях, что и старшего брата, но у того было кое-что, что Рабастану не суждено было иметь: внимание отца. Это Рудольфуса он брал с собой на конные прогулки и учил охотиться с помощью магии. Ему часами рассказывал об их славной родословной и политике, которой семья придерживалась в бизнесе и жизни. Рудольфус был у отца любимцем, важно было только это. Стал он таким из-за своего права перворожденного, или просто так сложились звезды — это Рабастана мало интересовало. Он завидовал брату в детстве. Потому пытался соперничать с ним в каждом начинании, а порой и просто пакостить, чтобы хоть так принизить звездного первенца. Рудольфусу было не интересно разбираться в мотивах брата. Он просто предпочитал устраивать свою жизнь так, чтобы Рабастана в ней было как можно меньше, чем бесил младшего еще сильнее: источник раздражения, о котором все говорили, никуда не делся, а срывать злость, когда он не поблизости, было не на ком. В одиннадцать лет, когда он получил палочку, это вылилось в истязания домовиков, зато внешне Рабастан стал буквально олицетворением спокойствия. Таким он и оставался в дальнейшем: с виду спокойным, немного язвительным, вечно криво усмехающимся типом, в котором сразу не заподозришь большой опасности. Хорошая маска, за которой скрывалась прямо противоположная суть.

Пожиратели Смерти стали для него прекрасным коллективом. Отец не хотел поначалу вводить младшего сына в Ближний Круг, но Темный Лорд сам заметил молодого Лестрейнжа, прочитал его душу и счел, что Рабастан будет ему полезен. Метка сделала его жизнь намного интереснее. Пусть от природы он не склонен был признавать авторитеты, фигура Лорда подспудно вызывала уважение. При нем Рабастан вел себя настолько примерно, что сложно было поверить, что это тот же самый человек, что регулярно шляется по кабакам в Лютном переулке, большой любитель огневиски и продажных женщин. Еще меньше верилось, что он способен часами изощренно пытать жертву, заставляя ее мечтать о смерти, и получать от этого истинное удовольствие. Домовики давно успели ему наскучить, с ними все всегда было слишком просто. Фигуры же, на которых ему указывал Лорд, всегда были сложной добычей. Таким образом, оба брата Лестрейнжа росли в иерархии приближенных Темного Лорда, но в совершенно разных сферах. Рудольфус был дипломат до мозга костей, талантливый политик, которого грех было бы не использовать в работе с Министерством. Рабастан же был прирожденным палачом, имевшим обширные связи на английском магическом дне. Оба имели влияние, оба высоко ценились Повелителем. Но Рабастан оставался младшим сыном. Его собственное состояние было ничтожно мало по сравнению с содержимым семейной ячейки Лестрейнжей в Гринготтсе и он привык жить так, как хочется, без оглядки на финансовую сторону. Он был зависим сначала от воли отца, обеспечивавшего его, а теперь, когда Рудольфус женился и вступил в управление семейным состоянием, от брата. Это диктовало определенные условия в их взаимоотношениях. Благо, их было совсем не много: Рудольфусу нужно было, чтобы брат не причинял ему неудобств. В обмен Рабастан имел неограниченный доступ к банковской ячейке. Казалось бы, обмен был идеальным, он мог бы жить и радоваться…

Рабастан ненавидел быть в чем-то вторым. Ему поперек горла стоял статус брата в их семье. Отсюда вытекали бесконечные козни и интриги, которые младший Лестрейнж плел против старшего. Беллатрикс, когда маска стала ей тесна и начало показываться истинное лицо этой женщины, обречена была занять в этих интригах важное место. Он, как паук, приманивал ее ближе к себе, опутывал паутиной ложных надежд и наблюдал, как шахматист, специально отдающий свои фигуры на растерзание. Она могла стать фигурой, которая изменит все. Она могла сделать его из вечно второго первым и главным. Это было, разумеется, сопряжено с несколькими неприятными вещами, но Рабастан был уверен, что она не заметит их, если ей не указывать. Беллатрикс в ярости была поразительно близорука. Этим грех было бы не воспользоваться. Действовать нужно было осторожно. Рудольфус не должен был обвинить брата в пособничестве невестке.

Мужчина приблизился к креслу у камина в дальней части комнаты и с хищным изяществом опустился в него.

— Я лишь говорю, что с наскока эта вершина никогда тебе не покорится, признай это. Твоя цель требует более детального планирования. Лорду редко бывают интересны безвестные юные ведьмы, даже если они — жены его ближайших соратников.

— Что проку в планировании, если Рудольфус отказывается представлять меня?

Улыбка снова зазмеилась по лицу Рабастана, он покачал головой. Глаза Беллатрикс сузились, как будто только теперь слова его достигли ее разума и натолкнули на новую мысль.

— Если только…

— Не смотри на меня с таким выражением, дорогая. Я не стану, и ты знаешь, почему.

Беллатрикс раздраженно фыркнула, показывая, что мысль ее связана вовсе не с этой банальностью, как просьба Рабастану выступить перед Лордом ее поручителем.

— Проблема заключается в том, что я не представлена. Безвестная… Повелитель ничего не знает обо мне. Что, если я найду способ сделать так, чтобы он узнал? Если Повелитель прикажет Рудольфусу привести меня, отказать он не сможет.

Умница, девочка. Так рьяно ухватилась за наживку, что это было даже слишком просто. Он картинно приподнял брови, будто бы в изумлении и восхищении.

— Мне нужна одна из ваших миссий, Рабастан. — сказала она решительно.

Мужчина поднял руки, показывая, что он пас.

— Никаких действий против брата, дорогая, или ты забыла?

— Я не прошу твою миссию, или его, Салазар побери! — раздраженно воскликнула Беллатрикс. — Подойдет любая, для которой возможно случайное вмешательство посторонней в моем лице. Рудольфус ничего не узнает о твоей причастности.

— Это довольно большая услуга. — задумчиво произнес Рабастан.

— Чего ты хочешь в обмен на нее? — нетерпеливо спросила женщина.

— Непреложный обет. — сказал он после паузы. — Ты не станешь использовать против меня помощь, которую я тебе окажу. А также, услуга за услугу. Когда мне понадобится твое содействие, ты придешь, чего бы это ни стоило, и окажешь мне ответную услугу. По рукам?

Он видел, что она колеблется. Непреложный обет был очень сильной магией, обойти которую удавалось очень немногим. Внутри Беллатрикс горячее желание всей жизни боролось со здравым смыслом, но Рабастан заранее знал, какая из двух сил победит.

— По рукам. — сказала Беллатрикс и достала палочку.

Numbers, letters, learn to spell

nouns, and books, and show and tell

at playtime we will throw the ball

back to class, through the hall

(c) The White Stripes — We're Going To Be Friends

* * *

Весна 1972г.

Темноволосая девочка, эта бестолковая Макдональд, вскочила с места и начала махать рукой, привлекая внимание Лили. Рыжая девочка виновато улыбнулась Северусу Снейпу, а потом направилась к гриффиндорскому столу. Он проводил ее мрачным взглядом. Теперь такое случалось постоянно. То одна однокурсница, то другая. Он всегда был позади, видел ее спину, ощущал это поглощающее чувство одиночества, так хорошо знакомое первые девять лет жизни и почти забытое за те несколько лет, что он был знаком с Лили. Она была его первым настоящим другом, Снейп не хотел ей делиться, но она ускользала. С этим ничего нельзя было сделать. В конце концов, он был достаточно рационален, чтобы понимать: истерики и обиды здесь не помогут, станет только хуже. Ей нужно было объяснить, внятно и доходчиво, что именно ему не нравится. А он не мог, потому что сам не знал. Ему оставалось только смотреть вслед, вздыхать, а потом брести в сторону слизеринского стола. Они были друзьями. Лучшими друзьями. На это не повлияло распределение и разные гостиные, но вот круги общения… Они уже начинали накладывать отпечаток. Северус ощущал себя как кот, предчувствующий бурю. Не находил себе места, постоянно раздражался, но не мог облечь свое беспокойство в слова. От этого злился еще сильнее, уже на самого себя, и ждал (всегда со страхом), что Лили заметит это. Тогда станет еще хуже…

В мантию ему вдруг врезался вязкий комок мерзости, которой оказалась овсянка. Ярость вспыхнула внутри, Снейп резко развернулся, поискал взглядом знакомую уже вихрастую очкаристую голову. Он не ошибся, Джеймс Поттер и Сириус Блэк корчили ему рожи из-за гриффиндорского стола. Блэк уже зачерпнул ложкой новую порцию каши и целился, метя в этот раз точно в лицо. Северус схватился за палочку. Он знал не много проклятий, их этому не учили в школе, а с книгами для курсов постарше пока трудно было разбираться. Но парочке его Люциус Малфой, староста их факультета, все-таки научил, когда однажды разнял их драку в коридоре и узнал, в чем корень проблемы. Именно эта поддержка, наверное, стала основой нынешнего безграничного уважения, которое Северус питал к Малфою. Блэк уже отвел ложку для броска, а Снейп — поднял палочку, когда совсем рядом прозвучал голос декана факультета Гриффиндор:

— Мистер Снейп, что вы собираетесь делать?

Он вздрогнул, сразу весь как-то скукожился и оглянулся, как щенок, который боится, что его будут бить.

— Я… Ничего, Профессор.

— Зачем, в таком случае, вы достали палочку?

Его мозг за короткое мгновение перебрал десяток вариантов, а потом выдал самый очевидный и безопасный. Он показал на потек каши на своей мантии, потом с помощью чистящего заклятья избавился от него. МакГонагалл вскинула брови.

— Весьма неплохо, мистер Снейп. Вы читали, стало быть, труд Миранды Гошуок и смогли самостоятельно разобрать ее рекомендации?

— Да, Профессор. — опустив взгляд в пол промямлил Снейп.

— Это хороший результат для первокурсника, Профессор Флитвик может вами гордиться. — слова были приятными, но тон, которым МакГонагалл говорила, оставался сухим и официальным.

Просто дежурная похвала, мол, не слишком-то зарывайся. Потом она бросила выразительный взгляд на стол Гриффиндора. Снейп невольно последовал ее примеру. Ложка, разумеется, уже была убрана. Своего декана эти двое недоумков все-таки боялись. Приятная новость, пусть эта женщина вряд ли у кого-то могла вызывать другие эмоции, по мнению Снейпа.

Она направилась дальше по проходу. Северус развернулся, чтобы найти себе место подальше от Поттера и Блэка, и тут случилось странное. Его позвали по имени. Он удивленно оглянулся, потому что голос был мальчишеский, а до сих пор в основном обращалась к нему по имени только Лили. Эрик Мальсибер жестом приглашал его сесть к ним, на самый край стола. Расположение идеально удовлетворяло его запросу, и Снейп, немного смутившись, пошел к однокурсникам.

— Они все еще тебя достают, да? — спросил Эйвери, поглядывая на Гриффиндорский стол.

Снейп мрачно кивнул, накладывая себе еду в тарелку.

— Ты здорово выкрутился перед МакГонагалл. — с уважением сказал Мальсибер. — Где ты научился таким чарам?

— Профессор Слагхорн подписал мне разрешение для запретной секции.

Глаза обоих мальчиков жадно заблестели при этих словах.

— Запретной секции? — переспросил Эйвери.

— И ты действительно брал там книгу? — подхватил Мальсибер.

Снейп снова кивнул, чувствуя приятный привкус гордости за самого себя. Эти два мальчика были так называемой элитой: оба из хороших семей, обеспеченные, преподаватели их отмечали. Они делили общую спальню в слизеринских подземельях, но общались мало, в основном когда нужно было что-то друг у друга уточнить. Эйвери и Мальсибер держались больше вместе, Снейп же не считал нужным и возможным пытаться завязать с ними дружбу. У него уже был друг. Самый лучший в мире… И все-таки, их внимание ему льстило.

— Ты сам научился?

— Это было не слишком сложно.

— А настоящие сглазы там есть? — спросил Эйвери.

Снейп воровато огляделся, а потом наклонил голову ниже к столу и сказал:

— Я выучил несколько.

Ценность его в глазах собеседников тут же выросла еще на несколько пунктов. Снейп вдруг осознал, что его принимают. Впервые кто-то кроме Лили проявлял к нему живейший интерес и хвалил его заслуги. Это было ужасно приятно.

— Толковый ты парень, Северус. — сказал Мальсибер, кривя губы в улыбке. — Сядешь за наш стол на чарах?

Первый раз, когда кто-то кроме Лили звал его присоединиться на уроках. Для человека, который еще минуту назад был уверен, что друзья ему не очень-то нужны, Снейп чувствовал себя неприлично довольным. Была, впрочем, и мрачная нотка торжества в этом чувстве: Лили оставила его, чтобы побыть с подругами. Что ж, теперь и у него были люди, с которым можно провести время. Это было на самой грани сознания, ускользало, он даже не смог бы в полной мере сформулировать эту мысль. Но она была. И она ему нравилась.

— Конечно. — ответил Северус.

— Отлично. А потом попрактикуемся в сглазах. Мне до чертиков хочется посмотреть, что ты умеешь. Ты ведь покажешь нам?

— Ага.

Эйвери и Мальсибер довольно переглянулись. Этот парень будет очень полезным, к такому выводу они пришли уже довольно давно. Вызывало вопросы его происхождение, но видя, как возится с ним Люциус Малфой, оба пришли к выводу, что это вопрос второстепенный. Снейп был талантлив. И он был одинок. Прекрасно социализированные наследники знатных семей знали, чем именно можно купить дружбу такого ребенка, и они не прогадали. Немного внимания — и он был уже у них в кармане. Теперь осталось только закрепить и удержать.

* * *

Питер уснул первым, Ремус долго ворочался, вызывая каждым шевелением новый приступ раздражения у Джеймса. Это была не обычная ночь. Сегодня в комнате с наградами они условились встретиться с двумя слизеринцами. Это должна была быть магическая дуэль, самая настоящая. Поттер ждал ее, пожалуй, так же сильно, как иной раз ребенок ждет подарка на Рождество. Во-первых, серебристо-зеленого галстука и змеи на гербе в принципе было достаточно, чтобы привести его дух в боевое состояние. Во-вторых, Эйвери и Мальсибер, эти два прилизанных крысеныша, почему-то решили, что могут пытаться напускать проклятья в коридоре. Монополия на эти действия была закреплена за ними с Сириусом, и Джеймсу казалось, что они уже довольно ясно дали всем это понять. В-третьих, слизеринцы пытались наслать сглаз не на кого-то там, а на них с Сириусом. Их наглость перешла все разумные пределы, оставлять это безнаказанно было нельзя. Джеймс охотно пустил бы в ход кулаки вместо палочки, причем прямо в коридоре, но противники стали строить из себя аристократов и вызвали их на дуэль. После этого честный маг должен был или принять бой, или с позором сбежать. Разумеется, они даже не подумали отказываться. Ремус, наконец, затих. Сириус и Джеймс выждали пятнадцать минут, а потом, не сговариваясь, сели на своих кроватях и переглянулись. В комнате было темно, только тусклый свет луны как-то разгонял мрак, но его было достаточно, чтобы два мальчика бесшумно добрались до двери и выскользнули прочь.

В гостиной было пусто. Джим расправил мантию-невидимку, они надежно укрылись под ней. Посмотрев в большое зеркало и убедившись, что мантия скрывает их идеально, мальчишки двинулись к выходу. Вылазка была рискованной, очень велик был шанс, что дотошный завхоз или его кошка засекут их, но ради возможности начистить Эйвери его бледную аристократическую физиономию Джеймс готов был рискнуть. Никто не помешал им выйти через портрет, никто не встретился в коридоре. Хогвартс мирно спал, погруженный в ночную темноту, а два первокурсника, скрытые ото всех, крались к своей цели, мня себя бесстрашными лазутчиками, отчего адреналин в крови бодрил еще сильнее. Филч не увидел бы их под мантией, но они все равно замирали у каждого поворота и осторожно выглядывали из-за угла, чтобы убедиться, что его там нет. Кто мог представлять опасность, так это его кошка. Острое обоняние этой злобной твари не давало сбоев, они успели почувствовать это на себе. Даже мантия не была ей помехой. Но кошки тоже не было на их пути. Мальчики повернули в башню, в которой находилась наградная комната, бегом поднялись по лестнице и вошли внутрь. Комната была пуста. На всякий случай они выждали несколько минут, но ни движения, ни других признаков присутствия посторонних, так и не засекли. Тогда Джеймс стянул мантию, перебросил ее через руку, осмотрелся.

— Похоже, кто-то струсил в последний момент и остался в теплой постельке. — язвительно заметил Сириус, прохаживаясь вдоль ряда кубков. — Попросим завтра близнецов зачаровать нам плакат «Я — трусливая мокрая курица» поярче, с переливами, и подвесим над слизеринским столом.

Джеймсу предложение пришлось по душе. До полуночи оставалось несколько минут, они пару раз обошли комнату по кругу, рассматривая награды, а слизеринцы все не появлялись.

— Ждем еще десять минут — и уходим. — сказал Сириус.

— Еще чего! — воспротивился Джеймс. — А если они специально опаздывают, придут позже и скажут, что это мы струсили? Ты как хочешь, а мне такая слава не нужна, еще и с первого курса.

Сириус стиснул зубы. Поттер был прав. Оставалось только сидеть в этой заваленной барахлом комнате и ждать, ждать, ждать. Они уселись прямо на пол за постаментом с наградными медалями лучших учеников прошлых поколений, плечо к плечу. Позднее время давало о себе знать, адреналин понемногу ослаблял свое действие, оба мальчишки скоро начали клевать носами. Поэтому торопливые шаги на лестнице они услышали далеко не сразу, а когда услышали (Джеймс вскочил первым, толкнув Сириуса в плечо) — было уже поздно натягивать мантию. В дверном проеме стоял запыхавшийся Ремус Люпин, их однокурсник, и смотрел прямо на них. Он был в ночных тапочках и пижаме, явно очень спешил.

— А ты что тут делаешь? — спросил Сириус с нажимом.

— Слизеринцы… — с большими паузами произнес Люпин. — Они… не придут. Они не… собирались… приходить. Филч… Филч скоро будет здесь. Он знает…

Джеймс и Сириус переглянулись, быстро и верно понимая, что пытался сказать им Ремус. Проклятые змеюки наябедничали завхозу, и теперь им грозили серьезные неприятности, потому что спрятаться под мантию при Люпине было никак нельзя, он про нее знать не должен был. На лестнице раздались шаркающие шаги и бормотание Филча, вызывая новый выплеск адреналина в кровь.

— Сюда! — Джеймс жестом позвал остальных идти за ним.

Комната, хвала Мерлину, была не тупиковой, в башню можно было попасть по двум лестницам-близнецам, каждая вела в помещение-полукруг. Соседняя комната была таким же хранилищем наград, как и первая. Они уже ступили на верхнюю ступеньку, когда Ремус схватил Джеймса за предплечье и покачал головой, одними губами сказав:

— Кошка.

Они почти сразу увидели ее силуэт внизу. Выбор был невелик: одну лестницу оккупировал завхоз, по второй взбиралась его кошка. Джеймс посмотрел на Сириуса, потом оба перевели взгляд на Ремуса, бледного и напряженного, но не паникующего, и тогда Поттер принял решение.

— Назад.

— Но там Филч!

— Лучше Филч, чем кошка. Я знаю, как его обмануть. Идем.

Джеймс звучал уверенно, как человек, у которого есть план. У Ремуса плана не было, поэтому он подчинился и пошел, куда сказали. Мальчишки вернулись в первый зал, Поттер поспешно развернул мантию, прикинул, хватит ли ее на троих (Люпин был маленьким и худым, так что должно было хватить), а потом жестом подозвал к себе остальных и накрыл мантией.

— Что… — изумленно выдохнул Ремус, но Сириус сделал ему знак молчать.

Филч показался в дверном проеме. Он осматривался, очень пристально, высоко держа фонарь, чтобы он освещал как можно большее пространство перед ним.

— Я знаю, что вы здесь, негодники. Бесполезно прятаться.

Джеймс кивнул, и все трое маленькими шажками начали красться к лестнице. Филч отошел уже достаточно далеко от проема, чтобы они смогли в него протиснуться. Именно в этот момент кошка вошла в комнату. Филч отвлекся на нее, мальчики выскользнули в дверь и начали быстро, насколько это было возможно троим одиннадцатилеткам под одной мантией, спускаться по лестнице. На середине пролета Джеймс от этого устал. Он сдернул с них мантию и шепнул:

— Бежим.

Они бежали так быстро, будто от этого, зависела их жизнь. Пустые коридоры, тускло освещенные только лунным светом, пробивающимся в окна, эхом разносили топот их ботинок далеко вперед. Завхоз наверняка услышал их и преследовал, но ни один из гриффиндорцев не оглянулся, чтобы проверить. Так вышло, что дорогу назад, к башне, знал только Ремус. Когда Джим и Сириус все внимание сосредоточили на беге, этот щуплый мальчишка в шрамах умудрялся еще и думать, вовремя подсказывая, где нужно повернуть. В результате они успешно добрались до портрета, на выдохе хором назвали пароль и почти ввалились в гриффиндорскую гостиную. Только тогда они могли, наконец, позволить себе отдышаться.

— Что это за штука? — спросил Ремус, как только дыхание восстановилось.

— Мантия. — беззаботно ответил Джим. — Мантия-невидимка. Мне отец подарил на одиннадцатилетие.

— Настоящая мантия-невидимка? — лицо Люпина вытянулось.

Сириус рассмеялся, Джеймс кивнул, в потом шагнул к Ремусу и положил ему руку на плечо.

— А ты сегодня спас наши шкуры, парень. Хороший ты человек.

Люпин смущенно улыбнулся, но тут к ним подошел Сириус и тоже положил руку на плечо мальчику, организуя между ними какой-то странный треугольник.

— Мы в долгу не останемся, вот увидишь. — сказал он. — Друзья должны помогать друг другу.

Это слово, «друзья». Оно звучало ново, неожиданно для Ремуса, который вовсе не строил планов набиться в товарищи к двум самым проблемным, хоть и, бесспорно, талантливым студентам-первокурсникам. И, тем не менее, ему было очень приятно. Это отчетливо читалось на его лице, Джеймс и Сириус видели это, но оба промолчали. В конце концов, Люпин действительно оказался надежным боевым товарищем, он вывел их назад к гостиной. Оба по достоинству оценили эту его способность, равно как и риск, на который тот пошел, чтобы предупредить их.

— А откуда ты узнал про слизеринцев?

— Они обсуждали это за столом во время ужина, я шел мимо и услышал, случайно. Я не подслушивал специально. — начал зачем-то оправдываться Ремус.

Джеймс усмехнулся и хлопнул его по плечу.

— Спасибо, дружище.

* * *

Когда пирог напротив Эйвери и Мальсибера взорвался, забрызгав обоих вонючей субстанцией, Питер Петтигрю думал, что лопнет от смеха. У слизеринцев не было ни единого шанса увернуться, они даже не сразу поняли, что случилось, просто застыли, как истуканы. Потом все начали смеяться. Большой Зал просто взорвался от смеха. Жалко только, что конец был не таким веселым: Люциус Малфой, видевший, как Блэк и Поттер вертелись у слизеринского стола, назначил обоим наказание и выпроводил из Большого Зала, даже не дав поужинать. Это почему-то особенно сильно запало Петтигрю, охочему до хорошей еды, в душу. Несколько минут он в нерешительности размазывал остатки гарнира по тарелке, а потом вернулся Малфой, сообщив однокурсникам, что виновники будут весь вечер драить кубки и останутся без ужина. Известие решило все. Он ведь мог им помочь! Он наконец-то мог сделать что-то, чтобы привлечь к себе внимание Поттера. Чтобы тот вспомнил его.

Взгляд пухлого мальчишки охватил стол, он наспех накидал на пустую тарелку на соседнем месте булочек, пирожков и фруктов, игнорируя смешки про непомерный аппетит, которые в его адрес отпускали соседи по столу, а затем поднялся на ноги. Нигде в школьных правилах не запрещалось выносить еду из Большого зала, но он все-таки старался нести тарелку так, чтобы было не очень заметно: Люциус Малфой мог заметить его, понять затею и предотвратить ее исполнение. Питеру повезло: староста Слизерина слишком занят был беседой с однокурсниками, на толстого первогодку он не обратил никакого внимания. Это был добрый знак. Петтигрю поспешил наверх, в наградную башню. По крутой лестнице было очень тяжело взбираться, да и тарелка в руках мешала. Не удивительно, что когда Пит все-таки достиг заветной верхней площадки, одышка совсем его замучила. Он опустился прямо на каменные плиты пола, чтобы отдохнуть. Дверь была уже прямо перед ним, тяжелая, с массивными металлическими креплениями. Мальчик оставил тарелку на полу, поднялся, подошел к двери и потянул ее на себя. Та не поддалась. Он дернул сильнее, но эффекта так и не добился. Питер присел, заглянул в замочную скважину. Сириус и Джеймс сидели по разные стороны от одной из центральных витрин, и сосредоточенно полировали кубки. Пожалуй, даже слишком сосредоточенно: было видно, что они просто услышали шаги за дверью и теперь бурно имитировали деятельность.

— Джеймс! Эй, Джеймс! Это я, Питер. Питер Петтигрю. — Громким шепотом позвал мальчик.

Поттер и Блэк удивленно переглянулись. Когда Петтигрю начал ломиться в дверь, это уже показалось им странным: Малфой очень пафосно оставил их чистить кубки, продемонстрировав, что запер обе двери, ведущие в комнату, так что они никого не ждали. Как только шаги слизеринца стихли, мальчишки разразились громким смехом, толкая друг друга в бока и живо обсуждая, какие лица были у Эйвери и Мальсибера. Оба сошлись на мнении, что это был шикарный ответ на сорванную дуэль, пусть за него и пришлось поплатиться свободным временем с ужином. Желудок у Поттера жалобно заурчал, Джим вздохнул, повертел в руках полироль, которую им всучил староста, и поставил ее на витрину.

— Как думаешь, этот индюк отличит кубок до чистки от кубка после чистки?

— Да ни в жизнь. — откликнулся Сириус, рассматривая медали в витрине. — Ты только представь, целый зал, забитый именами самых больших ботаников Хогвартса. Просто Комната Уныния.

Поттер снова прыснул, а потом они услышали шаги. Оба, не сговариваясь, похватали свои полироли и принялись сосредоточенно тереть кубки. Так бы и терли, если бы Питер не решил подать голос.

— Питер, Мерлиновы подштанники! Мы тут чуть со страху не померли. Ты зачем сюда пришел? — ужин был в самом разгаре, а четвертый сосед по комнате был заметен габаритами, поэтому Джеймсу не верилось, что он может так просто пропустить прием пищи.

На душе у Петтигрю потеплело. Джеймс не спросил, какой еще Питер. Значит, узнал. Значит, Петтигрю все-таки не был пустым местом, как ему иногда казалось, когда Джеймс и Сириус устраивали какой-нибудь бой подушками в спальне и даже Ремуса в него приглашали, а Петтигрю — нет. Уже чтобы это узнать стоило взбираться по этой проклятой лестнице.

— Я все видел. — Торопливо начал объяснять мальчишка, все еще приглушая голос до шепота. — А потом подумал, что вы даже не успели поужинать. Я принес кое-что с собой! Только вот как...

Джеймс с Сириусом переглянулись. Если подумать, союзник по другую сторону от двери был для них шансом быстрее выбраться из проклятой комнаты. Блэк кивнул, подбадривая товарища говорить с Петтигрю.

— Пит, послушай, эта дверь не открывается изнутри. Малфой ее заколдовал. Но ты снаружи можешь ее открыть. Выручишь нас, а?

Питер крепко задумался, копаясь в собственной памяти, но в голову шли только какие-то совсем не подходящие чары. Вроде превращения спички в иголку. Какой, спрашивается, был толк от такого волшебства, если нужно открыть дверь? Он вздохнул.

— Я не...

— Алохомора. Попробуй Алохомору. — вмешался Блэк, которого толстяк-тугодум уже начал раздражать.

Питер почувствовал это раздражение, а также стыд: он знал это заклинание, но не смог вспомнить вовремя. А еще, хоть оно и было простенькое, оно у него почти никогда не получалось. Опростоволоситься сейчас, вот так — это казалось настоящей трагедией.

— Хорошо, я попробую. — жалобно сказал он и достал палочку.

Первая попытка успехом не увенчалась. Вторая была не многим удачнее первой. На третью палочка изрыгнула возмущенный сноп искр и чуть не вылетела у хозяина из рук. Несчастный Питер не знал, куда себя деть.

— Не получается... Может, тут какие-то другие чары нужны? — Пробормотал он. — Слушайте, а вы не боитесь сбегать оттуда? Малфой... Он же будет в ярости и может пожаловаться декану.

Петтигрю пытался найти хоть какое-то замещение собственной бесполезности, пусть и было как день ясно, что нет, Джеймс Поттер не боялся. И Сириус Блэк не боялся. Они вообще с этим чувством знакомы не были, в отличие от него. Взгляд Петтигрю упал на тарелку с едой.

— Да, я же еду принес... Там есть какое-нибудь окно? Я мог бы попробовать Левиосу...

Эти чары у него тоже не слишком удачно выходили, но он как-то сумел поднять перо и продержать его в воздухе достаточно долго, чтобы Флитвик его похвалил. Это не могло быть просто так.

Сириус закатил глаза, Джеймс разочарованно выдохнул. Не слишком-то им повезло со спасителем. С другой стороны, Поттер смутно припоминал, что в чарах Пит звезд с неба не хватал, так что ничего удивительного в отсутствии пользы от него не было. По крайней мере, он принес еду, чему его пустой желудок был очень рад, настойчиво требуя прислушаться к Петтигрю и придумать, как переправить тарелку за дверь. Предложенная Питером Левиоса была плохой идеей, учитывая таланты паренька в чарах, но в наградном зале и правда было окно, точно так же, как и в соседней запертой комнате, о чем Джеймс тут же сообщил Петтигрю. Тот немедленно затопал вниз по ступенькам, а через несколько минут постучал в противоположную дверь и сказал, что открыл окно.

— Я за тарелкой, а ты страхуешь. — сказал Джеймс, открывая створку окна в наградном зале и перекидывая ногу через подоконник.

Карниз был очень узкий, мальчишка рисковал сорваться — стоило просто неловко повернуться. Но страха не было, потому что он был не один. За его спиной стоял друг, Поттер был уверен, что он вовремя поймает его, если случится неприятность. Джим почти полностью высунулся из окна и увидел кудрявую голову Питера. Того самого пухлощекого Питера с водянистыми глазками, который вечно путал заклинания на уроках Профессора Флитвика и тенью прятался на своей кровати, когда они входили в комнату. Джеймс помахал ему, мальчишка широко улыбнулся в ответ, как будто Джим был вовсе не Джим, а кумир молодежи, как минимум, а потом на вытянутых руках высунул тарелку с едой в окно. Поттер достал из нагрудного кармана палочку, произнес левитирующие чары и аккуратно повел шатающуюся над пропастью тарелку к себе. Несколько напряженных минут — и она была в наградной комнате, мальчики с жадностью набросились на ее содержимое.

В других обстоятельствах ни Сириус, ни Джеймс и не обратили бы внимания на Петтигрю, но в этой конкретной ситуации, когда животы их наполнились едой и больше не урчали, оба ощутили смутную благодарность по отношению к однокурснику. Оба привалились спинами к двери, за которой должен был находиться Питер, полностью довольные жизнью.

— Эй, Пит, ты еще здесь? — полюбопытствовал Сириус, стукнув кулаком в дверь у себя над головой. — Спасибо тебе, выручил. Малфой вообще слишком много о себе думает, нет у него прав лишать учеников ужина, да еще за такую мелочь…

— … без всяких доказательств, заметь! — вмешался Джеймс. — Лично я собираюсь рассказать их дражайшему декану, какой произвол творится среди его помощников.

Питер слушал их, затаив дыхание. От одной мысли о таком вопиющем в своей наглости поступке у Петтигрю начинали мелкой дрожью дрожать колени, но в то же время, это не был чистый страх. Скорее любопытство, в какой-то мере предвкушение. Он не решился бы на подобное сам, но подталкиваемый кем-то? Кто знает... Если бы только Джеймс узнал его… Быть может, это он тогда был бы сейчас его лучшим другом. Это с ним они бы шутили над слизеринцами. Отбывать наказание Питеру, впрочем, совершенно не хотелось, но может, его и не было бы. Все могло быть совсем по другому, если бы он был на месте Блэка… Он хохотнул невпопад.

— Не просто помощников, любимчиков! Они почти все в этом его элитном клубе. — сказал Пит.

— Что может быть хуже элитного клуба у Слагхорна? — поморщился Сириус.

— Вот уж точно. — поддержал Джеймс. — Там поди ни дюйма свободного места нет: слишком все раздулись от чувства собственной важности.

Мальчишки за дверью рассмеялись, Питер вторил им со своей стороны.

— Я бы лично отказался туда ходить, если бы он меня позвал. — сообщил Сириус. — Я на такое дома насмотрелся, сыт по горло.

Джеймс задумчиво взъерошил волосы, а потом выдал:

— А я ходил бы с удовольствием.

Сириус выразительно на него посмотрел, Джеймс снова рассмеялся.

— Ну, сами посудите: Нюниус тот же явно будущий Слагхорнов любимчик. И вот сидит он, такой весь надутый от гордости, у него за столом, а тут я, по соседству. Какой простор для действий, а? А? — он несколько раз подтолкнул Сириуса локтем в бок.

Тот идею понял и оценил, кивнув.

— Вот это по-нашему.

— Кстати, Пит. — снова вспомнил про третьего собеседника Джеймс. — А часто у тебя такие порывы помогать случаются? Или попросил кто?

Слова Поттера заставили мальчишку покраснеть и смутиться. Питер в целом был очень застенчив, а когда ему в лоб задавали неудобные вопросы, и вовсе тушевался, как девочка. Но это ведь был особенный вечер, верно? И Петтигрю решил пойти ва-банк. Какое-то время он собирался с силами, а потом выпалил, как на духу:

— Никто не посылал, я сам. Ты меня не помнишь, но это не важно. Я однажды потерялся в Косом переулке, очень напугался, не знал, что делать, а ты меня нашел. Мы бродили по переулку, ты привел меня к маме, а потом исчез... — небольшая пауза, глубокий вдох. — Ты не помнишь, а я помню, как ты мне тогда помог. И я решил, что должен тоже тебе помогать. И я еще, это... Я давно смотрю на вас. На вас обоих. Ну и... Это... Хочу с вами дружить.

Ну, вот. Он это сказал. И сразу захотелось провалиться под землю, к слизеринцам. Хорошо, что между ними была дверь. Поттер и Блэк не могли видеть, какой великолепно-насыщенный алый цвет приобрело лицо Петтигрю. Пит медленно выдохнул, чтобы как-то сбросить напряжение.

— В смысле, я, конечно, знаю, что вам со мной будет не интересно. Я скучный, неповоротливый и вообще... — Пробормотал Пит, пытаясь заранее для самого себя подготовить к варианту, в котором мальчишки просто посмеются над ним и отправят подальше.

Они и правда рассмеялись. Переглянулись, задохнулись и прыснули со смеху, громко и заразительно. В мире этих мальчиков не было места скучным увальням, которые считают, что друзьями можно стать, просто попросив. Поттер и Блэк вообще начали с потасовки, продолжили поездкой на крыше «Экспресса», а теперь вот в зале наказаний. Мерлин, да даже Ремус, которого оба уже считали другом, был принят в компанию отнюдь не потому, что подал какое-то официальное прошение. Петтигрю с его бормотанием казался им инопланетянином, ужасно нелепым и социально неловким. Таким он, в сущности, и был.

— Нет, товарищ, так дело не пойдет. — сказал Блэк, когда приступ смеха сошел на нет. — Ты что, считаешь, это так просто? Один раз притащил тарелку с едой под дверь двум наказанным, сделал соответствующее заявление, и они сразу захотят с тобой дружить? Да с какой, собственно стати? За пирожки спасибо, конечно, но пирожки — отдельно, а друзья — отдельно. У нас тут не кружок по интересам, куда по заявкам принимают.

— Ты что, никогда друзей не заводил, что ли? — добавил Поттер.

Петтигрю испытывал только одно желание: разреветься и убежать. А еще было обидно. Мальчик ведь хотел как лучше. Всю свою смелость собрал в кулак. Хотел помочь... А в ответ над ним просто смеялись. Подумаешь после такого не один раз, стоит ли вообще помогать людям. Но почему-то он не ушел. Глаза наполнились слезами, зубы впились в нижнюю губу, но он не двинулся с места. Только с тяжелым шлепком уселся на пятую точку и вытянул ноги, опершись спиной на дверь. Он, пожалуй, погорячился раньше, когда думал, что ему уже нечего терять. Тогда у него еще оставалось его достоинство. Теперь не было и этого, так чего уж.

— Я никого не пытался подкупить. — Буркнул Пит. — Я действительно хотел вам помочь. И сделал это, между прочим, только я. Никто больше даже не подумал о вас двоих, всем было все равно.

Слова получались едкими, злыми, полными обиды. Но теперь было все равно, даже если они начали бы снова дразнить его. Питера ведь уже отвергли, так какая ему разница, если насмешек все равно не избежать? Потом, когда все закончится, он будет, возможно, об этом жалеть. А они, скорее всего, назначат ему ту же судьбу, что преследовала Снейпа. Страшно было думать об этом, Питер к сражениям был совершенно не приспособлен. Он знал, что сломается в первый же раз. Он уже был надломлен… Все усилия оказались напрасны. Джеймс так и не вспомнил.

— У меня никогда не было друзей. — добавил Петтигрю после короткой паузы. — Я думал, ты меня вспомнишь, и это изменится. Нам ведь было весело тогда, в переулке. Даже те ящики… Я никогда не полез бы туда сам, но с тобой мне было не страшно.

Теперь это походило на признание в любви. Сириус снова прыснул, а Джеймс нахмурился. Что-то в его памяти шевельнулось, выталкивая на поверхность красное зареванное лицо, вызывавшее в нем большую неприязнь. Он сказал мальчику, что у него волшебные очки, и он с их помощью вернет его матери. Они лезли на ящики, чтобы было лучше видно, а потом толстяк с них упал, поранился, снова начал хныкать. Глаза Поттер расширились, он удивленно посмотрел на Блэка.

— Слушай, а ведь так и было! — воскликнул он вдруг. — Мама мне за спасение этого увальня купила отличную порцию шоколадного мороженного у Флориана. Так это был ты, Петтигрю? Что ж ты столько молчал, а? И что твоя матушка? Выпорола, поди?

У Сириуса отвисла челюсть, Питер же, до сих пор валявшийся разбитым где-то на дне бездны, воспрял духом.

— Она очень испугалась, но мы быстро помирились. Благодаря тебе!

— Не слишком-то она у тебя строгая, да?

— Еще какая! Но она меня любит, я в этом никогда не сомневался…

Мальчишки снова переглянулись. Такого откровенно-маменькиного сынка, как Петтигрю, ни один из них прежде не встречал. Они даже не знали, забавляет их это, или это все-таки грустно.

— Ну, главное, закончилось все хорошо.

— Мы с мамой потом пошли в кондитерский, и купили мне целый ящик шоколадных лягушек! Ты зря ушел. Мама была так рада, что я нашелся, она и тебе купила бы.

Джеймс вздохнул.

— Упустил я свое счастье. — они с Сириусом принялись снова давить рвущийся наружу смех. — И много тебе попалось в том блоке редких карточек? У меня вот как раз не хватает Андроса Неуязвимого, никак не попадается.

— Много! Но дублей, конечно, больше. Я посмотрю, может и найдется. А у вас есть Хельга Хаффлпафф? Почти собрал коллекцию основателей, только ее не хватает…

— У меня был дубль Хаффлпафф. — включился в разговор Сириус. — Найдешь Джеймсу Андроса — получишь Хельгу. А ты будешь мне должен.

Последние слова относились уже к Поттеру, и сказаны были с явным лукавством.

Разговор начал, наконец-то, клеиться. От карточек мальчишки перешли к обсуждению игроков в квиддич. Питер ни за какую команду не болел, но его дедушка, как выяснилось, был горячим поклонником Стоунхейвенских Сорок, которых Джеймс просто обожал. Потом они обсудили, кто и как скоро планирует вступать в школьную сборную (Поттер и Блэк оба собирались на пробы в следующем году). От спорта перешли к розыгрышам и шуткам, которые можно было бы провернуть с незадачливыми слизеринцами в следующий раз. Они даже великодушно обещали взять Питера с собой, оговорив только, что если тот попадется — отбывать наказание он будет сам и выдавать их не должен. Петтигрю согласился, не раздумывая. Он редко отбывал наказания — слишком был труслив и неповоротлив, чтобы решиться на шалость. Но наказания эти не виделись ему такой каторгой, какой они были для более подвижных и храбрых ребят. Для него наказание стало бы доказательством его причастности к чему-то захватывающему, пусть и закончилось оно не слишком удачно. Петтигрю не возражал бы отбывать эти самые наказания за Поттера и Блэка разом, лишь бы они приняли его в свою компанию. Он хотел сказать об этом вслух, но, помня о реакции на просьбу дружить с ними, передумал и удержал язык за зубами. Ребята тем временем сообщили, что слышат шаги на лестнице. Питер слышал, как они повскакивали с мест и снова принялись за имитацию бурной деятельности. Слышал, как открылась дверь и голос, который мог принадлежать только декану Гриффиндора, принялся читать им нравоучения в жесткой, одной МакГонагалл свойственной манере. МакГонагалл была справедливая и Петтигрю всегда нравилась. Ее появление означало, что самое плохое уже позади. Мальчишки с честью выдержали эту пытку, получив в награду свободу. Петтигрю поспешил шмыгнуть на лестницу, ведущую из смежной комнаты в коридоры. По дороге в гостиную он вспомнил про тарелку и испугался. Узнай МакГонагалл, что он их тайком подкармливал — наказания не избежать. Но ни в тот день, ни на следующий никто и словом не обмолвился о тарелке. Блэк и Поттер его не сдали. У него внутри все пело. Это была лучшая затея из всех, что прежде посещали его голову! Одна мысль о том, что он может быть принят в компанию самых крутых ребят в школе, действовала на него пьяняще. Мама была права. Права совершенно во всем. Хогвартс действительно мог оказаться самым лучшим в мире местом для него.

* * *

Лето 1972г, окончание учебного года в Хогвартсе.

До отъезда оставалось всего несколько часов. Девочки уже вернулись с последнего в этом учебном году завтрака, и теперь были заняты упаковкой вещей. Вернее, Лили и Мэри были заняты упаковкой, чемодан Марлен и клетка с совой уже стояли в центре комнаты, рядом с вещами Гризель и Дорис, еще двух девочек-гриффиндорок, с которыми они делили спальню. Сами соседки с завтрака так и не вернулись, решив, по-видимому, провести последние часы перед отъездом где-то за пределами спальни, что полностью устраивало трех оставшихся девочек. Марлен по-турецки устроилась на краю своей кровати, наблюдая за подругами. Ее до сих пор, даже в мыслях, изумлял этот факт: у нее и правда появились подруги.

Марлен, сколько себя помнила, была самодостаточным ребенком. Ей не требовалось общество других детей, чтобы заниматься чем-то интересным. Богатая фантазия и простор вокруг их дома, стоящего уединенно в горах Шотландии, полностью удовлетворяли ее потребности в развлечениях, а для общения всегда хватало родителей и брата. В основном, конечно, брата: отец-Хит-Визард и мать-Аврор постоянно пропадали на работе, хоть и были любящими родителями, стремящимися проводить с семьей как можно больше времени. Кеннет МакКиннон был старше Марлен на семь лет и прекрасно справлялся с обязанностями старшего брата. Когда она была совсем крохой, он много читал ей и брал с собой в прогулки по окрестностям (при этом мог нести сестру на спине, если она уставала, довольно долго). Когда стала постарше, они вместе построили дом на дереве за домом. Потом Кен уехал в Хогвартс, а Марлен впервые по-настоящему осознала, что одной быть совсем не скучно. Даже наоборот — если бы не было Кеннета, она не скучала бы из-за того, что он уехал. Это открытие заставило ее надолго задуматься. Девочка по-прежнему любила свою семью, но никаких новых знакомств заводить не желала, хотя родители, чтобы скрасить ее одиночество, старались пристроить ее в импровизированные детские сады, которые некоторые их знакомые организовывали у себя дома, чтобы присматривать за детьми очень занятых родителей.

В саду Марлен не нравилось. Родители с детства заложили в ее голову очень четкие понятия о справедливости, правильном и не правильном. Детские коллективы, в которые она попадала, были очень разношерстными. Там были хорошие дети, наверное, их было даже большинство. Но у маленькой МакКиннон будто нюх был на ребят совсем другого толка. Подлые, жадные, драчливые — они тоже как-то сразу выделяли Марлен среди других детей и пытались причинять ей неприятности. Чаще всего девочка игнорировала их, но иногда все-таки доходило до драки. Марлен никогда не отступала. В последнем саду в ее жизни сын основательницы был очень крупным, задиристым ребенком. Он сразу невзлюбил девочку, она же интуитивно поняла, что если прогнется под его прессом хоть раз — не сможет больше нормально жить. Их противостояние было недолгим: на каждый толчок Марлен отвечала равноценно, все завершилось предсказуемо: они подрались. Вернее, мальчишка ее бил, и бил сильно, значительно превосходя по силе, но, даже падая, Марлен не сдавалась и не плакала. Она тут же вскакивала на ноги и лупила его в ответ, как могла. А потом он устал и последним ударом так треснул ее, что у девочки звезды перед глазами заплясали. Дети все рассказали женщине, которой принадлежал сад. Вместо того, чтобы всыпать как следует распоясавшемуся громиле, она принялась уговаривать Марлен ничего не говорить родителям, и даже залечила очень быстро все ее раны, чтобы те ничего не заподозрили. Не было ничего проще, чем сделать так, как просила эта женщина. Но Марли тем же вечером, на последней прогулке, открутила доску от белого штакетника вокруг дома и так отлупила ей толстяка, что он валялся на земле и просил прощения.

Больше Марлен не ходила в сад. Та женщина угрожала написать в Министерство об агрессивности девочки, угрожала большими проблемами. Возможно, даже написала, Марли этого так и не узнала. Дома она рассказала родителям, как все было. Они поверили ей и приняли ее сторону, как всегда. Тогда Марли впервые сказала им, что ей не нужны другие дети. Что она прекрасно справится сама, им не нужно за нее волноваться. Ей было всего семь лет, но Кен в этом возрасте прекрасно справлялся. Родители согласились. Впрочем, Марли не долго довелось быть без присмотра — очередное задание отца сильно сказалось на его здоровье, он ушел в отставку с сохранением хорошей пенсии и возможностью иногда давать мастер-классы начинающим Хит-Визардам. Большую часть времени он проводил дома, с дочерью, и оказался таким же хорошим другом, как Кен. По сути, брат, как Марли быстро усвоила, когда стала больше общаться с отцом, был очень на него похож по характеру. Они много бродили по окрестностям дома, он учил ее летать на метле и привил любовь к квиддичу, а увлекательных рассказов из жизни за время карьеры он вынес невообразимое множество. Ее все устраивало. Марли была счастлива. Но когда пришли письмо, отец усадил ее к себе на колени и заставил пообещать, что в Хогвартсе она обязательно найдет себе друзей. Что негативный опыт с несколькими людьми не должен сделать ее изгоем навечно. Она должна смотреть вперед и поменьше оглядываться. Не бояться пробовать новое, потому что только так приобретается полезный опыт. Марли пообещала.

Потом в ее жизни появились эти две девочки. Мэри, мягкая, слабая физически, но очень добрая и сострадательная, без фальши. Лили, теплая и надежная, рядом с которой почему-то всегда казалось, что нет ничего невозможного. Они казались Марли пришельцами из какого-то совершенно другого, чуждого ей мира. Она не понимала, почему невидимая рука жизни снова и снова сталкивает их вместе: у них не было ничего общего, кроме спальни и факультета. Потом произошел тот случай с зельем Мэри. Марлен впервые не стала увиливать. Она позволила событиям идти, как они идут. Попробовала. Не отступила. Отец был прав во всем…

У них было мало общего, но никто не умел так внимательно слушать, как Мэри. Никто, кроме нее, не принял бы чужие проблемы, как свои собственные, и не стал бы самоотверженно искать их решение, совершенно не думая о себе. И никто не стал бы сидеть у ее кровати всю ночь, когда она простудилась зимой, и менять компрессы на лбу, рискуя заразиться, пока зелье Мадам Помфри лечило ее. А Лили это делала, улыбаясь и ни разу не пожаловавшись. Они были невероятными, эти девочки. С ними рядом, кажется, каждый мог стать чуточку лучше. Марли видела, как это происходит, когда наблюдала за грязноволосым слизеринцем и Лили. Она тянулась к этому теплу, потому что прежде встречала в компаниях ровесников только холод, и они приняли ее. Они стали ее первыми настоящими друзьями, приручили ее, привязали к себе, сами того не ведая. Марлен сидела у себя на кровати, с изумлением осознавая, что будет ужасно скучать по ним все лето. Но ни за что не отказалась бы от этой дружбы только из-за того, что не хочет скучать по кому-то. Всего один год в школе, но его оказалось достаточно, чтобы изменить в ней что-то. Эта школа и правда была волшебной. Марлен улыбнулась этой мысли.

— Пообещайте, что будете мне писать! — Мэри только что поставила свой чемодан рядом с чемоданом Марлен, и теперь, увлажнившимися от слез глазами, смотрела то на Марли, то на Лили. — Каждый день!

Лили, аккуратно складывавшая в этот момент последние джемперы своего багажа, оглянулась, посмотрела на Мэри и тут же шагнула к ней, раскрывая объятия.

— Конечно будем, Мэри! Каждый день.

Мэри крепко вцепилась в Лили. Она плакала, но не хотела, чтобы они это видели. Марлен легко соскользнула с кровати, подошла к девочкам и обняла обеих. Она все еще чувствовала себя немного неловко, но приятное чувство было куда сильнее.

— Каждый день. — повторила МакКиннон.

Radio's on and you're by my side

Feels something like summertime

(с) Bon Jovi — Summertime

* * *

Лето 1972г.

На дне оврага было прохладно, пахло сырой землей, зеленью и ручьем. Лето выдалось жаркое, так что лучшего места для прогулки было просто не найти. Их кораблики, голубой и белый, наперегонки неслись по быстрому потоку, вынуждая детей бежать следом, чтобы не потерять их из виду. Это был первый кораблик, который Северус сложил самостоятельно. Почти самостоятельно: Лили принесла из дома два листа бумаги, один был красками выкрашен в голубой цвет, а второй — обычный белый. Оба листа она расчертила, чтобы было видно, где сгибать бумагу. Они сложили эти кораблики, сидя друг напротив друга под большим деревом на их постоянной полянке в роще. Солнце здорово припекало, но куртку Снейп так и не снял. Он рос. И одежда, в которую его теперь одевали, выглядела еще хуже, чем раньше. Или просто теперь он действительно придавал этому значение? Как бы там ни было, уродливую отцовскую рубашку он прятал, как позор, и отчаянно потел под старой курткой, постоянно вытирая влагу с лица рукавом. Даже на белом листе бумаги отпечатались его влажные пальцы. Но кораблик получился. И он действительно был похож на кораблик, а не как его прежние уродцы, которых он пытался складывать сам. Тогда Лили вспомнила про овраг рядом с родником, они отправились туда, чтобы спустить бумажные судна на воду. Плавучесть тоже оказалась на хорошем уровне — оба кораблика резво устремились вперед, навстречу приключениям. А следом за ними последовали и их создатели.

Это было весело: бежать по мягкой глинистой почве, перепрыгивая через торчащие из земли корни и маленькие заводи. Один раз они даже наткнулись на настоящее маленькое болото, на котором росли странные маленькие голубые цветочки. Если бы не страх потерять из виду кораблики, они остались бы там подольше, но времени совсем не было. Ручей маленьким водопадом впадал в парковое озеро. Они никогда не заходили так далеко, и раньше не знали о нем. Кораблики, конечно, не пережили падения в озеро, но Лили, обрадованную открытием, это, кажется, совсем не опечалило. Дети спустились к воде, слегка заросшей по краю камышом и кувшинками. Вода была прозрачная, что для их индустриального городка казалось очень необычным. Пока Северус пытался выловить свой кораблик-утопленник, Лили пошла вдоль берега вперед. Его миссия увенчалась успехом, пусть белый путешественник промок насквозь. Северус знал, что сможет высушить его и привести в порядок. Почему-то этот кусок бумаги теперь казался ему очень ценным. Когда он оглянулся, Лили нигде не было видно. Сердце почему-то испуганно екнуло, мальчик поспешил вперед, ища подругу взглядом. Он заметил ее рыжую макушку далеко впереди, она звала его и махала рукой, призывая поторопиться к ней.

— Северус, это плот! Смотри, настоящий, добротный плот! — она бесстрашно запрыгнула на широкую связку толстых бревен.

Плот покачнулся в воде, но выдержал вес девочки, лишь немного просев.

— Иди сюда.

Северус не разделял ее энтузиазма. Он вообще не очень любил, когда под ногами не было устойчивой почвы.

— Это плохая идея.

— Почему? Смотри, здесь и палка есть, чтобы отталкиваться от дна. Здоровенная. Мы можем доплыть до середины озера.

Он хорошо знал этот взгляд. Идея завладела ее разумом, Лили не видела объективных причин не осуществлять ее. Он мог согласиться, и тогда они поплывут вдвоем. Мог отказаться, и тогда она сделает это сама. Быть может, если попросить… Но он не стал бы просить ее остаться на берегу, с ним. Это означало расписаться в собственной трусости — слишком болезненно для его гордости. Северус вдохнул поглубже и тоже шагнул на плот, попутно набрав полный ботинок озерной воды и выругавшись себе под нос. Грести оказалось весело. Они вдвоем налегали на палку, отталкиваясь от дна, плот кренился, а потом скользил вперед по водной глади. Можно было видеть, как поднимается ил со дна, когда в него упиралась палка, раздвигая густые заросли водорослей. Только на середине озера водоросли пропали. Там было очень глубоко, Северус это знал. И ему снова стало не по себе. Зато Лили была в полном восторге. Он не сразу понял, что она собирается делать, когда девочка вдруг уселась посреди плота и сняла сандалии.

— Что ты…

Он не успел закончить вопрос. Девочка прямо в одежде, сложив руки лодочкой, нырнула в воду. Всплеск покачнул плот, ошарашенный Снейп встал на четвереньки, напряженно всматриваясь в воду. Ее нигде не было видно, и минута до момента, когда рыжая голова Лили снова показалась над водой, была, пожалуй, самой долгой во всей его предыдущей жизни.

Она вынырнула, запрокинула голову и рассмеялась.

— Сев, здесь так здорово! Вода очень прозрачная, все видно! Иди сюда!

— Я… Я плавать не умею. — признался Снейп.

Уж лучше так, чем долго объяснять ей все причины его крайней нелюбви к большим водоемам. Лили разочарованно посмотрела на него, а потом снова скрылась под водой. Он видел движение совсем близко к поверхности. Видел, как она проплыла под плотом, совсем как волшебная русалка на картинках в его единственной книжке с магическими сказками, снова вынырнула, чтобы набрать в легкие воздуха, и опять скрылась под водой. Снейп покачал головой, предоставив подруге развлекаться так, как ей хотелось. В конце концов, это оказалось не такой уж плохой идеей. На воде было прохладно, тень от растущих поблизости высоких деревьев уже накрыла плот, спрятав мальчика от жарких лучей. Он лег на плот, слушая плеск воды, и закрыл глаза. Если не думать, что под ним бесконечная пустота холодной водной пучины, то лежать было даже очень приятно. Каким-то образом это умиротворяло. Он ощутил толчок, когда Лили, накупавшись всласть, схватилась за плот. Он помог ей забраться назад. Девочка отжала волосы и подол платья, а потом улеглась на бревна, но, в отличие от него, Лили выбрала ту часть плота, что была на солнце. Оно согревало ее, сушило мокрую одежду. Одну руку девочка опустила в воду и лениво вращала ей, пропуская воду между пальцами.

— Нам нужно обязательно попробовать поплавать так в озере возле Хогвартса. — сказала вдруг Лили.

Северус, успевший уже немного задремать, приподнялся на локтях от удивления. Лили не смотрела на него. Она смотрела в небо и говорила, кажется, больше сама с собой, чем с ним.

— А кальмара не боишься? — он улыбнулся, сам этого не замечая.

Лили нахмурилась, как будто раньше мысль о кальмаре ее вообще не посещала.

— Он может оказаться дружелюбным. Быть может, даже позволит на себе прокатиться, а? — она покосилась на него.

Северус нервно усмехнулся в ответ. Он не стал бы, даже если бы кальмар дал ему непреложный обет не сбрасывать его во время плавания. Даже мысль об этом казалась совершенно безрассудной и беспечной. Слишком… Слишком гриффиндорской. Последние месяцы в Хогвартсе он начал особенно остро чувствовать это. Эйвери и Мальсибер, приняв его в свой круг, открыли для него совершенно другой мир. Этот мир был упорядочен, подчинялся строгой иерархии. Он был понятен и близок его натуре. Возможно, иногда его товарищи использовали его знания в своих целях, Снейп этого не исключал. Он просто предпочитал не обращать на это внимания и не замечать, потому что так было намного лучше. Минус был только один — он, в отличие от Лили, которая никогда не акцентировала внимания на качествах, которые ценились в учениках его факультета, стал то и дело замечать в ней именно гриффиндорские черты. Черты, которые неуловимо роднили ее с ненавистными Поттером и Блэком. И отдаляли от него. Раньше у них не было друг от друга секретов, а теперь Северус взвешивал каждое слово, когда рассказывал о своих друзьях. Лили слушала с интересом, не искала подвоха, и, тем не менее, он перестраховывался. Намеренно сглаживал повествование, чтобы избежать возможного неодобрения. Таких случаев было немного, у него все получалось. Но это отнимало силы, как ни крути. И он ничего не мог с собой поделать.

Мальчик лег обратно на спину. С другой стороны, летние каникулы расставили все по местам. Эйвери и Мальсибера больше не было рядом. Никто из них не написал ему ни одного письма. Настоящий, самый лучший друг был у него по-прежнему один. Чтобы уберечь эту дружбу, можно было наступить на горло собственной песне. Хочет она плавать в Черном озере? Пусть плавает. Он будет следить и придет на помощь, если что-то случится. Для этого ведь и нужны друзья…

Лили снова устремила взгляд в небо. Было очень мирно, спокойно. Приятное состояние, которое она испытывала не часто. Дома все было по-прежнему. Прошел уже месяц, а Петуния все еще предпочитала делать вид, что сестра в их доме гость, а не член семьи. Поначалу это сильно обижало, но чем дольше Петуния так себя вела, тем равнодушнее становилась Лили. Самое грустное — как только сестра заметила это равнодушие, отношения между ними выровнялись. Они даже вполне любезно могли обменяться парой фраз во время завтрака. Внешне все казалось даже очень не плохо, но внутри осталось так же, как было зимой. Между ними висела обида Петунии, которая так и не простила сестре ее волшебства, и на эту обиду наслаивались новые, уже Петунией спровоцированные обиды со стороны Лили. Они отдалялись. Но теперь Лили не делала попыток это изменить. Плыть по течению, эта невыносимая, не свойственная ей модель поведения оказалась единственной возможной в отношениях со старшей сестрой. От этого было грустно. Грустить Лили не хотела, и потому запрещала себе думать о Петунии. Это было ее первое лето после Хогвартса! Первое лето, когда ее магия, наконец, начала слушаться ее. Всплесков больше не случалось. И девочки писали ей, как договаривались, каждый день. Лили старалась, чтобы каждый из этих дней был чем-то особенным, запоминающимся и интересным. Чтобы каждый день ей было чем поделиться с подругами. Чтобы было потом, что вспомнить. Плот здесь оказался просто прекрасной находкой.

Ее одежда высохла быстро. Волосы были еще немного влажными, в них запутались водоросли, и Лили, усевшись на край плота и спустив ноги в воду, принялась их выпутывать.

— Думаю, в следующий раз нам нужно сделать удочки и прийти сюда порыбачить. Что скажешь?

— У отца в кладовке есть моток лески и крючки. Целая связка.

— Все будет хорошо? — с опаской спросила Лили.

— Их там много, он даже не заметит. — отмахнулся от нее Северус.

Он уже наловчился забираться в отцовские запасы так, чтобы тот не замечал вторжений.

— Найдем подходящие прутики здесь, на берегу. Думаю, все получится.

Она улыбнулась, встала и снова взялась за палку. Нужно было возвращаться, а путь обратно к роднику был совсем не близкий.

* * *

Угли в камине зашевелились, один из них вывалился на пол, как будто изнутри его что-то вытолкнуло. Сириус, успевший уже взяться за ручку двери, чтобы выйти из пустой гостиной, остановился и оглянулся. Камин полыхнул зеленым. Блэк убрал руку с дверной ручки и озадаченно приблизился к странно ведущему себя предмету как раз в тот момент, когда угли сложились в хорошо уже знакомую ему лохматую голову Джеймса Поттера.

— Сириус! Получилось!

— Как ты…

— А ты думал, камины только для перемещений нужны? — мальчишка рассмеялся, а потом с любопытством осмотрел доступную взгляду часть комнаты. — Ну да. Все так, как ты говорил. Чем ты занимался?

Сириус, который и правда уже больше одиннадцати лет считал, что камины нужны только для перемещения, уселся возле камина по-турецки. Происходящее мало-помалу обретало смысл и заинтересовало его.

— Ничем особенным. Значит, ты просто сунул голову в камин? И все?

— Почти все. Летучий порох все-таки нужен, да и камин подойдет не всякий. Иначе можно и лоб расшибить. — угольный Поттер снова рассмеялся.

Сириус усмехнулся в ответ, подумав про себя, что будет совсем не лишним попросить отца подключить к каминной сети камин в его комнате. Нужно было только придумать достаточно хороший аргумент для него, потому что с формулировкой «так я смогу без проблем сбегать из дома, когда захочу, и общаться со своими друзьями» успеха добиться было совершенно невозможно.

— Так значит, ты соскучился? — поддел товарища Блэк.

— Ха-ха. — парировал Джеймс. — Я к тебе по делу, между прочим. Летучий порох у тебя есть?

— Зачем?

— А как ты без него попадешь ко мне домой?

Это было его первое приглашение в гости от друга. Разумеется, других вопросов Блэк уже не задавал.

— Дом Поттеров. — назвал Джеймс нужный Сириусу адрес. — Жду.

Потом его голова исчезла из камина. Сириус ни разу раньше не путешествовал через каминную сеть один. Его мать постаралась рассказать им с братом множество историй не слишком удачных путешествий, так что оба брата если не боялись камина, то уж точно относились к нему с большой настороженностью. Сириус снял с каминной полки небольшую миску, в которой хранился порох, зачерпнул щепотку, вернул миску на место и шагнул в камин. Решительно, как он всегда делал, когда что-то вызывало в нем отголоски страха. Чем бы там это дело ни закончилось, это будет что-то новое. Что-то, чего он раньше никогда не делал. И уж точно это будет лучше, чем сидеть целыми днями дома и умирать со скуки с Регулусом, который за прошедший год сделался совершенно невыносимым маменькиным любимчиком.

— Дом Поттеров! — крикнул Блэк, швыряя себе под ноги порох.

Это было малоприятное путешествие. Жарко, кругом сажа, вращение, как в крошечной, но очень быстрой центрифуге, да еще эти решетки, бесконечно меняющиеся перед глазами. Если бы Джеймс не торчал перед камином в ожидании, Сириус точно проскочил бы нужную решетку, потому что домов Поттеров в Англии оказалось огромное множество. Но друг был там, Сириус подался вперед, и его буквально вынесло в гостиную Поттеров. Джеймс в последний момент успел отскочить, иначе Сириус сбил бы его с ног. Голова кружилась, вся одежда была в пепле, но мальчишка почти сразу перевернулся и сел на пол, по-собачьи стряхивая с себя пепел.

— Ну и поездочка. Ненавижу камины.

— Не нуди. Пошли со мной. Пошли, пошли!

Джим за руку поднял товарища на ноги и поволок за собой на задний двор, где обнаружился дом на дереве, о котором Джеймс не раз упоминал в рассказах.

— Смотри! — Джеймс с гордостью расстелил на маленьком столе карту с красной отметкой.

— Что это?

— Это, друг мой, карта. А на карте — место, где я видел живого лепрекона. Нам надо его поймать!

— Поттер, ты сдурел? Лепреконы здесь не водятся.

— Сам ты сдурел! Я его видел. А если и померещилось, нужно проверить. Ты представляешь, как это круто — иметь собственного лепрекона? Его можно с собой в Хогвартс отвезти и натренировать таскать конфискованные вещи у Филча.

Идею Сириус оценил.

— Хорошо, и как мы будем его ловить?

— Вот! — Джеймс достал из ящика стола какие-то листья. — Я спросил у папы, что особенно любят лепреконы, и он посоветовал румекс, у нас его куча в саду. Полетим в отмеченное на карте место, разложим листья под натянутой сетью и засядем в засаде.

Сириус задумчиво взял один лист, сунул в рот и пожевал. Вкус был кисловатый. Ну и гадость же нравится этим лепреконам.

— Когда отправляемся?

— А прямо сейчас! Мама готовит ужин, а отца до вечера не будет. Можем позаимствовать его метлу.

За одну эту фразу Сириус в тот момент пошел бы за Джеймсом куда угодно. Мальчишки собрали все необходимое для засады и спустились из домика в сад. Джим всучил ему сумку и велел ждать у дерева, а сам направился в дом. Блэк уселся на траву у подножья дерева и принялся рассматривать дом. Он был совершенно не похож на его собственный. Больше напоминал те, что встречались на картинках к сказкам. Из теплого желтого камня, с черепичной коричневой крышей и белоснежными рамами окон, двухэтажный, не большой, но и не маленький. Сад начинался сразу за небольшой лужайкой возле черного хода, и Сириус не сомневался, что такая же ухоженная лужайка, а может и еще больше, расстилается перед главным входом. Все говорило о том, что здесь живет обеспеченное семейство, которое, тем не менее, не считает необходимым кичиться своим благосостоянием. Дом был уютным. Настолько уютным, что мальчику на полном серьезе хотелось войти в него, убедиться, что внутри все так же, как снаружи. Он ведь так и не успел толком сделать этого, когда ввалился в гостиную Поттера.

Джеймс скоро вернулся, таща подмышкой две метлы. Сириусу достался вполне приличный Чистомет. Не Нимбус, конечно, но по сравнению со школьными метлами эта была просто сказкой. Они оседлали метлы и поднялись в небо. Дом Поттеров почти сразу остался позади. Он все уменьшался и удалялся, пока не превратился в неразличимую точку. Они поднялись до уровня облаков, где Сириус предложил сыграть в прятки. Следующие полчаса ни один из них и не вспоминал о первоначальной цели похода, потому что все их внимание поглотила игра. Это было действительно весело — нырнуть в пушистое облако, затеряться в перистом тумане, двигаясь осторожно, шарахаясь от каждой тени, которая может оказаться твоим другом. Найти другого, и не попасться самому. И, конечно же, не свалиться при этом с метлы. Джеймс летал лучше, но Сириус прекрасно умел прятаться, если хотел, поэтому в итоге они завершили игру на равных. Тогда Поттер внимательно оглядел местность под ними и сообщил, что они на месте.

Это была небольшая полянка рядом с маленьким водопадом, возле которого рос куст дикой ежевики. Мальчишки со всей ответственностью соорудили простую ловушку-сеть, и замаскировали ее прошлогодней листвой, которой у камней на берегу ручья скопилось немало. Рядом разложили листья румекса, а потом засели за большим валуном и принялись ждать. Лепрекон не слишком торопился, так что ожидание превратилось в приятный отдых в тени у ручья.

— Тебе купили метлу?

— Отец обещал, к следующему учебному году.

— Когда купят, пришли мне сову. Папин Чистомет, конечно, еще хоть куда, но с гоночной метлой не сравнится. А если будет гоночная, сможем устроить состязание наперегонки.

— Я ж тебя обыграю. — усмехнулся Сириус.

— Хороший настрой, Сириус. Мама говорит, это половина успеха. — иронично заметил в ответ Джеймс.

— Ты, кстати, сказал ей, куда мы собираемся?

— Ну-у-у… — протянул Поттер, ероша волосы на затылке. — Не совсем. Да и зачем? Мне главное до ужина вернуться. Так вот, когда у тебя будет метла, нам нужно будет тренироваться. Я собираюсь в этом году попасть в сборную, а ты?

Сириус пожал плечами. Он просто любил летать, и если у него будет такая возможность, остальное будет не так важно. Сейчас, к примеру, его совершенно не волновало, что ждало дома, если заметят, что его нет. Целое лето скуки, и вот, наконец, произошло хоть что-то интересное. Он не собирался тратить это ценное мгновение на опасения очередных материнских истерик. Оно не стоило того. Никогда не стоило…

Они услышали шорох позади, свист ветвей и возмущенный писк. Переглянулись, вскочили на ноги и бросились к ловушке.

— Э-э-эй! — разочарованно воскликнул Поттер. — Никакой это не лепрекон. Обычный корнуолльский пикси, только где-то зеленую шляпу раздобыл.

Синий пикси в зеленом цилиндре смотрелся до смешного нелепо. Сириус прыснул, пока надувшийся Джеймс выпутывал пленника из сети. Тот умудрился цапнуть его за палец, а потом шустро метнулся в листву прежде, чем Джеймс успел дать сдачи.

— Не повезло. Но ты это видел? Шляпа! Пикси в шляпе…

— Шлякси. — ответил Сириус сквозь смех, и теперь уже оба мальчишки хохотали, толкая друг друга в бока. Когда же приступ смеха прошел, Сириус произнес: — Пойдем.

— Куда? — спросил Поттер.

— Ты сказал, вернуться нужно до ужина. Это еще куча времени. Спорим, ты меня не догонишь, даже на Нимбусе?

Глаза Джеймса азартно блеснули.

* * *

Когда трансгрессия прекратилась, ей понадобилось несколько минут, чтобы прийти в себя и осознать, где она находится. Тихая улочка в Годриковой Лощине в это время суток казалась полностью уснувшей. Стрекотали цикады, пахло пылью и росой, а от каменной мостовой еще шло тепло, которое вобрали в себя за день булыжники. Просто идиллия тихого квартала, где годами может ничего не происходить. Женщина огляделась, чтобы убедиться, что не привлекает внимания какого-нибудь случайного бродяги, а потом поискала взглядом табличку с номером на ближайшем доме. Рабастан сказал ей все, что нужно. Имя человека, его адрес, чего желал добиться от него Повелитель. Ей нужно было только поймать его первой, а потом преподнести нужную информацию Повелителю на блюде — тогда Рудольфус уже никак не сможет повлиять на ситуацию, она будет представлена. Беллатрикс нашла табличку. Она стояла прямо напротив нужного дома. Женщина решительно шагнула вперед, прямо на подъездную дорожку, взялась за ручку входной двери, и обнаружила, к своему удивлению, что дверь не заперта. Тут же появилось плохое предчувствие на этот счет, но Белла все-таки толкнула дверь и вошла внутрь. В тот же момент наверху раздался громкий хлопок, а темную прихожую осветило с улицы зелеными отсветами. Беллатрикс чертыхнулась и опрометью бросилась прочь из дома. Она успела отбежать достаточно далеко к тому моменту, когда вокруг дома начали появляться Авроры. Темная метка занимала, казалось, весь небосвод, и они не сразу сумели избавиться от нее: настолько мощным было заклятье.

Она опоздала… Женщина в ярости пнула камень, лежащий на дороге, и закусила ноготь большого пальца, стараясь думать как можно быстрее. У нее было два пути: сдаться, вернуться домой и ждать следующего шанса, которого может и не быть, или же рискнуть, поставить на карту все, и отправиться по второму адресу, который дал ей Рабастан. В старый особняк Гиббона, где вероятнее всего, они будут пытать пленника. Она плохо представляла, что станет делать дальше, потому что первоначальный план уже провалился, но именно на этом варианте Беллатрикс в итоге остановилась. Потому что это было действие, хоть какое-то. Здесь от нее зависел результат, пусть воля случая по-прежнему определяла слишком многое. Приняв решение, она уже не мешкала. Хлопок, трансгрессия — и вот он, прямо перед ней. Полуразвалившийся, давно уже не используемый для проживания особняк, принадлежавший семейству Гиббонов. Она окинула его пристальным взглядом, ища хоть какие-то признаки наличия живых людей внутри, но окна были темны, а тишина вокруг стояла гробовая. Настолько, что женщине даже стало не по себе. Рабастан мог ошибиться. Мог специально сказать ей неправильный адрес. Если она последовала за ними, но все равно вынуждена будет вернуться ни с чем… Беллатрикс усилием воли подавила растущее внутри разочарование и досаду, заставила себя смотреть на ситуацию трезво. Этот особняк был пыточной камерой. Для любого случайного путника он именно так и должен был выглядеть — неприглядными пустыми руинами. Но в магии часто вещи являются совсем не тем, чем кажутся. Беллатрикс подняла палочку, шепча обнаруживающее заклятье, и почти сразу уловила отклик. Губы женщины изогнулись в довольной улыбке. Чар было много, они были сложными, но она знала, что справится с ними. Беллатрикс могла быть очень методичной и терпеливой, если действительно хотела чего-то добиться. Она продвигалась вперед маленькими шажками, каждый раз убеждаясь, что сигнальные чары ее не обнаружили, пока, наконец, морок не рассеялся, показав ей дом в том виде, в каком в действительности он пребывал.

Беллатрикс неопределенно хмыкнула. Руины остались руинами, только свет кое-где обозначал наличие живых людей внутри. Последнее, впрочем, тоже было спорно. Женщина оценила ситуацию, выбрала направление и шагнула в дверной проем парадного входа (дверей не было, они были сняты с петель и аккуратно прислонены к стене здесь же). Нужно было не привлекая внимания найти помещение, где держали пленника. Она не загадывала дальше, не представляла, что станет делать, когда найдет его. Продвижение маленькими шажками хорошо зарекомендовало себя сегодня, в отличие от грандиозных планов блицкрига, так что миссис Лестрейнж решила воспользоваться проверенным способом.

Она тенью кралась по коридорам, миновала большую залу и уже взялась за дверную ручку, предварительно убедившись, что она не зачарована, когда прямо в стене сбоку от нее открылась потайная дверь. Беллатрикс замерла, как живая статуя. Человек, выбравшийся из проема, был высок и худ. Ему было сильно за пятьдесят, но во всем теле чувствовалась проворность человека, который еще не вышел из периода самого расцвета сил. На нем была пижама, халат в нескольких местах был порван и испачкан грязью и кровью, волосы всклокочены. Он озирался, как это делают только люди, едва избежавшие страшной судьбы и опасающиеся, что она по-прежнему рядом, за углом. И готовится напасть. К сожалению, для человека именно так все и было. Его судьбой была Беллатрикс, цепкий взгляд черных глаз которой неотрывно следил за каждым его движением. Ей понадобилось не так много времени, чтобы соотнести разрозненные факты: человек в пижаме, явно не хочет быть замеченным, на пыточной базе Пожирателей. Он с огромной долей вероятности был тем человеком, за которым она отправилась сегодня в Годрикову Лощину. Он не был вооружен, но как-то умудрился сбежать от Гиббона и Джагсона. Вопиющий непрофессионализм с их стороны. Как будто в подтверждение этой мысли, за стеной раздались голоса Пожирателей. Один обвинял и злился, второй пытался оправдаться. Они приближались, человека это всполошило, он заковылял через комнату к противоположной двери.

Его пальцы сомкнулись на дверной ручке. Беллатрикс выхватила палочку и заклятьем заперла дверь прежде, чем он успел ее открыть. Человек вздрогнул, оглянулся, и только теперь увидел ее.

— Мисс… Пожалуйста…

Он смотрел на нее расширенными от ужаса глазами, губы его дрожали. Беллатрикс никогда раньше не видела настолько испуганных людей. Голоса Пожирателей приближались, она невольно покосилась на дверь у себя за спиной. Они войдут сюда, рано или поздно.

— Мисс, я прошу Вас… — прошептал человек.

Он упал на колени и молитвенно сложил руки. Он был в ее руках. Только Беллатрикс могла решить, сможет он спастись, или же вернется в застенки Пожирателей. Одно ее слово — и человеческая жизнь, на поверку такая хрупкая, будет уничтожена. Стоит промолчать — и он будет жить. Это было непривычное чувство власти над кем-то, полной и абсолютной. От него в крови бурлил адреналин, но вместе с тем появилось и какое-то ощущение тяжести. Андромеда назвала бы это совестью, наверное. Возможно, как какую-то сотую долю секунды Беллатрикс стало жалко пленника. Потом за спиной скрипнула ручка, ее разум отринул все ненужные чувства, а из палочки вырвалось парализующее заклятье. Оно врезалось в мужчину на полу, он так и замер в молящей позе. Беллатрикс же, не опуская палочки, развернулась к двери.

Первым вошел Джагсон. Он чертыхнулся и схватился за палочку. У Гиббона реакция была лучше, он сразу пошел в атаку. Били не просто, чтобы оглушить. Они хотели убить ее. Беллатрикс была к этому готова, ее защита была безупречна.

— Когда в семействе Гиббонов так обмельчали манеры? — произнесла она каркающим голосом в перерыве между заклятьями. — а между тем, если бы не моя скромная помощь, ваш пленник был бы уже далеко.

Джагсон продолжал палить в нее убивающими проклятьями, но Гиббон вдруг помедлил.

— Назови себя, женщина.

Фамильярное обращение подействовало на нее как острая пика на быка, которого раззадоривают перед схваткой с матадором.

— Для тебя я Леди Лестрейнж, жалкий неудачник. У этого человека не было даже палочки, а ты упустил его.

— Это не… — он осекся, понимая, как нелепо будут выглядеть его оправдания. — Что Вы здесь делаете, Леди Лестрейнж? Это частные владения, и…

— Это — мое испытание.

Пожиратели замолчали, озадаченно переглядываясь. Беллатрикс, все еще настороженная и готовая защищаться, шагнула вперед, стараясь выглядеть как можно более непринужденной.

— Это вас шокирует? — она усмехнулась, переводя взгляд с одного Пожирателя на другого. — Но такова истина. Мой муж носит метку, и я желаю разделить его судьбу. Первым заданием было пробраться сюда, и я справилась прекрасно, как видите. Вторым был этот человек.

Она указала на пленника. На его замершем лице жили только глаза. В глазах был ужас, не вызывавший теперь в ее душе ничего, кроме отвращения.

— Я знаю, что вам поручено выяснить. И я буду участвовать. А вы — смотреть. И смотреть внимательно, потому что мне нужно, чтобы вы достаточно подробно рассказали обо всем, что здесь произойдет.

Первым рассмеялся, к ее удивлению, Гиббон. Совершенно беспардонно, что снова вызвало у нее вспышку ярости. Он усомнился в каждом ее слове. Сказал Джагсону проводить ее домой и вручить мужу, пока он здесь закончит. Когда Джагсон шагнул к ней, в него врезалось мощное оглушающее заклятье, которым Пожирателя отбросило к стене. Там он и остался лежать. Беллатрикс и Гиббон стояли напротив, нацелив друг на друга палочки.

— Я не то, чем Вы считаете меня, Мистер Гиббон. — прошипела Беллатрикс. — Сегодня я здесь именно для того, чтобы доказать это. Я слишком много сил потратила, чтобы это стало возможным. Если Вы думаете, что я позволю Вашему скептицизму все разрушить, Вы очень сильно ошибаетесь. Я готова драться, если придется. И этот вариант не в Ваших интересах в любом случае. Если я одержу победу, Вы потеряете лицо перед другими Пожирателями, не так ли? А если победите Вы, как, по-вашему, отреагирует дом Лестрейнжей на подобное обращение с их представителем?

Она видела по лицу Гиббона, как приходит к нему осознание. Трое из Лестрейнжей носили метку. Гиббон был только один. Если они начнут мстить, от него мало что останется. Не в физическом смысле, этого Гиббон не боялся. Его положение в организации. Его позиция. Вот что имело цену и попадало под удар. Он стиснул зубы и опустил палочку. Белла поняла, что одержала еще одну победу.

— Приведите Джагсона в чувство, Миледи. Он знает дорогу.

Гиббон приблизился к пленнику, ударил оглушающим заклятьем, а потом поднял обмякшее тело в воздух. Оно поплыло за ним, как на невидимом поводке. Беллатрикс же, чувствуя, как дрожат ноги, направилась к Джагсону.

Приводить в чувство у нее получалось намного хуже, чем лишать сознания. Слишком много, по-видимому, силы было вложено в удар, доставшийся Джагсону. Тем не менее, она преуспела и в этом. Мужчина сел, потирая ушибленный о стену затылок.

— Гиббон сказал, ты знаешь дорогу. — произнесла Белла, выпрямляясь.

— Где он?

— С пленником, разумеется. Мы выяснили все недоразумения, пока ты отдыхал. Веди меня.

Он неожиданно легко подчинился. Было ли дело в успешном ударе, благодаря которому Джагсон начал ее уважать, или просто Пожиратель решил, что ей лучше быть на виду, раз уж избавиться не получается — Белла не знала. Но он вел ее к ее цели, этого было достаточно. Особняк походил на гигантский муравейник: бесконечные коридоры, переплетенные между собой, переходили в не менее запутанную сеть подземных катакомб, куда они спустились следом за Гиббоном и пленником. И это без учета потайных дверей, одна из которых чуть не спасла жизнь беглецу. Беллатрикс было не по себе в этом месте, потому что она не знала, чего точно ей следует ожидать. Она ускоряла шаг, стремясь как можно скорее достичь пункта назначения.

Им оказалось большое круглое помещение с низким потолком. Человека Гиббон уже приковал к стене. Монотонным голосом он задавал одни и те же вопросы. Человек молчал, следовало пыточное заклятье, заставляющее его метаться в цепях. Потом все повторялось. Когда они вошли, это было явно не первый круг. Пленник поднял взгляд на вошедших. Взгляд был пустым. Беллатрикс отвела глаза.

— Ты слишком усердствуешь, Гиббон. Этот человек скоро лишится рассудка.

— Вот как, миледи? Быть может, Вы сможете сделать это лучше? — язвительно осведомился Пожиратель.

На мгновение ей стало не по себе. Это был вызов, который невозможно было не принять. Но в то же время Беллатрикс достаточно было взглянуть на пленника, чтобы определенно сказать: слишком рано. Она еще не готова была самостоятельно пытать его. Ей не хватало опыта, практики…

— Определенно, смогу. Как только наработаю такую же обширную практику, как у тебя. Я здесь, чтобы содействовать, смотреть и запоминать. Каждый должен делать то, для чего предназначен, не так ли?

На его щеках заиграли желваки. Беллатрикс понимала, по какому тонкому льду она идет. Лед этот в любой момент мог треснуть: она была в одной комнате с убийцами, которых до сих пор удерживала только ее фамилия и перспектива слишком дорого заплатить за свою слабость. Но это был моральный стопор, не физический. Ее внутреннее чутье подсказывало, что если перегнуть палку, морали окажется недостаточно. Белла обворожительно улыбнулась Гиббону и отступила.

Потом были только крики, кровь и бьющееся в судорогах тело перед ее глазами. Один и тот же вопрос, повторяющийся снова и снова. Все сливалось в гротескную карусель, закручивалось все быстрее, так, что порой ее начинало тошнить. Он все им рассказал. На его руках не осталось ни одного ногтя, пальцы были сломаны, кожа на ногах сожжена. Гиббону очень быстро наскучили обычные пытки, и он начал развлекаться, одновременно стараясь сделать пытку как можно более зрелищной для присутствующей дамы. Он надеялся, что Белла не выдержит. Что она сбежит после первого же вырванного ногтя. Но эта женщина оказалась действительно необычной. Она не двинулась с места. Не отвела взгляда. Это выводило его из себя. Наверное, именно поэтому, в самом конце, Гиббон шагнул к ней, приглашающим жестом указывая на пленника.

— Обучение не имеет смысла без практики, Миледи. Он Ваш. Избавьте его от страданий.

Тон, которым были произнесены эти слова, был, без сомнений, издевательским. Но Беллатрикс было уже все равно. Одна ночь принесла ей слишком много переживаний, чтобы остались силы реагировать на колкости. Сначала она думала, что не готова. Когда Гиббон начал свое шоу, был момент, когда ей действительно хотелось только одного — бежать. Но она себе запретила. Сбежать означало признать, что она не годится для судьбы, которую выбрала для себя. Сбежать — значит признать, что она ничего не стоит. Белла была из другого теста. Белла не знала страха, а отвращение и злость делали ее сильнее. Так было всегда. Теперь именно в этом нужно было черпать силу. Женщина равнодушно посмотрела на Гиббона и направилась к пленнику. Она сделала свой выбор. Для нее уже не было пути назад. Беллатрикс подняла палочку и направила ее на человека.

Она знала слова. Знала, как нужно произнести их. Проблема заключалась в том, что на самом деле она не хотела убивать этого человека. Это был какой-то рубеж, через который нужно было переступить, чтобы обрести настоящую свободу. Последняя цепь, что еще приковывала ее к жизни обычной светской леди, жены и дочери. Она не была убийцей. Пока еще не была… Гиббон раздраженно засопел и шагнул вперед, злясь на ее медлительность. Это был толчок, которого ей не хватало. Напоминание, что если она не сделает то, что должна, ее ожидания никогда не обретут воплощения.

— Авада Кедавра.

Зеленый луч осветил комнату. Тело пленника обмякло и бесформенной кучей кровавого мяса свалилось на пол. Она преодолела точку невозврата. Она смогла. Она была достойна. При этой мысли радость захлестнула все ее существо. На тело Беллатрикс даже не взглянула. Она видела его достаточно. Плоть, просто мертвая плоть, и ничего больше. Ничего, о чем можно было бы сожалеть. Все оказалось так просто, что это даже удивляло. Гиббон посмотрел на нее и невольно отшатнулся, настолько безумной была улыбка, исказившая лицо Беллатрикс Лестрейнж.

— В чем дело, Гиббон? — спросила она, резко повернувшись к нему. — Я тебя шокирую? Не забудь рассказать об этом, когда Повелитель спросит.

Пожиратель прищурился, а потом вдруг рассмеялся и одобрительно хлопнул ее по плечу. Джагсон создал в комнате невидимую сферу, сжег в ней тело и уничтожил прах. Ничего не осталось от пленника, он просто исчез, как будто никогда и не жил. Вот так просто. Всего два слова. Они вывели ее из особняка за пределы дезаппарационного заклятья. Там их пути разошлись. Трансгрессия прошла успешно, как и все остальное в эту ночь.

* * *

Хлопнувшая за спиной дверь заставила ее вздрогнуть. Беллатрикс собрала в кулак все свое самообладание и с непринужденным видом (один Салазар знал, чего на самом деле ей это стоило) повернулась лицом к взбешенному мужу. Рудольфус стоял посреди комнаты, прямой как палка, лицо — маска безразличия. И все-таки, он был в бешенстве. Она могла сказать это по глазам, метавшим молнии. По раздувающимся ноздрям его аристократичного носа. Он мог вызывать у нее самые разные эмоции, но трепет на грани страха она испытывала в первые. Ей не нравилось это чувство.

— Ты не умеешь проигрывать, не так ли? — выдавил он глухо.

Беллатрикс натянуто улыбнулась и пожала плечами. Рудольфус скрипнул зубами и продолжил:

— Поздравляю, Белла. Он заинтересован. Он желает, чтобы тебя ему представили.

Каждое слово как песня. Рудольфус мог сколько угодно ее ненавидеть. Она победила. Как же сладка была эта победа. Глаза женщины торжествующе сверкнули.

— Это прекрасная новость. Разве следует сообщать ее настолько траурным тоном?

Она знала, что не стоит дергать рассерженную змею за хвост, но просто не смогла удержаться. Рудольфус сделал все, чтобы растоптать в пыль ее мечты. Он сам сделал себя ее врагом и теперь получал то, чего заслуживал. Те, кто становились ее врагами, неизменно проигрывали. Так устроен был ее мир.

Рудольфус парой шагов преодолел разделявшее их расстояние. Белла не шелохнулась. Пальцы мужчины до боли впились ей в предплечье.

— Думаешь, это игра? Можно просто прийти туда, покрутиться рядом, пока не надоест, а потом уйти? Черта с два. Тебе не место там. Повелитель поймет это, едва тебя увидев. Встреча с ним — это еще не Темная метка, Беллатрикс. У тебя никогда не будет этой метки. Человек, которого ты ради нее убила, умер бы в любом случае. Здесь нет никакой твоей заслуги.

Белла яростно вырвалась. Кротость никогда не была ее достоинством, слова Рудольфуса вывели ее из себя, и она немедленно приготовилась наброситься на него в ответ.

— Игра, Рудольфус — это то, что устроил ты. И я выиграла. Смирись. — отчеканила она. — Служение Лорду никогда не было для меня игрой. Это цель моей жизни, единственная причина существования. Он изменит весь мир, мое место — рядом с ним. А ты пытался мне помешать. Но я все равно смогла получить свое. Я обошла все защитные заклятья поместья Гиббонов. Я оглушила человека, который сбежал от двух Пожирателей. И я убила его, Рудольфус. Этими самыми руками.

— И как это было, Беллатрикс? Видишь во снах его лицо? — насмешливо ответил ее муж.

— Теперь уже нет. — парировала она. — Я вполне либеральна во взглядах на право отнимать жизнь.

И это было правдой. Тяжелыми были только первые ночи, пока отмирала ее совесть. Она пережила это, как переживают вспышку тяжелого заболевания. Сосредоточила все свои помыслы на цели, как бывало раньше. И это помогло. Теперь мертвый человек был просто мертвым человеком, не больше. Он ничего не значил. И его лица она теперь почти не помнила.

Отвращение в его взгляде было осязаемым. Рудольфус был из совсем другого теста. Политик, не любящий марать руки. Он мог бы пытать бедолагу Круциатусом до полного безумия, но никогда не стал бы вырывать ему ногти. И убивать собственноручно тоже не стал бы. В его извращенной системе координат это было негуманно. Негуманно, гриндилоу его побери. Белла усмехнулась мужу в лицо. Он разжал пальцы и сделал шаг назад. На какой-то момент ей показалось, что он сейчас ее ударит, но он просто сжал руку в кулак и снова разжал пальцы.

— Что ж, увидим, куда это тебя приведет.

Он сказал это с презрением. Ее бесило это презрение в его голосе. Женщина посмела дерзнуть встать на одну ступень с ним. Смотрела, как пытают человека, убила его, и это не сломало ее. Она в глазах мужа была чудовищным мутантом. Не отвечала его ожиданиям и требованиям. Не подчинялась им. Этого он никогда не простит ей. Весь его вид говорил об ожиданиях, что это будет важно для нее. Но ей не нужно было ни его уважение, ни одобрение. Он с самого начала был инструментом достижения цели, и выполнил свое назначение, так, или иначе. Беллатрикс усмехнулась и последовала за ним. Судьба ждала ее там, впереди.

* * *

— Мой Лорд, позвольте представить Вам мою жену, леди Беллатрикс Друэллу Лестрейнж.

Она присела в глубоком реверансе, опустив глаза в пол, чего не делала, кажется, уже лет пятнадцать своей сознательной жизни. Белла трепетала, не решалась даже взглянуть на него. Он был так близко, его величие ослепляло.

— Подойдите, леди Лестрейнж. — голос был мягким и тихим, как шипение змеи.

Она поднялась и на ватных ногах двинулась вперед. Длинные тонкие пальцы коснулись ее подбородка, подняли лицо выше, кроваво-красные глаза оказались прямо напротив нее. Она тонула в них, как багряной реке, пока Он читал ее, как раскрытую книгу. Белла чувствовала, как Он, с бесцеремонностью полноправного хозяина, перебирает ее воспоминания, не задерживаясь подолгу ни на одном. Все это было не важно. Важны были тонкие черты лица. Темные волосы с благородной сединой. Могущество, волнами исходившее от Него, обволакивающее ее, как гигантское покрывало. Этому могуществу невозможно было противиться. Беллатрикс вдруг осознала, что целиком принадлежит этому человеку. Он скажет ей убить — и она убьет, снова, без сожалений. Скажет умереть — и она прямо сейчас вскроет себе вены. Скажет прыгать на одной ноге через обруч — она и это сделает, не боясь выглядеть глупо. Она последует за Ним куда угодно, хоть в самое пекло, и будет вечно Ему верна…

Волдеморт убрал руку с ее подбородка, она невольно подалась вперед, стремясь продлить контакт. Он вопросительно вскинул брови, Белла осознала свое невольное движение, стушевалась, как ребенок, и шагнула назад.

— Вы очень целеустремленная женщина, леди Лестрейнж. Беллатрикс.

Он назвал ее по имени. Это был самый счастливый момент ее жизни.

— Это не останется без внимания. Ваше горячее стремление служить мне было бы расточительно тратить понапрасну. Вы можете кое-что сделать для меня.

— Все, что угодно моему Повелителю… — выдохнула Беллатрикс.

Губы Волдеморта дрогнули, уголки рта едва заметно приподнялись в улыбке. Это был единственный приемлемый для него ответ.

This little game is fun to do.

Just close your eyes, no way to lose

And I'm right here, i'm going too.

Release control, we're breaking through

(с) The Doors — Go Insane

* * *

1 сентября 1972г.

Джим прищурился, зажав между большим и указательным пальцами маленькое оранжевое драже.

— Пожалуй, жареные бобы.

Оранжевый «Берти Боттс» отправился мальчику в рот, тот сделал несколько жевательных движений, задумчиво глядя куда-то в потолок, потом решительно кивнул и сообщил:

— Карри. Задавайте вопрос.

— Как ты собрался пронести мимо Филча свои навозные бомбы? — с ленивой усмешкой осведомился Сириус.

Глаза Джеймса за стеклами очков заговорщически блеснули. Он помолчал с минуту, как будто собираясь с мыслями, а потом наклонился ближе к столику в их купе, на котором были раскиданы всевкусные драже, и сообщил:

— Чары отвлечения внимания.

Питер Петтигрю ахнул, услышав о таком вопиющем в своей наглости способе обвести завхоза вокруг пальца, Сириус расхохотался, а Ремус с сомнением посмотрел на друга.

— Но ведь все вещи при доставке в замок проходят проверку на магию…

— А они не в багаже. — как ни в чем небывало сообщил Джеймс.

Мальчишки уставились на него с непониманием, все, кроме Сириуса. Он уже знал про расширенную заклятьем наплечную сумку Джеймса. Поттер стащил ее с багажной полки и продемонстрировал товарищам.

— В прошлом году ее вообще не досматривали.

— Ну ты даешь! — воскликнул Питер.

— Блэк, теперь твоя очередь. — Джеймс сделал приглашающий жест в сторону драже.

Они играли в эту игру уже полчаса, она действительно затягивала. Правила были очень просты: мальчики по очереди брали драже и пытались угадать вкус. Если получалось, очередь переходила к следующему. Но чаще всего они ошибались, и тогда соседи по купе могли задать проштрафившемуся совершенно любой вопрос, на который тот должен был ответить честно и без утаек. Сириус, до этого расслаблено развалившийся на сидении купе рядом с Джеймсом, поднялся и принялся пристальным взглядом изучать рассыпанные драже, а потом выбрал ярко-красную конфету. Выбор был очень рискованный, Блэк отдавал себе в этом отчет, но риск не был для него проблемой.

— Вишня.

Он отправил драже в рот, разжевал его. На мгновение застыл на месте, а потом кинулся, снося со стола обертки, к бутылке с шипучкой, и залпом осушил большую ее часть. Лицо его покраснело, Сириус вытер рот тыльной стороной ладони, медленно выдохнул.

— Чили. Это был чили.

— Как думаешь, братец твой тоже попадет в Гриффиндор? — тут же озвучил первый пришедший в голову вопрос Джеймс.

Сириус скривился. О Регулусе, который ехал в этом же поезде, только в вагоне для первокурсников, он предпочел забыть сразу после того, как они сели в Хогвартс-Экспресс. Немало способствовало этому предшествующее прощание на платформе, когда маленький подлиза с энтузиазмом внимал наставлениям матери и торжественно клялся не позорить честь семьи. В этот момент Вальбурга так выразительно посмотрела на старшего сына, что Сириусу осталось только закатить глаза в безнадежности и решительно направиться к поезду, не прощаясь. Вряд ли это сильно задело его родителей. В конце концов, большую часть лета он жил с ощущением, что они рады будут от него избавиться еще на год. Мать — так точно. В отличие от старшего, младший сын полностью ее устраивал, другого ей было не нужно, что Вальбурга не считала зазорным подчеркивать. Это выводило Сириуса из себя, хотя самому себе он продолжал твердить, что его совершенно это не заботит. В Хогвартсе, по крайней мере, он был предоставлен сам себе, никто не стоял над душой, каждую минуту указывая, что и как ему следует делать. В школе его принимали таким, каким он был, не пытались переделать.

— Не думаю. На Гриффиндоре может быть только один Блэк, и вакантное место уже занято.

Следующим драже выбирал Ремус. Он подхватил зеленую конфету, пристально в нее всмотрелся, и изрек:

— Трава. — Положил в рот, разжевал. — И точно, трава.

У мальчишек поотвисали челюсти.

— Вот как ты это делаешь? — в голос спросили Джеймс и Сириус.

У Рема от смущения покраснели уши, он пожал плечами.

— По окраске же понятно…

Поттеру и Блэку ничего по окраске было не понятно, они переглянулись, без слов сговариваясь непременно подсунуть Люпину такую конфету, вкус которой он не сможет угадать. К кучке драже тем временем потянулся Питер. Он выбирал долго, как будто от этого зависело его будущее. После пятой конфеты, которую он вернул в кучу, Сириус не выдержал:

— Пит, просто возьми ее, и все! Вот эту.

Он взял первое попавшееся драже и сунул его Питеру. Насыщенно-синее. Мальчик сосредоточенно уставился на конфету у себя в руке, а когда Сириус раздраженно цокнул языком, уже готовый снова помочь Питу решиться, выпалил:

— Баклажан!

— Видишь, не так уж сложно. — усмехнулся Джим.

Питер с опаской положил драже в рот, разжевал, а потом расстроено вздохнул.

— Черника.

Джим расхохотался.

— Парень, тебе попался нормальный вкус, а это сегодня большая редкость. Тут радоваться надо, а не вздыхать. И пока ты радуешься, расскажи-ка мне, тренировал ли ты полеты, как я тебе сказал в конце прошлого года?

Питер стушевался, Сириус хмыкнул. Джеймс вздохнул и покачал головой. Увалень оставался увальнем, как не пытались они его расшевелить. Питер, конечно, всегда рад был составить компанию, но сделать что-то по-настоящему интересное вместе с ним никогда не получалось: мешала либо его физическая форма, либо моральные устои, как это назвал Ремус. Блэк высказывался радикальнее, считая, что их товарищ просто на просто трусоват, и Джеймс больше склонялся к его версии. Тем не менее, Петтигрю был частью их компании. Постоянным и неотделимым. Они тянули его следом за собой, и, видя, как он из полного заморыша потихоньку становится более-менее приличным человеком, ощущали себя едва ли не благороднейшими учениками во всей школе. Он давал им уверенность в собственной исключительности, поддерживал и питал эту уверенность. Понадобилось не так много времени, чтобы мальчишки привыкли к этому чувству.

— Мама сказала, что метла — это очень опасно. У нас маленький двор, я мог упасть, и…

Джеймс махнул рукой и сгреб со стола желтое драже.

— Рвота. — разжевал, сморщился. — Лимон. Ну?

— Что ты будешь делать, если не попадешь в этом году в сборную?

— Люпин, дражайший, ты в своем уме? Я? Не попаду?

Мальчишки рассмеялись. Еще с прошлого года ни для кого из них не было секретом, что со второго курса Джеймс будет охотником в сборной Гриффиндора по квиддичу. Нравится это капитану сборной, или нет. Джеймс, если что-то было ему очень нужно, мог в лепешку расшибиться, но желаемое получить.

Сириус выбрал конфету с прожилками, покатал ее между пальцами, как ювелир драгоценный камень.

— Лосось.

Это был первый раз за поездку, когда кто-то кроме Ремуса сумел угадать вкус. Трое друзей устроили Сириусу овацию, а потом очередь перешла к Люпину, который снова угадал, что его желтая с коричневой коркой конфета будет со вкусом эклера. Сириус с Джеймсом сощурились и снова переглянулись.

— Не будь мы все тут волшебниками, я заподозрил бы тебя в колдовстве. — протянул Блэк.

Питер же намного смелее, чем в первый раз, потянулся к столу. Белая конфета оказалась не сахаром, как он предположил, а самым натуральным кокосом. Петтигрю вздохнул и выжидательно посмотрел на друзей, ожидая очередной вопрос, от которого лицо его неминуемо должно было залиться краской. Сириус усмехнулся, подался вперед и сказал:

— Скажи, Пит, если бы я отдал тебе свою карточку с Мопсусом, ты решился бы подложить кнопку на стул Профессору Слагхорну?

У Пита расширились глаза и похолодели руки. Он сплел пальцы, сильно сжал их, а потом неловко улыбнулся Сириусу.

— Думаешь, он почувствовал бы ее?

Шутка, да еще вполне удачная, в исполнении Питера Петтигрю была большой редкостью. Мальчики переглянулись и снова рассмеялись. Джим даже потянулся вперед и дружески похлопал Питера по плечу, поощряя.

— И все-таки, вы заметили, как он на моржа похож? Предлагаю перед занятием по зельеварению навалить ему на стол побольше замороженной рыбы из кухонных хранилищ. Пит, поможешь?

Конечно, он кивнул. Что еще ему оставалось делать? Не говорить же, в самом деле, что Профессора Слагхорна он очень уважал и побаивался, как всех остальных представителей старшего поколения в Хогвартсе. И что за рыбу эту ему будет невыносимо стыдно…

— О, а этот вроде похож на тот, что попался Питеру. С чем он там был, Пит? Черника, да? — Джеймс отправил в рот следующую конфету, и почти сразу же разочарованно хлопнул себя по коленке. — Не мой сегодня день. Это фиалка.

— Как тебе идея пробраться в слизеринское подземелье в этом году?

— Шикарная идея, поддерживаю.

Сириус и Джеймс стукнулись кулаками, и Блэк тут же взял со стола еще один красный боб.

— Надеюсь, хоть этот будет не с перцем.

Конфета была с ярким вкусом красного яблока, проигрыш Сириуса совсем не расстроил.

— Хотя бы в этом году ты будешь сам писать эссе по истории магии? — без особой надежды спросил Ремус.

— Рем, дружище, я никогда не буду в этом так хорош, как ты. А у меня принцип: если не можешь сделать хорошо, не берись вообще, оставь профессионалам. — усмехнулся Сириус.

Люпин покачал головой, потянулся к драже, но Джеймс опередил его и буквально всунул в руку неопределенный голубой боб, пристально наблюдая за каждым движением Ремуса. Рем устало улыбнулся, покачал головой.

— Какой-нибудь рыбий пузырь? — он попробовал конфету.

Что ж, Поттер и здесь добился своего.

— Сардина.

Глаза Джеймса торжествующе сверкнули, но прежде, чем он успел задать вопрос, в купе раздался голос Сириуса.

— Что у тебя за болезнь?

Ремус застыл и побледнел. Всего на пару мгновений, но все присутствующие не могли этого не заметить. Сириус прищурился, Джеймс выглядел озабоченным, а Питер — и вовсе напуганным. Нельзя было сказать, что Рем не ждал подобного вопроса. Это было в каком-то смысле неизбежно… И тем не менее, его все равно застали врасплох, сколько бы он ни готовился морально. Люпин улыбнулся и пожал плечами.

— У нее длинное название. Плохо с кровью и давлением. Как чуть погода меняется — так мне плохо. Признаться, я не очень люблю об этом говорить. Давай, Пит. Выбирай конфету…

Они продолжили играть. Джеймс подбил Питера подсыпать слабительного в сок Северусу Снейпу (или Нюниусу, как между собой называли его Поттер и Блэк). Неловкость момента рассеялась, как не бывало. Но Рему все равно весь остаток дороги казалось, что друзья как-то странно, изучающе смотрят на него. Он был рад, когда поезд прибыл на станцию, и игра, наконец, закончилась.

* * *

— Марли!

Девочка оглянулась как раз вовремя, чтобы успеть выставить вперед руки и поймать бросившуюся ей на шею Мэри Макдональд в растерянные объятия. Мэри была маленькая и хрупая, но силищи в ее объятиях было столько, что Марлен стало трудно дышать, о чем МакКиннон сипло сообщила подруге.

— Я ужасно соскучилась!

Это было взаимно. До этого момента Марлен не задумывалась о том, как сильно ей в действительности не хватало ее подруг. Писем казалось достаточно, все остальное время она, как всегда, находила, чем себя занять. Теперь ей почему-то казалось, что каникулы были каким-то сном, пусть и довольно приятным. Проснулась она только когда Мэри налетела на нее в коридоре вагона второкурсников и задушила в объятиях. Они добрались до ближайшего пустого купе, расположились в нем. Мэри тут же прилипла к окну, с энтузиазмом махая двум странно одетым людям на платформе.

— Твои родители? — машинально спросила Марлен.

— Ага. — Мэри тепло улыбнулась.

— Они… Выделяются.

— Да… — лицо Мэри приняло озабоченное выражение. — Как думаешь, это плохо? Я никогда раньше не думала, важно ли, что мои родители магглы. Но в прошлом году в школе мне кое-кто сказал…

Марлен фыркнула. Ее собственные родители были волшебниками, и, тем не менее, ей никак не удавалось добиться в зельеварении таких успехов, которые играючи давались той же магглорожденной Лили. Происхождение ничего не значило, когда речь шла о способностях. Разве что у детей из семей волшебников было преимущество: они с детства знали, какому миру принадлежат, имели о нем больше сведений и чувствовали себя в этом мире уверенно. Магглорожденным тут было сложнее. Мэри с интересом посмотрела на подругу, последний раз помахала родителям и уселась напротив.

— А где твои родители?

Марлен вопросительно подняла брови, а потом пожала плечами.

— Мама работает, а у отца больная нога, я попросила его не ждать.

— А… Что-то серьезное? С твоим отцом?

— Не очень. Он может довольно много ходить, не смотря на хромоту. Но мне не хочется лишний раз заставлять его делать это.

Мэри согласно кивнула, про себя в который раз удивляясь серьезности Марлен, которая казалась совсем ей не по возрасту.

— Ты никогда не говорила, что с ним случилось.

— Работа. — Марли мрачно усмехнулась. — Когда один твой родитель Хит-Визард, а другой — Аврор, рано или поздно что-то такое происходит.

— А кто такие Хит-Визарды?

Про Авроров Мэри знала еще с прошлого года, когда в Пророке писали про расследование странного исчезновения нескольких людей, а вот второе название раньше ей не попадалось. Марли терпеливо объяснила ей значение.

— Это… Одновременно очень здорово и страшно. — резюмировала Макдональд. — Я бы, наверное, не могла заснуть, пока они оба не вернутся с дежурства.

МакКиннон усмехнулась. Все познавалось в сравнении и было делом привычки, она это точно знала. Когда не знаешь, что бывает по-другому, привыкаешь не тратить нервы попусту на то, что все равно никак от тебя не зависит.

Поезд издал последний свисток перед отправлением, а через минуту дверь купе отъехала в сторону, на пороге показалась рыжеволосая девочка. Мэри ахнула, вскочила и сгребла ее в крепкие объятия, совсем как Марли немного ранее. Лили обняла Макдональд в ответ, шагнула в купе и закрыла за собой дверь.

— Видишь? Лето закончилось, мы и оглянуться не успели. — сказала Эванс Мэри, усаживаясь на свободное место в купе.

— Это так. Теперь мы наконец-то снова можем колдовать! Я так боялась, что во время каникул случайно что-то сделаю, и у меня отнимут палочку.

Марли и Лили обменялись понимающими взглядами. Последняя, впрочем, тоже не избежала таких опасений когда-то. Наверное, каждый магглорожденный волшебник сталкивался с подобным страхом хотя бы раз в своей жизни. Хорошо, что рядом с ней тогда был друг, который смог вовремя развеять его. Мэри же была одна со всем этим, и Лили вдруг захотелось снова ее обнять, пообещать, что все будет хорошо.

— Палочку не отнимают за такие пустяки. И в конце концов, все ведь обошлось. — рыжая улыбнулась подруге. — Мы стали старше, со своими способностями управляемся лучше. Пора уже завязывать с подобными страхами.

Мэри прерывисто вздохнула.

— Насколько лучше? Вы читали новый учебник по чарам? Я открыла, посмотрела первые параграфы, и тут же закрыла. Это какой-то ужас. Никогда, никогда я это не выучу… А заклятье разрезания? Им же можно покалечиться.

Марлен усмехнулась.

— Мэри, ты видишь мир исключительно в черном цвете, не надо так. Там есть довольно простые и забавные чары. Заклятье щекотки, к примеру. Я его на тебе испробую, если не перестанешь сгущать краски.

У Мэри расширились глаза, а Марлен и Лили не сговариваясь бросились на нее, чтобы защекотать. Возня длилась несколько минут, пока покрасневшая от хохота и попыток вывернуться от вездесущих пальцев подруг Мэри не принялась просить пощады. Больше о страхах они не говорили.

— Кстати, вы не знаете, что случилось с мистером Смитом? — спросила Лили.

В прошлом году профессор Смит преподавал у них Защиту от Темных искусств, но под конец года заработал укус ядовитой тентакулы, с которым его забрали в Госпиталь Святого Мунго. Он так и не вернулся в школу, а экзамен у них принимали профессор Флитвик и Профессор МакГонагалл. Тогда старшекурсники рассказали первогодкам, что ни один профессор ЗоТИ не держится на этой должности дольше года, а сама должность, вероятно, проклята. Лили не поверила в эту историю, и теперь хотела убедиться в ее несостоятельности.

— Нет. Приедем в школу — узнаем. — зевнув ответила Марлен.

— Я видела кое-что. — сказала Мэри заговорщически подаваясь вперед, как будто это был большой секрет. — С нами в поезде едет преподаватель. Это женщина с седыми волосами, я видела ее на платформе и очень удивилась, потому что обычно в Хогвартс-Экспрессе взрослые не ездят. Это точно преподаватель, она очень представительная и строгая на вид.

— Она не обязательно заменит профессора Смита. — заметила Марлен.

— А кого же еще, Марли? — не унималась Мэри. — Никто другой ведь из школы не уходил, нам бы сказали.

— Не обязательно. Как бы там ни было, мы все узнаем наверняка только на ужине в замке.

Лили задумчиво кивнула. Она тоже видела на платформе женщину, о которой говорила Мэри, но не придала этому значения. Теперь же внутри откуда-то взялась уверенность, что подруга права, и в этом году у них будет новый преподаватель.

— Главное, чтобы она была справедливой и хорошо учила. Я, впрочем, буду скучать по мистеру Смиту. Он был добрый. — Лили вздохнула.

— Добрый, как же. — буркнула Мэри. — Это он с вами был добрый, потому что у вас почти все получалось с первого раза. А на меня, бывало, так посмотрит, что сквозь землю хотелось провалиться.

— Мэ-э-э-ри… — протянула Марлен, скрючивая пальцы в угрожающем жесте продолжения пытки щекоткой.

Макдональд покраснела и замолчала. Лили же устремила мечтательный взгляд за окно, подперев подбородок рукой.

— Мистер Смит, как мне кажется, любил свою работу. Это здорово. Я имею ввиду, когда ты занимаешься тем, что приносит тебе удовольствие. Поэтому мне его жалко, если он больше не сможет преподавать. А вы бы кем хотели стать, когда закончите школу?

— Не знаю… — вздохнула Мэри. — Но у меня хорошо получается с травами. Где это может пригодиться?

— Ты можешь стать аптекарем, там очень важно знать травы. — сказала Марлен.

Лицо Мэри просияло. Одна простая фраза значила для нее очень много: она не была лишней в волшебном мире. Она могла быть полезной. Это здорово подняло девочке настроение.

— А ты, Марли? — Лили перевела взгляд на вторую подругу.

МакКиннон пожала плечами.

— Решу, когда придет время.

— Я думала, ты хочешь быть Аврором, или Хит-Визардом, как твои родители… — заметила Мэри.

Марлен уклончиво покачала головой. Она точно знала, что это у нее получится. Образ жизни, принципы — все это было знакомо ей с детства, а значит, не возникло бы никаких проблем с привыканием к уставу Авроров, если бы ее взяли на курсы. Но с другой стороны, Марли также очень хорошо понимала минусы этой работы. Ей казалось, что для Аврора является ошибкой заводить семью, и так как пока она еще не решила, хочет ли этого, с профессией определяться было рано.

— Что на счет тебя, Лили? — спросила Марлен.

Рыжая задумчиво постучала кончиками пальцев по подбородку.

— Мне кажется, из меня получился бы хороший профессор зельеварения.

Мэри с Марлен переглянулись и прыснули со смеху.

— Что? — непонимающе спросила Лили.

— П-профессор… з-з-зельеварения… — задыхаясь проохала Мэри.

— Как Слагхорн. Усатая и толстая профессор Эванс.

Лили скорчила подругам рожицу и показала язык.

— Между прочим, он очень славный.

— У тебя все профессора славные, Лили. — вздохнула Мэри.

— Слагхорн имеет свои особенности. — вмешалась в разговор Марли. — Он собирает вокруг себя перспективных студентов и устраивает особые вечера. Мой брат был в этом его клубе, когда учился.

— Меня он туда точно не позовет…

— Подожди расстраиваться. — усмехнулась Марлен. — Кен говорил, там скука смертная. Все сидят за столом и рассказывают о том, какие они замечательные. Бал снобизма.

— А кто это — все? Все любимчики, с разных курсов?

— Угу.

— Но это же здорово! Можно там познакомиться с симпатичным старшекурсником…

— Мэри!

— Что?

Девочки снова рассмеялись. Слишком далеким сейчас казался им тот момент, когда наличие поблизости симпатичного старшекурсника будет играть в их жизни важную роль. Лили мальчиков постарше стеснялась, Марлен вообще не считала, что с ними стоит общаться, а Мэри, выросшая на маггловских сказках и мультиках о принцах и принцессах, слишком мало себе представляла, как это вообще бывает в реальной жизни. И все-таки, обозначенная ей перспектива имела место быть, и каждая из девочек по-своему об этом задумалась. Купе на пару минут погрузилось в тишину, а потом Марли сказала:

— Я решила пробоваться в сборную по квиддичу в этом году. Хочу играть на позиции охотника.

Подруги удивленно посмотрели на нее. Из всех троих МакКиннон была единственной, кто уверенно держался на метле и в воздухе чувствовал себя ничуть не хуже, чем на земле, но все-таки новость стала для девочек неожиданностью. Лили, хоть и не боялась летать, всегда опасалась бладжеров, да и в целом не слишком интересовалась квиддичем. Мэри же метлы откровенно боялась, так что для нее признание подруги было равносильно заявлению о скором самоубийстве.

— У тебя получится, я уверена. — первой пришла в себя Лили. — Но эти ужасные железные мячи… Как ты не боишься?

— Для этого в команде есть загонщики. — усмехнулась Марли.

— Но травмы случаются, и не редко. — сказала Мэри.

— Ничего действительно серьезного. — пожала плечами Марли.

— Мы будем за тебя болеть. — улыбнулась Лили и толкнула Мэри в бок. — Запасайся теплым шарфом, Мэри, теперь нельзя будет пропускать ни одной игры.

Марлен чувствовала, как в груди разливается тепло. Они переживали за нее, но все равно поддерживали. Это было необыкновенное чувство, вселяющее уверенность в собственных силах. В ту минуту МакКиннон не сомневалась, что место уже у нее в кармане. Потом в их дверь постучали, и на пороге возникла тележка со сладостями. Каждая выбрала сладостей по вкусу, а когда дверь закрылась, Лили вдруг встала, поспешно рассовывая коробочки с шоколадными лягушками по карманам мантии.

— Ты куда? — удивленно спросила Марли.

— Я совсем забыла. Мне нужно кое-кого найти.

МакКиннон закатила глаза, сразу поняв, о ком идет речь. Северус Снейп ей не понравился с первого взгляда, и с тех пор слизеринец не стал симпатичнее ни на йоту. Это его вечно недовольное выражение лица и необходимость делить с ним внимание Лили… А еще он последние месяцы первого курса постоянно терся в компании Эйвери и Мальсибера, которых не раз заставали за попытками практиковаться на однокурсниках. Это были скользкие типы, их ни разу не поймали, но Марли знала о том, что они делают, и человека, который с подобными людьми водился, не могла считать хорошим по определению. Она даже открыла, было, рот, чтобы сообщить об этом Лили (уже не в первый раз), но наткнулась на ее умоляющий взгляд и проглотила едкое замечание. Эванс не верила. Она умела очень избирательно закрывать глаза на плохие стороны симпатичных ей людей, и бесполезно было пытаться ее переубедить. Наверное, так же она поступила бы, если бы кто-то пытался сказать ей что-то неприятное о самой Марлен. Наверное, без этого Лили не была бы собой. МакКиннон обреченно вздохнула и махнула рукой.

— Увидимся на ужине.

* * *

День начался замечательно, потому что сегодня он возвращался в Хогвартс. Настроение не испортил ни моросящий с утра дождь, ни подзатыльник, который ему отвесил отец только за то, что Северус не вовремя оказался на кухне, когда глава семейства снимал похмельный синдром. Все это было не важно, потому что скоро его не будет здесь. Он улыбался, еще раз проверяя, все ли вещи собраны, не забыты ли книги и на месте ли волшебная палочка. И торопил мать, когда она замешкалась в прихожей, застегивая верхнюю мантию.

Железнодорожная платформа встретила его запахом жженой резины, масляной смазки для составов и клубами пара, за которыми зачастую можно было различить лишь силуэты прощающихся с детьми семей. Снейп вытянул шею, пытаясь разглядеть кого-нибудь из знакомых, но так никого и не нашел. Тогда, чтобы не терять время, он загрузил вещи в багажный вагон, попрощался с матерью и поспешил в вагон второкурсников, чтобы занять купе. Он надеялся, что Лили скоро найдет его, последнюю неделю перед школой они почти не виделись, накопилось много вещей, которые ему хотелось с ней обсудить.

Поезд тронулся, исчезла за окном платформа с одинокой фигурой его матери, но Лили не пришла. Однокурсники заглядывали в купе, спрашивали, свободно ли тут, но Снейп отвечал отрицательно. Первые пять раз… Настроение начало быстро ухудшаться. Где она могла быть? Наверняка с теми двумя девочками-гриффиндорками, которые вечно вертелись вокруг. Обида на вкус была горькой, как полынь. Он не пошел искать Эйвери и Мальсибера, хотя мог бы. Он мог всю поездку провести в компании друзей, но он сидел здесь и ждал ее. Когда дверь купе очередной раз открылась, Северус не стал прогонять однокурсников. Их было трое, они расселись и принялись живо обсуждать прошедшее лето. Снейп уставился в окно, отгородился от них, ушел в себя, как он хорошо умел.

В какой-то момент желание подняться и выйти из проклятого купе стало непреодолимым, он даже повернулся к двери и собирался подняться, когда дверь купе отъехала в сторону, а на пороге возник знакомый силуэт.

— Всем привет! — поздоровалась Лили, ступая внутрь. — Вот ты где. Я, кажется, весь поезд успела обыскать.

— Значит, не слишком-то старалась. — буркнул Снейп, снова отворачиваясь к окну.

Лили нахмурилась, но все-таки села на сидение напротив Снейпа, который снова демонстративно уставился в окно.

— Что это должно означать? — спокойно спросила Эванс, не сводя с товарища внимательного взгляда.

— Где ты была? Я пришел пораньше, занял купе, а ты…

— Возможно, следовало посвятить меня в свои планы заранее, а не дуться, как мышь на крупу, только из-за того, что я не умею читать мысли?

Он поднял на нее резкий, полный обиды взгляд. Она не понимала? Или просто не хотела понимать? Под его взглядом Лили, до сих пор не чувствовавшая за собой никакого раскаяния, ощутила вдруг укол вины. Это было смешно, и, тем не менее, червячок сомнения зародился внутри и начал активно шевелиться. Она слишком легко могла поставить себя на место Снейпа, потому что они много общались, Лили хорошо его чувствовала. И понимала, какую трагедию успел он себе нафантазировать за ту несчастную пару часов, что она провела в компании подруг. Эванс вздохнула. Мальчишки иногда казались ей очень странными. Как ему вообще могло прийти в голову злиться из-за ее подруг?

— Прости, Сев. — она извинялась больше за свой резкий тон, чем за долгое отсутствие. — Расскажешь, как прошла последняя неделя? О! Я тебе кое-что принесла.

Лили высыпала на стол несколько коробочек с шоколадными лягушками. Это до банальности походило на взятку, но он клюнул. Ей достаточно было улыбнуться и извиниться, пусть ему и было очевидно, что Лили сама толком не знает, за что она извиняется. В конце концов, она ведь пришла. Он наблюдал, как девочка разворачивает лягушку, как та выскальзывает из пальцев и начинает скакать по всему купе, вызывая настоящий переполох, и невольно смеялся вместе со всеми. Беглянку в итоге поймал рейвенкловец Бертрам Обри, и Лили великодушно разрешила ему оставить ее себе. С остальными шоколадками происшествий не случилось, они поделили их поровну, а потом вместе рассматривали попавшиеся карточки и читали краткие биографии волшебников на них. Хорошее настроение вернулось, он снова был полностью доволен жизнью. Даже лишние люди в купе ничуть этому не мешали, особенно когда Лили вежливо, но твердо уклонилась от их попыток вовлечь ее в разговор и все внимание сосредоточила на нем, на Северусе. Все шло как нужно. Все было хорошо.

* * *

Последний год… Последний раз она села в алый Хогвартс-Экспресс, поцеловав мать в ее бледную, приятно пахнущую щеку. Последний раз поезд мчал ее навстречу большому замку. Андромеда Блэк стала семикурсницей, и совсем скоро ей предстояло покинуть школу навсегда. Это казалось невероятным, и в то же время никогда, как теперь, она не чувствовала такого родства с Хогвартсом и меньшей готовности его оставить. Он был неотъемлемой частью ее детства. Счастливого и беззаботного, в общем-то, детства, не омраченного грядущими перспективами взрослой жизни. Теперь Андромеда не могла себе позволить не думать об этом. За порогом школы ее ждало нежеланное замужество за человеком, которого она, скорее всего, едва знала. Перспектива навсегда расстаться с Тедом… Если только она не будет достаточно храброй, чтобы сделать выбор, которого никто в ее семье не примет. Ее жизнь раскололась надвое с того самого момента, как Тед Тонкс поцеловал ее, не спрашивая разрешения, на четвертом курсе. На одной стороне был Тед, с его ясным взглядом, кривой улыбкой и теплыми руками, на другой — ее семья. Люди, которых она любила больше жизни, и которых никак нельзя было сохранить в своей жизни одновременно. Это было не так очевидно, пока они еще учились в школе. Можно было закрывать глаза, прятаться и притворяться, что проблемы нет. Что о ней можно будет подумать потом. Потом настало, а она все еще была не готова. Блэк вздохнула и перевела взгляд на младшую сестру. Нарцисса, как всегда, тайком проскользнула в вагон семикурсников, чтобы провести время поездки с Андромедой. В последнее время она вообще все время старалась держаться рядом, как будто боялась, что Меда исчезнет, если она вдруг отвернется. Средняя из сестер Блэк находила это очаровательным, пусть такое поведение младшей сестры и создавало ей некоторые неудобства.

Она все еще сбегала к Теду. И чем ближе становился день, когда родители объявят ей решение касательно ее судьбы, тем отчаяннее становились эти побеги. Но он уже закончил школу, начал работать, времени у него было немного. Тем сильнее пугало ее будущее. Тед обещал, что будет навещать ее. Каждые выходные, в Хогсмиде. Довольно часто, если подумать с точки зрения расстояния от Лондона до волшебной деревушки. Ужасно редко, если смотреть с точки зрения переживающей девушки. Она впервые осталась совсем одна с чужими, по сути, людьми. Это пугало… Во всей школе теплые чувства в ней вызывали только Цисси, которой, по объективным причинам, ничего нельзя было говорить, и младшие кузены, Сириус и Регулус. Особенно Сириус, потому что только у него еще получалось заставить ее улыбаться совершенно непринужденно, как будто решение родителей не висело дамокловым мечом у нее над головой. Ей нужно было держаться. Быть сильной, чтобы никто не узнал, какие мятежные мысли все чаще гнездятся у нее в голове. Нужно было играть роль примерной дочери, образцовой ученицы, не привлекать внимания…

— Мне будет этого не хватать.

— Чего именно? — Нарцисса выглядела расслабленной, хотя даже сейчас ее поза на сидении напротив выдавала воспитание истиной леди, которая всегда собрана и контролирует каждое свое движение.

— Поезда… Школы… Даже Черного озера и Запретного леса.

— Ты же ни разу там не была. — сморщила Цисси красивый носик. — Да и нечего там делать, жуткое место.

— Возможно, нужно исправить это, пока еще есть время.

Нарцисса посмотрела на сестру с плохо скрываемым ужасом, Андромеда рассмеялась.

— Не бойся, Цисси. Вряд ли я когда-нибудь наберусь смелости. Люциусу не придется ловить меня у кромки леса и штрафовать свой собственный факультет.

При звуке имени будущего мужа щеки Нарциссы едва заметно порозовели. Меда улыбнулась. Это был хороший знак. Все прошедшее лето Андромеда наблюдала, как ее сестра все сильнее влюбляется в своего нареченного, и радовалась за нее. Беспокоило только одно — Люциус в своих проявлениях эмоций был куда скупее. Он, разумеется, оказывал Нарциссе все положенные знаки внимания, но ничего сверх норм, положенных в их кругу, она от него не получала.

— Я слышала, в этом году ему достался значок Старосты Школы? Это большое достижение.

— Да. — Нарцисса довольно улыбнулась. — Он очень его хотел. Я не сомневалась, что Дамблдор выберет именно его.

— Я так рада за тебя, сестренка.

Нарцисса вдруг посерьезнела, поднялась и пересела на сидение к Андромеде, порывисто, что было совсем ей не свойственно, обнимая сестру. Меда неловко хохотнула, погладила Цисси по руке, но не стала ее отстранять.

— Могу я полюбопытствовать, чем вызван этот внезапный всплеск нежности?

Цисси подняла на нее взгляд огромных, голубых, как летнее небо, глаз. Слез в них не было, но брови младшей сестры уже сошлись домиком на переносице, показывая, что она очень болезненно переживает что-то.

— Цисси, что…

— Мне невыносимо, когда ты так говоришь!

— Я не понимаю. — озадаченно сказала Андромеда.

— Я полюблю его, Меда. Я буду любить его так сильно, как только способна. Даже сейчас я чувствую что-то, чего раньше была лишена, и это меня волнует. Это приятное волнение, я как будто спала много лет, а теперь проснулась. Все потому, что когда родители сказали, что он — мой будущий муж, я перестала ждать, защищаться и сомневаться. Я посвящу ему всю себя и знаю, что буду с ним счастлива.

— Но это же прекрасно, глупенькая. — Андромеда нежно погладила сестру по волосам.

— Дело не во мне. Дело в тебе, Меда. — Сказала Нарцисса, крепче сжимая сестру в объятиях. — Мои чувства сейчас обострены, как никогда прежде. И как никогда прежде я ощущаю твое отчуждение. Белле было все равно, она не верит в любовь. Мне повезло, я полюбила своего нареченного. Но ты… Я знаю, что ты не сможешь быть счастлива с человеком, которого не сможешь полюбить. И мне страшно. Так страшно, Меда…

Андромеда вздохнула и поцеловала Нарциссу в макушку. Младшая сестра все еще оставалась милым ребенком, очаровательным в своей прямолинейности. Было тоскливо от мысли, что Меда не могла доверить ей свою тайну, но благоразумие надежно контролировало возникший-было порыв.

— Я крепче, чем ты думаешь.

— Я никогда не считала тебя слабой. Речь вообще не об этом…

— Не беспокойся об этом, Цисси. — Меда мягко отстранила от себя сестру. — Я вовсе не так несчастна, как ты думаешь. И не рисую будущее в мрачных тонах. Из любой ситуации можно извлечь определенную выгоду, ты не находишь?

Нарцисса вымученно улыбнулась и снова села прямо.

— Расскажи еще.

— Про что?

— Что еще ты хотела бы сделать, пока есть время? Я хочу пережить все это вместе с тобой.

Андромеда рассмеялась, и принялась рассказывать. Нарцисса охала, то и дело прижимая ладонь к щеке, но глаза ее светились озорным огоньком, который Меде так редко доводилось видеть во взгляде ее правильной благовоспитанной младшей сестренки. Они давали друг другу невообразимые в своей дерзости обещания и хихикали, склонив друг к другу головы. До самого окончания поездки голову Андромеды больше не посещали мрачные мысли. Им там просто не было места.

* * *

Сердце билось, словно бешеное. Беллатрикс сжала пальцы в кулак и снова разжала их. Ее руки были холодными и влажными от волнения. Самый важный день в ее жизни настал. Потребовалось всего два месяца. Два месяца, в течение которых отмирала прежняя Беллатрикс и рождалась новая, как змея, меняющая кожу. Теперь она была сильной. Теперь она не ведала страха, жалости и сомнений, которые делали слабыми ее противников. У нее была цель: служить ее Господину. Этой цели была подчинена вся ее жизнь, и было совершенно не важно, какие жертвы это влечет за собой. Он это знал. С самого первого взгляда в ее глаза. Именно поэтому решение было принято так быстро. Невообразимо быстро: она поняла это по лицу Рудольфуса, когда Темный Лорд в его присутствии сообщил о милости, которая будет теперь оказана ей. В этот день она должна была получить метку.

Это был торжественный ритуал. На него собрался весь Ближний круг, каждый, кто имел метку. Беллатрикс ожидала в холле перед массивными дубовыми дверьми, за которыми лежала парадная зала особняка, служившего Пожирателям Смерти надежной базой. Ее сердце пропустило удар, когда два домовика, прилагая видимые усилия, раскрыли перед ней двери. Зала тонула в полумраке, но над возвышением, где обычно стоял трон ее Повелителя, мерцали, плавая в воздухе, два десятка свечей. Трона не было, но высокая фигура никуда не делась. Он стоял там, сложив руки перед собой, и ждал ее. Пожиратели выстроились по обе стороны от прохода, создавая живой коридор, ведущий к возвышению. Беллатрикс с трепетом ступила в этот живой коридор. Их капюшоны были низко надвинуты, но ей не нужно было всматриваться, чтобы понять: каждое лицо скрывала маска. И каждая маска была уникальна, как человек, скрывающийся за ней.

Беллатрикс дошла до возвышения и опустилась в глубоком реверансе перед Темным Лордом, глядя в пол и не смея поднять на него взгляд без разрешения. Он шагнул вниз ровно на одну ступень и велел ей подняться. Беллатрикс выпрямилась, и только теперь решилась взглянуть на него. Во взгляде этом было столько обожания, что Рудольфус Лестрейнж, находившийся в первом ряду Пожирателей, почувствовал изумление. Он не считал свою жену способной на подобные эмоции.

— Ты пришла ко мне с намерением служить, и ты служила верно. Каждое испытание, посланное тебе, ты выдержала с честью. Лорд Волдеморт ценит преданность, Беллатрикс Лестрейнж. Сегодня ты будешь за нее вознаграждена. Твою руку.

Он протянул к ней раскрытую ладонь, и Белла вложила в его руку свою. Узкая, с длинными тонкими пальцами рука Темного Лорда была сухой и холодной, но более приятного прикосновения для Беллатрикс не существовало. Это был первый раз, когда он коснулся ее.

Лорд возвел ее с собой на возвышение, где теперь Беллатрикс увидела котел, в котором кипело и булькало что-то похожее на расплавленное серебро. Он встал по одну сторону от котла, она — по другую. Их соединенные руки были точно над странным зельем.

— Ты пришла сюда по своей воле и по своей воле произносишь клятву. Ты будешь беспрекословно выполнять любой приказ, полученный от меня, и сделаешь все, чтобы достичь тех целей, что я перед тобой поставлю. Ты никогда и никому не выдашь тайн, которые будут тебе доверены. Твоя жизнь отныне и до момента смерти принадлежит мне, и только я имею право освободить тебя от этой клятвы.

— Клянусь.

Зелье сердито зашипело. Темный Лорд продолжил говорить. Его голос вселял уверенность и огонь в ее душу. Она произнесла все клятвы, которых он от нее требовал. С гордостью и радостью. Она не заметила, как в руке Темного Лорда возникла палочка, но когда эта палочка вонзилась в ее руку, боль в первый момент показалась женщине невыносимой. Она не вскрикнула, только стиснула зубы и побледнела. Ее взгляд был прикован к собственной руке, на которой медленно, будто вытекая из палочки ее Повелителя, растекался, формируясь, черный силуэт черепа и змеи. Как только метка была закончена, он убрал палочку. Боль не прекратилась. Руку жгло, как будто ее только что заклеймили горячим железом, но Беллатрикс не позволила себе прикоснуться к отмеченной руке и показать, что ей больно.

Волдеморт перевел палочку на котел. Зелье вспенилось, гейзером взметнулось вверх, в воздухе собралось в шар, а потом шар этот медленно стек обратно в котел. В воздухе осталась висеть изящная серебряная маска. Волдеморт сделал жест, маска поплыла по воздуху в сторону Беллатрикс.

— Надень ее и займи свое место среди Пожирателей Смерти, Беллатрикс Лестрейнж.

Она надела. Маска была холодной, как будто вовсе не была только что сотворена из обжигающе-горячей массы. Она спустилась с возвышения и заняла пустое место в живом коридоре, став на всю оставшуюся жизнь еще одной тенью за серебряной маской. Самой преданной и самой старательной. Темный Лорд взмахнул палочкой, и котел исчез. Трон снова стоял на прежнем месте, он опустился в него полным опасной грации движением и сообщил об окончании ритуала. Они синхронно повернулись к нему лицом и склонились в поклоне, а затем по двое покинули залу. Ее ноги дрожали, когда она выходила, так что когда в коридоре Рабастан Лестрейнж предупредительно предложил ей свое плечо, она не стала отказываться.

— Что ж, дражайшая, мои поздравления. Такой стремительный взлет.

Ее глаза опасно блеснули исподлобья. Она знала, что в тайне Рабастан надеялся, что она не переживет испытаний. Не из личной неприязни. Просто это создало бы проблемы его брату, а Рабастан на многое готов был пойти, чтобы достать Рудольфуса. Тем не менее, без Рабастана этот день мог никогда бы не настать. Ей стоило проявить благодарность.

— Каждый получает то, что заслуживает, не так ли?

— Несомненно. — Рабастан искривил губы в усмешке, как будто знал что-то такое, о чем Беллатрикс пока даже не догадывалась.

Именно так все и обстояло.

I want it all

I want it all

I want it all.....and I want it now!

(с) Queen — I Want It All

* * *

Октябрь 1972г.

— Правила чрезвычайно просты: кто забросит больше квоффлов в кольца Вуда, тот и победил. — сообщил Фабиан Прюэтт, шестикурсник, загонщик сборной Гриффиндора по квиддичу и в довершение ко всему капитан этой самой сборной.

Гидеон, как две капли похожий на Фабиана, но без капитанской повязки на предплечье, дал знак всем студентам, проходящим пробы, подняться в воздух. Джеймс с Сириусом переглянулись и одновременно оттолкнулись от аккуратно подстриженного газона летного поля. Нимбус Джеймса тронулся плавно, быстро набрал высоту и, послушный воле хозяина, смирно застыл у центра поля. Сириус на новенькой Комете-240 завис в воздухе напротив друга. Изначально он пришел сюда только из-за Джеймса, который, кажется, вообще не рассматривал вариант, при котором Блэк не будет вместе с ним пробоваться в команду. Однако на поле было довольно много желающих присоединиться к сборной, что пробудило в Сириусе азарт. Комета-240 являлась профессиональной гоночной метлой, Блэк уже успел не единожды опробовать ее возможности, но прежде никогда не участвовал в настоящем соревновании (догонялки с Джеймсом в расчет не брались). Это был прекрасный шанс узнать настоящий предел как возможностей метлы, так и собственных способностей в полетах. Сириус с усмешкой посмотрел на своего друга, придававшего происходящему куда большее значение. Джеймс отчаянно ерзал на своем Нимбусе, изнывая от нетерпения, и когда Фабиан подбросил квоффл в воздух, именно его рука первая схватила красный мяч. Сириус только моргнуть успел, а Джеймс уже несся к кольцам Сэма Вуда, причем угнаться за ним не мог никто, даже сам Блэк на его новой гоночной метле. В обычной ситуации это вызвало бы досаду, но сейчас было просто нереально весело.

Джеймс предпринял первую атаку на кольца, вложил всю силу в бросок, но Вуд будто из воздуха соткался прямо на пути мяча и поймал его. Мальчик стиснул зубы. Что толку от одобрительного кивка Вуда, если мяч не залетел в кольцо? Вратарь поднялся выше и с силой выбросил квоффл вперед, создав над полем настоящую баталию за обладание им. Некоторые в азарте перегибали палку, дергая более быстрых соперников за метлы, или пытаясь отпихнуть их в сторону, когда удавалось сравняться. Поттер к условиям боя адаптировался быстро — первый же конкурент, потянувший его метлу за прутья, чтобы задержать, получил спортивным ботинком в плечо, потерял равновесие и чуть не свалился с метлы. Джеймс на него даже не оглянулся, все его внимание было сосредоточено на красном мяче. Он снова оказался быстрее и проворнее остальных, квоффл был пойман и снова транспортирован к кольцам. Девушка-пятикурсница предприняла попытку отнять у Поттера мяч у самых колец. Джеймс наградил ее возмущенным взглядом, резко нырнул вниз, по синусоиде снова поднялся наверх и швырнул мяч в центральное кольцо. Снова на пути его вырос Вуд. Это не шло уже ни в какие ворота. Борьба за мяч продолжилась с новой силой, на этот раз Джим не успел к квоффлу первым. Полезная сторона у этого опоздания была: он увидел со стороны, что не очень удачно бить по кольцам выходит не только у него. Когда квоффл в очередной раз был возвращен на поле и его подхватила светловолосая девочка с их курса (МакКиннон, кажется), Джеймс направил свою метлу точно на нее, резко нырнул вниз, пролетел под ней, а когда девочка отвлеклась — вырвал мяч из рук и тут же отправил в боковое кольцо. Это был первый удар, закончившийся голом. Марлен наградила Поттера уничтожающим взглядом, но для Джеймса это уже не играло роли. У него получилось. Он обманул Вуда и смог забить гол. Остальное было не важно.

Квоффл тем временем перешел к Сириусу. На хвост ему мгновенно село трое менее удачливых конкурентов, однако Блэк летал так, будто изучал их повадки не один месяц и точно знал, чего от них ждать. Когда кто-то пытался захватить его метлу, он резко менял угол наклона, и незадачливый нарушитель правил игры получал жесткими прутьями по лицу. Если мяч пытались вырвать у него из рук, мальчик делал резкий разворот, или терял высоту, заставляя конкурентов разворачиваться и продолжать погоню. В отличие от большинства пробовавшихся в тот день на место в команде, Сириус умудрялся не просто летать, чтобы забивать голы. Он летал красиво. Джеймс проследил, как Блэк достиг колец и одним обманным маневром запустил квоффл в совершенно противоположное кольцо тому, к которому метнулся Вуд. Первый бросок — и сразу гол. Ему, возможно, следовало позавидовать, но зависти Джеймс не чувствовал. А вот азарт успех Блэка подстегнул. Обычные пробы, где главным был результат, превратились в соревнование двух друзей, в котором важнее было не просто забить гол в кольца, а сделать это красиво и зрелищно. К концу проб большинство кандидатов потеряли к игре всякий интерес, потому что мальчишки блокировали большинство возможностей вклиниться в игру для всех остальных. Одна Марлен МакКиннон, не смотря на маленький рост и слабенькую метлу, не сдавалась. С упорством осла она снова и снова вклинивалась между Поттером и Блэком, пытаясь отобрать мяч, и пару раз ей это даже удалось, но броскам ее не хватало точности.

Свисток Фабиана положил соревнованию конец. Все игроки вернулись на землю, капитан отправил их на трибуну ожидать окончания проб. Следующими летали загонщики. Сборная Гриффиндора была ими укомплектована, но в команде царила демократия, а это означало, что любой желающий имел право попытаться оттеснить бессменных братьев Прюэтт с их позиций. Попытки эти, впрочем, окончились ничем. Джеймс болел за близнецов еще с прошлого года, так что он остался совершенно доволен таким результатом. Следом за загонщиками пробовались вратари, но и здесь изменения в состав вносить было бы совершенно лишним. Последними летали ловцы.

— Ух ты. — выдохнул Джеймс, когда Доркас Медоуз, текущий ловец сборной, выписала в воздухе тройную мертвую петлю и ловко увернулась от конкурента, схватив снитч за полсекунды до того, как на нем сомкнулась бы рука ее противника. — Не думаю, что они ее заменят. Как думаешь, она научит делать такую петлю, если попросить?

Сириус, развалившийся на скамье и пригревшийся на теплом еще осеннем солнце, сощурился и пожал плечами.

— А зачем этому учиться? Берешь и делаешь, все просто.

Джим почему-то невольно вспомнил свою первую мертвую петлю и падение. С тех пор прошло уже достаточно времени, этот трюк он мог выполнить без особенных неудобств, но ощущение какой-то запретности опасных фигур в воздухе бесплотным призраком витало вокруг него, говорило голосом Чарлуса Поттера, требовало прислушаться. Младший Поттер, разумеется, и не подумал удовлетворять эти требования. Он усмехнулся, кивнул и продолжил следить за пробами.

Все испытания закончились к ужину, тогда же Фабиан собрал всех на нижней скамье трибуны, поблагодарил за потраченное время, а потом начал зачитывать состав сборной Гриффиндора на 1972-1973 учебный год.

— Вратарь: Сэмюэл Вуд, 5 курс.

Имя вратаря вся скамья встретила аплодисментами. Сэм встал, смущенно улыбаясь, и слегка склонил голову в знак признательности. Гидеон за плечом Фабиана усмехнулся и передразнил вратаря, вызвав у младшекурсников прилив веселья.

— Ловец: Доркас Медоуз, 4 курс.

Девушки, сидевшие рядом с Медоуз (по-видимому, подруги, решившие ее поддержать) принялись обнимать ее. Сириус и Джеймс же, еще во время полетов понявшие, что так и будет, взглянули на девушку лишь мельком. Их интересовал состав охотников, которых, похоже, капитан приберег напоследок.

— Загонщики: Гидеон и Фабиан Прюэтты, 6 курс.

Откуда-то с дальнего ряда послышались обвинения в кумовстве, но на недовольного быстро зашикали те, кто воочию наблюдал всю тренировку. Близнецы были главным защитным оплотом команды, никто из новичков и близко не смог показать такого результата, который выдавал их тандем.

— И, наконец, охотники. Скажу сразу, эта часть команды в новом году претерпела значительные изменения. Наши новички будут ценным приобретением и, я надеюсь, сильно укрепят команду. Итак, состав: Малкольм МакГонагалл, 4 курс. Джеймс Поттер, 2 курс. Сириус Блэк, 2 курс. Поздравляю, ребята.

Джеймс последних слов капитана уже не слышал. Его с радостным криком, вырвавшимся из горла, подбросило в воздух. Окружающие поздравляли его, хлопали по плечам, но Джим их не видел. Они с Сириусом с разбега врезались друг в друга грудью, рассмеялись, обнялись и пожали руки. Все прошло именно так, как Джеймс себе представлял.

-Мы в команде, Сириус! В команде! — снова и снова повторял Поттер с горящими глазами.

Сириус был в выражении эмоций сдержаннее, но он и не грезил местом охотника так, как это делал Джеймс. Тем не менее, итог дня был очень приятный. На короткий миг он поймал досадливый взгляд светловолосой девочки, так отчаянно боровшейся с ними на поле. Сириус беззаботно улыбнулся ей. Девочка отвернулась, поднялась на ноги и, не прощаясь, направилась прочь с поля. Блэк забыл о ней в ту же секунду, как отвернулся. Новый состав команды удалился в подтрибунное помещение, где Фабиан провел первое собрание, обозначив задачи и стратегию команды на новый год. Все было предельно просто: Гриффиндор должен был выиграть школьный кубок во что бы то ни стало. Малкольм получил задание тренировать новичков для первого матча, и на этом собрание было закончено. Все решили собраться еще раз, когда будут известны составы других команд, и можно будет планировать стратегию первой игры. До гостиной факультета Джеймс не шел, он летел.

— А ты видел, как круто я пролетел под тем толстяком на метле? О чем он вообще думал, когда решил в охотники податься, а? Такого только на ворота хорошо — колец за ним вообще не видно.

Сириус усмехнулся в ответ.

— Если он свалится с метлы, начнется землетрясение, пощади.

Ремус и Питер ждали их в гостиной. Стоило героям дня появиться в помещении, Питер вскочил с дивана и бросился вперед с поздравлениями. Другие ученики успели уже вернуться с поля, они рассказали мальчикам о результатах проб.

— Это так здорово! Так здорово! Я вас поздравляю! — пищал Питер, прыгая вокруг мальчиков.

Ремус был более сдержан, но и он друзей поздравил. Все четверо расположились на диване, Джеймс изрек:

— Это просто необходимо отпраздновать. Пит, ты не сгоняешь на кухню? Наверняка ведь у домовиков найдется что-то подходящее.

Питер с готовностью бросился исполнять поручение. Джеймс вытянул скрещенные в лодыжках ноги к огню в камине, забросил руки за голову, принялся вслух мечтать о победе в межфакультетском состязании и первой игре, которая должна была состояться в ноябре.

— Мы на голову разобьем хаффлпаффцев, вот увидите. В прошлом году они таскались по полю, как полудохлые мухи, а ведь это была совсем новая команда.

— Они могут изменить состав. — резонно заметил Люпин.

— Только это им все равно не поможет. — поддержал товарища Блэк.

— Вот это по-нашему! — Джеймс хлопнул Сириуса по плечу. — Рейвенкло пока темные лошадки, у них большая часть команды выпустилась в прошлом году. А слизняков я никогда не считал серьезными противниками и считать не буду.

Ремус тактично промолчал в этот раз, не видя смысла напоминать горящим боевым огнем друзьям о том, что именно Слизерин в прошлом году унес в свои подземелья кубок школы. В конце концов, это действительно мало что значило сейчас, когда новые составы других команд еще не известны.

— Кстати! — Джим вскинул вверх указательный палец. — Нам ведь не обязательно ждать конца года. Мы сейчас пойдем в Большой зал и вывесим над преподавательским столом знамя Гриффиндора! Заодно проверим, могут ли слизняки зеленеть до цвета своих галстуков.

— Если сами не справятся, всегда можно помочь. — усмехнулся Сириус.

Вряд ли близнецы Прюэтты отказали бы своим новым охотникам в маленькой просьбе о трансфигурации пары ведер зеленой краски. Джеймс вскочил с дивана и подхватил Ремуса под руку, вынуждая подняться следом.

— Не будем терять время, господа!

— Но Питер…

— Питер даже вернуться не успеет, мы одна нога здесь, другая — там.

* * *

— Ты слышал?

Эрик Мальсибер, последние полчаса старательно переписывавший домашнее задание по трансфигурации набело, оторвал взгляд усталых глаз от пергамента и перевел его на вошедшего в спальни второкурсников Деметрия Эйвери. Эйвери выглядел чем-то весьма заинтересованным, что в принципе было этому мальчику не свойственно. Поэтому Эрик отложил перо и сосредоточил свое внимания на товарище.

— Слышал что?

Деметрий подошел к письменному столу, положил руки на его гладкую полированную поверхность и подался вперед, как будто кто-то мог их подслушать, а ему хотелось полностью исключить такую возможность.

— Люциус Малфой собирается принять темную метку. А Кэрроу и Паркинсон уже приняли. Они стали Пожирателями Смерти.

Мальсибер приподнял брови больше от неожиданности обсуждаемой темы, чем от факта удивления произошедшим. Пожиратели Смерти были тайной организацией, предполагалось, что никто не должен знать о ее существовании, но всегда случались исключения. К примеру, дети ветеранов, самых первых ее членов. И Эйвери, и Мальсибер были такими детьми, рожденными и взращиваемыми в идеологии Темного Лорда, с пеленок подготавливаемые к службе ему. Они знали о его величии, распространявшемся все дальше. Знали, какими милостями будут осыпаны, если окажутся достойными. И оба, разумеется, ни секунды не сомневались, что именно так и будет. Нужно было только дождаться, вырасти достаточно и найти ту нишу, в которой они смогут быть полезны Повелителю.

На самом деле, для обоих мальчиков Темный Лорд был фигурой абстрактной. Они ни разу не видели его живьем, наблюдая только поздние отлучки глав семейств на собрания Пожирателей. Волдеморт был для них идеей о грядущем величии, и именно к величию оба стремились, с детских лет осознавая, насколько они особенные, насколько сильно заслуживают его. Они не задумывались о цене, которую придется заплатить. Не задумывались даже о том, что эта цена вообще существует. Преданность кому-то, кроме самих себя, казалась мальчикам величайшей глупостью, и они искренне полагали, что так будет всегда. Темная метка будет лишь пропуском в мир, где все дозволено. Где возможно делать что захочется, и это не повлечет никаких последствий. Даже Министерство ничего не сможет сделать, потому что Темный Лорд сильнее Министерства. Им будут не писаны законы. Ничто в мире их не остановит…

— Я знаю про Кэрроу и Паркинсона. Отец был на церемонии.

Глаза Эйвери сощурились. Отец Деметрия ничего не рассказывал ему о собраниях, это было табу в их семействе. Осведомленность Эрика заставляла его чувствовать себя ущемленным.

— Вот как? Он рассказал тебе, и ты молчал? Я думал, мы друзья.

— Так и есть. — невозмутимо ответил Эрик, сцепляя пальцы на столе в невольном копировании жеста Виктора Мальсибера. — Он не рассказывал мне. Но у меня имеются уши, и я предпочитаю активно использовать это преимущество.

Это меняло дело. Мальчики обменялись понимающими ухмылками. Когда ты живешь в семье Пожирателя, невообразимо быстро учишься двум вещам: быть незаметным и уметь слушать. Первое необходимо в моменты кризисов, которые в обоих домах не были редкостью. Второе было пропуском в мир взрослых знаний и ценилось особенно высоко.

— А что Малфой? Его отец не был Пожирателем, почему Повелитель хочет отметить его?

Эйвери пожал плечами, отстраняясь.

— Малфои из богатеньких. Я думаю, дело в этом. К Темной Метке может привести либо происхождение, либо рвение и талант, либо деньги. Отец Люциуса не имеет к Пожирателям отношения, рвения я тоже за ним не замечал. Остаются деньги.

Эрик не был согласен с теорией друга, но спорить не стал. Это было обоснование, какое-никакое, хотя сам Мальсибер на месте Повелителя закрыл бы путь к метке для всех, кто не был должным образом воспитан, не был сыном Пожирателя. Только так положение в глазах мальчика могло остаться достаточно особенным, чтобы его желать. Только так Ближний круг мог остаться кругом избранных. Если пропуском туда будут деньги, то ни о какой избранности речи уже не идет. У многих аристократических семей не было проблем с галеонами. Мальсибер вздохнул.

— Похоже на то. Ему придется здорово постараться, чтобы доказать, что он достоин.

— А нам придется постараться, чтобы выведать у него информацию.

— Какую?

— Что там происходит сейчас. Какие планы.

Эрик задумчиво кивнул. Школа была нейтральной территорией, но готовиться к принятию Темной Метки было никогда не рано. Если они могли каким-то образом начать уже в школе зарабатывать необходимые очки авторитета, этим нужно было заняться.

— Есть один момент. — протянул Мальсибер.

Эйвери посмотрел на него вопросительно.

— Снейп. — сказал Эрик.

— А что Снейп?

— Мы расскажем ему?

Вопрос был не так прост, как казалось на первый взгляд. Северус Снейп был частью их узкого круга. Его отлично работающая голова и готовность прикрывать им спины за крупицы хорошего отношения стали для полукровки пропуском в их мир. Снейп был полезен, и поэтому его держали поблизости, не слишком, однако, допуская к информации, которая мальчикам казалась хоть сколько-то важной. Проблема заключалась в том, что тайна перестала быть тайной. Эйвери услышал о скором принятии Малфоем Темной метки, значит и Снейп мог точно так же об этом от кого-то услышать. Ни Эйвери, ни Мальсибер не сомневались, что информация эта не пройдет мимо Северуса. В нем было то же, что в каждом из них: стремление достичь большего, жажда признания и величия. Пожалуй, даже слишком, потому что Снейп никогда не испытывал ни первого, ни второго. Можно было оставить его самостоятельно разбираться с новой информацией, искать ее по крупицам и составлять мнение. На это у него ушло бы несколько лет, а итог был непредсказуем. Но можно было рассказать сейчас, подать правильно и превратить его в удобный инструмент, с помощью которого Эйвери и Мальсибер смогли бы уже в школе показать, насколько достойны они Темной метки. Взгляды мальчиков встретились, им не нужно было произносить эту цепочку рассуждений вслух, чтобы сойтись на мнении, что второй путь куда более удобен, чем первый.

— Почему бы нет. В конце концов, далеко не факт, что ему будет дарована эта милость, даже если он захочет ее.

— Захочет. — усмехнулся Мальсибер. — И будет лучше, если мы будем этим желанием управлять.

Эйвери кивнул. Это решило все. Они расскажут Северусу, когда выдастся удачный момент.

* * *

Лили отодвинула книгу и серьезно посмотрела на Снейпа. Он мигом стушевался, оборвал вдохновенный монолог, который до этого произносил в течение последних десяти минут. Идея, которой с ним поделились Эйвери и Мальсибер, перевернула мир мальчика. С самого нежного возраста Северус знал, что он особенный. Что маги лучше, добрее, сильнее, чем магглы. В магглах вообще ничего хорошего не было, его отец и все окружение дома в Коукворте было тому наглядным доказательством. Казалось таким естественным превозносить то, что хорошо, и уничтожить то, что плохо. Маги — это хорошо, они не должны прятаться, они должны править миром. Магглы — плохо, от них нужно избавиться. Конечно, есть, наверное, и хорошие магглы. Вроде родителей Лили. Их можно было оставить в покое, просто поселить где-нибудь на отдельном острове, где они никому не мешали бы, и все, проблема бы решилась. На счастье Снейпа, мысль про остров он озвучить не успел, Лили подняла на него выразительный взгляд еще в той части монолога, где говорилось о том, что маги должны править миром.

— Это тебе Эйвери с Мальсибером наговорили? — спросила Лили, буравя Снейпа своими зелеными глазищами.

Он даже отвернуться не мог. Только опустил взгляд в стол, как бывало с ним, когда мать из-за чего-то была им недовольна и отчитывала.

— Какая разница, кто? Это не важно…

— Это очень важно, Сев. — Лили заправила за ухо выбившуюся из конского хвоста, собранного на затылке, прядь волос. — Ты говоришь очень странные вещи, и я не верю, что ты сам это придумал. Ты не такой.

— Какой «такой»? — буркнул Снейп.

— Ты ведь понимаешь, что будет, если какой-то волшебник действительно решит завоевать мир? Никто не сдастся ему просто так. Будет война, люди будут умирать. Очень много людей…

— Нельзя достигнуть высшей цели, ничем не пожертвовав.

Ее взгляд вдруг стал холодным. Лили смотрела на него почти с отвращением, Снейп испуганно подумал, что зря продолжил развивать эту мысль. Очевидно было, что Лили еще не готова ее принять, что нужно время, чтобы она тоже поняла, насколько это правильно и естественно.

— А моими родителями ты тоже пожертвуешь ради своей высшей цели? Они, на минуточку, самые настоящие магглы.

— Лили, я не…

— А родителями Мэри? Ты их даже не видел ни разу, откуда ты знаешь, что они плохие и их нужно убить? Почему вы вообще считаете, что это нормально: убивать кого-то только потому, что есть такая возможность?

Над их столом повисла тишина. Снейп боялся говорить, опасаясь новой вспышки, Лили же очень тяжело переваривала слова своего друга. Остро чувствуя справедливость, Лили сопротивлялась озвученной идее. Сама природа ее противилась каждому слову Снейпа, отторгала их, как здоровый организм отторгает испорченный продукт. Но хуже всего было не это. Хуже всего, что слова эти шли именно от Снейпа. От Эйвери или Мальсибера они звучали бы даже, пожалуй, органично, как бы дико это ни звучало. Но Северус… Лили снова подняла на него пристальный взгляд.

— Пообещай мне, что больше не будешь их слушать.

— Лили…

— Пообещай мне! — она с силой захлопнула книгу.

Снейп вздрогнул, уставился на нее исподлобья, как на взрослого, решившего его несправедливо наказать. Все в нем противилось подобному обещанию, но Лили выглядела настроенной решительно. Ругаться с ней из-за этого Северус был не готов. Мальчик разочарованно вздохнул.

— Хорошо.

Ее лицо, до сих пор очень напряженное, разгладилось. Вся поза девочки на стуле напротив стала намного более расслабленной. Она вернулась к своему сочинению, погрузившись в работу и совершенно не замечая, что мальчик напротив куда больше занят наблюдением за ней, чем сочинением по зельеварению, ради которого они вообще изначально пришли в библиотеку. А Снейп смотрел на нее и не понимал, почему Лили не хочет замечать очевидного. Сильный всегда подминает под себя слабого, здесь не бывает компромиссов. Ему было всего двенадцать, но Северус уже осознал это. Лили не нравились Эйвери и Мальсибер, потому что они постоянно нападали на других учеников, тренируя на них сглазы и проклятья. С точки зрения Снейпа это были обычные шутки, компания Гриффиндорских задир во главе с Джеймсом Поттером причиняли окружающим куда больше неудобств, чем Эйвери и Мальсибер вместе взятые. Но почему-то невзлюбила она именно Эйвери и Мальсибера, которые, по крайней мере, были честны в своих убеждениях. Это задевало. Невольно вспомнился последний случай в коридоре, после урока по Защите от Темных Искусств, когда Блэк забавы ради ударил по нему заклятьем танцующих ног, и вместе с дружками от души хохотал, пока Снейп, отчаянно пытаясь сохранить равновесие, пытался достать свою палочку, чтобы прекратить действие заклятья и ответить обидчикам. А другие школьники шли мимо и смотрели. Это было ужасно унизительно. Совсем плохо стало, когда из кабинета вышла Лили, увидела происходящее и набросилась на Блэка с Поттером со всей присущей ей строгостью. В какой-то момент ему показалось, что Блэк и ее ударит. Это был самый тяжелый момент во всей его школьной жизни, потому что Северус вдруг ясно осознал — если он хоть пальцем ее тронет, он, Северус Снейп, оставит его вовсе без пальцев. Даже если его за это выгонят из школы или запрут в Азкабане. Но Блэк ничего не сделал. Они ругались достаточно долго, чтобы Снейп успел справиться со своей палочкой и прекратить заклятье, а потом Лили взяла его за руку и утащила прочь прежде, чем он успел ответить обидчикам. Они победили в тот раз. Теперь за ним был должок…

— Я закончила. — Лили закрыла книгу и отодвинула ее на край стола.

Снейп моргнул, только теперь поняв, что на пергаменте перед ним написана всего пара строчек, а перо он сжал, вспоминая про Поттера и Блэка, так сильно, что оно сломалось пополам прямо у него в руке.

— Проклятье… — пробубнил Снейп, роняя перо на стол.

Лили удивленно посмотрела на обломок, а потом с готовностью полезла в сумку и вручила Снейпу запасное перо.

— Вот, держи. Тебе нужно помочь?

Он помотал головой, сгреб пергаменты в одну стопку и поспешно затолкал в старую наплечную сумку.

— У меня есть черновики в спальне, я вечером допишу. Если тебе тут больше ничего не нужно, пойдем.

Лили пожала плечами, собрала библиотечные книги в аккуратную стопку и поднялась из-за стола.

* * *

Младший брат все время находился в поле его зрения. Сириус не делал этого нарочно, просто так получалось. С самой минуты распределения, когда шляпа огласила свое решение, и, сияющий как новенький галеон, Регулус засеменил к Слизеринскому столу. Его там приветствовали, Люциус Малфой пожал руку. Сириус же снова, уже в который раз за все время присутствия младшего брата в его жизни, не чувствовал ничего кроме раздражения и досады. Сморчок снова сделал все, чтобы выслужиться перед матушкой. Он был таким с самого начала: там, где Сириус устраивал бунт и войну, Регулус с готовностью прогибался, давал родителям то, что они хотели видеть, и был этим счастлив. Все было бы прекрасно, если бы при этом его не тянуло общаться со старшим братом. Если бы они могли существовать параллельно, не пересекаясь. Но Регулус, вмещая в себя все то, что Сириус ненавидел в собственном семействе, отличался еще и большой тягой к общению. Слова «нет» он не понимал. Он ходил хвостом и нудел, пока раздраженный Сириус не прикрикивал на него, а то и на подзатыльник готов был расщедриться. Регулус ревел, как девчонка, но потом всегда возвращался. Всегда… И когда ему было страшно или одиноко, он почему-то шел не к обожаемым им мамочке с папочкой. Он забирался в кровать Сириуса и надоедал ему разговорами. Так, что старший из братьев Блэк иногда почти забывал, что за слизняк на самом деле его брат. Так, что он почти мог поверить, что из Регулуса еще можно вырастить человека. Но решение шляпы все расставило по местам. Сириус уже год отучился в Хогвартсе, он слишком хорошо понимал, какой контингент наполняет Слизерин. Хороших людей там не было, это был рассадник зла, как Сириус его понимал, в его самом концентрированном виде. Брат, сознательно (в этом Сириус не сомневался) избравший для себя это место, ничем не мог отличаться от стандартного обитателя слизеринских подземелий. Он был врагом. И относиться к нему впредь следовало соответствующим образом.

Проблема заключалась в Регулусе. Тот вовсе не считал себя врагом старшего брата. Напротив, теперь, когда оба были в школе, Рег искал общества Сириуса с удвоенным энтузиазмом. Он подходил на переменах и просил объяснить сложные места в практике по чарам. За обедом в большом зале он мог попросить сесть за слизеринский стол, вместе с ним, потому что ему хочется, чтобы брат показал ему новые чары. Когда у него в первый раз получилось превратить спичку в иголку, Регулус не придумал ничего лучше, чем поделиться этой радостью с братом. Как будто Сириусу было не все равно. Как будто это имело значение. Мелкий раздражал своим настойчивым требованием внимания, чем дальше — тем больше. Но что хуже всего — Рег, намеренно или по наитию, играл в Хогвартсе роль мамочкиного шпиона. Весь прошлый год Вальбурга молчала, не посылая сыну писем. А в этом году как с цепи сорвалась: стоило им с Джеймсом сотворить даже самую невинную проделку — и об этом тотчас узнавали в доме на площади Гриммо. Стоило над кем-то пошутить — и тут же рядом появлялся младший брат с материнскими нотациями про достойное поведение.

Привычка держать его в поле зрения выработалась сама собой. Так Сириус всегда точно знал, с какой стороны ожидать угрозы. И он научился мастерски избегать младшего брата, а если не получалось избегать, игнорировать его. Ремус как-то раз попробовал, было, поговорить на этот счет с Сириусом, но наткнулся на такой жесткий отпор, что больше эта тема в четверке не поднималась. Друзья благоразумно предоставили братьев самим себе, за что Сириус был им благодарен. Все ведь было просто: был он, и был любимый мамочкин агент. Чем дальше они были друг от друга, тем всем было лучше.

— Сириус?

Блэк закатил глаза. Вот так всегда: стоит на секунду отвлечься — и сморчок уже тут как тут. Джеймс вопросительно посмотрел на друга, тот с видимой неохотой повернулся к первокурснику в форме факультета Слизерин, который смущенно мялся у гриффиндорского стола. Что было особенно примечательно: он никогда за этот самый стол не садился, всегда мялся рядом. Как будто сам факт подобного действия мог за много миль оскорбить их благородную матушку и вызвать удар у сурового батюшки.

— Чего тебе?

— У меня завтра начинаются полеты… Я хотел попросить… Ты меня потренируешь?

Блэк усмехнулся.

— Полеты для того и нужны, чтобы тебя там летать научили. Отвяжись и не приставай ко мне с глупостями.

— Но Брэдли и Чемберс уже умеют летать!

— И кто тут тебе виноват? Рег, иди отсюда, дай поесть по-человечески.

Сириус повернулся к брату спиной и сделал вид, что еда в тарелке — это самое занимательное, что случалось с ним за всю прошедшею жизнь. Первокурсник сделал еще одну попытку заговорить с братом, а потом, понурив голову, поплелся прочь. Сириус боковым зрением проследил за ним, а когда мальчик отошел достаточно далеко с облегчением выдохнул и бросил ложку. За гриффиндорским столом стало почему-то очень тихо.

— Так что там Уилкс? Свел свои громадные угри? Мадам Спраут-то не обманула. Гной бубонтюбера отличная штука. — усмехнулся Блэк.

Из всех четверых поддержал его энтузиазм только Джеймс. Ремус натянуто улыбнулся, косясь куда-то в сторону слизеринского стола, Питер же и вовсе не поднимал взгляда от тарелки с того самого момента, как Регулус затормозил у их стола.

Сириус отметил про себя этот факт, невольно в который раз ловя себя на мысли, что был бы куда более доволен жизнью, если бы его братом был Джеймс, а не Регулус. Да что там, он и считал Джеймса братом, кто бы что по этому поводу не думал. Ремус и Пит с их постными физиономиями могли смело катиться к черту, если им что-то не нравилось. Половину первого курса они с Джеймсом прекрасно обходились без них, и Сириус знал, что, если придется, будут так же прекрасно обходиться и впредь.

— Нам на занятие пора. — сообщил Люпин, сверившись с большими часами в дальнем конце зала.

— Сочинение по зельеварению написал?

— А ты что, нет? — обреченно спросил Ремус.

— У меня, как ты знаешь, есть более важные дела. — ухмыльнулся Блэк. — Старый морж будет сильно вопить?

— Он будет сильно штрафовать. — заметил Питер, прижимая к груди связку толстых фолиантов.

Сириус задумчиво побарабанил пальцами по столу.

— Ну, делать нечего. Кто спасет честь факультета и даст списать? — глаза его озорно блеснули.

Ремус вздохнул и полез в сумку за пергаментом.

No Apology

We will not back down

We are not afraid

Not a drop of doubt

(с) Bon Jovi — No Apologies

* * *

Февраль 1973г.

Снег шел всю ночь и закончился только к обеду. Когда Ремус озвучил предложение во время большой перемены выйти во внутренний двор, его поддержали единогласно. Народу во дворе оказалось много, все были чем-то заняты: кто-то лепил снеговиков, кто-то строил крепость, один первоклашка сделал в сугробе снежного ангела и теперь на весь двор орал, чтобы его товарищ подошел посмотреть.

— Нет, нет, нет, они же так весь снег испортят! — воскликнул Джеймс, сбегая по ступенькам и на ходу наклоняясь, чтобы зачерпнуть голой рукой горсть снега.

Он остановился, помял снег в руке, а потом резко развернулся и швырнул кое-как слепленный снежок в Питера. Тот не ожидал внезапной атаки, снежок врезался ему точно в лоб, а мальчик так и остался стоять, глупо моргая. Потом лицо его сморщилось, как будто он собирался заплакать, но мимо с хохотом, задев его плечом, пронесся Сириус Блэк.

— Два на два, как обычно. Защищайтесь, господа!

Если нужно было разбиться на пары, Джеймс всегда выбрал Сириуса, а Сириус — Джеймса. Если задуматься, это было обидно, но у Питера не было времени задумываться. Ремус посмотрел на него с благодушной обреченностью, пожал плечами, а потом с удивительной ловкостью увернулся от следующего снежка, который теперь предназначался ему.

Это был неравный бой: Джеймс с Сириусом, успевшие за прошедшие месяцы хорошо натренироваться в точности бросков, метали снежные снаряды без передышки и играли слаженно: пока один лепил снаряд, второй расстреливал противника, потом они менялись. Ремуса с Питом поначалу спасало каменное ограждение, создававшее крытую галерею внутреннего двора, но чтобы хоть как-то противостоять теснившим их друзьям, нужно было где-то взять снег, которого в галереях не было. Мальчишки отсиживались, как два солдата в окопе, прекрасно понимая, что скоро Джиму с Сириусом надоест метать снежки в стенку, и они пойдут в настоящее наступление.

— Хорошо. Ты их отвлеки, а я за снегом.

— Тебе легко говорить, отвлеки…

Ремус возражения не слушал. Он, пригнувшись так, чтобы его было не видно из-за ограждения, добрался до прохода, пулей выскочил из-за него и бросился к стоящей неподалеку скамейке, которая стала его новым убежищем, пусть не таким надежным, как прежнее. Один из снежков его все-таки настиг, остальные оставили на стене снежный хвост, показывая траекторию движения мальчика.

— Да бросьте, мы играем в снежки, а не в прятки! — крикнул Сириус.

— Пит, держи! — вместо ответа Блэку Ремус начал кидать за ограждение бесформенные комки снега, сколько мог зачерпнуть.

— Кажется, кто-то пытается делать запасы? — раздался голос прямо у него над головой.

Ремус поднял взгляд на источник звука и увидел прямо над собой улыбающегося во все тридцать два Джеймса Поттера с занесенной со снежком рукой. Не долго думая, Люпин сгреб снег и метнул его вверх, прямо в ухмыляющееся лицо. Джеймс вскрикнул, Ремус ринулся прочь. Снежок все равно настиг его затылок прежде, чем он успел скрыться за ограждением, зато теперь у их с Петтигрю команды появились хоть какие-то шансы. Бой пошел оживленнее, хотя большее количество попаданий, не смотря на надежную крепость Питера и Ремуса, все равно было на стороне Джеймса и Сириуса.

Когда запасы снега закончились, Петтигрю и Люпин пошли в отчаянную лобовую атаку, с криками выскочив из своего убежища и ринувшись прямо на Блэка с Поттером. Те от такого внезапного наступления растерялись: так и застыли с занесенными для броска снежками в руках. Ремус сбил с ног и повалил в сугроб Сириуса, Питер — Джеймса. Все четверо хохотали, как сумасшедшие, пытаясь насыпать снег за шиворот товарищу или закопать друг друга с том же сугробе, куда мгновение назад свалились. Все в снегу, с покрасневшими лицами и руками, с пальцами, которые уже начали коченеть, они, тем не менее, и не думали прекращать, слишком уж это было весело. А потом Сириус заметил показавшегося во внутреннем дворе Северуса Снейпа.

Слизеринец не обратил на них никакого внимания, он явно очень спешил в другой конец двора, где девочки лепили снежного единорога. Это было с его стороны очень неосторожно, его недруги такой беспечности не прощали. Блэк немедленно толкнул увлеченно засыпающего Люпина снегом Джеймса в бок и ткнул пальцем в худую сгорбленную фигуру, пересекающую двор. Поттер злорадно усмехнулся.

— Ба, да это же Нюниус собственной персоной. А я-то гадал, чего нам для полного веселья не хватает.

Прежде, чем кто-то успел что-то сказать, Блэк и Поттер были на ногах. Еще через мгновение между лопаток и в затылок Снейпа врезались сразу четыре снежка (кидали от души, с двух рук). Слизеринец застыл, оглянулся, увидел гогочущих от души Джеймса и Сириуса. Лицо его тут же помрачнело, он скрипнул зубами, сунул руку за пазуху, чтобы достать палочку. Пытаться ответить хулиганам их же методом он и не думал: прекрасно знал, какие у него шансы при этом закончить большую перемену закопанным в сугроб. Единственный способ как-то уравнять шансы — использовать магию. Его единственное оружие, в котором он пока еще превосходил обидчиков. Если только ему удавалось вовремя достать палочку.

— Ну уж нет, Нюнчик, веселье ты нам не испортишь. — каркнул Сириус.

Снежок, прицельно пущенный в запястье Снейпа, достиг цели. Северус выронил палочку, она упала в снег. Чертыхнувшись, слизеринец опустился на колени, лихорадочно шаря руками в снегу, пытаясь отыскать потерянное оружие. Блэк и Поттер тем временем, как два грифа, почуявших кровь, бросились к Снейпу. Снежок угодил Северусу в висок. Кожу будто огнем обожгло. Слизеринец схватился за голову. Подбежавший к нему Поттер за шкирку оттащил Снейпа от наиболее вероятного места нахождения его палочки и пнул ногой снег перед собой, так что белая холодная жалящая волна ударила слизеринцу в лицо, вырывая из груди крик бессильной ярости.

— Ого! По-моему, мы его здорово разозлили. — Усмехнулся Джеймс. — Никогда не слышал, чтобы слизняки так рычали.

— Запачкал свою единственную мантию, Нюня? Давай, расплачься и беги жаловаться. — Сириус повторил движение Джеймса, обдавая Снейпа новой снежной волной.

Снейп попытался подняться, но Джеймс поставил ему подножку, и мальчик снова под дружный смех недругов повалился в снег. Сколько бы попыток он ни предпринимал — кто-то из них тут же оказывался рядом и мешал ему подняться пинком, тычком или подножкой. Северус с отвращением понял, что на глаза у него действительно наворачиваются слезы — слезы ярости от собственного бессилия. Нельзя было, чтобы они это увидели. Он знал, что тогда его обидчикам станет еще веселее. Нужно было как-то подняться, как-то найти способ убраться с проклятого двора.

— Прекратите это немедленно!

Он знал этот голос. Думал, что так стыдно, как в тот раз, когда она вступилась за него в коридоре, уже не будет. Оказалось, может быть еще хуже. Лили налетела на Поттера с Блэком разъяренной гарпией, оттеснила их от жертвы, дав Снейпу долгожданные несколько секунд, чтобы подняться на ноги. Мальчишки, растерявшиеся всего на секунду, тут же сомкнули ряды обороны.

— А тебе что, до всего есть дело, а, Эванс? Мы играли, тебя сюда вообще никто не звал.

— Что-то не похоже, чтобы Северусу было также весело, как вам! Его вообще никто не спрашивал, хочет ли он с вами играть!

Джеймс фыркнул.

— Его? Спрашивать? Да за кого ты нас принимаешь, Эванс?

— Сама перед ним и расшаркивайся, раз так его любишь. — усмехнулся Сириус. — Предательница.

Лили застыла, ошарашенным взглядом уставившись на Сириуса.

— Что…

— Что слышала. Этот слизняк со Слизерина, мы со Слизерином враждуем, а ты с ним милуешься. Значит, ты ничем не лучше, чем он.

— Я вовсе не…

Договорить она не успела. Сириус молниеносно нагнулся, зачерпнул снега и швырнул в Лили снежком. Тот угодил ей в плечо, удар был не сильный, но и такого оказалось достаточно. Глаза Лили полыхнули яростью. Она перевела острый взгляд с одного мальчика на другого, и оба отчего-то вдруг оробели, как если бы перед ними была как минимум МакГонагалл, а не такая же двенадцатилетка, как они сами. Но дело было сделано. Отступать Джеймс Поттер не привык.

— Отойди-ка в сторонку, Эванс. — заявил он, загребая снега для снежка.

Сириусу, может, и не следовало первым нападать на девчонку, но в одном он был прав: Эванс со своей вечной защитой Нюниуса здорово успела всем надоесть. Ее давно пора было поставить на место, этот случай подходил ничуть не хуже любого другого. Зеленые глазищи сузились. Она смотрела на него так, будто впервые по-настоящему увидела, и увиденное ей совсем не нравилось. А Джеймс стоял, катал в руках снег, не отводил взгляда. Ни шагу назад, никогда.

— А то что? — медленно произнесла Лили.

— А то мы и с тобой поиграем. — осклабился Джеймс, делая угрожающий шаг вперед.

Он уже был наголову ее выше, жест просто обязан был получиться устрашающим... Но Эванс не сдвинулась с места. И эта стойкость перед ним почему-то снова заставила его ощутить отвратительную робость перед девчонкой. Чувство, совершенно непростительное и оттого сильно выводящее из себя. Джеймс размахнулся, чтобы со всей силы метнуть снежок в Снейпа прямо через голову Лили. Она быстро наклонилась, он даже не успел понять, зачем, а потом точно между глаз ему прилетел холодный и мокрый комок снега. Лили швырнула его с очень близкого расстояния, промахнуться было просто невозможно. И она не промахнулась.

— Ты… — Джеймс ошалело потер горящее лицо. — Ты совсем свихнулась?!

Лили Эванс не сделала ни шагу назад. Его все так же жгли полные праведного гнева зеленые глаза. Взгляд этот почему-то прочно вошел в его память, и всплывал там каждый раз при одном только звуке ее имени. Джеймс стиснул зубы, наклонился за новым снежком. Девчонка она, не девчонка — сама напросилась.

Когда он выпрямился, его ждал еще один сюрприз. К Эванс подоспело подкрепление: у нее за спиной стояли решительно выглядящая Марлен МакКиннон, так и не простившая им с Сириусом поражения на отборочных состязаниях в сборную, и куда менее решительная, но, тем не менее, крепко сжимающая несколько снежков в руках Мэри Макдональд. Снейп за их спинами выглядел раздосадованным. Их взгляды встретились, Джеймс прыснул со смеху, забыв на секунду даже о собственной попранной чести.

— Нюньчик, да ты, я смотрю, дамский угодник! Вон их сколько набежало, и все чтобы тебя защитить.

— Заткнись! — взвизгнул Снейп.

Сириус без предупреждения метнул в него снежок. Попал прямо по носу. Снейп схватился за лицо, и это стало негласным сигналом к началу битвы. Марлен начала бросать снежки в мальчишек, не торопясь, каждый раз хорошенько прицеливаясь. Первый раз она промазала, но ни Сириус, ни Джеймс не видели серьезной угрозы в девочках, и потому не пытались уворачиваться. Второй снежок попал Блэку в плечо. Тот с искренним удивлением посмотрел на Марлен, и тогда ее третий снежок врезался ему прямо в лоб. Бросок был сильным, удар — болезненным, но хуже всего было чувство задетой гордости. Сириус с глухим рычанием швырнул ответный снежок в МакКиннон, она легко отскочила, и тут же в Блэка полетели еще три снежка: брошенный Лили попал в грудь, Марлен — в живот, Мэри — в ногу. Сириус замер, переглянулся с Джеймсом. Происходило что-то совершенно невообразимое, ни разу за прошедшие полтора года мальчишки-гриффиндорцы не устраивали войну с девчонками. Они вообще, кажется, существовали в параллельных вселенных, никак не соприкасавшихся, а теперь эти две вселенные столкнулись, перемешались, и их обитателям стало совершенно невозможно игнорировать друг друга.

— Атакуем! — крикнул Джеймс.

И они бросились вперед. Девочки были легкими и проворными, они пригибались, прыгали в стороны, мешая прицелиться, и засыпали своих противников снегом прежде, чем тем успевали нагнуться за новым снарядом. Они не давали мальчикам ни одной лишней минуты, чтобы выстроить оборону. Джеймс и Сириус держались стойко, не отступали, хотя порой, это нужно было признать честно, было совсем туго. Один снежок прилетел в скулу Мэри Макдональд, она высоко взвизгнула, бросила несколько снежков, а потом отступила, прячась за неутомимыми Лили и Марли.

Джеймс, в очередной раз оставшись с пустыми руками, решился на последний отчаянный бросок — он с ревом кинулся вперед, на занесшую руку для броска Лили, с намерением повалить ее в сугроб и этим закончить абсурдную баталию. Лили швырнула снежок, в последний момент отскочила в сторону. Джеймс по инерции пролетел мимо, споткнулся и угодил в сугроб. Лили, быстро развернувшись, продолжила швырять в него снежками. Позиция в сугробе, однако, оказалась неожиданно выигрышной — теперь ему даже нагибаться не приходилось, снаряды были прямо вокруг него. Джеймс с большим энтузиазмом принялся отвечать на яростную атаку Эванс, совершенно не осознавая, что от души смеется всякий раз, когда она попадает по нему, или его снежок достигает цели. Играть с девчонками оказалось неожиданно… весело? Сириус и Марлен бились не на жизнь, а на смерть. Юркая девочка скакала вокруг мальчика, не давая ему ни секунды передышки. Сириус, хоть и был проворством не обделен, банально не успевал за ней, и злился от этого все сильнее. В какой-то момент он перестал защищаться совершенно, сосредоточив все внимание на движениях МакКиннон. Она замешкалась всего на секунду, чтобы подобрать очередной снежок, но Сириусу этой секунды оказалось достаточно. Он сбил девочку с ног, прижал сверху, с большим энтузиазмом закапывая ее в снег и игнорируя возмущенные крики с попытками его сбросить. Она была похожа на загнанную в угол кошку, которая шипела и кусалась, уже не различая своих и чужих. Сириус никогда особенно не любил кошек.

Снежной битве положил конец школьный звонок. Противники его даже не услышали, но были еще Ремус и Питер, которые сначала со смехом, а потом со все возрастающей тревогой наблюдали за развернувшимся сражением.

— Джеймс, пошли, нам надо на урок. — робко попробовал Питер вмешаться в бой между Эванс и Поттером.

Тут же получил снежком по голове в качестве сопутствующего ущерба, но, тем не менее, вклинился между сражающимися (Лили, увидев невинного, огонь тут же прекратила), выковырял Джеймса из сугроба и помог подняться на ноги. Ремус чуть в стороне стащил брыкающегося Блэка с МакКиннон и также преградил ему путь назад, к битве. Сириус с досадой стряхнул со сбившейся мантии снег и быстрым шагом направился прочь со двора. Остальные потянулись следом. Уже в коридоре Блэк резко затормозил. Уязвленная гордость никак не давала ему успокоиться.

— Что это вообще такое было? — воскликнул он. — Они бешеные!

— Совершенно ненормальные! Ты посмотри! — Джеймс развел в стороны руки, чтобы друзья могли получше рассмотреть его.

На мальчике не было ни единого дюйма одежды, который не был бы покрыт налипшим снегом. Сириус выглядел немногим лучше. Они пристально смерили друг друга взглядом, а потом расхохотались, согнувшись пополам. Ремус и Питер, уже давно потихоньку давившие смешки, наблюдая за похожими на снежных людей друзьями, но опасавшиеся вспышек ярости со стороны непобедимого дуэта, тоже рассмеялись, давая, наконец, себе волю. Все происшествие как-то сразу перестало казаться таким уж серьезным, а девочки, нужно было отдать им должное, были достойными противниками. Мальчишки их даже как-то зауважали.

— Что там у нас в расписании, Рем?

— История магии…

— Пит, ты у нас самый сухой, запиши лекцию для всех? А мне, пожалуй, нужен новый комплект формы. — сказал Джеймс, хлопнув застонавшего Петтигрю по плечу.

— Не нужно было этого делать. — пробубнил Снейп, прижимая комок снега к разбитому носу.

Снег окрасился алым, маленькие капельки крови можно было заметить то тут, то там: Северус не сразу занялся носом, сначала он искал палочку и не обращал на травму внимания.

— Нужно. — решительно ответила Лили, протягивая Снейпу руку, чтобы помочь подняться. — Они бы тебя в покое не оставили.

— Они и сейчас не оставят!

Лили посмотрела на него так, будто он ее ударил. Лицо вдруг стало совершенно непроницаемым, она сложила руки на груди.

— Спасибо, Лили, я знаю, что тебе не все равно. Пожалуйста, Северус. — произнесла она с нажимом.

Он отвел взгляд в сторону, чувствуя себя совершенно несчастным. Она была права. И злился он не на нее, а на себя. На собственную беспомощность там, где ему, как волшебнику, полагалось демонстрировать превосходство. Это он должен был ее защищать, а не наоборот. Но Лили в упор не желала этого понимать. И этот чертов Поттер… Ему было весело, когда шел снежный бой. Он смеялся. За это Снейп почти ненавидел его в ту минуту.

— У тебя нос разбит, тебе нужно в больничное крыло. — примирительным тоном сказала Лили и положила руку в красной варежке ему на плечо.

Снейп кивнул и позволил ей увести себя из внутреннего двора, подальше от очередного позорного поражения.

Марлен проводила их взглядом, ответила кивком на виноватый взгляд Лили, который, очевидно, означал, что на занятие им следует идти без нее, а она догонит позже. Хоть Снейп ей никогда не нравился, сейчас она, пожалуй, была даже рада его существованию. Пальцы до сих пор приятно ныли от постоянной лепки снежков, а в памяти приятно отпечаталась физиономия Сириуса Блэка, когда в его аристократический лоб прилетел ее снежок. Возможно, окончание баталии было для нее не слишком триумфальным, но Марли предпочла сконцентрироваться на хорошем. Получилось, в конце концов, совсем не плохо.

— Как твоя щека? — спросила МакКиннон у Мэри.

— Все хорошо, наверное. Немного тянет.

Марли пристально взглянула на припухшую немного щеку подруги. Ничего серьезного там точно не было, больничное крыло Мэри не требовалось. А значит, их путь лежал в кабинет мистера Бинса. Девочка старательно стряхнула снег с одежды и направилась в сторону входа в замок. Мэри последовала за ней.

* * *

Джеймс пригнулся к столу, отвел ложку с зеленым мятным пудингом, зацепил ее пальцем, а потом резко отпустил. Содержимое ложки перелетело проход между столами и со смачным звуком врезалось в затылок Бертрама Обри за соседним столом. Тот вскинулся и возмущенно огляделся. Когда взгляд его так и не выхватил среди ужинающих студентов достаточно подозрительно выглядящего кандидата в обидчики, и Берт вернулся к еде, за гриффиндорским столом раздался старательно подавляемый смех. Четыре мальчика склонили головы и позажимали рты, чтобы было не так громко, но помогало это мало.

— Делайте ставки, господа. Долетит до слизеринского стола? Где там этот слизняк крючконосый?

Питер Петтигрю тут же вытянул шею, старательно ища взглядом Снейпа. Ремус же, все еще хорошо помнивший дневной снежный бой во внутреннем дворе, невольно покосился на сидящую на другом конце стола Лили Эванс. Девочки беззаботно болтали и, казалось, вообще не замечали компанию мальчишек, двое из которых днем были им самыми непримиримыми противниками. Почему-то Ремусу захотелось улыбнуться, и он не стал это желание подавлять.

— Что смешного, Рем? — немедленно уцепился за этот факт Сириус. — Расскажи. Мерлин свидетель, мне сейчас совсем не помешает еще один повод как следует посмеяться.

Люпин отрицательно помотал головой.

— Просто вспомнил лицо Обри. Гадко, наверное, получить мятным пудингом в затылок. Он же холодит…

— Не так, как снежок в лоб. — Сириус демонстративно потер лоб, на котором не осталось ни следа встречи с вышеназванным снежком.

Все четверо снова рассмеялись, но Сириус украдкой бросил на девочек мстительный взгляд, прежде чем вернуться к ужину. Джеймс, кажется, считал случай исчерпавшим себя и не слишком переживал из-за того, что девчонка закидала его снежками, а вот Сириусу прощение всегда давалось труднее. И сейчас, пусть сам за собой это мальчик не осознавал, разум его напряженно искал способ отыграться.

Идея пришла сама собой, когда на глаза попался Снейп, напряженно пялящийся в затылок рыжей гриффиндорки. В этом взгляде было слишком много личного, он с потрохами выдавал особое отношение Нюниуса к Лили Эванс, и на этом просто преступно было бы не сыграть. В конце концов, весь сыр-бор начался именно из-за Снейпа, он был причиной всего. Сириус перевел хитрый взгляд со слизеринца на Джеймса и тут же поделился с другом своими мыслями. Лицо Поттера тут же приобрело деловой вид, а вот Ремус напрягся. Ничего хорошего ждать не приходилось, когда эти двое напускали на себя вид знатоков и начинали планировать шалость. И совсем плохо было то, что на этот раз в планы их каким-то образом затесалась Лили Эванс.

— Можно подложить ей паука в сумку.

— Он его прихлопнет и еще героем себя выставит. — поморщился Джеймс. — Не-е-ет. Тут нужно что-то другое. Что-то, что до костей проберет…

— Я знаю. — улыбка на лице Сириуса показалась Ремусу поистине дьявольской.

Он жестом поманил к себе всех друзей и озвучил план. Джеймс одобрительно рассмеялся, Ремус поморщился и замотал головой.

— Так нельзя! — сказал Люпин, переводя серьезный взгляд с одного друга на другого. — И дело не в Снейпе, в конце концов. Эванс-то ни в чем не виновата.

— Она дружит с врагом. — равнодушно ответил Блэк. — Не сказал бы, конечно, что это и ее делает врагом, она все-таки с нашего факультета. Но заботиться о ее чувствах я не вижу совершенно никакой необходимости.

Он перевел взгляд на Джеймса.

— Ты или я?

Поттер поморщился, как будто ему предложили съесть слизняка.

— Давай сыграем в «камень, ножницы, бумагу», кто проиграет — тот и пойдет. До трех.

Мальчишки теснее склонили друг к другу головы и принялись сосредоточенно трясти кулаками. Первые два раза выиграл Джеймс, потом изменчивая Фортуна предала его, обласкав своим вниманием Сириуса. Блэк довольно хихикнул и сделал приглашающий жест в сторону противоположного края стола. Джеймс стиснул зубы, поднялся на ноги и взъерошил волосы на затылке.

Лили была так поглощена разговором с подругами, что на приближение Поттера не обратила никакого внимания. Он и раньше ходил где-то в поле зрения, они все-таки были однокурсниками, в этом не было ничего необычного, поэтому и в другой ситуации Лили вряд ли обратила бы на Джеймса внимание. Но когда прямо над головой у нее раздалось громкое, хорошо поставленное: «Эй, Эванс!», невольно оглянулась. Тогда произошло нечто совершенно невероятное.

Джеймс Поттер быстро наклонился и чмокнул ее в щеку. Несколько секунд над столом Гриффиндора висело гробовое молчание, Лили широко раскрытыми изумленными глазами смотрела на Джеймса, а тот, казалось, настолько был сам от себя в шоке, что даже забыл, зачем вообще сюда пришел. Лили странно, очень приятно пахла. Он не замечал раньше, потому что никогда так близко к ней не подходил. Это был запах свежести, лимона и зеленого яблока поверх аромата чистой человеческой кожи. И сама кожа у нее была очень мягкой, чуть прохладной. То, что с самого начала мальчик воспринимал как жертву (чего не сделаешь, чтобы достать Снейпа, в конце концов), на деле оказалось вполне себе приятно. Второй раз за день эта девочка умудрилась перевернуть с ног на голову все его представления о девчонках в целом и о конкретно ее персоне в частности. Это открытие ошеломило Джеймса ничуть не меньше, чем Лили — сам факт произошедшего. Потом лицо девочки сморщилось.

— Фу-у-у! — она с излишним рвением вытерла щеку рукавом форменного джемпера. — Да что такое с тобой?!

Это подействовало на него как отрезвляющая пощечина. На лице мальчишки расплылась наглая усмешка, он бросил на слизеринский стол торжествующий взгляд, прочел в испепеляющем взгляде Северуса Снейпа жгучую ненависть и боль, которых хотел добиться, потом снова посмотрел на Лили. Странная это была девочка. Когда они закидывали друг друга снежками, все было в порядке, никто не хныкал. А стоило чмокнуть в щеку — и она уже выглядела так, будто вот-вот разревется. Ему не хотелось, чтобы это произошло. Годрик знает, почему, но не хотелось.

— Не шуми, Эванс. Я просто подумал, что нам нужно помириться. Один факультет, все-таки, и сражались вы достойно. Ну что, мир?

— Не мир и никогда не будет мир! Уходи! — воскликнула Лили, глядя на него со всей враждебностью, какую способна была изобразить.

Джеймс пожал плечами, благодушно улыбнулся и направился обратно к друзьям, слыша, как девочки за его спиной возмущенно обсуждают произошедшее. Он себя чувствовал просто прекрасно, раскаяния не испытывал.

— Видишь, Рем? Ничего страшного. — сообщил Поттер, усаживаясь на свое место за столом. — Все с ней в порядке, даже не плачет.

Во взгляде Ремуса по-прежнему читалось неодобрение, но, по крайней мере, на этот раз обошлось без членовредительства, так что Люпин выдохнул, натянуто улыбнулся и кивнул.

— Зато смотрите, какой эффект. — усмехнулся Сириус, косясь на слизеринский стол. — Еще чуть-чуть — и у него пар из ушей пойдет. Я серьезно! Он сейчас кинется на нас с кулаками через весь зал.

Все четверо посмотрели на Снейпа. Если бы взгляд мог убивать, мальчишки были бы мертвы в тот самый момент, когда взгляды их пересеклись со взглядом Северуса. Питер нервно хихикнул, Сириус одобрительно хлопнул его по плечу. Ремусу же взгляд Снейпа забавным совсем не казался. Сириус был прав. По какой-то причине выходка Джеймса очень сильно задела слизеринца. Он казался бледнее, чем обычно, а глаза превратились в два черных тоннеля, в которых плескалась ледяная ненависть. Люпин никогда раньше не видел такого взгляда у двенадцатилетнего мальчишки, по спине его пробежал холодок. Снейпа, конечно, было жаль, но взгляд этот заставил его волноваться за друзей. Он обещал месть, скорую и страшную.

— Не сейчас. — сказал Люпин. — Но что-то он точно сделает. Будьте осторожнее.

— Мы? Осторожнее? Рем, это всего на всего Нюньчик. Уж с ним-то мы как-нибудь справимся. — сказал Джеймс, закидывая руку на плечи Люпина.

Ремус всегда волновался. Наверное, поэтому и прижился в их компании так органично. Хоть у кого-то в спальне второкурсников Гриффиндора должен был наличествовать здравый смысл и совесть. Их здравым смыслом был Ремус. Одним на четверых.

— Раньше вы его так не бесили. — ответил Рем.

— Что же, прекрасно. Может, и Эванс теперь поумерит свой пыл и перестанет кидаться на нас каждый раз, когда мы решим позабавиться. Куда не глянь, одни плюсы. — беспечно усмехнулся Поттер.

Спорить с ним, а уж тем более что-то объяснять, было делом совершенно гиблым.

* * *

Снейп ворвался в пустую спальню второкурсников в подземельях Слизерина, шарахнув дверью так сильно, что та только чудом удержалась на петлях. Коктейль чувств, душивших его, был настолько мутным, горьким на вкус и обжигающе горячим, что двенадцатилетний мальчик просто не представлял, как ему со всем этим справиться.

Он не был новичком по части негативных эмоций. Прекрасно знал обиду, досаду, печаль, презрение, непонимание и зависть. Был на «ты» с агрессией: частенько проявлял ее сам, а уж от других видел едва ли не с первых дней жизни. Он был мрачным, одиноким ребенком которого любила, пусть своеобразно, одна только мать. Он рос в страхе и отчуждении, как в своей персональной невидимой тюрьме. И, тем не менее, чувство, поглощавшее и терзавшее его душу в те минуты, оказалось для него в новинку. Ненавидеть Снейп умел плохо. Мальчишки, преследовавшие его в Коукворте, вызывали злость, страх и отвращение, но он не ненавидел их. Слишком много чести. Так же было со многими другими людьми, встречавшимися на его жизненном пути. Ненависть была исключительным по своей силе чувством. Только один человек до сих пор исхитрился вызвать ее у Снейпа: Тобиас, его отец. Сегодня список пополнился еще одним именем. Поттер. Джеймс, мантикора его раздери, Поттер. Он нарочно устроил отвратительное представление в большом зале. Когда Северус вспоминал его наглую ухмылку после того, как он приложился своим слюнявым ртом к щеке Лили, кулаки Снейпа сжимались сами собой. Мальчик пнул край тумбочки, сбил ногу и издал отчаянный рык загнанного в угол зверя. Было больно. Но боль только распаляла черное пламя ненависти. Он хотел, чтобы Джеймс Поттер исчез навсегда. Чтобы издох в муках, как паршивая собака. Он не имел права прикасаться к ней. Только не к Лили. Вокруг были десятки девчонок, и к любой из них он мог пристать со своими идиотскими поцелуями, но он выбрал именно Лили Эванс. Каким-то образом понял, что Снейпа это взбесит, и выбрал именно ее…

Мальчик с размаху врезал кулаком по подушке. Та свалилась, сложившись пополам, и тогда Снейп оседлал ее и бил, снова и снова, представляя на месте белой ткани лицо ненавистного очкарика. Легче не становилось. Лили… Единственное светлое пятно во всей его темной жизни. Единственное существо, которое показало ему, что у мира есть другая, хорошая сторона. Он тянулся к ее свету, грелся в нем и ревностно охранял его. Даже эти ни в чем не повинные девочки, ее подруги, казались ему врагами и конкурентами. Идиот… Девочки ничего не значили. Теперь он это понимал. Девочки не могли вот так взять самое светлое, что было в его жизни, и запятнать своим грязным прикосновением. А Поттер мог. И сделал. Северус последний раз с силой втопил кулак в подушку, запястье неприятно хрустнуло, отдалось болью. Мальчик зашипел, прижимая руку к груди. С лица что-то капало, щеки были мокрыми. Он с удивлением провел по лицу второй рукой. Он плакал? Как чертова маленькая плакса? Это было еще более унизительно. Он сжался в комок, как бывало дома, когда отец устраивал один из своих пьяных дебошей, обхватил голову руками и принялся раскачиваться из стороны в сторону. Поттер заплатит. За каждую секунду боли в этой комнате он ответит кровью, и только так. Снейп, может, не станет физически ему ровней никогда, но волшебнику это было и не нужно. У него есть другие возможности. Он станет настолько сильным магом, что никакой Поттер с ним не справится. И тогда никто больше не посмеет вести себя с близкими ему людьми так, как повел себя проклятый гриффиндорец. Никто.

Северус перестал раскачиваться. Дрожь, бившая его худое тело, постепенно сошла на нет. Мальчик тяжело повалился на бок, уставившись в одну точку. Ему нужно больше заниматься. Нужно практиковаться. И слабенькие защитные чары, которым их учили на ЗоТИ, тут не годились. Он пойдет к Слагхорну, прямо завтра, и выпросит у него разрешение на посещение Запретной секции. Вот где может быть что-то действительно стоящее, что поможет ему изменить собственную судьбу и защитить единственного друга от мерзких посягательств Поттера. И всех остальных, если они когда-нибудь попытаются к ней приблизиться.

* * *

Невысокая фигурка в школьной мантии тенью скользила по пустым темным коридорам Хогвартса. Ее шаги были легки, почти не создавая предательского эхо, которое неизменно привлекало Миссис Норрис и было злейшим врагом всех любителей совершать ночные вылазки. Андромеда хорошо знала маршрут, потому что в конце прошлого года они несколько раз прошли по нему вместе: она и Тед, который, собственно, и нашел изначально этот путь, ведущий из замка в Хогсмид. Путь был не близкий: из слизеринского подземелья было не слишком просто выбраться ночью, не привлекая внимания, а потом еще нужно было подняться на четвертый этаж, отыскать коридор, в котором стояла статуя одноглазой ведьмы, открыть потайной ход и проскользнуть в него. Все это не привлекая внимания завхоза, его кошки, дежурящих старост и еще десятка-другого препятствий, которые вырастали на ее пути как из-под земли.

Андромеда хорошо умела прятаться. Искусство быть незаметной очень хорошо зарекомендовало себя еще дома, в ее родовом гнезде, а в школе было отточено и доведено, практически, до совершенства. Она интуитивно чувствовала, когда можно продолжать движение, а когда нужно остановиться. Когда можно идти коротким путем, а когда крюк просто жизненно необходим. Чутье никогда ее не подводило. В тот день ей везло — препятствий на пути почти не встретилось, и до статуи она добралась без приключений. Шепнув почти беззвучно заклятье, Андромеда раскрыла горб колдуньи, потом скользнула внутрь, в холодный мрак, пахнущий влажной землей и старой каменной кладкой. Огонек на конце ее палочки (здесь она уже не опасалась зажигать свет) едва-едва разгонял мрак, когда семикурсница быстрыми шагами шла по земляному коридору с низким потолком. Как и в предыдущие ее визиты сюда, коридор этот казался ей бесконечным, а ступеньки, круто уводящие наверх, появились из мрака совершенно неожиданно. Андромеда едва не споткнулась о нижнюю.

Люк подсобки «Сладкого Королевства» поддался легко, девушка осторожно подняла его и выбралась из коридора, снова из предосторожности погасив свет. Антидезаппарационное заклятье на территории Хогсмида уже не действовало, Меда мысленно поблагодарила все известные ей высшие силы за сданный успешно еще в прошлом году экзамен по трансгрессии. Без него ей пришлось бы думать, как незамеченной выбраться из магазина, а так все решалось в два шага: первый — наложить шумопоглощающее заклятье на подсобку, второй — трансгрессировать на улицу, что и было незамедлительно выполнено. На улице света было больше, чем в наглухо закрытой подсобке кондитерского магазина. Андромеде сначала показалось, что светло, как днем. Потом глаза привыкли, она плотнее натянула на лицо капюшон мантии и уверенно пошла вперед. Нужно было добраться до «Трех Метел». Именно там, в комнате для постояльцев, ждал ее этой ночью Тед.

Девушка остановилась у торца здания, в котором располагалась таверна, и поискала взглядом нужное окно. Оно светилось тусклым светом, очевидно, Тед предпочел погасить основное освещение. Сердце Андромеды забилось чаще в предвкушении скорой встречи. Она ужасно по нему соскучилась, но только теперь, когда он был так близко, но все еще недосягаем, осознала это в полной мере. Волшебница снова воспользовалась трансгрессией, чтобы переместиться на тонкий карниз, проходивший под нужным ей окном. Место было шаткое и не безопасное, и все-таки Блэк не сразу дала человеку в комнате знать о своем присутствии. Через толстое оконное стекло она видела его светловолосую голову, склоненную над свитками пергаментов. Он напряженно писал что-то, то и дело сверяясь с записями на соседних пергаментах. Выглядел Тед совершенно серьезным, поглощенным своей работой целиком. Андромеде нравилось наблюдать за ним, особенно когда он не знал об этом, и она дала себе на это несколько минут, прежде чем поднять руку и тихо поскрестись ногтями в окно, как просящаяся домой кошка. Тонкс поднял взгляд пронзительно-голубых глаз, гипнотизировавший ее не хуже подчиняющего заклятья, его губы растянулись в улыбке. Молодой человек поднялся из-за стола и поспешил к окну. Руку от стекла Андромеда так и не убрала. Он коснулся ее пальцев с другой стороны окна, хитро посмотрел на нее. Потом окно внезапно распахнулось, вырвав из груди девушки испуганный вздох, теплые и сильные руки обхватили ее, втянули в комнату. Они осели на пол, вцепившись друг в друга так крепко, как будто разъединение грозило обоим смертью. Андромеда слышала, как гулко бьется сердце у него в груди, жадно вдыхала его запах, такой родной и знакомый. В ту секунду она действительно хотела, чтобы время остановилось, а они могли остаться здесь навсегда. Потом Тед поцеловал ее в макушку и спросил:

— У тебя не будет проблем из-за этого дерзкого побега?

— Нет, если меня не поймают.

Он усмехнулся, нагнулся к ней и поцеловал долгим, глубоким поцелуем, от которого по всему телу юной Блэк разлилась приятная истома. Никто и никогда не целовал ее так, и никому другому она этого не позволила бы.

Ночь принадлежала им. Холод через по-прежнему открытое окно заполнял комнату, но ни Тед, ни Андромеда его не ощущали. В целом мире в те минуты существовали только они, вдвоем, как единый организм, а все остальное не имело никакого значения. Только к середине ночи, когда молодые люди наконец насытились друг другом, Тонкс, закутавшись в мягкий плед, прошлепал босыми ногами к окну и закрыл его. Андромеда взглядом сытой кошки следила за каждым его движением, а когда Тед вернулся к кровати, неожиданно напала, снова повалив на смятые простыни и зацеловывая каждый миллиметр его лица, такого дорогого и любимого, пока он не взмолился о пощаде. Они вместе забрались под теплое одеяло, обнялись. Только теперь Андромеда чувствовала себя действительно на своем месте. Было спокойно и уютно, так, как давно уже не бывало.

— Как твои успехи на работе?

— Освоился и заработал хорошую репутацию. — отрапортовал Тед. — Мне говорили, что должность скучная, я утону в бумажках. Ничего подобного и в помине нет. Стоило грамотно организовать процесс — и проблема решилась сама собой.

— Горжусь тобой. — она улыбнулась и чмокнула его в щеку.

— Как поживает старина Пивз?

Андромеда тихо рассмеялась.

— Так же, как год назад. Или десять. А может, все сто. Он вечен, как само время. Подумать только… Мне осталось всего полгода.

— Волнуешься?

— Из-за экзаменов — нет. Ты знаешь, я всегда довольно трезво оцениваю свои силы.

Он не задал вопроса, который мог бы разрушить их маленькую идиллию. Не спросил, из-за чего еще она может волноваться. Андромеда была благодарна ему за это. За эту уютную возможность просто лежать рядом и говорить о мелочах, не оглядываясь постоянно на темных призраков ее будущего, которые обступали их со всех сторон, сжимая кольцо.

Она покинула комнату на втором этаже «Трех Метел» с первыми криками петухов, тем же путем, что пришла. Тед еще спал, она не стала будить его. Обратный путь был куда менее волнующим, что отнюдь не удивляло. Деревушка мирно спала, никому не было дела до хрупкой девичьей фигурки в школьной мантии, бредущей по пустынной улице в сторону кондитерской. Ее шумопоглощающие чары еще действовали, поэтому в подсобку Меда вернулась тем же путем, каким несколько часов назад покинула ее. Спящий замок встретил ее тишиной, Блэк точно знала, что в этот час идти по коридорам можно без опаски: даже вездесущий Филч и его кошка в такую рань пребывали еще в объятиях Морфея. Осторожность важно было проявить только в подземельях, где был риск потревожить сигнальные чары факультетской гостиной и разбудить старост. Андромеда миновала все контрольные точки, как делала уже не единожды, и скользнула в гостиную. Здесь можно было уже не таиться. Девушка поспешно стянула верхнюю мантию, скрутила ее и повесила на руку так, чтобы в случае внезапной встречи в коридорах женских спален ее можно было быстро спрятать от любопытного взгляда.

— Что ты тут делаешь?

Андромеда вздрогнула и оглянулась. В дверях коридора в спальни девушек стояла ее младшая сестра. В ночнушке и накидке поверх, зябко обхватив себя тонкими белыми руками. Буравя среднюю Блэк пристальным взглядом. Андромеда с удивлением отметила мешки под глазами у младшей, свидетельствующие о бессонной ночи, и ей вдруг стало плохо. Закралось подозрение, которое не могло, просто не должно было быть правдой. Нарцисса знала о ее побеге? Поэтому она не спала всю ночь? Пытаясь сделать хорошую мину при плохой игре, Меда натянуто улыбнулась сестре.

— Не спится… Я хотела подняться в Больничное крыло и попросить умиротворяющего бальзама у мадам Помфри, но так и не решилась выйти. Просидела тут, кажется, половину ночи.

Нарцисса прищурилась. Пару минут в комнате царила тяжелая тишина. Андромеде казалось, что сердце у нее стучит так громко, что сестра просто не может его не слышать. Что стук этот выдает ложь с потрохами, а впереди — тяжелая расплата.

— У меня осталось немного. Но он, кажется, неправильно сварен. Мне совсем не помогает. — сказала наконец девушка.

Андромеда постаралась, чтобы ее вздох облегчения не был слишком очевиден. Ей захотелось вдруг крепко обнять младшую сестру, потому что теперь Андромеда только утвердилась в своих подозрениях. Нарцисса знала. Возможно, с самого начала… Не все, разумеется. Все знать ей было просто неоткуда. Но про отлучки и побеги — знала совершенно точно. И выбрала не замечать. Сознательно, ради нее, ради Андромеды. Блэк была благодарна ей за это. Она нежно улыбнулась Нарциссе и покачала головой.

— Еще пара часов — и все проснутся. Тогда я поднимусь и возьму для тебя тоже.

Нарцисса кивнула, зябко потерла предплечья.

— Я пойду… Попробую все-таки заснуть. Тебе тоже лучше лечь.

Ее взгляд скользнул по сестре, задержался на верхней мантии на сгибе ее локтя, а потом, как будто не заметив, двинулся дальше.

— Пожалуй. — Андромеда, заведя руку с мантией за спину, направилась к входу в коридор, ведущий в спальни девочек, следом за Нарциссой.

Это такая игра,

С клетки на клетку в отчаянном прыжке.

Это такая игра,

Кем-то сегодня пожертвуют на доске…

 

(с) Оля и Монстр — Игра

* * *

Ей редко случалось выбираться из факультетской башни после отбоя: не было смысла. Делать бессмысленные вещи было совсем не в духе МакКиннон. Причиной этой запланированной ночной прогулки стала ее зубастая тарелка, присланная братом в качестве подарка еще на Рождество и безжалостно изъятая завхозом, когда она в первый раз решила ее опробовать, при самых глупых обстоятельствах. Марли знала, что Филч запрещал привозить эти тарелки в Хогвартс, именно поэтому они с Лили и Мэри совершили первый запуск на поляне далеко за теплицами, где она никому не могла помешать. Все прошло хорошо, было весело, даже несмотря на то, что тарелка все-таки исхитрилась ее цапнуть в один из последних запусков. Не сильно, но кровь пошла. Они как раз шли назад, в башню, чтобы перевязать руку, когда навстречу им попался завхоз. Филчу обычно было плевать на травмы учеников, но тут он как будто каким-то волшебным нюхом учуял нарушение правил. Он остановил девочек, начал расспрашивать, что случилось, а потом обыскал, несмотря на протесты, и отнял тарелку. Марли, может, оставила бы это происшествие без ответной реакции, но тарелку ей подарил брат. Все вещи, попадавшие к ней в руки от Кеннета, хранились как зеница ока. Запрещал Филч, не запрещал — это роли уже не играло. Марлен, игнорируя уговоры подруг обратиться к МакГонагалл и решить вопрос легально через нее, взяла дело в свои руки.

Было странно. Марли не боялась, нет. МакКинноны страха не знали. Но под ложечкой у нее от самого портрета Полной Дамы неприятно сосало. Особенно после того, как та во весь голос напомнила, что ученикам нельзя покидать башню после отбоя, и об ответственности, которая ожидает тех, кто попадется. Девочка кралась совершенно бесшумно, при малейшем намеке на другое живое существо в коридоре прячась в многочисленные ниши, или за статуи. Она помнила про кошку, разумеется, и понимала, что при появлении Миссис Норрис можно только бежать, прятаться нет смысла, но хвостатая бестия ей, слава Мерлину, на пути не встретилась. Тени, заставлявшие ее прятаться, обычно были просто тенями от дрожащих на сквозняке факелов, или тенями пролетающих за окном ночных птиц, не более. Марли быстро привыкла к ним, шаг ее стал увереннее, а глаза привыкли к темноте. Пользоваться главными лестничным холлом девочка не рискнула, поэтому путь ее лежал через боковые лестницы. Это сильно удлиняло маршрут, но здесь было намного больше потенциальных укрытий, так что девочка решила, что игра стоит свеч. Кабинет завхоза находился в полуподземелье, с противоположной стороны от кухни, она узнала это заранее, когда готовила вылазку. Таким образом, пришлось пройти почти через ползамка, чтобы добраться туда. Добраться незамеченной, что удваивало сложность. Каково же было ее удивление, когда у самой финишной прямой (осталось пересечь главный холл и нырнуть в боковой коридор, уводящий в полуподвалы) ей все-таки встретилась неожиданная помеха.

Мальчик примерно ее возраста спускался с главной лестницы на полусогнутых. Этот идиот не придумал ничего лучше, чем воспользоваться главным лестничным холлом, совершенно не заботясь о любящих сплетничать портретах и огромном риске наткнуться на патруль старост или Филча. Возмущение было так велико, что Марли понадобилось все ее самообладание, чтобы не выскочить из своего убежища и не отвесить непрошеному попутчику подзатыльников покрепче. Девочка, стиснув зубы, наблюдала, как мальчик спускается с лестницы, таится у парапета, а потом со всех ног бежит в боковой коридор. Тот самый, который нужен был Марли! Она чертыхнулась про себя, огляделась, чтобы убедиться, что никто не заметил этого глупца, а потом припустила следом. Если мальчишку поймают, Филч отведет его в свою каморку, и тогда ей ни за что не вернуть свою тарелку. Они могут просидеть там всю ночь, а то и дольше. Этого Марли не могла допустить. Мальчишку она догнала у кабинета, тот пытался с помощью отпирающих чар справиться с замком, но ничего не получалось. Марли подоспела как раз вовремя: со стороны подземелий были слышны чьи-то шаги, а мальчик так увлекся взломом замка, что никого и ничего не замечал вокруг себя. МакКиннон вцепилась в мантию у него на загривке и с силой, которой никто бы не смог заподозрить в такой маленькой и хрупкой девочке, рванула за собой. Мальчик глухо вскрикнул, вцепился в ее руку и начал вырываться, но когда понял, что поймал его не староста и не завхоз, притих. Они затаились в темной нише за углом, оба, кажется, даже перестали дышать. Двое старост Слизерина торопливо приблизились к тому месту, где мгновение назад были дети, и тщательно осмотрелись вокруг. Марли различала их голоса, когда они переговаривались. Оба слышали возню и вскрик, они предполагали, что нарушитель не мог уйти далеко. Решено было разделиться. Девушка пошла в противоположный коридор, юноша — мимо притаившихся в нише детей. Прошло еще несколько минут после того, как его шаги стихли в коридоре, прежде чем Марли с ее незваным спутником выбрались из своего укрытия и, наконец, смогли друг друга рассмотреть. Напротив нее стоял Сириус Блэк собственной персоной.

И Блэк, и МакКиннон оказались от соседства одинаково не в восторге. Марлен нахмурилась, Сириус фыркнул.

— Что за нелегкая тебя понесла из башни на ночь глядя, МакКиннон? — спросил мальчик, приглушая голос.

— Не твое дело. — огрызнулась Марлен. — Ты чуть не испортил все дело, чучело ты бесполезное.

Она прошла мимо, задев его плечом. Сириуса очень редко кто-то решался оскорблять в лицо, секунду он был способен только смотреть вслед однокурснице и осознавать, что ему не послышалось. А потом, неожиданно для самого себя, Блэк рассмеялся. Марли резко оглянулась, глядя на него полными ужаса глазами и начала шикать, призывая мальчика замолчать, но тот и не пытался успокоиться. Палочка сама скользнула ей в руку, но прежде, чем девочка успела произнести заклятье, в нее ударили разоружающие чары. Те самые, которые они пару месяцев назад изучали на ЗоТИ. Она успела забыть, что Поттер с Блэком показали лучший результат на курсе по этому заклинанию. Ее палочка скользнула в руку к Сириусу. Он больше не смеялся, на Марлен смотрел холодный, насмешливый взгляд серых глаз, которые в один миг очень сильно захотелось выцарапать. Девочка стиснула кулаки.

— Отдай. — прошипела она.

— Веди себя прилично, МакКиннон. Обзывать людей почем зря — признак невоспитанности. Я считаю, что тебе нужно извиниться.

— Черта с два! — она воскликнула это громче, чем намеревалась, и тут же замолкла, прислушиваясь.

Сириус усмехнулся и пожал плечами.

— Тебе нужна твоя палочка, или нет?

Он поймал ее. И так почему-то происходило постоянно. Все внутри требовало послать однокурсника к черту, бросить палочку и вернуться в башню. Еще будут ночи, когда можно будет забрать тарелку, а палочка… Ну что он с ней сделает? Все равно отдаст, рано или поздно. Марли стиснула зубы, бросила на Сириуса полный злобы взгляд, а потом процедила сквозь зубы:

— Извини.

— Что, прости? Очень тихо, я не слышу.

Это был уже перебор. Марли шагнула к мальчику, игнорируя палочку, которую он тут же на нее наставил. Подошла так близко, что кончик его палочки уперся ей в грудь.

— Я спасла твою шкуру. Старосты поймали бы тебя, если бы не я. Я извинилась. Хватит выделываться, отдай мне палочку.

Пару секунд между ними шла напряженная борьба взглядов. Потом Сириус, признав справедливость некоторых высказанных тезисов, молча протянул Марли ее палочку. Девочка взяла ее, и, тоже ничего не говоря, пошла к двери кабинета Филча. Сириус двинулся следом, оглядываясь и прислушиваясь. МакКиннон направила на замок палочку, произнесла заклятье. Дверь открылась с первого раза. Блэк присвистнул, Марли наградила его уничтожающим взглядом, приложив палец к губам в молчаливом призыве не шуметь, а потом скользнула в кабинет. Блэк последовал за ней, прикрыв дверь.

— Не думал, что ты из тех, кого ночью можно встретить у Филча в кабинете. — сказал Сириус, деловито направляясь к столу завхоза.

Он вел себя так, будто был здесь у себя дома. Марли же, когда зажегся свет на концах их палочек и глаза ее смогли различить интерьер кабинета, первое время не могла сдвинуться с места, с любопытством рассматривая обстановку. Особенно ее впечатлили цепи и кандалы на стене напротив входа. Она-то думала, что старшеклассники врут про бывшего завхоза с его привычкой подвешивать провинившихся учеников за большие пальцы…

— Эй, МакКиннон, ты сюда на цепи поглазеть пришла, или как?

Она моргнула, невидящим взглядом посмотрела на Сириуса, а потом взяла себя в руки и поискала взглядом свою тарелку. На видных местах ее не обнаружилось.

— Где он держит то, что отбирает у учеников? — спросила Марли.

Можно было гордо искать самой, но Блэк был прав. У них было не так много времени, чтобы тратить его попусту. Сириус кивнул на шкаф с множеством ящиков, Марли направилась туда. Несколько минут каждый из них был занят своим делом: Блэк взломал ящик в столе завхоза и искал там что-то, Марли перебирала полные конфискованных предметов ящики шкафа. Тарелка нашлась в самом верхнем. МакКиннон порывисто прижала ее к груди и тут же спрятала под мантию. Тем не менее, Блэк успел заметить, что именно она забрала.

— Зубастая тарелка? Никогда бы не подумал. — усмехнулся мальчик.

— Ты вообще не слишком часто думаешь, верно? — съязвила Марлен.

— А ты была бы куда симпатичнее, если бы не хамила почем зря. — вздохнул Блэк.

— А я не просила у тебя по этому вопросу совета.

Они снова посверлили друг друга недружелюбными взглядами. Потом в двери щелкнул замок — кто-то пытался отпереть дверь, не зная, что она не заперта.

Марли и Сириус застыли, а потом одновременно бросились за шкаф, достаточно широкий, чтобы спрятать их обоих. Шкаф этот располагался параллельно входу, так что вошедший не мог видеть спрятавшихся за ним детей. Раздались шаркающие шаги и бормотание Филча, который никак не мог взять в толк, почему открыта дверь, если он точно помнил, как запирал ее. Первым делом завхоз бросился к столу, справедливо предполагая, что кто-то проник в кабинет и стащил что-то. Марлен и Сириус, тесно прижавшись друг к другу, лихорадочно пытались придумать что-то, чтобы выбраться из очень опасной ситуации. Бежать к двери было бесполезно — Филч непременно заметил бы их. Оставаться на месте и подавно было смерти подобно — завхозу нужно было только оглянуться, чтобы увидеть их. Нужно было действовать, и действовать быстро. Марлен снова достала палочку, направила ее на завхоза и шепнула:

— Конфундус.

Заклятье попало в цель. Дети, не сговариваясь, бросились к выходу. Они бежали без остановки следующие четыре этажа, как будто за ними гнался сам дьявол. По главному лестничному холлу, уже не задумываясь о том, что могут попасться патрулю. Сердце Марли билось, как бешеное, но остановилась она, только когда легким перестало хватать воздуха, и девочка поняла, что не может сделать больше ни шагу. Она села на ступеньку, прижала руку к горлу и принялась сосредоточенно дышать, пытаясь привести себя в чувство. Понадобилось несколько минут, чтобы дыхание снова пришло в норму.

— С Конфундусом — это ты здорово придумала.

МакКиннон с изумлением обнаружила рядом с собой на ступеньке Сириуса Блэка. Она была уверена, что он побежит дальше, но мальчик остановился, когда увидел, что она не может продолжать путь.

— Спасибо. — прерывисто сказала Марли. — Почему ты еще здесь?

— Гриффиндорцы своих не бросают. — усмехнулся Блэк.

Не улыбнуться в ответ было просто невозможно, хотя Марли и пыталась.

— А что тебе было нужно у завхоза?

Сириус сунул руку в карман мантии и протянул Марли чудо-хлопушку из волшебного магазина приколов. Она повертела ее в руках, понимающе кивнула, а потом вернула хозяину, не задавая лишних вопросов.

Сириус это оценил и не стал расспрашивать про зубастую тарелку. В конце концов, каждый имел право на свои секреты. Чем меньше народу будет знать о шутке, которую они с Джеймсом хотели провернуть с помощью этих хлопушек, тем больше шансов, что все пройдет удачно.

— Не говори никому. — на всякий случай попросил он.

Марли кивнула.

— А ты не говори про тарелку.

Условия были вполне справедливы. Сириус поднялся на ноги и протянул Марли руку, чтобы помочь подняться. Она пристально посмотрела на протянутую руку, потом взяла ее. Рука у него была теплая и сухая, в противовес ее собственным холодным пальцам.

— Договорились. — он снова улыбнулся.

— Только не думай, что мы теперь друзья. — нахмурилась Марли.

Уж слишком часто он стал улыбаться. Сириус в ответ рассмеялся.

— Мерлин упаси, МакКиннон, нет, конечно.

Он отпустил ее руку. Марли сунула руки в карманы, сжала и разжала пальцы. Физический контакт с кем-то был для нее не типичен, обычно она не позволяла к себе прикасаться. Исключение составляли только члены семьи, и, с прошлого года, Лили с Мэри. Они продолжили подъем по лестницам, скоро добрались до нужного этажа и беззвучно скользнули в коридор, ведущий ко входу в Гриффиндорскую гостиную.

Когда парой дней позже на Истории Магии ученики не могли попасть в кабинет, потому что в дверную ручку кто-то вставил хлопушки, только Марлен точно знала, кому нужно сказать спасибо за произошедшее. И не сказала ни слова, когда Блэк с Поттером в голос причитали о невозможности попасть на любимый предмет. А вот улыбку скрыть не вышло, как девочка ни старалась. Подруги смотрели на нее с удивлением, но и им МакКиннон ничего не объяснила. Секрет оставался секретом. Она умела хранить их действительно хорошо.

* * *

Всего на один пролет ниже площадки, венчавшей Астрономическую башню, той самой площадки, где студенты Хогвартса раз за разом через телескопы изучали движение планет и положения созвездий, находилась комнатка, о существовании которой большая часть учеников даже не задумывалась. Между тем, именно в этой маленькой комнатке оставались на покой телескопы до очередного занятия по Астрономии. Дверь всегда была заперта, но телескопы студентов обычно интересовали мало, поэтому Профессор не слишком старался с охранными чарами, и при желании попасть внутрь можно было, владея простейшей Алохоморой. В помещении не было ничего примечательного: голые каменные стены, плоский потолок, ряды телескопов (те, что использовались постоянно, стояли ближе ко входу. В глубине же комнаты можно было найти настоящие экспонаты антиквариата, причем некоторые до сих пор были вполне рабочими). В воздухе перманентно стоял запах пыли и камня (летом — прогретого на солнце, осенью и весной — сырого). Комнатка с противоположной от входа стены заканчивалась стрельчатой дверью, ведущей на небольшой балкон. Дверь эта открывалась так редко, что петли ее заржавели, и при всем желании без магии справиться с ней было бы очень сложно.

Тем не менее, в этот теплый апрельский день внимательный наблюдатель с удивлением мог бы отметить, что дверь на балкончик в Астрономической башне открыта настежь. Солнце проникало в комнатку, с любопытством ощупывало пыльные телескопы, бликовало от их покрытых позолотой поверхностей, заставляло столбы пыли танцевать в лучах. Иногда внутрь заглядывал и свежий ветер, приносивший с собой запахи молодой листвы, которой уже успел одеться Запретный лес, свежескошенной травы с квиддичного поля и цветов, которые уже успели расцвести за теплицами. Это были запахи весны, столь долгожданной. Они бодрили, напоминали о том, как прекрасно жить, когда тебе всего двенадцать, и как много у тебя еще впереди.

Мальчик, сидевший в пятне света прямо на полу в окружении придавленных камешками пергаментов, тем не менее, не замечал ничего вокруг. Все его внимание было сосредоточено на формулах, кривым почерком записанных на пергаментах. Он поднимал палочку, производил магических жест, направляя палочку на лягушку в банке, произносил формулу, раз за разом немного ее видоизменяя. Банка оставалась неподвижна, лягушка в ней равнодушно следила за странным человеческим ребенком за стеклом. Опасности она совершенно не чувствовала, беспокойства не проявляла. Мальчик же с каждой неудачей злился все больше, движения его становились резче, жест, которым он зачеркивал очередную неудачную формулу — все более яростным. Северус Снейп пробовал сочинить первое в жизни заклинание. Оно должно было отбрасывать противника и приклеивать его к ближайшей стене. Изначально Снейп планировал соединить две формулы: отталкивающее заклятье и заклятье приклеивания, но быстро понял, что все далеко не так просто. По отдельности чары работали как надо: отбрасывающее — отбрасывало, приклеивающее — приклеивало, пусть не к ближайшей поверхности, а к той, на которую маг указывал палочкой. Все было почти как надо… Стоило их совместить — и не происходило ровным счетом ничего. Он пробовал менять жесты, из-за чего в прошлый раз банка и вовсе взорвалась. Лягушку, погибшую в результате того эксперимента, было жалко, поэтому теперь Северус действовал намного аккуратнее. И, тем не менее, результата по-прежнему не было. Новое заклинание никак не желало получаться, заставляя мальчика сомневаться в собственном магическом потенциале, что, в свою очередь, больно било по его самолюбию. Если и было в мире что-то, чего Снейп никому не прощал — то это было как раз его задетое самолюбие.

Мальчик снова произнес формулу, банка покачнулась, но с лягушкой внутри ничего не произошло. Ее не отбросило и не приклеило к стенке банки. Снейп чертыхнулся, с силой чиркнул по пергаменту, порвав его, швырнул перо в чернильницу и поднялся на ноги. Несколько минут он, как молодой тигр, запертый в клетке, ходил по комнатке взад и вперед. Потом порыв ветра из открытой двери угрожающе заколыхал его пергаменты, Снейп бросился их спасать и закрывать дверь. Ржавые петли никак не хотели поддаваться, он направил на дверь палочку и произнес толкающее заклятье. Дверь захлопнулась. Северус собрал вместе свои бумаги, сложил их в аккуратную стопку, равнодушно посмотрел на них… А потом развернулся и снова распахнул дверь с помощью заклятья. Она с силой шарахнулась об стену, переполошив лягушку, но мальчик едва обратил на это внимание. Вместе со стопкой пергаментов он вышел на балкон, сложил пергаменты на ограждении и, шепча режущее заклятье, несколько раз провел над ними палочкой. Ветер подхватил кусочки пергамента и, как стаю маленьких желтоватых птичек, понес их прочь от башни. Снейп облокотился о парапет, провожая свои неудачные труды взглядом. Он начал понемногу осознавать, что был не прав. Схватился за слишком сложное, и ожидаемо провалился. Сочинить заклинание — работа не из простых, иначе все бы этим занимались. Начинать здесь нужно было так же, как при изучении обычных заклинаний — с малого. С азов… Ему нужно было вернуться в библиотеку и еще раз прочитать книгу о структуре и происхождении вербальных чар. В прошлый раз он прошелся по ней поверхностно, считая, что работая с двумя уже сформулированными заклятьями, он быстрее добьется успеха. Расчет оказался неверным, значит, нужно было начать с самого начала. Снейп вздохнул и уронил голову на сложенные на парапете руки.

Все происходило куда сложнее, чем он думал. Снейп начал работу над собственным заклинанием еще в феврале, и почти сразу нашел хранилище в Астрономической башне, где никто и никогда его не тревожил. Он приходил туда каждый день и мог проводить там помногу часов, но прогресса не было. Все сложнее становилось придумывать отговорки для Эйвери с Мальсибером, и особенно — для Лили. Снейп не хотел, чтобы они знали, чем он занимается. По крайней мере, до тех пор, пока у него не начнет получаться и ему будет, что показать. Эйвери и Мальсибер могли обсмеять его за неудачу, а Лили… Ей он просто не желал показывать, что он чего-то не может. Это было делом принципа, особенно теперь, когда проклятого Поттера после каждого матча в квиддич чуть ли не на руках носили. Ей, конечно, вроде бы было все равно, внимания она на это обращала не больше, чем раньше. Но Северусу было совсем не все равно. Объяснить это он не мог даже себе, но так было. Желание превзойти гриффиндорского выскочку было мощнейшим стимулом для Снейпа продолжать работать, отдавать этому каждую минуту свободного времени. Но он пошел не тем путем, потерял кучу времени. Это было ужасно досадно.

До него долетели веселые крики снизу. Мальчик поднял голову со сложенных на парапете рук и посмотрел вниз. Что-то происходило поблизости от гремучей ивы. Несколько мальчишек с его курса стайкой собрались на безопасном расстоянии от дерева, и толпой бросались под секущие воздух ветки. Визг разносился на всю округу. Северусу даже не нужно было присматриваться, чтобы понять, кто был среди этих мальчишек. Снейп мрачно усмехнулся, про себя желая Поттеру попасть под ветки и получить как следует от агрессивного дерева. Это будет вполне заслуженно, в конце концов, потому что только полный идиот мог бы додуматься приставать к иве забавы ради. Снейп вот ее десятой дорогой обходил с самого первого дня, когда мадам Спраут рассказала им о последствиях, которые может иметь близкое общение с драчливым деревом. Его сердце замерло в предвкушении, когда Поттер рванул, петляя, как заяц, в сторону дерева, но гриффиндорец достиг ствола, проворно хлопнул по нему, а потом, также зигзагом, бросился назад. Ветки прошили землю вокруг мальчишки, но ни один удар не достиг цели. Снейп разочарованно вздохнул. Поттеру везло. Везло на поле. Везло в учебе (иначе как объяснить, что этот долбоклюй с успехом сдавал все проверочные работы, ни разу за семестр не сделав домашнего задания?). Даже с ивой везло. А Северус не мог даже придумать проклятое заклинание.

Он с силой сжал ограждение балкона, так, что костяшки пальцев побелели, а потом оттолкнулся от него и вошел обратно в комнатку, подбирая с пола свою чернильницу и банку с лягушкой. Это у Поттера было много времени, чтобы тратить его на глупости с ивой. А у Северуса лишних минут не наблюдалось, если он действительно хотел преуспеть в своем начинании с заклинаниями. Нужно было идти в библиотеку, прямо сейчас. У него будет еще несколько часов до отбоя, чтобы переписать нужные параграфы и потом разобрать их более подробно у себя в комнате. Эйвери и Мальсибер никогда не мешали ему читать, так что для этого ему уединенное место не требовалось. Северус бесшумно выскользнул за дверь, запер ее простейшим запирающим заклятьем и начал спускаться вниз по крутой винтовой лестнице.

* * *

— Господа, почему такие серьезные лица? — Джеймс закинул руки за шеи двум рейвенкловцам, с видом ученых мужей рассуждавших о чем-то неподалеку от Гремучей ивы, к которой ученикам, разумеется, строго-настрого запрещено было приближаться.

Протей Турпин и Дейви Гаджен, не ожидавшие вмешательства в диалог, неуверенно переглянулись, попытались высвободиться из захвата Поттера, но ни один, ни другой в этом не преуспели.

— Ива… Поттер, пусти, гриндиллоу тебя побери! — Джеймс разжал хватку, Протей вывернулся из-под его руки и потер шею. — Ива. Мы с Дейви прикидываем, насколько сильной может быть сила удара ее ветвям и реально ли вообще дойти до ствола, не попав под удар.

— О? И как идет дело?

— Не очень хорошо. — проворчал Дейви. — Ива нападает, только если ее потревожить.

— А вы, девочки, слишком боитесь взаправду ее потревожить? — усмехнулся Поттер.

Рейвенкловцы с возмущением посмотрели на него, а Поттер оглянулся, помахал еще троим ребятам, расположившимся на траве и наслаждавшимися послеобеденными свободными часами. Те лениво поднялись со своих мест, подошли к мальчикам.

— Господа, наши коллеги дискутируют тут на весьма интересную тему: как сильно может шарахнуть веткой Гремуча ива и можно ли добежать до ствола целым и невредимым. Я, от себя, добавил бы на повестку дня еще один вопрос — как быстро? Коллеги, в силу трусливой натуры, предпочитаю ограничиться теоретическими рассуждениями. — Джеймс проигнорировал возмущенные взгляды мальчиков во время этих слов. — Я же вижу здесь вызов. Добежать до ствола и обратно, кого не заденет ветками — тот победил. Остальные потом расскажут свои ощущения для практического подтверждения рассуждений Гаджена и Турпина. Идет?

— Спрашиваешь! — Сириус с готовностью скинул верхнюю мантию, оставаясь рубашке и жилете.

Ремус и Питер выглядели неуверенно. Петтигрю, впрочем, после первого же выразительного взгляда Джеймса с готовностью встал под его знамена, как всегда. Люпин же доподлинно знал, как именно нужно бежать к иве, чтобы не прилетело ветками — сам Дамблдор научил его, еще в первое полнолуние. С той поры Ремус каждый месяц проделывал этот трюк, чтобы попасть в зал под деревом. Его не было видно из-за корней дерева, но если подойти достаточно близко, он становился заметен. А Рем не сомневался, что Джеймс с Сириусом подойдут достаточно. Из-за глупой бравады его секрет мог оказаться под угрозой, допускать этого было нельзя, но Люпин ничего не мог придумать, чтобы отговорить друзей. Ничего достаточно веского, чтобы они его послушали. Кроме момента с лазом, затея была банально опасной, но для Сириуса и Джеймса это было скорее аргументом за, чем веским словом против. Тогда Рем решился. Если поддаться иве, она может здорово посечь ветвями, но игра прекратится, и друзья потащат его в Больничное крыло. К боли ему было не привыкать. Люпин широко улыбнулся и шагнул вперед.

— Один за всех!

— И все за мной! — крикнул Джеймс, а потом первым ломанулся к иве.

Дерево, поначалу выглядящее совершенно обычным, встрепенулось и угрожающе затрещало ветвями. Джеймса это не остановило. Первая ветка со свистом кинулась ему навстречу, как змея в броске, но мальчуган резко отскочил в сторону, она просвистела мимо, едва не угодив в бегущего следом Сириуса. Блэк перекатился через плечо в сторону, увернулся от второй ветки, тут же был снова на ногах и продолжил гонку. Питера стегнуло по плечу, он завопил, остановился, тут же к нему устремилось сразу несколько рассекающих воздух тонких веток злобного дерева.

— Пит, не стой! — крикнул Ремус.

Он налетел на Петтигрю как раз вовремя, чтобы оттолкнуть в сторону, из-под ударов ветвей. Дальше бежать они уже не могли, пришлось вернуться и дождаться второго раунда. Джеймс достиг цели первым, коснулся шершавого ствола, потом, как заяц, запутывающий следы для преследующей его лисицы, зигзагом побежал назад. Она все-таки хватила его по спине, но совсем немного. Жжение быстро прошло, а вот адреналин в крови бурлил. Блэку повезло чуть меньше — ему ива съездила по лицу, оставив тонкий алый след на скуле, но Сириус этого, казалось, вовсе не замечал. Он прибежал назад почти в одно время с Поттером. Они с радостными криками и улюлюканьем врезались друг в друга, повалились на траву, приводя в норму дыхание.

— Итак, первые итоги: она действительно дерется и дерется больно. Но при хорошей сноровке и ее можно обмануть. Господа умники, не желаете присоединиться? — Джеймс поднял голову и выразительно посмотрел на Дейви и Протея.

Рейвенкловцы мялись. Сириус не упустил момента на это указать и обсмеял их. Тогда произошло вполне закономерное: мальчишки нахохлились и поддались на провокацию. Ремус вздохнул. Теперь все стало еще хуже.

Гонка продолжилась, только теперь к иве одновременно с разных сторон бежали пятеро мальчишек. Питер, впрочем, наученный горьким опытом, рвался вперед ровно до того момента, когда дерево замечало его и направляло в его сторону хоть одну ветку. После он резко разворачивался и несся назад со скоростью, которую в этом увальне трудно было заподозрить. План Ремуса стремительно катился к черту: Джеймс и Сириус, вечно оказывающиеся первыми у ствола, принимали на себя всю ярость дерева. Поттер был ловчее, ему доставалось реже. Сириуса ива пару раз поймала и отшвырнула в сторону, но на решимость Блэка эти неудачи не оказали никакого влияния. Он каждый раз поднимался, отряхивался и снова бросался в бой. Протей тоже оказался ловким малым, он успевал к иве третьим, и ударов ему от нее почти не доставалось. Дейви Гаджен же дерева явно боялся, но еще сильнее боялся, что его сочтут трусом. Он выглядел отчаяннее всего и бежал вперед, не разбирая дороги, что и привело, в конце концов, к весьма неприятным последствиям.

Ива поймала его на четвертом круге. Хватила веткой по лицу, Гаджен упал и остался лежать. Все заметили, что что-то пошло не так, только когда ива подхватила его за ногу, подняла и с силой шарахнула об землю, а потом, как тряпичную куклу, отшвырнула прочь. До этого момента происходящее было весело, к иве даже подтянулось несколько зевак, чтобы понаблюдать за происходящим, но когда Дейви упал, смех и разговоры разом стихли.

— Гаджен? — беззаботно спросил Джеймс, минутой ранее поваленный на траву тем же деревом. — Эй, Гаджен, ты живой там?

Ответа не было. В этот момент оставшиеся улыбки медленно сползли с лиц всех присутствующих. Протей кинулся к товарищу, Ремус бросился следом. Дейви лежал лицом вниз, когда мальчики его развернули, то увидели, что все лицо у него в крови. Гаджен был без сознания.

— Позовите Мадам Помфри! — испуганно закричал Турпин. — Кто-нибудь!

Он рассеянно хлопал друга по щекам, но тот никак не приходил в себя. Сириус и Джеймс подбежали следом, посмотрели на раненого, а потом друг на друга, с обреченностью понимая, что впереди их ждет еще одна выволочка от декана и наказание. Самое большое наказание, какое только может быть. Сириус хмыкнул, сунул руки в карманы и пошел подбирать с земли свою мантию. Джеймс поджал губы. Внутри что-то неприятно шевелилось. Что-то, что можно было бы назвать чувством вины, если бы Джеймс Поттер изначально не был всегда уверен, что каждое его действие правильное и иначе быть не может. Питер Петтигрю потянул его за рукав. Джеймс перевел на него отсутствующий взгляд. Глаза у Питера были огромные и испуганные.

— Джеймс, пошли. Нам надо отсюда уйти, иначе МакГонагалл…

Поттер резким движением вырвал свой рукав из цепких пальцев Петтигрю.

— Забирай Ремуса и идите. Вы тут ни при чем. — глухо сказал Джеймс.

Мысль о побеге была ему противна. В конце концов, ничего такого страшного они не сделали, просто играли. Несчастный случай может случиться даже при игре в плюй-камни: никто не даст гарантии, что камень не отскочит тебе в глаз и не выбьет его. Так что не было смысла бежать и прятаться. Питер просто драматизировал, как всегда.

Ремус не ушел. Он остался рядом с друзьями, пока ждали школьную медсестру. Питер, весь бледный, как будто это его хватило веткой до потери сознания, тоже мялся рядом и тихо причитал, из-за чего Сириус в конце концов сорвался и наорал на него. Вместе с Мадам Помфри, это все заметили еще издалека, к иве спешила декан Гриффиндора. Достаточно было один раз на нее посмотреть, чтобы понять — возмездие будет суровым. Джеймс вздохнул, кисло улыбнулся и помахал декану рукой.

— Добрый день, Профессор!

— Что здесь произошло?

— Мы играли, и…

— Чья это была затея?

Она всегда первым делом начинала искать крайнего. Джеймс покосился на Дейви. Мадам Помфри привела его в чувство, и теперь он лежал, распластавшись на земле, и тихо стонал, постоянно жалуясь на болящий глаз, что он не может его открыть.

— Моя. — с вызовом ответил Поттер, глядя прямо в глаза профессору МакГонагалл.

На это, пожалуй, ему потребовалась вся его сила воли и смелость, потому что от одного взгляда МакГонагалл душа у Джеймса ушла в пятки. Но, как это с ним частенько бывало, чем сильнее Джеймс чего-то боялся — тем наглее он становился. И в этот раз мальчик даже не подумал отводить взгляд, как будто был прав в каждом своем поступке, и не задумываясь поступил бы так еще раз.

— Давайте прогуляемся до моего кабинета, мистер Поттер. Мистер Блэк, мистер Люпин, и вы тоже.

Петтигрю она почему-то частенько обходила стороной, Мерлин знает, почему. Джеймс бросила на Питера, который боялся шелохнуться, чтобы его ни дай Мерлин не заметили, задумчивый взгляд. Это свойство Петтигрю можно было бы как-нибудь использовать. Мальчишки без пререканий последовали за деканом.

— Я все равно победил. — шепнул Джеймс, когда они вошли в замок, склонив голову к Сириусу. — Пять заходов — и все успешные, все время первый.

Блэк усмехнулся и толкнул его локтем в бок. Они ни о чем не жалели. В конце концов, это было действительно весело. Пусть потом МакГонагалл назначила им недельную отработку, а Дейви Гаджен чуть не лишился глаза и до конца года, как пират, ходил с повязкой. Мальчишки остались при своем мнении: оно стоило того.

* * *

Регулус исподлобья посмотрел на сидящего напротив однокурсника и передвинул пешку вперед по шахматной доске. Пешка разочарованно вздохнула, потом сообщила юному Блэку, что он кретин, в шахматы играть не умеет и его неминуемо ждет мат через четыре хода. Противник Регулуса с интересом выслушал монолог пешки, а потом задумчиво уставился на доску, пытаясь просчитать те самые четыре хода, о которых она говорила. Его собственные фигурки наперебой приставали с советами, так что сконцентрироваться было весьма не просто. Регулус усмехнулся. Он когда-то тоже так делал: относился к игре очень серьезно, думал, просчитывал, прислушивался к советам волшебных шахмат… и проигрывал. Постоянно. Потому что по другую сторону доски сидел его старший брат, обладавший талантом, которого Регулус не имел: никогда и никого не слушать, поступать так, как считаешь нужным. Поначалу младший Блэк никак не мог взять в толк, как это вообще возможно в шахматах, где все подчинено строгим законам логики. С точки зрения Рега все было закономерно: ты играешь по правилам и выигрываешь, или нарушаешь их — и проигрываешь. Фигурки в случае жульничества поднимали такой хай, что продолжать играть становилось просто невозможно. Но Сириус никогда не жульничал. Он прекрасно знал правила, держался в их поле… Просто шаблоны, которые Регулус пытался применять в игре с братом, он начисто игнорировал. Ошибался, да, и часто. Но в итоге почему-то с матом на доске разбираться куда чаще приходилось королю Рега. После н-ного проигрыша мальчик задумался и начал наблюдать за братом. Разгадал его тактику… Но Сириус теперь не горел желанием играть с младшим братом в шахматы. Он вообще старался по минимуму с ним пересекаться. Что ж, по крайней мере, у Регулуса были однокурсники.

Барти Крауч был совсем не плох. Тоже тихий, но себе на уме. Регулус иногда наблюдал за ним из любопытства, и все чаще ловил себя на мысли, что понятия не имеет о том, что происходит в голове младшего Крауча. Но они сидели вместе на занятиях, Барти был хорош в зельеварении и охотно давал списывать свои сочинения, а Рег взамен помогал Краучу с трансфигурацией и бытовыми чарами. Однокурсник был ненавязчив, но в то же время, его присутствие помогало Регулусу не чувствовать себя совершенно одиноким в школе. Это было очень важно. А еще Барти не очень хорошо играл в магические шахматы, но ему нравилось пытаться. Игра хорошо убивала время, поэтому Регулус не возражал. Они могли часами занимать шахматную доску в общей гостиной Слизерина с одной единственной партией. По счастью, шахматы не были в этом помещении самым популярным времяпрепровождением, так что мальчикам никто не мешал. Барти совершенствовался в игре, а Рег наблюдал за окружающими. В тот вечер объектом его внимания стал Староста школы, Люциус Малфой, расслаблено расположившийся в кресле неподалеку от их доски со свежим номером «Ежедневного Пророка» в руках. Малфой с интересом читал заметку об исчезновении мелкого министерского чиновника, но внимание Регу он привлек не этим. Люциус тоже наблюдал за ними, с самого начала игры. И это было странно, потому что обычно старшекурсники малышню не замечали.

Барти вздохнул, признавая поражение, и сделал ход конем, предполагая заблокировать важную фигуру Регулуса. Ход предсказуемый и неэффективный, потому что конь через один ход угодил в ловушку, ловко расставленную младшим Блэком, а Крауч потерял фигуру.

— У меня никогда не получится тебя обыграть. — кисло констатировал Барти.

— Ты пытаешься делать это неправильно. — снисходительно заметил Рег. — Ты берешь заученные схемы и пытаешься вписать в них то, что видишь на доске. Подогнать игру под готовый ответ. Так можно выиграть, если играешь с человеком, который действует так же, как ты. Но я играю по-другому. Прими это, и начни смотреть на мои ходы, а не в свои схемы, и дело сразу пойдет на лад.

— Ты постоянно это говоришь.

— А ты постоянно меня не слушаешь.

— Да я слушаю! А толку-то… Где ты научился так играть в шахматы?

Барти уже задавал этот вопрос, и обычно Регулус отшучивался про природный талант, но такой ответ Крауча явно не устраивал. В этот раз что-то толкнуло Блэка сказать правду, хотя бы частично. И улыбаться он сразу перестал.

— Мой брат… Он хорошо играет.

— Тот, что на Гриффиндоре?

Регулус кивнул. Барти понимающе посмотрел на него и не стал развивать тему. Его не удивило, что Рег раньше о нем не говорил. Когда вся твоя семья — потомственные слизеринцы, а старший брат и наследник рода вдруг посылает традицию к черту и оказывается на совсем не том факультете, где его желают видеть, немудрено разочароваться и начать его стыдиться.

— Впрочем, теперь это бывает не часто. — продолжил Рег с досадой в голосе.

Барти посмотрел на него удивленно. Звучало так, будто это паршивая овца семейства Блэков избегала контактов, а не наоборот, как Крауч сперва подумал. Внешний вид Регулуса теорию подтверждал.

— Это обидно. — сказал Барти. — Когда у кого-то важного нет для тебя времени.

Регулус поднял взгляд на однокурсника. Он смотрел пристально, пытаясь понять, не сарказм ли скрывается за словами собеседника. Но Барти выглядел вполне серьезным.

— Кто у тебя?

Вопрос сорвался с языка прежде, чем Рег успел обдумать, уместно ли вообще его задавать. Крауч криво усмехнулся.

— Отец. Раньше мы много времени проводили вместе, но теперь он делает карьеру. Я стал не нужен.

Рег не знал, что на это сказать. Его собственные проблемы с Сириусом не шли в сравнение с ситуацией Барти. Одно дело — брат, даже горячо любимый. Совсем другое — отец. Регулус всегда чувствовал, что он нужен и важен Ориону. И даже представить себе не мог, что бывает иначе. Впрочем, представлять это он не хотел даже пытаться. А Крауч с этим жил…

— Погано. — тихо сказал Рег.

Он сделал ход, понимая, что поставит Краучу мат еще через два. Но Барти за игрой уже не следил совсем. Блэк хорошо знал этот его отсутствующий взгляд, когда Крауч замыкался в себе и начинал думать о чем-то своем. Другим людям в такие моменты не было места в его жизни, он их просто не слышал.

— Ты не прав, Бартемиус.

Голос Люциуса Малфоя прозвучал совершенно неожиданно и вывел Барти из его транса. Оба первогодки с удивлением посмотрели на Старосту, решившего вмешаться в их беседу. Люциус свернул газету, положил ее на подлокотник кресла. Он всегда выглядел как безупречный джентльмен, а глаза у него были настолько светлые, что иногда радужка почти сливалась с белком. Выглядело жутковато, потому Рег не любил смотреть в глаза Люциусу Малфою. Но сейчас почему-то не мог отвести от Старосты взгляд.

— Ты — потомок Чистокровного рода, славного и старого. Ты юн, талантлив, у тебя впереди целая жизнь. Ты сокровище, Бартемиус Крауч. Очень редкое и ценное, пусть сейчас ты сам этого еще не понимаешь. — Люциус изогнул губы в улыбке. — Но ты поймешь, однажды. И ты можешь стать еще сильнее, чем ты есть сейчас, вот увидишь.

Регулус нахмурился, но Барти слушал Малфоя завороженно, как кролик удава. Блэк не любил подобные состояния, поэтому голос его, когда он обратился к Малфою, прозвучал резко, даже с вызовом.

— О чем ты, Староста?

Люциус перевел взгляд своих жутких светлых глаз на Регулуса, и у того по спине побежали мурашки. Он сразу стушевался, и даром что не попросил прощения за свой выпад. Малфой, впрочем, вел себя так, будто ничего из ряда вон выходящего не произошло.

— О том, Регулус, что вы — будущее Магической Британии. И очень важно, чтобы вы помнили о том, кто вы. Есть много способов прожить жизнь. Какие-то из них более достойны Чистокровного волшебника, чем другие. Держите уши и глаза открытыми, тогда однажды они вам откроются.

— Я не понимаю… — тихо сказал Барти, не отводя взгляда от Старосты.

— Поймешь, когда придет время. — улыбнулся Малфой. — В Хогвартсе есть немало людей, способных открыть тебе эти истины. И даже когда я уйду, они останутся. Просто помни о том, что я сегодня тебе сказал. И ты, Регулус, тоже. Сириус и его заблуждения не должны оказывать такого большого влияния на твою жизнь. Ты ценен сам по себе, потому что ты — Чистокровный волшебник из рода Блэков. Уверен, миссис Блэк не раз тебе это говорила. Помни ее слова.

Он поднялся из кресла навстречу вошедшим семикурсникам. Они громко его приветствовали, как если бы Малфой среди них был самым главным. Если подумать, так оно и было. Регулус не раз замечал, что вокруг Старосты собираются другие слизеринцы, и они постоянно что-то между собой обсуждают. Раньше это его не слишком интересовало, а теперь вдруг зацепило. Они с Барти обменялись любопытными взглядами.

— Он сегодня красноречив.

— Думаешь, это правда? — спросил Барти.

Весь его вид кричал о том, как сильно Краучу хотелось, чтобы слова Малфоя были правдивы. Этот мальчик как будто плыл в бурном потоке, и непрестанно искал соломинку, за которую мог бы ухватиться и спастись. Этой соломинкой стал для него Люциус Малфой. Регулус не видел причин лишать Барти его утешения, тем более, что и в его душе слова Малфоя нашли отклик. Родители действительно говорили ему о том, как важно быть Блэком. Он с малых лет это знал. И всегда помнил… Сириус забывал, но не он.

— Да. — сказал Рег, снова оглянувшись на Малфоя. — Да, я думаю, он прав.

Барти просиял. Блэк никогда раньше не видел у него такой улыбки. Это было лицо человека, который снова нашел смысл жизни, тем более нелепо выглядящее, что принадлежало оно одиннадцатилетнему мальчику. Регулус вздохнул и сделал последний ход.

— Тебе мат, Барти.

Крауч равнодушно повалил своего короля, сдаваясь. Шахматы его уже совершенно не интересовали.

— А эти люди, о которых он сказал… Как думаешь, он назовет имена, если попросить?

— Не спросишь — не узнаешь. — ответил Рег.

— Ты прав. Я спрошу у него завтра.

* * *

Андромеда забралась на свою кровать в спальне семикурсниц, продолжая напряженно разглядывать желтый пергаментный конверт у нее в руках. Письмо пришло утром, на нем стояла гербовая печать Блэков, и хотя мать нередко писала ей письма, эта весточка из дома казалась Андромеде зловещей. Письмо было намного тоньше, чем те, что обычно присылала ей Друэлла. Больше походило на извещение, чем на обычное послание из дома. Почему-то это ее напугало. Меда не стала открывать его за завтраком, весь день оно лежало в ее сумке, и только теперь, оказавшись в одиночестве в спальне девочек, Блэк нашла в себе силы снова взять его в руки. Она подбадривала и журила себя за трусость. Наверняка это было самое обычное письмо, а она вокруг него такую драму развернула, что до сих пор не могла прийти в себя. Самое плохое — Нарцисса тоже заметила перемену в ее настроении. Младшая сестра всегда подмечала такие детали, а Андромеде не хотелось, чтобы она переживала. Пальцы девушки коснулись печати, почти сломали ее, когда в дверь комнаты постучали. Андромеда вздрогнула.

— Кто это?

— Меда, это я… — голос Цисси был тихим, но в большой спальне его было слышно очень хорошо.

Удивительная акустика этого места обычно поражала, но сейчас у Андромеды на это просто не было сил.

— Входи, Нарцисса.

Светловолосая девушка в слизеринской форме ступила в помещение.

Все спальни в подземелье Слизерина, равно как и спальни других факультетов, были похожи одна на другую. Комната, в которую вошла Нарцисса, была большой, с высоким потолком, в самом центре которого был огромный круглый стеклянный купол. За куполом плескались зеленые воды горного озера, равно как и за огромными стрельчатыми окнами от пола до потолка, обрамленными тяжелыми изумрудными шторами с серебряной окантовкой. У центрального, самого большого окна стояла зеленая тахта, усыпанная мягкими подушками в цветах факультета — не слишком функциональный, но очень сильно любимый обитательницами предмет роскоши, которых спальни других факультетов были лишены. Из-за воды, толщу которой только в солнечные дни пробивал солнечный свет, в спальне почти непрерывно горели факелы и канделябры с магическими огоньками на тумбочках обитательниц. От них едва ощутимо пахло маслом, но запах был довольно приятен, постоянные же жители подземелий вовсе его не замечали. Потолок поддерживали черные мраморные колонны, которые обвивали искусно вырезанные в камне змеи. Из глаза загадочно блестели в полумраке: свет факелов отражался в изумрудах, которыми они были выложены. Холодную кладку каменных стен скрывали гобелены, изображавшие различные сцены из жизни Салазара Слизерина. Ученики нередко снимали их и заменяли на что-то свое, но в этой комнате школьные гобелены остались нетронутыми. Нарцисса прошла мимо сцены отбора Салазаром первых учеников, мимо квадратной ванны маленького фонтана в середине комнаты (сейчас он не работал и больше походил на нелепый квадрат воды и маленькую черную фигурку в центре), к расположенной у одного из окон просторной кровати под тяжелым изумрудным пологом. Кроватей в этой комнате было четыре, они стояли по две в ряд у противоположных стен. Между ними — тумбочки учениц и сундуки для хранения вещей. В дальнем углу, слева от входа, теперь можно было увидеть большой гардероб. Справа — массивный деревянный письменный стол, за которым студентки делали домашнее задание, прямо напротив большого камина, отапливающего комнату и летом, и зимой: в подземельях всегда было холодно. Эта комната почти полностью повторяла ту, в которой обитала сама Нарцисса, даром, что располагалась западнее.

— Что случилось? — Цисси присела на край кровати сестры, обеспокоенно вглядываясь в ее лицо. — Ты не пришла на ужин…

Ужин… Андромеда совершенно забыла про него, есть не хотелось. Секунду она как будто колебалась, а потом протянула младшей сестре все еще запечатанное письмо. Цисси покрутила его в руках, подняла на Андромеду вопросительный взгляд.

— Это из дома?

— Полагаю…

— Почему ты не хочешь его открыть?

Андромеда пожала плечами, вымученно улыбаясь. Нарцисса посмотрела на нее очень пристально, потом во взгляде мелькнуло понимание.

— Ты не будешь против, если я…

Андромеда кивнула. Цисси встала, подошла к письменному столу и нашла на нем нож для писем. Четким, отточенным движением девушка вскрыла конверт и подошла ближе к камину, где было больше света, чтобы прочесть письмо. Тишина в комнате длилась достаточно долго, чтобы Меда поняла — ее опасения оправдались. Бледное лицо вернувшейся с письмом к кровати Нарциссы только подтвердило то, что Андромеда и так уже знала. Сестра молча протянула ей письмо и села рядом. Слишком близко, пожалуй, но в ту минуту Андромеда не возражала. Откладывать больше было нельзя. Пальцы Меды сомкнулись на сухом пергаменте, взгляд опустился на аккуратный, каллиграфический почерк Сигнуса Блэка.

Первые строки были нейтральны: отец приветствовал ее, интересовался здоровьем и успехами в учебе. Потом он коротко сообщал, что решение о ее дальнейшей судьбе наконец принято, дом Блэков заключил договор о помолвке с домом Яксли. Кассий Яксли был предназначен ей в мужья. Помолвка должна была состояться летом, как только Андромеда закончит Хогвартс и вернется домой.

Девушка уронила руку с письмом на колени, глядя невидящим взглядом прямо перед собой. Состояние напоминало глубокий ступор, она ничего не видела и не слышала вокруг, пытаясь переварить новость. Ничего не получалось. Нарцисса взяла ее руку в свою, переплела пальцы и заставила посмотреть на нее.

— Пожалуйста, скажи мне, что это — правильный выбор. Скажи, что ты согласна.

Она просила невозможного. Кассий Яксли… Что она знала об этом человеке? Он был старше на пять лет, наследник древнего, знатного рода. Высокий, по-своему очень привлекательный, с подвижной мимикой, нагловатой ухмылкой и пронзительным взглядом холодных голубых глаз. Он был таким, каким хотело его видеть общество, их вырастившее. За маской хорошего воспитания совершенно невозможно было понять, каков он на самом деле. Вечный кот в мешке, каким был бы и любой другой. Они были формально знакомы, но едва ли обменялись даже парой фраз. Последний раз Андромеда видела его на свадьбе Беллатрикс. Яксли был в той же группе волшебников, которой держались братья Лестрейнжи. Эта мысль пришлась Андромеде совсем не по сердцу. Девушка закрыла лицо свободной рукой, как если бы у нее вдруг заболела голова, и этот жест сказал Нарциссе больше, чем сотня слов. Девушка крепче сжала руку сестры. Она боялась, что это произойдет. Боялась, но, в то же время, каким-то образом знала, что именно так в итоге и будет.

— Андромеда…

Сестра отвернулась. Хотела спрятать что-то. На руку Нарциссы упало несколько теплых капель. Андромеда плакала. А Нарцисса никак не могла утешить ее.

Цисси сделала вид, что не заметила слез сестры. Она достаточно хорошо знала Андромеду, чтобы понимать: та не хотела, чтобы ее видели в таком состоянии. Фамильная гордость Блэков подобного не позволяла. Меда достаточно быстро взяла себя в руки, только сдавленный голос выдавал ее истинное состояние.

— Цисси, я устала. Мне нужно лечь…

— Конечно.

Она не стала спрашивать, остаться ли ей. Знала, что сейчас ее сестра хочет остаться в одиночестве. Она всегда так делала: замыкалась в себе, пытаясь со всем справиться в одиночку. Сегодня Нарцисса не собиралась позволить ей снова так поступить. Девушка сняла с кровати сестры покрывало, аккуратно его сложила и повесила на спинку кровати. Потом помогла Меде забраться под одеяло и легла поверх него, крепко обняв сестру со спины. Андромеда попыталась глухо рассмеяться, но вышло просто ужасно.

— Цисси, что ты? Все хорошо, я…

— Я просто побуду здесь, пока ты не заснешь, хорошо? Тебе не нужно переживать это в одиночестве, Андромеда. Я люблю тебя. И я тебя не брошу. Никогда.

«Никогда»… Как эфемерно было это слово. Андромеда не стала спорить. Рядом с Цисси ей действительно стало легче, пусть ее маленькая сестренка понятия не имела о мыслях, которые смерчем вились в голове у Меды. Если бы она могла узнать эти мысли, она не стала бы обещать сестре вечную верность. Они лежали молча, каждая погружена в собственные раздумья и переживания. Близкие, и бесконечно далекие. Понадобилось не так много времени, чтобы Андромеда сформулировала для себя, что именно ей сейчас необходимо сделать. Как только мысль оформилась в ее голове, слезы высохли. Она закрыла глаза, позволив сестре поверить, что заснула. Нарцисса ушла не сразу, но это, тем не менее, произошло.

Не слишком честно по отношению к соседкам было запирать дверь спальни, но Блэк сделала это, ни секунды не мешкая. А потом достала из ящика стола чистый пергамент и принялась писать. Был еще один человек, которого послание мистера Блэка касалось самым непосредственным образом, которому необходимо было знать о случившемся. Он, и только он, мог придумать что-то, чтобы ее кошмарная судьба, это нелепое замужество с мужчиной, которого она даже толком не знала, никогда не свершилась. Андромеда писала письмо для Теда Тонкса.

Save what you got, keep it safe, don't ever stop

There's nothing more, it's nothing less

It's all we got, it's happiness, it's happiness

Ain't that right? Ain't that right?

(с) Kasabian — Happiness

* * *

Лето 1973г.

* * *

Солнечный свет проникал сквозь густую листву, окрашивая окружающее Марлен пространство в зеленоватые тона. Пахло прошлогодней листвой, мхом и корой деревьев — запахи леса, знакомые ей с детства. Девочка уверенно шагала по густому подлеску следом за высоким, чуть прихрамывающим мужчиной, который точными магическими заклинаниями заставлял растительность склоняться в стороны, позволяя волшебникам пройти.

Они вышли из дома на рассвете, наскоро позавтракав сандвичами, приготовленными Марли, и крепким горячим чаем, прогнавшим остатки сна. Был июнь, но по ночам в гористой местности Шотландии, где находился дом МакКиннонов, все еще держалась низкая для этого времени года температура, поэтому под короткую походную мантию отец заставил ее надеть теплую кофту. Она немного сковывала движения, но когда они ступили под кроны деревьев в густой, совсем еще по-ночному, мрак леса, а дом с его теплой кухней остался далеко позади, девочка в полной мере осознала, как прав был мистер МакКиннон. Солнце поднималось над лесом медленно, лениво. Лес не спешил расставаться темнотой, кутался в нее, как в одеяло. Отец выпустил из палочки пару шариков света, которые кружились вокруг путников, освещая им путь в темноте. Марлен, без всяких напоминаний, шла следом за мистером МакКинноном след в след, останавливаясь, только когда он говорил. Им нужно было собрать трав для домашнего склада ингредиентов и аптеки, поэтому остановки были явлением частым. Раньше, когда Марлен была совсем маленькой, отец, перед тем, как срезать траву, подолгу рассказывал дочери, что это за растение и как оно может быть использовано. Она слушала внимательно, пусть запоминалось из этих лекций совсем не так много, как хотелось бы. Теперь роли переменились: мистер МакКиннон останавливался, палочкой фиксировал шарик света над пучком какой-нибудь травы, и спрашивал у Марли, что это за растение, нужно ли им обратить на него внимание, или не будет мудрее проследовать дальше.

Марли ошиблась всего один раз, перепутав аконит с вереском. Отец не стал заострять на этом внимание, поправил ее, и они продолжили путь. День постепенно вступал в свои права: мрак редел, из черных тонов перетекая в серые, а потом в темно-зеленые, постепенно светлея. Марли уже могла внятно различить без отцовских шариков света лес вокруг себя. Когда они вышли на поляну, где было совсем уже светло, мистер МакКиннон отменил световое заклятье, и шарики рассеялись. Он наколдовал им покрывало, а потом достал из старого холщового рюкзака самодельный магический термос с чаем (напиток в нем никогда не остывал, сколько бы времени ни прошло) и новую порцию бутербродов, прихваченных из дома. Марлен не устала, но озвучивать это не стала. Ее отец терпеть не мог, когда с ним начинали нянькаться, как с калекой, но это не отменяло больной ноги и того факта, что уставал он быстрее, чем до ранения. Ему нужен был привал, несколько минут, чтобы отдохнуть. Марлен взяла бутерброд и принялась сосредоточенно жевать, иногда запивая чаем из крышки термоса, с которой мистер МакКиннон уже успел сделать дубликат для себя. Отец же первым делом выложил из рюкзака мешочки с травами, которые они успели собрать до того, как окончательно рассвело, открыл их и внимательно осмотрел.

— В этот раз отличный улов, — он довольно улыбнулся и подмигнул дочери. — Посмотри.

Мистер МакКиннон достал из мешочка длинный, продолговатый лист. На нем не было ни одного пятнышка от вредителей, он был великолепно зеленым, сочным и свежим. Марли улыбнулась в ответ. Бадьян поспевал по осени, и за плодами отец отправится уже без нее, но листья ценились не меньше. Эти нашла она, помогла собрать и намеревалась собственноручно засушить для домашней аптечки.

Отец аккуратно сложил листья обратно в мешочек, развернул список, в который аккуратным почерком миссис МакКиннон были вписаны все растения, которые нужны были в их кладовой, и принялся палочкой вычеркивать те, что им уже удалось найти.

— Остались спорыш, чемерица и дубровник. Кстати, также очень похож на аконит, — он выразительно посмотрел поверх списка на Марлен.

Та закатила глаза и фыркнула.

— Я правильно определила все остальные травы, папа. Это что-нибудь значит, или аконит всего важней? У нас кто-то обзавелся привычкой покрываться мехом в полнолуние?

Мистер МакКиннон усмехнулся, потянулся вперед и потрепал своей большой рукой светлые волосы на голове дочери. Обычно она это не любила, но сейчас был приятно.

— Твоя взяла. По крайней мере, ты помнишь, для чего он нужен, хотя лично меня полностью устроит, если эти знания тебе в жизни никогда не пригодятся. Молодая Профессор Спраут не плохо вас учит.

Марли вспомнила ночь перед экзаменом по травологии. Как она сидела на кровати Мэри, напротив Макдональд, и подруга, держа в руках тяжелый том по травологии, помогала ей выучить все эти зубодробительные названия, тонны описаний и свойств. Они легли спать только к трем, когда сонная Лили выбралась из-за полога кровати и напомнила, что без здорового сна все усилия могут обернуться прахом, так как обе просто заснут на середине своего блестящего ответа. МакКиннон усмехнулась. Хорошее было воспоминание. Теплое…

— Мне помогли.

— Что? — мистер МакКиннон снова поднял на дочь взгляд от списка.

— Мне помогли все это выучить. Мои друзья.

Она видела, как приятно ему было это слышать. Почему-то для отца всегда было важно, чтобы Марли научилась заводить себе друзей. Как будто весь смысл жизни заключался только в этом умении, с которым у его дочери были заметные проблемы всю ее короткую жизнь.

— Вот как? Те две девочки, от которых постоянно приходят письма?

— Мэри и Лили. Да, это они.

— Прекрасно, дочь, — мистер МакКиннон свернул список и убрал его в рюкзак вместе с мешочками с собранными травами. — Признаться, мне не давало покоя твое вечное одиночество.

Она посмотрела на него непонимающим взглядом. Марли никогда не чувствовала себя одинокой, ей комфортно было в обществе самой себя. Впрочем, нельзя было не признать, что некоторые эпизоды жизни становились намного веселее из-за того, что теперь ей было с кем их разделить.

— Мы с мамой за тебя переживали. Но когда прошлым летом начали приходить все эти письма, я был очень за тебя рад.

— Почему переживали? — нахмурилась девочка.

— Детка, мы ведь, положа руку на сердце, не самые внимательные родители…

— Ты постоянно сидишь дома, куда уж внимательнее, — усмехнулась Марли.

— Когда ты появилась, еще не сидел. И Кен очень быстро уехал в школу. Ты постоянно была одна, а мы упустили момент, когда нужно было научить тебя общаться с другими детьми. Взять хоть того мальчика…

Она без всякого уточнения поняла, о ком говорит отец, и помрачнела.

— «Тот мальчик» заслужил все, что получил. Ты обещал, что мы не будем больше это обсуждать.

Мистер МакКиннон примирительно вскинул руки и принялся за бутерброды. Марлен, успевшая уже закончить ланч, поднялась на ноги и начала прохаживаться по краю поляны. Пару раз ей показалось, что она видела на одном дереве лукотрусов, но раньше в их лесу не росли волшебные деревья, поэтому приглядываться Марли не стала. Отец скоро позвал ее. Покрывало, на котором они сидели, уже исчезло, он стоял в центре поляны, опираясь на толстую палку, с которой всегда ходил в лес, и ждал дочь.

Путь продолжался, но теперь, когда в лесу было светло, идти стало намного интереснее. Несколько раз девочка слышала дятла, видела, как белки играют в догонялки в кронах деревьев. Она пожалела, что не взяла с собой орехов, чтобы их подкормить. Ближе к полудню они повернули в сторону болот. Запах стоялой воды задолго до появления первых камышей подсказал им, что цель близко. Деревья здесь росли так плотно, что свет почти не пробивался через их кроны. Везде царил темно-зеленый сумрак, и отец снова воспользовался световыми чарами.

— Мы не пойдем далеко, это может быть опасно. Видишь эти следы?

Марли кивнула, рассматривая дымные полосы над землей.

— Здесь водятся фонарники.

— Они опасны?

— Нет, если не обращать на них внимания, — улыбнулся отец. — Но это коварные существа. Стоит за ним последовать — и угодишь в трясину. Подожди здесь, и никуда не уходи, я сейчас вернусь.

Он начал пробираться по кочкам вглубь болота. Огоньки, кружащие вокруг него, позволяли Марли не терять его из виду, поэтому тревоги она не ощущала. Девочка присела на пень и принялась подобранной здесь же палкой рисовать на сырой почве различные каракули. Она даже не сразу заметила, что к двум огонькам, которые для нее оставил отец, присоединился третий.

Он был меньше, не такой яркий. За ним как будто вился серебристый дымок. Но если шарики света, созданные волшебником, хаотично летали в воздухе, у этого огонька был заданный вектор движения. Он приблизился, застыл неподалеку, как будто ждал, когда Марли обратит на него внимание. Она заметила его, но не сразу поняла, что это такое. Любопытство и осторожность были в равной степени свойственны девочке, поэтому с пенька она поднялась, но туда, где начиналась болотная вода, ступать не стала. Огонек же, стоило ей шагнуть к нему, задрожал и поплыл дальше, маня последовать за ним в трясину. Делать этого девочка не собиралась, но почти физически ощущала привлекательность этого света. Он как будто гипнотизировал.

Рука отца легла ей на плечо и развеяла очарование. Марли слепо моргнула, а потом сфокусировала взгляд на мистере МакКинноне.

— Как я и сказал, болотный фонарник собственной персоной.

— Что он такое? — тихо спросила Марли.

— Призрак, в каком-то смысле, — ответил отец. — Идем, Марлен. Мы здесь закончили.

Она оглянулась несколько раз, когда они уходили с болот. Маленький призрак вернулся к самой кромке воды, тоскливо мерцая, так, что Марли даже захотелось в какой-то момент вернуться, чтобы он перестал грустить, но рука отца крепко сжимала ее ладошку.

— Так всегда бывает, если на него посмотришь, — сказал мистер МакКиннон. — У них своя магия. Слабенькая, быстро рассеивается, но если поддашься, всегда тяжело сбрасывать ее оковы.

— Ему одиноко…

— Нет. У него память короткая, как у рыбы. Через полминуты он и не вспомнит, что мы там были. Не нужно из-за него переживать. Вы еще будете их изучать курсе, кажется, на третьем, или на четвертом. Тогда узнаешь больше. А пока просто запомни — не нужно на него смотреть. Лучше вообще не обращать внимания.

Марли какое-то время молчала, переваривая слова отца. Они еще не ездили за учебниками для третьего курса, но про себя девочка решила, что обязательно найдет там главу про фонарников. И про других обитателей леса тоже, потому что зеленый массив, по которому они пробирались, не был пустым. Ей хотелось лучше понять его. Чувствовать себя здесь уверенно, как ее отец. Он даже ни разу не оглянулся…

Обратный путь из леса занял меньше времени: было светло, путники меньше осторожничали, а список, которым их снарядила в дорогу миссис МакКиннон, был целиком исчеркан. Они нашли все пункты, указанные в нем, поэтому настроение у отца было приподнятое, он с удовольствием рассказывал дочери про лес, его обитателей и возможности, которые открывались здесь любому волшебнику, мало-мальски сведущему в травологии. Постепенно одинокий огонек с болот отпустил мысли девочки, чары рассеялись, как и говорил мистер МакКиннон. Когда лес остался позади, а впереди показался дом, небо над ними уже окрасилось в розовый закатный цвет. Марли устала, но когда встретивший их брат спросил про самочувствие, ответила, что все прекрасно. Матери дома не было: в ту ночь ей выпало ночное дежурство, и она уже покинула дом. Ужин был аскетичный: доели бутерброды, припасенные для похода за травами. Марлен почти сразу же отправилась к себе после ужина. День выдался щедрым на впечатления, теперь их нужно было рассортировать и переварить.

* * *

Питер позади него на метле ощущался как большой и тяжелый рюкзак — так сильно Петтигрю вцепился в Джеймса. Стоило хоть немного изменить угол полета — и товарищ тут же начинал охать, норовя помимо рук оплести рулевого еще и ногами. Поначалу это забавляло, Джеймс даже сделал несколько незапланированных пируэтов в воздухе, но совсем скоро однообразные реакции и полная неспособность Питера привыкнуть к высоте наскучили. Про себя Поттер в который раз за день пожалел о том, что Сириуса не оказалось дома этим утром. С Блэком всегда было весело. Джеймс ждал у карниза больше получаса, потом облетел дом и заглянул в окна, но внутри было пусто и темно. Будто семейство полным составом выехало куда-то. Пришлось признать поражение, придумать альтернативу, потому что заявиться к Ремусу в одиночку было бы уныло. Тогда он вспомнил про Питера, и что тот, вроде как, живет где-то поблизости, в одном из пригородов. Еще несколько минут ушло, чтобы поднапрячься и вспомнить хоть какие-то детали, которые помогли бы ему понять, где именно стоит искать дом Петтигрю. По счастью, про мать и деда Пит поговорить любил, так что, хоть Джеймс никогда его особенно не слушал, нужные кусочки мозаики всплыли в памяти сами собой. Дело осталось за малым — привести план в исполнение.

Петтигрю не поверил своим глазам, когда в окно ему постучал Джеймс Поттер. Пит знал, как далеко отсюда его друг живет, и просто не мог представить, что тринадцатилетнему мальчишке позволено улетать так далеко в одиночестве. Тем не менее, это был Поттер, собственной персоной. Когда Пит открыл окно, Джеймс, как оседлавший зачем-то метлу Питер Пен, приземлился на его подоконник и сообщил, что прямо сейчас они отправляются навестить Люпина. Петтигрю испугался, начал отнекиваться, прекрасно понимая, как его исчезновение напугает мать. А вот дед точно рассердится и накажет… Джеймс его не слышал, просто не желал услышать. В уговорах он тоже был не силен, они его быстро утомили, вопрос был поставлен ребром: либо Питер прыгает на метлу и они летят навестить друга, либо же он остается дома, но с таким ненадежным другом водиться они больше не станут. Последний аргумент был ударом по болевой точке. Друзья были единственным, что заставляло Питера чувствовать себя важным и интересным. Лишившись их он погрузился бы вновь в ту липкую пучину бесконечного страха перед каждым шагом, который он делал в жизни. Он подчинился. Неловко забрался на подоконник, уселся позади Джима, физически ощутив, как просела метла, а потом они полетели. Питер всегда ненавидел полеты, но никогда — так сильно, как в тот раз. Когда под ними показались крыши многоэтажек, метла пошла на снижение и Джеймс высадил его на плоскую поверхность, пообещав вернуться через минуту, Пит мысленно возблагодарил Мерлина, Моргану и всех их потомков за то, что остался цел и невредим. Поттер был, без сомнения, прекрасным летуном, но то, что он вытворял, еще и имея позади пассажира, выходило за грани добра и зла.

Реакция Ремуса на стук в окно мало отличалась от реакции Питера. Полнолуние только миновало, он все еще чувствовал себя неважно, да еще на руках остались свежие отметины, которые мать заботливо перевязывала каждый день, смазывая их волшебной мазью, которую приготовил отец. Большую часть дня мальчик проводил в постели, ситуация не должна была измениться в ближайшие два-три дня, пока его организм восстановится после трансформации. Но потом раздался стук по стеклу, Ремус поднял взгляд от книги (единственное доступное ему в эти тяжелые дни развлечение, которое помогало хоть немного отрешиться), увидел улыбающееся лицо Джеймса Поттера по другую сторону и от удивления открыл рот. Поттер помахал ему и жестом попросил открыть окно. Ремус, с видимыми усилиями, выбрался из постели и выполнил просьбу.

— Неважно выглядишь, дружище, — сказал Джеймс, пересаживаясь с метлы на подоконник Люпина.

— Новый приступ, только вчера прошло… — ответил Ремус, вымученно улыбаясь.

— И ты целыми днями просто лежишь здесь со своими книгами? И все?

В словах Джима звучал такой неподдельный ужас, что Рем снова улыбнулся, но на этот раз искренне.

— Это не так плохо, как выглядит со стороны. Я привык.

— Не-е-ет, не в мою смену! Друзьям Джеймса Поттера тухнуть от тоски не положено. Запрыгивай.

Люпин устало вздохнул и покачал головой.

— Джеймс, я сейчас не самый веселый попутчик. Кстати говоря, ты-то тут что делаешь, да еще один? Твои родители знают, что ты так далеко летаешь от дома?

Джеймс посмотрел на Ремуса снисходительно, но тот и сам уже понял, что сморозил глупость. Перед ним был сам Джеймс Поттер, который в своих поступках руководствовался только собственными желаниями и ничем больше. Его родители понятия не имели, что он на самом деле вытворял, и это, пожалуй, было к лучшему. Все оставались спокойны.

— Мы решили тебя навестить, потому что письмами обмениваются только девчонки, а мне интересно было узнать, как у тебя дела.

— Ты не ищешь легких путей, да? — усмехнулся Рем.

Секундой позже до него дошел смысл первой части предложения.

— Погоди… «Мы»?

— Ну да, — Джеймс блеснул белозубой улыбкой. — Я и Питер. Он ждет на крыше. Держу пари, ему там одиноко и страшно. Если ты со мной не пойдешь, я его там оставлю, и тебе придется рассказать отцу, чтобы его вернули домой. Ты ведь не поступишь так с нашим другом?

Это был шантаж, неприкрытый и не очень, с точки зрения Ремуса, красивый, но зная Джеймса, Люпин не сомневался, что тот свою угрозу исполнит. Когда кто-то нарушал планы Поттера, он мог стать поразительно бесчувственным чурбаном. Люпин, как обычно бывало, просто примирился с судьбой, и, когда Джеймс показал ему на место рядом с собой на метле, покорно забрался на нее. Поттер подумал несколько секунд, а потом поменялся с товарищем местами, чтобы Ремус сидел впереди и не мог свалиться с метлы при подъеме, потому что Джеймс готов был его подстраховать. Они поднялись на крышу, к Питеру, мысленно уже смирившемуся с перспективой просидеть в одиночестве всю оставшуюся жизнь прямо здесь. Петтигрю, увидев их, тут же вскочил с места, бросился к Ремусу и порывисто его обнял, чуть не повалив на рубероидную поверхность, опасно хрустевшую под ногами.

— А твоя мама не будет против? — спросил Пит с тревогой.

Ремус помотал головой. Ее все равно не было дома, и не должно было быть еще по меньшей мере пару часов.

— У тебя отсюда очень интересный вид, я считаю, — сказал Джеймс, легко вскакивая на карниз, упирая руки в бока и осматривая раскинувшийся до самого горизонта каменный лес из многоэтажных домов с редкими вкраплениями зелени. — Вот, значит, как живут магглы. Похоже на огромный муравейник, как по мне.

Ремус и Питер подошли, облокотились на карниз по обе стороны от Джеймса, и тоже устремили взгляды на шумный город.

— Пожалуй, — согласился Ремус. — После Годриковой Впадины я долго не мог здесь заснуть. Отцу приходилось накладывать заглушающие чары, чтобы избавиться от шума машин.

— Что такое машины?

— А вон, видишь? — Ремус свесился за карниз и ткнул пальцем в голубой седан, паркующийся у соседнего дома. — Магглы на них передвигаются, как мы на метлах.

Джеймс нахмурился.

— Не очень-то они похожи на метлу. Скорее какой-то железный коробок. И ездит по земле… Это же скучно! Ни мертвую петлю выписать, ни ветер в волосах ощутить, никакого веселья!

Ремус с Питером рассмеялись.

— Зато безопасно. Из машины не выпадешь, тебя не замочит дождем, а зимой в ней тепло. Хотя, иногда они сталкиваются друг с другом, и тогда магглам приходится туго.

Джеймс фыркнул. Автомобиль явно не произвел на него большого впечатления. Он подогнул ноги и уселся на карниз по-турецки.

— Не представляю, что бы я делал, если бы родился магглом. Это же столько всего ты никогда не попробуешь, не узнаешь даже, что можно...

— Раз не узнаешь, значит, и тосковать не о чем, — улыбнулся Рем.

— Вот вечно ты со своей философией, Люпин, — Поттер протянул руку и взлохматил волосы товарища. — Нет, серьезно. Мне их жалко. Столько интересного вокруг, а они не видят и не знают об этом.

— Есть же правила, — робко вставил Пит.

— Правила! Правила нужны, чтобы их нарушать, — усмехнулся Джим.

— У тебя могут отобрать палочку, если ты будешь колдовать перед простецами! — воскликнул Петтигрю.

— Расслабься, Пит. Не собираюсь я перед ними колдовать. Просто жалко мне их, и все.

Ремус с Питером переглянулись настороженно, но Джеймс выглядел миролюбиво, уставившись на город так, как иные люди наблюдают за разбивающимися о берег волнами океана.

— Почему твои родители уехали из Годриковой Лощины, Рем? — спросил он вдруг, после короткой паузы.

— Не знаю, — уклончиво ответил Люпин.

— Никогда не слышал, чтобы волшебники селились так близко к магглам.

— А Сириус как же?

— Он — другое дело. Блэки жили на этом месте, когда никакой площади Гриммо и в помине не было. Это магглы пришли к ним, а не наоборот.

— Кстати, а где Сириус? — попытался Ремус переменить тему разговора.

Подействовало, хотя Джеймс тут же помрачнел и подпер рукой подбородок.

— Не знаю. Я и его хотел привезти, торчал возле его дома битых полчаса, но так никого и не увидел. Смотался куда-то вместе со всем семейством.

Ремус кивнул и положил подбородок на сложенные на карнизе руки. В каком-то смысле ему повезло, что Сириуса не оказалось дома. Вдвоем Поттер и Блэк разнесли бы его дом до самого основания, совершенно не планируя этого изначально. Но в то же время было немного грустно, что четвертого товарища повидать не удалось. Люпин скучал по ним, пусть разумом понимал, что не видеться будет лучше. Он до сих пор пытался держать дистанцию, не слишком привязываться, пусть все попытки разбивались о непробиваемый напор Джеймса. Кто еще пролетел бы полстраны на метле только чтобы навестить своего болезненного друга? Вот так просто, без оглядки. Это казалось ему чем-то совершенно невероятным, тем более что сделано было не для кого-то, а для него, для Ремуса Люпина.

— Хотите самолетики запустим?

— Чего? — Питер и Джеймс с непониманием уставились на Ремуса.

— Ну, из бумаги можно сложить фигурку и сбросить с крыши. Посмотрим, чей быстрее долетит. У меня на письменном столе есть несколько листов.

— Все, больше ничего не говори! — Джеймс шутливо отдал честь и вскочил на метлу, скрывшись за карнизом вместе с ней.

В школе они подобным образом играли в птиц — складывали фигурку из бумаги, а потом с помощью магии заставляли летать. В маггловской части Лондона, где колдовать им было запрещено, можно было использовать упрощенный вариант.

Джеймс скоро вернулся со стопкой листов подмышкой, Ремус показал товарищам, как нужно складывать самолет, а потом все трое вернулись к карнизу и запустили первый рейс, громко болея каждый за свое творение. Первым на землю шлепнулся самолетик Питера — он почти сразу ушел в крутое пике, в то время как два других планировали, снижаясь по спирали, как в странном танце. Джеймс фыркнул.

— Эта штука должна хорошо лететь, или хорошо падать?

— Не умеешь ты проигрывать, — усмехнулся Ремус.

Для следующего рейса правила поменялись — победителем объявлялся тот, чем самолет продержится в воздухе как можно дольше. Второй самолетик получился у Питера лучше, и в воздухе он задержался дольше, но Петтигрю переборщил с силой запуска, когда бросал его, и тот застрял в кроне ближайшего дерева. Два других повторили танец первых, но самолетик Ремуса все-таки упал на полсекунды позже. Потом был третий круг, когда победа досталась Джеймсу. И четвертый. А потом пятый, пока не кончилась бумага. Последний самолетик Джеймса упал к ногам старого маггла, тот поднял взгляд, и мальчишкам пришлось срочно отойти от края крыши, чтобы не быть замеченными. Они устроились у надстройки, ведущей на крышу, вытянули ноги вперед, оперлись спинами на кирпичную кладку, нагретую на солнце, продолжая болтать о целом множестве вещей сразу, пытаясь восполнить тот пробел, что возник в их общении с момента окончания учебного года. Ремус спохватился только когда солнце, стоявшее все это время высоко, начало клониться к горизонту. Его мать уже должна была вернуться, он знал, как сильно она будет волноваться, если не найдет его дома. Джеймс сокрушенно вздохнул.

— Ладно, твоя взяла. Садись, верну тебя матушке.

Ремус показал ему язык, а потом забрался на метлу.

Обратный путь до дома Питера занял совсем немного времени, но, в отличие от Ремуса, которого вернувшаяся мать не поймала на отлучке, потому что сочла сына спящим и будить не захотела, Петтигрю повезло куда меньше. Когда они снижались над задним двором дома Петтигрю, чтобы вернуть Питера обратно в его комнату, тот был весь как на иголках, будто предчувствуя беду. Стоило Джеймсу улететь, Энид ворвалась в комнату сына, услышав шум. Глаза у нее были красные и заплаканные, на беднягу Пита тут же обрушился шквал упреков и красочный рассказ про то, сколько нервов она истратила, когда поняла, что мальчик пропал. Вялые попытки Питера оправдаться были проигнорированы, в наказание он оказался под домашним арестом на неделю. Это наказание Петтигрю принял стоически. В конце концов, приключение того стоило.

* * *

Из колонок, установленных по углам магазина, вырывались низкие басы и перегруженные звуки гитары, от которых все внутри дрожало, наполняя все естество мальчика восторгом, от которого хотелось начать прыгать в такт музыке прямо здесь. Сириус смотрел на пластинку на стенде прямо перед ним. Голубое небо, облака, четыре патлатых парня и надпись «Aerosmith». Он не в первый раз заглядывал в этот магазин, но с маггловскими деньгами и ясной целью купить пластинку пришел в первый раз. Сложнее всего было добыть маггловские деньги, потому что Сириус понятия не имел, как это сделать. Он бродил по площади перед домом, подбирая случайно оброненные прохожими монеты, так, что скоро окрестные магглы начали воспринимать его как нищего попрошайку. Один раз даже полицейские пытались задержать, но он вовремя сбежал под защитные чары дома. Он почти уже потерял надежду, когда в гости заглянул дядя Альфард, заметил странное поведение племянника на улице, вызвал его на беседу, а потом долго смеялся. Сначала Сириус ужасно на него обиделся, но когда приступ смеха прошел, Альфард достал новенькую хрустящую банкноту и всунул в руку племянника, сообщив, что здесь достаточно денег на покупку пластинки. Сириус не мог поверить, что все может быть так просто. Он специально подождал несколько дней, но дядя ничего не рассказал матери, никто не пытался отнять у него деньги. Тогда юный Блэк решился и направился в музыкальный магазин на углу, где он впервые услышал совершенно очаровавшие его звуки музыки.

Пластинку ему продали, хоть и посмотрели косо: тринадцатилетние мальчишки в длинных черных мантиях редко закупались у них пластинками малоизвестных американских рок-групп. Домой Сириус не шел, он летел, тесно прижимая к груди свою бесценную покупку. В гостиной Блэков давно стоял зачарованный граммофон, которым пользовались только в те редкие дни, когда Вальбурга принимала гостей. Обычно на нем проигрывали старые пластинки с записями магических инструментальных концертов. Музыка была, конечно, красивая, но тоскливая до ужаса. Сириус не любил ее. Его пластинка была совсем другим делом. Он вбежал в гостиную, на ходу распечатывая коробку. Комната, по счастью, была пуста. Установив свою покупку на проигрыватель, Сириус, давно уже смекнувший, что в доме палочкой можно пользоваться и ничего за это не будет, как бы в школе не пугали, шепнул заклятье, приводившее в движение ручку на корпусе граммофона. Тот зашипел, пластинка начала вращаться, Сириус подцепил ручку с иглой и установил на винил.

Грянул гром. Губы Сириуса растянулись в улыбке. Было даже лучше, чем он надеялся. Зачарованный граммофон звучал намного лучше кассет, которыми пользовались магглы в магазине. Звук окружал, вибрировал вокруг него и внутри. Сириус вскинул руки вверх, рассмеялся и принялся качать головой в такт мелодии и крикам исполнителя. Что бы там не говорили его полоумные родители про магглов, не могли они быть так уж плохи, если сподобились написать такую музыку. Блэк мало понимал, о чем поет Стив Тайлер, но это было ему и не нужно. Все равно в слова он не вслушивался, они для него тогда не имели значения. Мальчик наслаждался новым ощущением, новыми переживаниями, которые его полностью поглотили. Музыка стала быстрее, мальчик начал прыгать, отпуская на волю это давно копившееся в нем желание. Это было прекрасно, невероятно, завораживающе. Почти как матч по квиддичу, в сотни раз лучше всех тех кислых представлений, которые так любила посещать его матушка. Эта музыка была живая, и вместе с ней ожидал и мир вокруг, до сих пор, как казалось Сириусу, тускневший в стенах его дома до невыносимых серых тонов. Теперь комнату будто раскрасили невидимой рукой. Ему было весело, хотелось только одного — чтобы музыка никогда не кончалась. Но она кончилась. Внезапно, резко, болезненно. Сириус остановился, учащенно дыша, непонимающим взглядом посмотрел на граммофон. Его мать стояла там, у нее в руке была палочка. Лицо совершенно ничего не выражало, но глаза… В глазах полыхала холодная ярость, так хорошо ему знакомая.

— Что здесь происходит? — тихим, угрожающе-низким голосом спросила Вальбурга.

— Я слушаю музыку, матушка. Помнится, вы не раз сокрушались, что мое культурное развитие находится на уровне летающей обезьяны из Конго, — ответил Сириус, небрежным движением поправляя растрепавшиеся волосы.

— Музыку? Это вой тех самых летающих обезьян, — прошипела она, бросив уничтожающий взгляд на несчастную пластинку. — Что это за мерзость и где ты это взял?

Ему не стоило говорить ей правду. Но соблазн увидеть, как изменится ее лицо, если он скажет, оказался слишком велик.

— Купил в маггловском магазине, разумеется.

Вальбурга побледнела, челюсти ее сжались так, что на щеках проступили желваки. Сириус, чувствуя, как душа почему-то уходит в пятки, стоял перед ней, маленький и несгибаемый, и нагло ухмылялся в ответ. У него было не так много возможностей донимать ее так, как она донимала его, даже теперь, когда большую часть года он проводил вне этого дома. И мальчик наслаждался каждой минутой, пусть внутренний голос настойчиво напоминал, как близко расплата за такую дерзость.

— Ты… Ты принес в мой дом эту мерзость?

Он открыл рот, чтобы ответить, но в этот момент Вальбурга молниеносным движением направила палочку на граммофон. Пластинка сорвалась с места, рассекла воздух в паре миллиметров от лица Сириуса, а потом врезалась в стену, разлетевшись на множество осколков.

— Никогда! — крикнула она. — Никогда в моем доме не будет этой грязи! Ты понял меня?!

Он на нее не смотрел. Взгляд мальчика был прикован к осколкам. Новая пластинка, его пластинка… Меньше получаса в их доме — и уже уничтожена. Она не имела права. Это была его вещь, он сам ее купил. Он мог делать с ней все, что захочет. Он, Сириус, но никак не Вальбурга.

— ТЫ ПОНЯЛ?! — ее голос походил на рев.

Сириус резко развернулся к матери.

— Нет, не понял! — заорал он в ответ. — Это мой дом ничуть не меньше, чем твой! А когда отец умрет, он целиком будет моим! И я буду слушать здесь ту музыку, которую посчитаю нужным, и ничерта ты с этим не сделаешь!

Он не успел заметить ее движения. Просто в один момент Вальбурга оказалась рядом с ним, а потом щека его будто вспыхнула огнем, а голова дернулась в сторону. Она его ударила… Она впервые ударила его. Сириус, прижимая ладонь к лицу, изумленно смотрел на мать. Она тяжело дышала, нависая над ним, как большая черная птица, готовая вот-вот выклевать ему глаза, а у него вдруг пропала всякая воля противиться ей. Он даже пошевелиться не мог, как будто она его зачаровала. Но мальчик знал, что этого она не делала. А вот удар был совсем не иллюзией.

— Никогда. Не смей. Так. Со мной. Говорить. — отчеканила Вальбурга. — Никогда, щенок. Ты не хозяин этого дома. Пока еще нет. Сейчас ты — никто. Избалованный мальчишка, слишком много о себе возомнивший. Ты будешь подчиняться правилам, установленным в этом доме. По доброй воле, или же мне придется тебя заставить. Поверь, тебе это не понравится.

Губы ее искривила отвратительная усмешка. Рука снова взметнулась вверх. Сириус втянул голову в плечи, опасаясь нового удара, но вместо этого мать с пугающей нежностью погладила его по голове, а потом подцепила холодными тонкими пальцами подбородок сына и заставила посмотреть ей в глаза.

— Нам не нужно быть врагами, Сириус. Салазар свидетель, я никогда этого не хотела. От тебя не так много требуется. Выполняй это — и все будут довольны. Мы друг друга поняли?

Он стиснул зубы. Ее прикосновение вызывало дрожь во всем теле, и как ни пытался он убедить себя, что это отвращение, правда была куда неприятнее. Это был страх. Он все еще боялся ее.

— Мы поняли друг друга, Сириус? — с нажимом повторила Вальбурга.

Он смотрел прямо на нее и молчал. Согласиться с ней означало дать ей победить. Гордость Сириуса не перенесла бы такого удара. Вальбурга вздохнула и отпустила сына.

— Я тебя предупредила, — голос у нее был усталый, как после разговора с непроходимым тупицей.

Она, тихо шурша мантией, вышла из комнаты, не обернувшись. Как будто не чувствовала полный детской ненависти взгляд, жгущий ей спину.

Когда дверь закрылась, Сириус с чувством пнул стоящее рядом кресло. По щекам у него катились слезы ярости на собственное бессилие. Она все еще была сильнее него. Все еще могла вот так быстро, играючи сломить его. Он ненавидел ее за это. Мальчик со злостью вытер глаза рукавом мантии. Нельзя, чтобы кто-то это увидел. А пластинка… Пластинку он починит, нужно только собрать осколки и добраться до комнаты. Сириус опустился на колени и принялся собирать черные кусочки винила, рассыпавшиеся по полу.

— Сириус, почему мама опять на тебя кричала?

Только его здесь сейчас не хватало. Сириус покосился из-за плеча на мнущегося у двери Регулуса. Никогда прежде ему не хотелось так сильно ударить младшего брата. Причинить ему такую же боль, какую мать причинила Сириусу, заставить плакать — для Регулуса в этом не было ничего странного, он был той еще плаксой.

— Не твое дело.

Он продолжил собирать осколки. Когда собрал все, поднялся с пола и развернулся, чтобы выйти из комнаты. Регулус все еще стоял в дверях.

— Это из-за этой штуковины? Что это было?

— У тебя со слухом проблемы? Я сказал, не твое дело. Дай пройти.

Сириус отпихнул младшего брата с пути, отпихнул довольно грубо, но Регулус промолчал. И, слава Мерлину, не поплелся следом.

* * *

— Выходи за меня.

Зрачки Андромеды расширились. Если бы Тед предложил ей, к примеру, вместе улететь на Марс, это и в половину не звучало бы для нее так фантастически, как эти три маленьких слова.

Когда родители прислали ей письмо в школу, первым делом Андромеда поставила Теда в известность. Он приехал в Хогсмид на следующий день, они встретились в комнатушке в «Трех Метлах», и Тед предложил бежать. Прямо сейчас, не думать ни о чем, просто взять и сбежать вместе. Ее ужаснула эта мысль, это было написано на ее лице. Так же ясно, как на его секундой позже — разочарование. Он сказал, что любит ее, что для него нет в мире никого дороже, и он готов бросить ради нее все. Говорил, что многому научился, может обеспечить их где-нибудь в другой стране, где никто не будет их знать, где они смогут быть вместе, не прячась. А она стояла, слушала, и понимала, что не может себе этого представить. Не может поступить так со своей семьей, как бы ни были сильны ее чувства к Теду. Что она просто не готова… Именно так она сказала ему. А он ответил, что ей не под силу сохранить в своей жизни всех близких людей. Жестокие слова, которые она про себя повторила уже не раз. Андромеда знала, что придет время выбирать. И оно настало, а она все еще не была готова. Меда пообещала придумать что-нибудь. Просила дать ей время. Он согласился, как всегда. Но по его взгляду она вдруг с пугающей ясностью поняла: если она позволит ему уйти сейчас, то больше никогда уже его не увидит. Когда Тед взялся за ручку двери, она обхватила его руками со спины и удержала. Не отпускала, пока он не пообещал, что придет снова.

Тед сдержал слово. Но это были уже совсем другие отношения. Раньше их встречи дарили ей радость. Они делали ее сильнее, заряжали энергией. Теперь она возвращалась к себе полностью опустошенной. Они гуляли, но он не пытался взять ее за руку. Могли часами сидеть в одной комнате, но не сказать друг другу ни слова. Он не мешал ей обнимать себя, если ей хотелось, но это было все равно, что обнимать камень. Она знала, что заслужила такое отношение. Что вела себя эгоистично, пытаясь усидеть разом на двух стульях: не отказывалась от семьи, которая никогда не приняла бы ее любовь, и не отпускала Теда. Правильнее было бы дать ему уйти, но одна мысль об этом вызывала в груди такую боль, что становилось трудно дышать. Их изнуряющие, изматывающие обоих встречи продолжались до самого выпуска.

Каким-то чудом Андромеде удалось сдать экзамены. Помолвка была назначена на начало июля, мать затаскала ее по портным и декораторам, они почти каждый вечер ужинали в поместье Яксли. Кассий был галантен, но стоило ему приблизиться к ней хотя бы на метр, и все внутри Андромеды сжималось, ей хотелось закричать и убежать. Он видел это, трактовал как-то по-своему, и, в зависимости от настроения, то проявлял сочувствие и оставлял ее в покое, то буквально третировал, заставляя в полной мере играть ненавистную ей роль благодарной невесты. При всем этом они продолжали встречаться с Тедом. Все так же молчаливо, отстраненно, с ужасающим ощущением, что их отношения рушатся, а любовь — медленно умирает. Никто не в силах был ей помочь… А потом наступил этот переломный во всех отношениях момент.

Они катались в лодке по пустынному парку. Отогнали от озера всех магглов, зачаровали весла. Лодка плавала по кругу, а они сидели в разных ее концах и просто смотрели друг на друга. Андромеде хотелось расплакаться, но она держала лицо, как подобает леди. Тогда Тед вдруг пересел поближе, взял ее руки в свои (они были такими же теплыми и нежными, как всегда), посмотрел прямо в глаза и произнес: «Выходи за меня». А она могла только оторопело смотреть на него, приоткрыв рот, не в силах выдавить из себя ни слова. В прошлый раз, когда она не дала ему уйти, она удержала их отношения на самом краю пропасти, где с той поры они и висели, готовые в любой момент сорваться вниз. Сейчас Тед сделал последний, решающий шаг. Она знала, что если откажет ему, он навсегда исчезнет из ее жизни. Растворится в вечернем тумане, не будет больше теплых рук, ласковых глаз и искренней улыбки, которую она так любила. У нее останется ее семья, но Теда она потеряет. Андромеда все еще была не готова, но откладывать дальше было просто невозможно. Здесь и сейчас решение должно было быть принято. Блэки, или же Тонкс? Родители, любившие ее, растившие с рождения, воспитавшие, кормившие и одевавшие… Маленькая Цисси с ее трогательной привязанностью… Даже саркастичная Белла. Все они были на одной чаше весов, занимали огромное место в ее сердце. Но на другой чаше был Тед. Единственный человек, способный согреть ее, как бы холодно не было. Единственный, кто мог заставить ее улыбаться, даже когда этого совсем не хотелось. Сможет ли она жить, если его больше не будет рядом? Андромеда попыталась представить себе это. Бесконечную череду дней без Теда, рядом с Кассием. Ответ был очевиден.

— Да.

There was nothing in sight

But the memories left abandoned

There was nowhere to hide

The ashes fell like snow

And the ground caved in

Between where we were standing

And your voice was all I heard

That I get what I deserve

(с) Linkin Park — New Divide

* * *

Уходить было очень трудно. Андромеда не питала иллюзий на этот счет с самого начала, но теперь, стоя перед своей как всегда аккуратно застеленной кроватью в комнате, откуда исчезли все вещи, говорившие о то, что она обитаема, осознание происходящего настигло девушку со всей своей неумолимостью. Она покидала это место. Скорее всего, навсегда…

Все ее вещи были аккуратно уложены в небольшой с виду, но очень вместительный саквояж. Он стоял на полу, у ее ног, пока Андромеда набиралась моральных сил для последнего рывка. Вся ее прежняя жизнь висела на волоске, его нужно было разорвать. Блэк села на кровать, рассеяно провела рукой по холодной шелковой поверхности покрывала. Ее комната… Ее маленькая крепость. Место, где теряли силу детские страхи, рождались мечты, надежды, рос и креп ее разум, развивались навыки и умения. Место, ставшее частью ее самой, ее отражением. Теперь это была просто комната. Исчезли ее косметические средства с туалетного столика, на тумбочке больше не лежала книга для чтения перед сном, забытая шаль не свисала с кресла у окна. Четыре стены, обтянутые шелком, мебель, ничего не говорящая о возможном обитателе, больше ничего. Почему-то в голову Андромеде пришла мысль, что именно так выглядит смерть. Душа расстается с телом, остается только пустая оболочка, уже ничего не говорящая о целом мире, который существовал внутри нее еще миг назад. Андромеда была душой этой комнаты, и она уходила. Вместе с ней уходило все, что делало это место особенным. И как любая смерть, процесс этот вызывал давящее чувство тоски. Часы на ее туалетном столике показывали три часа ночи. Всего через несколько часов домовик явится сюда, чтобы разбудить ее к завтраку, и найдет комнату пустой. Она могла, как наяву, видеть, как он, испуганный и смущенный, доложит об этом Сигнусу и Друэлле. Как они сначала не поверят, а потом придут сюда, увидят все собственными глазами. Прочтут письмо, оставленное для них на туалетном столике рядом с часами. Поймут, что это действительно произошло. Девица из древнейшего и благороднейшего семейства Блэк сбежала из дома. Сбежала с магглорожденным волшебником… Будут ли они ее искать? Будут ли пытаться убедить отказаться от этого решения? Почему-то Андромеде казалось, что не будут. Блэки были очень гордым семейством. Они не давали второго шанса тем, кто однажды показал, как мало ценит он их расположение. Андромеда знала, что родители любят ее, что сердца их будут разбиты, а позор, который им придется пережить, когда новость дойдет до общества, очень сложно будет забыть. Но даже ради попытки избежать этого позора они не станут просить ее вернуться. А если все-таки попросят, она ответит отказом. Жребий был брошен.

Больше всего Андромеде было жаль маленькую Цисси. Ее любимую младшую сестренку, так нуждавшуюся в близком друге рядом. Нарцисса была слишком нежным созданием для мира, в котором родилась. И пусть родители заботились о ней, этого было недостаточно. Никто не мог предсказать, как обернется ее жизнь с Люциусом, который так рвался в то же общество, в котором вращались мрачные муж и деверь Беллатрикс. Андромеда хотела бы быть рядом с ней, когда Нарциссе понадобится ее совет. Хотела бы поддержать ее. Но знала, что ей это не будет позволено. Несмотря на нежность и беззащитность, Нарцисса тоже была Блэк. С той же фамильной гордостью, теми же непримиримыми взглядами на устройство общества и роль их семьи в нем. Цисси обещала, что всегда будет рядом, но Меда не ждала, что маленькая сестренка сдержит свое поспешное и необдуманное обещание. Даже изнывая от одиночества и тоски, она не обратится к Андромеде. Почему-то от осознания этого было больнее всего…

Девушка встала. Смысла тянуть больше не было. Она подняла саквояж с пола, окинула себя в большом зеркале пристальным взглядом и решительным шагом направилась к двери. Тед ждал ее на заднем дворе усадьбы, решено было воспользоваться трансгрессией (по каминной сети путь ее побега могли отследить, а это было совершенно не нужно). Никто не встретился беглянке на ее осторожном пути вниз по парадной лестнице, и позже, когда она неслышными шагами пересекала холл. Андромеда не зажигала свет на конце палочки — она слишком хорошо знала этот дом, даже темнота не мешала ориентироваться. Боковой коридор закончился дверью черного хода, Меда с помощью невербального заклятия отперла ее и выскользнула в поющую сверчками ночь, прохладную и свежую, как это часто бывает в июне.

* * *

Слезы текли из ее глаз, Нарцисса никак не могла заставить их остановиться. Уже в который раз перечитывала она письмо, оставленное Андромедой, но разум отказывался верить написанному. Убежать из дома с грязнокровкой, так опозорить родителей, себя… И, самое ужасное: бросить ее, Нарциссу. Именно сейчас, когда та так сильно нуждалась в сестре. Выбрать между ней и Тедом Тонксом. Выбрать Теда, а не ее.

Дверь распахнулась внезапно и с громким стуком врезалась в стену. Нарцисса вздрогнула, оторвала взгляд от пергамента, исписанного каллиграфическим почерком Андромеды, и увидела старшую сестру. Глаза Беллатрикс метали молнии, губы были сжаты в тонкую линию, а лицо неестественно бледно. Она не поздоровалась, не сказала ни единого слова, только быстрым шагом пересекла комнату и вырвала злосчастное письмо из рук Нарциссы. Читала Беллатрикс быстро, не столько ради сути написанного, ее она и так уже знала от родителей, сколько чтобы убедиться, что письмо написано рукой Андромеды. Они не были очень близки, но чувство клановости, принадлежности в одной семьей имело для Беллатрикс огромное значение. Она не поверила, когда родители вызвали ее из Лестрейнж-Холла и сообщили о произошедшем. Андромеда всегда была немного сумасбродной, но так поступить с семьей она не посмела бы. Теперь было очевидно, что еще как посмела. Пальцы Беллатрикс смяли пергамент, он загорелся в ее руках и через мгновение пеплом осыпался к ногам.

— Значит, это правда, — тихо сказала Белла.

Нарцисса в ответ только всхлипнула. Беллатрикс метнула в нее ненавидящий взгляд. Женские слезы всегда ее раздражали, а уж теперь, когда сама она испытывала незнакомое прежде смятение, и подавно.

— Какой бесславный конец, — произнесла Белла, отряхивая руки от остатков пепла.

Нарцисса вскинула на нее непонимающий, полный страха взгляд. Лицо Беллы было непроницаемым, как маска.

— Белла, что ты такое говоришь… — прошептала Цисси.

— Я говорю, что наша сестра умерла сегодня, Нарцисса. Умерла бесславно, предав тех, кто был ее семьей всю ее жизнь. Тетя Вальбурга выжгла ее с семейного дерева, а тебе пора перестать оплакивать ее. Она этого не достойна.

Слово «умерла» заставило Нарциссу почувствовать, как все внутри падает в бездонную бездну. Понадобилось несколько минут, в течение которых Цисса пребывала в ступоре, чтобы до нее дошло, что сестра выражается фигурально. На краткий миг это принесло облегчение, потом смысл сказанного в полной мере дошел до девушки. Пути назад не было. Даже имя Андромеды оказалось стерто с их фамильного древа. Беллатрикс была невыносимо права в своем высказывании. Для семейства Блэк Андромеда умерла в тот день. Но что было делать с ее, Нарциссы, сердцем, где сестра все еще была жива, несмотря на ужасный поступок, который совершила? Цисса уронила голову на грудь, снова не удержав контроль над слезами. Беллатрикс стояла у окна ее спальни, невидящим взглядом уставившись куда-то в пустоту.

— Думаю, нужно привести это в соответствие.

— О чем ты говоришь?

— Смерть реальную и смерть фигуральную, милая сестренка.

И снова Цисса не сразу поняла, о чем говорит Беллатрикс. А когда поняла, вскочила на ноги и мертвой хваткой вцепилась в ее руку.

— Ты не серьезно. Скажи, что ты не имеешь это ввиду!

Белла вырвала руку, с возмущением глядя на младшую сестру.

— Я полностью серьезна. А твоя реакция меня удивляет и настораживает, малышка. Предатель должен умереть. Кара вполне достойна преступления.

— Это же Андромеда, Белла! Это Андромеда!

— Тварь и предательница, осквернившая наш род. Не произноси при мне ее проклятого имени! — прошипела Беллатрикс, в свою очередь, вонзая острые ногти в предплечья младшей сестры.

Несколько минут они молчали. Беллатрикс буравила Нарциссу уничтожающим взглядом, в конце концов, та отвела глаза, и тогда Лестрейнж разжала хватку, позволяя младшей сестре отойти назад, к кровати и почти упасть на нее.

— Каждый получает то, чего заслуживает, — равнодушно сказала Беллатрикс. — А тебе не мешало бы подумать о собственной судьбе.

— Что ты имеешь ввиду? — глухо спросила Цисса.

— Твой брак с Люциусом Малфоем, разумеется.

Беллатрикс была безжалостна. Нарцисса вскинула на нее испуганный взгляд, Белла хищно осклабилась.

— О, так ты не подумала об этом, сестричка? Эта женщина, сбежав, сделала себя парией в любом приличном доме. Ты думала, ее позор не коснется тебя? Не покроет нас всех? И Малфои, трясущиеся над своей репутацией, по-прежнему рады будут видеть тебя рядом со своим единственным сыном и наследником? Ха-ха!

На нее будто обрушилось ведро камней. Нарцисса сидела, оглушенная, разбитая этим новым ударом, сидела, низко опустив голову. Слезы внезапно высохли. Она даже не ощутила, когда Беллатрикс опустилась рядом с ней на кровать и почти нежно взяла сестру за плечи.

— Тебе следует быть сильнее, девочка, — Нарцисса вздрогнула от этого непривычно ласкового для Беллы тона и посмотрела на сестру. — Естественно, родители употребят все свое влияние, чтобы замять скандал и не допустить разрыва твоей помолвки. Но нужно понимать, что их усилий может оказаться недостаточно. Пока она жива, живо напоминание о том, кем она была когда-то.

— Белла, пожалуйста!

Беллатрикс убрала руки, позволив младшей сестре обнять ее за талию и зарыться лицом в подол платья. Никогда особенно не чувствовавшая связи с сестрами, в тот момент миссис Лестрейнж с удивлением для себя осознала, что плачущая девочка у нее на коленях важна. Ее следует хранить и беречь, потому что она не выживет одна. Раньше этим занималась Андромеда. Теперь, очевидно, ее место следовало занять Беллатрикс.

Это было странное, новое чувство. Сродни тому, которое, наверное, испытывает человек, вдруг осознавший, как беззащитен и одинок уличный котенок, только что спасенный им из-под катка. Чувство ответственности за спасенного нередко вынуждает заняться обустройством его судьбы. Судьба Нарциссы была теперь под ее, Беллатрикс, ответственностью, хотела миссис Лестрейнж этих уз, или нет. Это одновременно раздражало и было как-то странно приятно. Белла, не привыкшая испытывать подобные чувства, отстранилась и встала с кровати.

— Прекрати плакать. Мы решим эту проблему. Мы — Блэки. Не существует трудностей, с которыми наш род не смог бы справиться.

Как ни странно, на этот раз Нарцисса послушалась. Пусть лицо ее все еще имело это выводящее из себя скорбное выражение, реветь она перестала. Послушная девочка. По крайней мере, это качество в ней было положительным.

* * *

Тед обнял ее и поцеловал. От поцелуя по всему телу растеклось тепло и легкость. Казалось даже странным, что он до сих пор так на нее действовал. Позади раздались аплодисменты, новоиспеченная чета Тонксов развернулась, чтобы поприветствовать гостей, собравшихся в этот ясный летний день в подземном зале в Министерстве Магии, где происходила регистрация браков волшебников. Гостей было немного: родители Теда, несколько его школьных друзей, дядя Альфард… Единственный член семьи, давший согласие прийти. Человек, который вел ее к алтарю вместо Сигнуса. Из близких ей людей только он был сегодня в зале.

Андромеда знала, что так будет, но все равно написала и отправила приглашения всем: семье, друзьям. Кто-то ответил отказом (по большей части вежливым, но несколько писем едва не довели ее до слез, столько в них было грязи и яда), кто-то (как все Блэки, кроме дяди Альфарда) просто проигнорировал. Составляя финальный список гостей, Андромеда смогла, наконец, оценить весь масштаб бедствия. Никто не простил ей ее выбор. Никто не остался на ее стороне. Даже те люди, которых напрямую ее решение не касалось, предпочли разорвать с ней всякие отношения. В семнадцать лет ей предстояло начать заново строить жизнь, потому что из старой в ней остался один дядя Альфард. Он улыбнулся племяннице и раскрыл объятия. Андромеда шагнула к нему, крепко обхватила и зарылась лицом в сорочку у него на груди. Он утешающе погладил ее волосы и сказал, так тихо, чтобы никто больше не мог слышать:

— Будь сильной, девочка. Ты приняла непростое решение, тебе будут беспрестанно о нем напоминать. Лучшее, что ты можешь сделать — стать счастливой, несмотря ни на что. Это, возможно, кажется сейчас очень сложной задачей. Но ты Блэк, Андромеда. Нет ничего, с чем Блэк не справился бы.

Она рассмеялась, чувствуя, как глаза наполняются слезами, и благодаря все высшие силы, какие только знала, за то, что в ее семье существует Альфард Блэк.

— Они знают?

— О чем?

— Что ты пришел сюда.

— Я не счел необходимым отчитываться.

Андромеда, сумев обуздать чувства и уверившись, что желание плакать прошло, подняла на дядю взгляд.

— Насколько все плохо?

Он улыбнулся ей покровительственно и поцеловал в лоб.

— Сегодня твоя свадьба, девочка. Такой светлый праздник. Не будем портить его мрачными разговорами.

Он был прав, Андромеда отступила. В конце концов, такой ответ — это тоже ответ. Немедленно к ней подошли родители Теда, заверив, что всегда будут рады видеть ее в их доме, что теперь у них кроме сына появилась дочь и они надеются, что дети их будут очень счастливы. Андромеда дала им обещание. Ради этого, в конце концов, все и затевалось. Друзья Теда были сдержаннее, немало было среди них тех, кто понимал, насколько скандальным был этот брак. Они выглядели смущенно, явно чувствовали себя неловко и будто боялись, что кто-то их здесь застанет. Лишь несколько вели себя именно так, как обычно ведут себя друзья на свадьбе: поздравляли и искренне радовались событию, что бы там ему ни предшествовало. Им Меда была по-настоящему благодарна.

Весь путь от залы бракосочетаний до Атриума она искала взглядом знакомые лица в толпе посетителей Министерства и служащих, но никто из тех, кого она желала бы увидеть, так и не встретился. Вся их маленькая компания, один за другим, покинула Министерство, переместившись в «Дырявый котел», заранее снятый на весь вечер, где торжество продолжилось. Когда огневиски достаточно крепко ударил в головы гостям, напряжение понемногу ушло. К концу вечера свадебные гуляния стали вполне традиционными, никто уже не смотрел с опаской и не перешептывался украдкой. Танцевальную часть вечера они с Тедом открыли прекрасным вальсом. Он, хоть и не был хорошим танцором, очень старался, вел ее уверенно. Потом был еще один вальс, с дядей Альфардом. И еще один танец с отцом Теда. Андромеда проголодалась, но найти минутку для перекуса (а хозяева трактира постарались на славу) оказалось просто невозможно: танец сменялся тостами и поздравлениями, и наоборот. Расходиться гости стали только под утро, тогда же молодожены смогли, наконец, покинуть торжество.

Тед привел ее в просторную квартиру в маггловском районе Лондона, где с момента выпуска успел успешно обжиться. В целях безопасности до свадьбы Андромеда жила у родителей Теда, в квартире этой ни разу не бывала, и потому осматривала ее со всем интересом, на который была способна после весьма тяжелого дня.

— Что скажешь?

Тед стоял в дверях гостиной, прислонившись плечом к дверному косяку. Парадную мантию он уже снял, оставшись в белоснежной сорочке и галстуке-бабочке, а волосы, тщательно уложенные в начале дня, теперь растрепались, непослушная светлая прядь свешивалась ему на лоб. Никогда еще он не казался ей настолько родным, никогда так сильно не ощущала она свою зависимость от его присутствия рядом.

— Мы будем здесь очень счастливы, мистер Тонкс, — ответила она, устало улыбаясь.

Он усмехнулся, шагнул ей навстречу и заключил в объятия.

— Вы даже представить себе не можете, насколько правы, миссис Тонкс.

Миссис Тонкс… Ей нужно было привыкнуть, что именно так теперь она будет зваться. Андромеды Блэк больше не существовало. В тот день родилась Андромеда Тонкс, и жизненный путь ее обещал быть совсем не простым. Она обвила руками шею Теда, притянула к себе и поцеловала, горячо и отчаянно. Мосты пылали позади, освещая начало ее новой жизни. Быть счастливой. Быть счастливой, несмотря ни на что. Теперь это была ее единственная цель.

* * *

Абраксас Малфой в сопровождении сына уверенным шагом вышел в холл усадьбы Блэков из полыхающего зеленым пламенем камина, небрежным жестом стряхнул с плеч пепел и устремил равнодушный взгляд на хозяина дома. Сигнус приветствовал его с достоинством, Друэлла присела в вежливом реверансе. Как будто это был обычный прием. Как будто Абраксас пришел сюда не для того, чтобы отказаться от помолвки между его единственным сыном и младшей из девиц Блэк… Нарцисса низко склонила голову, делая реверанс. Она не могла смотреть на Люциуса. Зачем он пришел? Если они решили отказаться от нее, не лучше ли было бы вовсе не видеться? По крайней мере, тогда было бы не так больно. Но видеть его, разговаривать, понимать, что давно уже впустила его в свое сердце, в то время как в его для нее нет места — все это было слишком для нее. Нарцисса никогда не была настолько сильной, чтобы справиться с подобным в одиночку.

Главы семейств обменялись несколькими обязательными для приличного общества фразами, а затем Сигнус пригласил Абраксаса в свой рабочий кабинет. Прежде, чем Нарцисса успела опомниться, она оказалась наедине с Люциусом в пустом холле. Девушка, как лунатик, проснувшийся в момент своего неосознанного путешествия, огляделась, осознала ситуацию, в которой оказалась, и, досадуя на мать, бросившую ее в таком неудачном положении, подняла взгляд на своего нареченного. «Бывшего нареченного» — поправила себя Нарцисса, ощущая от этой мысли щемящую тоску в груди. Несмело, как будто украдкой она подняла на него взгляд. Люциус не смотрел на нее. Он стоял у камина, разглядывая большой портрет Друэллы над каминной полкой. Высокий, как всегда безупречно одетый, серебристые волосы собраны в конский хвост и перетянуты темно-зеленой шелковой лентой… Когда он оглянулся и прямо посмотрел на нее, сердце Нарциссы пропустило удар. Взгляд был холодный, оценивающий. Ей не следовало молчать и глупо пялиться на него, но в горле отчего-то пересохло, и Нарцисса не могла выдавить из себя ни слова, как ни старалась.

— Полагаю, разговор наших отцов займет какое-то время, — произнес Люциус. — А погода сегодня просто замечательная. Вы покажете мне приусадебный парк, миледи?

Он спас ее, хотя был вовсе не обязан этого делать. Нарцисса собрала волю в кулак, натянула на лицо приветливую улыбку, спрятавшись за ней, как актер за маской, и сделала приглашающий жест в сторону парадного выхода.

— Разумеется милорд. Это будет удовольствие для меня.

Прогулка получилась тихой. Нарцисса лихорадочно искала подходящую тему для разговора, Люциус же был погружен в свои мысли. Иногда ей казалось, что он вовсе забыл о том, что у него есть спутница. Цисса не знала, радоваться ей, или видеть в этом очередной повод для паники. Приусадебный парк был небольшим, в центре его располагалась ажурная белая беседка, и именно к ней в итоге привела их главная прогулочная аллея. Люциус с небрежной грацией расположился на парапете беседки, Нарцисса присела на скамью, выдерживая между ними ощутимую дистанцию. Только теперь он, кажется, снова заметил ее присутствие. Внимательный взгляд холодных серых глаз будто видел ее насквозь, отчего по коже девушки побежали мурашки.

— Вы знаете о цели визита моего отца?

Вопрос прозвучал как гром среди ясного неба, пусть было довольно очевидно, что рано или поздно речь между ними зайдет о неудавшейся помолвке. Нарцисса ощутила, как кровь отливает от лица. Она не готова была обсуждать это. Не с ним, когда он сидит перед ней, как живая картина ее светлого будущего, которого никогда не будет. Но и молчать она не могла: он продолжал смотреть на нее, явно рассчитывая получить ответ. Девушка уперла взгляд в собственные колени, на которых руки ее беспрестанно теребили край юбки.

— Я о ней догадываюсь.

— Это расстраивает Вас?

Нарцисса снова посмотрела на него, даже не пытаясь скрыть боль во взгляде, которую он причинил ей этим вопросом. Люциус рассматривал ее с холодной заинтересованностью школяра, препарирующего лягушку. Ни капли сочувствия, ни грамма милосердия. Но не в этом была проблема. Проблема заключалась в том, что, несмотря на это, она тянулась к нему. Хотела, чтобы он пообещал, что все будет хорошо, что он не оставит ее, какое бы решение не принял Абраксас. Она слишком привыкла к мысли, что скоро станет миссис Малфой. И цеплялась теперь за нее, как утопающий за соломинку.

Губы Люциуса искривила едва заметная улыбка. Кажется, ее вид был достаточно красноречив. По крайней мере, ответа он не потребовал.

— Поступок Вашей сестры выходит за все мыслимые рамки, не так ли?

— Я не могу сейчас обсуждать это, милорд, — тихо сказала Нарцисса.

— Понимаю. Вероятно, на Вашем месте любой не захотел бы. Тем не менее, мне важно услышать это от Вас. Как это событие оцениваете Вы?

Это походило на какую-то очень жестокую проверку. И Нарцисса не знала правильных ответов…

— Здесь не может быть двух мнений, милорд, — она заставила себя смотреть прямо ему в глаза, не отводя взгляд. — И тетя Вальбурга довольно красноречиво выразила отношение моей семьи к случившемуся.

Улыбка обозначилась на его губах чуть четче. Люциус оценил дипломатию девушки, ответившей на вопрос, не отвечая на него. Ее личное отношение осталось за границей беседы.

— Я слышал об этом. Любопытная традиция.

Между ними повисла пауза. Люциус как будто обдумывал что-то, Нарцисса же, снова против воли окунувшаяся в тяжелые мысли о сестре, просто не имела сил поддерживать беседу. Очень некстати вспомнилось ей и приглашение на свадьбу Андромеды, которое до сих пор лежало в дальнем углу нижнего ящика ее тумбочки. Его следовало сжечь, как поступили все остальные члены семьи, но почему-то Цисса не смогла этого сделать.

— Возможно, именно ей мы обязаны этим визитом.

Она моргнула и непонимающе уставилась на него. Люциус больше не улыбался.

— Как Вы думаете, чем завершатся переговоры?

Нарцисса никак не могла понять, специально он бьет ее по самым чувствительным точкам, или это просто следствие темы, которая не могла его не волновать. Ей не хотелось думать, что правдив первый вариант. Не хотелось верить, что он стал бы так ее мучить забавы ради. В то же время, в девушке взыграла вдруг фамильная гордость. Нарцисса гордо вскинула голову, тон ее стал холоднее, официальнее.

— Решением, которое будет наилучшим для обеих семей, разумеется. Что бы не совершила моя сестра, мы все еще Блэки, милорд. Мы не просим и не уговариваем.

Люциус удивленно вскинул бровь, но скоро лицо его приобрело привычное равнодушное выражение.

— Я задел ваши чувства, миледи. Приношу свои извинения. Между тем, не думаю, что беседа глав наших семейств в действительности носит настолько драматичный характер. Мой дом не планируют разрывать нашу помолвку.

Нарцисса не могла поверить своим ушам. Он совершенно точно сказал то, что она услышала, а между тем, это просто не могло быть правдой. Девушка нахмурилась.

— Но как же…

— Эта новость Вас не радует? — Люциус усмехнулся, оттолкнулся от парапета и присел на противоположный край скамьи, все еще достаточно далеко от нее. — Вы совершенно правы, миледи. Вы — Блэк. Репутации уничтожаются легко, но родословная — дело совершенно другое. Моя семья дорожит первым, но никогда не поступится вторым.

— Люциус…

Она впервые за многие месяцы произнесла его имя. Оно звучало непривычно для них обоих, быть может, поэтому Малфой действительно обратил к ней все свое внимание, услышав его.

— Если судьба наша по-прежнему решена, то я, без сомнения, являюсь самой счастливой из волшебниц, но кое-что я просто обязана спросить.

Он смотрел выжидающе, не перебивая. Нарцисса восприняла это как поощрение.

— Вы интересовались моим мнением о ситуации. Я не меньше хотела бы знать Ваше.

На его лице не дрогнул ни один мускул, но пауза, снова повисшая в беседке, заставила ее нервы натянуться до предела. В какой-то момент Нарциссе показалось, что если сейчас он ничего не скажет, она не выдержит и закричит.

— Это грандиозный скандал, — произнес, наконец, Люциус. — И он не мог, разумеется, не повлиять на мое мнение о Вашем роде. Но я уважаю решение Главы моего дома. И буду ему подчиняться, каким бы оно ни было.

Эти слова били больнее, чем сотня плетей. Нарцисса низко опустила голову, борясь с желанием разрыдаться.

— Вы не хотите жениться на мне?

Люциус посмотрел на нее с изумлением. Приличные юные леди не должны были задавать подобных вопросов. Впрочем, теперь, когда ее сестра такое учудила, это не казалось в сравнении таким уж вопиющим нарушением норм морали. Одно мгновение он раздумывал, не сказать ли правду. Девушка выглядела разбитой, и, наверное, его равнодушие только усугубило бы ситуацию, но истина была именно такой: ему было все равно. Люциус в своей жизни действительно любил только отца и власть, ему было совершенно все равно кем будет женщина, с которой он продолжит славный род Малфоев, лишь бы была не совсем уж уродливой. Нарцисса устраивала его, но на ее месте могла быть любая другая, и он не почувствовал бы разницы. На самом деле, куда большее беспокойство ему доставляла сейчас свежая метка на предплечье, которая все еще ныла, как бы ни пытался он использовать обезболивающее зелье и заклятья. Но Абраксас предельно четко выразил свою мысль: свадьба состоится. А это значило, что ему пора было начинать привыкать говорить этой девушке то, что она хочет услышать, а не то, что он в действительности думает. Он пододвинулся ближе и взял ее холодную узкую ладонь в свои руки. Нарцисса не отняла руки, только устремила на него полный надежды и страха взгляд огромных голубых глаз. Это помогло. Когда на тебя так смотрят, любая благозвучная ложь выдается легче.

— Нарцисса, мы оказались в сложной ситуации, но я и на минуту не помышлял о разрыве помолвки с Вами. Поступок Вашей сестры — тревожный звонок для нас, но мы достаточно рассудительны, чтобы не судить по нему Вас. Леди Беллатрикс, в конце концов, живое доказательство тому, насколько разными могут быть дочери одного и того же семейства. Да, я по-прежнему хочу на Вас жениться.

Ее лицо просияло, сделав ее вдруг действительно красивой. И все это благодаря всего лишь нескольким вовремя сказанным словам… Люциус, чрезвычайно довольный собой, поднес руку Нарциссы к губам и легко коснулся ее. По телу девушки пробежала дрожь, но уже совсем другого, до того неведомого толка. Он не мог сказать ничего, что звучало бы приятнее для нее в тот момент. И было не важно, что взгляд у него по-прежнему был холодным. Было даже не важно, что он, вероятно, не был до конца с ней откровенен. Нарцисса поняла, что Андромеда была права во всем. Она влюбилась. Действительно влюбилась в своего будущего мужа. И в то время, как в груди ее разливалось тепло, разум готов был впасть от этой мысли в панику. Она совершенно его не знала. Фасад, который ей позволено было видеть, показывал не больше, чем верхушка айсберга. Но она со всей наивностью умудрилась влюбиться в этот фасад без оглядки. Только сейчас осознание, что изнанка Люцуса Малфоя может оказаться совсем не такой привлекательной, как оболочка, мрачной тучей надвинулось на ее ясный небосвод. И чем ярче было переживание от скупой нежности, проявленной к ней, тем отчетливее видна была тень от этой тучи.

Люциус не мешал ее руке выскользнуть из его. Нарцисса, вдруг пришедшая в несвойственное ей оживление, вскочила с места.

— Здесь становится слишком жарко. Вернемся в дом, я прикажу домовику подать нам холодного чая.

Он принял это приглашение. И они почти успели допить свой чай, когда Абраксас и Сигнус, оба утомленные, но вполне друг другом довольные покинули кабинет и присоединились к ним. Нарцисса плохо умела участвовать в мужских беседах, поэтому она просто улыбалась, кивала, если у нее что-то спрашивали, и старалась не привлекать к себе внимания. Это было не так сложно, потому что отец и его гости были заняты только друг другом. Когда она, некоторое время спустя, попросила разрешения удалиться, никто не стал ее задерживать. Бессознательно Нарцисса направилась на поиски матери. Она нашла ее в спальне, Друэлла пребывала в хорошем настроении и, увидев в дверях комнаты младшую дочь, с готовностью раскрыла ей объятия.

— Отец сказал тебе, дорогая? Все устроилось.

— Что мистер Малфой попросил взамен, мама? — тихо спросила Нарцисса.

— Ничего такого, чего мы не отдали бы ради твоего благополучия, — улыбнулась мать, нежно погладив ее по щеке.

Почему-то от этих слов холодок пробежал по спине Нарциссы.

* * *

Эрик любил проводить время в кабинете отца. Ему ничего не позволялось здесь трогать, полагалось молчать, только если Виктор сам к нему не обращался, но это ничего не значило для мальчика. Он неслышной тенью проскальзывал за тяжелую дубовую дверь, устраивался в углу гостевого дивана, изучал блуждающим взглядом портреты на стенах и собственного отца, сидящего за массивным письменным столом. Стол всегда был в порядке, Эрик ни разу не видел на нем неаккуратно разложенных пергаментов или лишних предметов. Виктор Мальсибер умел целиком сосредоточиться на том, что делал. Эрику казалось, что отец даже не осознает его присутствие, и это было не далеко от истины. И тем не менее, ни в одном другом уголке поместья Мальсиберов не испытывал он такого покоя, такого чувства защищенности и какой-то умиротворяющей предопределенности. Эрик знал, что однажды он сменит отца за этим столом. Возглавит род, возьмет все заботы о делах семьи на себя и, если будет достоин, получит и другую милость, доступную только лучшим из лучших… Взгляд мальчика задержался на руке отца. Однажды он ее видел. Черные линии на коже, сплетающиеся в оскалившийся череп, изо рта которого вылезает змея. Отметка была живой, стоило моргнуть — и змея немного изменяла свое положение. Отцу не понравилось, что он смотрел. Он поспешил опустить рукав и потребовал, чтобы Эрик пообещал ему, что никому не скажет о том, что обнаружил. Мальчик, разумеется, не сдержал обещание. Тогда он узнал, что у отца Эйвери тоже есть такая. Тогда они начали говорить об этом, узнавать больше, а потом — готовиться.

Виктор Мальсибер подписал документ, отложил письмо, чтобы дать чернилам просохнуть, скользнул взглядом по комнате и поймал пристальный взгляд сына, устремленный на его предплечье, где под белоснежной тканью сорочки скрывалась темная метка.

— На что ты смотришь, позволь поинтересоваться? — вкрадчиво спросил мистер Мальсибер.

Эрик моргнул, поднял глаза на отца.

— Почему ты никогда не показываешь мне ее?

Виктор приподнял брови. Эрик не ждал, что отец ответит на вопрос, но он это сделал:

— Есть вещи, которым лучше быть скрытыми, пока не придет их час.

— Я знаю, что у тебя есть отметка, и нельзя, чтобы ее видели другие. Но почему ты никогда не показывал ее мне? — мальчик особенно выделил последнее слово, не слишком умело скрывая обиду в голосе.

— Потому что ты ребенок, Эрик. Твое время еще не пришло.

Эрик отвел взгляд и посмотрел прямо перед собой, сжав губы в тонкую полоску. Не было других слов, способных так же сильно разозлить его, как те, что только что произнес его отец. Мальсибер-младший ненавидел, когда ему напоминали о том, как мало он значит, пока не вырастет.

— А когда оно придет?

Виктор нахмурился. Пыл сына его настораживал. Волшебник принадлежал к породе людей, привыкших полностью контролировать эмоции и ситуации, в которых оказывается. Эрику его самоконтроль по наследству не передался. Его сын был вспыльчив, его поступками часто руководили эмоции. Виктор считал это слабостью и полагал, что мальчик прилагает недостаточно усилий, чтобы воспитать в себе это качество, от природы ему не доставшееся.

— Когда ты научишься держать в узде свой гнев, — холодно сказал Виктор.

Эрик усмехнулся. Знать, чего от тебя ждут, и соответствовать — задачи совершенно различные. С первой он справлялся прекрасно, со второй же… По крайней мере, он делал все, что мог. Пусть этого всегда было недостаточно.

— У меня тоже такая будет, — с уверенностью произнес мальчик, потом медленно повернул голову и посмотрел отцу прямо в глаза. — С твоей помощью, или без нее.

Холодные серые глаза Виктора Мальсибера сощурились. Когда обществу полагается быть тайным, совсем не хорошо выяснить, что о нем знает даже твой тринадцатилетний сын.

— Вот как? Каким образом?

— Ты делаешь табу из вещей, которые сами по себе не являются тайной, отец. Люциус Малфой получил метку. Кэрроу и Паркинсон тоже получили, за год до него. Ты думаешь, они не говорят об этом? Думаешь, никто ничего не знает? Да весь мой факультет собирается сразу после школы присоединиться к Повелителю. Все разговоры, так или иначе, сводятся к переменам, которые он принесет с собой. Только ты все еще пытаешься делать из этого тайну!

Сказано было с обычной для подростка горячностью, но суть цепкий ум Виктора выделил молниеносно. Он ощутил тихое бурление гнева глубоко внутри. Вчерашние школьники, мальчишки, бахвалились тем, что полагалось держать в строжайшем секрете. Их неумение удержать языки за зубами создавало угрозу для всего общества. Об этом необходимо было переговорить с Повелителем, и это нужно было прекратить. Но прежде — сделать так, чтобы его собственный отпрыск не участвовал в распространении подобных сплетен.

— Что ж, если беспокоит тебя только положение Малфоя, или Паркинсона, я могу тебя успокоить — ты получишь свой шанс, когда придет время. Когда ты будешь действительно волшебником, самостоятельной единицей, а не мальчишкой с волшебной палочкой. И это не будет легко. Испытания проходит далеко не каждый.

Виктор, изменив тактику, подманил сына к себе. Эрик поднялся с дивана и недоверчиво приблизился к отцу. Виктор Мальсибер закатал рукав сорочки и протянул руку сыну, позволяя ему рассмотреть Темную метку во всей ее красе. А потом, когда мальчик поднял на отца восхищенный взгляд, железными пальцами сжал его предплечье и приложил палочку к ткани мантии. Острая боль прошила руку, Эрик вскрикнул и попытался вырвать руку, но отец не выпускал.

— Смотри на меня, — голос был тихим, но не повиноваться ему было невозможно. — Эта отметка — величайшая милость. Ее нужно быть достойным. Никогда ее не получит хвастливый мальчишка, не умеющий держать в узде собственные эмоции. Ты хочешь ее? Прекрасно. Будь готов к боли. Будь готов выполнить все, что тебе прикажут, чего бы это ни стоило. Будь лучше каждого из тех, чьи имена ты назвал сегодня. Тогда, может быть, лишь может быть, на тебя действительно обратят внимание.

Эрик, до того способный сосредоточиться только на своей боли, по мере того, как отец говорил, собрал волю в кулак. Лицо его, сморщенное в самом начале, разгладилось. Он точно скопировал выражение лица отца, отзеркалил его, стискивая зубы, чтобы предательский стон не испортил все во второй раз.

— Не нужно меня недооценивать.

Виктор Мальсибер бросил на сына еще один пристальный взгляд, а потом убрал палочку от его руки. Эрик не схватился за руку, лицо его осталось бесстрастным. Это был приятный момент. Виктор улыбнулся.

— Я разделяю твое желание, Эрик. И для меня не будет большего повода для гордости. Но всему свое время, — его рука легла на плечо мальчика и чуть сжала. — Но я не советовал бы поддерживать распространение сплетен. Тем более в стенах школы. Никогда не знаешь, чем это может обернуться.

Эрик кивнул. Отец убрал руку. Мальчик сообщил о своем намерении покинуть кабинет, Виктор не стал ему препятствовать. Уже за дверьми Эрик позволил себе схватиться за все еще ноющую руку, закатать рукав и обнаружить под ним ожог. Достаточно сильный, чтобы кожа покраснела, но не на столько, чтобы остался шрам. Это был первый раз, когда его отец причинил ему боль. Эрик думал, что возненавидит его за это, но ненависти не было. Вместо нее пришла решимость. Виктор не сказал ему ничего нового, ничего, что помогло бы ему лучше понять собственные желания. Но из его кабинета Эрик вышел с твердым осознанием, что не отступится. Он сказал, что на его предплечье тоже будет Темная метка. И она там будет, чего бы это ни стоило.

* * *

Дорога плавно пошла вниз, но Лили, вместо того, чтобы отпустить педали и позволить велосипеду просто нести ее вниз с холма, принялась крутить их еще быстрее. Ей нравилось это чувство, так близкое к полету. Когда ветер бил в лицо, приводя в совершенный беспорядок два ее аккуратных рыжих хвостика, норовя задрать юбку до пояса. Когда в ногах появлялась ноющая боль, говорящая об усталости мышц. Она чувствовала себя живой, сильной, способной на все, чего бы ей ни захотелось. Спуск сменился ровной дорогой, разделявшейся на перекрестке на три направления. Лили повернула на Тополиную улицу, проехала несколько аккуратных кованных и увитых плющом заборчиков, а потом остановила велосипед. Ей нужен был просторный двухэтажный коттедж, на почтовом ящике перед которым значилась распространенная для Англии фамилия «Бэйкер», хотя семья эта имела к булочникам такое же отношение, как Лили к цветку, имя которого носила.

Лили плохо помнила Клариссу Бейкер, они и пары раз не увиделись с того далекого дня, когда Петуния взяла младшую сестру с собой к пруду, где они играли в прятки все вместе. И все-таки, когда миссис Эванс объявила, что ужинать семейство будет через час и пора позвонить Петунии, девочка даже секунды не раздумывала, прежде чем вызваться съездить и забрать сестру из дома Клариссы. Вайлетт не считала идею действительно хорошей, помня, как остро старшая дочь реагирует на любые попытки младшей наладить контакт, но решимость Лили была настолько непререкаемой, что оказалось проще уступить и отпустить, чем объяснять ей, почему от идеи лучше отказаться. Кроме того, миссис Эванс в тайне надеялась, что рано или поздно Лили в своем начинании преуспеет. Холод, продолжавший разделять ее дочерей, не приносил Вайлетт совершенно никакого удовлетворения, она готова была способствовать любому начинанию, способному этот холод растопить. Так Лили получила разрешение ехать и адрес, по которому находился дом Бэйкеров. Его было совсем не сложно найти, а вот позвонить в звонок на двери оказалось не просто. Лили понимала, что ей будут не рады. Ей хотелось, чтобы это было не так, но здравый смысл игнорировать было очень сложно. Несколько минут она простояла на крыльце с поднятой к звонку рукой, прежде чем, набрав побольше воздуха в легкие, как пловец перед прыжком, нажать-таки на кнопку. Резкий звук огласил прихожую за дверью, скоро раздались торопливые шаги, на пороге показалась дородная женщина средних лет и окинула Лили удивленным взглядом.

— Добрый вечер! — голос не дрожал, уже радость. — Меня зовут Лили, я сестра Петунии. Мама сказала, она в гостях у Клариссы и попросила меня ее забрать к ужину.

Женщина улыбнулась Лили, очень тепло ее поприветствовала и пригласила войти и подождать в прихожей, пока она сообщит девочкам. Не прошло и пяти минут, как разъяренная Петуния спустилась вниз, прожигая в младшей сестре дыру взглядом.

— Отец что, не оплатил телефонный счет? Можно было просто позвонить, — прошипела она.

Затем, демонстрируя чудеса перевоплощения, развернулась к миссис Бэйкер с самым милым выражением на лице, на какое только была способна.

— Спасибо, миссис Бэйкер. Клэр, увидимся в школе.

Она подтолкнула Лили к выходу, и стоило двери дома Бэйкеров закрыться за ними, отскочила от младшей сестры на метр, будто та была прокаженная. Лили остановилась.

— Тунья, зачем ты так?

Петуния взяла велосипед за руль и покатила вперед, не оборачиваясь и не отвечая. Лили вынуждена была поспешить следом. Они шли молча до самого перекрестка, потом младшая снова попыталась заговорить:

— Мы так на ужин опоздаем. У нас есть велосипед, давай поедем вместе, как раньше?

— Нет, — резко ответила Петуния.

— Тунья…

— Я сказала, нет. Ничего не будет как раньше, Лили. Давно пора бы это понять.

Они прошли поворот. Вторая пауза была меньше, потому что Лили понадобилось меньше времени, чтобы решиться заговорить. Как теперь это бывало постоянно, тяжело было только в начале, когда Петуния еще не задавала тон беседе и была надежда, что все будет не так, как обычно. Сейчас надежды почти не осталось, и это помогло быстрее собраться с мыслями, вопреки всему.

— Тунья, я не хотела тебя расстраивать.

— Это мама тебя подослала?

— Нет! Я хотела покататься и предложила за тобой заехать. Ты постоянно где-то пропадаешь, я тебя совсем не вижу, я скучаю…

— Хватит! — Петуния резко остановилась и устремила на Лили странный, затравленный взгляд. — Если ты сейчас же не замолчишь, я уеду и брошу тебя здесь, поняла?

Лили умолкла. На улице было тихо, только щелканье колес велосипеда и редкие проезжающие мимо автомобили нарушали эту тишину. Лили уперлась взглядом в асфальт и шла, совершенно не глядя по сторонам. Было обидно. Тунья как будто постоянно на нее злилась, хотя Лили ничего не сделала такого, за что стоило бы так долго враждовать. Разве что… родилась волшебницей. В голове с пугающей ясностью звучал голос Северуса, произносящий раз за разом: «Она завидует, потому что она обычная, а ты — нет». Лили украдкой посмотрела на сестру. Петуния здорово выросла к своим шестнадцати, была худощавой и сильно сутулилась, как будто стеснялась своего роста и хотела таким образом казаться пониже. На взгляд Лили, совершенно напрасно, потому что ей сестра казалась очень даже красивой девушкой. И ухажеры у нее уже были: теперь Тунья намного чаще уходила на свидания, чем в прошлые годы. Она не была одинокой, у нее было много друзей… Лили не понимала, почему всего этого было недостаточно, чтобы сестра ее была счастлива и перестала винить младшую за то, что та изменить была не в состоянии. Девочка вздохнула.

— У тебя очень красивое платье, Клэр наверное обзавидовалась.

Петуния поджала губы, но не сказала ничего. Лили, приободренная этим, продолжила:

— И вообще, я видела в альбоме твою классную фотографию прошлого года. Ты там самая красивая.

— Ты считаешь, что я дура? Ты это нарочно говоришь, — буркнула Петуния.

Но по тону ее Лили поняла, что похвала ей приятна.

— Вовсе нет! Ты же постоянно на меня кричишь, зачем мне тебе льстить?

Петуния украдкой посмотрела на сестру и не удержала предательский смешок. Лили широко улыбнулась в ответ.

— Я не кричу, — тут же отвернулась Петуния.

— Мама сказала, в этом году у тебя был самый высокий балл в классе по английскому. По-моему, это очень здорово! Ты сможешь пойти в колледж после выпуска и изучать языки.

Петуния пожала плечами.

— Я еще не решила, чем буду заниматься после школы.

— А что тебе нравится больше?

Старшая из сестер задумчиво закатила глаза, а потом ответила:

— Помнишь бабушкину пишущую машинку? Там еще пары зубчиков не хватало, мы играли с ней на чердаке.

— Помню.

— Вот. Мне нравится печатать. Наверное, я даже смогла бы стать писательницей.

— Здорово! — Лили хлопнула в ладоши. — А ты что-то уже пишешь?

Петуния уклончиво помотала головой.

— Машинка сломана. А я все никак не попрошу папу отдать ее в ремонт. Да и печатаю я не очень.

— Но есть же курсы!

Петуния удивленно посмотрела на младшую сестру. Для человека, который большую часть года проводит неизвестно где, та высказывала слишком уж здравые суждения.

— Пожалуй.

Они преодолели подъем в горку, впереди лежал последний квартал, который нужно было проехать до дома. Петуния неуверенно посмотрела на велосипед и на дорогу, а потом как будто с трудом решилась на что-то. Она вздохнула и перекинула ногу через раму.

— Этак мы до утра не добредем, ты еле ноги переставляешь. Залезай.

В Лили внутри будто стая бабочек запорхала. Ощущение было таким живым, таким ярким, что на мгновение ей показалось, что она не выдержит, и оно ее разорвет. Легко и проворно младшая из сестер Эванс запрыгнула на багажник велосипеда и обхватила руками талию старшей. Петуния оттолкнулась от земли, начала крутить педали и велосипед понес их вперед, совсем как раньше, когда они были совсем маленькими. Запах изменился — теперь Петуния пользовалась духами, но это было не важно. Лили прижалась щекой к ее спине, чувствуя себя самым счастливым человеком на свете. Ее сестра была колючкой, и еще какой. Но даже этого ежика можно было уговорить спрятать колючки. У нее впервые это получилось, и это было очень-очень здорово. Остаток дороги они почти не говорили, но даже та пара фраз, которой они обменялись, была во вполне дружелюбном тоне. Велосипед затормозил у отцовского гаража, Лили проворно спрыгнула, пробежала несколько шагов следом за велосипедом. Потом видела пристальный взгляд Петунии, устремленный ей за спину. Сестра не сказала больше ни слова, молча покатила велосипед мимо Лили в гараж, ни разу не оглянувшись. Зато Лили, когда оглянулась, увидела, как от дома отделяется и приближается к ней, становясь все четче различимым в вечерних сумерках, знакомый силуэт.

— Привет, Сев, — Лили улыбнулась ему, но на душе снова скребли кошки.

Все ведь шло так хорошо!

— Привет! Смотри!

Он вытащил из кармана смятый листок и поспешно его разгладил. Листок был исчерчен латинскими надписями, половины из них Лили не поняла и потому подняла на Снейпа удивленный взгляд.

— Что это?

— Заклятье! Мое собственное!

— Правда? Работает? — изумилась Лили.

— Ну конечно работает! — воскликнул Северус. — Я столько раз пытался, и ничего не получалось. А сегодня получилось! Здорово, да?

— Очень! — Лили широко улыбнулась товарищу. — Только… У тебя точно не будет проблем, что ты колдуешь вне школы?

— А! — Снейп махнул рукой. — У меня мама-волшебница, дома я могу колдовать сколько угодно, никто не обратит внимания — подумают, что это она.

— Но ты все-таки поосторожнее…

— Ага. Придешь завтра ко мне посмотреть? Отца два дня не будет, он сегодня вечером уехал.

— Приду.

В этот момент в окне появился силуэт миссис Эванс, настойчиво потребовавший, чтобы Лили шла в дом ужинать. Девочка бросила на друга виноватый взгляд.

— Мне пора.

— Завтра! Приходи прямо утром.

— Хорошо.

Она развернулась и побежала по гравиевой дорожке к парадному крыльцу дома Эвансов. Снейп проводил ее взглядом, не замечая, что из того же окна, в котором минуту назад они видели миссис Эванс, на него смотрит полными ненависти глазами Петуния. Все ее беды начались с этого мальчишки. И было бы куда лучше, если бы ее сестра никогда с ним не встречалась.

This is Halloween, this is Halloween

Pumpkins scream in the dead of night

This is Halloween, everybody make a scene

Trick or treat till the neighbors gonna die of fright

(c) Danny Elfman — This Is Halloween

* * *

Полог кровати с треском отъехал в сторону, впуская внутрь утренний свет, громкие голоса и несколько футов живого веса его друзей, не придумавших ничего лучше, чем запрыгнуть на его кровать втроем, нисколько не беспокоясь о самочувствии ее хозяина, оказавшегося погребенным под ними.

— Сладость или гадость, Люпин!

— Просыпайся, солнышко, петушок пропел давно!

— Вставай, вставай, вставай!

Ремус застонал, попытался забраться под одеяло с головой, но друзья плотно придавили его к кровати, пошевелиться было просто невозможно.

— Нечем… дышать… — пропыхтел Рем, пытаясь вывернуться из-под кучи человеческих тел, которые, продолжая беззаботно ржать, щипали его, толкали друг друга и выкрикивали новые пожелания доброго утра.

Его голос потонул в общем гомоне. Тогда Рем понял, что должен помочь себе сам. Кое-как высвободив руку (и уже начиная участвовать в общем перекрикивании, потому как остаться в стороне было просто невозможно) он схватил подушку и наобум запустил ей в ближайшего из друзей.

— Господа, он пробует обороняться! — возвестил возмущенный голос Джеймса Поттера.

Теперь к весу трех тел прибавились муки от одновременной щекотки трех пар рук. Ремус, задыхаясь от тяжести и смеха, взмолился о пощаде, но стоило товарищам чуть ослабить натиск, запустил в них второй подушкой. В этот раз, к своему несчастью, Люпин промахнулся.

— Сам напросился, — прорычал Сириус.

В одну секунду прижимающий его вес исчез, Ремус вдохнул полной грудью и выпрямился на постели. Еще секунду спустя в него с трех сторон полетели подушки. Спальня мальчиков снова наполнилась громким смехом, криками и улюлюканьем. Чья-то подушка порвалась, в воздух взмыл ворох белых перьев, но это только раззадорило участников сражения. Джеймс попал Петтигрю по затылку. Питер с криком сорвался со своей кровати с подушкой наперевес и бросился на Поттера, как поезд с сорванным тормозом. Сириус поспешил на выручку другу, на мгновение оставил спину незащищенной — и к нему тут же подскочил Люпин, от души молотя Блэка подушкой по спине. Они снова собрались в смеющуюся и непрерывно возящуюся кучу, где каждый пытался достать другого с помощью еще имеющегося в руках оружия. Когда подушку у Питера Джеймс все-таки отобрал, в ход пошла щекотка. Когда Сириус умудрился все-таки сбросить с себя Люпина, еще одна подушка пополнила своим содержимым воздушное пространство в комнате. Бой шел непримиримый, прекратился он, только когда все участники баталии окончательно выбились из сил. Они так и лежали, в общей куче, присыпанные сверху перьями, как первым снегом, все еще пытаясь смеяться, даже когда дышать становилось тяжело.

— С вами не нужна никакая зарядка, — сказал Рем, отдышавшись.

— Не умеешь ты с пользой тратить время, парень, — вздохнул Джеймс, вынимая из шевелюры Люпина перо.

— На завтрак сегодня тыквенные пирожки в глазури! — возвестил Пит, выбираясь из-под Сириуса и сверкая голодными глазами.

— Ты-то откуда знаешь? — усмехнулся Блэк, благодушно позволяя Петтигрю перестать служить ему матрасом.

— Спросил вчера у домовика. В глазури! Как привидения!

Мальчишки снова рассмеялись. Джеймс поднялся на ноги и потер поясницу. Кто-то угодил ему туда ногой в общей свалке.

— Меня лично больше вдохновляет Хогсмид.

— Поддерживаю, — отозвался Сириус, легко вскакивая на ноги.

Это была первая вылазка, которая предстояла им за все время обучения в Хогвартсе. Все возлагали на нее огромные надежды и уже успели как следует расспросить близнецов Прюэттов на счет лавки «Зонко», которая должна была стать гвоздем программы.

— Разрешения все отдали? — спросил Ремус.

— А то! Мое подписал сам Мерлин, — усмехнулся Сириус.

Джеймс фыркнул.

— На моем стоит идеальная подпись самого Годрика Гриффиндора! Пит два вечера потратил в библиотеке над его рукописными манускриптами, но результат стоил того.

Люпин выразительно посмотрел на друзей, те переглянулись, наслаждаясь произведенным эффектом, а потом дружно рассмеялись.

— Расслабься, Рем. Настоящие разрешения мы тоже отдали.

— И что МакГонагалл?

— Клянусь Мерлином, я ни у кого не видел настолько выпученных глаз, как у нее, в тот момент, когда она увидела подпись Годрика Гриффиндора на моем пергаменте.

— И вы все еще учитесь в этой школе? — усмехнулся Люпин.

— Даже более того, мы все еще идем в Хогсмид, — гордо добавил Джеймс.

О том, как долго им пришлось едва ли не на коленях вымаливать это право у декана, которая, когда первое удивление прошло, заявила, что разрешение не действительно в связи со смертью подписавшего, оба предпочли умолчать. Как и о том, что принимать подлинные документы от их родителей МакГонагалл, ссылаясь на прежние таланты друзей к имитации подписей, категорически отказывалась. Договориться удалось только с помощью унизительного договора о двух неделях спокойствия для всей школы со следующего же дня. Эта оговорка о «следующем дне» открывала для мальчишек множество новых возможностей на грядущий праздничный вечер, о которых МакГонагалл наверняка подозревала, но, тем не менее, предпочла в этот раз оставить их без внимания. Джеймс и Сириус же, уверенные в собственных талантах, искренне полагали, что это их дипломатические дар помог ловко обвести декана вокруг пальца. Настроение от этого стало только лучше.

— Если там и правда так, как рассказывают, это будет исключительный Хэллоуин.

— Нас совершенно точно запомнит вся школа.

Блэк и Поттер обменялись взглядами, которые, как их товарищи уже хорошо знали, не сулили бедному замку ничего хорошего.

— Так что мы теряем время? — Рем приподнялся на локтях. — Вперед, за пирожками, а потом в Хогсмид!

— Дело говоришь!

Продолжая делиться ожиданиями и планами, мальчики сменили пижамы на обычные свитера, джинсы и мантии, а потом все той же дружной толпой вывалились из спальни третьекурсников в общую гостиную, а оттуда — в Большой Зал, на завтрак.

* * *

Мэри и Лили в первый раз оказались в поселении, где невозможно было найти ни одного маггла. Впечатление, которое оставляла эта деревенька, не шло ни в какое сравнение даже с Косым переулком, а ведь для обеих девочек прежде это место было самым волшебным в мире после Хогвартса. Маленькая, с яркими черепичными крышами, длинными искривленными дымовыми трубами и тянущимися вверх странными домиками, она появилась перед девочками из-за деревьев, окружавших железнодорожную станцию, как пейзаж на какой-то фантастической картинке, внезапно оживший по воле художника-волшебника.

Главная улица деревушки была широкой, ровно вымощенной гладким булыжником, что создавало ощутимый контраст с узким пространством Косого переулка. Как и в Лондоне, здесь всюду были вывески, сообщавшие, какой именно магазинчик находится в доме. Внимание девочек сразу же привлекла табличка «Сладкого Королевства», этот магазин и стал первым местом их остановки. Хозяин постарался на славу: из витрин на проходящих мимо волшебников скалились тыквы разных размеров, гирлянды лакричных летучих мышей пересекали пространство под потолком, в большие тубы для леденцов были насыпаны разноцветные черепа, привидения и выгнувшие спину черные коты. Пахло сахарной ватой и лимонадом. Толкотня началась с самого входа, но девочек это не остановило. Маленькая, но наиболее напористая Марлен встала во главе их небольшой шеренги и, уверенно орудуя локтями, провела их сначала к мармеладному ряду, где все смогли запастись взрывающимися во рту жидким фруктовым желе крошечными тыковками, потом к леденцовым тубам за привидениями, котами и прочей нечистью, которую только смогло претворить в жизнь богатое воображение кондитера, а под конец — к большому лотку сладкой ваты, выдававшему раз за разом сладости самых фантастических расцветок. Лили досталась закрученная спиралью двухцветная оранжево-фиолетовая вата, Мэри — такая же, но красно-черная, Марли — кислотно-зеленая. Они отличались по вкусу также, как отличались по цвету, и в итоге девочки, стоило им выбраться из забитого людьми магазина обратно на широкую улицу, обменялись ватой, попробовали все три, и остались полностью довольными.

После напряженного времени в «Сладком Королевстве» решили, что всем не помешало бы немного отдохнуть и прийти в себя. Они направились к трактиру на другой стороне улицы. Однофакультетцы с курса постарше очень рекомендовали им «Три метлы», заверяя, что именно там подают самое вкусное в Хогсмиде сливочное пиво. Лили и Мэри, до того имевшие дело только с маггловским напитком, которым детей обычно не угощали, сделали круглые напуганные глаза. Тогда им со смехом объяснили, как сильно сливочное пиво отличается от обычного маггловского, а девочки добавили «Три метлы» в список мест, куда обязательно нужно заглянуть во время первой вылазки. Там оказалось именно так, как рассказывали: чисто, уютно, пахло ирисками. Улыбчивая дочка трактирщика, которой на вид было не больше пятнадцати лет, проводила их к столику у окна, помогла определиться с заказом и удалилась, пожелав приятного времяпрепровождения. Стоило ей отойти, Мэри обратила к подругам обеспокоенный взгляд.

— Если все волшебники должны учиться в Хогвартсе, почему мы никогда не видели там эту девушку?

— Розмерту? — Марли удивленно вскинула брови.

Потом, смерив взглядом лица подруг, догадалась, в чем причина удивления, усмехнулась и подперла кулаком щеку.

— Сколько, по-вашему, ей лет?

— Никак не больше пятнадцати, — уверенно сказала Мэри.

— Она училась на три курса младше моего брата. Очень ему нравилась, кстати, но слишком уж строгий у нее отец.

Девочки как по команде повернули головы к барной стойке, за которой крупный светловолосый мужчина доброжелательно беседовал с несколькими расположившимся там же волшебниками, переглянулись и дружно захихикали.

Розмерта принесла три кружки сливочного пива и яблочный пирог. Лили с подозрением пододвинула к себе стеклянную кружку, пристально рассматривая содержимое.

— Оно горячее! — изумленно изрекла она, коснувшись кончиками пальцев толстых стенок кружки.

Мэри провела над легким дымком, поднимающимся над ее порцией, ладонью.

— Правда, горячее. Марли, так и должно быть?

МакКиннон усмехнулась, решительно взяла свою кружку, сделала большой глоток и довольно улыбнулась, когда горячий напиток теплой волной прошелся по телу, согревая.

— На вкус как ириски. Действительно, очень вкусное. Вы пробовать будете, или сразу отдадите мне?

Лили демонстрации Марли оказалось достаточно, любопытство возобладало над осторожностью, и она поднесла кружку ко рту. Все оказалось именно так, как говорила подруга. Ничего подобного девочка до сих пор не пробовала, решив про себя, что это, пожалуй, самый лучший напиток из всех, особенно теперь, когда на улице стало уже достаточно холодно. Мэри колебалась дольше, но и она, наконец, как собирающийся прыгнуть с края пропасти человек, задержала дыхание и залпом опустошила половину кружки. Лили и Марли с любопытством наблюдали за подругой, ожидая реакции. Мэри поставила полупустую кружку на стол, счастливо улыбнулась и протянула:

— Вкусноти-и-и-ища! А пирог тоже какой-то волшебный?

И, не медля больше ни секунды, подтянула к себе тарелку с пирогом.

* * *

— Икорное мыло! Филчу больше не будет так одиноко, у него будет компания из десятка головастиков, и он оставит нас, наконец, в покое. Ну, или у его кошки будет шикарный французский обед. Сплошные плюсы! — Сириус с довольным видом сунул будущую покупку в корзину, которую нес Питер.

— С каких пор ты так заботишься о рационе Миссис Норррис? — усмехнулся Ремус, ловко уклоняясь от армии летучих мышей, вырвавшихся из больших напольных часов, мимо которых он проходил.

— У этой твари, как мы выяснили опытным путем, на самом деле девять жизней, и раз уж не получается ее извести, попробуем хотя бы подкупить. К тому же, если она растолстеет, церемониться с ней придется куда меньше.

Джеймс одобрительно захохотал, толкнув друга в бок. Они и правда потратили немало усилий, пытаясь нейтрализовать угрозу Миссис Норрис, но не преуспели ни в попытках ее где-то запереть (она будто просачивалась сквозь стены), ни утопить (бестия, как оказалось, совершенно не боялась воды), ни выдворить за границы замка (она без проблем нашла дорогу назад из запретного леса, как будто у нее внутри был сверхточный компас). Как выяснилось позже, близнецы Прюэтты также пробовали в свое время избавиться от надоедливого стража Хогвартса и также потерпели полное фиаско. Пришлось искать другие пути решения кошачьей проблемы, как мальчики между собой ее окрестили.

Их вылазка в Хогсмид началась именно с магазина волшебных шуток. Ремус, хоть Джеймс с Питером на пару ныли всю дорогу, категорически отказался от посещения «Сладкого Королевства», стоило им заглянуть внутрь через витрину и увидеть столпотворение, которое там творилось. Было решено зайти в кондитерскую на обратном пути, тем более, что за завтраком их компанией и так была съедена добрая половина тыквенных пирожных, которые подали на гриффиндорский стол. Логичной второй остановкой стала «Зонко», где они и провели последние полчаса, с видом знатоков перемещаясь от одного приспособления для розыгрыша к другому, степенно наполняя корзину покупками.

— Навозные бомбы? — спросил Питер, тормозя у полки с празднично упакованными шариками.

— Еще есть, с запасом, — отмахнулся Джеймс.

Его таланту прятать эти маленькие, но очень эффективные в их непростом ремесле штуковины от досмотров Филча, можно было только позавидовать. Сириус на мгновение задержался у стенда к клыкастыми фрисби, усмехнулся, вспомнив свое маленькое ночное приключение, и двинулся дальше. МакКиннон их не сдала, хотя у нее была такая возможность. И даже наверняка это помогло бы ей выслужиться перед старостами или профессорами. Это было странно, девчонки никогда раньше не были для него союзниками ни в чем… Если не считать Андромеду, конечно, но она была его сестрой, это особенный случай. У нее, впрочем, был стимул с этой дурацкой тарелкой. И все-таки…

— Ты… только… посмотри! — Джеймс ломанулся через весь магазин к чему-то выставленному за бревенчатым заборчиком.

Остальные последовали за ним. В самом углу магазина пахло тиной и болотными растениями, а на полу растеклось оно: самое натуральное болото. Кажется, в нем даже кто-то весьма правдоподобно квакал. Сириус и Джеймс встретились взглядами, беззвучно приходя к выводу, что головастики из икорного мыла не погибнут бездомными. Ремус снял с полки коробку и вслух зачитал характеристики продукта. Выходило, что болото, магическим образом переносимое на любую горизонтальную поверхность, самопроизвольно растекалось до тех пор, пока на пути у него не возникало естественного препятствия, будь то стена, забор или даже простая нарисованная линия, при условии, что начерчена она рукой волшебника как граница. Портативное болото обладало всеми свойствами своего естественного прародителя, в краткие сроки вполне могло стать обитаемым и даже зацвести: красивые болотные кувшинки украшали коробку во всех приличествующих и не очень местах.

— То, что Мунго прописал! — Сириус все с тем же решительным видом отправил коробку в корзинку Питера. — Притянуть бы еще какую-нибудь тварь из Запретного Леса…

— Вы хотите устроить шутку, или добиться исключения? — строго спросил Рем.

Сириус вздохнул, закатил глаза и ткнул Люпина локтем в бок.

— Зануда. Это не делай — исключат, то не делай — исключат. Мы уже не раз проговаривали, Рем — ботаник в нашей компании ты, и прилично себя вести должен тоже ты, нам не обязательно.

Ремус от души ткнул товарища в бок в ответ.

Они прошли мимо кусачих кружек, где Джеймс отметил, что данное приспособление очень уместно было бы поставить на слизеринский стол, поближе к тому месту, где обычно гнездился Снейп с его скользкими дружками, добавили к списку покупок икотные конфеты, которые здорово подходили для моментов, когда срочно нужно выйти из класса, а уважительной причины нет, и направились к кассе.

* * *

Утро началось просто замечательно. Северус в компании Эрика Мальсибера и Деметрия Эйвери поднялся в Большой Зал на завтрак. Завтрак был прекрасный, и хотя он никогда не отличался хорошим аппетитом, Снейп с удовольствием умял несколько пирожных и тыквенный пудинг. Они пришли к самому концу завтрака, так что за гриффиндорским столом было уже пусто, он решил, что встретится с Лили позже, в Хогсмиде.

Хогсмид! Они шли в Хогсмид, в самый первый раз. Эрик и Деметрий держались с показным равнодушием, но Снейп был достаточно внимательным, чтобы видеть, как на самом деле будоражит это событие его товарищей. Северус любил замок всем сердцем и редко испытывал потребность его покидать, но этим утром он шел мимо увенчанных крылатыми вепрями ворот с энтузиазмом и предвкушением. К Хэллоуину деревню декорировали, в окнах то и дело можно было заметить фальшивых призраков, гирлянды из летучих мышей и ухмыляющиеся тыквы, внутри которых вечером зажигались зеленые огоньки. У него дома Хэллоуин праздновали не так ярко, только в школе Снейп узнал, насколько в действительности веселым может быть этот праздник, если его празднует правильное общество. У него не было с собой большой суммы на карманные расходы, но это было не страшно. Эрик и Деметрий тратили присланные родителями на карманные расходы сикли и кнаты совершенно без оглядки на стоимость приобретаемого. И так как он был рядом на правах друга, делились с ним купленным. Разумеется, он не мог съесть столько, сколько ему захочется. Но, по крайней мере, попробовать позволялось все. После «Сладкого Королевства» они направились в книжный, где Эйвери нужно было забрать специально для него заказанный фолиант, затем зашли в местную лавку зелий, где Снейп, ужасно смущаясь своего худого кошелька, приобрел некоторые необходимые ему ингредиенты. Наконец, все трое оказались в «Трех метлах», и его снова угостили. Разговор шел веселый, друзья явно пребывали в прекрасном расположении духа. На выходе из паба Мальсибер потянулся, как сытый кот и сверкнул на товарищей хитрым взглядом.

— Чего-то не хватает.

Эйвери и Снейп посмотрели на него вопросительно. Эрик же решительно шагнул вперед с последней ступеньки крыльца, преграждая путь спешащему вперед Хаффлпаффцу, их однокурснику. У Снейпа неприятно екнуло в груди, он чуть помедлил, в то время как Эйвери без раздумий шагнул следом, перекрывая мальчишке пути к отступлению.

— Угощение, или шутка, Стеббинс?

Паренек поднял на них взгляд, оценил ситуацию и попятился, спиной упираясь в Эйвери. Снейпу пришлось встать рядом с Эриком, лишая мальчишку последнего шанса на побег.

— Я… У меня ничего нет.

— Разве ты не из «Сладкого Королевства» сейчас так спешил?

— Я ничего не купил…

— Мамаша не говорила тебе, что врать не хорошо, а, Стеббинс?

Эрик наступал, Стеббинс делал шаг назад. Постепенно они сместились в сторону от главного входа в «Три метлы», где были слишком заметны.

— Послушайте… У меня правда ничего нет, я и в паб-то шел, чтобы забрать у друга кошелек, — попытался Стеббинс объясниться.

Снейп с каждой минутой чувствовал себя все неуютнее. Он не мог попросить друзей оставить хаффлпаффца в покое, они ждали, что он их поддержит. Но в то же время этот паренек ничего плохого ему лично не сделал, и причин причинять ему вред Северус найти не мог.

— Салазар свидетель — мы дали тебе достаточно возможностей откупиться, — со вздохом сказал Эрик.

Палочка появилась у него в руке молниеносно, прозвучало заклятие, и прежде, чем Стеббинс успел дернуться в сторону, чтобы увернуться, прямо в лицо ему прилетела стая летучих мышей, облепив его со всех сторон. Стеббинс заорал, слизеринцы расступились, давая ему возможность ощупью выбраться из оцепления, от души хохоча. Хаффлпаффец сделал несколько неверных шагов, рухнул на колени, пытаясь разогнать огромных летучих мышей (Мальсибер постарался на славу), но выходило у него плохо. Снейп натяжно хохотнул пару раз, про себя невольно призывая хоть кого-нибудь выйти из паба и положить конец этой не слишком приятной для него ситуации.

— Эй, слизняки! Это наша территория, только мы имеем право здесь кого-то проклинать!

У Снейпа все внутри похолодело. Этот голос он узнал бы из сотни других без всякого труда. Эйвери и Мальсибер перестали смеяться, медленно и с достоинством оглянулись на голос. Четверо мальчишек спешили к ним, через улицу, двое уже достали палочки. Слизеринцы сомкнули ряды и повернулись лицом к угрозе.

— Почему ты решил, что эта территория — твоя, Поттер? Не вижу тут твоего имени.

— Сейчас я его тебе на лбу напишу.

Мальчишки вскинули палочки, полетели первые заклятья. Снейп, ждавший этого момента с тех самых пор, как у него получилось его первое самостоятельно придуманное заклинание, вдруг понял, что в голове пусто. Он не мог вспомнить даже то, чему их учили на уроках ЗоТИ, успевая только ставить щитовые чары, за которые прятались Эйвери и Мальсибер.

— Что здесь происходит?! — хорошенькая дочка трактирщика с палочкой в руке выбежала из «Трех метел».

Драчуны бросились врассыпную. Снейп, оглянувшись, видел, как Розмерта бросилась к Стеббинсу и помогла ему избавиться от проклятья. Они остановились у совиной почты, восстанавливая дыхание.

— Эта компания начинает здорово действовать мне на нервы, — сказал Деметрий, холодно сверкая глазами.

— Нужно что-то придумать, — согласился Мальсибер.

Оба посмотрели на Снейпа. Нерешительности в нем не осталось.

— У меня есть пара идей. Я научу вас.

* * *

Праздничный пир на Хэллоуин был одним из самых любимых мероприятий всех студентов Хогвартса, от мала до велика. Большой зал стал совершенно неузнаваем: вместо привычных свечей в воздухе парили сотни небольших фонариков-Джеков, ухмыляясь ученикам своими острозубыми ртами, тыквы побольше были выставлены в проход, образуя своеобразные направляющие огни вдоль проходов между столами, целые тучи летучих мышей летали над столами, сидели на стенах, издавая непрерывный шум хлопающих крыльев и тоненький писк. Призраки, считавшие Хэллоуин своим профессиональным праздником, красочно разыгрывали на пространстве между столами учеников и учительским столом сцены своих смертей, приглашая учеников поучаствовать в представлении (большинство отказывалось, очень уж призрачные топоры и рапиры казались острыми). Ученикам в порядке исключения разрешили вместо школьной формы нарядиться в карнавальные костюмы, и возможностью этой воспользовалось большинство студентов Хогвартса, из-за чего равномерно-черная в обычные дни толпа стала пестрой, как лоскутное одеяло. Студенты шумно переговаривались, дразнились и делали друг другу комплименты, даже не заметив, когда большие золотые блюда на столах наполнились самыми разнообразными яствами. Большой зал наполнился запахом жареной тыквы, печеной картошки и мяса, ароматами ванили и шоколада, а к гомону голосов примешался стук вилок и ножей по тарелкам.

Марли, в костюме мумии (Лили и Мэри тщательно обматывали ее вымоченными заранее в чае бинтами почти два часа, прежде чем девочка осталась довольна своим внешним видом), старательно накладывала себе в тарелку пирог, стараясь не угодить свисающими концами своего костюма в соусницу, Мэри, вся в серебряной краске, изображающая привидение, старательно поддерживала с одного края бинты Мумии, Лили, в костюме летучей мыши, с другой стороны важно дирижировала палочкой, пытаясь с помощью левитационных чар приманить к их краю стола блюдо с разноцветными кексами. На другом конце стола четверка друзей-мальчишек шумно обсуждала прошедшую вылазку в Хогсмид, то и дело бросая заговорщические взгляды на стол слизеринцев, где, в противовес всем, большая часть учеников была одета в обычные школьные мантии.

— Не представляю, что бы я делал, если бы попал в Слизерин, — фыркнул Сириус. — Нет тоскливее факультета.

— Ушел бы из школы сразу же, разумеется, — откликнулся Джеймс, проглатывая кекс.

— Или взял в заложники горгулью Дамблдора, требуя перепровести распределение, — добавил Ремус.

Мальчишки живо представили себе эту картину, за гриффиндорским столом раздался очередной взрыв хохота.

— Пит, у нас все готово? — спросил Джеймс, снова бросив на слизеринский стол изучающий взгляд.

Петтигрю с готовностью закивал и поставил на стол небольшую баночку, внутри которой копошился откормленный здоровенный слизняк. Джеймс довольно усмехнулся.

— Отлично.

Он поднялся на ноги, подхватил блюдо с кексами и направился в противоположный конец стола, туда, где Эванс безуспешно тягала туда-сюда точно такое же. Проходя мимо Снейпа, Джеймс ювелирным движением отправил слизняка прямо за шиворот мантии слизеринца, даже не сбавив хода, а потом грохнул блюдо с кексами перед Лили, изумленно на него уставившейся.

— Не благодари, Эванс. На тебя грустно было смотреть, — усмехнулся мальчик.

В этот момент позади раздался вопль. Северус вскочил с места, дико извиваясь, как в сумасшедшем танце. Он размахивал руками, пытаясь что-то будто бы снять со спины, споткнулся, упал, продолжая корчиться. Испуг, вызванный происходящим, быстро прошел. Раздались смешки, быстро переросшие в дружный хохот со всех сторон. Снейп, весь красный, вскочил на ноги и бросился, было, к выходу, но сидящий рядом Эйвери проворно поймал его за предплечье, а слизеринский староста с другой стороны воспользовался манящими чарами. Слизняк выскользнул из-под одежды Снейпа и плюхнулся перед старостой, который одним движением заставил его исчезнуть. Северус рванул руку на себя, вынуждая Эйвери его выпустить, но в этот момент Мальсибер сзади потянул его вниз. Снейп от неожиданности потерял равновесие и плюхнулся назад на лавку.

— Если ты сейчас уйдешь, они победят, — спокойно сказал Эрик.

Слова оказали свое действие. Северус скрипнул зубами, бросил злобный взгляд на воссоединившуюся четверку за гриффиндорским столом, жалея, что он не василиск, чтобы взглядом обращать в камень. Потом перевел взгляд на Лили, с беспокойством глядящую на него, и резко отвернулся. Жалость. В ее взгляде снова была эта чертова жалость, от которой в груди становилось тяжело и больно. Он не хотел ее, ни капли. Но именно это чувство раз за разом он видел в ее глазах. Да и сложно было винить ее за это, гриффиндорские задиры ведь и правда устроили для всего зала знатное шоу. Ему уже не терпелось дождаться окончания праздника, совсем теперь не радовавшего, чтобы осуществить их план. Чтобы эти четыре разодетых в идиотские костюмы засранца получили, наконец, свое. Особенно Поттер. Снейп не сомневался, что представление со слизняком организовал именно он.

* * *

Благородный вампир в исполнении Джеймса Поттера с размаху дал пять мохнатому оборотню Сириусу Блэку, как только двери большого зала остались позади.

— Мастерски выполнено, мистер Поттер.

Джеймс обхватил за шею низенького и полного Питера, лохматя ему волосы.

— Без нашего малыша-тыковки и его шикарного слизняка ничего не получилось бы. Молодчина, Пит.

Ремус, одетый болотным монстром, добродушно усмехнулся. Они наелись, прекрасно провели время и сейчас ему хотелось только добраться до спален мальчиков и вытянуться на свое постели во весь рост, дав заслуженный отдых организму. Впрочем, особых иллюзий Ремус, помнящий о купленном портативном болоте, не строил. Да и шли они явно не в гриффиндорскую башню — Сириус решительно повернул на лестницы, уводящие в подвалы.

— Далеко собрались?

Голос позади заставил мальчишек остановиться и резко оглянуться. Они стояли там, перегородив коридор, с палочками наизготовку. Эйвери, Мальсибер и Снейп. Первые два довольно усмехались, как загнавшие мышь коты, Снейп был бледен и решителен, губы сжаты в тонкую полоску.

— Господа, по-моему, с нами желают пообщаться, — усмехнулся Джеймс, выпуская голову Питера из захвата.

— О, я с тобой пообщаюсь! — рявкнул Снейп.

Он выкрикнул какую-то незнакомую мальчикам формулу, полыхнула желтая вспышка, Джеймс рванул в сторону. Заклятье пролетело мимо, взъерошив волосы Поттера, и ударило в замешкавшегося Питера. Того отбросило в сторону и приклеило к стене, как будто полностью парализовав. Джеймс ошарашенно посмотрел на Снейпа.

— Нюнчик, что за..?

Закончить он не успел: Эйвери и Мальсибер присоединились к драке. Снейп, впав в состояние берсерка, снова и снова посылал свое странное заклятье в Джеймса, так, что тот, при всей своей природной скорости и проворности, успевал только раз за разом блокировать вспышку, дожидаясь, пока противник выдохнется или ошибется, чтобы иметь возможность провести контратаку. Эйвери и Мальсибер вели бой без лишних эмоций, для них это была чистая практика. Эрик бил прицельно, как будто в его распоряжении было все время мира. Сириус, доставшийся ему в противники, использовал самоуверенность слизеринца в свою пользу: каждый раз, когда Мальсибер начинал целиться, Блэк запускал в него заклинанием. Будь Эрик неповоротливым, первая же контратака положила бы дуэли конец, но Мальсибер раз за разом уклонялся, вынуждая Сириуса переходить от нападения к обороне.

— Прочел умную книжку, или подсказал кто? — прорычал Сириус, швыряя в Эрика оглушающее заклятье.

Мальсибер изящно от него увернулся, снова полыхая все той же желтой вспышкой в сторону Блэка. Он не ответил, только губы искривила самодовольная усмешка. Сириус стиснул зубы.

— Это был вопрос, тормоз, — процедил Сириус.

И снова молчание в ответ. Сириус на самом деле на миг усомнился, не является ли Мальсибер умственно отсталым, но усмешка на лице слизеринца слишком красноречиво говорила, что игнорирует он нападки намерено. Блэк запрокинул голову и расхохотался, продолжая раз за разом сменять блокирующие чары на оглушающие.

— Джеймс, ты только посмотри на это братство унылой мантии с их идиотским обетом молчания! Джеймс?

Сириус оглянулся, увидел парализованного Снейпа на полу. На секунду все его существо заполнило чувство торжества, а потом взгляд его наткнулся на Джеймса, приклеившегося к стене точно так же, как это произошло с Питером. У Блэка отвисла челюсть. Он и не предполагал, что его лучший друг может оказаться в такой ситуации. Это ведь был Поттер, Джеймс Поттер, с которым они на пару не раз проклинали Снейпа без особого труда. Он просто не мог оказаться в такой ситуации, не мог проиграть жалкой кучку слизеринцев… Разумеется, Блэк не видел всего боя. Не видел, как Джеймс дождался-таки, пока Снейп выдохнется, и первым же точным заклятьем уложил его на пол. Как всего секундой раньше Нюниус послал свое проклятье навстречу, и оно достигло цели, потому что Джеймс слишком рано начал праздновать победу и ослабил бдительность.

— Сириус!

Прекрасная реакция сделала свое дело. Сириус сначала шарахнулся в сторону, потом осознал, что голос принадлежит Ремусу и тот предупреждает его об атаке Мальсибера. Их осталось четверо, и теперь хотелось отыграться еще и за поражение лучшего друга. В Сириусе как будто открылось второе дыхание. Его оглушающие заклятья с каждым ударом становились все сильнее. Он видел удивление, появившееся на лице Мальсибера, а следом — страх мелькнувший в его взгляде. Эрик начал отступать, все чаще защищаться вместо того, чтобы атаковать. Сириус шел на него, как локомотив, потерявший управление, первая же ошибка Эрика стала для него фатальной: заклятье Сириуса врезалось Мальсиберу в грудь, слизеринца отбросило к стене, и там он и остался лежать, совершенно недвижимый.

Ремус и Эйвери продолжали сражаться. Деметрий не уделял особого внимания делам своих товарищей, полностью сосредоточившись на Люпине, но его внимательности оказалось достаточно, чтобы не пропустить неожиданную атаку Блэка справа, когда тот, расправившись со своим противником, поспешил на помощь другу. Означать это могло только одно: Деметрий остался один против двух гриффиндорцев. Выбор был невелик, или убегать, или продолжать бой. Он не раздумывал слишком долго, потому что еще чувствовал в себе силы справиться с обоими. Для Ремуса и Сириуса же тощий блондинистый слизеринец оказался неожиданно сложным противником. В нем не было никакой эмоциональности, свойственной мальчишкам их возраста, только точный расчет в каждом движении, как будто он наперед знал, как его будут атаковать. Тщетно Сириус пытался вывести его из себя ядовитыми подколками, Эйвери оставался собран. Он то отступал, то бросался в атаку, постепенно заставляя противников выстроиться в одну линию, наблюдал, как именно они отступают и готовился. Как только ему это удалось, он ударил. Два заклятия подряд сорвались с конца его палочки. Одно полетело в мальчишек, оба увернулись. Второе, посланное по совершенно другой траектории, настигло Сириуса, отбросив его к стене и надежно к ней припечатав.

Ремус видел, как блеснули торжеством глаза слизеринца, когда маневр удался. Они оба устали, но уступать было нельзя. Люпин изменил тактику, отказался от оглушающих заклятий и сосредоточился на разоружении. Нужно было во что бы то ни стало отнять у Эйвери его палочку, и разоруживающе заклятье требовало куда меньше сил, чем оглушающее. Деметрий сразу заметил, что атаки Люпина стали чаще, что теперь ему приходилось больше защищаться. Бой вошел в завершающую стадию, каждый из противников ждал, пока ошибется второй, чтобы нанести решающий удар.

В тот день удача оказалась на стороне Ремуса. Эйвери потерял всего секунду, блокируя заклятье Люпина, и второй удар настиг его. Палочка вылетела из руки, прыгнула к Люпину, и тот крепко сжал ее.

— Сдавайся! — крикнул Ремус.

Оба тяжело дышали, сверля друг друга взглядами. Желваки на лице Деметрия напряглись, слизеринец не желал мириться с поражением, но бросаться врукопашную на гриффиндорца было ниже его достоинства. Как вернуть палочку он тоже не представлял, хотя мозг его в ускоренном темпе искал варианты решения этой проблемы. Они с Ремусом одновременно посмотрели на палочку Мальсибера, которую тот все еще сжимал в руке. Ремус был ближе к Эрику. Он успел к нему первым, выхватил ее из рук Мальсибера и повторил, наставив на Эйвери палочку:

— Сдавайся, Эйвери.

Деметрий нашел взглядом Снейпа. Его палочки поблизости вовсе не было видно. Теперь это точно был конец. Он молча поднял руки вверх. Ремус, не переставая держать слизеринца в поле зрения, направился к своим товарищам, по одному привел их в чувство, и дождался, пока они отойдут от проклятья. Джеймс едва не кинулся на безоружного Эйвери с кулаками, но Ремус преградил ему дорогу.

— Джеймс, не надо! Он сдался, у него нет палочки.

— Да плевал я на его палочку! Что это была за хрень и где они ее откопали?!

— Присоединяюсь к вопросу, — сказал Сириус, потирая ушибленное от удара о стену плечо и недобро сверкая глазами на Эйвери.

Слизеринец победил его. Сириус физически не способен был подобное простить.

— Мы расскажем об этом их старостам и декану, пусть разбираются они.

— Нет, я разберусь сам.

Сириусу Ремус не успел преградить дорогу. Блэк с ловкостью гончей добрался до Эйвери, его кулак впечатался в щеку слизеринца, тот рухнул на пол, держась за лицо. Сириус сел сверху и замахнулся для второго удара. Его звали, кто-то схватил его за руку, но Блэк не различал, кто именно это был. Кулак опустился снова. И снова. Потом что-то дернуло его прочь от Деметрия, Сириус подался вперед, но там был Джеймс. Друг пристально смотрел ему в лицо, как будто в первый раз увидел. Им и раньше случалось драться, но такой холодной решимости убить кого-то голыми руками Поттер прежде в глазах Сириуса никогда не видел.

— Ты как, порядок? — спросил он, похлопав Блэка по плечу.

— Я? Был бы порядок, если бы вы не лезли, куда не просят, — рыкнул Сириус, стряхивая его руку.

— Пошли отсюда.

Голос Ремуса звенел от напряжения. Сириус бросил взгляд на лежащего на полу Эйвери. По бледному лицу струилась алая кровь, которую он пытался остановить, зажав разбитый нос рукой. Эта картина немного его успокоила. Он фыркнул, развернулся и пошел вперед по коридору. Питер поспешил за ним. Следом, будто нехотя, двинулся Джеймс, по ходу с чувством пнув лежащего на полу Снейпа. Ремус уходил последним, бросив палочки слизеринцев рядом с Эйвери, единственным из тройки, что по-прежнему был в сознании.

До гостиной шли молча. Праздник в башне шел полным ходом, никто не обратил внимания на потрепанных мальчишек, когда они шмыгнули мимо толпы на лестницы, ведущие в спальни третьекурсников.

— Я знал, конечно, что у тебя шикарный хук с правой, но сегодня ты превзошел сам себя, — сказал Джеймс, валять спиной на кровать.

Сириус поступил так же, сжимая и разжимая ушибленную о лицо Эйвери руку. Он вставился в потолок прямо над собой так пристально, будто там ему открывались все тайны мироздания.

— Он меня взбесил, — сказал Блэк наконец.

Он приподнялся на локтях и взглянул на Ремуса, словно тот априори знал ответы на все вопросы.

— Что это была за гадость?

— Понятия не имею… — озабоченно ответил Ремус, снимая свой маскарадный костюм.

— Ты же постоянно читаешь эти книжки в Запретной секции, неужели ничего такого никогда не находил?

— Нет такого заклятья в этих книгах.

— Тогда откуда слизняки его знают? И почему не знаем мы?

— Хороший вопрос… — Ремус присел на свою кровать и сцепил руки в замок перед собой. — Но это — дело поправимое.

— Нюнчик с его бандой сегодня сделал большую ошибку, — задумчиво сказал Джеймс. — Вы как хотите, а я считаю это объявлением войны. То раньше было баловство, но теперь…

— Согласен, — кивнул Сириус.

Питер обреченно вздохнул, Ремус никак не отреагировал. Если эти двое решили объявить кому-то войну, самым разумным было бы отойти в сторону и не мешать.

* * *

— Сладость или гадость?

Беллатрикс с помощью заклятья выбила дверь в маленький двухэтажный домик, замаскированный для живущих по соседству магглов под развалины. Почти сразу же в них полетело заклятье, выдав местоположение хозяина дома. Белла двинулась следом, два рослых мужчины позади нее остановились и огляделись.

— Найди бумаги, Рабастан, — сказал тот, что выглядел старше.

Рабастан Лестрейнж кивнул и двинулся вглубь дома, то и дело применяя поисковые заклятья, разыскивая тайники и сейфы. Нужные документы он нашел в рабочем кабинете хозяина дома, в надежно запечатанном магическом сейфе. Взломать его Стан самостоятельно так и не смог, поэтому в конце концов просто вырвал из стены и отлевитировал вниз, к остальным.

Уолберт Уайт, ответственным делопроизводитель департамента магического правопорядка, оказался вовсе не так прост, как могло показаться на первый взгляд. В его крохотном домике оказалась оборудована самая настоящая комната безопасности, где он и закрылся, вызвав прилив бешенства у Беллатрикс, которая совсем немного не успела ему помешать. Она снов аи снова атаковала закрытую дверь, но чары ее не брали. Долохов, руководитель операции, стоял поблизости и задумчиво тер подбородок.

— У нас проблемы? — полюбопытствовал Рабастан.

— Никаких проблем, — ответил Долохов, даже на него не посмотрев.

Зато ящик, который Стан бухнул тут же, привлек его внимание.

— Это наши бумаги?

— Так точно.

Долохов направил палочку на сейф, тот не поддался. Волшебник попробовал несколько других магических комбинаций, но все оказалось без толку. Антонин почти мгновенно потерял к сейфу всякий интерес, осознав это. Он шагнул к двери, оттеснив беснующуюся Беллу, и заговорил, тихим, вкрадчивым голосом.

— Уолберт? Я знаю, ты меня слышишь, Уолберт. Мы перехватили твой сигнал о помощи. Аврорат не придет. На самом деле, не придет никто, а у нас, если ты вынудишь, будет достаточно времени и сил, чтобы спалить этот дом адским огнем. Вместе с тобой, твоим сейфом и всем кварталом в придачу. Ты готов к этому? Все эти люди, их дети… Такая ответственность.

Глухой голос из-за двери сообщил, что не будет вести переговоры. Беллатрикс закатила глаза, снова вскинула палочку, но Долохов ее остановил.

— Уолберт, я не вызываю тебя на переговоры. У тебя есть выбор: ты открываешь дверь, выходишь, мы беседуем. Ты получаешь шанс на жизнь. Или же ты остаешься там, и всему городу запомнится этот Хэллоуин своим шикарным пожаром. А я прослежу, чтобы ты прожарился как следует. Ты мне веришь?

Лестрейнжи не слышали, что ответил делопроизводитель, но это определенно было что-то очень грубое. Долохов не изменился в лице.

— Это твой выбор.

Он отступил от двери и жестом приказал двум оставшимся Пожирателям ничего не предпринимать. Минуту в доме стояла гробовая тишина, потом Антонин направил палочку на дверь комнаты и она загорелась. Это был самый обычный огонь, полностью контролируемый волшебником. Он даже не причинял вреда дому, только угрожающе гудел да нагревал стены. Понадобилось несколько минут, прежде чем Уайт решился на попытку побега. Долохов ощутил, как он ударился о антидезапппарационный купол, который первым делом возвели над домом Пожиратели перед тем, как войти. Долохов добавил заклятье задымления. Дверь в комнату распахнулась, и в ту же секунду исчезли и огонь, и дым, а хозяин дома оказался прижат к стене стремительной Беллатрикс, не упустившей момент.

— Ты не слишком радушный хозяин, Уайт, не так ли? — промурлыкала она, оставляя красную полосу от ногтя на его щеке. — Как бы нам это исправить?

Рабастан стоял в стороне. Какое-то время Долохов поступал так же, дав Белле возможность порезвиться, но когда она слишком распалилась, и появился риск реальных увечий, он мягко отстранил ее, заклятьем усадил чиновника на стул и стал напротив. Он говорил тихим, вкрадчивым голосом. Пленник поначалу упрямился, вызывая у Беллы новые порывы приступить к пыткам, но первое же пыточное заклятье в исполнении Долохова заставило его изменить решение.

Белла, наблюдая за происходящим, раздосадовано стиснула зубы. Рабастан усмехнулся и похлопал ее по плечу.

— Не бери в голову, дорогая. Сам Повелитель учил его.

— Меня он тоже учит, — огрызнулась Белла.

Рабастан усмехнулся, удержав рвавшийся наружу комментарий относительно одаренности Долохова и Беллатрикс. В конце концов, Лорд изъявил намерение заняться навыками Беллы совсем недавно, не было ничего удивительного, что пока она не имела той техники, какая была у Долохова. Но все это было совершенно не важно для Беллы. Она хотела всего и сразу, успех Антонина выводил ее из себя. Уайт тем временем открыл сейф, Долохов ознакомился с бумагами и швырнул их напарникам.

— Исправьте.

— Сжечь их, и… — начала Беллатрикс.

— Я сказал, исправьте.

Она сверкнула на него полным ярости взглядом, но Долохов и ухом не повел. Он был руководителем этой операции, Лестрейнж пришлось подчиниться. Старательно и скрупулезно из личных дел подозреваемых в причастности к исчезновениям волшебников были вычищены все зацепки, которые могли навести на след Пожирателей. Когда это было сделано, и Беллатрикс в предвкушении попросила позволить ей убить засранца, Антонин отрицательно покачал головой. Вместо убивающего проклятья в ход пошел «Империо». Измученный пленник поддался ему без особого сопротивления.

— Ты уничтожишь все известные тебе копии этих личных дел и заменишь их теми, что находятся сейчас в твоем сейфе. Ты будешь делать все от тебя зависящее, чтобы подобные дела своевременно попадали в руки людей, на которых я тебе укажу.

Долохов продолжал говорить, а человек с остекленевшими глазами только кивал. Потом Пожиратель повернулся к своим напарникам.

— Здесь мы закончили. Беллатрикс, верни сейф на место.

— Я специалист по пыткам, а не…

Долохов с силой впечатал кулак в стену, вызвав обрушение части штукатурки. Белла не вздрогнула, но замолчала, пристально глядя на Антонина.

— Я руководитель этой операции. Делай, что тебе говорят.

— Руководитель? — Беллатрикс усмехнулась ему в лицо. — Посмотрим, надолго ли.

Она подцепила магией сейф и направилась наверх, куда указал Рабастан. Мужчины и пленник остались внизу. Долохов устало помассировал висок, Рабастан снова усмехнулся.

— Она не самый приятный человек в общении, но у нее есть свои сильные стороны.

Долохов посмотрел на него с сомнением, но ничего не сказал. Когда Пожирательница вернулась, Антонин снял антидезаппарационный барьер и дал команду отбывать. Раздались три громких хлопка, и маленький домик, украшенный к Хэллоуину скалящимися тыквами, погрузился в тишину Только человек с пустым взглядом продолжал сидеть в бесполезной теперь комнате безопасности и смотреть в одну точку.

If I told you what I was,

Would you turn your back on me?

And if I seem dangerous,

Would you be scared?

(с) Imagine Dragons — Monster

* * *

— Мне нужно в больничное крыло.

Никто ничего не сказал. Ремус, как это часто с ним бывало перед самым полнолунием, выглядел так, что вопросов о целесообразности свидания с мадам Помфри просто не возникало. Он успел доковылять до двери, когда Джеймс (они с Сириусом на пару провожали Люпина своим обыкновенным, полным подозрения взглядом) все-таки подал голос:

— Точно дойдешь сам?

Ремус остановился, держась за дверь, оглянулся, вымученно улыбнулся.

— Да, все будет нормально.

— Как всегда, — буркнул в ответ Сириус и упал спиной на кровать.

Он уже давно не скрывал недоверия, которое у него вызывали приступы неизвестной болезни Ремуса, а нежелание друга рассказать, что это за болезнь, вызывали в Блэке чувство обиды. Он считал, что Ремус им не доверяет, стыдится чего-то, в то время как нужды в этом не было совершенно. Друзья — на то и друзья, чтобы принимать друг друга со всеми проблемами, болезнями и вредными привычками. В конце концов, Люпин-то по отношению к ним вел себя именно так. Но когда дело касалось его самого, появлялись эти недоговорки, секреты и прочие противные Сириусу еще с коротких штанишек вещи, так явно напоминающие о доме. Он бесился. Джеймс говорил, что всему свое время, когда Рем будет готов, он сам все расскажет, но если Поттер мог себя этим утешать, то у него не получалось.

Ремус вздохнул, пожелал всем спокойной ночи и вынырнул за дверь. В этом году уходить становилось с каждым месяцем все сложнее. Несколько раз он почти готов был все рассказать друзьям, но в последний момент перед глазами всегда возникло серьезное лицо отца и его напутствие перед отъездом в школу. Никого не подпускать слишком близко. Не допустить, чтобы его секрет раскрыли. Даже те, кто станет ему близок, потому что в конечном итоге именно они могут оказаться для него самой большой опасностью. Он помнил об этом. Каждую чертову секунду своей жизни. Противно было даже подумать, что отец может оказаться прав, но Ремус привык его слушаться. Это было основой его благополучия, если не выживания, большую часть его сознательной жизни. Поэтому секрет оставался секретом, даже от друзей. Кости уже начало ломить, как будто они вот-вот сломаются прямо внутри его тела — верный признак, что луна скоро взойдет. Ремус ускорил шаг, закусил губу, чтобы не стонать. Мадам Помфри ждала его, дверь больничного крыла была оставлена незапертой. Мальчик толкнул ее. Не сильно, как ему казалось, но она распахнулась и ударилась о стену внутри больничного помещения. Мадам Помфри вышла на звук, лицо у нее было встревоженное, но когда она увидела Ремуса, испуганно застывшего в дверях, черты ее разгладились.

— Мистер Люпин, добрый вечер.

— Дверь… Простите, я…

Она покачала головой, прекрасно понимая, как сложно молодому оборотню рассчитывать силу верно при восходящей луне. Сказать, что это ее не пугало, было бы не честно. Но Директор ручался за мальчика, а Поппи слишком сильно его уважала, чтобы ставить под сомнение решение принять в школу молодого оборотня. Она ни разу за все три года не показала Ремусу своих страхов и недоверия, пусть иной раз он чуял их без слов. Между ними установился негласный договор, молчаливое сотрудничество: она вела себя с ним как с обычным учеником, он в ответ не замечал ее истинных чувств в свой адрес. Обоих это устраивало.

— Требуется ли вам сегодня сопровождение?

На первом курсе Дамблдор требовал, чтобы мадам Помфри сопровождала мальчика к проходу в хижину каждое полнолуние. Ремус был обучен обращению с ивой с первой же ночи в Хогвартсе, но он оставался ребенком, который мог слишком увлечься и не успеть в хижину до восхода луны. Мадам Помфри выступала в роли страховки от непредвиденных обстоятельств, пусть, слава Мерлину, таких обстоятельств за три года не случилось. Со второго курса Ремус стал просить ее отказаться от сопровождения. Мальчик с недетской рациональностью приводил ей доводы о том, что он должен учиться сам рассчитывать время и отвечать за последствия. Рем выторговал себе право раз в три месяца обходиться в полнолуние без поддержки школьной медсестры, только когда набрался-таки смелости и отправился с этим разговором к Дамблдору. Слово Директора сняло с Поппи ответственность за возможные проблемы, связанные с этим решением, пусть она все равно спорила поначалу, не веря, что двенадцатилетний мальчик способен справляться с их ежемесячным ритуалом самостоятельно. Ремус справился. К третьему курсу доверие между ними укрепилось достаточно, чтобы Рему самому было позволено определять, когда ему требуется сопровождение.

— Да, пожалуйста, — он виновато улыбнулся.

Мадам Помфри кивнула, накинула поверх уличную мантию, жестом пригласила Ремуса выйти. Больничное крыло было пусто в эту ночь, Мадам Помфри заперла дверь и повела Ремуса боковыми коридорами к одному из побочных выходов из замка, которым они постоянно пользовались на пути к иве.

* * *

Идея провести эту ночь в больничном крыле вместе с Ремусом была озвучена Сириусом буквально через несколько секунд после того, как за Люпином закрылась дверь спальни третьекурсников. Импульс был немедленно подхвачен Джеймсом, Питер, как всегда, не спорил, хотя по лицу его пробежала тень. Петтигрю был пессимистом, он просто не мог не думать о плохом. Перед мысленным взором его уже предстала каморка Филча и непосильное наказание, которое будет его там ждать, если они попадутся. Тем не менее, он не отказывался от участия в авантюрах Джеймса и Сириуса. Никогда, насколько бы безумными они ни были. Мальчики накинули школьные мантии прямо поверх пижам и бесшумной шеренгой тронулись прочь из Гриффиндорской башни, по темным коридорам к больничному крылу. Первым шел Джеймс в его мантии-невидимке, Сириус и Пит — чуть поодаль, готовые тут же броситься назад, если Поттер подаст им знак. Ночь была облачная, поэтому темнота в коридорах царила кромешная. Джеймс не сразу понял, что они пришли, и едва не налетел на дверь, которая неожиданно распахнулась. Он нос к носу столкнулся с мадам Помфри. Быстрота природной реакции позволила Джиму немедленно шарахнуться в сторону, чтобы медсестра не сбила его с ног. Там он и застыл от удивления: следом за медсестрой показался все такой же бледный, измученный Рем. Он прошел мимо, обогнал мадам Помфри и двинулся впереди нее, в тусклом пятне света от ее палочки. Ребята, которые из-за угла успели увидеть начало этого необычного шествия, не стали дожидаться знака от Джеймса и сами подошли к нему, как только школьная медсестра с товарищем оказались достаточно далеко, чтобы обратить на них внимание.

— Что за чертовщина тут творится? — спросил Сириус у пустоты.

Джеймс стянул капюшон, чтобы друзья могли определить его местоположение.

— Не представляю. Но мы сейчас это исправим. Идем за ними.

Джеймс набросил капюшон и снова исчез, Сириус и Питер продолжили путь в темноте, ориентируясь на далекий отсвет огонька с конца палочки Мадам Помфри. Поначалу они думали, что в замке есть некий отдельный лазарет, о котором никто ничего не знает по неизвестной причине, но эта догадка не оправдалась: медсестра вывела Ремуса из замка, они спустились с пригорка и пересекли лужайку, направляясь к школьным теплицам.

— Может, им что-то нужно у Профессора? — робко шепнул Питер, когда они с Сириусом ползком перебирались через открытую лужайку, собирая на мантии ночную росу.

Сириус не ответил. В его представлении не существовало ситуации, в которой медсестра повела бы больного ученика среди ночи за какой-нибудь травой в теплицу. Ремус болел не первый год, а Мадам Помфри была известна своей педантичностью. Шитая белыми нитками теория Пита лопнула в тот момент, когда медсестра с Ремусом прошли мимо входа в теплицы.

— В Запретный Лес повела… — пробормотал Сириус.

Питер ахнул, уставился на друга с неверием. Блэк покосился на Петтигрю усмехнулся и щелкнул его пальцами по подбородку, чтобы закрыл рот.

— Погнали.

Угол теплицы скрывал маленькую процессию от их взгляда, но и для преследователей мог послужить неплохим укрытием. Мальчики поднялись с земли и бегом бросились к постройке. Сириус очень осторожно выглянул за угол, увидел спешно идущую назад к замку Мадам Помфри и едва успел шарахнуться к тень, прихватив с собой Питера. Медсестра прошла мимо, не заметив их. Сириус, не видя больше причин прятаться, полный решимости понять, куда Помфри дела Люпина, направился вперед, обогнул теплицу и зажег свет на конце палочки.

— Сдурел?

Голос Джеймса раздался совсем близко, потом невидимая рука выхватила у него палочку и тут же потушила.

— Где Люпин?

— Под ивой.

— Что?!

Джеймс сбросил мантию и затолкал ее в зачарованный карман своей уличной мантии.

— То. Мадам Помфри сделала что-то с этим треклятым деревом и оно перестало махать ветками. Тогда Рем подошел к нему и залез под корни.

— Зачем? — спросил Питер.

— А я почем знаю? — огрызнулся Джеймс, которого ситуация также вывела из равновесия. — Выяснить можно только одним способом.

Питер начал протестовать, но Джеймс и Сириус его не слушали. Не больше десяти минут оживленного обсуждения потребовалось им, чтобы выяснить, где начинался лаз под корнями ивы. Еще несколько — чтобы уговорить Питера повторить забег к дереву.

— Просто бежишь вперед, а потом делаешь подкат. Ты тяжелый, тебя протащит далеко.

— Вы помните, что стало с Дейви Гадженом?! — высоким голосом пропищал Питер.

— Петтигрю! — рыкнул Сириус, нависая над товарищем. — Люпин где-то там. Один. Ночью. Тебя бы мы в такой ситуации не бросили.

У Питера имелось на этот счет несколько контраргументов, но он понял по лицу Блэка, что все они не будут услышаны. Он колебался всего несколько секунд, не стоит ли ему вернуться в замок, а потом Джеймс бросился к иве и исчез у нее под корнями.

— Давай.

Сириус подтолкнул его, Питер побежал. Было ужасно страшно, ветви хлестали совсем близко от него. Кто-то крикнул ему, чтобы падал. Он упал, втянул носом сухую пыль, которую подняли в воздух прошивающие землю рядом с ним ветки, испуганно вскрикнул. В тот же момент чья-то рука схватила его за шкирку и втащила в пахнущую сырой землей темноту.

— Цел?

— Вроде… — на всякий случай Петтигрю ощупал себя руками.

Тусклый свет осветил туннель, когда Джеймс зажег огонек на конце своей палочки. Туннель был узкий, земляной, не слишком ухоженный. Ремуса было не видно и не слышно. Мальчики переглянулись, потом Джеймс шагнул вперед. Решение было принято. Туннель был относительно прямой, он почти не извивался, но кое-где становился настолько узким, что Питеру хотелось закричать и потребовать немедленно выпустить его отсюда. Как кроты, они бесконечно пробирались вперед в подземном лабиринте. Казалось, ему не будет конца. Питер уже готов был снова начать ныть и уговаривать друзей вернуться в замок, когда Джеймс резко остановился, поднял палочку повыше и сообщил:

— Здесь ступеньки.

Вырубленные в земле ступени уводили наверх и заканчивались деревянной крышкой, обитой стальными заклепками.

— Ай да Люпин, ай да тихоня, мантикора его раздери, — выругался Сириус.

Он отодвинул Джеймса с пути и начал подниматься. Поттер пожал плечами и последовал за ним. Люк поддался тяжело, потребовались усилия всех троих, чтобы поднять его. Кое-как зафиксировав крышку в поднятом положении с помощью левитирующих чар, мальчишки, один за другим, выползли из отверстия в полу в темный, пахнущий плесенью и гнилым деревом коридор. Доски под ними скрипели так, будто молили о пощаде, но других звуков в помещении не было. Сириус выпрямился, воспользовался иллюминационным заклятьем и поднял палочку повыше, чтобы осмотреться. Голые деревянные стены в темных пятнах, пол, то тут, то там пестреющий проломившимися досками, несколько гнилых остовов стульев вдоль стены и распахнутая настежь дверь в конце коридора — вот и все, что предстало их взглядам. Сириус сжал губы в тонкую полоску и шагнул вперед. Доска под ногой скрипнула, он замер на месте, а потом решительно сделал следующий шаг. И еще один… И еще.

Дверь очень быстро оказалась прямо перед ним, в комнате что-то шуршало и возилось, звук становился все различимее по мере приближения. Потом раздался стон, заставивший мальчишек замереть на месте. Следом пришел душераздирающий крик. Питер попятился, Джеймс и Сириус бросились в комнату. Ремус стоял, вцепившись руками в спинку старой кровати. Одежды на нем не было, мышцы под кожей напоминали стаю муравьев под отсыревшими обоями: они находились в постоянном движении. Люпин тяжело дышал, кожа его блестела от обильно выступившего пота. Потом внутри него что-то с треском сломалось, рука неестественно вывернулась, он рухнул на колени и снова закричал.

— Рем!

Он повернулся к ним. Мальчишки, бросившиеся-было к нему, застыли на месте. Лицо Ремуса странно деформировалось, вытянулось. Глаза пожелтели, радужка заполнила весь глаз, а зрачки судорожно сужались и расширялись. Рот, больше напоминающий пасть, щерился острыми зубами. Пальцы на сломанной руке укоротились и истончились, оканчиваясь острыми когтями. Взгляд был безумным от боли и страха. Лишь на мгновение мелькнуло в нем осознание, а потом вторая рука с хрустом подломилась, начала деформироваться прямо на глазах опешивших мальчиков.

— ВОН! — провыл Ремус.

Изменения набирали силу. Все его тело ломалось и трещало, как в гигантской молотилке, в голосе оставалось все меньше человеческого, из кожи полезла серая шерсть. Зрелище было отвратительно, но оторвать от него взгляд было невозможно, как сбитый на перекрестке человек неизменно привлекает к месту происшествия толпу зевак.

Первым в себя пришел Сириус. У него не было времени рассуждать и раздумывать, инстинкт самосохранения вопил, что нужно следовать совету, которое дала им эта штука, извивающаяся на полу.

— Валим!

Джеймс не шелохнулся. Он, кажется, вовсе не слышал. Пит, белый как мел, позади него вцепился в руку Поттера и невидящим взглядом смотрел на Люпина, превратившись в олицетворение ужаса. Сириус с силой толкнул Поттера к выходу, тот спиной налетел на Питера. Петтигрю пискнул, как мышь, Джеймс удивленно уставился на Сириуса, как будто совсем не ожидал его здесь увидеть. Вой неожиданно стих, зрачки Джеймса за тускло блестящими в полумраке стеклами очков расширились. Сириус оглянулся. Ремуса Люпина больше не было. На полу, тяжело дыша, лежал волк. Большая серая голова пошевелилась, на Сириуса устремился голодный взгляд янтарно-желтых глаз, морда существа ощерилась, из горле заклокотало рычание.

— Валим, валим, валим!!!

Каждое слово Сириус сопровождал пинком в адрес друзей. Впрочем, Джеймс скоро взял себя в руки, его не нужно было подгонять. С Питером получилось сложнее: Петтигрю оцепенел от страха и едва-едва переставлял ноги. Тычки Сириуса придали ему небольшое ускорение, но потом он споткнулся и упал, как раз в тот момент, когда Блэк и Поттер спрыгнули в по-прежнему открытый люк, а на пороге спешно покинутой комнаты показался силуэт волка. Зверюга запрокинула голову к потолку и завыла. Этот вой окончательно лишил Питера воли к сопротивлению, он уронил голову на пол и зарыдал.

— Петтигрю! Тащи сюда свою жирную задницу! — рявкнул Сириус.

— Пит, соберись!

Петтигрю не реагировал, волк шагнул вперед. Сириус выругался, отчетливо понимая, что через несколько мгновений Питер станет волчьим обедом, если не возьмет себя в руки. И что, скорее всего, он не возьмет. Потом все произошло очень быстро: волк ринулся вперед, к лежащему на полу Питеру, который истошно завопил, закрываясь руками. В морду зверю прилетел один из стульев, волк заскулил от боли, отпрыгнул в сторону и злобно зарычал. Джеймс Поттер тащил безвольное тело Петтигрю по полу в сторону люка. Сириус упустил момент, когда Джеймс выбрался обратно в комнату и начал оборонять товарища, но теперь для него также стало очевидно, что нужно делать. Пит был тяжел, Джеймс двигался слишком медленно, их нужно было прикрыть. Сириус не придумал ничего лучше, чем схватить отлетевшую от стула ножку и встать с ней между волком и друзьями.

— Плохой пес, Ремус! Плохой!

Волк оскалился, огрызнулся, а потом снова прыгнул. Хорошая реакция спасла Сириуса от трагедии: зубы лязгнули в паре дюймов от его рук и вцепились в деревяшку. Волк рванул ее на себя, Сириус, не ожидавший такой силищи в монстре, отлетел к стене и ударился о нее спиной. Дыхание вышибло, он попробовал встать — и не смог, оглушенный. Волк приближался, сверкая глазами. Сириус покосился на люк, увидел, как Джеймс скинул вниз тело Питера. Тот упал безвольно, как мешок. Наверное, был к тому моменту уже без сознания. Сириус еще раз про себя обозвал Питера бесполезным мешком с костями, а потом приготовился к последней схватке с волком, снова нашарив рядом вторую ножку от стула.

— Кое-кто останется сегодня без косточки.

Ему в жизни не было так страшно. И чем страшнее становилось — тем шире была нервная улыбка у него на лице и тем язвительнее комментарии в адрес главного источника страха. Волк припал к полу, а потом ринулся вперед, на Сириуса. Тот обреченно подумал, что не успеет защититься. Что это конец… И снова ситуацию спас Джеймс, успевший пустить в ход второй стул. Волк едва почувствовал удар, но это отвлекло его, и Сириус, собрав все силы в кулак, поднялся на ноги и поковылял к люку. На полдороги рядом с ним оказался Поттер, почти скинул его в провал в полу, прыгнул следом сам и захлопнул крышку люка над их головами.

Сразу же сверху обрушилось что-то тяжелое и свирепое. Оно рычало, скулило, билось о деревянную крышку, пыталось копать ее огромными лапами… По-видимому, люк был зачарованным. Другого объяснения его устойчивости перед силой молодого оборотня найти было просто нереально. Тем не менее, выяснять границы прочности мальчики не стали. Они отошли глубже, в туннель, волоча за собой действительно потерявшего сознание Питера, и там устроились на ночь. Джеймс наколдовал огонь. Теплый язычок пламени висел прямо в воздухе, позволяя им не мерзнуть в окружающей промозглой сырости. Никто ничего не говорил. Сириус и Джеймс задумчиво смотрели в огонь, Питер сидел чуть в стороне, обхватив себя руками, и мелко трясся. Именно он в итоге был первым, кто нарушил молчание.

— Это был оборотень…

Остальные посмотрели на него, как будто и вовсе успели забыть, что он тоже здесь присуствует.

— Оборотень? — машинально спросил Джеймс.

— ЧЕРТОВ ОБОРОТЕНЬ! — взвизгнул Питер, снова впадая в истерику. — ОБОРОТЕНЬ! ДИКИЙ, НЕУПРАВЛЯЕМЫЙ УБИЙЦА, ВОТ ОН КТО!!!

— Заткнись, Пит, — процедил Сириус.

Петтигрю уставился на него с изумлением.

— Блэк, у тебя глаза на месте? Это чудовище. Кровожадный монстр. Ты хоть что-то на уроках по ЗоТИ слушал? Он чуть не убил нас. Нам нужно держаться от него подальше, нам нужно…

— Заткнись, Пит.

Это произнес уже Джеймс. Он сидел, стиснув челюсти и кулаки, выглядел так, будто вот-вот кинется на Питера и поколотит его. Петтигрю перевел непонимающий взгляд с одного мальчишки на другого.

— Да что такое с вами? — тихо спросил он. — Он же…

— … наш друг, — отрезал Джеймс. — Наш друг с необычной болезнью, которого мы из-за этого не бросим.

Теперь удивление появилось на мгновение и во взгляде Сириуса, но он куда лучше понимал ход мыслей Джеймса, чем Питер. И проникался его идеями тоже намного быстрее. А еще Сириус знал, что значит чувствовать себя одиноким и ненужным. Вряд ли это было то же самое, что мог переживать Ремус в его положении, но все-таки…

— Ты шутишь… — прошептал Питер.

— Уписаться, как смешно. Он прав, Петтигрю. Люпин три года скрывал это от нас. Скрывал бы и дальше, если бы мы сюда не влезли. Думаешь, легко ему было?

— ОН НАС ЧУТЬ НЕ СОЖРАЛ!

— Хватит орать. Не сожрал ведь. Он в беде. Друзья не бросают в беде. Но если для тебя это слишком — иди отсюда. Сейчас самое подходящее время.

Питер пораженно умолк. Они еще долго сидели в тишине, слыша отдаленный вой беснующегося в хижине волка. Петтигрю так и не ушел, хотя дрожать не перестал. Потом остекленевший взгляд Джеймса Поттера вдруг прояснился, он довольно усмехнулся и обвел взглядом присутствующих.

— У меня есть идея, господа.

* * *

Тепло на коже… Красный цвет… Ремус приподнял тяжелые веки и закрыл лицо от первых солнечных лучей, пробивавшихся в щели между досками, которыми были заколочены окна. Знакомая комната. Он был в Визжащей Хижине, как всегда. Но почему-то чувствовал себя хуже. Присутствовало ощущение, что ему срочно нужно вспомнить что-то. Что-то очень важное. Ремус сел, огляделся, нашел взглядом аккуратно сложенную на тумбочке рядом с кроватью пижаму. Он встал, оделся. Нужно было непременно вернуться в замок до того, как проснутся остальные. Если они решат зайти за ним в Больничное крыло, а его там не будет…

— С добрым утром, злой серый волк.

Ремус едва не подпрыгнул на месте от неожиданности и резко оглянулся. Они стояли в дверях, лица серьезные. Все трое, в пижамах, какими он видел их в спальне гриффиндорской башни, когда уходил. Потом пришло другое воспоминание, подернутое красной дымкой. Он корчился на полу, перекидываясь, а потом увидел их. Пытался предупредить, но голос уже не слушался. И перед тем, как сознание его окончательно покинуло, мог в панике думать только об одном: если они не убегут сейчас же, он их убьет. Ничего не сможет с собой сделать. Или покусает, сложно сказать, что хуже. Люпин пошатнулся и схватился за спинку кровати, чтобы не упасть.

— Вы… Я… Я не…

— Целы и невредимы.

Джеймс подошел к Ремусу и уселся на кровать, похлопав рукой по месту рядом с собой, куда Люпин с опаской опустился, не сводя пристального взгляда с лица друга. С души будто камень свалился, когда они сказали, что никто не пострадал, но он не мог поверить, что они были здесь. После всего, что видели. После всего, что теперь знали о нем… Почему они были здесь, а не в кабинете у Директора, в страхе рассказывая о пережитом?

— Ты полон сюрпризов, Лунатик, — сказал Сириус, усаживаясь по другую руку от Люпина.

Они были близко, но не трогали его. Ремус был им за это благодарен. Он низко опустил голову не глядя на них.

— Я… Я не мог сказать. Я никому никогда не говорил.

— Не удивительно.

— Если вы теперь не хотите общаться со мной, я все пойму.

Джеймс фыркнул.

— Стали бы мы торчать в чертовом земляном туннеле всю ночь, если бы хотели этого, парень? Ни черта ты не знаешь о дружбе, верно?

Люпин посмотрел на него с непониманием. Джеймс в ответ переглянулся с Сириусом поверх его плеча и усмехнулся.

— Мы друзья. Один за всех, и все за одного, что бы ни случилось. У тебя есть… м-м-м… некая пушистая проблема. Ну так никто не идеален. Тем более, мы придумали, как ее можно решить.

Ремус удивленно вскинул брови, а потом сокрушенно покачал головой.

— Это не лечится, Джеймс. Я буду таким всегда…

Джеймс понимающе кивнул.

— Как я уже сказал, у каждого свои недостатки. Но помочь мы все-таки можем.

— Как?

Джеймс довольно усмехнулся и хлопнул Ремуса по плечу. Рука его так и осталась лежать на его плече, не отдернулась в омерзении и страхе.

— Мы станем анимагами, дружище. И ты больше не будешь торчать в этой хижине в одиночестве. Мы — банда. Гроза Хогвартса, бесстрашные Мародеры. Мы будем вместе, что бы ни случилось.

Безумная идея, как и многие, что приходили в голову Джеймса Поттера. Но Ремус Люпин никогда не чувствовал счастье так ярко, как в тот момент, когда прозвучали эти слова.

* * *

Мэри закрыла пухлый фолиант, который помогал ей в нелегком труде написания сочинения по трансфигурации, аккуратно взмахнула палочкой над пергаментами, произнося подсушивающее заклинание, а потом свернула их в компактные трубочки и убрала в сумку. Все было не так страшно, как ей казалось, когда Профессор МакГонагалл озвучила домашнее задание и сроки для его выполнения. Девочка поднялась со стула, подхватила книгу и направилась в сторону стола мадам Пинс с намерением вернуть ей фолиант, а затем со спокойной душой отправиться в башню Гриффиндора. Мэри не сразу осознала, что привлекло ее внимание. Девочка остановилась, брови ее удивленно взметнулись вверх. За широким библиотечным столом сидели двое. Мэри поклясться была готова, что за три года учебы ни разу не видела их в библиотеке, но сейчас они обложились книгами, будто желали построить из них крепость, и напряженно читали и выписывали из них что-то. Джеймс Поттер закатал рукава и повязал форменный галстук на лоб, чтобы торчащие в разные стороны волосы не падали ему на глаза. Его рука с немыслимой скоростью выводила на пергаменте строчки. Рядом сидел Сириус Блэк и увлеченно читал большой том по продвинутой трансфигурации. Он перевернул страницу, бегло просмотрел содержание следующей главы, а потом положил раскрытую книгу в стопку точно таких же, уже лежащих перед Джеймсом, и потянулся за следующей. Поттер даже глазом не моргнул, продолжая переписывать. Мэри поймала себя на мысли, что пялится на них, открыв рот. Девочка смутилась, нахмурилась и поспешила к столу библиотекаря. Мысли о двух самых знаменитых хулиганах школы, которые вдруг решили поботанить в библиотеке, тем не менее, никак не желала отвязываться. Было в этом что-то совершенно необычное и даже, пожалуй, настораживающее. Она решила поделиться наблюдением с Лили и Марли, как только увидит их.

* * *

— Ведет себя так, как будто имеет полное право здесь находиться, — процедил сквозь зубы Эрик Мальсибер, провожая взглядом удаляющуюся маленькую фигурку Мэри Макдональд. — Эти грязнокровки наглеют с каждым годом.

— А Директор и рад стараться, — кисло поддержал друга Деметрий. — Интересно, он правда не понимает, насколько мы разные, или ему доставляет удовольствие таким образом оскорблять достоинство Чистокровных семей?

— Этот старый чудак может не понимать, с него станется, — буркнул Мальсибер.

Мэри скрылась за дверью, и ему как-то сразу стало легче дышать. Грязнокровки и раньше вызывали в нем глухое раздражение, но теперь оно все сильнее прорывалось наружу. Пока только в словах и безобидных шутках, но Эрику уже было этого мало. Он думал, как забавно было бы отнять у Макдональд палочку и протестировать на ней все боевые заклятья, которые они успели пройти на ЗоТИ. Как она плакала бы и просила перестать. Он был уверен, что это доставило бы ему удовольствие.

— Не обращайте внимания, все равно они нам не ровня, — равнодушно произнес Северус, переворачивая страницу книги по трансфигурации.

На него тут же устремились два возмущенных взгляда. Снейп осознал ошибку и стушевался.

— Вот из-за такой идеологии мы и оказались сейчас в положении унизительного равенства с этими, — Эйвери кивнул в сторону двери библиотеки, за которой только что скрылась Макдональд. — Это нельзя терпеть, Северус. Именно об этом говорит нам Лорд. Терпимость позволяет им распространяться, как смертельной заразе. Это нужно прекратить.

— Раз и навсегда, — поддержал друга Мальсибер.

Оба выразительно посмотрели на Снейпа. Тот согласно кивнул, стараясь выглядеть как можно более уверенно. Внутри все было далеко не так однозначно. Северус разделял, безусловно, идею о превосходстве волшебников над магглами. Он на практике видел, насколько сложнее магглорожденым влиться в магическое общество, как они влияют на него, меняют под себя. Это вызывало возмущение, безусловно. Северус не хотел, чтобы магический мир изменился. Он желал оставаться исключительным, боялся, что перемены превратят и волшебный мир в ту клоаку, в которой он вырос. Этого нельзя было допускать, он готов был драться, если придется, чтобы сохранить мир таким, каким он его знал и любил. С другой стороны была Лили, и Лили, как бы успешно Северусу ни удавалось закрывать на это глаза, была магглорожденной. Безусловно, талантливой, прекрасно влившейся в волшебное сообщество, но магглорожденной. Как раз из тех, кого Эйвери и Мальсибер хотели на веки вечные отлучить от волшебства и изгнать куда-нибудь с глаз долой. Он мог попытаться объяснить им, что бывают исключения, но промолчал. Знал, какой будет реакция. Знал, что его слова ничего не изменят. Лили, это яркое исключение, лишь подтверждала своим существованием правило.

— Лучше бы им запретили учиться в Хогвартсе, — сказал Эрик, захлопывая книгу. — Все равно от этого мало толку.

Северус вздрогнул от хлопка.

— Ну, есть и плюсы. Есть на ком тренироваться, — ответил Деметрий.

Они переглянулись и довольно ухмыльнулись друг другу. Северус хорошо знал эти ухмылки. Они означали, что в ближайшем времени какому-то бедолаге будет весьма дискомфортно, если не больно. Он никогда не ходил с ними и предпочитал держаться подальше от подобных экзекуций. Снейп натянуто улыбнулся и поднялся из-за стола.

— Я на ужин. Вы идете?

— Нет. Я еще не дописал сочинение для драной кошки, — уныло ответил Эрик, подпирая щеку кулаком и начиная меланхолично листать учебник, с которым только что закончил Снейп.

Северус кивнул, попрощался и поспешил к выходу из библиотеки. Разговор оставил после себя странное послевкусие, от которого хотелось поскорее избавиться. Он наводил на мысли, которые Северусу совсем не хотелось обдумывать. Мальчик поступил наиболее привычным и удобным способом — он сбежал.

* * *

Она догнала его на входе в Большой зал и, совершенно не стесняясь, опустилась на лавку за слизеринским столом напротив него. Учеников в зале было мало, никто не обратил внимания, зато Снейп невольно окинул цепким взглядом сначала свой стол, чтобы убедиться, что никого из знакомых нет, а затем и стол Гриффиндора, ища взглядом подружек Лили и, Салазар разбери почему, Поттера с его компанией. Все было спокойно, и только тогда Снейп смог хоть немного расслабиться и заняться едой. Лили была чем-то слишком озабочена и его озираний не заметила, к счастью.

— Как твое сочинение, справился? — спросила она, какое-то время спустя.

— Это было не так уж сложно, — улыбнулся Северус.

Лили кивнула (она так и сказала в конце занятия по трансфигурации, только мало кто с ней тогда согласился), постепенно наполняя свою тарелку едой. Снейп смотрел, как она накладывает печеный картофель, и чувствовал жгучий, всепоглощающий стыд. Слишком свежо еще было воспоминание о беседе в библиотеке. Слишком ярко он мог представить, что сделали бы с Лили Эйвери и Мальсибер, будь у них право поступать так, как они считали верным. Он пытался убедить себя, что не прав. Что Лили — его друг, и потому случай особенный. Получалось не очень. Ему хотелось сделать что-то, как-то загладить свою вину за убеждения, которые она не разделяла, но ничего толкового в голову не шло, так что он молча жевал свой ужин, то и дело с опаской поглядывая на дверь. Эрик и Деметрий могли прийти в любую минуту…

— Тыковка сегодня была очень вялая.

Он моргнул и непонимающе уставился на Лили. Девочка выглядела напряженной. Она неловко катала по тарелке крохотную картофелину, не собираясь, по-видимому, ее есть.

— Ты говорила леснику? Он же присматривает за совами.

Лили кивнула и положила вилку. На Снейпа устремился полный тревоги взгляд прозрачных зеленых глаз, от которого почему-то каждый раз дыхание перехватывало.

— Она никогда раньше не болела, Сев. Что мне делать, если ей станет хуже?

Очевидный ответ: купить новую сову — явно был не из тех, что стоило бы озвучивать девочке. Снейп тщательно разжевал свой бифштекс, параллельно пытаясь придумать более приемлемый ответ.

— Хочешь, подойдем к Профессору Краббл после ужина? Может, она что-то посоветует.

Лили кивнула и перестала гонять несчастную картошку по тарелке. Профессор Краббл редко появлялась на ужине, сейчас за преподавательским столом ее тоже не было. Если бы тарелка Северуса не была до сих пор наполовину полной, Лили, наверное, немедленно сорвалась бы с места и отправилась в ее комнаты. Снейп постарался есть быстрее.

* * *

В совятне было темно. То была живая, наполненная шорохами перьев, уханьем и характерным птичьим запахом темнота. Лили первым делом потянулась к факелам на стенах и зажгла их, освещая большое круглое помещение с множеством насестов, служившее совятней в замке.

— Тыковка, — позвала она.

Взгляд ее прошелся по рядам сов, пристально наблюдавших за незваными гостями. Сова Лили сидела на нижних ярусах, слишком обессилевшая, чтобы взлететь повыше.

— Вот она.

Лили приблизилась к птице и притянула к ней руку. Сова тяжело ухнула и неуклюже перебралась с насеста на руку девочки. Лили опустилась на колени и нежно погладила рыжие перья.

— Все будет хорошо, девочка. Мы для тебя кое-что принесли.

Северус уселся на каменный пол рядом с Лили, доставая из своей сумки небольшой пузырек и совиное печенье, которое им дала профессор Краббл. Это было достаточно простое по составу и приготовлению совиное зелье. Северус обмакнул в него совиное печенье и протянул птице. Тыковка выразительно посмотрела на него и отвернулась. Лили вздохнула.

— Ну, пожалуйста. Тебе станет лучше.

Она продолжала гладить сову, а Снейп на четвереньках сместился в сторону и снова сунул к клюву птицы печенье. Сова дернула головой, руки Лили сжались сильнее в попытке ее удержать, Северус подался назад.

— Давай лучше ты, — сказал он, наконец, вручая лекарство хозяйке.

Из рук Лили сова есть не отказалась. Дети с облегчением вздохнули, а Северус принялся пропитывать зельем следующее совиное печенье. По-видимому, на вкус оно было не так уж плохо, потому что во второй раз Тыковка не стала капризничать и приняла угощение из рук мальчика. Мелочь, казалось бы, но в тот момент Снейп был почти готов полюбить эту птицу всем сердцем. Лили улыбнулась и помогла сове забраться обратно на насест.

— Она сказала, ей станет лучше через пару часов… — пробормотала Лили себе под нос.

— Я сварю еще, если поможет.

Девочка посмотрела на Снейпа, благодарно улыбнулась, нашла его руку своей и крепко сжала.

— Спасибо, Сев.

Темная туча, давившая на него с самого момента разговора с друзьями, рассеялась. Стало вдруг очень легко и весело. Снейп улыбнулся в ответ и пожал теплые пальцы Лили.

When you’ve made it

Won’t you tell me what to do

Cause I’m playin' it all wrong

(c) Imagine Dragons — Friction

* * *

Мэри сбежала по лестнице первой. Вечером в гостиной нужно было очень постараться, чтобы занять места на большом алом диване у камина, а во всей комнате не было места уютнее и теплее, чтобы обсудить прошедший день, дать Мэри возможность проверить свои силы в гадании на картах (Профессор Ленорман отмечал, что у нее настоящий талант к этому ремеслу) и выслушать рассказы Марли о последней тренировке по квиддичу (с тех пор, как ее взяли на место охотника взамен ушедшего с позиции Сириуса Блэка, это была самая ее любимая тема для разговора). Сегодня в гостиной было пусто, Мэри пружинящим шагом направилась к дивану, но уже на подходе остановилась, растерянно глядя перед собой.

— Что такое, Мэри? — спросила Марли, выглядывая из-за плеча подруги.

Диван оказался полностью оккупирован. Четыре мальчишки в ворохе пергаментов и толстых фолиантов дружной кучей спали на нем, заняв все свободное пространство.

— У-у-у, это серьезно, — усмехнулась МакКиннон, обняла Мэри за плечи и увела к подоконнику, где девочки и расположились за неимением лучшего варианта.

Лили бросила задумчивый взгляд на спящих мальчишек, припоминая, как несколько недель назад Мэри рассказывала, что видела их в библиотеке, усиленно что-то изучающих. Сейчас гора пергаментов вокруг подтверждала, что изыскания не прекратились, и до того, как все четверо выбились из сил и заснули, здесь шла самая настоящая научная работа. Блэк с Поттером и научная работа… Как-то это не связывалось в ее сознании. Девочка усмехнулась.

— Интересно, что могло заставить их так плотно заняться учебой? Домашнее задание у них по-прежнему делает только Ремус Люпин, если судить по постоянным нотациям Профессора МакГонагалл.

— Загадка, — пожала плечами Марлен, подтягивая колени к груди. — Но если так пойдет и дальше, Поттера выгонят из команды по квиддичу.

— Вот как? Почему? — удивленно спросила Лили.

Все знали, как сильно дорожит Джеймс Поттер своим местом в сборной факультета. И летать, если уж на чистоту, у него получалось превосходно. Еще в прошлом году шли разговоры, что этот парень продержится в команде до самого выпуска, никто и ничто не сможет разлучить его с небом.

— Он натурально засыпает на метле, — сказала Марли. — Это странно, потому что раньше играть с ним было очень легко, а теперь — настоящее мучение.

Мэри испуганно охнула, а Лили снова устремила на спящих мальчишек задумчивый взгляд. Когда она снова посмотрела на подруг, в глазах ее появилась непоколебимая решимость.

— Можно не гадать, а взять и посмотреть.

Подруги с сомнением взглянули на мальчишек, Лили фыркнула и поднялась на ноги.

— Ничего такого тут нет. Если бы это был секрет, они не раскидывали бы по гостиной столько бумаги.

— Тогда будет лучше спросить, когда они проснутся, — деликатно заметила Мэри, но на решимость Лили ее замечание никак не повлияло.

Рыжая уверенно направилась в сторону дивана под полными сомнения взглядами подруг. От ее уверенности, впрочем, не осталось и следа, когда диван вырос прямо перед ней, вместе со всем своим сопящим содержимым.

Питер, как самый массивный, создавал основу кучи, крепко прижимая к груди объемный том «Курса продвинутой трансфигурации». Лили нахмурилась. Петтигрю никогда не производил на уроках Профессора МакГонагалл впечатление человека, который способен прочитать и понять такую книгу. Учебник был совершенно не по возрасту. Лили оглянулась на Мэри, вспомнила ее рассказ про библиотеку и кивнула подругам, неотрывно следившим за ее приключением. На животе Питера удобно устроилась светловолосая голова Ремуса Люпина. Он никаких книжек в руках не держал и выглядел, пожалуй, самым расслабленным из четверых. Блэк и Поттер занимали всю вторую половину дивана, со всех сторон обложенные исписанными пергаментами. Бумага была буквально везде: Джеймс сжимал пару листов в руках, еще несколько торчали из-под него, пара висела на спинке дивана. Лили потянулась к листу, взяла его в руки, но почерк был настолько мелкий и неразборчивый, что девочка совершенно ничего не поняла из написанного. Те листы, что Джеймс держал в руках, выглядели более читабельными. По крайней мере, она смогла разобрать начало, где говорилось о трансфигурации крупных одушевленных объектов. Лили нахмурилась, потянулась к листу, взяла его за край и аккуратно потянула на себя, стараясь вытащить из рук Поттера, не причинив ему при этом неудобств достаточно сильных, чтобы он проснулся. Поначалу у нее получалось, но везение не продлилось долго: пальцы Джеймса Поттера железным кольцом сомкнулись вокруг ее запястья. Лили вздрогнула от неожиданности, испуганный взгляд зеленых глаз встретился с недоверчивым взглядом карих.

— Что, по-твоему, ты делаешь, а, Эванс?

Если бы у Лили была супер-способность проваливаться сквозь землю, она воспользовалась бы ей в ту же секунду.

Девочка резко рванула руку на себя, Джеймс не стал ее удерживать. От толчка проснулся Сириус, потянулся, зевнул и заспанными глазами уставился на Эванс, не особенно понимая, откуда она тут взялась и что ей нужно. Нужно было срочно придумать какое-нибудь оправдание, хоть что-то.

— Вы перепутали гостиную со спальней третьекурсников, Поттер. Я несколько минут не могла вас разбудить, и вовсе не обязательно сразу распускать руки.

Ее голос предательски подрагивал. Глаза Джеймса за стеклами очков сощурились, губы искривила скептическая ухмылка.

— Пергамент ты трогала тоже, чтобы разбудить?

Лили покраснела, как помидор, зеленые глазищи яростно блеснули на Джеймса. Он поймал себя на мысли, что дразнить Лили Эванс — занятие забавное. Особенно в ситуациях вроде нынешней, когда она явно чувствует себя не в своей тарелке. На пергаментах не было ничего в достаточной степени важного, чтобы это опасно было показывать посторонним, но сам факт, что девчонка из трио ботаников и примерных учениц тайком пыталась стащить у него пару листов, чтобы выяснить, чем это они решили заняться, был забавен донельзя.

— Тебе приснилось, Поттер! — воскликнула Лили.

— Да неужели? Если тебе так интересно, какого черта мы тут делаем, возьми да спроси прямо, Эванс. Зачем же тихушничать?

Сириус тихо прыснул позади. Лили и его наградила уничтожающим взглядом.

— Хотите спать — идите в спальню! — выпалила девочка. — Вы нам сесть мешаете!

Она резко развернулась, взмахнув строгим рыжим хвостиком, и поспешила к подружкам, ни разу не оглянувшись. Джеймс с Сириусом переглянулись и громко рассмеялись, разбудив смехом остальных. Они последовали совету Лили: собрали свои пергаменты с книгами, а потом отправились в сторону спален мальчиков, посмеиваясь и то и дело поглядывая на девочек. Лили демонстративно не смотрела в их сторону, пока голоса не стихли окончательно.

Девочки перебрались на диван, где Лили, все еще готовая умереть от смущения, сокрушенно закрыла ладошками лицо.

— Мерлин, какой стыд!

Мэри ободряюще обняла ее за плечи.

— Ничего страшного не произошло, Лили, они через минуту и не вспомнят.

— Зато я запомню на всю жизнь! Зачем я вообще к ним подошла…

— Чтобы узнать, чем они занимаются. Кстати, чем? — невозмутимо спросила Марли, пододвигаясь ближе.

Лили убрала руки от лица, сцепила пальцы в замок перед собой, снова хмурясь.

— Продвинутая трансфигурация, превращения крупных одушевленных объектов. Мне казалось, мы это курсе на шестом проходим, и то, поверхностно.

Марлен усмехнулась.

— Небось, хотят превратить Филча в краба. Как ни поверни, а будет забавно.

Лили толкнула подругу в бок локтем, но от улыбки не удержалась.

— Нужно предупредить МакГонагалл, как думаете? — спросила Мэри.

Марли пожала плечами.

— Это не наше дело.

— Их шутки порой бывают очень жестокими, — с сомнением сказала Лили. — На прошлой неделе они зачаровали кувшин с дегтем гоняться за Северусом и опрокидываться ему на голову.

Марлен фыркнула.

— Мальчишки всегда друг с другом воюют, это не изменится. Впрочем, решайте сами. Если считаете, что нужно рассказать — рассказывайте.

Лили и Мэри переглянулись. Марли была из той породы людей, что ревностно оберегают свое личное пространство, и потому с большим уважением относятся к личному пространству других людей, кем бы они ни были. Кроме того, очень уж не хотелось девочкам прослыть ябедами. Лили вздохнула.

— Ты права, Марли. Это нас не касается.

МакКиннон улыбнулась в ответ.

— Мэри, погадаешь мне? Победит Гриффиндор в матче с Хаффлпаффом, или проиграет? И сколько я забью мячей?

Мэри просияла и полезла в карман мантии за картами. Все снова шло своим чередом.

* * *

— Его люди есть везде. Это просто, как щелкнуть пальцами, — Эван Розье произвел ленивый щелчок пальцами и усмехнулся. — У большинства чиновников из Министерства нет даже примитивной охраны дома. Они считают, что достаточно спрятать дом от магглов. Нет ничего проще, чем проникнуть к ним и наложить подчиняющее заклятье. Все, он у тебя в кармане. Будет делать, что говорят, сообщать обо всем, что знает. По-моему, это гениально. Они даже не подозревают, что работают рядом со шпионами. И не вычислить их никак — они могут даже не помнить, кому и как сообщали информацию.

Алекто Кэрроу, невысокая пухлощекая слизеринка с пронзительным взглядом больших голубых глаз, рассмеялась низким грудным смехом.

— Все гениальное просто, воистину. Но с другой стороны, мне не по вкусу скрываться. Разве наше дело не правое?

Розье усмехнулся и слегка качнул головой.

— Алекто, милая, ты вроде бы умная девушка, а не понимаешь очевидных вещей. Мы будем действовать открыто, но когда придет время. А когда придет время, решаешь не ты и не я. Это Его решение.

Улыбка медленно сползла с лица Алекто, она фыркнула и отвернулась. Розье же, вполне довольный полученным эффектом, бросил быстрый взгляд на двух младшекурсников, слушавших их, открыв рты.

— Что, малявки, подслушиваете?

— Слушать то, о чем говорится в полный голос в общей гостиной — не подслушивать, — невозмутимо ответил Регулус Блэк.

Розье одобрительно рассмеялся, а потом поманил мальчиков поближе. Алекто подвинулась на диване, освобождая место для двух новых участников их беседы. Она не слишком любила детей, не умела с ними общаться, да и не горела таким желанием, однако большинство бесед Эвана заканчивались непредсказуемо. Ей было интересно узнать, зачем он позвал к ним этих двух мальцов.

— Вы, стало быть, поняли, о чем идет речь?

Барти и Регулус переглянулись. Отвечать снова пришлось Блэку, Крауч был слишком смущен — не так часто с ними заговаривали старшекурсники.

— Вы говорили о Повелителе.

Брови Эвана взметнулись вверх, он одобрительно хмыкнул.

— И вы, выходит, знаете, кто это и чего он хочет?

— Он хочет, чтобы волшебники правили магглами. Настоящие волшебники с чистой кровью! — на одном дыхании выпалил Барти.

Алекто и Эван дружно расхохотались, настолько пламенно прозвучали эти слова от двенадцатилетки, не понимающего их истинного значения. Кэрроу придвинулась ближе, ее рука, покоящаяся на спинке дивана, почти обнимала Регулуса за плечи.

— И что же, мальчики, вы согласны с Эваном? Мы должны прятаться, или взять то, что наше по праву?

Регулус смущенно отвел взгляд. Девушка была слишком близко, а он болезненно воспринимал попытки малознакомых людей вторгаться в его личное пространство. Зато Барти, вдохновленный собственной внезапной смелостью, горячо продолжал:

— Прятаться? Мы не будем прятаться! Будет так, как захочет Повелитель. Он сможет. Он может все!

— А если другие не захотят ему подчиняться? — промурлыкала Алекто.

— Он заставит их!

Эван усмехнулся и покровительственно потрепал Барти по светлым волосам.

— Вот это настрой. Умница, малец. Замолвлю за тебя словечко, когда буду принимать Темную метку.

Оба мальчика восхищенно уставились на Розье.

— Повелитель выбрал тебя?

— Конечно, — Розье явно наслаждался произведенным эффектом. — Да и могло ли быть иначе, в конце концов? Я Чистокровный. Каждый из нас должен внести свой вклад в правое дело.

Алекто поджала губы и снова отвернулась. Ей прекрасно удавались боевые чары, она стала бы отличным солдатом… Если бы родилась мужчиной. Женщинам дорога в Пожиратели была закрыта, будь она хоть трижды талантливой. Единственным исключением за все время существования общества стала жена Рудольфуса Лестрейнжа, а Повелитель ясно дал понять, что желает, чтобы так и было впредь. Амикус писал про эту женщину невероятные вещи, но неизменно отклонял просьбы Алекто похлопотать за нее у приближенных Темного Лорда. Это выводило ее из себя. Куда менее талантливые маги получали в рядах его сторонников свой шанс, она же была обречена прозябать в каком-нибудь особняке, подобно свиноматке, годной только для одного, вместо того, чтобы достичь в жизни чего-то более значимого. И все почему? Ей просто не повезло родиться женщиной. Даже два мальца, что сидели сейчас между ней и Эваном, имели больше шансов стать однажды Пожирателями, чем она. Жуткая несправедливость.

— А готовы ли вы к испытаниям? — спросила Алекто, искусно маскируя свое раздражение за елейным тоном.

Мальчики вопросительно посмотрели на нее. Девушка усмехнулась.

— Они не знают, Эван. Малыши, Темная Метка — это великая милость. Ее необходимо заслужить. Пройти испытания.

— Какие испытания? — спросил Регулус.

— Повелитель решает это, — с наигранным равнодушием ответила Алекто. — Кто-то просто отдает свои деньги и имя на благо служения ему.

Она выразительно посмотрела на Эвана, поскольку была уверенна, что именно это стало залогом получения милости для него.

— Кому-то же приходится испачкать руки.

Мальчики посмотрели на нее вопросительно. Алекто усмехнулась и сделала характерный жест по горлу. Барти испуганно втянул носом воздух, Регулус сжал руки в кулаки.

— Он не станет убивать ради проверки кого-то, — горячо возразил Блэк. — Он выше этого.

Розье и Кэрроу снова рассмеялись.

— Что здесь происходит?

Все четверо оглянулись. Нарцисса Блэк, бледная и суровая, стояла у двери, ведущей к спальням девочек.

— А, Цисси. Иди, посиди с нами, — Розье приглашающе похлопал по свободному месту рядом с собой, не забыв пройтись по фигуре девушки оценивающим взглядом, от которого Нарцисса мгновенно почувствовала себя голой.

Девушка тряхнула головой, как будто сбрасывая с себя этот липкий, беспардонный взгляд, а потом прямо посмотрела на двоюродного брата. Регулус выглядел неуверенно, а зная Розье и Кэрроу, Нарцисса была просто уверена, что причины для этого были самые отвратительные.

— О чем вы с ними говорили? Это же младшекурсники, Мерлина ради.

Алекто рассмеялась.

— О, Цисси, эти детки вовсе не так невинны, как ты думаешь. Верно, малыши?

Она подмигнула им. Регулус выдержал ее взгляд, Барти — покраснел до корней волос. Нарцисса недовольно поджала губы.

— Вы снова говорили о Нем, не так ли? С детьми?

— А что тебя не устраивает, Блэк? — в холодных глазах Розье блеснула сталь. — Они — будущее поколение. С ними нужно говорить о таких вещах.

— Стало быть, тебе дали такое позволение? Я слышала обратное, — невозмутимо парировала Нарцисса.

Розье промолчал, на лице его проступили желваки. Нарцисса попала в самую точку. Пока действия Лорда не перешли к открытой стадии, Пожиратели крайне негативно относились к любым обсуждениям действий Повелителя, справедливо полагая, что заинтересованные уши могут найтись даже в самых неожиданных местах.

— Расслабься, Блэк, — вздохнула Алекто. — Ничего такого мы твоим цыпляткам не сказали.

— Очень надеюсь, что это так. Регулус, идем.

Младший Блэк послушно направился к кузине. Нарцисса, бросив напоследок неодобрительный взгляд на однокурсников, увела его в сторону спален мальчиков. Барти же остался сидеть между старшекурсниками, устремив взгляд на сцепленные на коленях руки.

— Расскажите еще, — тихо попросил он. — Расскажите мне о Нем.

— А что именно ты хочешь узнать, малыш? — промурлыкала Алекто.

— Он действительно так велик, как говорят? И знает все на свете?

— А ты как думаешь?

— Да!

— Умница, мальчик, — сказал Эван. — Возможно, когда-нибудь у тебя будет шанс узнать Его. Может, он даже захочет встретиться с тобой лично.

Глаза Барти заблестели жадным огоньком. Он продолжил засыпать старшекурсников вопросами, и с каждым разом они были все глубже, вынуждали говорить все больше. Эван, все еще держа в голове недавно сказанные Нарциссой слова, отвечал уклончиво. Ответов его мальчику было явно недостаточно. Кроме того, они начали привлекать слишком много внимания: два третьекурсника расположились неподалеку, явно слышали весь разговор и то и дело неодобрительно поглядывали на них. Наконец, Розье решительно поднялся на ноги.

— Все, малец. Хватит на один вечер вопросов. Все узнаешь, когда придет время.

Он направился к выходу. Алекто театрально вздохнула.

— Не переживай, малыш. Он всегда так делает, когда чувствует, что не может ответить на заданный вопрос.

— Тебе бы лучше тоже следить за тем, что и кому ты говоришь.

Голос принадлежал одному из третьекурсников. Алекто метнула в них уничтожающий взгляд, фыркнула, вскочила с дивана.

— Родители поскупились на хорошего учителя по этикету, Эйвери?

— Простите, миледи. Всего лишь наблюдение, — Деметрий вежливо улыбнулся, но взгляд остался ледяным.

Алекто резко развернулась на пятках и быстрым шагом направилась к спальням девочек. Эйвери и Мальсибер же принялись внимательно рассматривать оставшегося на диване в одиночестве Барти Крауча.

— Ты — сын Заместителя начальника отела Правопорядка, да? — спросил, наконец, Мальсибер.

Барти кивнул, исподлобья глядя на мальчиков.

— Ты бы поостерегся вот так расспрашивать, — сказал Эрик. — Тайные сообщества не просто так называются тайными.

— А если я хочу к ним присоединиться? — горячо возразил Барти.

— Тогда тем более не следует идти напролом, — ухмыльнулся Эйвери. — Найди себе проводника, который сможет привести тебя к цели. И, пожалуй, лучше, чтобы это был не Розье.

Барти внимательно смерил третьекурсников взглядом, а потом встал с дивана и вышел из общей гостиной в крайней задумчивости.

* * *

Клабберт насторожено посмотрел на двух школьников у подножья дерева своими выпученными красными глазами, а потом проворно скрылся в ветвях дерева, став на фоне мшистой коры почти неразличимым. Лили вздохнула и передала чашку с молоком Ремусу. Перед ними стояла тривиальная задача: подманить волшебного зверя с помощью его любимого лакомства, изучить, а свои наблюдения записать в виде эссе и сдать преподавателю. Им было выделено все необходимое, но на деле задача оказалась вовсе не так проста, как это казалось поначалу. То ли молоко было вовсе не в таком большом почете у клаббертов, как уверял заводчик, то ли Ремусу и Лили попалась уж очень привередливая особь, но проблемы у них начались уже в самом начале пути: зверь не желал спускаться с ветки, а от лакомства отказывался. Ремус задумчиво повертел чашку в руках, а потом задрал голову и посмотрел наверх, ища взглядом их несговорчивый объект изучения.

— Он нам не доверяет, — тихо сказал Ремус.

— Их используют для охраны, а мы чужаки. Конечно, не доверяет, — вздохнула Лили.

Ремус поставил чашку с молоком в снег под деревом и сделал несколько шагов назад. Лили удивленно вскинула брови, однако не стала задавать вопросов и последовала следом. Клабберт не спешил покидать свое убежище. Дети выждали несколько минут, чтобы окончательно убедиться, что прием не работает, потом Ремус вздохнул и шагнул вперед, чтобы забрать чашку. Лили поймала его за рукав, когда он уже почти дошел до дерева.

— Смотри.

Она кивнула в сторону клабберта. Чем ближе Ремус подходил к дереву, тем беспокойнее вел себя их исследуемый. Люпин остановился, задрал голову наверх, снова встретился со зверем взглядом, а потом поднял руки и показал, что у них ничего нет. Красные глаза неотрывно следили за каждым движением, волдырь на лбу тускло мерцал. Лили повторила движение Ремуса, а потом оба отступили.

— Ну же, угощайся, — ласково сказала Лили, показывая на чашку. — Ты же это любишь.

Клабберт сидел на ветке, не спеша спускаться, но дети и это считали успехом, потому что теперь он хотя бы не прятался. Лили продолжала уговаривать зверя попробовать лакомство с терпением, которому Ремус не мог не поразиться. К его вящему удивлению, по прошествии какого-то времени клабберт начал поддаваться на уговоры. Сначала он спустился вниз на одну ветку, очень осторожно. Потом — еще на пару. Ремус присоединился к уговорам, и хотя на скорость дела это не повлияло, детям удалось добиться, чтобы зверь спустился на землю и принюхался к содержимому чашки. Лили радостно ахнула, волдырь на лбу клабберта вспыхнул красным и он юркнул обратно на дерево. Из груди девочки вырвался стон отчаяния. Ремус ободряюще ей улыбнулся.

— Не переживай так, у нас еще есть время.

Они начали с самого начала. Во второй раз зверь был смелее и спустился почти сразу. Дети стояли, затаив дыхание, и наблюдали, как клабберт подбирает чашку и залпом опрокидывает в огромный, утыканный острыми зубами рот, ее содержимое. Зрачки зверя расширились на мгновение, ноздри затрепетали, а потом он с любопытством посмотрел на детей, как будто ждал добавки. Лили поспешно наколдовала вторую чашку, Ремус плеснул в нее немного молока и опустил на снег. На этот раз они были вдвое ближе к чашке, чем в первый, а клабберт — вдвое смелее, его почти не пришлось уговаривать. Когда и вторая порция угощения была уничтожена, Лили по широкой дуге обошла пристально наблюдающего за ней зверя, подобрала первую чашку и налила в нее новую порцию молока. Не выпуская чашку из рук, девочка присела на корточки и протянула ее клабберту. Тот смерил Лили недоверчивым взглядом, но все-таки подобрался поближе. Оба, и Лили, и Ремус, на мгновение даже дышать перестали, когда клабберт вплотную приблизился к девочке, с любопытством заглянул в чашку, взглянул на Лили, а потом молниеносно вырвал чашку из рук девочки и умчался с ней к дереву. Молоко по дороге предсказуемо расплескалось, поэтому угощения зверю почти не досталось. Раздосадованный этим фактом, он отшвырнул чашку в снег. Ремус отдал Лили вторую чашку, а сам отправился откапывать первую. Девочка же продолжила их сложное дело.

История повторилась несколько раз, прежде чем клабберт смекнул, как именно нужно брать у Лили чашку, чтобы лакомство оставалось в целости и сохранности. В первый раз, когда он бережно принял угощение из рук девочки, она едва не расплакалась от облегчения. Ремус позади нее в поте лица конспектировал все, что успел заметить о внешнем виде и поведении клаббертов, пока живой их представитель был так близко от него. Когда молоко закончилось, Лили выпрямилась, заставив осторожного зверя снова отбежать на несколько шагов, и надела чашку на крышку пустой теперь бутылки из-под молока.

— Достаточно? — спросила она, поворачиваясь к Люпину.

Тот кивнул и протянул ей свои записи, одновременно забирая бутылку с чашкой. Лили быстрым взглядом пробежала записи и довольно улыбнулась. Информации было как раз достаточно для хорошего эссе. Из них с Ремусом получилась прекрасная команда. В эту минуту Ремус охнул и рассмеялся. Лили оглянулась, взору ее предстала забавная картина: клабберт, жадный до нового угощения, повис на Ремусе и пытался нашарить новую бутылку с молоком в его одежде. Удержаться от смеха оказалось просто невозможно, пусть зверь быстро понял, что у Люпина ничего нет, и спрыгнул с него, поспешно вернувшись на дерево.

— Думаю, мы здесь закончили, — сказал Ремус, махая на прощание клабберту.

Лили кивнула, дети направились в сторону замка, осторожно ступая по толстому снежному покрову. К собственному удивлению, они отметили, проходя мимо других пар учеников, что справились с заданием едва ли не раньше всех остальных. Профессор подтвердила их догадку, очень удивившись их раннему возвращению. До конца урока оставалось еще пятнадцать минут, и детям было велено переждать в классной комнате, где кроме них никого больше не было.

Лили с помощью палочки избавилась от налипшего на одежду снега, попросила у Ремуса конспект и какое-то время потратила, чтобы сделать важные для будущего эссе заметки. Люпин же расположился поближе к восточной стене классной комнаты с самым благодушным выражением на лице.

— Что ты там делаешь? — поинтересовалась Лили, заметив это.

— За этой стеной один из каминов кухни, — улыбнулся Ремус.

Лили подошла ближе и положила ладонь на стену, тут же ощутив, насколько она теплая. Это было как раз то, что нужно после прогулки по зимней роще у кромки Запретного леса, где проходило занятие с клаббертами. Лили пододвинула стул к стене и уселась рядом с Ремусом, с наслаждением прислонившись спиной к теплой стене.

— Ух ты, — девочка улыбнулась в ответ. — Откуда ты узнал?

— Джеймс показал.

Улыбка тут же сошла с лица Лили. Она вздохнула и склонила голову набок, изучающе глядя на Люпина. Один вопрос давно не давал ей покоя, когда она видела четверку мальчишек, и сейчас, кажется, был самый подходящий момент, чтобы его озвучить.

— Ремус, можно тебя спросить?

Он удивленно вскинул брови и кивнул. Лили Эванс прежде не изъявляла большого желания что-то у него спрашивать, хотя в те редкие моменты, когда им приходилось работать вместе на уроках, она была приветлива, с ней было легко общаться.

— Джеймс Поттер и Сириус Блэк — самые отъявленные хулиганы, каких я только видела в жизни. А ты ведь совсем не плохой человек. Почему ты с ними дружишь?

Щеки Ремуса слегка порозовели, когда девочка назвала его неплохим человеком, но последовавший за комплиментом вопрос быстро привел его в чувство. Люпин прямо посмотрел на Лили.

— Они вовсе не такие плохие, как ты думаешь, Лили.

На ее лице отразилось великое сомнение, Ремус добродушно улыбнулся и кивнул.

— Это правда. Я ничего не знал о дружбе, пока не встретил их. Они многому смогли меня научить. Не думаю, что когда-нибудь смог бы найти друзей лучше и надежнее.

Лили было странно слышать теплоту, с которой Люпин говорил о Поттере и Блэке. У нее самой эти двое не вызывали ничего, кроме постоянного раздражения, Лили так привыкла видеть в них только постоянный источник проблем для факультета, что даже представить себе не могла, что кто-то может относиться к ним иначе. Но Ремус говорил совершенно искренне, и впервые девочка невольно задумалась, может ли она быть не права.

— Но то, что они делают…

— Глупости и дуракаваляние? Ну, да, — усмехнулся Рем. — С другой стороны, они не делают ничего ужасного, верно?

Лили покачала головой. На этот счет у нее было совсем иное мнение.

— На прошлой неделе они зачаровали учебники Уилкса, и они всю перемену летали за ним и колотили его по голове. А вчера за Северусом по всему подземелью гонялась туча, и я почему-то уверена, что без них и здесь не обошлось.

Ремус пожал плечами. С момента, как друзья обнаружили, что он оборотень и не бросили его, он готов был отдать жизнь за каждого из них, совершенно не задумываясь. Вещи, о которых говорила Лили, казались ему сущими мелочами, не достойными внимания. Впрочем, он не был напрочь лишен возможности критически воспринимать информацию, и понимал, что для девочки эти проступки вполне могут выглядеть совсем не безобидно.

— Это просто шутки, Лили. Справедливости ради, слизеринцы не остаются в долгу.

На это Лили было нечего ответить. Тем более, вернулась Профессор с остальным классом. Лили поспешно отошла от Ремуса, собрала вещи и отправилась на поиски подруг. Однако слова Люпина о Блэке и Поттере, первые теплые слова, которые она услышала о них, никак не желали покидать ее разум. В этом что-то было. Что-то очень странное и непривычное, что требовалось обдумать более внимательно.