Линия жизни (гет)

My thoughts you can’t decode

(с) Paramore — Decode

Весна 1975г.

* * *

Гулять с папой всегда было весело. И дело было даже не в том, что Дора видела его только по вечерам и выходным, а маму — постоянно. Мама всегда была собранная, серьезная. Она редко улыбалась, никогда не дурачилась и не корчила ей рожи, не катала ее на закорках и не покупала яркие и такие вкусные конфеты, не забывая напомнить, что они вредные, после них у Доры будут болеть зубы. С папой все было совершенно по-другому. Еще на выходе из дома его большие сильные руки поднимали ее высоко-высоко, под самый потолок. Она оказывалась у него на шее, цеплялась маленькими пальцами за мягкую и густую светлую шевелюру, а он смеялся, разжимал ее пальцы и показывал, как нужно держаться, чтобы не причинять боль. Так они выходили во двор: высокий светловолосый мужчина и годовалая девочка у него на плечах. Оттуда, с отцовских плеч, мир не казался ей таким большим и странным, каким он всегда был снизу. Люди становились маленькими, у бесконечных предметов появлялись крышки, а дороги, казавшиеся очень длинными, превращались всего лишь в пару шагов. Это было волшебно. Настолько волшебно, что волосы ее от восторга моментально становились морковно-оранжевыми под плотно надетым на голову беретом. Они шли по заполненным людьми улицам, а потом отец вдруг останавливался, снимал ее с плеч и делал странный жест рукой. Огромный синий двухэтажный автобус тут же появлялся, будто из ниоткуда, они садились в него и отправлялись в какое-нибудь невероятное место. Дора не запоминала все эти места, но точно знала: куда бы папа не решил отвезти ее, там будет весело и интересно. Весело и интересно было даже просто ехать на большом синем автобусе, сжимаясь и разжимаясь, протискиваясь между машинами и домами. Когда мусорные баки и фонарные столбы отпрыгивали от несущегося на них автобуса, по салону неизменно разносился звонкий смех Нимфадоры.

Потом автобус останавливался, они оказывались где-то далеко от дома. Отец снова брал ее на руки, они шли по длинным узким дорожкам между больших-больших деревьев, и он говорил: «Это парк, Дора». Она уже хорошо знала это слово. Ей нравилось бывать в парке, там хорошо пахло, было много зелени, на которую приятно было падать, и которая прятала ее от жаркого солнца, встречались люди с маленькими лохматыми зверями, которых папа, кажется, называл «пани» или «пони». Дора их очень любила, они были мягкие и теплые. Иногда отец о чем-то договаривался с незнакомыми людьми, и ей разрешали посидеть на спине одного из этих зверей. Доре хотелось взять ремешки и ехать самостоятельно, она видела, что другие дети, постарше, так делают, но этого даже папа ей не разрешал. Говорил, что она еще слишком маленькая, и сможет кататься сама позже, когда подрастет. Иногда это так расстраивало, что она начинала хныкать, а волосы сами собой серели до мышиного цвета. Тогда отец снова сажал ее на плечи и говорил, что он намного лучше любого пони. Они неслись вперед, он подпрыгивал на каждом шаге, а девочка громко хохотала, забыв обо всех своих ужасно важных и страшных детских невзгодах.

Потом им встречалась яркая палатка, разукрашенная разными рисунками. От нее очень хорошо пахло, а внутри незнакомый человек делал настоящее волшебство: он брал палочку и начинал водить ей над пустой жужжащей тарелкой. Тогда на палочке вырастало самое настоящее облако. Облака были разных цветов и размеров, ей больше всего нравились розовые. Когда она просила такие у матери, та очень редко соглашалась, всегда говорила, что они вредные. Папа не отказывал никогда. Они покупали две сладости, садились рядом на парковую скамью и с удовольствием ели. Облако было мягким и сладким, а если долго мять его в пальцах, становилось плотным и липким, хрустело на зубах. Когда сладость заканчивалась, папа доставал из кармана носовой платок и вытирал ее испачканную мордашку, а Нимфадора, этот процесс не любившая, пыталась увернуться. Иногда у нее даже получалось соскользнуть со скамьи и попытаться совершить побег. Попытки были не слишком удачными, маленькие ножки быстро уставали, и всегда на пути оказывался какой-нибудь предательский камень или кочка, об которую девочка спотыкалась и падала. Тут же начинался рев. Не от боли, а скорее от обиды. Но приходил папа, и снова его огромные руки поднимали ее высоко-высоко. Он говорил что-то тихим, успокаивающим голосом, и она тут же замолкала. А потом он доставал из кармана какой-нибудь красивый флакончик, наливал что-то на платок и прикладывал к ее разбитой коленке. Ранки тут же затягивались, как будто Дора и не падала. Ей нравилось за этим наблюдать. Настолько, что было даже не жалко снова убежать от папы и упасть.

Когда становилось совсем тепло, они устраивались прямо на траве. Отец ложился под каким-нибудь большим деревом, закинув руки за голову, а Дора лазила вокруг него, как маленькая мартышка. Он был очень-очень большой, как в сказках, которые ей читала мама, про гигантов и крохотных человечков, которые никак не могли поделить землю и постоянно ссорились. Дора с отцом не ссорилась и не понимала, зачем это было нужно. Иногда с дерева к ним спускались маленькие рыжие зверьки с черными глазами-бусинками и очень красивыми пушистыми хвостами. Они любили орехи, папа как-то принес с собой и показал ей. Зверьки были очень быстрые, Доре никогда не удавалось за ними угнаться, и назывались как-то очень сложно, она никогда не могла повторить, поэтому придумала для них свое название: «Беки». Беки могли бы быть ее лучшими друзьями, если бы она жила в парке, а не дома с мамой и папой. Дора любила на них смотреть, гладить их, если они смелели достаточно, чтобы брать орехи прямо у нее из рук. Она с удовольствием забрала бы одну из них домой, но папа сказал, что тогда мама и папа беки будут грустить. Дора не хотела, чтобы кто-то грустил, поэтому просто продолжала приходить в гости.

Набегавшись на свежем воздухе, она устраивалась под боком у отца и очень быстро засыпала. Тут тоже происходило какое-то непонятное ей волшебство: засыпала она в парке, а просыпалась уже дома, у себя в кроватке. Не было берета, и лилового пальто, и ботинок. Мама заходила в комнату, говорила, что скоро ужин, брала ее на руки и несла на детский стульчик на кухне. Было странно. Как будто все приснилось, не происходило по-настоящему. Но потом приходил папа, обнимал маму и рассказывал, как здорово они погуляли. Про белок и про пони (мама всегда хмурилась, когда слышала про пони), про автобус, но никогда — про сладкую вату. Это был их с отцом маленький секрет. Он предлагал в следующий раз отправиться всем вместе, мама улыбалась, устало, но по-доброму, и соглашалась с ним. Дора любила эти моменты, потому что лучше, чем гулять с папой, было только гулять всем вместе. Когда ее крошечные ладошки с двух сторон были в уверенных и теплых руках ее родителей. Ей ничего больше не было нужно для счастья. Только чтобы они были рядом, и оба улыбались, держа ее за руки.

* * *

Сундук был тяжелый, а Питер, пытавшийся помочь и поддержать его за петли крышки сзади, больше мешал, чем помогал. На лестнице Джеймс в ультимативной форме потребовал, чтобы товарищ оставил сундук в покое и не путался под ногами, что Петтигрю и сделал со смесью досады и облегчения на пухлом лице. Тренировка получилась жаркая, Джеймс под громкие речевки друзей накидал двадцать голов по кольцам Вуда, заставив того усомниться в собственной пригодности к позиции вратаря, вспотел, как черт, но и близко не устал. По крайней мере до того момента, как все тот же Вуд попросил отнести мячи в кладовку и Джеймс оторвал от земли тяжеленный сундук, в котором, даже будучи надежно пристегнутыми, ни на секунду не унимались бладжеры. Твердое плечо Сириуса тут пришлось как нельзя кстати.

— Теперь, надеюсь, никто не сомневается, что в субботу Хаффлпафф будет размазан по полю? — уже не в первый раз за день сказал Джеймс, самодовольно обводя друзей взглядом.

— Никто и не сомневался, под тяжестью твоего эго не выживет никто, — усмехнулся Ремус.

Мальчишки расхохотались, Джеймс попытался пнуть Люпина, не дотянулся и чуть не уронил сундук, получив за это незамедлительное воздаяние от вселенной: Сириус пихнул его этим самым сундуком в бок. Завязалась возня, в которой сундук играл роль тарана, раскачиваемого между двумя пареньками, ни один из которых не выпускал из рук ручку, но при этом каждый стремился изловчиться и приложить товарища посолиднее. Они были целиком поглощены своей забавой, никто даже не обратил внимание на тощую черную фигуру в другом конце коридора, которая вынырнула из бокового коридора и замерла на месте, как мышь, почуявшая кошку.

Они не заметили Северуса Снейпа, зато Снейп заметил их. Он мог бы просто скользнуть обратно в боковой коридор, избежав тем самым любого общения с гриффиндорской четверкой. Первой мыслью было именно так и сделать, но ноги будто к полу приросли. Он стоял и пристально смотрел, как они приближаются, дурачась, как обычно, будто в мире нет ничего веселее синяков, полученных от обитого железом угла сундука. Между ними и десятка метров не осталось, когда ступор отпустил Снейпа, и рука его молниеносно скользнула в карман мантии. Он сжал палочку в пальцах, готовый выхватить ее при первом же признаке опасности. Северус видел, как скользнул по нему, на миг став настороженным, взгляд Ремуса Люпина. Как расширились глаза у Питера Петтигрю, то ли от страха, то ли от предвкушения. Но это было не так важно. Снейп смотрел на мальчишек с сундуком. Двух мальчишек, которые настолько мало, выходит, опасались его, что могли позволить себе не замечать его присутствия прямо у себя под носом. Будто мало было других постоянных унижений.

— Подрабатываешь у Филча, Поттер? Декан наконец настучала про тебя предкам, и мамочка лишила карманных денег?

Слова вырвались из его рта прежде, чем он успел оценить последствия. Как стая ярко-синих пикси, круша все на своем пути. Мальчишки перестали толкать сундук, уставились на него, увидев, наконец, кто перед ними, а потом обменялись хитрыми взглядами и понимающими улыбками.

— Опять ты, Нюнчик, с больной головы на здоровую, — с притворным смирением в голосе вздохнул Джеймс.

— Но идея-то, хороша, — усмехнулся Сириус. — Подраишь полгода туалеты вместо старика — глядишь, хватит на новую мантию.

— Или на мыло. В слизеринских ванных с ним большие проблемы.

Сириус согласно кивнул, будто бы признавая, что сценарий с мылом куда реалистичнее идеи с мантией, и оба расхохотались. Звук их смеха действовал на Снейпа ужасно раздражающе. К насмешкам по поводу поношенной одежды и грязных волос он давно привык, это не задевало. Но вот этот громоподобный звук их смеха… К нему он, вероятно, просто не способен был притерпеться.

— Заткнитесь! — рявкнул Снейп, шагая вперед.

Веселье только усилилось, к смеху прибавились притворно-испуганные ахи.

— Вы только посмотрите на этого злюку! Если тебя пнуть, как кошку Филча, ты будешь кусаться, Нюнчик?

— Легко проверить, — Сириус шагнул к Снейпу.

Это был знак, которой тот ждал. Слизеринец выхватил палочку из кармана и наставил в грудь Сириусу Блэку. Тот, как бы несерьезно он ни воспринимал Снейпа, инстинктивно остановился. Смех из серых глаз пропал, они сощурились, переводя пристальный взгляд с наставленного на него оружия на Северуса и назад.

— Плохая идея, Северус.

У Снейпа внутри все клокотало от гнева и ненависти, но проигнорировать этот спокойный голос не получилось. Слизеринец скосил взгляд, заметил наставленные на него палочки Люпина и Петтигрю. Двое против одного… Что ж, он бывал в переделках и похуже. Его взгляд снова метнулся к Блэку. По крайней мере, он успеет наложить проклятье на него, прежде чем остальные набросятся на Снейпа, как свора гончих на добычу. Эта идея казалась странно-привлекательной, губы Снейпа искривила странная усмешка, палочку он так и не опустил.

— А мне она кажется очень даже хорошей, — прошипел Северус.

— Ну так действуй, Нюниус, — вкрадчиво сказал Сириус Блэк, выпуская из руки ручку сундука и шагая ближе к слизеринцу. — Или твоего запала хватило только на угрозу? Если ты хватаешься за палочку, сопля, нужно быть готовым пустить ее в дело, ты не знал?

— О, я пущу ее в дело, не сомневайся! — Снейп шагнул навстречу Сириусу.

Гриффиндорец был на полголовы выше, инстинкт самосохранения настоятельно рекомендовал Снейпу сбавить обороты, но он не прислушался к внутреннему голосу, слишком поглощенный перепалкой. Блэк осклабился, сделал едва уловимое движение, и из безоружной цели превратился в один миг в противника по дуэли.

— Остолбеней!

Снейп инстинктивно применил щитовые чары, заклятье Блэка срикошетило в стену. Слизеринец сделал шаг назад. Теперь он был под прицелом трех палочек, и к ним неминуемо присоединится четвертая. Расстановка сил была явно не в его пользу. Снейп оскалился, как волк, которого собаки загнали в угол.

— Хваленая гриффиндорская храбрость. Был бы ты так уверен в себе, не будь позади тебя еще троих, Блэк?

— Против тебя-то? — усмехнулся Сириус, — Я не стал бы переживать, даже будь я один против тебя и твоих подружек Эйвери и Мальсибера, Нюниус. Много чести.

Снейп стиснул зубы и ударил Фурункулюсом. Блэк дернулся, заклятье просвистело в миллиметре от его лица. Он выругался и послал в ответ оглушающее заклятье. Северус успел отскочить за спасительный угол бокового коридора, когда еще две вспышки врезались в стену напротив. Если бежать, то бежать нужно было именно сейчас, не мешкая. Идея уже не казалась незначительной, Снейп сделал шаг вдоль стены, отходя дальше от гриффиндорцев. В этот момент за углом что-то с грохотом рухнуло на пол. Снейп не знал, что это, но пятиться стал быстрее. В тот же миг из-за угла прямо на него вылетел железный мяч. Снейп увернулся, мяч пролетел мимо, развернулся и снова рванул к нему. Почти тут же показался второй, а следом за ним — улюлюкающая свора мальчишек, подбадривающая мячи.

— Беги, Нюнчик, беги! Беги как никогда не бегал! — весело кричал ему Джеймс Поттер.

Это был хороший совет, и даже тот факт, что давал его злейший враг, нисколько его не обесценивал. Снейп из чистого упрямства постарался наложить контрзаклятья на мячи, которые так и норовили заехать ему по голове, пропустил пару ударов, и только после этого сделал то, к чему его призывали — побежал. Бладжеры и не думали отставать, в отличие от четверки гриффиндорцев с их заклятьями, которые уже через несколько поворотов скрылись из виду. Снейп слышал их безудержное ржание и не строил иллюзий. Это не он так хорошо бегал. Это им наскучило преследование. Мячи в этом вопросе были куда проворнее. И, к сожалению, много метче. Они неслись за ним со свистом по коридорам, в лестничном холле мастерски огибали других студентов, между которыми Снейпу пришлось продираться, но никогда не упускали возможности врезаться в него. На затылке уже была набита большая шишка, плечо ныло и, возможно, была выбита лопатка (в спину бладжерам удавалось попасть особенно часто). Ему нужно было поспешить. Нужно было как можно скорее добраться до гостиной Слизерина — туда мячи не могли за ним последовать. Его сопровождали испуганные ахи и смешки от тех, кто по уровню развития и сочувствия мало отличался от четверки гриффиндорцев. Никто не пытался вмешаться или помочь, все просто смотрели. Хорошенькое представление, ничего не скажешь. Когда бладжер с новой силой заехал ему в плечо, он оступился и растянулся на полу. Второй мяч тут же ринулся в атаку. Северус успел откатиться, и тот с громовым ударом впечатался в пол, расколов каменную плиту, отскочил от нее и взмыл ввысь, собираясь на второй заход. Снейп успел отвести вернувшийся бладжер, поваливший его на пол, с помощью заклинания, но почти тут же его атаковал второй, на этот раз добравшись до слизеринца. От удара из тела вышибло дух. Он не мог вдохнуть, в глазах потемнело, и было уже не так важно, что мячи продолжают избивать его. Боли он уже почти не чувствовал, только всепоглощающий страх. Что, если он так и не сможет выбраться? Если на этот раз шутка гриффиндорских идиотов зайдет слишком далеко и мячи забьют его на смерть?

Все прекратилось внезапно, он даже не успел это осознать. Когда страх схлынул, и Снейп снова начал осознавать происходящее вокруг, он понял, что все еще лежит на полу, тяжело дыша и вздрагивая, но мячи больше не пытаются врезаться в него. Они, дрожа и вырываясь, висели в воздухе, пойманные в капкан магии. Магии, примененной с большим искусством, чем это было доступно ему.

— Вы можете встать, молодой человек?

Голос был высокий и писклявый, но в тот момент Северус был готов разрыдаться от счастья, услышав его. Профессор Флитвик стоял возле слизеринца, внимательно вглядываясь в его бледное лицо и протягивая руку, чтобы помочь встать. Снейп поднялся самостоятельно, стараясь не морщиться, когда ушибленное место причиняло боль.

— Спасибо, Профессор.

— Можете ли вы объяснить причину, по которой два бладжера преследуют в школьных коридорах ученика, мистер Снейп?

— Нет, Профессор.

Флитвик удивленно вскинул брови.

— Я не знаю, Профессор, — поспешно пояснил Снейп. — Я шел по коридору, а они вдруг вылетели, и…

Флитвик не поверил ему. И плевать. Он не выгораживал Поттера и его дружков, он спасал собственные остатки достоинства. Гриффиндорцы все равно не смогут удержаться, чтобы не растрепать по своим, кто в ответе за инцидент с мячами, но если преподаватели узнают об этом от Снейпа, они смогут присовокупить к этому еще и удовольствие трезвонить о том, что он прячется за профессорскую мантию. Мало того, что слабак и не может себя защитить, так еще и ищет покровительства. Так уже бывало раньше, не раз. В краткосрочной перспективе это давало удовлетворение, потому что обидчики получали отработку, но в долгосрочной он только проигрывал. Каждое такое обращение за помощью становилось новой шпилькой в его адрес при новой стычке. Их было уже достаточно, ни к чему делать новые. Тем более, теперь у него было куда больше способов ответить достойно. Нужно только отточить их. И научиться применять вовремя… Флитвик задумчиво покряхтел и кивнул.

— Я рекомендую вам показаться Мадам Помфри, мистер Снейп.

— Да, Профессор.

Он побрел прочь. Хотелось бежать, но было больно. Северус надеялся, что по пути ему не встретится кто-то из знакомых. Меньше всего хотелось отвечать на извечный вопрос неравнодушных людей: что случилось. Случилось то же, что всегда с ним случалось, когда на теле появлялись гематомы, не важно, магического они были происхождения, или нет. С ним случились Джеймс Поттер и Сириус Блэк. Чертовы мародеры.

* * *

Северус не был из числа людей, считающих, что ответ на любой вопрос можно найти в книге. Книги были хорошим подспорьем, если нужно было узнать, как что-то делалось или объяснялось прежде, но выводы и осмысление они за волшебника сделать не могли. Впрочем, далеко не все волшебники стремились делать эти самые выводы или осмысливать прочитанное. Обычно они воспринимали написанное как данность и не пытались искать подвох, несоответствие или просто давать себе труд задуматься, а не полная ли околесица написана на старом пергаменте. Они не были исследователями, их это не интересовало. А его интересовало. Поэтому он мог придумать новое заклятье или зелье и заставить его работать, а они — нет. Это было хорошим поводом гордиться собой и презирать большинство окружающих, а Северус, видит Мерлин, нуждался в таком поводе, как никто другой. Однако, его способности к усваиванию информации и терпение постоянно подвергались проверке на прочность. Проблема для Снейпа заключалась в абсолютнейшей бесполезности большей части находящихся в открытом доступе книг из школьной библиотеки. Слагхорн все менее охотно подписывал ему разрешения на посещение запретной секции, решив, по-видимому, что для четверокурсника Северус проявляет слишком живой интерес к книгам, которые могут научить по-настоящему опасным вещам, особенно когда разум еще недостаточно окреп, чтобы отличать пользу и вред в неоднозначной магии, и приходилось довольствоваться тем, что удавалось найти на полках в открытой секции. А там, по большому счету, находилась одна бесполезная макулатура, пригодная разве что для подготовки посредственных школьных докладов.

К примеру, книга по зельям, которую он взял вчера, чтобы подготовиться к экзамену по зельеварению. Это был один из самых старых фолиантов в библиотеке, пришлось знатно постараться, чтобы библиотекарь позволила ему забрать его с собой. Северус ожидал, что там, возможно, обнаружатся какие-нибудь забытые, но от того не менее действенные альтернативные способы смешивания зелий из числа тех, что могут быть на экзамене, но по факту книга оказалась внутри именно тем, чем была снаружи — бесполезным хламом. Он честно заставил себя не спешить с выводами и прочитал несколько глав. Результат не изменился. Кроме того, написан учебник был настолько скучным, канцелярским языком, что парень и сам не заметил, как начал зевать над книгой. Сказался также недельный недосып из-за подготовки к экзамену и свежий воздух: потому что удобнее всего заниматься было на небольшом холме за замком, под большим вязом. Там был тихо, другие студенты туда почти не забредали, никто не тревожил его и не мог найти, за очень редким исключением.

Северус сам не заметил, как чтение перетекло в дремоту. Книга осталась лежать на траве в тени дерева, а парень склонил голову на сложенные руки и дал отдых покрасневшим от усталости глазам. Где-то поблизости настойчиво стрекотал кузнечик, у озера заливался брачной трелью самец какой-то пичуги, а от травы пахло соком и весной. Звуки, запахи, тепло весеннего воздуха окутывали его, убаюкивали, как заботливые материнские руки. Здесь можно было отрешиться, забыть обо всем, и это было бесценно.

Что-то мягкое, почти невесомое коснулось лица, защекотало нос и щеки. Он поморщился, борясь с незваным гостем, пытающимся вытащить его из приятных объятий дремоты. Новая волна пушистых маленьких шариков коснулась его лица, одна пушинка попала в нос, он чихнул и открыл глаза. Она стояла над ним, непослушные рыжие волосы снова выбились из косы и редкими прядями обрамляли смеющееся лицо. В руке у нее был одуванчик, полностью лишенный своего белого пушистого панциря. Очень красивая, и такая неожиданно-близкая, что кажется, можно просто протянуть руку, взять ее за запястье, притянуть к себе, и… Зрачки Северуса расширились вместе с развеявшимися остатками сна, и он пришел в ужас от того, что еще секунду назад казалось ему хорошей идеей. Кровь прилила к лицу, как будто испуга и стыда было мало. Северус резко сел, смахивая с лица невидимые пушинки, злясь на себя, за реакцию организма, на нее, за то, что все это спровоцировала, и на весь мир, за то, что никогда в его жизни все не бывало просто, как хотелось бы.

— Лили, что это за детский сад?!

Он не хотел на нее орать, но лучше пусть считает его грубияном (не велика потеря, так много кто считает), чем догадается о настоящей причине равномерно-помидорного тона его лица.

Лили не обиделась. Звонко рассмеялась, выбросила в траву бесполезные теперь останки цветка и приземлилась рядом с ним под деревом, прислонившись спиной к шершавому стволу. Ее плечо было в каких-то нескольких дюймах от него, но не касалось его. Северусу хотелось заорать от досады и стукнуть себя чем-нибудь побольнее. Лили старалась поменьше касаться его после случая в Больничном крыле. Он пришел туда, когда Поттер с дружками натравили на него бладжеры, Мадам Помфри решила оставить его там на ночь, и следующим же утром, перед завтраком, он нашел у своей кровати Лили. Она была зла, как мантикора, сказала, что знает, кто это сделал с ним, и он должен все рассказать декану. Уговаривала, потом убеждала, под конец почти кричала, схватила его за плечи, чего обычно никогда себе не позволяла. А он, как идиот, злился на нее в ответ за то, что не хотела понять, что творится у него внутри. Что каждую подобную жалобу его враги обратят против него. Он уже тогда имел план мести, но не мог рассказать Лили о нем. Знал, что не одобрит. И потому не придумал ничего лучше, чем ледяным тоном попросить ее не трогать его. Наверное, если бы вместо этих слов он ее в тот момент ударил, она не выглядела бы настолько потрясенной. Гнев потух, как спичка, сменился недоумением, а затем смущением. Руки она немедленно убрала, сообщила, что ей пора, и вышла из Больничного крыла, оглянувшись у двери и наградив его напоследок пристальным изучающим взглядом. Так смотрят, когда не до конца уверены в том, что видят. И он бы многое дал, чтобы никогда не видеть у нее этот взгляд, обращенный к нему.

— Это облако похоже на дракона, — сказала Лили, тыча пальцем в небо.

Северус не видел в комке белого пара никакого дракона, но все равно кивнул и улыбнулся ей. Хотелось как-то загладить свою грубость, если для этого нужно играть в глупую детскую игру — это не самая большая цена.

— А вон то — на орла Ровены Рейвенкло.

— А то — на сфинкса.

Было очень уютно вот так сидеть на траве, под деревом, рядом, совсем как в детстве, когда Хогвартс был еще далекой мечтой. У Лили была богатая фантазия, она находила облакам самые невероятные описания и охотно рассказывала, как именно нужно смотреть, чтобы увидеть то, что видела она.

— Ну же, Северус! Я назвала уже три, неужели ты ничего не видишь?

Он прищурился, как будто правда хотел что-то разглядеть в небе, а потом брякнул первое, что пришло в голову:

— Череп. Вон там.

Улыбка Лили чуть померкла, но она все равно пристально посмотрела в сторону, в которую указывал Северус. Потом пожала плечами, вырвала травинку из земли и принялась рвать ее на подол юбки, как будто в мире не было ничего важнее этого занятия. Он посмотрел на нее с удивлением.

— Что-то не так?

Лили стряхнула травинки с юбки, подтянула колени к себе и обхватила их руками, уткнувшись в них подбородком. Несколько секунд она молчала, будто собираясь с мыслями, а потом сказала, не глядя на Снейпа:

— Читал свежий «Пророк»?

Северус нахмурился. Он не выписывал газету, потому что важные для него новости немедленно становились достоянием всей слизеринской гостиной, а на неважные он не видел смысла тратить время. Снейп покачал головой, Лили поджала губы, помолчала несколько секунд.

— Этой ночью убили семью в маггловской части Лондона.

— С каких пор «Пророк» печатает маггловские криминальные сводки? — усмехнулся Снейп.

Лили посмотрела на него укоризненно и продолжала:

— Магглой была только женщина. Мужчина — волшебник. Был волшебником… А их пятилетний сын пропал. Журналисты считают, не обошлось без Фенрира Сивого, — Лили поежилась, как будто один звук этого имени понижал градус тепла в атмосфере на десяток пунктов. — А в небе над домом видели знак. Череп со змеей, вылезающей изо рта. «Пророк» пишет, что это знак Сам-Знаешь-Кого…

Северусу нечего было сказать в поддержку, потому что в гостиной Слизерина такие происшествия воспринимались как нечто само собой разумеющееся. Нельзя спасти дерево, если не отсечь больные ветви. Предатели, смешивающие кровь с магглами, заслуживали своей участи. Он так привык смотреть на мир с этой точки зрения, что никак не мог взять в толк, что так расстроило Лили в этой заметке. Снейп неловко усмехнулся.

— Ну и что? Он ушел к магглам вместо того, чтобы жить с волшебниками, не велика потеря.

Лили пораженно уставилась на него. Снейп, осознав, что сказал что-то не то, тут же съежился, принялся мять в руках край своей мантии.

— Я имею ввиду, да! Ребенка жалко, если это действительно Сивый. Но ведь…

— Ты ведь это не серьезно, Сев?

— Что?

— Про убитого мужчину. Скажи мне, Мерлина ради, что ты это не серьезно.

— Я… — он посмотрел в умоляюще глядящие на него зеленые глаза.

Она отказывалась верить в то, что услышала. И он не мог добить ее.

— Я… конечно не серьезно.

Ее черты чуть разгладились, но напряжение так и не ушло полностью.

— Это ужасно, Сев. Нельзя над этим шутить. Если такое будет происходить постоянно, никто из нас не будет в безопасности.

Она закусила губу в невысказанном волнении. Снейп знал, что Лили думает о своей семье, и у него хватило сообразительности удержать рвущиеся с языка слова о том, что они всего лишь магглы. Этого ему точно не простили бы. Повисла пауза. Снейп не знал, как ее заполнить, а Лили не давала себе труда сделать это. Потом она изящным движением поднялась на ноги и отряхнула юбку.

— Я пойду, Сев. Мэри и Марли ждут в библиотеке, мы собирались готовиться к экзамену по чарам.

Его она с собой не звала. Когда-то Лили предлагала Северусу присоединиться к ним, даже зная, как он полагал, что он все равно откажется. А потом однажды перестала. Он даже не сразу это заметил, а заметив, почувствовал неуместную, совершенно глупую обиду на нее за это. Как будто это не он раз за разом отталкивал протянутую ему руку, а она немилосердно бросила его в одиночестве. Северус понимал абсурдность собственных переживаний, но это никак не помогало с ними смириться. Снейп смотрел, как Лили быстрым шагом идет прочь, не оглянувшись ни разу, и снова чувствовал, как его изнутри наполняет щемящее чувство одиночества. Как будто он безвозвратно теряет что-то очень важное, и понятия не имеет, как остановить происходящее. Он подтянул к себе книгу, раскрыл ее на нужной странице и упрямо уставился в буквы, не улавливая смысла. Нужно было чем-то занять голову, чтобы не думать об этом. Он подумает позже, придумает что-нибудь и все снова станет нормально. Но потом, не сейчас. Сейчас думать о Лили было невыносимо.

* * *

Сириус чувствовал себя уверенно в ночных коридорах Хогварса со второго курса. Он точно знал, что будет ждать его за каждым поворотом, и даже если замку удастся его удивить, был уверен, что справится с любым его сюрпризом. Это был не первый раз, когда он прогуливался после отбоя по пустынным каменным туннелям, не имея в сопровождающих никого из друзей. С ними, разумеется, любая вылазка была веселее и увлекательнее, но случались ситуации, когда компания все-таки оказывалась лишней. Ситуация, выгнавшая четырнадцатилетнего Сириуса Блэка этой ночью из Гриффиндорской башни, была и вовсе уникальной.

Все началось с маленького клочка пергамента, который он нашел в боковом кармане своей школьной сумки. Хотел выкинуть не глядя, но краем глаза заметил странные следы на пергаменте. Это оказалась женская помада, ни много, ни мало. И чернила были темно-бордовые, никто из его знакомых такими не писал. Клочок пергамента в его руках до смешного походил на любовную записку в самом пошлом и нелепом ее исполнении. Сириус уже получал такие, с неуклюжими признаниями в симпатии и приглашениями вместе сходить в Хогсмид или устроить пикник на поле для квиддича, но не находил предложения в них достаточно интересными, чтобы тратить на них свое время. Но эта записка… Он и сам не знал, что заставило его вчитаться в убористый мелкий почерк, однако Сириус об этом не пожалел. Таинственный автор, не оставивший на записке своего имени и использовавший вместо подписи четкий след напомаженных губ, приглашал его в одиночестве поплавать с русалками ни много ни мало в ванной старост, куда для простых учеников вход был закрыт. Если Сириуса не слишком прельщало предложение поплавать с русалками, то мысль побывать в месте, где ему до сих пор бывать не полагалось, оказалась весьма заманчивой. Перво-наперво он подумал о том, чтобы показать записку Джеймсу и совершить вылазку вместе. Если записку ему подсунула девчонка, было бы забавно увидеть ее испуганную мордашку, когда вместо одного мальчишки к ней явятся два. Но потом его взгляд задержался на следе от поцелуя на пергаменте. Он был на удивление четкий, заставлял думать о том, какими были губы, оставившие его. Со смешанными чувствами Сириус понял, что это не была их одногодка. Она была старше. И ей что-то было от него нужно. Напрягало, что Блэк в упор не понимал, что именно могло быть нужно от него старшекурснице, еще и старосте, вероятно. Старосты — это, для таких как они с Джеймсом, всегда проблемы.

Сириус сунул записку под локоть Джеймсу на ближайшей лекции. Это, по удачному стечению обстоятельств, была история магии. Поттер, уже приготовившийся как следует вздремнуть, машинально сжал многострадальный клочок пергамента и непонимающе уставился на друга.

— Серьезно, дружище? Я не уверен, что готов перевести наши отношения на настолько новый уровень…

Сириус очаровательно ухмыльнулся и от души лягнул под столом стул Поттера. Тот чуть не вылетел из-под хозяина, Джеймс чудом удержал равновесие и, давясь смехом, развернул записку. По мере прочтения глаза у него становились все более хитрыми, а под конец Поттер, даже не пытаясь прикрыть рот рукой, заржал на весь класс.

— Вы находите восстание гоблинов настолько забавным, мистер Поттер? Поделитесь с нами, что именно так вас развеселило? — жеманно поинтересовался Пинс под заинтересованные (а кое-где и осуждающие, ботаников никто не отменял) взгляды однокурсников.

— Простите, Профессор, это все веселящие чары. Практиковался во время завтрака, и никак не могу справиться с контрзаклятьем.

— Вероятно, в этом случае вам следует обратиться к Профессору Флитвику за помощью?

— Нет-нет! — Джеймс протестующе поднял руки вверх. — Все уже прошло, на этот раз точно.

Пинс покачал головой и вернулся к лекции, уже через пару минут полностью забыв об инциденте. Джеймс склонился к Сириусу.

— Я бы сказал, что у девчонок ты популярен до неприличия, дружище. Мне бумажки никто не зацеловывает.

— У тебя все впереди, не расстраивайся. Что ты думаешь?

— Губки что надо, я б поцеловал.

— Ванная старост тебя не смущает?

— А должна? Если боишься, что не справишься сам, я, как истинный друг, готов оказать всестороннюю поддержку.

— Ты можешь даже сходить туда вместо меня, я-то найду как развлечь в это время малышку Гризель, — ухмыльнулся Блэк.

Джеймс пнул стул Сириуса, тот наполовину вылетел в проход вместе с хозяином. Пинс снова недовольно оглянулся, но мальчишки успели принять самый невинный вид, и Профессор продолжил лекцию.

— В чем проблема, дружище? Не хочешь идти — не ходи, это не первая и уж точно не последняя девчонка с запиской. — сказал Поттер, раскачиваясь на стуле.

— Я не говорил, что не хочу, — откликнулся Блэк. — Ванная старост нам на карте Мародеров совсем не помешает, да и просто иметь от нее пароль уже классно.

— Тогда в чем дело?

Сириус помолчал, с раздражением понимая, что ведет себя в точности как вечно осторожничающий Ремус Люпин, а затем усмехнулся, забрал записку у Поттера, смял и сунул в карман.

— Ни в чем. Вечером расскажу, чем дело закончилось.

Джеймс усмехнулся и хлопнул Блэка по плечу. Сразу стало совершенно не важно, какие риски ждали его впереди. Это было приключение, необычное и весьма волнительное. Отказываться от него из-за риска, который был и будет всегда, было бы просто глупо и совсем не в его стиле.

Итак, он оказался в коридорах пятого этажа Хогвартса после наступления комендантского часа, за полночь. В записке говорилось о четвертой двери слева от статуи Бориса Бестолкового, Сириус потратил некоторое время, чтобы найти нужную статую (для него они все выглядели одинаково, а ночью и подавно). Дверь ничем не отличалась от остальных, Сириус на всякий случай дернул ее за ручку. Ничего не произошло, равно как и после применения заклятья, открывающего двери. Тогда Блэк назвал написанный в записке пароль. Дверь с легким щелчком приоткрылась, впуская в коридор мягкий белый свет. Юноша бесшумно скользнул внутрь, закрыл за собой дверь и машинально воспользовался задвижкой с другой стороны.

Ванная комната старост не походила на общие ванные в гостиной Гриффиндора. Она была минимум в полтора (а то и все два) раза больше, отделана белым мрамором, с бассейном (размеры никак не позволяли назвать этот резервуар ванной) посередине. По краям торчало множество золотых кранов в самоцветах (Сириус мрачно подумал, что его дражайшая матушка при виде такой роскоши непременно пришла бы в восторг), имелся даже трамплин для ныряния. Пушистая голубоватая пена доходила до него, так что Сириус даже не сразу понял, что за доска плавает в бассейне. Было тихо, только отдаленные звуки падающих капель не позволяли считать тишину абсолютной. Сириус испытал разочарование. Если записку ему прислала не русалка с огромного портрета на стене, то он явно потратил свое время напрасно. Ванная, конечно, выглядела занимательно, но не настолько, чтобы ее посещение значило для Сириуса больше, чем возможность зависнуть с друзьями и дорисовать на карте Мародеров новый коридор. Он фыркнул, и повернулся, чтобы уйти. В этот момент пена в бассейне позади него пришла в движение, и на поверхности с легким бульканьем возникла темноволосая девичья голова.

— Уже уходишь? — девушка чуть приподняла уголки губ в полуулыбке.

Сириус оглянулся, увидел ее. Он не думал, что вечер принесет много сюрпризов, но ей удалось его удивить. Далию Фоули он в ванной старост увидеть никак не ожидал. Блэк усмехнулся, удивленно приподняв бровь.

— Я пришел плавать, а не прятки играть.

— Раз пришел плавать, почему до сих пор не в бассейне? — она чуть склонила голову набок, на лице по-прежнему была эта загадочная полуулыбка. Она уже начала раздражать Сириуса. Как будто Далия знала об этой встрече что-то, чего Сириус и представить себе не мог.

Он ничего не стал ей отвечать. Сбросил ботинки, а потом как был, в рубашке и брюках, нырнул в бассейн, подняв кучу брызг и вызвав у плескавшейся там девушки веселый визг. Вода была теплая, в самый раз для купания. Сириус сделал несколько гребков, поднялся на поверхность и отдышался, оглядываясь вокруг. Далия к нему не приближалась. Она расслаблено плавала вдоль бассейна, как будто его здесь вообще не было. Он не возражал. Можно было рассмотреть ее как следует. Посмотреть ведь было на что, эта девчонка была лакомым кусочком и объектом безудержной дрочки для каждого студента мужского пола старше тринадцати лет. Сириус заметил, что она, в отличие от него, не стала слишком заморачиваться с одеждой. Он готов был на что угодно спорить, что под толстым слоем пены она была абсолютно голой. Эта мысль возбуждала, но вместе с тем было и некоторое смущение. Настолько близко с аппетитной голой барышней ему еще не приходилось быть. Он понятия не имел, что делать, ясно понимал только, что хочет дотронуться до нее.

— Тебе разве не говорили, что пялиться невежливо? — спросила она, проплывая мимо на спине.

Сириус видел, как едва заметно проступают над водой очертания ее груди. Внизу живота стало заметно горячее.

— Говорили, и не раз, — усмехнулся Сириус, не отрывая от нее взгляда.

Она остановилась, вопросительно посмотрела на него. Блэк пожал плечами.

— Я не очень внимательный.

Она рассмеялась. Смех был высокий и звонкий, как перезвон колокольчиков.

— Ты забавный. Не зря я тебя позвала.

Далия продолжила плавать, как ни в чем не бывало. Сириус ощутил легкое разочарование. Он полагал, что сейчас самое время сказать, зачем он здесь, загадочность девушки была кстати только в первые минуты, теперь она начинала раздражать.

— Без вариантов не зря. А зачем? — спросил он, подгребая ближе к ней на случай, если удастся еще раз увидеть сиськи над водой.

— Заметила, как ты на меня смотришь в Большом Зале, — просто ответила Далия.

А вот это ему, пожалуй, в ней нравилось. Без всяких обычных девчачьих недомолвок, прямо и понятно. Странно было только одно: Сириус, при всем отсутствии комплекса неполноценности относительно собственной охрененности, был не лишен критического мышления и понимал, что семикурсница очень вряд ли заинтересуется четверокурсником, как бы он не смотрел на нее в Большом зале. На нее так десятки других мальчишек пялились месяцами, но их она к себе в ванную не звала.

— И?

— И подумала: а почему бы нет? Ты хорошенький, и для своих лет взросло выглядишь. Мне стало интересно, насколько взросло… все остальное.

Она ухмыльнулась. Сириус воспринял это как поощрение к действию. Он подгреб еще ближе к девушке.

— Что в итоге?

— Еще не знаю… Покажешь?

Он показал. Первый опыт поцелуев Сириус приобрел, кажется, еще на первом курсе, когда одна из однокурсниц в порыве благодарности не придумала ничего лучше, чем чмокнуть его прямо в губы. Тогда Сириус не нашел этот процесс сколько-нибудь приятным и еще долго вытирал губы, пытаясь избавиться от ощущения чужих слюней на них. Следующий случай был значительно позже, но и его нельзя было назвать полноценным поцелуем: девочка мялась, не хотела открывать рот, и в конце концов Блэк бросил это гиблое дело. Как итог, практики у него было немного, зато теорией, почерпнутой из разговоров старшекурсников, парень владел прекрасно. По трезвому размышлению, он вряд ли решил бы, что этого достаточно, чтобы целовать Далию Фоули, но момент не оставлял ему времени на раздумья. Он мог сдрейфить, и тогда все время до выпуска над ним будут ржать, или рискнуть. В конце концов, лучше и приятнее неуклюжий поцелуй, чем вообще никакого. Блэк подался вперед, не касаясь ее. Поймал ртом ее губы, сжал нижнюю, едва оттягивая. Тут же понял, что все делает правильно: руки Далии обвились вокруг него, она переняла инициативу. Этот поцелуй не походил ни на что, что ему раньше доводилось пережить. У нее были мягкие, со сладковатым привкусом губы, и целоваться, в отличие от него, Далия явно умела. От поцелуя по телу разлилось тепло, тепло это плавно переросло в жар и начало стягиваться в тугой узел внизу живота. Он не отдавал себе отчета в собственных действиях, когда рука паренька нащупала и сжала небольшой бугорок груди девушки. Она охнула прямо в его приоткрытый рот, но не отстранилась. Наоборот, приникла к нему, обхватила ногами под водой и запустила пальцы в волосы. Это было приятно. Даже очень. Член стоял колом, и она совершенно точно не могла этого не заметить. Одна мысль об этом возбуждала до предела. Хотелось, чтобы она прикоснулась к нему. Не важно, как. Но вместо этого Далия вдруг отпустила его и подалась назад.

— Ты быстро учишься для невнимательного парня, — игриво произнесла она.

Сириус подался следом, весь обратившись в инстинкт и буйство гормонов. Он даже не до конца понимал смысл произносимых ей слов. Парень снова поймал ее, прижал к себе, целуя, врываясь, подавляя. Он был совсем еще мальчишка, но высокий для своего возраста, и уже был физически сильнее Далии, так что это не составило особого труда. Она упиралась руками ему в грудь, но скоро это слабое притворное сопротивление было сломлено. Фоули прижалась к нему вся, целиком, как будто хотела сплавиться с ним в единое целое.

— Я хочу кое-что для тебя сделать. Можно?

Он кивнул. В тот момент она что угодно могла с ним делать, если при этом ему можно было по-прежнему держать ее за сиську и чувствовать ее тело членом через ткань брюк. Далия улыбнулась, незнакомой, похотливой улыбкой, а потом выскользнула из его рук и скрылась под водой. В первую секунду Сириус ощутил разочарование, а потом началось что-то совсем невообразимое. Он почувствовал ее руки у себя на члене. Они ловко, как будто Далия прекрасно видела под водой, справились с его брюками. Это было одновременно похоже на чувство, когда трогаешь самого себя, и нечто совершенно иное. Новое, и потому намного более волнующее. Ее пальцы несколько раз прошлись от основания члена к концу и назад, и этого уже было достаточно, чтобы паренек с силой вцепился в борт бассейна, утратив способность самостоятельно находиться на плаву. Потом нечто невероятно горячее, мягкое, но упругое обхватило его. Сириус инстинктивно толкнулся вперед, но руки Далии остановили его. Она хотела быть главной. Он втянул воздух через сжатые зубы и снова откинулся на бортик, позволяя ей, превратившись целиком в оголенный, не способный думать, только чувствовать, нерв. Сосущий влажный жар. Рот Далии, обхватившие его пальцы, порхающий вокруг язык. Он снова инстинктивно толкнулся вперед, стремясь проникнуть глубже, в ее маленькое горло, и на этот раз она не стала его останавливать. Удовольствие нарастало волнами, каждая следующая ярче и выше предыдущей. Похожее на то, что он испытывал, когда помогал себе сам, но масштабнее, сильнее в разы. Сириус застонал и позволил волнам внутри него обратиться в красочный фейерверк. Это был первый оргазм в его жизни, который он испытал без помощи собственных рук.

Голова Далии не сразу снова показалась над водой, но он этого не заметил. По телу растеклась приятная расслабленность, казалось, он мог бы вот так качаться на воде в бассейне старост целую вечность. Она не говорила с ним, никак не пыталась привлечь к себе внимания. Молча выбралась из бассейна, завернулась в пушистый халат, коих возле бассейна лежала целая стопка, и только после этого приблизилась к запрокинувшему голову на борт бассейна Сириусу. Несколько мгновений она изучала его с выражением лица исследователя, рассчитывающего увидеть у подопытного животного ожидаемую реакцию, затем довольно улыбнулась, склонилась над ним и поцеловала в губы. Сириус вздрогнул, как резко разбуженный человек, попытался увернуться, но Далия уже выпрямилась и больше не посягала на его личное пространство.

— Это было… Занимательно. — она улыбнулась ему.

Сириус ее не слушал. Он смотрел на ее губы и смутно жалел, что все действия с ним Далия совершила под водой. Сириус хотел видеть ее. Каждое движение. И воображение услужливо дорисовывало в его мозгу все, что он хотел видеть.

— Не плещись здесь слишком долго. В конце концов, какой-нибудь староста может захотеть принять ванну на ночь. Спокойной ночи, сладенький.

Она облизнула губы. Его член снова шевельнулся, откликаясь. Фоули усмехнулась, как будто могла видеть это через толщу пены, и направилась к выходу. Сириус медленно выдохнул и снова откинулся на бортик бассейна. Было не важно, что происходит вокруг и что может случиться. Ему было хорошо.