Линия жизни (гет)

There was nothing in sight

But the memories left abandoned

There was nowhere to hide

The ashes fell like snow

And the ground caved in

Between where we were standing

And your voice was all I heard

That I get what I deserve

(с) Linkin Park — New Divide

* * *

Уходить было очень трудно. Андромеда не питала иллюзий на этот счет с самого начала, но теперь, стоя перед своей как всегда аккуратно застеленной кроватью в комнате, откуда исчезли все вещи, говорившие о то, что она обитаема, осознание происходящего настигло девушку со всей своей неумолимостью. Она покидала это место. Скорее всего, навсегда…

Все ее вещи были аккуратно уложены в небольшой с виду, но очень вместительный саквояж. Он стоял на полу, у ее ног, пока Андромеда набиралась моральных сил для последнего рывка. Вся ее прежняя жизнь висела на волоске, его нужно было разорвать. Блэк села на кровать, рассеяно провела рукой по холодной шелковой поверхности покрывала. Ее комната… Ее маленькая крепость. Место, где теряли силу детские страхи, рождались мечты, надежды, рос и креп ее разум, развивались навыки и умения. Место, ставшее частью ее самой, ее отражением. Теперь это была просто комната. Исчезли ее косметические средства с туалетного столика, на тумбочке больше не лежала книга для чтения перед сном, забытая шаль не свисала с кресла у окна. Четыре стены, обтянутые шелком, мебель, ничего не говорящая о возможном обитателе, больше ничего. Почему-то в голову Андромеде пришла мысль, что именно так выглядит смерть. Душа расстается с телом, остается только пустая оболочка, уже ничего не говорящая о целом мире, который существовал внутри нее еще миг назад. Андромеда была душой этой комнаты, и она уходила. Вместе с ней уходило все, что делало это место особенным. И как любая смерть, процесс этот вызывал давящее чувство тоски. Часы на ее туалетном столике показывали три часа ночи. Всего через несколько часов домовик явится сюда, чтобы разбудить ее к завтраку, и найдет комнату пустой. Она могла, как наяву, видеть, как он, испуганный и смущенный, доложит об этом Сигнусу и Друэлле. Как они сначала не поверят, а потом придут сюда, увидят все собственными глазами. Прочтут письмо, оставленное для них на туалетном столике рядом с часами. Поймут, что это действительно произошло. Девица из древнейшего и благороднейшего семейства Блэк сбежала из дома. Сбежала с магглорожденным волшебником… Будут ли они ее искать? Будут ли пытаться убедить отказаться от этого решения? Почему-то Андромеде казалось, что не будут. Блэки были очень гордым семейством. Они не давали второго шанса тем, кто однажды показал, как мало ценит он их расположение. Андромеда знала, что родители любят ее, что сердца их будут разбиты, а позор, который им придется пережить, когда новость дойдет до общества, очень сложно будет забыть. Но даже ради попытки избежать этого позора они не станут просить ее вернуться. А если все-таки попросят, она ответит отказом. Жребий был брошен.

Больше всего Андромеде было жаль маленькую Цисси. Ее любимую младшую сестренку, так нуждавшуюся в близком друге рядом. Нарцисса была слишком нежным созданием для мира, в котором родилась. И пусть родители заботились о ней, этого было недостаточно. Никто не мог предсказать, как обернется ее жизнь с Люциусом, который так рвался в то же общество, в котором вращались мрачные муж и деверь Беллатрикс. Андромеда хотела бы быть рядом с ней, когда Нарциссе понадобится ее совет. Хотела бы поддержать ее. Но знала, что ей это не будет позволено. Несмотря на нежность и беззащитность, Нарцисса тоже была Блэк. С той же фамильной гордостью, теми же непримиримыми взглядами на устройство общества и роль их семьи в нем. Цисси обещала, что всегда будет рядом, но Меда не ждала, что маленькая сестренка сдержит свое поспешное и необдуманное обещание. Даже изнывая от одиночества и тоски, она не обратится к Андромеде. Почему-то от осознания этого было больнее всего…

Девушка встала. Смысла тянуть больше не было. Она подняла саквояж с пола, окинула себя в большом зеркале пристальным взглядом и решительным шагом направилась к двери. Тед ждал ее на заднем дворе усадьбы, решено было воспользоваться трансгрессией (по каминной сети путь ее побега могли отследить, а это было совершенно не нужно). Никто не встретился беглянке на ее осторожном пути вниз по парадной лестнице, и позже, когда она неслышными шагами пересекала холл. Андромеда не зажигала свет на конце палочки — она слишком хорошо знала этот дом, даже темнота не мешала ориентироваться. Боковой коридор закончился дверью черного хода, Меда с помощью невербального заклятия отперла ее и выскользнула в поющую сверчками ночь, прохладную и свежую, как это часто бывает в июне.

* * *

Слезы текли из ее глаз, Нарцисса никак не могла заставить их остановиться. Уже в который раз перечитывала она письмо, оставленное Андромедой, но разум отказывался верить написанному. Убежать из дома с грязнокровкой, так опозорить родителей, себя… И, самое ужасное: бросить ее, Нарциссу. Именно сейчас, когда та так сильно нуждалась в сестре. Выбрать между ней и Тедом Тонксом. Выбрать Теда, а не ее.

Дверь распахнулась внезапно и с громким стуком врезалась в стену. Нарцисса вздрогнула, оторвала взгляд от пергамента, исписанного каллиграфическим почерком Андромеды, и увидела старшую сестру. Глаза Беллатрикс метали молнии, губы были сжаты в тонкую линию, а лицо неестественно бледно. Она не поздоровалась, не сказала ни единого слова, только быстрым шагом пересекла комнату и вырвала злосчастное письмо из рук Нарциссы. Читала Беллатрикс быстро, не столько ради сути написанного, ее она и так уже знала от родителей, сколько чтобы убедиться, что письмо написано рукой Андромеды. Они не были очень близки, но чувство клановости, принадлежности в одной семьей имело для Беллатрикс огромное значение. Она не поверила, когда родители вызвали ее из Лестрейнж-Холла и сообщили о произошедшем. Андромеда всегда была немного сумасбродной, но так поступить с семьей она не посмела бы. Теперь было очевидно, что еще как посмела. Пальцы Беллатрикс смяли пергамент, он загорелся в ее руках и через мгновение пеплом осыпался к ногам.

— Значит, это правда, — тихо сказала Белла.

Нарцисса в ответ только всхлипнула. Беллатрикс метнула в нее ненавидящий взгляд. Женские слезы всегда ее раздражали, а уж теперь, когда сама она испытывала незнакомое прежде смятение, и подавно.

— Какой бесславный конец, — произнесла Белла, отряхивая руки от остатков пепла.

Нарцисса вскинула на нее непонимающий, полный страха взгляд. Лицо Беллы было непроницаемым, как маска.

— Белла, что ты такое говоришь… — прошептала Цисси.

— Я говорю, что наша сестра умерла сегодня, Нарцисса. Умерла бесславно, предав тех, кто был ее семьей всю ее жизнь. Тетя Вальбурга выжгла ее с семейного дерева, а тебе пора перестать оплакивать ее. Она этого не достойна.

Слово «умерла» заставило Нарциссу почувствовать, как все внутри падает в бездонную бездну. Понадобилось несколько минут, в течение которых Цисса пребывала в ступоре, чтобы до нее дошло, что сестра выражается фигурально. На краткий миг это принесло облегчение, потом смысл сказанного в полной мере дошел до девушки. Пути назад не было. Даже имя Андромеды оказалось стерто с их фамильного древа. Беллатрикс была невыносимо права в своем высказывании. Для семейства Блэк Андромеда умерла в тот день. Но что было делать с ее, Нарциссы, сердцем, где сестра все еще была жива, несмотря на ужасный поступок, который совершила? Цисса уронила голову на грудь, снова не удержав контроль над слезами. Беллатрикс стояла у окна ее спальни, невидящим взглядом уставившись куда-то в пустоту.

— Думаю, нужно привести это в соответствие.

— О чем ты говоришь?

— Смерть реальную и смерть фигуральную, милая сестренка.

И снова Цисса не сразу поняла, о чем говорит Беллатрикс. А когда поняла, вскочила на ноги и мертвой хваткой вцепилась в ее руку.

— Ты не серьезно. Скажи, что ты не имеешь это ввиду!

Белла вырвала руку, с возмущением глядя на младшую сестру.

— Я полностью серьезна. А твоя реакция меня удивляет и настораживает, малышка. Предатель должен умереть. Кара вполне достойна преступления.

— Это же Андромеда, Белла! Это Андромеда!

— Тварь и предательница, осквернившая наш род. Не произноси при мне ее проклятого имени! — прошипела Беллатрикс, в свою очередь, вонзая острые ногти в предплечья младшей сестры.

Несколько минут они молчали. Беллатрикс буравила Нарциссу уничтожающим взглядом, в конце концов, та отвела глаза, и тогда Лестрейнж разжала хватку, позволяя младшей сестре отойти назад, к кровати и почти упасть на нее.

— Каждый получает то, чего заслуживает, — равнодушно сказала Беллатрикс. — А тебе не мешало бы подумать о собственной судьбе.

— Что ты имеешь ввиду? — глухо спросила Цисса.

— Твой брак с Люциусом Малфоем, разумеется.

Беллатрикс была безжалостна. Нарцисса вскинула на нее испуганный взгляд, Белла хищно осклабилась.

— О, так ты не подумала об этом, сестричка? Эта женщина, сбежав, сделала себя парией в любом приличном доме. Ты думала, ее позор не коснется тебя? Не покроет нас всех? И Малфои, трясущиеся над своей репутацией, по-прежнему рады будут видеть тебя рядом со своим единственным сыном и наследником? Ха-ха!

На нее будто обрушилось ведро камней. Нарцисса сидела, оглушенная, разбитая этим новым ударом, сидела, низко опустив голову. Слезы внезапно высохли. Она даже не ощутила, когда Беллатрикс опустилась рядом с ней на кровать и почти нежно взяла сестру за плечи.

— Тебе следует быть сильнее, девочка, — Нарцисса вздрогнула от этого непривычно ласкового для Беллы тона и посмотрела на сестру. — Естественно, родители употребят все свое влияние, чтобы замять скандал и не допустить разрыва твоей помолвки. Но нужно понимать, что их усилий может оказаться недостаточно. Пока она жива, живо напоминание о том, кем она была когда-то.

— Белла, пожалуйста!

Беллатрикс убрала руки, позволив младшей сестре обнять ее за талию и зарыться лицом в подол платья. Никогда особенно не чувствовавшая связи с сестрами, в тот момент миссис Лестрейнж с удивлением для себя осознала, что плачущая девочка у нее на коленях важна. Ее следует хранить и беречь, потому что она не выживет одна. Раньше этим занималась Андромеда. Теперь, очевидно, ее место следовало занять Беллатрикс.

Это было странное, новое чувство. Сродни тому, которое, наверное, испытывает человек, вдруг осознавший, как беззащитен и одинок уличный котенок, только что спасенный им из-под катка. Чувство ответственности за спасенного нередко вынуждает заняться обустройством его судьбы. Судьба Нарциссы была теперь под ее, Беллатрикс, ответственностью, хотела миссис Лестрейнж этих уз, или нет. Это одновременно раздражало и было как-то странно приятно. Белла, не привыкшая испытывать подобные чувства, отстранилась и встала с кровати.

— Прекрати плакать. Мы решим эту проблему. Мы — Блэки. Не существует трудностей, с которыми наш род не смог бы справиться.

Как ни странно, на этот раз Нарцисса послушалась. Пусть лицо ее все еще имело это выводящее из себя скорбное выражение, реветь она перестала. Послушная девочка. По крайней мере, это качество в ней было положительным.

* * *

Тед обнял ее и поцеловал. От поцелуя по всему телу растеклось тепло и легкость. Казалось даже странным, что он до сих пор так на нее действовал. Позади раздались аплодисменты, новоиспеченная чета Тонксов развернулась, чтобы поприветствовать гостей, собравшихся в этот ясный летний день в подземном зале в Министерстве Магии, где происходила регистрация браков волшебников. Гостей было немного: родители Теда, несколько его школьных друзей, дядя Альфард… Единственный член семьи, давший согласие прийти. Человек, который вел ее к алтарю вместо Сигнуса. Из близких ей людей только он был сегодня в зале.

Андромеда знала, что так будет, но все равно написала и отправила приглашения всем: семье, друзьям. Кто-то ответил отказом (по большей части вежливым, но несколько писем едва не довели ее до слез, столько в них было грязи и яда), кто-то (как все Блэки, кроме дяди Альфарда) просто проигнорировал. Составляя финальный список гостей, Андромеда смогла, наконец, оценить весь масштаб бедствия. Никто не простил ей ее выбор. Никто не остался на ее стороне. Даже те люди, которых напрямую ее решение не касалось, предпочли разорвать с ней всякие отношения. В семнадцать лет ей предстояло начать заново строить жизнь, потому что из старой в ней остался один дядя Альфард. Он улыбнулся племяннице и раскрыл объятия. Андромеда шагнула к нему, крепко обхватила и зарылась лицом в сорочку у него на груди. Он утешающе погладил ее волосы и сказал, так тихо, чтобы никто больше не мог слышать:

— Будь сильной, девочка. Ты приняла непростое решение, тебе будут беспрестанно о нем напоминать. Лучшее, что ты можешь сделать — стать счастливой, несмотря ни на что. Это, возможно, кажется сейчас очень сложной задачей. Но ты Блэк, Андромеда. Нет ничего, с чем Блэк не справился бы.

Она рассмеялась, чувствуя, как глаза наполняются слезами, и благодаря все высшие силы, какие только знала, за то, что в ее семье существует Альфард Блэк.

— Они знают?

— О чем?

— Что ты пришел сюда.

— Я не счел необходимым отчитываться.

Андромеда, сумев обуздать чувства и уверившись, что желание плакать прошло, подняла на дядю взгляд.

— Насколько все плохо?

Он улыбнулся ей покровительственно и поцеловал в лоб.

— Сегодня твоя свадьба, девочка. Такой светлый праздник. Не будем портить его мрачными разговорами.

Он был прав, Андромеда отступила. В конце концов, такой ответ — это тоже ответ. Немедленно к ней подошли родители Теда, заверив, что всегда будут рады видеть ее в их доме, что теперь у них кроме сына появилась дочь и они надеются, что дети их будут очень счастливы. Андромеда дала им обещание. Ради этого, в конце концов, все и затевалось. Друзья Теда были сдержаннее, немало было среди них тех, кто понимал, насколько скандальным был этот брак. Они выглядели смущенно, явно чувствовали себя неловко и будто боялись, что кто-то их здесь застанет. Лишь несколько вели себя именно так, как обычно ведут себя друзья на свадьбе: поздравляли и искренне радовались событию, что бы там ему ни предшествовало. Им Меда была по-настоящему благодарна.

Весь путь от залы бракосочетаний до Атриума она искала взглядом знакомые лица в толпе посетителей Министерства и служащих, но никто из тех, кого она желала бы увидеть, так и не встретился. Вся их маленькая компания, один за другим, покинула Министерство, переместившись в «Дырявый котел», заранее снятый на весь вечер, где торжество продолжилось. Когда огневиски достаточно крепко ударил в головы гостям, напряжение понемногу ушло. К концу вечера свадебные гуляния стали вполне традиционными, никто уже не смотрел с опаской и не перешептывался украдкой. Танцевальную часть вечера они с Тедом открыли прекрасным вальсом. Он, хоть и не был хорошим танцором, очень старался, вел ее уверенно. Потом был еще один вальс, с дядей Альфардом. И еще один танец с отцом Теда. Андромеда проголодалась, но найти минутку для перекуса (а хозяева трактира постарались на славу) оказалось просто невозможно: танец сменялся тостами и поздравлениями, и наоборот. Расходиться гости стали только под утро, тогда же молодожены смогли, наконец, покинуть торжество.

Тед привел ее в просторную квартиру в маггловском районе Лондона, где с момента выпуска успел успешно обжиться. В целях безопасности до свадьбы Андромеда жила у родителей Теда, в квартире этой ни разу не бывала, и потому осматривала ее со всем интересом, на который была способна после весьма тяжелого дня.

— Что скажешь?

Тед стоял в дверях гостиной, прислонившись плечом к дверному косяку. Парадную мантию он уже снял, оставшись в белоснежной сорочке и галстуке-бабочке, а волосы, тщательно уложенные в начале дня, теперь растрепались, непослушная светлая прядь свешивалась ему на лоб. Никогда еще он не казался ей настолько родным, никогда так сильно не ощущала она свою зависимость от его присутствия рядом.

— Мы будем здесь очень счастливы, мистер Тонкс, — ответила она, устало улыбаясь.

Он усмехнулся, шагнул ей навстречу и заключил в объятия.

— Вы даже представить себе не можете, насколько правы, миссис Тонкс.

Миссис Тонкс… Ей нужно было привыкнуть, что именно так теперь она будет зваться. Андромеды Блэк больше не существовало. В тот день родилась Андромеда Тонкс, и жизненный путь ее обещал быть совсем не простым. Она обвила руками шею Теда, притянула к себе и поцеловала, горячо и отчаянно. Мосты пылали позади, освещая начало ее новой жизни. Быть счастливой. Быть счастливой, несмотря ни на что. Теперь это была ее единственная цель.

* * *

Абраксас Малфой в сопровождении сына уверенным шагом вышел в холл усадьбы Блэков из полыхающего зеленым пламенем камина, небрежным жестом стряхнул с плеч пепел и устремил равнодушный взгляд на хозяина дома. Сигнус приветствовал его с достоинством, Друэлла присела в вежливом реверансе. Как будто это был обычный прием. Как будто Абраксас пришел сюда не для того, чтобы отказаться от помолвки между его единственным сыном и младшей из девиц Блэк… Нарцисса низко склонила голову, делая реверанс. Она не могла смотреть на Люциуса. Зачем он пришел? Если они решили отказаться от нее, не лучше ли было бы вовсе не видеться? По крайней мере, тогда было бы не так больно. Но видеть его, разговаривать, понимать, что давно уже впустила его в свое сердце, в то время как в его для нее нет места — все это было слишком для нее. Нарцисса никогда не была настолько сильной, чтобы справиться с подобным в одиночку.

Главы семейств обменялись несколькими обязательными для приличного общества фразами, а затем Сигнус пригласил Абраксаса в свой рабочий кабинет. Прежде, чем Нарцисса успела опомниться, она оказалась наедине с Люциусом в пустом холле. Девушка, как лунатик, проснувшийся в момент своего неосознанного путешествия, огляделась, осознала ситуацию, в которой оказалась, и, досадуя на мать, бросившую ее в таком неудачном положении, подняла взгляд на своего нареченного. «Бывшего нареченного» — поправила себя Нарцисса, ощущая от этой мысли щемящую тоску в груди. Несмело, как будто украдкой она подняла на него взгляд. Люциус не смотрел на нее. Он стоял у камина, разглядывая большой портрет Друэллы над каминной полкой. Высокий, как всегда безупречно одетый, серебристые волосы собраны в конский хвост и перетянуты темно-зеленой шелковой лентой… Когда он оглянулся и прямо посмотрел на нее, сердце Нарциссы пропустило удар. Взгляд был холодный, оценивающий. Ей не следовало молчать и глупо пялиться на него, но в горле отчего-то пересохло, и Нарцисса не могла выдавить из себя ни слова, как ни старалась.

— Полагаю, разговор наших отцов займет какое-то время, — произнес Люциус. — А погода сегодня просто замечательная. Вы покажете мне приусадебный парк, миледи?

Он спас ее, хотя был вовсе не обязан этого делать. Нарцисса собрала волю в кулак, натянула на лицо приветливую улыбку, спрятавшись за ней, как актер за маской, и сделала приглашающий жест в сторону парадного выхода.

— Разумеется милорд. Это будет удовольствие для меня.

Прогулка получилась тихой. Нарцисса лихорадочно искала подходящую тему для разговора, Люциус же был погружен в свои мысли. Иногда ей казалось, что он вовсе забыл о том, что у него есть спутница. Цисса не знала, радоваться ей, или видеть в этом очередной повод для паники. Приусадебный парк был небольшим, в центре его располагалась ажурная белая беседка, и именно к ней в итоге привела их главная прогулочная аллея. Люциус с небрежной грацией расположился на парапете беседки, Нарцисса присела на скамью, выдерживая между ними ощутимую дистанцию. Только теперь он, кажется, снова заметил ее присутствие. Внимательный взгляд холодных серых глаз будто видел ее насквозь, отчего по коже девушки побежали мурашки.

— Вы знаете о цели визита моего отца?

Вопрос прозвучал как гром среди ясного неба, пусть было довольно очевидно, что рано или поздно речь между ними зайдет о неудавшейся помолвке. Нарцисса ощутила, как кровь отливает от лица. Она не готова была обсуждать это. Не с ним, когда он сидит перед ней, как живая картина ее светлого будущего, которого никогда не будет. Но и молчать она не могла: он продолжал смотреть на нее, явно рассчитывая получить ответ. Девушка уперла взгляд в собственные колени, на которых руки ее беспрестанно теребили край юбки.

— Я о ней догадываюсь.

— Это расстраивает Вас?

Нарцисса снова посмотрела на него, даже не пытаясь скрыть боль во взгляде, которую он причинил ей этим вопросом. Люциус рассматривал ее с холодной заинтересованностью школяра, препарирующего лягушку. Ни капли сочувствия, ни грамма милосердия. Но не в этом была проблема. Проблема заключалась в том, что, несмотря на это, она тянулась к нему. Хотела, чтобы он пообещал, что все будет хорошо, что он не оставит ее, какое бы решение не принял Абраксас. Она слишком привыкла к мысли, что скоро станет миссис Малфой. И цеплялась теперь за нее, как утопающий за соломинку.

Губы Люциуса искривила едва заметная улыбка. Кажется, ее вид был достаточно красноречив. По крайней мере, ответа он не потребовал.

— Поступок Вашей сестры выходит за все мыслимые рамки, не так ли?

— Я не могу сейчас обсуждать это, милорд, — тихо сказала Нарцисса.

— Понимаю. Вероятно, на Вашем месте любой не захотел бы. Тем не менее, мне важно услышать это от Вас. Как это событие оцениваете Вы?

Это походило на какую-то очень жестокую проверку. И Нарцисса не знала правильных ответов…

— Здесь не может быть двух мнений, милорд, — она заставила себя смотреть прямо ему в глаза, не отводя взгляд. — И тетя Вальбурга довольно красноречиво выразила отношение моей семьи к случившемуся.

Улыбка обозначилась на его губах чуть четче. Люциус оценил дипломатию девушки, ответившей на вопрос, не отвечая на него. Ее личное отношение осталось за границей беседы.

— Я слышал об этом. Любопытная традиция.

Между ними повисла пауза. Люциус как будто обдумывал что-то, Нарцисса же, снова против воли окунувшаяся в тяжелые мысли о сестре, просто не имела сил поддерживать беседу. Очень некстати вспомнилось ей и приглашение на свадьбу Андромеды, которое до сих пор лежало в дальнем углу нижнего ящика ее тумбочки. Его следовало сжечь, как поступили все остальные члены семьи, но почему-то Цисса не смогла этого сделать.

— Возможно, именно ей мы обязаны этим визитом.

Она моргнула и непонимающе уставилась на него. Люциус больше не улыбался.

— Как Вы думаете, чем завершатся переговоры?

Нарцисса никак не могла понять, специально он бьет ее по самым чувствительным точкам, или это просто следствие темы, которая не могла его не волновать. Ей не хотелось думать, что правдив первый вариант. Не хотелось верить, что он стал бы так ее мучить забавы ради. В то же время, в девушке взыграла вдруг фамильная гордость. Нарцисса гордо вскинула голову, тон ее стал холоднее, официальнее.

— Решением, которое будет наилучшим для обеих семей, разумеется. Что бы не совершила моя сестра, мы все еще Блэки, милорд. Мы не просим и не уговариваем.

Люциус удивленно вскинул бровь, но скоро лицо его приобрело привычное равнодушное выражение.

— Я задел ваши чувства, миледи. Приношу свои извинения. Между тем, не думаю, что беседа глав наших семейств в действительности носит настолько драматичный характер. Мой дом не планируют разрывать нашу помолвку.

Нарцисса не могла поверить своим ушам. Он совершенно точно сказал то, что она услышала, а между тем, это просто не могло быть правдой. Девушка нахмурилась.

— Но как же…

— Эта новость Вас не радует? — Люциус усмехнулся, оттолкнулся от парапета и присел на противоположный край скамьи, все еще достаточно далеко от нее. — Вы совершенно правы, миледи. Вы — Блэк. Репутации уничтожаются легко, но родословная — дело совершенно другое. Моя семья дорожит первым, но никогда не поступится вторым.

— Люциус…

Она впервые за многие месяцы произнесла его имя. Оно звучало непривычно для них обоих, быть может, поэтому Малфой действительно обратил к ней все свое внимание, услышав его.

— Если судьба наша по-прежнему решена, то я, без сомнения, являюсь самой счастливой из волшебниц, но кое-что я просто обязана спросить.

Он смотрел выжидающе, не перебивая. Нарцисса восприняла это как поощрение.

— Вы интересовались моим мнением о ситуации. Я не меньше хотела бы знать Ваше.

На его лице не дрогнул ни один мускул, но пауза, снова повисшая в беседке, заставила ее нервы натянуться до предела. В какой-то момент Нарциссе показалось, что если сейчас он ничего не скажет, она не выдержит и закричит.

— Это грандиозный скандал, — произнес, наконец, Люциус. — И он не мог, разумеется, не повлиять на мое мнение о Вашем роде. Но я уважаю решение Главы моего дома. И буду ему подчиняться, каким бы оно ни было.

Эти слова били больнее, чем сотня плетей. Нарцисса низко опустила голову, борясь с желанием разрыдаться.

— Вы не хотите жениться на мне?

Люциус посмотрел на нее с изумлением. Приличные юные леди не должны были задавать подобных вопросов. Впрочем, теперь, когда ее сестра такое учудила, это не казалось в сравнении таким уж вопиющим нарушением норм морали. Одно мгновение он раздумывал, не сказать ли правду. Девушка выглядела разбитой, и, наверное, его равнодушие только усугубило бы ситуацию, но истина была именно такой: ему было все равно. Люциус в своей жизни действительно любил только отца и власть, ему было совершенно все равно кем будет женщина, с которой он продолжит славный род Малфоев, лишь бы была не совсем уж уродливой. Нарцисса устраивала его, но на ее месте могла быть любая другая, и он не почувствовал бы разницы. На самом деле, куда большее беспокойство ему доставляла сейчас свежая метка на предплечье, которая все еще ныла, как бы ни пытался он использовать обезболивающее зелье и заклятья. Но Абраксас предельно четко выразил свою мысль: свадьба состоится. А это значило, что ему пора было начинать привыкать говорить этой девушке то, что она хочет услышать, а не то, что он в действительности думает. Он пододвинулся ближе и взял ее холодную узкую ладонь в свои руки. Нарцисса не отняла руки, только устремила на него полный надежды и страха взгляд огромных голубых глаз. Это помогло. Когда на тебя так смотрят, любая благозвучная ложь выдается легче.

— Нарцисса, мы оказались в сложной ситуации, но я и на минуту не помышлял о разрыве помолвки с Вами. Поступок Вашей сестры — тревожный звонок для нас, но мы достаточно рассудительны, чтобы не судить по нему Вас. Леди Беллатрикс, в конце концов, живое доказательство тому, насколько разными могут быть дочери одного и того же семейства. Да, я по-прежнему хочу на Вас жениться.

Ее лицо просияло, сделав ее вдруг действительно красивой. И все это благодаря всего лишь нескольким вовремя сказанным словам… Люциус, чрезвычайно довольный собой, поднес руку Нарциссы к губам и легко коснулся ее. По телу девушки пробежала дрожь, но уже совсем другого, до того неведомого толка. Он не мог сказать ничего, что звучало бы приятнее для нее в тот момент. И было не важно, что взгляд у него по-прежнему был холодным. Было даже не важно, что он, вероятно, не был до конца с ней откровенен. Нарцисса поняла, что Андромеда была права во всем. Она влюбилась. Действительно влюбилась в своего будущего мужа. И в то время, как в груди ее разливалось тепло, разум готов был впасть от этой мысли в панику. Она совершенно его не знала. Фасад, который ей позволено было видеть, показывал не больше, чем верхушка айсберга. Но она со всей наивностью умудрилась влюбиться в этот фасад без оглядки. Только сейчас осознание, что изнанка Люцуса Малфоя может оказаться совсем не такой привлекательной, как оболочка, мрачной тучей надвинулось на ее ясный небосвод. И чем ярче было переживание от скупой нежности, проявленной к ней, тем отчетливее видна была тень от этой тучи.

Люциус не мешал ее руке выскользнуть из его. Нарцисса, вдруг пришедшая в несвойственное ей оживление, вскочила с места.

— Здесь становится слишком жарко. Вернемся в дом, я прикажу домовику подать нам холодного чая.

Он принял это приглашение. И они почти успели допить свой чай, когда Абраксас и Сигнус, оба утомленные, но вполне друг другом довольные покинули кабинет и присоединились к ним. Нарцисса плохо умела участвовать в мужских беседах, поэтому она просто улыбалась, кивала, если у нее что-то спрашивали, и старалась не привлекать к себе внимания. Это было не так сложно, потому что отец и его гости были заняты только друг другом. Когда она, некоторое время спустя, попросила разрешения удалиться, никто не стал ее задерживать. Бессознательно Нарцисса направилась на поиски матери. Она нашла ее в спальне, Друэлла пребывала в хорошем настроении и, увидев в дверях комнаты младшую дочь, с готовностью раскрыла ей объятия.

— Отец сказал тебе, дорогая? Все устроилось.

— Что мистер Малфой попросил взамен, мама? — тихо спросила Нарцисса.

— Ничего такого, чего мы не отдали бы ради твоего благополучия, — улыбнулась мать, нежно погладив ее по щеке.

Почему-то от этих слов холодок пробежал по спине Нарциссы.

* * *

Эрик любил проводить время в кабинете отца. Ему ничего не позволялось здесь трогать, полагалось молчать, только если Виктор сам к нему не обращался, но это ничего не значило для мальчика. Он неслышной тенью проскальзывал за тяжелую дубовую дверь, устраивался в углу гостевого дивана, изучал блуждающим взглядом портреты на стенах и собственного отца, сидящего за массивным письменным столом. Стол всегда был в порядке, Эрик ни разу не видел на нем неаккуратно разложенных пергаментов или лишних предметов. Виктор Мальсибер умел целиком сосредоточиться на том, что делал. Эрику казалось, что отец даже не осознает его присутствие, и это было не далеко от истины. И тем не менее, ни в одном другом уголке поместья Мальсиберов не испытывал он такого покоя, такого чувства защищенности и какой-то умиротворяющей предопределенности. Эрик знал, что однажды он сменит отца за этим столом. Возглавит род, возьмет все заботы о делах семьи на себя и, если будет достоин, получит и другую милость, доступную только лучшим из лучших… Взгляд мальчика задержался на руке отца. Однажды он ее видел. Черные линии на коже, сплетающиеся в оскалившийся череп, изо рта которого вылезает змея. Отметка была живой, стоило моргнуть — и змея немного изменяла свое положение. Отцу не понравилось, что он смотрел. Он поспешил опустить рукав и потребовал, чтобы Эрик пообещал ему, что никому не скажет о том, что обнаружил. Мальчик, разумеется, не сдержал обещание. Тогда он узнал, что у отца Эйвери тоже есть такая. Тогда они начали говорить об этом, узнавать больше, а потом — готовиться.

Виктор Мальсибер подписал документ, отложил письмо, чтобы дать чернилам просохнуть, скользнул взглядом по комнате и поймал пристальный взгляд сына, устремленный на его предплечье, где под белоснежной тканью сорочки скрывалась темная метка.

— На что ты смотришь, позволь поинтересоваться? — вкрадчиво спросил мистер Мальсибер.

Эрик моргнул, поднял глаза на отца.

— Почему ты никогда не показываешь мне ее?

Виктор приподнял брови. Эрик не ждал, что отец ответит на вопрос, но он это сделал:

— Есть вещи, которым лучше быть скрытыми, пока не придет их час.

— Я знаю, что у тебя есть отметка, и нельзя, чтобы ее видели другие. Но почему ты никогда не показывал ее мне? — мальчик особенно выделил последнее слово, не слишком умело скрывая обиду в голосе.

— Потому что ты ребенок, Эрик. Твое время еще не пришло.

Эрик отвел взгляд и посмотрел прямо перед собой, сжав губы в тонкую полоску. Не было других слов, способных так же сильно разозлить его, как те, что только что произнес его отец. Мальсибер-младший ненавидел, когда ему напоминали о том, как мало он значит, пока не вырастет.

— А когда оно придет?

Виктор нахмурился. Пыл сына его настораживал. Волшебник принадлежал к породе людей, привыкших полностью контролировать эмоции и ситуации, в которых оказывается. Эрику его самоконтроль по наследству не передался. Его сын был вспыльчив, его поступками часто руководили эмоции. Виктор считал это слабостью и полагал, что мальчик прилагает недостаточно усилий, чтобы воспитать в себе это качество, от природы ему не доставшееся.

— Когда ты научишься держать в узде свой гнев, — холодно сказал Виктор.

Эрик усмехнулся. Знать, чего от тебя ждут, и соответствовать — задачи совершенно различные. С первой он справлялся прекрасно, со второй же… По крайней мере, он делал все, что мог. Пусть этого всегда было недостаточно.

— У меня тоже такая будет, — с уверенностью произнес мальчик, потом медленно повернул голову и посмотрел отцу прямо в глаза. — С твоей помощью, или без нее.

Холодные серые глаза Виктора Мальсибера сощурились. Когда обществу полагается быть тайным, совсем не хорошо выяснить, что о нем знает даже твой тринадцатилетний сын.

— Вот как? Каким образом?

— Ты делаешь табу из вещей, которые сами по себе не являются тайной, отец. Люциус Малфой получил метку. Кэрроу и Паркинсон тоже получили, за год до него. Ты думаешь, они не говорят об этом? Думаешь, никто ничего не знает? Да весь мой факультет собирается сразу после школы присоединиться к Повелителю. Все разговоры, так или иначе, сводятся к переменам, которые он принесет с собой. Только ты все еще пытаешься делать из этого тайну!

Сказано было с обычной для подростка горячностью, но суть цепкий ум Виктора выделил молниеносно. Он ощутил тихое бурление гнева глубоко внутри. Вчерашние школьники, мальчишки, бахвалились тем, что полагалось держать в строжайшем секрете. Их неумение удержать языки за зубами создавало угрозу для всего общества. Об этом необходимо было переговорить с Повелителем, и это нужно было прекратить. Но прежде — сделать так, чтобы его собственный отпрыск не участвовал в распространении подобных сплетен.

— Что ж, если беспокоит тебя только положение Малфоя, или Паркинсона, я могу тебя успокоить — ты получишь свой шанс, когда придет время. Когда ты будешь действительно волшебником, самостоятельной единицей, а не мальчишкой с волшебной палочкой. И это не будет легко. Испытания проходит далеко не каждый.

Виктор, изменив тактику, подманил сына к себе. Эрик поднялся с дивана и недоверчиво приблизился к отцу. Виктор Мальсибер закатал рукав сорочки и протянул руку сыну, позволяя ему рассмотреть Темную метку во всей ее красе. А потом, когда мальчик поднял на отца восхищенный взгляд, железными пальцами сжал его предплечье и приложил палочку к ткани мантии. Острая боль прошила руку, Эрик вскрикнул и попытался вырвать руку, но отец не выпускал.

— Смотри на меня, — голос был тихим, но не повиноваться ему было невозможно. — Эта отметка — величайшая милость. Ее нужно быть достойным. Никогда ее не получит хвастливый мальчишка, не умеющий держать в узде собственные эмоции. Ты хочешь ее? Прекрасно. Будь готов к боли. Будь готов выполнить все, что тебе прикажут, чего бы это ни стоило. Будь лучше каждого из тех, чьи имена ты назвал сегодня. Тогда, может быть, лишь может быть, на тебя действительно обратят внимание.

Эрик, до того способный сосредоточиться только на своей боли, по мере того, как отец говорил, собрал волю в кулак. Лицо его, сморщенное в самом начале, разгладилось. Он точно скопировал выражение лица отца, отзеркалил его, стискивая зубы, чтобы предательский стон не испортил все во второй раз.

— Не нужно меня недооценивать.

Виктор Мальсибер бросил на сына еще один пристальный взгляд, а потом убрал палочку от его руки. Эрик не схватился за руку, лицо его осталось бесстрастным. Это был приятный момент. Виктор улыбнулся.

— Я разделяю твое желание, Эрик. И для меня не будет большего повода для гордости. Но всему свое время, — его рука легла на плечо мальчика и чуть сжала. — Но я не советовал бы поддерживать распространение сплетен. Тем более в стенах школы. Никогда не знаешь, чем это может обернуться.

Эрик кивнул. Отец убрал руку. Мальчик сообщил о своем намерении покинуть кабинет, Виктор не стал ему препятствовать. Уже за дверьми Эрик позволил себе схватиться за все еще ноющую руку, закатать рукав и обнаружить под ним ожог. Достаточно сильный, чтобы кожа покраснела, но не на столько, чтобы остался шрам. Это был первый раз, когда его отец причинил ему боль. Эрик думал, что возненавидит его за это, но ненависти не было. Вместо нее пришла решимость. Виктор не сказал ему ничего нового, ничего, что помогло бы ему лучше понять собственные желания. Но из его кабинета Эрик вышел с твердым осознанием, что не отступится. Он сказал, что на его предплечье тоже будет Темная метка. И она там будет, чего бы это ни стоило.

* * *

Дорога плавно пошла вниз, но Лили, вместо того, чтобы отпустить педали и позволить велосипеду просто нести ее вниз с холма, принялась крутить их еще быстрее. Ей нравилось это чувство, так близкое к полету. Когда ветер бил в лицо, приводя в совершенный беспорядок два ее аккуратных рыжих хвостика, норовя задрать юбку до пояса. Когда в ногах появлялась ноющая боль, говорящая об усталости мышц. Она чувствовала себя живой, сильной, способной на все, чего бы ей ни захотелось. Спуск сменился ровной дорогой, разделявшейся на перекрестке на три направления. Лили повернула на Тополиную улицу, проехала несколько аккуратных кованных и увитых плющом заборчиков, а потом остановила велосипед. Ей нужен был просторный двухэтажный коттедж, на почтовом ящике перед которым значилась распространенная для Англии фамилия «Бэйкер», хотя семья эта имела к булочникам такое же отношение, как Лили к цветку, имя которого носила.

Лили плохо помнила Клариссу Бейкер, они и пары раз не увиделись с того далекого дня, когда Петуния взяла младшую сестру с собой к пруду, где они играли в прятки все вместе. И все-таки, когда миссис Эванс объявила, что ужинать семейство будет через час и пора позвонить Петунии, девочка даже секунды не раздумывала, прежде чем вызваться съездить и забрать сестру из дома Клариссы. Вайлетт не считала идею действительно хорошей, помня, как остро старшая дочь реагирует на любые попытки младшей наладить контакт, но решимость Лили была настолько непререкаемой, что оказалось проще уступить и отпустить, чем объяснять ей, почему от идеи лучше отказаться. Кроме того, миссис Эванс в тайне надеялась, что рано или поздно Лили в своем начинании преуспеет. Холод, продолжавший разделять ее дочерей, не приносил Вайлетт совершенно никакого удовлетворения, она готова была способствовать любому начинанию, способному этот холод растопить. Так Лили получила разрешение ехать и адрес, по которому находился дом Бэйкеров. Его было совсем не сложно найти, а вот позвонить в звонок на двери оказалось не просто. Лили понимала, что ей будут не рады. Ей хотелось, чтобы это было не так, но здравый смысл игнорировать было очень сложно. Несколько минут она простояла на крыльце с поднятой к звонку рукой, прежде чем, набрав побольше воздуха в легкие, как пловец перед прыжком, нажать-таки на кнопку. Резкий звук огласил прихожую за дверью, скоро раздались торопливые шаги, на пороге показалась дородная женщина средних лет и окинула Лили удивленным взглядом.

— Добрый вечер! — голос не дрожал, уже радость. — Меня зовут Лили, я сестра Петунии. Мама сказала, она в гостях у Клариссы и попросила меня ее забрать к ужину.

Женщина улыбнулась Лили, очень тепло ее поприветствовала и пригласила войти и подождать в прихожей, пока она сообщит девочкам. Не прошло и пяти минут, как разъяренная Петуния спустилась вниз, прожигая в младшей сестре дыру взглядом.

— Отец что, не оплатил телефонный счет? Можно было просто позвонить, — прошипела она.

Затем, демонстрируя чудеса перевоплощения, развернулась к миссис Бэйкер с самым милым выражением на лице, на какое только была способна.

— Спасибо, миссис Бэйкер. Клэр, увидимся в школе.

Она подтолкнула Лили к выходу, и стоило двери дома Бэйкеров закрыться за ними, отскочила от младшей сестры на метр, будто та была прокаженная. Лили остановилась.

— Тунья, зачем ты так?

Петуния взяла велосипед за руль и покатила вперед, не оборачиваясь и не отвечая. Лили вынуждена была поспешить следом. Они шли молча до самого перекрестка, потом младшая снова попыталась заговорить:

— Мы так на ужин опоздаем. У нас есть велосипед, давай поедем вместе, как раньше?

— Нет, — резко ответила Петуния.

— Тунья…

— Я сказала, нет. Ничего не будет как раньше, Лили. Давно пора бы это понять.

Они прошли поворот. Вторая пауза была меньше, потому что Лили понадобилось меньше времени, чтобы решиться заговорить. Как теперь это бывало постоянно, тяжело было только в начале, когда Петуния еще не задавала тон беседе и была надежда, что все будет не так, как обычно. Сейчас надежды почти не осталось, и это помогло быстрее собраться с мыслями, вопреки всему.

— Тунья, я не хотела тебя расстраивать.

— Это мама тебя подослала?

— Нет! Я хотела покататься и предложила за тобой заехать. Ты постоянно где-то пропадаешь, я тебя совсем не вижу, я скучаю…

— Хватит! — Петуния резко остановилась и устремила на Лили странный, затравленный взгляд. — Если ты сейчас же не замолчишь, я уеду и брошу тебя здесь, поняла?

Лили умолкла. На улице было тихо, только щелканье колес велосипеда и редкие проезжающие мимо автомобили нарушали эту тишину. Лили уперлась взглядом в асфальт и шла, совершенно не глядя по сторонам. Было обидно. Тунья как будто постоянно на нее злилась, хотя Лили ничего не сделала такого, за что стоило бы так долго враждовать. Разве что… родилась волшебницей. В голове с пугающей ясностью звучал голос Северуса, произносящий раз за разом: «Она завидует, потому что она обычная, а ты — нет». Лили украдкой посмотрела на сестру. Петуния здорово выросла к своим шестнадцати, была худощавой и сильно сутулилась, как будто стеснялась своего роста и хотела таким образом казаться пониже. На взгляд Лили, совершенно напрасно, потому что ей сестра казалась очень даже красивой девушкой. И ухажеры у нее уже были: теперь Тунья намного чаще уходила на свидания, чем в прошлые годы. Она не была одинокой, у нее было много друзей… Лили не понимала, почему всего этого было недостаточно, чтобы сестра ее была счастлива и перестала винить младшую за то, что та изменить была не в состоянии. Девочка вздохнула.

— У тебя очень красивое платье, Клэр наверное обзавидовалась.

Петуния поджала губы, но не сказала ничего. Лили, приободренная этим, продолжила:

— И вообще, я видела в альбоме твою классную фотографию прошлого года. Ты там самая красивая.

— Ты считаешь, что я дура? Ты это нарочно говоришь, — буркнула Петуния.

Но по тону ее Лили поняла, что похвала ей приятна.

— Вовсе нет! Ты же постоянно на меня кричишь, зачем мне тебе льстить?

Петуния украдкой посмотрела на сестру и не удержала предательский смешок. Лили широко улыбнулась в ответ.

— Я не кричу, — тут же отвернулась Петуния.

— Мама сказала, в этом году у тебя был самый высокий балл в классе по английскому. По-моему, это очень здорово! Ты сможешь пойти в колледж после выпуска и изучать языки.

Петуния пожала плечами.

— Я еще не решила, чем буду заниматься после школы.

— А что тебе нравится больше?

Старшая из сестер задумчиво закатила глаза, а потом ответила:

— Помнишь бабушкину пишущую машинку? Там еще пары зубчиков не хватало, мы играли с ней на чердаке.

— Помню.

— Вот. Мне нравится печатать. Наверное, я даже смогла бы стать писательницей.

— Здорово! — Лили хлопнула в ладоши. — А ты что-то уже пишешь?

Петуния уклончиво помотала головой.

— Машинка сломана. А я все никак не попрошу папу отдать ее в ремонт. Да и печатаю я не очень.

— Но есть же курсы!

Петуния удивленно посмотрела на младшую сестру. Для человека, который большую часть года проводит неизвестно где, та высказывала слишком уж здравые суждения.

— Пожалуй.

Они преодолели подъем в горку, впереди лежал последний квартал, который нужно было проехать до дома. Петуния неуверенно посмотрела на велосипед и на дорогу, а потом как будто с трудом решилась на что-то. Она вздохнула и перекинула ногу через раму.

— Этак мы до утра не добредем, ты еле ноги переставляешь. Залезай.

В Лили внутри будто стая бабочек запорхала. Ощущение было таким живым, таким ярким, что на мгновение ей показалось, что она не выдержит, и оно ее разорвет. Легко и проворно младшая из сестер Эванс запрыгнула на багажник велосипеда и обхватила руками талию старшей. Петуния оттолкнулась от земли, начала крутить педали и велосипед понес их вперед, совсем как раньше, когда они были совсем маленькими. Запах изменился — теперь Петуния пользовалась духами, но это было не важно. Лили прижалась щекой к ее спине, чувствуя себя самым счастливым человеком на свете. Ее сестра была колючкой, и еще какой. Но даже этого ежика можно было уговорить спрятать колючки. У нее впервые это получилось, и это было очень-очень здорово. Остаток дороги они почти не говорили, но даже та пара фраз, которой они обменялись, была во вполне дружелюбном тоне. Велосипед затормозил у отцовского гаража, Лили проворно спрыгнула, пробежала несколько шагов следом за велосипедом. Потом видела пристальный взгляд Петунии, устремленный ей за спину. Сестра не сказала больше ни слова, молча покатила велосипед мимо Лили в гараж, ни разу не оглянувшись. Зато Лили, когда оглянулась, увидела, как от дома отделяется и приближается к ней, становясь все четче различимым в вечерних сумерках, знакомый силуэт.

— Привет, Сев, — Лили улыбнулась ему, но на душе снова скребли кошки.

Все ведь шло так хорошо!

— Привет! Смотри!

Он вытащил из кармана смятый листок и поспешно его разгладил. Листок был исчерчен латинскими надписями, половины из них Лили не поняла и потому подняла на Снейпа удивленный взгляд.

— Что это?

— Заклятье! Мое собственное!

— Правда? Работает? — изумилась Лили.

— Ну конечно работает! — воскликнул Северус. — Я столько раз пытался, и ничего не получалось. А сегодня получилось! Здорово, да?

— Очень! — Лили широко улыбнулась товарищу. — Только… У тебя точно не будет проблем, что ты колдуешь вне школы?

— А! — Снейп махнул рукой. — У меня мама-волшебница, дома я могу колдовать сколько угодно, никто не обратит внимания — подумают, что это она.

— Но ты все-таки поосторожнее…

— Ага. Придешь завтра ко мне посмотреть? Отца два дня не будет, он сегодня вечером уехал.

— Приду.

В этот момент в окне появился силуэт миссис Эванс, настойчиво потребовавший, чтобы Лили шла в дом ужинать. Девочка бросила на друга виноватый взгляд.

— Мне пора.

— Завтра! Приходи прямо утром.

— Хорошо.

Она развернулась и побежала по гравиевой дорожке к парадному крыльцу дома Эвансов. Снейп проводил ее взглядом, не замечая, что из того же окна, в котором минуту назад они видели миссис Эванс, на него смотрит полными ненависти глазами Петуния. Все ее беды начались с этого мальчишки. И было бы куда лучше, если бы ее сестра никогда с ним не встречалась.