Линия жизни (гет)

I'm scared to love what we love most

It's only gonna take a little time

Before we start to lose our minds

Wake up

(с) Awolnation — Wake Up

Зима 1975г.

* * *

Думал ли Джеймс Поттер, когда на заснеженной улице Хогсмида звал Гризель Харц выпить вместе сливочного пива, что простое желание покрасоваться перед друзьями выльется в первые в его жизни отношения с девушкой? Разумеется, нет. В четырнадцать лет мало кто строит настолько далеко идущие планы, особенно когда момент шепчет здесь и сейчас хватать за хвост то, что кажется очень классной идеей. У Джеймса реакция с детства была прекрасная, и классных идей он не упускал, каким бы возмездием в будущем они не грозили. К тому же, Гризель была милая, смеялась над его шутками, какими бы идиотскими они ни были, ямочки у нее на щеках были просто очаровательны… и взгляд. Джеймс, как один из самых ярких игроков в сборной Гриффиндора, был привычен к повышенному вниманию к его персоне. Девочки часто бросали на него заинтересованные взгляды. Поначалу он не придавал им большого значения, воспринимая как должное, но чем старше становился, тем приятнее было это внимание, и он отвечал на него со всей щедростью, на какую был способен. У Гризель поначалу был взгляд, как у человека, который неожиданно для себя оказался вдруг в обществе знаменитости, и теперь не очень понимает, как себя вести. Джеймсу это, конечно, льстило, но он не был из породы людей, которые могли бы долго наслаждаться подобным. Поттер любил, когда его спутникам было весело и не напряжно, так что осторожная скованность Харц была для него вызовом. Гризель сопротивлялась поначалу, но Джим умел быть чертовски обаятельным, когда хотел. К концу посиделок они болтали, как старые друзья, и взгляд у Гризель изменился. Теперь она смотрела на него совершенно по-особенному, похожий взгляд часто можно было заметить у Дореи Поттер: как будто Джеймс был не обычным человеком, а центром ее маленькой вселенной. Он считал это обычным делом, когда речь шла о матери (другого взгляда у нее он попросту никогда не видел), но перемену в Гризель заметил сразу. Эта перемена была как ласковое почесывание за ушком для его гордости и самолюбия, он поймал себя на мысли, что было бы совсем не плохо, если бы она и дальше так на него смотрела. Потом они вернулись в замок, разошлись по спальням, а на следующий день разъехались по домам. Здесь все должно было закончиться.

Первую пару недель после рождественских каникул все шло своим чередом. Мальчишки вернулись в школу полные энергии и вдохновения, что закономерно вылилось для всех четверых в ежевечерние отработки наказаний. МакГонагалл пыталась разбить их неразлучную четверку так, чтобы Джеймс и Сириус не оставались в одном помещении, но стоило двери за ней закрыться — и один из парней неминуемо ускользал с места наказания, находил второго, а третьего (как правило, им оказывался Питер) отправляли к Ремусу. Декан поначалу принимала меры, чтобы не допустить подобного обмена, но скоро махнула на них рукой: мальчишки были неутомимы в изобретательности, и, каждый раз наблюдая очередной невероятный способ, каким были обойдены ее заклинания, Профессор жалела, что энергию эту нельзя направить в мирное русло. Как только она перестала бороться с ними, они начали не в пример терпимее относиться к отработкам, тем более, что это не сильно напрягало: было что обсудить, исписывая сотый пергамент одинаково начинающимися с «Я не должен…» строчками. К примеру, мотоцикл Сириуса, который был самым обсуждаемым предметом в разговорах мародеров несколько недель к ряду. Они планировали, как летом перегонят его куда-нибудь поближе к Хогсмиду (Лунатик предложил использовать подвал Визжащей хижины, и идея была очень заманчивой), а потом будут кататься по окрестностям замка, пугая непривычных к маггловским механизмам местных жителей. Джеймс, сумевший-таки протащить в замок свою гитару, предложил добраться до ближайшего городка и устроить там настоящий маг-рок-концерт, а на собранные деньги накупить у Зонко его новых шуршащих обманок, которые прекрасно отвлекали Миссис Норрис, превращая ее из адского шпионского монстра в игривого котенка. Идею немного подпортил нюанс, связанный с обменом маггловских денег на магические, но Джеймса не могла остановить такая мелочь. Деньги были вопросом второстепенным, важен был концерт. Они часами строили планы, рисовали чертежи и карты, пока Филч не отпирал дверь классной комнаты и не конвоировал их в башню Гриффиндора только для того, чтобы через пару дней снова запереть в пустом классе с ворохом пергаментов.

Гризель все это время не напоминала о себе. Джеймс ловил иногда на себе ее пристальный взгляд, но дальше обмена улыбками дело не заходило. В его плотном графике просто не было для нее времени, и он ни за что не согласился бы потеснить квиддич или какой-нибудь из их с Сириусом грандиозных проектов. Гризель же, воспитанная в уверенности, что первый шаг (и все последующие тоже) должен делать молодой человек, запасалась терпением и ждала повторения приглашения на сливочное пиво, которое все никак не появлялось. Все решило ясное и морозное зимнее утро, когда Джеймс с Сириусом за завтраком подлили веселящее зелье в тыквенный сок, и половина учеников до самого обеда хохотала, как сумасшедшая. Естественно, несколько уроков было сорвано, а виновников МакГонагалл наметанным глазом определила почти мгновенно, тем более, что Джеймсу не повезло испачкать в зелье полу мантии. Обоим на вечер назначили наказание, но мальчишки не выглядели даже чуточку расстроенными. Их уважительно-свойская манера общения с Деканом Гриффиндора давно вызывала восхищение у других студентов, но в первый раз девочки по соседству с Гризель вслух отметили, насколько невероятно классными кажутся им эти два гриффиндорца, Поттер и Блэк. Одна шестикурсница даже отметила, что будь мальчишки чуть постарше, она непременно закрутила бы с одним из них роман. Это была обычная девичья болтовня, но Гризель кольнула ревность. Даже на минуту представить, что кто-то другой будет так же, как она, сидеть с Джеймсом Поттером в «Трех Метлах» и пить сливочное пиво, было выше ее сил. Именно тогда Харц, вопреки всем принципам, старательно вкладываемым в нее матерью и бабушкой все пятнадцать лет ее жизни, решилась действовать.

МакГонагалл в тот вечер отдала их на растерзание Филчу. Весь вечер Джеймс с Сириусом перепрошивали старые дела учеников в архивной комнате замка. Занятие это было пыльное, скучное, оно высасывало все жизненные силы не хуже вампира. Кроме того, оба не успели поужинать, так что желудки музыкально напоминали об этом досадном факте по очереди. Когда в дверь неуверенно поскреблись, оба сначала не обратили на это никакого внимания, и только услышав тоненький от страха девичий голосок, подошли к двери. Там была Гризель, ее волшебная палочка, способная открыть дверь архива, и целая тарелка пирогов с ужина в Большом зале.

— Я подумала, что вы проголодались, а ведь уже так поздно… — пролепетала Гризель, с виноватым отчего-то видом глядя на Джеймса.

Джеймс, ожидавший увидеть на пороге архива кого угодно, но не лапочку-Гризель, растерялся всего на секунду, но и этой секунды оказалось достаточно, чтобы Сириус усмехнулся, шагнул к девушке, приобнял ее за плечи и втянул в помещение, попутно рассыпаясь в благодарностях и забирая тарелку. Гризель бросила на Джеймса умоляюще-смущенный взгляд, Поттер вздохнул, взъерошил волосы на затылке и пошел спасать героическую девушку от своего лучшего друга. Она так и просидела с ними почти до самого окончания отработки, и снова смеялась над его шутками и смотрела так, как будто во всем мире кроме них двоих больше никого не существовало. На следующий день они встретились в гостиной факультета, Джеймс пожелал доброго утра и спросил, удачно ли она добралась до башни прошлой ночью. Завязался небольшой разговор, на этот раз Харц почти не смущалась. Такой она Джеймсу нравилась куда больше, он даже пригласил ее вечером посмотреть тренировку по квиддичу, не слишком рассчитывая, что она придет: было холодно, на трибунах в такую погоду находиться было почти невыносимо. Она пришла. И приходила с тех пор каждый раз, когда гриффиндорцы тренировались. Она окружила Джеймса заботой и вниманием, которое он так любил, никогда с ним не спорила, во всем поддерживала и так трогательно за него переживала, что парень сам не заметил, как подсел на эти внимание и заботу. Казалось, Гризель была своеобразной копией его матери: такая же уютная и нежная, ее так же не хотелось расстраивать и хотелось веселить, что он и делал, повинуясь сиюминутному порыву.

Он впервые поцеловал ее накануне Дня Святого Валентина. Они засиделись в мужской раздевалке, возвращались после наступления комендантского часа в Гриффиндорскую башню и напоролись на Филча. Гризель, к нарушению правил не привыкшая, словно окаменела, Джеймсу пришлось схватить ее за руку и силой тащить за собой по бесконечным боковым коридорам, которые он успел уже так хорошо изучить. Они спрятались от вездесущего завхоза в нише за рыцарскими доспехами. Там было тесно, девушка оказалась очень плотно прижатой к нему. От нее приятно пахло корицей и медом, мягкая грудь прижалась в его груди, она мелко дрожала от испуга и казалась невыносимо хрупкой. Джеймс, как он часто это делал, поддался сиюминутному желанию, наклонился и поцеловал ее. Она перестала дрожать, раскрылась ему навстречу, отвечая на поцелуй, как будто ждала только этого. Поцелуй вышел неумелый, смазанный, так как практика у обоих отсутствовала напрочь, но все равно было приятно, и Джеймс скоро повторил это нехитрое действие уже в более располагающих обстоятельствах. Потом Филч все-таки застал их в коридорах целующимися, и скоро новость о том, что один из главных задир и хулиганов Хогвартса встречается с умницей Гризель Харц разнеслась по всему замку. Джеймса поначалу подкалывали, но он только усмехался и советовал насмешникам перестать дрочить и завести уже себе девушку, чтобы не лопаться от зависти. Гризель тоже многие завидовали, не упуская возможности при случае сказать, что парень вроде Джеймса мог найти себе подружку и поярче. Если слова эти и задевали Гризель, Джеймсу она на них никогда не жаловалась. Репутация ли его была тому виной, или повышенное внимание однокурсниц к фигуре Джеймса Поттера, но девушка до ужаса боялась его потерять, и даже если что-то ее в его поведении не устраивало, предпочитала молчать и терпеть, но ни в коем случае не озвучивать свое недовольство.

Джеймс же был полностью счастлив и доволен. Его любили, о нем заботились и его не пытались контролировать, как он в тайне опасался. О большем и желать было нельзя.

* * *

Когда Сириус вошел в гостиную Гриффиндора, единственное, о чем он мечтал: упасть на диван, вытянуть ноги и не шевелиться ближайшую пару часов, пока тело не решит, что снова способно двигаться. После ночи полнолуния вся четверка друзей отличалась обычно не свойственной им вялостью, этот период нужно было просто пережить. Он заметил Лунатика в кресле в углу комнаты, кивнул ему, тот ответил на приветствие. Выглядел он, как это всегда бывало после полнолуния, через чур бледным и больным. Тут помочь ничем было нельзя, так что Сириус просто двинулся через комнату к своему излюбленному месту у камина. Которое, к слову, оказалось очень некстати занято. Два младшекурсника, обложившись пергаментами и учебниками, увлеченно что-то строчили на коленках. Сириус хмыкнул, сделал еще один шаг вперед, заглянул в раскрытый учебник. Темой научных изысканий мальчишек оказалось сочинение о великанах для Пинса. Губы Блэка искривила нехорошая ухмылка, но мальчики ее не видели, слишком погруженные в работу. Сириус приблизился к ним вплотную, изящным движением подцепил ближайший к нему учебник, почти вытянув его из-под носа у одного из младшекурсников, лениво перелистнул страницу и произнес:

— Вы пользуетесь этой макулатурой? Здесь же ничего о великанах в горах близ Хогсмида.

Мальчишки недоуменно посмотрели на незваного «помощника». Один из них нахмурился и сразу уткнулся в учебник, пытаясь найти хоть какое-то упоминание о великанах в горах рядом с замком, у второго же глаза от страха стали размером с галеон, он неуютно заерзал, комкая край пергамента.

— Великаны? Здесь? — тихо спросил он.

Сириус со скучающим видом вернул мальчику книгу и кивнул. Паренек похоже боялся этих милых представителей недалеких гигантов, и, в общем-то, правильно делал.

— Великаны не живут в этих горах! В «Истории Хогвартса» написано, что Годрик Гриффиндор их всех выгнал, когда они начали приходить к замку и ломать стены, — воскликнул второй мальчик, ободряюще глядя на своего товарища.

Тот не спешил ободряться, да и Сириус не собирался так просто выпустить добычу из когтей.

— А комментарии ты не читал, умник? Там говорится, что они поклялись вернуться и отомстить.

— Нет никаких комментариев, — упорствовал второй мальчик.

Сириус видел, что ему не по себе спорить с парнем старше него, но он храбрился и не сдавался, что невольно вызывало уважение. Блэк бы даже проникся к нему симпатией, если бы он не занял его любимое место на диване.

— Ты так уверен? Ремус, дружище, есть минута?

Люпин обреченно закрыл книгу и посмотрел на товарища и его жертв. Если Сириус кого-то намеревался вовлечь в свое представление, проще было сразу сдаться и последовать за ним, чем объяснять, почему нет.

— Сириус, я…

— Ты читал эту книжку как раз на курсе этих шкетов, так? Что там говорится о великанах?

— Их изгнали из местных гор.

Мальчишки торжествующе посмотрели на Сириуса, тот выразительно приподнял бровь, побуждая друга продолжать. Ремус обреченно усмехнулся.

— А потом они пообещали, что вернутся. Особенно если вы сейчас же не освободите одному из их дальних потомков его вожделенный диван.

Мальчики шутку не поняли, Сириус же на сравнение не обиделся. Достаточно было того, что на лицах малышни отразилось сомнение в собственной правоте.

— Так что, не хотите сходить проверить? Библиотека будет работать еще пару часов.

Младшекурсники недоверчиво переглянулись, тот, что спорил с Сириусом, упрямо не двигался с места, более пугливый тут же поднялся и начал собирать вещи. Блэк посмотрел на своего маленького оппонента и вопросительно поднял бровь.

— Мне не нужно в библиотеку, чтобы сказать, что никаких комментариев нет!

— Саймон, хватит, пошли! — воскликнул второй мальчик.

— Послушай товарища, Сай. У него, между прочим, отлично развит инстинкт самосохранения, и он не транжирит ценные знания почем зря. Ты что, хочешь, чтобы он в одиночестве бродил сейчас по коридорам? Зная про великанов-то?

Первый мальчик шумно втянул воздух. Воображение его, по-видимому, уже нарисовало красочную встречу с великаном прямо в школьном коридоре. Саймон фыркнул, с вызовом посмотрел на Сириуса, потом с предостережением на своего друга. Тот заметно побледнел, глаза лихорадочно блестели на заостренном лице. Младшекурсник раздраженно захрипел, собрал вещи и, громко споря с товарищем, направился следом за ним к выходу из Гриффиндорской башни.

Сириус с наслаждением рухнул на диван и вытянул к огню длинные ноги.

— И не стыдно тебе запугивать детей, — усмехнулся Ремус, возвращаясь к чтению.

— «Стыдно» — это что-то из твоих заумных словечек? — лениво откликнулся Сириус. — По-моему, я был чертовски убедителен. Держу пари, у нас теперь непременно появится новая байка про скорое возвращение великаньего короля.

— Нет ведь никаких комментариев.

— Нет? — ухмылка Сириуса стала чуть шире.

Ремус покачал головой, но не смог сдержать ответную улыбку. Джеймс с Сириусом раньше любили вклеить в библиотечные книги страницы собственного сочинения и понаблюдать, как кто-нибудь из однокурсников опростоволосится на уроке или при сдаче сочинения, но в последнее время он за ними такого ребячества не замечал. Приятно было сознавать, что некоторые вещи не меняются.

— СИРИУС БЛЭК!

Сириус поежился. Крик был очень похож на рев разъяренной львицы, и он, успевший уже расслабиться в тепле, был совершенно к нему не готов. Лили Эванс, покрасневшая от негодования и яростно сверкающая на него своими зелеными глазищами, появилась как будто из-под земли, уперла руки в бока и даром что не пнула его вытянутые ноги. Позади нее стояли изгнанные с дивана младшекурсники и Мэри Макдональд, лицо которой выражало более сдержанное неодобрение пополам с неуверенностью. Эта неуверенность вообще, кажется, никогда не сходила с ее лица.

— Что ты шумишь, Эванс, кругом люди отдыхают, — протянул Сириус.

— Что за глупости ты рассказываешь детям? Какие великаны, Мерлин тебя прокляни?! Ты посмотри, как они напуганы!

Сириус лениво покосился на мальчишек. Саймон выглядел раздосадованным, его друг, красный, как рак, стоял, опустив глаза в пол.

— Если их так легко напугать, то им точно не место в этой гостиной, Эванс.

Лили сузила глаза.

— И с каких это пор ты решаешь, кому в этой гостиной место, а кому нет?

Она начинала действовать ему на нервы. Сириус рывком поднялся, разом став на полторы головы выше Лили. Она не отступила, и это делало ей честь. Так и осталась стоять, задрав рыжую голову и не сводя с него негодующего взгляда.

— Потому что я могу себе это позволить, Эванс, и никому пока не пришло в голову с этим поспорить. А ты с каких пор суешь свой нос, куда не просят?

— С тех пор, как ты начал запугивать детей! Выбрал бы кого-нибудь своего размера, Блэк.

— Это тебя, что ли? — усмехнулся Сириус, делая шаг к Лили.

Они стояли очень близко, но она все равно не отступила. Крепкий орешек, эта девочка. А вот Мэри позади, казалось, вот-вот готова была свалиться в обморок.

— Я не собираюсь участвовать в твоих забавах, Блэк, — спокойно ответила Лили. — Но, если ты и дальше продолжить так вести себя с младшекурсниками, я пойду к МакГонагалл. Не знаю, кем ты себя воображаешь, но ты такой же студент, как все остальные. Нет у тебя никаких особых привилегий.

Сириус усмехнулся и расслаблено рухнул обратно на диван.

— Конечно, нет, Эванс. Иди сразу к Дамблдору, он твои старания оценит.

— Уж лучше так, чем без конца слушать о ваших с Поттером подвигах, — фыркнула Лили.

Сириус этого не видел, но от его насмешливо-пренебрежительного тона Лили невольно дернулась и поджала губы, как если бы пыталась удержать рвущиеся наружу оправдания. Мэри порывисто шагнула вперед и сжала руку подруги, безмолвно умоляя ее прекратить конфликт. Лили медленно кивнула, развернулась к мальчикам, наказав им немедленно сказать ей, если Сириус снова вздумает их пугать, а потом взяла подругу под руку и повела в сторону спален девочек, ни разу не оглянувшись. Мэри же, напротив, оглядывалась несколько раз, растерянно глядя то на мальчиков, то на Сириуса. Когда ее взгляд останавливался на Сириусе, смятение приобретало странный, смущенный характер, но Блэк и этого не заметил, слишком поглощенный собой.

— Не следовало говорить с ней так грубо… — тихо заметил Ремус из своего кресла.

— Грубо? Да я был сама вежливость, — отмахнулся от него Сириус. — Посуди сам: я ведь ее к беседе не приглашал, и отчитываться ни перед кем не обязан.

— Один из мальчиков действительно испугался. Она хотела помочь…

Сириус фыркнул. Иногда в Ремусе просыпалась большая мамочка, и говорить с ним становилось совершенно невыносимо. Эта черта, пожалуй, здорово роднила их с Эванс.

— А по-моему, она хотела поорать, и больше ничего.

Ремус обреченно вздохнул и замолчал. Сириус почесал подбородок. У него уже начали пробиваться волосы на лице, и он никак не мог привыкнуть к эффекту бреющего заклятья.

— Впрочем, нужно отдать ей должное — характер у девочки есть. И эти зеленые глаза…

Ремус ошарашенно посмотрел на Сириуса, тот с наслаждением поймал взгляд друга и от души рассмеялся. Лили Эванс была действительно красивой девчонкой, но ее сложный характер сводил на нет любую идею о том, чтобы завести с ней какие-то отношения, отличные от существующих привет-пока. А тот факт, что все его друзья то и дело задерживали на ней взгляды и истекали слюнями, веселил Сириуса едва ли не с первого курса. Вот и Лунатика эта чаша не миновала, а он, поди, даже сам себе в этом никогда не признается.

— Я тебе вот что скажу, дружище: если хочется с ней поговорить — просто поговори. Это на меня она скалится, а тебя кусать не станет.

Больше Сириус ничего не говорил. Он закинул руки за голову и полностью расслабил уставшее тело, не замечая, что Ремус, покраснев до ушей, бессмысленно пялится на одну и ту же страницу в книге уже вторую минуту этого ужасно неловкого для него разговора. Блэк попал в точку, и даже сам не подозревал, насколько.

* * *

Малкольм взмыл в ослепительно-голубое небо, как красная стрела. Мантия хлопала на ветру, словно сорвавшийся парус, волосы молодого человека растрепались, древко метлы мелко дрожало от сопротивления воздушному потоку. Овальное поле для квиддича становилось все меньше под ним, все больше походило на детский рисунок, но охотник сборной Гриффиндора этого не замечал. Его взгляд был устремлен вверх, к редким высоким перистым облакам. Они становились ближе, но в то же время он знал, насколько они далеки. Солнце светило ярко, но почти не грело, скоро охотник почувствовал, что стало холоднее. Он резко прекратил набор высоты и с силой швырнул мяч вниз, прямо под себя.

Красный квоффл со свистом устремился вниз, рассекая воздух, все дальше от руки охотника, бросившей его, все ближе к серому, припорошенному снегом зимнему газону квиддичного поля. Сила броска была так велика, что даже у земли он почти не замедлился. Казалось, еще мгновение — и мяч врежется в землю, отскочит от нее безумным рикошетом и снова взмоет в воздух, но этого так и не случилось. Вторая красная стрела, с ярко-желтой надписью «МакКиннон» на спине возникла прямо на пути мяча, у самой земли, ловко поймала его, сгладив ударную силу, и по изящной дуге поднялась выше, к кольцам возле которых, напряженно наблюдая за выполнением приема, парил вратарь. Она подлетела к нему, спиралью взвилась вокруг колец, замельтешила перед ним, как сумасшедшая красная канарейка, и прежде, чем вратарь успел среагировать, отправила мяч прямо в правое, самое дальнее от нее, кольцо.

— Отлично, МакКиннон! — крикнул ей вслед Сэм Вуд.

Марли сделала полукруг над полем, ударив раскрытой ладонью по ладони вернувшегося на поле Малкольма МакГонагалла. Финт Порского начал получаться у них совсем недавно, но удовлетворение от результата не переставало радовать, и гриффиндорские охотники с удовольствием снова и снова отрабатывали комбинацию, сглаживая шероховатости и неточности в совместных действиях.

— Поттер!

Вуд выбросил квоффл в сторону третьего охотника. Тот играючи поймал мяч, перебросил его в другую руку за спиной, как будто это было самым естественным движением на свете, и понесся над полем в противоположный его конец. Марли и Малкольм догнали Джеймса, заняли позиции по бокам от него, как почетный конвой. Первый бладжер просвистел совсем близко от плеча Малкольма через пару секунд после этого. Охотник ловко уклонился, сместил центр тяжести, свесился с метлы вниз головой, крутанулся. Второй бладжер целил прямо в Поттера и был пущен намного точнее. Марли нырнула вниз и влево, под Джеймса, а затем резко потянула метлу на себя, поднимаясь вверх. Она пролетела так близко от Поттера, что почувствовала, как его мантия хлопнула по древку ее метлы. Бладжер, зачарованный атаковать ближайшую цель, переключился с Джеймса на Марли. Она, петляя, как убегающая от охотника лиса, повела его следом за собой в сторону Дирка Крессвела, и тот ловко снял железный мяч с ее хвоста, направив его в противоположную сторону. Джеймс, прикрываемый теперь одним Малкольмом, продолжал нестись к кольцам. Пара мгновений — и охотники Гриффиндорской сборной красиво разошлись в разные стороны перед кольцами, как маленький фейреверк. Квоффл полетел в центральное кольцо и прошел в паре миллиметров от пальцев Вуда. Тот рассмеялся. Охотники разогрелись, а вот он, похоже, успел устать: в начале тренировки у них не вышло забросить ни одного мяча, а теперь прошли два подряд, и из довольно сложных комбинаций. Как капитан, он был ими доволен.

Джеймс, победоносно улыбаясь, пролетел над полем почетный круг, а затем вернулся ближе к кольцам, откуда Вуд в очередной раз выбросил мяч в сторону Марлен. Та подхватила квоффл, показала товарищам по команде зигзагообразный жест рукой и понеслась в противоположный конец поля. Джеймс и Малкольм последовали за ней, исполняя на этот раз роли охотников противоположной команды. Они атаковали ее, пытаясь отнять мяч, но девочка, набрав скорость, как комета петляла между ними, не давая возможности приблизиться и отобрать мяч. Вуд видел перед собой только три смазанных красных пятна, причем траекторию самого быстрого из них просчитать казалось задачей совершенно невозможной. Он собрался, выписывая быструю восьмерку перед кольцами. Опасность этой атакующей позиции заключалась в том, что у Марли было очень мало времени, чтобы прицелиться, и мяч она посылала почти наугад, компенсирую точность силой удара. Квофл со свистом устремился к правому кольцу, врезался в хвост метлы Вуда и отлетел в землю. Сэм остановился, посмотрел, где парит мяч, и спикировал за ним, не возвращая, однако, в игру.

— Отлично, теперь один на один, — скомандовал капитан.

Охотники разлетелись в стороны, у колец остался только Малкольм. Ему Сэм отдал мяч, началось противоборство вратаря и охотника. Они потратили на это остаток тренировки, с переменным успехом, и только когда Вуд три раза подряд пропустил мяч, он отдал команду возвращаться в раздевалку. Марли чуть повременила, вместо раздевалки направив метлу в сторону трибуны, с которой ей махала темноволосая девушка в гриффиндорском шарфе.

— Вы такие молодцы, Марли! У Рейвенкло нет никаких шансов в будущей игре!

Марли придирчивым взглядом оглядела трибуну. Чуть дальше Гризель Харц выражала громкое восхищение довольному Поттеру, и больше людей не было. Мэри пришла смотреть тренировку одна. Секундой позже МакКиннон вспомнила, что утром Лили говорила о деле, которое непременно нужно сделать, и из-за которого она не сможет прийти посмотреть тренировку, однако глубоко внутри Марли все равно шевельнулось недовольство и ревность. Мэри и Лили были ее. Ее подругами, ее стаей. Людьми, которых она все время хотела видеть рядом с собой. Когда кто-то из них показывал, что в их жизни есть еще кто-то важный, помимо нее, Марли неизменно ощущала раздражение. Она боролась с ним, старалась его не показывать, но оно всегда было там, внутри нее, как большой пеплозмей, тлеющий под камином. Девушка выдавила улыбку, которой полагалось выглядеть беззаботной.

— Садись, подвезу вниз.

Мэри просияла, забралась на метлу позади Марли, и девушки поднялись в воздух. МакКиннон по покатой спирали спустилась на поле, дождалась, пока Мэри спрыгнет с метлы, а потом, попрощавшись с ней, направила метлу в сторону входа в раздевалку. Мэри проводила подругу взглядом, вздохнула и побрела в замок. Некоторые вещи были совершенно не заметны посторонним, но сразу бросались в глаза, когда человек был дорог и хорошо знаком. А Мэри всегда обращала внимание на мелочи. Марли расстроило отсутствие Лили. Мэри и сама не была уверена, что не расстроена. Она мало знала о Северусе Снейпе, но этих знаний было достаточно, чтобы переживать за подругу. Странная у них была дружба. Очень странная…

* * *

9 января 1975 года. Его пятнадцатый День Рождения. Был ли он особенным? Да и нет. Северус не любил свои Дни Рождения, потому что с самого юного возраста прочно усвоил, что любое связанное с ним событие вызывает в доме напряженную обстановку. Эйлин всегда его поздравляла, дарила небольшие подарки, пекла для него маковые кексы в сливочной глазури, и это было здорово, приятно. Но потом неизменно приходил Тобиас, орал, что на кухне нет ни одной чистой чашки, а деньги его полоумная жена тратит на ненужную ерунду и он вовсе не намеревается обеспечивать ее и ее ублюдка. Ублюдок… Северус часто слышал это слово от отца, тот всеми силами пытался откреститься от родства с собственным сыном. Если это и задевало Снейпа, то только в самом нежном детстве. Позже он начал воспринимать отца как раздражающее насекомое, от жужжания которого невозможно избавиться и проще просто сделать вид, что его не существует. А заодно и всего того, что вызывает повышение громкости этого жужжания.

Ему было восемь, когда он в первый раз попросил мать не праздновать его День Рождения. Эйлин все равно продолжила дарить сыну подарки, но все атрибуты праздника, коих и прежде было не много, исчезли из дома Снейпов. Так было, пока в его жизни не появилась Лили. Он уже не помнил, когда в первый раз проговорился ей, что у него скоро День Рождения. Пожалел практически сразу… Лили была из другого мира, в ее вселенной этот день был праздничным, все радовались и поздравляли именинника. Вряд ли она представляла тогда, что бывает и по-другому, а Снейпу не хотелось, чтобы она узнала это. Пришлось врать, что у семьи финансовые трудности, и потому сделать праздник не получится. Он хорошо помнил, как она задумчиво надула губу, а потому улыбнулась своей лучезарной улыбкой и сказала, что они обязательно что-то придумают. У Северуса были мрачные предчувствия на этот счет. Ему не хотелось что-то придумывать, он хотел, чтобы она забыла все, что он сказал, и они просто продолжили гулять в роще, как до того, как он решил не держать свой проклятый рот на замке.

9 января они встретились на детской площадке, как обычно, и она принесла огромную связку разноцветных воздушных шаров. Лили вручила ему эту связку с невероятно счастливым видом, сообщила, что надувала их все утро и запретила родным помогать. Уже этого было достаточно, чтобы он чувствовал себя одновременно ужасно смущенным и самым счастливым на свете. Северус даже не сразу заметил, как выжидательно она на него смотрит, и что внизу, на длинном, сплетенным в одну тугую косу хвосте из ниток от связки с шарами болтается небольшой бумажный конверт. Он обратил на него внимание, только когда Лили не выдержала и воскликнула:

— Ну, открой же!

— Что это? — спросил он недоверчиво.

Лили хитро улыбнулась и кивком поторопила его. Снейп аккуратно отвязал конверт от веревки и вскрыл его. Внутри был купон, явно сделанный и разукрашенный своими руками. И он обещал владельцу, что даритель исполнит любое его желание, которое будет вписано в купон, в любой момент, когда владелец пожелает. Он тогда поднял на нее недоверчивый взгляд, но Лили выглядела чрезвычайно довольной собой.

— Ты уже знаешь, чего хочешь? — спросила она, раскачиваясь с носка на пятку.

— Я… — его взгляд прошелся по ее лицу, рыжим волосам, задержался на внимательно глядящих на него зеленых глазах. — Я пока не знаю.

По ее лицу мелькнула тень разочарования, но Лили тут же спрятала ее за понимающей улыбкой.

— И… Спасибо, Лили. — спохватился он.

— Не за что, Сев. Это твой День Рождения, и мы друзья.

— Самые лучшие!

Он всем сердцем в это верил. И тогда, и теперь. Тот день был одним из самых счастливых в его жизни. Они гуляли весь день, потом пытались достать с дерева связку шаров, которая выскользнула из его озябших пальцев, а потом бродили по узким улочкам Коукворта. В булочной пекарь угостил Лили кексом, и она тут же окрестила его именинным, воткнула в него прутик и подожгла, как свечу, а потом они с удовольствием съели его вдвоем. Он все никак не мог поверить, что все происходит взаправду. Что он больше не один в этот день, что не только его мать способна радоваться его появлению в мире. С тех пор так было каждый год. Лили никогда не забывала о его Дне Рождения, как бы он сам к нему не относился. И всегда приносила какой-нибудь подарок так же, как это делала Эйлин. Не представляя, что Северус до сих пор хранит тот самый первый подаренный ей купон, как самую важную вещь на свете. Он так и не использовал его, не смог придумать достаточно важное желание…

Его пятнадцатый День Рождения ничем не отличался от остальных дней его жизни. Он так же проснулся, позавтракал, пошел на занятия. Эрик и Деметрий, по давнему уговору, никак не выделяли для него этот день. Возможно, они давно забыли, чем он отличается от остальных. Все шло как обычно до вечера после окончания занятий, когда Лили прислала ему записку и позвала перекусить вместе в небольшой каморке в Астрономической башне. Он знал, что это не просто так. Она снова что-то придумала, и это что-то обязательно заставит его хотеть провалиться сквозь землю от смущения. Но сердце его трепетало в предвкушении, когда он поднимался по длинной винтовой лестнице в башню. Дверь в каморку не была заперта, она легко поддалась, и стоило ему сделать шаг за порог, как внутри зажглись десятка три свечей, а Лили оглушительно воскликнула:

— С Днем Рождения, Сев!

Она подлетела к нему, крепко обняла и втащила в комнату. Здесь было много воздушных шаров, которые слабо светились, и большой торт с пятнадцатью свечами. Именно к нему Лили его и подвела, начисто игнорируя вялые попытки упираться.

— Загадай желание и задуй, так полагается, — серьезно сказала она.

Она каждый год так говорила. И он каждый год загадывал одно и то же… По крайней мере, пока судьба была благосклонна к нему и желание сбывалось. Снейп набрал в легкие побольше воздуха и изо всех сил дунул. Свечи на торте затрепетали, а потом одна за другой погасли. Лили захлопала в ладоши, а потом достала палочку и разрезала с ее помощью торт на ровные порционные куски. Откуда-то появился небольшой термос с чаем, чашки она трансфигурировала прямо из найденных тут же, в каморке, предметов. Это был тыквенный торт, как обычно. Когда-то он сказал ей, что ему нравится Хогвартский тыквенный торт, и с тех пор на День Рождения он всегда получал именно такой. Они сидели прямо на полу, пили чай, ели торт и болтали обо всем на свете. У него даже получалось шутить так, чтобы она смеялась. Не вымученно, не чтобы его не расстраивать. Искренне…

— А теперь подарок, — сказала она, отставляя пустую чашку.

Из школьной сумки Лили достала красиво упакованную круглую коробку и вручила ее Северусу. Он даже не пытался представить себе, что внутри, потому что все равно ни разу не угадал. Просто разорвал подарочную бумагу в кипящих разноцветных котелках, снял крышку с коробки и достал содержимое. Сначала ему показалось, что в коробке еще одна коробка, а секундой позже он понял, что это. Лили подарила ему музыкальную шкатулку с резным лесным пейзажем на крышке. Он машинально поднял крышку, и по комнате поплыла красивая музыка, а на стенах заиграла рябь, как если бы они оказались под водой. Глаза Снейпа расширились от удивления.

— Это…

Лили кивнула.

— Русалочья песнь. Пришлось постараться, чтобы заключить ее в шкатулку и сделать так, чтобы она не звучала как душераздирающий вой, но в конце концов у меня получилось. — Она улыбнулась. — Это чтобы ты всегда мог послушать ее и вспомнить, что ты не один. Если у меня вдруг не получится быть рядом, чтобы напомнить.

Она не представляла, что для него значили эти слова. Просто не задумывалась об этом, потому что вкладывала в них совсем не тот смысл, который хотел слышать Северус. Но это было не важно, потому что он был счастлив их слышать. И уже знал, что будет беречь эту шкатулку так же сильно, как бумажный купон. Снейп слабо улыбнулся и кивнул.

— Спасибо, Лили.

— Не за что, Сев. Это твой День Рождения, и мы друзья.

Улыбка на его лице обозначилась четче, он кивнул и мысленно добавил: «Самые лучшие».

* * *

Когда Далия Фоули и ее свита входили в помещение, взгляды окружающих сами собой притягивались к ним, как рассыпанные по столу гвозди неизменно ползут в сторону мощного магнита. Она всегда была впереди, безупречно-холеная, глянцево-красивая, как будто только что сошла с обложки Ведьмополитена. Безупречное чувство вкуса, привитое с детства, грация кошки, тренируемая с первых самостоятельных шагов, взгляд орлицы на охоте, от которого никогда и ничего не ускользает. Следом за Далией шли две ее «фрейлины»: Джулиетт Гринграсс, ровесница и хранительница тайн королевы (большая часть из которых не имела никакой реальной ценности, Далия никому не доверяла настолько, чтобы рассказывать о чем-то действительно важном) и Медея Пьюси, светящаяся от гордости. Девочка была на два года младше, обычно Далия не приближала к себе настолько юных участниц своей свиты, но после грандиозной ссоры с Люсиндой Крэбб, когда последняя была с позором изгнана из общества королевы, появилась острая потребность в замене. Далия привыкла, чтобы рядом было две подруги, достаточно умные и внимательные, чтобы с ними не было скучно, но недостаточно привлекательные, чтобы появилась конкуренция. Медея знала свое место и обладала настоящим нюхом на самые горячие сплетни, это и проложило ей путь к месту за левым плечом королевы. За ними шли Иллария Нотт, Регула Аркарт, Октавия Яксли и совсем еще юная третьекурсница Изольда Флинт — девочки, которым в силу разных причин дозволялось находиться в обществе Далии (похвастаться этим могли не многие, Фоули с маниакальной придирчивостью формировала собственный круг общения и условия, на которых девочка могла быть в него допущена).

Эти девочки были особенными и знали это. Все из состоятельных семей, все с безупречной репутацией, красивые и безжалостные, как акулы. Все, неизменно, с факультета Слизерин. На них невозможно было не смотреть и очень сложно было ими не восхищаться. По крайней мере, пока вы остаетесь сторонним наблюдателем и не знаете изнанки их мира. Внутри же всегда было холодно. Каждая из свиты знала: всего одного промаха достаточно, чтобы навсегда быть изгнанной, подобно Люсинде, которую угораздило попасться старостам целующейся с полукровкой с Рейвенкло. Вся их жизнь крутилась вокруг Далии, ее капризов и желаний, потому что Далия всегда все обо всех знала, умела расположить к себе кого угодно и неизменно выходила сухой из самых грязных историй, об участии ее в которых по замку ходили легенды. Для некоторых из девочек Фоули была центром их вселенной, недостижимым идеалом. Для некоторых, вроде Илларии Нотт — просто удобным лидером, рядом с которым можно всегда оставаться в курсе последних новостей из жизни школы и не только. Она скрепляла их вместе, вела за собой и упивалась властью над ними, как истинный тиран.

За обедом в Большом зале Далия всегда садилась во главе стола. Джулиетт занимала место по правую руку от нее, Медея — по левую. Остальные рассаживались, как получится, но каждая стремилась быть ближе к Фоули. Прием пищи неизменно напоминал светский раут, во время которого разговаривали мало, и в основном о чем-то незначительном. К десерту ситуация менялась: девочки становились разговорчивее, в ход шли последние сплетни и слухи. Некоторые были весьма любопытны, но большая часть не стоила внимания, позволяя Далии погрузиться в собственные мысли. Ее мало интересовали бицепсы Мариуса Флинта и жалобы крошки-Изольды на настойчивые просьбы Валентины Булстроуд познакомить ее с братом. О новом каталоге мантий «Твилфитт и Таттинг» же она знала давным-давно, и как раз ожидала на днях сову со своим последним заказом. От нее требовалась лишь пара фраз, чтобы создать у свиты иллюзию ее заинтересованности, остальное они делали сами. Взгляд Далии же мог украдкой блуждать по Большому залу, отмечая вещи, которые ее в действительности интересовали. К примеру, Чарльз-чтоб-его-мантикора-задрала-Уоррингтон.

Он сидел в середине слизеринского стола, не отрывая взгляда от противоположного конца зала. Фоули проследила направление его взгляда, пальцы ее едва заметно сжали серебряную десертную вику. Пигалица за столом Рейвенкло. Миловидная, очень юная, но пресная, как пудинг без специй. Вот ЭТО предпочли ей? Ярость волной поднялась в девушке. Хотелось подойти и плюнуть в лицо Уоррингтону, а потом как следует проклясть его пигалицу заклинанием прыщей. Мелочно, по-детски, но так соблазнительно… Далия вздохнула и опустила вилку.

— Ты совсем ничего не ешь, Далия! — воскликнула Регула.

— Посмотрю я на тебя, когда будешь готовиться к свадьбе, — ответила ей Октавия Яксли, морща хорошенький носик.

Терренс Паркинсон. Она теперь очень мало о нем думала, да и не было в этом смысла. Он был где-то там, далеко впереди. Тем не менее, Фоули поощрительно улыбнулась Яксли, и та с удвоенной силой принялась обсуждать приятные хлопоты невесты, которые, несомненно, совсем скоро затянут Далию с головой. Девочки любили эту тему, а Далия не мешала им обсасывать ее вдоль и поперек.

Взрыв хохота за гриффиндорским столом заглушил щебетание девочек. Они, как по команде, повернули недовольные мордашки в сторону источника шума. Четыре мальчишки-четверокурсника с удобством обосновались в середине стола, громко переговариваясь и смеясь. Они делали ровно то, что в обществе Далии Фоули делать не полагалось, и мгновенно стали самой живой темой для обсуждения за слизеринским столом. Девочки так увлеклись, что ни одна из них не заметила, каким задумчивым стал вдруг взгляд королевы, когда она посмотрела на мальчиков. Среди них был Сириус Блэк. Тот самый породистый щеночек, обещавший вырасти в красивого и сильного пса. И она была не единственной особой женского пола, заметившей это. Пигалица Уоррингтона смотрела на Блэка глазами не доенной коровы (и это было как бальзам на душу Фоули), как будто в целом мире не было больше никого. Это было как потерянная деталь паззла, которая вдруг нашлась и встала на место. Губы Далии тронула легкая улыбка. У нее давно не было забавного питомца, она полагала, что седьмой курс — не самое подходящее время для таких развлечений, но что, если она ошиблась? Цель была слишком соблазнительной, чтобы не рассмотреть все варианты. Сириус Блэк был еще мальчишкой, со всеми отсюда вытекающими. Она могла сделать из него нечто совершенно особенное, превратить в глину и вылепить то, что захочет. Совершенный инструмент для мести и собственного удовольствия…

Мальчишка скользнул взглядом по слизеринскому столу и, как у любого другого существа мужского пола в Большом зале, взгляд его остановился на Далии. Нагловатый, самоуверенный взгляд человека, который еще не знает, что заглядывает в бездну. Она улыбнулась ему, поднесла ко рту вилку с десертом, слизнула его самым кончиком языка, пробуя на вкус. В этот раз мальчишка не отвел взгляд. Он ухмыльнулся в ответ, как будто действительно понял суть ее маленькой игры. Хороший, умный щеночек. Далия ощутила, как внизу живота приятно потянуло от предвкушения. Это будет увлекательная игра, в этом она не сомневалась. И ей не терпелось начать.