Линия жизни (гет)

Silent fog

Let's pass and wither

From the cold that saws me flat

(с) The Smashing Pumpkins — My Love Is Winter

* * *

Лили упала спиной на пушистое снежное покрывало и звонко рассмеялась. Она любила зиму. Это было время года, когда окружающий мир казался безупречно-чистым, мягким, по-настоящему волшебным. Узоры, которые мороз рисовал на стеклах, неизменно приводили ее в восторг, равно как и уникальность каждой снежинки, что удавалось поймать в ее красную варежку. А еще снег был послушен магии, даже когда Лили не намеревалась ее использовать. Это по-прежнему происходило спонтанно, без всякого участия палочки, пусть с момента начала обучения в Хогвартсе количество подобных случаев сильно сократилось. Она могла просто раскинуть руки, начать кружиться на месте, а снег сам поднимался в воздух, создавая вокруг нее причудливые белые смерчи. Лили нравилось в такие моменты представлять себя снежной феей, или озорным Джеком Фростом, который только-только закончил свою трудную работу по укрытию всего мира под белое одеяло.

Когда Лили сошла с поезда, снега в Лондоне почти не было. Коукворт также из-за довольно теплой зимы обходился без зимнего убранства. В горах же, где располагался Хогвартс, снега было очень много. Юная волшебница и не представляла, как сильно ей будет его не хватать. Несколько дней подряд ее утро начиналось с визита к окну. Девочка выглядывала на улицу в надежде, что какое-то чудо принесет к ее дому немного зимней сказки, и им с Северусом удастся, возможно, слепить в роще снеговика или поиграть в снежки. Обычно ее ждало разочарование, но не в тот день. В тот день окно затянуло морозным узором, а на улице было белым бело, так, что даже глаза болели от яркости отражающегося в снегу солнца. Все было именно так, как она хотела. Лили радостно улыбнулась, а потом, с громким топотом, прямо в теплой пижаме, не переодеваясь, бросилась вниз по лестнице.

— Мама, снег! Снег выпал!

Лили впорхнула в кухню, как маленькая резвая птичка, и закружилась по комнате, раскинув руки. Вайлетт улыбнулась дочери, а когда та крепко обняла ее за пояс, нежно погладила растрепанные рыжие волосы дочери.

— Тучка услышала, как ты тоскуешь по снегу, и сделала тебе подарок на Рождество. — ласково сказала женщина.

— Мама, туча — это просто много капель воды. — скривилась сказала Лили, не слишком любившая, когда с ней обращались как с совсем маленькой. — Она ничего не может услышать.

— Тебя — может. — не отступила Вайлетт. — Потому что ты — волшебница.

Эти слова мягким кусочком меха прошлись по коже девочки. Мать даже представить не могла, насколько важны были для Лили ее слова. Или, вернее, не столько слова, сколько нормальное, даже положительное отношение Вайлетт к ее способностям. Особенно в свете последнего опыта общения с Петунией.

Все началось еще на вокзале. Это были ее первые каникулы, первое возвращение из Хогвартса. Девочка сильно соскучилась по дому. Она даже не представляла, насколько сильно, пока не увидела в окно замедляющего ход Хогвартс-Экспресса лицо мамы, напряженно высматривающей дочь среди лиц в окнах вагонов. Вайлетт крепко обняла ее, отец поспешно забрал багаж, и они направились по маггловской части Кингс Кросс к выходу, где был припаркован автомобиль Эвансов. Лили, еще на платформе заметившая, что Петунии нет рядом, до последнего надеялась, что сестра просто решила остаться в машине. Ее там не было. На вопрос Лили о Тунье, родители смущенно переглянулись, а потом сказали, что одна из ее подружек устраивала праздник, и старшая из дочерей Эвансов не захотела его пропустить. Вот так просто: праздник у подруги оказался важнее, чем возвращение домой младшей сестры. Лили невольно вспомнила, как они с Петунией расстались, на сердце вернулась застарелая тяжесть, заставившая девочку заметно помрачнеть. Вопросы родителей про Хогвартс и обучение отвлекли ее в пути, но встретивший их пустой дом снова вернул грустное настроение. Лили любила сестру и хотела помириться. Она твердо решила, что все для этого сделает. В конце концов, впереди была целая неделя каникул! На деле вышло, конечно, иначе. Петуния старательно ее избегала, им даже толком поговорить не удалось ни разу. Когда Лили стучалась в ее дверь, сестра раздраженно заявляла, что занята. Когда девочка звала Петунию погулять, у той тут же находился миллион причин отказаться. При этом если через минуту звонила одна из ее подруг, дела испарялись, и Тунья мигом исчезала за дверью. Все это заставляло Лили чувствовать себя как будто прокаженной, даже лишняя минута в одной комнате с которой может быть опасна для здорового человека. Она продолжала пытаться, уже больше из чистого упрямства, но эффект по-прежнему оставался нулевым.

Завтракали они с матерью вдвоем: отец уже отправился на работу, Петуния вчера осталась ночевать у подруги. Наверное, это было к лучшему. Никто с самого утра не испортил Лили настроение, даже наоборот. Ела она торопливо, ей не терпелось отправиться на улицу. Они встретились с Северусом у качелей, как всегда, и тут же отправились в рощу. Снега здесь было особенно много, ноги утопали в нем по колено. Дети прошли половину пути, а потом Лили фыркнула, заявила, что устала, и упала спиной в снег. Сухие снежинки облачком взмыли вверх и застыли в воздухе прямо над ней, но девочка едва ли это заметила.

— Сев, а давай делать снежных ангелов?

Она принялась водить руками и ногами взад-вперед, создавая на снегу странный отпечаток, отдаленно напоминающий очертаниями ангела. Снейп, которого такое поведение удивило только в самую первую зиму их знакомства, тут же бухнулся рядом. Ему в снегу было не так комфортно — старые ботинки прекрасно пропускали холод и влагу, но слишком уж заразительным было настроение девочки. У мальчишки никогда не получалось ему противостоять, а сейчас и желания особого не было. Снежное облачко, поднявшееся над Лили, и не думало оседать. Снежинки висели в воздухе, как подвешенные на невидимые нити. Это снова была ее магия, стихийная, но от того не менее прекрасная. Мальчик любил наблюдать за ней и метаморфозами, которым она подвергала снежинки. Он мог часами смотреть на ее снежные смерчи, не замечая ни холода, ни промокающих из-за дырок в ботинках ног. На каникулах все стало как прежде: они снова встречались в роще неподалеку от Паучьего Тупика, и проводили там добрую половину дня, разговаривая, играя, а иногда перечитывая учебники, коль скоро колдовать вне школы им было строго-настрого запрещено.

Северус никогда в этом не признался бы, но он действительно ждал Рождественских каникул. Хогвартс был волшебным, он за полгода стал ему больше домом, чем родительский за всю предыдущую жизнь, но минусы там тоже имелись. Поттер и Блэк так и не поплатились за выходку в поезде, хотя они с Мальсибером все рассказали старосте. Тот пытался добиться от первогодок признаний, но у него так ничего и не вышло, а когда он попытался оштрафовать их без доказательств, старосты Гриффиндора накинулись на него, как бешеные гарпии. Он остался в меньшинстве, пришлось отступить. Зато кто-то разболтал мальчишкам, кто именно наябедничал, и с той поры ни одна встреча в школьных коридорах не обходилась без перепалки или драки. Снейп защищался отчаянно, как будто от этого зависела его жизнь, но их было двое. Чаще всего он проигрывал. Хуже всего — иногда это происходило на глазах Лили, и она снова за него вступалась, заставляя чувствовать себя совершенно никчемным. А еще у нее появились другие друзья. Две девочки с Гриффиндора постоянно вертелись рядом, заставляя Лили делить внимание, которое раньше целиком принадлежало ему одному. Северус ничего не говорил Лили, он молча тосковал по тем временам, когда их было только двое, и в тайне мечтал, что все эти лишние люди просто исчезнут. Пришли рождественские каникулы, желание исполнилось. Их снова было только двое. Снейп не хотел, чтобы каникулы заканчивались.

Снежинки медленно осели обратно на землю, когда девочка поднялась на ноги, отряхивая снег с одежды и критически осматривая получившийся на снегу отпечаток. Северус тоже выбрался из снега и встал рядом, не слишком понимая даже теперь, что в этом может быть такого занимательного.

— Здорово получилось. — сказала Лили. — Два ангела рядом, настоящие друзья.

— Как мы с тобой. — вырвалось у Северуса.

Он тут же осекся, но Лили посмотрела на него, улыбнулась и кивнула. Это сгладило неловкость. Она присела у самого края своего отпечатка, зачерпнула варежкой ком снега и задумчиво помяла его в руках.

— Не слишком липкий, но все-таки… Эй, Сев? А давай слепим снеговика? — предложила вдруг она, с энтузиазмом глядя на Снейпа снизу вверх.

Еще одно бессмысленное занятие, которым он ни за что не стал бы заниматься, если бы не Лили. Что могло быть веселого в глупом катании по земле огромных снежных шаров, в конце концов? И тем не менее, это было весело. Лили каким-то образом удавалось наполнить для него смыслом даже самые скучные и бесполезные занятия, объяснить это он никак не мог и потому просто принял, как данность.

Северусу, как мальчику, достался самый нижний и крупный шар, Лили катала будущее тело снеговика. Она справилась раньше, и поспешила на помощь другу, шар которого был уже, кажется, размером с него самого. Вместе они докатили его до центра поляны, и Лили вернулась за вторым снежным шаром. Северус помог девочке водрузить его на основу, а потом дети быстро скатали последний, третий.

— Ты принес ведро?

Северус кивнул, побрел к дереву, под которым еще вчера оставил подобранные на свалке предметы для снеговика (не слишком, в общем-то, надеясь, что они пригодятся — снега-то практически не было), и, откопав, приволок их ближе к незаконченному творению.

— Тут еще угольки для глаз и рта.

— Здорово! Ты молодец, Сев. Я и забыла, что нужны угольки.

Лили просияла, это уже было достаточной наградой за заботу о мелочах. Они принялись вместе выкладывать лицо снеговику, а потом надели ему на голову ведро. Девочка стянула свой красный шарф и обмотала его вокруг снежной шеи, потом отступила на пару шагов и критически осмотрела снежного голема. Удовлетворенно кивнув, Лили повернулась к Снейпу.

— Назовем его Вилли и будем навещать, чтобы ему не было скучно. Или слепим ему друга? Как думаешь?

— А в Хогвартсе его можно было бы взаправду оживить. — задумчиво сказал Снейп, рассматривая Вилли.

— Это сложная трансфигурация, Сев. — с сомнением в голосе сказала Лили.

— Попросили бы старшекурсников. Люциус Малфой точно смог бы.

Северус искренне восхищался старостой Малфоем и открыто делился своим восхищением с Лили, которая, однако, принимала излияния друга достаточно сдержанно. Ей староста Слизерина казался слишком холодным и надменным, просто ледышка в человеческом обличье. И слухи в Гриффиндорской гостиной про него ходили такие, что кожа мурашками покрывалась. Лили вообще не была склонна верить всему, что слышит, но такая внезапная горячая привязанность Северуса ее тревожила. С другой стороны, кроме ощущений аргументации у нее не было, а быть голословной Лили не любила. Да и обижать Снейпа не хотелось, а потому девочка отмалчивалась или старалась перевести разговор на другую тему. Северус, к примеру, был без перчаток, ее взгляд упал на его покрасневшие от долгого копания в снегу кисти, и это вмиг захватило все внимание девочки.

— Сев, твои руки! — воскликнула Лили.

Он смутился, но все равно отмахнулся от нее.

— Да мне не холодно…

Лили недоверчиво на него посмотрела, а потом стянула свои варежки и протянула Снейпу.

— Вот, погрейся. Хочешь чаю? Мы можем пойти ко мне, мама приготовит.

Снейп был рад, что от мороза на его бледных впалых щеках появился красный румянец. Он маскировал совсем другую причину краснеть, которую Снейп ни за что не произнес бы рядом с Лили вслух. Мальчик принял ее приглашение. И красные варежки тоже. Они были теплые, как все, чего Лили касалась. Ему нравилось бывать в доме у Эвансов. Их дом был совсем не похож на его собственный. Там царила атмосфера дружной семьи, члены которой любят друг друга, у него же все было с точностью наоборот. Только один человек вносил диссонанс в общее впечатление, как фальшивящая флейта в оркестре. Имя ей было Петуния Эванс. С сестрой Лили они так и не нашли общего языка, а после истории с письмом Дамблдору Снейп откровенно старался ее избегать. Но Лили заверила, что сестры дома нет, и он согласился.

Миссис Эванс, как всегда очень заботливая, разожгла камин и усадила детей поближе к огню, снабдив теплыми пледами и горячим чаем. К каминной полке были приколоты разноцветные носки с именами членов семьи, в углу стояла настоящая, пахнущая хвоей рождественская елка. Он будто попал в праздничную открытку, и насовсем бы там остался, если бы мог. Но он не мог. По какому-то жестокому замыслу судьбы, мир с рождественской открытки был не предназначен для Снейпа. Всегда находилось что-то, или кто-то, кто напоминал об этом. В этот раз рукой судьбы стала Петуния Эванс.

* * *

Жизнь налаживалась. Понадобилось десять долгих лет, чтобы осознать, наконец, когда начались ее злоключения. Лили не должно было быть в жизни Петунии, теперь она точно это знала. Ее не должно было быть в жизни всей семьи Эвансов. Младшая сестра была гадким наростом на здоровом дереве, с этими ее необъяснимыми способностями, дурацкой фрик-школой, котлами и совой. Господи Боже, совой! Это вообще лесной хищник, которого опасно держать в доме.

Теперь, полгода спустя, Петуния не понимала, что на нее нашло, когда она решила написать директору Хогвартса. На что вообще могла она рассчитывать, если была абсолютно нормальной? В сумасшедший дом здоровых людей не забирают. Теперь, перечитывая письмо Дамблдора, именно так она предпочитала трактовать его отказ. Это успокаивало. И пустая комната Лили тоже успокаивала. Каждый раз, проходя мимо, Петуния чувствовала мрачное удовлетворение, не слыша за дверью ни единого звука. Будь ее воля, она даже убрала бы все совместные фотографии с каминной полки в гостиной, чтобы гости в доме и не догадались, что у Эвансов есть еще одна дочь.

Она снова была единственным ребенком в семье, и это было прекрасно. Петуния была слишком маленькой, когда появилась Лили, она почти не помнила детство без нее. Теперь какие-то невидимые весы судьбы качнулись в другую сторону, исправляя ошибку, допущенную одиннадцать лет назад. Родители принадлежали ей одной, не нужно было в угоду кому-то менять свои планы, она была свободна. Не было бы еще этих идиотских писем, которые родители то и дело находили на пороге… Они потом целый день ходили до глупости счастливыми и все норовили завести разговор, который Петуния поддерживать не хотела. Она не хотела знать, как дела у младшей сестры. Не хотела знать, как та учится колдовать, и что может уже самостоятельно сварить настоящее зелье. Лили исчезла из их жизни. Ее не было. Так и должно было оставаться все время. Но недаром она была ведьмой: так или иначе, как ядовитое растение, она просачивалась назад, напоминала о себе, отмечала своим невидимым присутствием их дом. А потом наступили Рождественские каникулы, родители отправились на вокзал, чтобы привести ее назад. Идеальный мир Петунии, с такой любовью выстраиваемый, они просто взяли и разрушили. Оказалось, достаточно просто вернуть в него младшую сестру…

Лили не признавала нежелание Петунии снова впускать ее в свою жизнь. Она боролась с холодностью старшей сестры, с отчаянным упрямством снова и снова навязываясь, так, что иногда Петунии даже хотелось как следует на нее прикрикнуть. Лили отказывалась понимать, что кому-то может быть не интересно слушать про волшебные уроки и огромный замок где-то у черта на куличках. Что Петунии совершенно не хочется посмотреть ее книжки и волшебную палочку. Что в комнату к ней нельзя больше врываться вот так просто, без приглашения. Прошло два дня, прежде чем ей удалось приручить младшую сестру стучать, и открывать дверь только после того, как будет получено разрешение. А если разрешения нет — уходить восвояси, а не продолжать торчать под дверью (это раздражало особенно сильно). Петуния не хотела разговаривать с Лили. Не хотела вместе лепить снеговика во дворе, кататься на ледянках или коньках в парке. Для всего этого у нее были другие, намного больше подходящие люди. Постоянно желающая общения Лили вызывала одно глухое раздражение. Петуния не хотела ее замечать, но Лили не оставляла ей такой возможности. Именно это было самой большой проблемой, затрудняющей ожидание отъезда младшей сестры назад в Хогвартс.

К счастью, у Петунии были друзья. Такие же, как она, нормальные. Девочки и мальчики, дружная компания, выросшая вместе, всегда поддерживавшая друг друга. Они никогда не спрашивали, почему все каникулы Петуния бежит из дома, как будто там пожар, они просто принимали ее, развлекали, как могли, и целыми днями бродили с ней по городу, благо, погода была теплая и вполне это позволяла. Друзья были единственным богатством, которое Лили так и не смогла у нее отобрать. Нельзя сказать, что она не пыталась: тот случай несколько лет назад в парке Петуния до сих пор помнила в мельчайших подробностях. Но ничего не вышло. Они все еще принадлежали Петунии и только ей. Нормальные люди должны общаться с нормальными людьми, а уроды — с уродами. Теперь, слыша, как сестра громко оповещает родителей, что ушла играть с мальчишкой Снейпов, старшая из сестер Эванс чувствовала удовлетворение. Все шло правильно. Все так и должно было быть, а ей нужно просто подождать. Скоро Лили должна была уехать обратно в свою школу-психушку, и тогда ее идеальный мир снова вступит в свои права.

Петуния возвращалась домой в прекрасном настроении, но оно испарилось, как утренний туман, стоило увидеть в прихожей старые ботинки, которые не могли принадлежать никому из их семьи. Она привела его к ним в дом! Грязного оборванца, сына алкоголика, еще и такого же уродца, как она сама. Как будто мало было ее присутствия! Откуда-то изнутри поднялась и застлала глаза жуткая ярость. Петуния, не разуваясь и не снимая пальто, влетела в гостиную, откуда доносилось веселое щебетание сестры.

— Что он тут делает? — прогремела Тунья, прожигая в сестре дыру взглядом.

— Тунья… — почему-то испуганно пролепетала Лили. — Мы играли, Сев замерз, и…

— Мне все равно, чем вы занимались! Это и мой дом тоже, Лили. И я не желаю видеть здесь его! — Петуния ткнула в застывшего Снейпа пальцем.

— Дорогая, что происходит? — мать появилась на пороге.

Петуния бросила на нее быстрый оценивающий взгляд, пытаясь для себя определить, будет мать ей союзником, или противником в сложившейся ситуации. Вайлетт пустила мальчишку в дом. Дала ему плед, которым могла укрываться сама Петуния, и напоила чаем. Нет… В этом доме у нее не было союзников. А значит, выкручиваться придется так, как она умеет.

— Ты хоть знаешь, кого ты пустила в дом?

— Это друг Лили, и…

— Это мерзкий и гадкий воришка!

Обвинение прозвучало как гром среди ясного неба. В комнате повисла пауза, Петуния, кажется, сама была в шоке от ужасной клеветы, сорвавшейся с языка. Но отступать теперь было поздно. Она зло сверкнула на младшую сестру глазами, и продолжила, низким от напряжения голосом.

— Да, воришка! Он забирался в мою комнату, когда меня там не было, а потом пропали две мои ручки и папин подарок, паровоз.

— Да не брал я никакой паровоз! — возмущенно воскликнул Снейп.

— Петуния, зачем ты это говоришь! — присоединилась к возмущению Лили.

— Ах, теперь я, значит, вру? Давай, Лили. Скажи маме правду: заходили вы в мою комнату, когда меня там не было, или нет? Отвечай!

Лили перевела растерянный взгляд с сестры на мать.

— Да, но…

— Никаких «но»! Мама, это и мой дом тоже! Я хочу, чтобы он ушел, немедленно!

— Петуния…

— Сейчас же!

Ее голос сорвался на высокий визг, острым лезвием прошедшийся по слуху всех присутствующих. В комнате снова повисла пауза, которой оказалось достаточно, чтобы мальчишка, больше ничего не говоря, поплелся в сторону прихожей. Лили наградила ее полным укора взглядом и побежала следом за ним. Мать же пристально смотрела на нее, а когда они остались одни, шагнула вперед, взяла за плечи и развернула к себе лицом.

— Посмотри мне в глаза, Петуния Дейзи Эванс, и скажи еще раз, что этот мальчик у тебя украл?

Петуния с вызовом посмотрела на Вайлетт, но так и не смогла произнести ни слова. Ком встал в горле. Обида жгла хуже кислоты, и некуда было от нее деться. Вайлетт пристально смотрела на дочь с минуту, а потом выпустила ее. Петуния с громким топотом бросилась вверх по лестнице.

— Мама… — Лили стояла в дверях с очень серьезным видом. — То, что Тунья сказала о Севе… Это не правда. Мы играли и заходили к ней в комнату, да. Но Сев ничего не брал. Он не стал бы ничего у нее брать, я точно знаю.

Вайлетт вымучено улыбнулась дочери, шагнула к ней и обняла.

— Я тебе верю, дорогая. Но Северусу лучше какое-то время не приходить к нам. Ты же видишь, как твоя сестра на него реагирует. Не зачем провоцировать ее. Договорились?

Лили стиснула зубы. Очень хотелось плакать от несправедливости всего произошедшего, но девочка упрямо проглотила ком в горле и отступила от матери, мягко вывернувшись из ее объятий.

— Сев не сделал ничего плохого. — повторила Лили и побрела наверх, в свою комнату.

* * *

Отец ни разу за всю ее сознательную жизнь не приглашал Нарциссу в свой кабинет для приватной беседы. Именно поэтому сердце девушки рухнуло куда-то в ноги, когда домовик сообщил ей, что господин Блэк желает говорить с ней незамедлительно. Она была примерной дочерью, оправдывала все возложенные на нее ожидания и совершенно точно не могла совершить какой-то проступок, за который отец стал бы распекать ее один на один в его кабинете. Что бы за разговор не ждал ее за массивными деревянными дверями, он никак не мог быть неприятным… Почему же тогда ей было так страшно? Нарцисса со злостью вытерла ставшие влажным ладони тонким шелковым платком, вдохнула поглубже и постучала в дверь. К удивлению девушки, ей ответил голос матери. Дверь бесшумно открылась, впуская юную Блэк в кабинет Сигнуса, а затем так же неслышно закрылась за ней. «Как мышеловка…» — мелькнула у девушки мысль, но Нарцисса тут же отогнала ее от себя.

Сигнус Блэк сидел за письменным столом, Друэлла, выглядевшая, как всегда, безупречно, стояла у него за плечом. Нарцисса робко посмотрела на мать. Взгляд той светился гордостью, это ободрило девушку. Не нужно было бояться. Она хорошая. Она — гордость своих родителей. Что за глупость, в самом деле: бояться, что ее станут за что-то отчитывать.

— Присядь, Нарцисса.

Голос отца тоже звучал вполне благодушно. Девушка послушно села и улыбнулась родителям, очень надеясь, что они не заметят натянутости в этой улыбке.

— Есть новость, которую мы с твоей матерью посчитали необходимым сообщить тебе лично. Люциус Малфой просил твоей руки.

Будто гром грянул среди ясного неба. Нарцисса сидела, прямая, как трость, с застывшей улыбкой на лице, не представляя, то ли смеяться ей, то ли плакать. Замужество… Они хотели сообщить ей о будущем замужестве и сами того не ведая напугали до полусмерти.

— Это очень… лестно. — она сделала паузу, подбирая слово, и пауза эта не укрылась от внимания родителей.

Друэлла и Сигнус переглянулись, а затем мать обошла стол, присела в соседнее кресло и ласково обняла дочь за плечи.

— Нарцисса, дорогая, это такая блестящая партия! Редкое семейство в наши дни может похвастаться такой безупречной родословной. И Люциус Малфой по праву считается очень привлекательным юношей и самым перспективным женихом Магической Британии. Разве он тебе не нравится?

Нравился ли ей Люциус Малфой? Что она вообще знала о нем, кроме, разумеется, его безупречной родословной? Он был на год старше, действительно очень хорош собой, этакий эталонный джентльмен, у которого все выходит безупречно. Красивая картинка, которой хорошо любоваться издалека. Каков он вблизи Нарцисса не имела даже приблизительного понимания. Она старательно, с самого юного возраста возводила стену вокруг своего сердца. Стену, за которую не мог пробиться ни один бесстыжий взгляд, ни один сладкий комплимент, ничего, что могло бы нарушить ее душевное спокойствие. Она была романтичной и мечтательной девушкой, но в то же время понимала, как дорого может стоить ей вся эта романтика в реальной жизни. Нарцисса сделала свой выбор. Свою тоску по красивым любовным историям она гасила с помощью любовных романов и бессловесных мечтаний, в которых у ее кавалера никогда не было ни лица, ни имени. Чтобы потом было не больно, ведь малышка Цисси так сильно боялась боли. Любой, а душевной — сильнее всего.

И вот, настал тот день, к которому ее готовили с рождения. Она узнала имя человека, с которым ей суждено было провести всю ее жизнь. Сейчас она почти ничего о нем не знала, но впереди было достаточно времени, чтобы это исправить. Ей нужно было научиться любить его, чтобы ее брак был таким же, как у родителей. Это была задача, и довольно непростая — именно этим в большей степени было вызвано замешательство девушки. Не привыкшее открываться кому-то сердце протестовало против перемен. Она не ждала, что имя будет известно так скоро. Была совершенно к этому не готова. И, кажется, начала уже разочаровывать родителей, ждавших совсем другой реакции на эту, без сомнения, великолепную новость. Она снова улыбнулась, пробуя изобразить счастье более правдоподобно.

— Нравится, матушка. Очень нравится. Уверена, он будет прекрасным мужем — иначе вы не выбрали бы его.

Родители переглянулись снова. Друэлла — насторожено и чуть печально, Сигнус — удовлетворенно.

— Прекрасно. — резюмировал отец. — Помолвка состоится через неделю, перед вашим возвращением в Хогвартс. В таких делах не стоит слишком затягивать. Подойди, дорогая.

Нарцисса поднялась с кресла и приблизилась к отцу. Тот встал, обнял ее и нежно поцеловал в лоб, а потом жестом сделал знак, что она может идти. Нарцисса пошла, все еще смущенная, не понимая, как следует ей отнестись к новости. Уже в дверях она остановилась и оглянулась.

— Отец, а как же Андромеда?

— Что с Андромедой? — отец выглядел искренне недоумевающим.

Друэлла поняла вопрос дочери быстрее, вздохнула и развела руками.

— Ты права, дорогая. Не в традициях нашего общества выдавать младшую дочь замуж вперед старшей. Но Малфои желают видеть именно тебя частью их семьи, а это, на мой взгляд, довольно важный аргумент. Судьба Андромеды решится скоро, тебе не нужно переживать из-за этого. Ступай.

Нарцисса кивнула, вышла и закрыла за собой дверь. Именно это и пугало больше всего. Судьба Андромеды, которая скоро должна была решиться. Почему-то это казалось Нарциссе огромной грозовой тучей, подбирающейся к ее светлому миру, застилая весь небосвод. Андромеда поджимала губы и молчала, когда на семейных обедах речь заходила о ситуации в магическом сообществе, куда прибывало все больше грязнокровок. Андромеда куда-то пропадала почти каждый вечер из спален Слизеринского подземелья. Андромеда что-то писала в зачарованном альбоме и прятала его, как свою самую большую тайну. А еще на свадьбе Беллатрикс Андромеда сказала ей, что боится стать такой, как тетя Вальбурга… Нарцисса надеялась, что сможет быть с ней рядом. Поможет ей пройти через это, не бросит и поддержит. Теперь все выходило иначе. Нарцисса Блэк станет Нарциссой Малфой и покинет родительский дом. Меда же останется в нем одна, со всеми страхами и демонами, которые непрерывно терзали ее, юная Блэк хорошо это видела.

Какой-то сиюминутный порыв заставил Нарциссу почти бегом броситься в комнату сестры. Она вошла, не постучавшись, вопреки своему обыкновению. Андромеда лежала на кровати и что-то писала в свой альбом. Она захлопнула его, как только сестра появилась на пороге. Будь воля Нарциссы, она в тот же миг сожгла бы этот альбом. Что бы не хранила там ее сестра, это было что-то очень плохое. Что-то, о чем никто никогда не должен был узнать. Всем было бы лучше, если бы его и не существовало вовсе…

— Нарцисса, что…

— Люциус Малфой просил моей руки.

В комнате стало тихо. Уголок рта Андромеды дернулся в попытке улыбнуться, но вышло у нее еще хуже, чем у Нарциссы десять минут назад.

— Цисси, это…

— Это замечательная новость. — с излишней, пожалуй, горячностью произнесла Нарцисса. — Я счастлива. Это прекрасная партия, о которой я и мечтать не могла.

Сестра пристально вгляделась в ее лицо, потом черты ее смягчились, теперь Меда улыбалась искренне.

— Иди сюда. — она раскрыла объятия, и Нарцисса бросилась в них, как маленькая девочка, ищущая защиты от монстра под кроватью. — Ты будешь счастлива. Слышишь меня, Цисси? Ты будешь очень-очень счастлива. Он красивый, хорошего рода, он будет тебе хорошим мужем. Ты его полюбишь, совсем как мама папу. И все у вас будет замечательно. Вот увидишь.

Ее слова гладили кожу, как нежное прикосновение руки, но к горлу почему-то подкатил ком.

— Меда, а как же ты? Ты останешься совсем одна.

Андромеда тихо рассмеялась и обняла сестру еще крепче.

— Глупости. Со мной все будет в порядке, Цисси. Даже не вздумай из-за этого расстраиваться.

Теперь, когда первый шок от новости прошел, Андромеда выглядела повеселевшей. Она тут же принялась рассказывать сестре о ее будущем муже, с которым они были однокурсниками, и как не искала Цисса неискренности в ее улыбке, ей так и не удалось ее найти. Правда заключалась в том, что Меда и правда была счастлива. И за сестру, которой выпал золотой билет в лице наследника Малфоев, и за саму себя. Помолвка Цисси будет заключена раньше. Это означает, что и свадьба Малфоев должна быть первой. Еще два с половиной года были впереди, пока Нарцисса закончит школу и выйдет замуж. Два года она, Андромеда, будет свободна от любых посягательств на ее свободу. Это была поистине прекрасная новость. Еще два с половиной года счастья для нее и для Теда.

— Я люблю тебя, сестричка.

* * *

Ярость клокотала внутри, как лава в жерле вулкана. Беллатрикс стиснула зубы, сжала тонкими пальцами безумно дорогую фарфоровую китайскую вазу, украшавшую консольный столик, возле которого она стояла, и с силой швырнула вазу через всю комнату. Та врезалась в стену в паре дюймов от двери и разлетелась на сотню бело-синих осколков. Легче не стало. Дверь открылась, в проеме возник Рабастан Лестрейнж, ее деверь. Он присвистнул, глядя на поле осколков на полу.

— Милая невестка, это была очень дорогая ваза.

Беллатрикс сверкнула глазами. Меньше всего в ее состоянии желала миссис Лестрейнж обсуждать стоимость уничтоженного ей имущества в этом поместье. Сколько бы она ни стоила, этого было недостаточно. Будь это в ее власти, Белла сравняла бы с землей весь Лестрейнж-Холл. Руки молодой женщины сжались в кулаки.

— Значит хватит трепаться, возьми и исправь. — прошипела она сквозь зубы и резко отвернулась.

На сегодня ей уже хватило общения с представителями славного рода Лестрейнжей, и хоть Рабастан обычно не вызывал у нее такого бурного отторжения, сейчас она не хотела его видеть. Она не хотела видеть никого, если уж совсем на чистоту. Белле нужно было как следует поразмыслить, а люди всегда мешали этому процессу.

Выпад был грубый, но он не задел Рабастана. Ему, в общем-то, даже нравилось наблюдать за Беллатрикс в состоянии крайнего раздражения. Еще в первые недели ее проживания в Лестрейнж-Холле он понял, что никогда она не бывает такой настоящей и уязвимой, как в минуты ярости. Это можно было прекрасно использовать, чтобы манипулировать ей. Она ничего не замечала, слишком поглощенная собой. Быть может, именно поэтому человеком, который чаще всего оказывался рядом с Беллой, когда она была в ярости, был Рабастан.

Вазу он действительно починил одним взмахом палочки, а потом бережно поставил обратно на столик. Их матушка ее очень любила, пусть причин Рабастан не понимал, а расстраивать ее попусту не казалось ему хорошим развлечением. В отличие от Беллатрикс, мать вовсе не казалась забавной в расстроенных чувствах. Он по-прежнему относился к ней очень трепетно, что в целом было этому мужчине не свойственно. Рабастан приблизился к невестке, положил руки ей на плечи и принялся со знанием дела массировать их. Плоть под его пальцами была будто вытесана из камня.

— Ты ужасно напряжена. Рудольфус вышел отсюда мрачнее тучи.

— Это между мной и ним. — отрезала Беллатрикс и повела плечами, чтобы сбросить руки мужчины.

Ей не нравилось, что Рабастан так свободно позволял себе прикасаться к ней. Женщина не любила прикосновений, и еще меньше радовали они ее, когда исходили от людей, которых она не считала приятными. Сейчас, пожалуй, приятным ей не казался никто вообще. Хотелось, чтобы младший Лестрейнж вместе со своим навязчивым вниманием убрался куда-нибудь подальше и не трогал ее.

— Что он сделал? — невозмутимо продолжил Рабастан, не прекращая массировать напряженные плечи невестки.

Его настойчивость вызвала новую ослепительную вспышку ярости, но вспышка эта, как и блеск молнии, была очень скоротечной. У Рабастана были волшебные руки, этого у него было не отнять. Мышцы против ее воли расслабились, Белла с изумлением поняла, что ей действительно лучше. Он будто выдавливал ее бешенство через кожу, капля по капле. Молодая леди Лестрейнж вздохнула, склонила голову, подставляя рукам Рабастана особенно напряженный участок на сгибе шеи, а потом произнесла сварливым тоном:

— Лучше спроси, чего он НЕ сделал. Он не стал говорить обо мне с Повелителем.

Губы Рабастана искривила усмешка, которую Белла, стоящая к нему спиной, видеть просто не могла. Ни грамма сочувствия к ее беде. Для него это была просто еще одна забавная ситуация из семейной жизни брата. Для Беллатрикс же постепенно происходящее становилось трагедией.

Первые месяца замужества, пока она осваивалась на новом месте, Белла еще утруждала себя игрой в примерную жену. Это было не сложно, поскольку Рудольфус не слишком нуждался в ее обществе и беспокоил ее своим вниманием не часто. Она искала к нему подход. Пыталась стать для него человеком, которому он стал бы доверять. Глупое и бессмысленное занятие, потому что Рудольфус Лестрейнж не доверял никому, кроме самого себя. Даже когда ей начало казаться, что она преуспела в своем начинании, и она впервые завела речь о том, что хочет быть представленной Темному Лорду, все оказалось лишь иллюзией. Рудольфус разбил ее немилосердно. Он заявил, что женщине не место в рядах Вальпургиевых Рыцарей, что ее удел — поддерживать Лестрейнж-Холл в идеальном состоянии и растить его наследников. Тогда случилась первая в бесконечной череде их ссор. Беллатрикс отнюдь не разделяла его мнения о собственном предназначении, а также не привыкла, чтобы о ней говорили с таким пренебрежением. Как будто она очередная глупая кукла, заботливо выращенная родителями с одной лишь целью — продать подороже. Она быстро доказала Рудольфусу, как не прав он был, рассматривая ее в таком ключе. Но в нем смирения было ни на каплю не больше, чем в ней самой. Беллатрикс имела целью пробиться в ближний круг Повелителя. Рудольфус со своей стороны поставил, кажется, себе цель укротить буйный норов жены. Он, в конце концов, дал ей свою фамилию не для того, чтобы получить в качестве хозяйки дома и продолжательницы его рода невнятного революционера в юбке. И не уставал напоминать ей об этом, раздражая все больше.

Они напоминали двух столкнувшихся лбами ослов. Ни один не считал необходимым уступать и искать компромиссы. Рудольфус просто не видел в этом смысла, не придавая большого значения вспышкам жены, а Беллатрикс не была к ним способна по природе своей. Чем больше Рудольфус ей отказывал, тем сильнее было в ней желание идти напролом и меньше оставалось сил на хитроумные уловки. Ее бешеный темперамент на все накладывал отпечаток, устойчиво играя во вред, незаметно для самой Беллатрикс. Зато все видел Рабастан. Для него взаимоотношения брата и невестки давно превратились в развлекательное шоу, разворачивающееся прямо в его доме, и он не без интереса ждал, что выйдет из их странного противостояния. У Рабастана с Беллатрикс отношения складывались ровнее, быть может, потому что на него она не возлагала таких больших надежд, как на Рудольфуса. Рабастан был вторым сыном, он зависел от старшего брата и его нежелание идти против его воли, помогая ей, хоть и вызывало у Беллы презрение, было ей понятно.

— Он — человек старой закалки, дорогая. — философски произнес Рабастан.

Он перестал массировать расслабившиеся плечи невестки и развернул ее к себе лицом. В его черных глазах плясали бесы.

— Если ты хочешь добиться от него чего-то, тебе нужно его переиграть.

Беллатрикс приподняла бровь.

— Уж не хочешь ли ты сказать, что знаешь, как это можно сделать?

Рабастан пожал плечами, убирая руки с ее плеч. Когда речь заходила об одержимости невестки идеей попасть в Ближний Круг, он предпочитал держаться в стороне, когда нужны были реальные действия. Несомненно, если бы она добилась успеха, это его позабавило бы. Особенно учитывая, с какой старательностью ставил ей палки в колеса Рудольфус. Но реальная помощь могла быть расценена его братом как открытый вызов. Это Рабастану было не нужно.

Он был вторым сыном в знатном роду. Запасной вариант на случай, если с главным наследником что-то случится. Его воспитывали в тех же условиях, что и старшего брата, но у того было кое-что, что Рабастану не суждено было иметь: внимание отца. Это Рудольфуса он брал с собой на конные прогулки и учил охотиться с помощью магии. Ему часами рассказывал об их славной родословной и политике, которой семья придерживалась в бизнесе и жизни. Рудольфус был у отца любимцем, важно было только это. Стал он таким из-за своего права перворожденного, или просто так сложились звезды — это Рабастана мало интересовало. Он завидовал брату в детстве. Потому пытался соперничать с ним в каждом начинании, а порой и просто пакостить, чтобы хоть так принизить звездного первенца. Рудольфусу было не интересно разбираться в мотивах брата. Он просто предпочитал устраивать свою жизнь так, чтобы Рабастана в ней было как можно меньше, чем бесил младшего еще сильнее: источник раздражения, о котором все говорили, никуда не делся, а срывать злость, когда он не поблизости, было не на ком. В одиннадцать лет, когда он получил палочку, это вылилось в истязания домовиков, зато внешне Рабастан стал буквально олицетворением спокойствия. Таким он и оставался в дальнейшем: с виду спокойным, немного язвительным, вечно криво усмехающимся типом, в котором сразу не заподозришь большой опасности. Хорошая маска, за которой скрывалась прямо противоположная суть.

Пожиратели Смерти стали для него прекрасным коллективом. Отец не хотел поначалу вводить младшего сына в Ближний Круг, но Темный Лорд сам заметил молодого Лестрейнжа, прочитал его душу и счел, что Рабастан будет ему полезен. Метка сделала его жизнь намного интереснее. Пусть от природы он не склонен был признавать авторитеты, фигура Лорда подспудно вызывала уважение. При нем Рабастан вел себя настолько примерно, что сложно было поверить, что это тот же самый человек, что регулярно шляется по кабакам в Лютном переулке, большой любитель огневиски и продажных женщин. Еще меньше верилось, что он способен часами изощренно пытать жертву, заставляя ее мечтать о смерти, и получать от этого истинное удовольствие. Домовики давно успели ему наскучить, с ними все всегда было слишком просто. Фигуры же, на которых ему указывал Лорд, всегда были сложной добычей. Таким образом, оба брата Лестрейнжа росли в иерархии приближенных Темного Лорда, но в совершенно разных сферах. Рудольфус был дипломат до мозга костей, талантливый политик, которого грех было бы не использовать в работе с Министерством. Рабастан же был прирожденным палачом, имевшим обширные связи на английском магическом дне. Оба имели влияние, оба высоко ценились Повелителем. Но Рабастан оставался младшим сыном. Его собственное состояние было ничтожно мало по сравнению с содержимым семейной ячейки Лестрейнжей в Гринготтсе и он привык жить так, как хочется, без оглядки на финансовую сторону. Он был зависим сначала от воли отца, обеспечивавшего его, а теперь, когда Рудольфус женился и вступил в управление семейным состоянием, от брата. Это диктовало определенные условия в их взаимоотношениях. Благо, их было совсем не много: Рудольфусу нужно было, чтобы брат не причинял ему неудобств. В обмен Рабастан имел неограниченный доступ к банковской ячейке. Казалось бы, обмен был идеальным, он мог бы жить и радоваться…

Рабастан ненавидел быть в чем-то вторым. Ему поперек горла стоял статус брата в их семье. Отсюда вытекали бесконечные козни и интриги, которые младший Лестрейнж плел против старшего. Беллатрикс, когда маска стала ей тесна и начало показываться истинное лицо этой женщины, обречена была занять в этих интригах важное место. Он, как паук, приманивал ее ближе к себе, опутывал паутиной ложных надежд и наблюдал, как шахматист, специально отдающий свои фигуры на растерзание. Она могла стать фигурой, которая изменит все. Она могла сделать его из вечно второго первым и главным. Это было, разумеется, сопряжено с несколькими неприятными вещами, но Рабастан был уверен, что она не заметит их, если ей не указывать. Беллатрикс в ярости была поразительно близорука. Этим грех было бы не воспользоваться. Действовать нужно было осторожно. Рудольфус не должен был обвинить брата в пособничестве невестке.

Мужчина приблизился к креслу у камина в дальней части комнаты и с хищным изяществом опустился в него.

— Я лишь говорю, что с наскока эта вершина никогда тебе не покорится, признай это. Твоя цель требует более детального планирования. Лорду редко бывают интересны безвестные юные ведьмы, даже если они — жены его ближайших соратников.

— Что проку в планировании, если Рудольфус отказывается представлять меня?

Улыбка снова зазмеилась по лицу Рабастана, он покачал головой. Глаза Беллатрикс сузились, как будто только теперь слова его достигли ее разума и натолкнули на новую мысль.

— Если только…

— Не смотри на меня с таким выражением, дорогая. Я не стану, и ты знаешь, почему.

Беллатрикс раздраженно фыркнула, показывая, что мысль ее связана вовсе не с этой банальностью, как просьба Рабастану выступить перед Лордом ее поручителем.

— Проблема заключается в том, что я не представлена. Безвестная… Повелитель ничего не знает обо мне. Что, если я найду способ сделать так, чтобы он узнал? Если Повелитель прикажет Рудольфусу привести меня, отказать он не сможет.

Умница, девочка. Так рьяно ухватилась за наживку, что это было даже слишком просто. Он картинно приподнял брови, будто бы в изумлении и восхищении.

— Мне нужна одна из ваших миссий, Рабастан. — сказала она решительно.

Мужчина поднял руки, показывая, что он пас.

— Никаких действий против брата, дорогая, или ты забыла?

— Я не прошу твою миссию, или его, Салазар побери! — раздраженно воскликнула Беллатрикс. — Подойдет любая, для которой возможно случайное вмешательство посторонней в моем лице. Рудольфус ничего не узнает о твоей причастности.

— Это довольно большая услуга. — задумчиво произнес Рабастан.

— Чего ты хочешь в обмен на нее? — нетерпеливо спросила женщина.

— Непреложный обет. — сказал он после паузы. — Ты не станешь использовать против меня помощь, которую я тебе окажу. А также, услуга за услугу. Когда мне понадобится твое содействие, ты придешь, чего бы это ни стоило, и окажешь мне ответную услугу. По рукам?

Он видел, что она колеблется. Непреложный обет был очень сильной магией, обойти которую удавалось очень немногим. Внутри Беллатрикс горячее желание всей жизни боролось со здравым смыслом, но Рабастан заранее знал, какая из двух сил победит.

— По рукам. — сказала Беллатрикс и достала палочку.