Дальний путь (джен)

— Комнаты у меня не очень, но пусть господа не обессудят, — говорил хозяин «Свежего блина», низко кланяясь. — Других бы не пустил, а господа приезжие, вижу, люди приличные.

— Поляндец… — негромко произнёс Люциус, когда они поднимались по лестнице в отведённые им комнаты. — И место мне доверия не внушает… Оружие берите с собой.

Вернувшись в зал на ужин, путешественники уселись за стол у самой стены. Толя настороженно оглядывал трактир. Стены полуподвального помещения были сложены из камня, потолок нависал над головой. В углу находился огромный пылающий очаг. В волнах дыма и хохота передвигались люди, ели, пили, трепали языками, переходили от стола к столу. Стучали ложки, гремели встряхиваемые в кружке кости; под столами бесшумно просачивался забредший пёс. Рассмотрев всё, что было возможно, Толя обернулся к Хауруну, который также изучал обстановку:

— Зачем вам этот осуждённый на площади?

— Не знаю, — легкомысленно пожал плечами тот. — Любопытно стало.

Лия завозилась на скамье, кашлянула, посмотрела на министра.

— Простите, милорд, можно узнать, почему в первом трактире мы не показали нашу волшебную бумажку?

— Она была нужна нам только для того, чтобы въехать в город. Не хотите же вы в самом деле заняться составлением ревизской описи? — ответил министр. Сделав вывод, что он всё-таки больше настроен на разговор, чем нет, Лия задала другой вопрос:

— А зачем вы подбросили золотой тому крестьянину на мосту?

— Простите, я не ослышался? Вы сочли, что я ни с того ни с сего тайком подсунул этому нищеброду казённые деньги?

— Ну… — смутилась Лия. — Я подумал, что вам стало жалко ту больную девушку, про которую он говорил…

— Жалко? — переспросил министр таким тоном, будто вообще не представлял себе, что такое жалость. — В каждую минуту кто-то на земле умирает. Не могу же я всех жалеть…

— Простите, — пробормотала Лия. — Я в вас ошибся… Ой, то есть, я хотел сказать…

— Я не могу ей помочь, — поставил Люциус точку в разговоре.

Хаурун поднял голову и сумрачно посмотрел на него.

— А кто может? — с вызовом спросил он, и Толя отчего-то похолодел.

— Не знаю, — просто ответил министр и замолк, отведя глаза.

Взявшись за еду, Толя на некоторое время забыл обо всём, даже шум в трактире не так тревожил усталый слух. Но внезапно сквозь стук кружек и полупьяный гам пробился звук, от которого у менестреля по спине пробежалась сладкая холодная щекотка, — звенящий аккорд, взятый на лютне.