Дальний путь (джен)

— Ну что же, пойдёмте, — сказала Ворона, не глядя на него, и направилась по улице, освещаемой тусклыми масляными фонарями, возле одного из которых со своей лестницей возился фонарщик. Толя поравнялся с девушкой, пошёл рядом.

— Знаете, я впервые вижу настоящего менестреля, — негромко произнёс он.

— Вы же сам менестрель, — удивилась Ворона.

— Так-то оно так, — вздохнул Толя. — Но у меня почти нет своих песен и очень мало опыта…

— На чём вы играете? — быстро спросила Ворона, заправляя за ухо медно-рыжую прядь, и Толя с радостью отметил в её голосе неподдельный интерес.

— На флейте и клавесине.

— Нет-нет, — покачала головой девушка. — Так не пойдёт. Флейта подходит только для аккомпанемента, а рояль найдётся не в каждом трактире.

Толя с завистью посмотрел на лютню у неё в руках, и Ворона перехватила этот взгляд.

— Да, это то, что вам нужно. Учитесь играть на лютне.

— Хорошо, сударыня, — пообещал Толя. — Я буду искать все возможности для этого. Но вот песни…

— Что песни? — спросила девушка.

— Песни… Ваши песни прекрасны, — произнёс Толя как умел нежно и тут же три раза проклял себя за появившуюся в голосе хрипотцу, которая вызвана была на этот раз точно не смущением.

Ворона рассмеялась.

— Ну что вы, — воскликнула она. — Из тех песен, что вы сегодня слышали, моей — ни одной. Про попа я услышала на границе с Хайдландом на деревенской свадьбе, где у меня, кстати сказать, была жёсткая конкуренция. А «Потянуло дыханьем осенним» принадлежит другому менестрелю, я только перевела с поляндского наречия…

— Вы и в Поляндии были? — удивился Толя.

— Да, была. Ничего особенного, только люди почему-то всё время ловят какую-то нечисть. Под каждым мостом у них сидят тролли, в каждой бочке — водяницы, а в мешках с зерном по десять-двадцать чертенят.

Толя тихо рассмеялся вместе с ней.

— А вы разве не пробовали петь на публику во время своего путешествия? — спросила Ворона.

— М-м… Видите ли, сударыня, мы путешествуем по одному достаточно щекотливому делу и не хотим привлекать к себе лишнего внимания.

Вопреки его ожиданиям, Ворона ничего не спросила об этом деле.

Они шли по незнакомым для них обоих улицам мимо молчащих домов, в окнах которых горел свет, бросая на мостовую странные желтоватые отблески. Рукава их почти касались, и наконец Толя набрался смелости и взял девушку за руку. Сердце заколотилось, потому что только сейчас он осознал, что делает: напрашивается, соблазняет, домогается! Ворона чуть вздрогнула и переплела свои пальцы с его. Менестрель облегчённо улыбнулся, глядя на её профиль. Но тревога всё равно оставила его не до конца, ведь наивное рыжее существо наверняка не подозревает о его намерениях…

— Знаете ли вы о так называемой чувствительности менестреля? — спросила вдруг Ворона.

— В каком смысле — чувствительности? — не понял Толя.

— О тонкой душевной организации, если выражаться книжным языком, — пояснила она. — Вы когда-нибудь чувствовали свою связь с окружающим? Это такое ощущение, что достигает боли в своей остроте.

— Огонь… — медленно произнёс Толя. — Так вы тоже?!

— Ветер, воздух, — лукаво улыбнувшись, ответила она ему. — Я чувствую ветер, он нравится мне больше всего, что есть в мире. Кроме музыки, конечно. Но я говорю не только об этом. Например, приходилось ли вам, впервые встретив человека, вдруг понимать, что вы всё о нём знаете?

— Что я могу предугадать его поступки, что я знаю, что у него на душе! — с жаром подхватил Толя. — Сударыня, я не могу поведать вам, при каких обстоятельствах это происходило, и кто был этот человек, но это… это было потрясающе. Я был сам не свой, я просто не знаю… Сударыня, вы… — он замолк, во все глаза глядя на девушку, не веря, что встретил ту, что смотрит на мир так же, как он.

-Я могу рассказать вам немного о ваших друзьях, чтобы вы убедились — чувствительность и наблюдательность.

— Прошу вас, — затаил дыхание Толя.

Ворона подумала, собираясь с мыслями.

— Юноша с чёлкой двойственен. Снаружи он добрый и ласковый, а внутри у него стальной стержень. Или просто камень на душе. В пожилом мужчине чувствуется какая-то надорванность, возможно, ему много пришлось пережить. Переодетая девушка…

— Как, и это?! — вырвалось у Толи.

— Ну, это было самым простым. Так вот, она хорошо скрывается. Такое ощущение, что она совсем не то, за что себя выдаёт.

— А Люциус? — спросил менестрель, и отчего-то поёжился.

— Его красота ослепляет, но он изо всех сил старается сделать её неживой. Он — сталь, но не всегда сталь разящая.

— Вы так думаете? — печально протянул Толя. — Знаете, я бо… побаиваюсь его.

Ворона удивлённо обернулась к своему спутнику:

— Не стоит его бояться. Он отталкивает своей неприступностью, но не со зла, а просто потому, что не хочет никого к себе пускать. Его доверие и уважение нужно заслужить…

— Тяжело вам быть менестрелем? — спросил Толя, когда они свернули на немощёную улицу с одноэтажными домиками и почти полным отсутствием света.

— А вам тяжело жить? — в тон ему спросила девушка.

— Когда как, — задумался Толя. — Иногда нормально, иногда рад умереть сию же секунду. А при чём тут это?

— Просто для меня жить — это быть менестрелем, а быть менестрелем — значит жить. Другого я не мыслю и не знаю. И я знаю, что, когда мне больно, боль рано или поздно выйдет на волю песней… как и радость. Только не все хотят знать о моей боли…

— А у вас есть боль? — осторожно поинтересовался Толя.

— У кого её нет… — задумчиво произнесла его спутница.

— У меня тоже есть. Страшная боль, вернее, страшная вина, — почти шёпотом признался менестрель. — И я знаю, что однажды расплата меня настигнет…

— Мир полон болью, — сказала Ворона. — И мы не можем ничего изменить. Хотя это не значит, что мы не должны пытаться. А кто же будет это делать, если не мы?

— А в прошлом было лучше? — спросил Толя.

— Я не знаю, — Ворона задумалась, даже приложила палец к нижней губе, и при виде этого жеста у Толи яростно затрепетало сердце, а кровь ударила в голову.

— Помните легенду о менестреле Даэлине и его возлюбленной Дриэгеле? Там сказано: «Кей норт-рэлмас вед ут ведис эшнор феарин амас то веднес»…

Толя смутился, совсем как тогда, когда пришлось признаваться Квинту, что не умеет читать.

— Я не знаю древнего языка… — промямлил он, с досадой понимая, что из галантного кавалера превращается в обыкновенного неуча. Но Ворона взглянула на него с сочувствием.

— Не знаете? Обязательно выучите. Что за менестрель, если он не понимает обращения к древним легендам?

— Мне и вправду очень стыдно, — покаялся Толя. — Но выучился читать только этой зимой… Что означает эта фраза?

— «И жили они — он и она — пока не пришла за ними смерть». Так говорят, когда хотят описать великую любовь. А учить древний язык надо обязательно.

Толя поклялся себе, что, когда вернётся в Белый город, перевернёт королевскую библиотеку и прочитает все до единой книги, на каком бы они ни были языке.

— Мы пришли! — Ворона вывела его из раздумий, остановившись перед глухими воротами на какой-то улице, где под ногами хлюпала талая вода, а через особо обширные лужи были перекинуты шаткие доски.

— Так скоро… — вырвалось у менестреля.

Девушка с улыбкой посмотрела на него.

— Спасибо вам, Толя, — проникновенно сказала она. Тот отстранённо наблюдал за тем, как в темноте слегка колеблется от ветра тёмная масса её волос. «Как вы считаете, ваше сиятельство, теперь можно?». Ворона, наблюдавшая за ним, чуть склонила голову набок, и этот её жест решил всё: Толя шагнул к ней и порывисто обнял.