#картинки #длиннопост

Альбрехт Дюрер: лучшее украшение гения – скромность и 50 автопортретов

Об этом человеке мы знаем много. Живописец и график, разносторонний и самый яркий представитель немецкого Возрождения. До нас дошли не только его картины, рисунки и гравюры (и в числе прочего, да-да, вереница автопортретов, где можно разглядеть его во всех, гм, подробностях). Сохранилось множество письменных источников: его трактаты, переписка, отзывы современников. И первая в европейской истории автобиография художника.


Слева: автопортрет Дюрера в возрасте 13 лет. Справа: дом Дюрера в Нюрнберге (гравюра 18 века).

Но странное дело: чем больше вникаешь в подробности его повседневной жизни, денежные счеты, житейские дрязги, дурашливые пикировки с друзьями, жалобы на хвори и семейные проблемы, тем сильнее ощущение какой-то неопределимой тайны, стоящей за всем этим.


Свет мой, зеркальце, скажи…

Дюрер был красив. Это отмечали его современники, это прекрасно знал он сам – и заботливо запечатлел свой облик, чтобы и мы могли составить мнение о его наружности. Что ж, простительная слабость, когда ты хорош собой и одновременно умеешь писать портреты.

Вот что сообщает нам Иоаким Камерарий.
…Кто сказал «Мерисью»? Да что вы понимаете в Мерисью! Вот, учитесь у великих. Сладостно-остроумный Альбрехт с четырехугольным носом и мускулистыми бедрами…



Автопортрет с чертополохом. 1493

Здесь Дюреру двадцать два года. Портрет был написан перед женитьбой, возможно, в качестве свадебного подарка невесте. «Лучший твой подарочек – это… я!» Но нет, погодим иронизировать.
Чертополох – символ Страстей Христовых. Надпись на портрете – «Мои дела определяются свыше» – говорит скорее о преданности богу, чем невесте. Не очень-то похоже на свадебный подарок.



Автопортрет. 1498

А здесь ему двадцать шесть. Щеголь в модном костюме, с печатью легкой меланхолии на лице, длинными пальцами и длинными локонами. Семейная жизнь у него, кстати, не задалась, и когда смотришь на портреты, нет-нет да закрадется мысль – может, потому что они с женой не могли поделить щипцы для завивки?



Автопортрет в одежде, отделанной мехом. 1500

Самый известный из портретов. Дюреру двадцать восемь – он приближается к возрасту Христа, и несомненное сходство с этим образом, конечно, не случайно. Для светских портретов (да вот хотя бы тех, которые приведены выше) типичен поворот в три четверти. А здесь Дюрер перед нами анфас, рука у груди словно в благословляющем жесте – так изображали Христа.
Этот прямой взгляд, устремленный на нас, тревожит. Что-то спрятано за внешней статикой, равновесием, симметрией. Что-то таится за этой сдержанностью, собранностью, правильностью черт, прозрачностью глаз…



Автопортрет обнаженным. 1500–е

Вероятно, Дюрер рисовал себя перед небольшим зеркалом, поэтому ноги и руки изображены не полностью… да и кому, в самом деле, интересны руки-ноги, эти второстепенные подробности? Ладно, шутки в сторону.
Дюрер и здесь изобразил себя в позе, напоминающей Христа в сцене бичевания. Взгляд обращен к зрителю, и на правом боку как будто рана – как рана на теле Христа.


Письма к ученому соседу

В Нюрнберге, родном городе Дюрера, его отец снимал половину дома у семейства Пиркгеймеров. Дети из обеих семей – юные Альбрехт и Виллибальд – стали близкими друзьями, несмотря на разницу в социальном статусе: отец Альбрехта был ремесленником (ювелиром), Пиркгеймеры же принадлежали к сословию патрициев.
Виллибальд Пиркгеймер получил блестящее образование. Он возглавлял кружок нюрнбергских гуманистов, переводил античных авторов, сам писал научные труды.


Виллибальд Пиркгеймер, портрет работы Альбрехта Дюрера. 1503

В 1505–1507 годах Дюрер жил в Венеции, откуда писал письма своему другу. Он не хотел возвращаться, в Италии ему было хорошо, и письма эти даже сейчас, спустя пятьсот лет, заставляют улыбаться, хотя прочитать их местами нелегко. Они пестрят словечками, намеками и ребусами, понятыми только двоим. Такого рода интимные мелочи всегда трогают. Пять веков прошло, половина тысячелетия, а читаешь эту легкомысленную дребедень – и будто слышишь давно умолкнувшие голоса.
Дюрер то и дело осыпает Пиркгеймера притворными упреками и не вполне приличными шутками. Подкалывает, как сказали бы мы сейчас.

Последнее предложение – игривый намек на то, что Пиркгеймер, который бывал в Италии в студенческие годы, якобы оставил здесь уйму внебрачных детей, успевших вырасти в его отсутствие.

Не вполне понятно, притворное или искреннее это негодование насчет седого волоса. У Дюрера были причины жаловаться на судьбу, но все же трудно отогнать мысль о городском моднике-хипстере, который в ужасе отшатывается от зеркала, обнаружив в старательно уложенных локонах первый седой волосок.

А здесь он в начале письма вроде бы вспомнил тот факт, что зависит от своего покровителя…
Фу, какая беззастенчивая лесть! Но постойте… что это такое там написано дальше?

Или вот любопытный пассаж.
У кого-то сгорело шесть домов… А о чем печалится новоиспеченный венецианский щеголь? Он лишился ткани для нового наряда! Как не сойти с ума от такой беды?
Хипстер наш, впрочем, умеет считать деньги.

Но не только наряды и танцы занимали Дюрера в это время. В Италии он по предложению Пиркгеймера написал «Праздник четок», чтобы доказать итальянским художникам, что не уступает им в мастерстве.


Праздник четок. 1506

В правом углу картины мы видим… опять же, самого Дюрера в пышном одеянии. Он держит в руках свиток, который сообщает, что картина была написана всего за пять месяцев. Что, итальянцы, съели?! Знай наших!
(Кстати, насчет пяти месяцев – это вранье. Работа длилась намного дольше. Но эти глаза… разве они могут лгать?..)


Ну а что же Пиркгеймер? Не раздражали его эти дурацкие шуточки, подначки, намеки на его мифическую распущенность и вообще все мыслимые грехи и недостатки?
По-видимому, нет.
Когда Дюрер умер от изнурительной болезни (хладнокровно зафиксировав в поздних автопортретах и возрастные изменения, и свой недуг), Пиркгеймер написал: «В лице Альбрехта Дюрера я потерял лучшего друга, какого я когда-либо имел на земле».

И еще сочинил, как и обещал, для него эпитафию.
…в поисках темы еще более привлекательной, чем он сам, хочется добавить.