Многоножка (джен)

— А та шутка про крючок и рыбу была забавной… Костя, а у тебя ещё есть?

— Эх, только Тамара ко мне добра… Ладно, вот тебе: как зовётся конь, который выходит на лёд?

— Как?

— К о н ь к о б е ж е ц.

В то время как в «Стаккато» ребята репетировали концерт, Тамара с Агатой, почти не принимавшие роли в сюжете, носились с декорациями, костюмами и прочим, всего за несколько районов от них происходило то, о чём никто из «стаккатовцев» не знал, и знать никак не мог. Позже, гораздо позже об этом узнала лишь Тамара, но остальным ребятам было невдомёк, почему худощавый юноша сидел за столом в своей комнате, поджав ноги под стул и спрятав лицо в ладони.

Он сидел так несколько минут, прежде чем его отвлёк звонок в дверь.

— Открыто.

Щёлкнул замок, в квартиру вступил сквозняк, и только затем — Даша.

Артур никак не отреагировал на её прибытие, остался в той же позе, что и был.

— Привет, — поздоровалась Даша, снимая сапоги и ставя их рядом.

Холодная рука с длинными пальцами успокаивающе легла на плечо.

— Ты как, Артурчик?

— Нормально.

— Зачем врёшь?

После таких слов Артур не смог сдержаться: у него позорно задрожали губы. Он сделал глубокий вдох, всё ещё не отнимая ладоней от лица. Он не хотел ещё раз расплакаться при Даше. Он ненавидел делать это. Ему уже почти восемнадцать. Он должен быть мужчиной, и вести себя, как подобает взрослому мужчине. И не плакать.

— Артур, — сказала Даша, пододвигая стул и садясь рядом с ним. — Слушай, я знаю, кто это сделал.

Артур, наконец, отнял ладони от смуглого лица, посмотрев в серо-голубые глаза Даши. Бледное лицо её кое-где ещё было красным от мороза, губы слегка потрескались, а в уголках белков больших глаз прорезались едва заметные красные венки. Даша Швецова пахла женскими сигаретами и духами, и всегда, в любой ситуации поддерживала Артура, даже несмотря на то, что у неё самой в каждый момент времени было множество проблем.

— И кто? — всё-таки не удержавшись, он шмыгнул носом и поспешно вытер глаза.

— Одна дура из параллельного класса. Только она с кем-то это сделала. Артур, не расстраивайся, пожалуйста.

— Да я не расстраиваюсь…

— Ага, по тебе видно.

Артур тяжело вздохнул от неловкости.

— Ну просто… Что я им сделал? Зачем было…

— Они мудаки, Артур. Просто мудаки, которые ничего чужого не ценят, — ровным голосом произнесла Даша. — Обещаю тебе, я узнаю у неё, кто с ней был.

— И что потом?

— Отомщу им обоим.

— Даш, зачем? Мстить это плохо…

— А уродовать твой труд — не плохо?! Я никогда им не прощу этого! — Даша посмотрела в глаза Артуру. — Они просто свиньи. Делают что хотят, считая, что им ничего за это не будет. Если ничего не делать, они продолжат. И что-нибудь ещё испортят.

— Да. Ты права, наверное, — не очень уверенно произнёс Артур. — Но знаешь. Я хотел бы… поговорить с ними. Мне интересно, кто…

Даша поморщилась.

— Бесполезно разговаривать. Та девка из параллельного класса ходит с тростью. И из-за того, что она инвалид, все ей всё прощают. Бедненькая, блин, несчастная…

— С тростью? У вас в школе и такие есть?

— Да она одна на всю школу. Вообще хрен знает, что её тут держат. Шла бы в интернат или на домашнее… Прикинь, недавно пришла к нам в кружок проситься. Думала, раз она инвалид, то её везде пустят, везде пропустят, всё делать дадут…

— Раз она с тростью, не думаю, что она рада своему положению.

— Ну так пусть радуется, что хотя бы не на костылях, — Даша отмахнулась. — Вон дедушка у нас после войны ходить не мог. Так он разве жаловался? А этой дуре всё на блюдечке с голубой каёмочкой, — в голосе её скользнуло презрение.

— А это точно она сделала? — усомнился Артур.

— Она. Они ж с её дружком подписались там: «Тварь» и «Многоножка». А я услышала как эту хромую кто-то возле школы так назвал…

— А у тебя не маловато доказательств? Мало ли, какие могут быть клички у людей. Давай ты не будешь ей вредить, пока всё не раскроется…

— Я уверена, что это она. По глазам видела, что она понимает, о чём я. Пересралась со страха.

— Это ещё ничего не значит. Даша, мне меньше всех нравится вся эта ситуация, но я также не хочу, чтобы ты напала на кого-то, кто невиновен в этом. Особенно на девушку с тростью.

Даша нахмурилась, упрямым взглядом уставившись в окно.

— Ты слишком добрый. Не прощать ведь им это!

— А что если ты сама влезешь в неприятности из-за меня? — спросил Артур. — Мало ли, с кем она рисовала. Может, их несколько. Подкараулят тебя…

— Да пусть только попробуют, — Даша зло сжала кулак. — Меня так просто не возьмёшь. Если что, я от этой Многоножки живого места не оставлю.

* * *

— О брат мой, Орландо, смотри, впереди развилка! Куда же нам пойти?!

— Костя, переигрываешь.

— О бр-р-рат мой, Орландо, смотри, впереди…

— КОСТЯ.

— Кхм, просто разминался. О брат мой…

— Ого, Ксюш, ты в этом платье просто красавица!..

— Хы! Никогда такого не носила, но сеструхе моей очень заходит. А что, мне правда идёт?

— Да, но веди себя поженственнее. Без «хы» всяких.

— Слушаюс!

— Где вы только выкопали этот балахон? Он весь потом провонял.

— Тебя никто не заставляет его нюхать… Просто будь как можно более зловредным. Ты ведь играешь злодея.

— Что-то типа… Кхм. «Юноша несчастный! Бегите прочь от этого порога! Здесь враг живет всего, что в вас прекрасно, ваш брат — о нет, не брат!..».

— Да, примерно так, только…

— Только с изменением жанра у нас вся концепция «КВЭП-а» как-то поменялась.

— Хы, «кон-цеп-ци-я», слова-то какие умные, мне прям неловко. Можно попрыгать?

— Можно, только пол не пробей… Света, ей можно?!

— Вашу мать, что за детский сад?! Не отвлекайте меня! Костя, давай дальше свою реплику. Нюра, готовься, скоро выходишь. Что там с декорациями?

— Мы рисуем лес!

— А закончите когда?

— Ну тут довольно много…

— А времени сколько? Есть часы у кого?

— Ща гляну… Почти восемь.

— Ух-х, бл… кхм… ин. Ребят! Всем важное объявление!

Все, кто был в зале, подняли головы к Свете.

Та вышла на сцену, приняв позу командира, толкающего речь перед армией, готовой к атаке: широко расставила ноги в трениках и кедах, и скрестила руки на груди. Выглядела она по какой-то причине даже величественно.

— Мы выступаем завтра в четыре, — сказала она громко. — Если мы прикатим сюда к девяти утра, то сомневаюсь, что всё успеем подготовить и сделать. Поэтому нам нужно идти на крайние меры. Я остаюсь здесь на ночь и допиливаю декорации. И у меня вопрос: кто-нибудь из вас желает тоже остаться? Дело сугубо добровольное, того, кто решит ехать домой, осуждать не станем.

Ребята неуверенно переглянулись, задумавшись.

Тамара первая подняла руку.

— Я останусь! Только мне нужно будет отзвониться родителям…

— А у нас завтра уроки отменили, так что я останусь, — сказал Костя.

— Я поеду домой, — сказал Колобок, — а то голодным выступать не смогу…

— Я тоже домой, от меня здесь мало толку будет, — высказался Солнышев.

— А остальные? — Света обратила суровый взор на Нюру, Ксюху и Серёжу.

Те переглянулись.

Пока все совещались, достала телефон и набрала номер мамы. Та ответила не сразу:

— И долго тебя ждать, лягушка-путешественница?

— Мам… Только не падай. Я здесь остаюсь на ночь.

— В смысле?! Зачем? Тебя заперли там?!

— Мы просто не успеем подготовиться, если сейчас разъедемся. Мы решили, что кто-то останется, чтобы доделать декорации… Меня Света потом на такси посадит, если что…

Тамара ждала, что ночёвка в «Стаккато» будет в каком-то роде весёлой, но просчиталась. Когда часы перевалили за одиннадцать, почти ни у кого не осталось сил на шутки и остроты. В зале клуба воцарилась напряжённая тишина: все, кто был, дорисовывали фоны леса и дворца на двух огромных фанерных холстах, притащенных Серёжей неизвестно откуда.

А с полуночью наступило ещё и осознание: спектакль сегодня.

Несмотря на то, что никаких ролей на Тамару не выпало, она всё равно ощущала радость, гордость за то, что помогает со спектаклем, и волнение, и ожидание. Может быть, она даже выйдет на сцену и что-нибудь скажет перед толпой народа? Пускай, там будет много детишек, но всё-таки!

На минутку оторвавшись от рисования, она достала телефон и напечатала сообщение Ромке:

«Сегодня в 16:00 в ДК у нас спектакль. Хочешь — приходи».

Знала, что он не ответит, и всё-таки предупредить его захотелось, даже несмотря на то, что на дворе стояла глубокая ночь. Может быть, он снова проворачивал какую-нибудь пакость? «Если и так, — думала Тамара, — то пускай потом ему же и прилетает… Ему. А не мне».

Спектакль приближался с каждым часом.

* * *

Чем ближе было начало спектакля, тем большая суматоха царила в актовом зале ДК. Первые прибывшие люди даже успели ухватить немного с репетиции «Стаккато» (хорошо, что их было немного). Тамара сидела на пустом пока ещё первом ряду, с завистью глядя на то, как Оливер и Орландо обмениваются колкими репликами и спасают Розалинду из лап Адама. Света то и дело срывалась с места, куда-то бежала, что-то кому-то командовала. По ней было видно, что она серьёзно взволнована. За кулисами Нюра и Колобок собирали воедино декорации, которые для простоты перевозки разделили на несколько соединяющихся частей. И готовились не только они: здесь были люди в странных маскарадных нарядах, важные мужчины в пиджаках и галстуках, несколько музыкантов, Тамара разглядела в людской текучке даже человека, выглядящего как настоящий гот.

«Может, Ромка придёт… — думала она изредка, и тут же себя одёргивала: — Да что мне до него!»

И всё-таки что-то ей до него было, а что — Тамара не хотела объяснять даже самой себе.

Агаты, к слову, тоже не было, и телефон был отключен. В момент, когда Тамара попробовала снова её набрать, к ней подбежала Света.

— Тамара! Дело на миллион рублей!

Тамара, сидящая в кресле, вздрогнула от неожиданности.

— А? Да?

— В общем, меня тут осенило, что с бухты-барахты мы выступать не можем, поэтому нужно, чтобы кто-то произнёс вступительную речь перед спектаклем, а ведущий это сделает коряво, так что я ему не доверяю, — затараторила Света. А Тамара в этот момент взглянула чуть выше и сердце её ушло в пятки, потому что в нескольких метрах позади Светы почти что у самой сцены стояла Дурья, вперившая в неё пристальный взгляд. В зале было шумно, но почему-то Тамаре казалось, что Дурья слышит каждое слово.

— …короче, вот у меня есть наброски кое-какие. Давай ты выступишь?

— А? — рассеянно опешила Тамара. — Я? Да нет, я же…

Останавливать Свету и просить отойти подальше, чтобы поговорить об этом, казалось глупейшей идеей. Но Дурья продолжала сверлить её взглядом — Тамара видела это краем глаза.

Света присела рядом с ней, полностью открыв обзор. Дурья стояла возле двух женщин, которые о чём-то разговаривали. Одна из них была в узком чёрном платье до пола, с белым меховым воротом.

— У тебя ведь нет боязни публики? — спросила Света.

— А?.. Н-не знаю… Может, не стоит…

«Хорош мямлить, ты же сама этого хотела!»

«Заткнись, чёртова палка, ты не представляешь, что происходит!»

— Я почему предлагаю, — сказала Света не то, чтобы совсем уж тихо. — Ты на самом деле очень много сделала. Мне до сих пор совестно, что тебе в спектакле места не нашлось. А так ты ребят представишь, и твоя заслуга тоже будет видна. Не смейся, но ты доказала, что «Стаккато» для тебя много значит. Так что давай-ка возьми себя в руки и…

Тамара нервно сглотнула, чувствуя, как по виску на щёку скатывается крохотная капелька пота.

— Л-ладно. Хорошо.

— Ну вот и славно! — Света хлопнула её по плечу. — Давай, почитай вот здесь. Тут не слишком много… Кость, сейчас иду!

На листе бумаги, который она ей дала, ровным почерком был выведен текст приветствия к зрителям и объявления лайт-версии «КВЭП» Уильяма Шекспира. Пробежавшись глазами по тексту и дойдя до последней точки, Тамара поняла, что от волнения не запомнила ни слова.

«Соберись».

Пришлось перечитывать. Тамара нервно сжимала в пальцах лист, а когда рискнула поднять глаза — двух женщин и Дурьи не было там, где они стояли.

«Что они вообще тут делают? Может, я обозналась? Может быть, они просто ушли?» — нервно думала Тамара, оглядываясь по сторонам и стараясь найти в толпе людей Дурьин кроваво-красный вязаный свитер. К своему облегчению, не находила. Руки мелко тряслись. Внезапно внутри вспыхнуло желание разреветься в три ручья, но Тамара пообещала себе, что сделает это позже, дома, в одиночестве. Сейчас нельзя, потому что сейчас всё хорошо. Как ни странно, это сработало.

«Приветствуем, многоуважаемая публика, мы, театральный клуб «Стаккато», представляем вам…».

Телефон завибрировал.

— Да, мам?

— Солнышко, здравствуй. Я не успеваю в ДК, прости пожалуйста. Может быть, папа подойдёт, я ему звонила…

— Да нет, всё нормально…

— Ты как? Волнуешься?

— Да, немного.

— Не волнуйся, всё будет хорошо. Ты умница и со всем справишься. Глубокий вдох и выдох, помнишь, как бабушка тебя учила?

— Мам, всё хорошо. Давай я попозже перезвоню.

— Ну тогда ладно, давай, целую.

Убрав телефон в карман, Тамара вернулась к чтению вступительного текста. Впервые в жизни она, кажется, почувствовала внутри себя собственное сердце — и оно то и дело сжималось от волнения, потому что долгожданный спектакль теперь уже был совсем близко.

Насколько Тамара поняла из объяснений Светы, «Стаккато» в списке участников шёл четвёртым. Перед ним читала стихи собственного сочинения какая-то женщина. После неё все «стаккатовцы» должны были вылезти из рядов сидений, пройти по боковой стороне и по лестницам забежать за кулисы, где и прятаться по очереди до самого конца спектакля. Что-то подобное происходило и на школьных праздниках, и вообще везде, где пространство за кулисами было непригодным для того, чтобы там с удобством размещались несколько человек.

— ТАМАРУС!!! — к ней подскочила Ксюха, на красивое платье которой был накинут чей-то пиджак — видимо, чтобы скрыть сюрприз. — Ты чё, ты как вообще?! Чё это у тебя?!

— А ты почему не…

— Так меня уже похитили, хы! Я только в последнем акте выныриваю, — Ксюха радостно попрыгала на месте. — Во класс, столько народа! А ты чё, как, в панике, да?! Слушай, я вчера такого кота угарного видела, закачаешься… — она пошарила по несуществующим карманам, видимо, в поисках смартфона, и хлопнула себя по лбу: — Карманов-то нет! Вот я дура! В штанах оставила! Ладно, потом напомни, всё, мне пора, — и Ксюха снова убежала в сторону кулис, подпрыгивая при ходьбе получше чем какая-нибудь Красная Шапочка.

«Ну ничего, когда-нибудь и я так смогу», — подумала Тамара с чуточкой зависти, снова возвращаясь к тексту…

Они закончили репетировать, когда зал стал наполняться детскими группами — множество клубов и продлёнок, располагающихся в ДК, были приглашены на праздник, и здесь уже было не до репетиций. К тому моменту, как на сцену вышел ведущий, а в зале слегка приглушили свет, за широкими окнами уже стемнело.

Тамара волновалась, хоть и не играла роли в постановке — и представить не могла, что чувствуют остальные «стаккатовцы». Костя и Серёжа, как обычно, обменивались колкостями и в шутку ругались, Нюра и Света что-то обсуждали, Ксюха едва удерживалась от того, чтобы запрыгать на месте. Только по Колобку было видно, что тоже переживает: во время репетиций он выдавал больше всех ошибок и часто забывал текст. А роль он играл важную.

А Солнышев, сидящий совсем далеко от Тамары — на другом краю ряда — напоминал колдуна, затеявшего что-то дурное. Впрочем, такую роль он и играл, хмыкнула про себя Тамара.

Она сидела на самом краю, у прохода, поставив Стикер рядом с собой и держа на коленях лист с небольшим текстом, который она усиленно старалась запомнить.

— Короче, ребята, — сказала Света шёпотом, когда со сцены начали вещать приветственные речи, — мы четвёртые по счёту. Перед нами чтения стихов, выступает Юлия Швецова… Как мне объяснили, когда она прочитает третий стих, мы должны будем зайти за кулисы и приготовиться.

Все молча ей покивали.

— А что она читать будет? — спросил Костя.

Света, поморщившись, махнула рукой.

— Какая нам разница? Ты главное свой текст не забудь.

— Ага, а то начнёшь со сцены «Сильмариллион» пересказывать, — поддакнул Серёжа.

— Кстати, я прочла недавно от скуки… — начала Нюра, но Света шикнула на всех троих. Дополнительно ей пришлось шикнуть на Ксюху, которая на весь затихший зал прошептала «а чё ты у Оксимирона прочла?!».

Тамара без особенной на то причины проверила разряжающийся телефон. Агата со вчерашнего дня ничего не написала, от Ромки вестей тоже не было, только одно-единственное сообщение от Ксюхи с прикреплённой фотографией кота, утрамбовавшегося в стеклянную вазу. «Доказано, что коты — жидкость» — было написано на фотографии.

Минуты до начала их спектакля тянулись мучительной чередой. Сначала со сцены поздравления ДК произносил мэр Ветродвинска, потом его заместитель, потом сам директор ДК, потом начал петь какой-то шумный частушечный оркестр…

«Интересно, а они тоже в счёт идут?» — подумала сбитая с толку Тамара, так и не выучившая свой текст, но запомнившая основную эмоциональную составляющую. После частушечников выступила танцевальная группа одного из клубов Дома Культуры, а после на сцену вышла та самая женщина в узком чёрном платье, которую Тамара видела рядом с Дурьей.

— Почётная поэтесса Ветродвинска и главный спонсор нашего сегодняшнего мероприятия, — провозгласил ведущий (мужчина в круглых очках и в странном галстуке), — Юлия Витальевна Швецова!

Встав у микрофона, будто потерявшийся чёрный лебедь, она томно взглянула на зал из-под намакияженных глаз, в плавном изгибе вытянула руку вперёд, открыла широкий, с четверть лица, рот и заговорила:

— Когда ветрами бури полны,

На берег всходят ночи волны…

По какой-то причине от её стихов Тамара поморщилась, хотя в поэзии совершенно ничего не понимала. Конечно, некоторые стихи из школьной программы ей нравились (а «Евгений Онегин» и вовсе был исчёркан и зачитан до дыр), но всё равно рифмосложение оставалось для Тамары большой загадкой. И эту самую загадку никак не украшало слащавое худое лицо, будто бы соизволившее поделиться с непросвещённой публикой своим великолепным даром.

Телефон негромко завибрировал: в беседу написал Серёжа.

«А нам говорили — Шекспира не ставить… Ей нормально перед детишками свою поэзию демонстрировать?».

Тамара мельком оглядела зал. Опасения директора ДК и Светы были слегка преувеличенны, потому что клубы, кажется составляли только половину зала, но было и достаточно взрослых. «Учитывая то, как Света адаптировала «КВЭП» под аудиторию… Всё должно получиться нормально, — подумала она нервно. — Нет. Всё получится нормально. Потому что мы все старались».

Третий её стих, посвящённый кому-то погибшему, тянулся для Тамары непростительно долго. Когда он, наконец, подошёл к концу и раздались аплодисменты, Тамара — сидящая с самого края — обеспокоенно зашевелилась, повернув шею к Свете и ребятам. «Идём? Мы уже идём?».

— Да, давайте, двигаем потихоньку, — наконец сказала Света шёпотом. Ребята начали подниматься, стараясь не беспокоить остальных. Тамара, поднявшись, вышла из ряда, освобождая проход, держась за спинку кресла пошарила в темноте, ища рукоять Стикера.

Но не нашла.

Несколько мгновений недоумения сменились паникой: он не упал на пол, не закатился за кресло, и не делся куда-то ещё — Тамара его буквально нигде рядом не видела. Ноги задрожали, и её собственная слабость будто бы сдавила её со всех сторон. Руки вспотели. Куда он мог деться в такой момент?!

Ребята проходили мимо неё, ста раясь не шуметь, и тихо шагали в сторону кулис, а Юлия Швецова на сцене уже начала читать заключительный стих. Тамара окончательно смешалась, чувствуя, что готова заплакать. То ли от обиды, то ли из-за того, что нервы подвели в самый ответственный момент, и теперь вместо Стикера её поддерживала только спинка кресла и ничего более.

Света последней вышла за ребятами, взглянула на неё.

— Что с тобой?

— Потеряла… — прошептала Тамара, чувствуя, как дрожат губы, — трости нет…

Света быстро нагнулась, проверив под сиденьями, затем шёпотом спросила у сидящих рядом людей, не видели ли они трости. Никто не видел.

— Куда она могла деться…

— Света, текст приветствия…

— Ох блин… Сиди тогда. Я прочту, ничего не поделаешь.

Вернувшись в своё кресло, но теперь одна, Тамара смотрела в спину уходящей Светы, чувствуя, как ускользает из её руки что-то неосязаемое, невидимое, но важное. Шанс наконец кем-то стать, шанс показать себя пусть и немногочисленной, но всё-таки публике, шанс сказать: «меня зовут…».

По щеке скатилась крохотная (и наверняка солёная) слеза: мечта, казавшаяся неизбежной, отступила от неё на шаг.

— Да что ж такое… — бессильно прошептала Тамара. Ей же выпал шанс прочесть приветствие перед всеми! Куда мог деться Стикер?! Кто мог его…

Ответ сам пришёл в голову: Дурья. Больше некому. Наверняка она украла трость, чтобы Тамара никуда не вышла.

Тамара достала телефон. Над ухом догорали последние безжизненные четверостишия Швецовой.

— И если буря пред тобою

Разверзла громовую пасть,

Не бойся сделать шаг вперёд ты

И встать!

«Нужно написать кому-нибудь знакомому. Чтобы поискал… Слишком много времени займёт! Я не успею».

Взявшись за спинку кресла впереди, Тамара поднялась на ноги. Посмотрела вперёд. Дорожка впереди казалась бесконечной.

«Может быть, я смогу…»

В голове пронеслись многочисленные предупреждения мамы, бабушки, Веника, кого только не было… Пожалей свои ноги, твердили они ей, пожалей себя, ты можешь вообще никогда не встать.

«Да, — решила Тамара, с трудом выходя из ряда, — если я не поднимусь сейчас — не встану уже никогда».

Совсем по-другому представляла она себе момент, когда наконец-то встанет на ноги. Вопреки собственной логике, она почему-то всегда представляла это мгновение очень лёгким и светлым. Однако теперь её окружала темнота актового зала ДК, а ноги идти вперёд не хотели совершенно, наливались тяжестью, а колени, казалось, вот-вот хрустнут под её весом.

«Ничего… Вот дойду до сцены… Вот все офигеют! И мама, и бабушка, и Задира!.. И Дурья чёртова!»

Держась за стену одной рукой, Тамара кое-как успела до конца стихотворения дошагать до ступеней на сцену. Встала перед ними: подниматься по ступеням без Стикера ей казалось невероятной затеей. Те, кто могли ей помочь, были в нескольких метрах от неё, но сейчас в её сторону никто не смотрел.

— Света! — прошептала Тамара, но зал потонул в аплодисментах и её шёпот утоп в них же. Как назло, длились они бесконечно долго, пока Швецова раскланивалась на сцене…

Неожиданно её поддержала чья-то крепкая и тёплая рука. Тамара испуганно повернула голову, увидев рядом с собой ту самую старушку, что приходила в гости к её бабушке — Людмилу Юрьевну!

— Снова встретились, а? — улыбнулась она. — Ну. Поднимайся.

Она помогла Тамаре вскарабкаться на ступени.

— Спасибо, — поблагодарила та, — а вы…

— Позже поговорим. Иди к своим, — и Людмила Юрьевна подмигнула ей.

Кивнув, Тамара ворвалась за кулисы, тут же едва не рухнув. Все «стаккатовцы» изумлённо воззрились на неё.

— Тамара, ты с ума сошла?! — вскричала Света, кидаясь к ней. — Ты же себя убьёшь!

— Не убью! — ответила Тамара упрямо, держась за пустые ящики, нагромождённые рядом. — Всё хорошо. Мне почти не больно.

— Ты что, без трости ходить можешь?! — изумился Костя.

Тамара качнула головой.

— Не могу. Я просто…

— Ребята, рассусоливать некогда, сейчас наш выход, — сказала им Света. — Тамара, может, не стоит? Ты перенапряглась…

— Я уже дошла сюда. Я вас не подведу.

И она — совершенно не мужественно — зачем-то шмыгнула носом.

Стаккатовцы переглянулись.

Швецова уже ушла со сцены. Её заменил ведущий, начавший объявлять следующих участников. И когда он наконец замолчал, и сцена опустела, Тамара выпрямилась, вытянула шею и твёрдо посмотрела на место на сцене, куда она сейчас должна была дойти.

Всего несколько метров. Ничего серьёзного.

Зал затих.

Тамара нервно вдохнула носом воздух, ни на йоту в себя не веря.

— Давай, ты справишься! — почему-то подбодрила её Нюра.

И Тамара сделала шаг вперёд.

…Она навсегда запомнила момент, когда взору её открылся весь актовый зал Дома Культуры, тёмный, заполненный людьми, и со сцены казавшийся ей необъятным.

Она, скрепя зубы, подошла к стойке с микрофоном. Схватилась за неё, чувствуя, что к ночи ноги будут ныть просто невероятно. И заставила себя открыть глаза, и посмотреть на зал, представив, что все, кто в нём сидят — друзья. Это помогало не слишком бояться.

— ВСЕМ ДОБРЫЙ ВЕЧЕР! — крикнула она в микрофон, не ожидая, что он уже настроен на полную громкость, и динамики по всему залу полыхнули её голосом так, будто здесь разгоралась дискотека. — Кхм.

Несколько детишек на первых рядах шарахнулись, где-то на галёрке заплакал ребёнок.

— Меня зовут Тамара Суржикова!

Она поняла, что начала совсем не с того, что написала ей на листе Света — но постаралась не мешкать и не запинаться.

— Мы — театральный клуб «Стаккато» — представляем вам спектакль… в смысле, кхм. Да, спектакль… Уильяма Шекспира — «Как Вам Это Понравится?»! Это его название! Также мы хотим пригласить к нам всех желающих научиться актёрскому мастерству, если вам от двенадцати до двадцати пяти! Мы расположены в доме возле остановки Сухоложская!.. С-словом… Хорошего вечера! — она хотела поклониться, как это обычно делают актёры, но случайно стукнулась лбом с микрофонной стойкой, от чего зал пронзил сначала гулкий стук динамика, а после — смех.

Тамара стремительно покраснела, чувствуя, как сгорает со стыда, развернулась, чтобы уходить обратно за кулисы и… поняла, что сейчас упадёт.

Её ноги были на пределе, и уже не могли сделать ни шагу.

«Вот чёрт… — подумала Тамара, — если я сейчас упаду…».

Кто-то высокий, подбежав сзади, подхватил её на руки поперёк живота. По бодрому голосу, прозвучавшему в микрофон, Тамара поняла, что это был Серёжа, обратившийся к залу:

— Вечно она у нас отнимает сценарное время! Дамы и господа, прошу любить и жаловать — актёры из «Стаккато»!