Along a different path (джен)

Гарри и Билл первыми вскочили на ноги, сжимая палочки. Флер повела рукой, и пузырь, сдерживавший звуки, исчез. Дом наполнился криками, причитанием, грубым смехом и свистом летящих заклинаний.

— Нужно посмотреть, что там происходит, — сказал Билл. — Оставайтесь здесь.

— Я с тобой, — Гарри шагнул к двери.

Билл поколебался секунду, потом кивнул.

— Только накинь свою мантию. Флер…

— Даже не думай! Я тоже иду, — решительно сказала Флер.

— Флер, я не прощу себе, если ты пострадаешь! Я запрещаю…

— Я могу постоять за себя, Уильям Уизли! И ты не смеешь мне п'гиказывать!

Гарри теперь отчетливо видел — в тот раз ему не показалось, ее пальцы и впрямь удлинились, а ногти приобрели пугающее сходство с когтями. Билл глядел на нее сурово, но Флер подняла руку, в ладони вспыхнуло пламя. Билл нехотя кивнул.

— Хорошо, только держись сзади, ладно? — он кинул взгляд на Гермиону, но и она не спешила подчиняться: упрямо сведенные к переносице брови, сжатые губы говорили об одном — в доме она не останется. И Гарри, что-то горячо шептавший ей на ухо, по-видимому, имел столько же влияния, сколько и Билл на свою жену.

Билл вздохнул — времени на споры не было.

— Всем применить Дезиллюминационные чары. Я иду впереди, Гарри следом, Гермиона, держись ближе к Флер. Если дело запахнет жареным — аппарируйте без раздумий! Считайте, что это приказ. Все ясно?

Нестройный хор голосов отозвался согласием, и Билл, стукнув себя палочкой по голове и моментально растворившись в сумерках, тихонько приоткрыл дверь. Шум стал громче.

Цепочкой, стараясь не шуметь (хотя в том гвалте, который стоял на улице, вряд ли кто-то вообще был бы способен различить их шаги), они вышли из дома. Битва, а это была именно она, развернулась на опушке леса, ярдах в пятидесяти от заброшенного дома. Вспышки заклинаний на миг ярко осветили все вокруг, и Гарри заметил, что на земле без движения лежал то ли низкорослый мужчина, то ли упитанный ребенок, рядом с ним — другой такой же, только связанный, а дальше, среди деревьев, сражались человек пять или шесть. Кто это были такие, разглядеть не получалось, и Билл сделал знак — стоило подойти ближе. Снова раздался крик — скорее подростка, чем мужчины, и у Гарри упало сердце: вдруг это кто-то знакомый? Кто-то из школы? Он дернулся было вперед, но наткнулся на выставленную руку Билла, будто тот так и знал, что Гарри рванет очертя голову в гущу драки.

— Спокойно, Гарри. Мы же не хотим кончить вот так.

Как — так, Гарри понял не сразу — если Билл и показывал куда-то, то из-за маскировочного заклинания этого все равно не было видно. Но еще шаг, и все встало на свои места. В черной глянцевой луже лежал гоблин, через всю его грудь шла рваная рана, кровь из нее не била, а еле сочилась — скорее всего, он был мертв. Сзади раздался огорошенный вздох. Гарри скользнул взглядом дальше, на следующее тело. Похоже, это тоже был гоблин. Туго связанный, он слегка подергивался и постанывал, на его смуглом лице краснели и вспухали свежие раны.

— Билл!? — Гарри остановился возле гоблина, присел на корточки.

— Релашио!

Из темноты вырвался сноп искр, веревки ослабли и упали на землю, гоблин снова застонал, но даже не попробовал подняться.

— Эй! Что это? Там кто-то есть!

Билл ругнулся и крикнул: «Ложитесь!» — а воздух уже пропороли красные и зеленые лучи. Гарри сам не понял, как оказался на земле. Тело среагировало быстрее, чем мозг отдал команду. В нос лезли прелые листья, очки перепачкались в земле. Он оглянулся в поисках Гермионы, но не увидел ничего, кроме собственных ног в измазанных грязью джинсах и медленно шедших в их сторону с палочками наизготовку мужчин. Их было четверо или пятеро — толком рассмотреть не получалось; один из них тащил за собой двоих оглушенных пленных. Гарри перевернулся на живот, быстро наколдовал Дезиллюминационное, сдернул и засунул за пазуху мантию — чтобы не мешала двигаться, перехватил покрепче палочку.

— Кто это? — раздалось сзади, и Гарри облегченно выдохнул — голос принадлежал Гермионе.

— Егеря, — отозвался Билл. — Туповатые, но свирепые, и своего не упустят.

— Ну, кто там смелый? Покажись! — Еще одно заклинание вспороло землю совсем рядом с головой Гарри.

— Их надо отвлечь! — он пошарил вокруг, нашел камень поувесистее. — Готовьтесь атаковать, второго шанса не будет.

— Гарри! — умоляющим шепотом позвала Гермиона, но он уже встал.

Сжимая в руке булыжник, Гарри на полусогнутых отошел чуть в сторону, молясь, чтобы ни один сухой прутик не подвернулся ему под ногу, не выдал маневра треском. Он огляделся, приметил густые кусты в стороне от того места, где они лежали, размахнулся как следует и пустил камень в полет. Тот приземлился с оглушительным шумом, переломав, судя по звуку, несколько веток и встретившись с другим булыжником.

В кусты тут же полетели заклинания, опушка осветилась красными и зелеными вспышками, и Гарри наконец смог как следует рассмотреть лицо гоблина, которого они пытались спасти, — он точно видел его раньше.

— Скабиор, глянь, что там, — крикнул один из мужчин. — Сдается мне, что нас хотят надурить. А вы двое убедитесь, что пленники не сбегут, — он сделал еще один — плавный, но решительный — шаг в направлении лежащего гоблина и скрытых чарами волшебников. Гарри показалось, что мужчина принюхался. — Я чую… Пахнет соленым. Какой знакомый запах! Кому-то мало было нашей прошлой встречи? А еще пахнет сладеньким — тут и десерт!

Зашуршали листья — похоже, Билл вскочил на ноги. Егерь услышал шум — свет «Люмоса», зажженного тем, кого он назвал Скабиором, осветил часть его лица, выхватив из мрака злой и предвкушающий оскал.

— Финитэ Инкантатем! — пророкотал он, подняв палочку повыше. Со всех тут же спали чары. Билл стоял, целясь прямо в егеря, и лицо его было искажено ненавистью. Флер и Гермиона лежали немного в стороне, обе они тоже сжимали палочки и выглядели решительно. Егерь, слегка пригнувшись, ринулся вперед. — Поигр-р-раем?

Все, что случилось дальше, как показалось Гарри, длилось неимоверно долго, но на самом деле заняло не больше минуты.

— Тут пусто, Сивый! — крикнул Скабиор, выбираясь из кустов.

— Он сказал — Сивый? — воскликнула Флер и, будто подхваченная порывом ветра, взвилась на ноги.

Гарри быстро обновил «Дезиллюминационное», рванул к Гермионе и набросил на нее мантию. Сивый уклонился от «Ступефая» Билла, захохотал и бросил что-то в ответ, едва не попав ему в ногу, но тут вперед выступила Флер.

— Не сметь, ты, поганая тва'гь!

— Флер, назад!

— Какой лакомый кусочек! — взвизгнул Сивый, обнажая зубы. — Это тобой так вкусно пахло?

Скабиор выбрался из кустов и со всех ног бросился на помощь, от опушки, бросив связанных пленников, бежали еще двое. Гарри шикнул Гермионе: «Укройся где-нибудь, а лучше — аппарируй», перекатился по земле в сторону и спрятался за ствол дерева. Он глубоко вздохнул, унимая дрожь в руках, прицелился и пустил «Ступефай» в приблизившегося Скабиора.

— Петрификус Тоталус, — выкрикнула Гермиона в тот же миг. Лучи заклинаний встретились уже у цели — двойное заклятье ударило егеря в грудь, и он молча, с удивленно распахнутыми глазами, рухнул лицом в землю.

— Гарри, там! Сзади!

Двое егерей приблизились достаточно, чтобы начать забрасывать Билла и Флер заклинаниями. Судя по цвету вспышек, они не стремились убить, а только обезвредить — наверняка за поимку беглых предателей новое правительство поощряло.

— Иди же ко мне, птичка, — издевался Сивый, непринужденно отбиваясь от заклинаний Билла.

Флер стояла, выпрямившись, сурово сдвинув брови и до побелевших костяшек сжав палочку. Билл ставил щиты, заслоняя и себя, и жену, а она не двигалась с места. Ее взгляд оставался прикованным к искривленному в гримасе лицу Сивого. Гермиона вскрикнула — заклинание одного из егерей, лупившего скорее наугад, раскрошило камень в опасной близости от нее. Гарри принялся выпускать заклятие за заклятием, но все они летели мимо.

— Иммобилюс! — рявкнула Гермиона, и егеря замедлились, словно с разбегу влипли в невидимое желе.

— Ступефай! Ступефай! Ступефай! — подключился Гарри. Егеря, сначала один, второй следом, медленно повалились на землю.

— Гермиона, свяжи их, а я помогу Биллу и Флер, — торопливо сказал Гарри и, не дожидаясь ответа, рванул, оскальзываясь на влажных камнях, к ним.

Но помощь не потребовалась. Билл все так же пытался достать Сивого заклинанием, но тот то пригибался, то отклонялся, то отпрыгивал, и все лучи летели мимо, а сам он не обращал на Билла ни малейшего внимания, отпуская сальные шуточки и угрозы в сторону Флер. Она будто и не замечала эту бешеную пляску, только кончик палочки, сжатый побелевшими пальцами с острыми ногтями, упорно повторял траекторию движения оборотня.

Сивый хохотал:

— Ты, птичка, кажись, за него замуж пошла? И как тебе спится рядом с этим огрызком? Скажи только слово, и я с радостью сделаю тебя вдовой!

— Mon chien sale[1] — прошипела Флер, ее волосы взметнулись, и Гарри показалось, что за ними следом в воздух взлетели мелкие искры. — Инсендио!

Обычно «Инсендио» вызывало небольшую, но достаточно сильную струю огня. Во всяком случае то, что видел Гарри до сих пор, выглядело именно так. Но из палочки Флер вырвалась не просто струя, а поток пламени. Оно ревело, завивалось кольцами, а жар, который оно излучало, мигом расплавил редкие островки снега; палые листья и трава почернели и съежились, хотя огонь их даже не касался. Яркий, слепящий свет залил всю опушку и окраину деревни, отразился от черной лужи гоблинской крови и сосредоточился в одной точке — в объятом пламенем Сивом. Огонь облизывал его, быстро поднимаясь по торсу к голове, вот затрещали и полыхнули оранжевым волосы. Он с нечеловеческим воплем побежал к лесу, упал, не достигнув даже первых деревьев, и принялся кататься по земле в надежде сбить пламя. Искры летели в черное небо, красноватые отблески плясали на стволах безмолвных дубов, и это могло бы даже показаться демонически-красивым, если бы не осознание того, что прямо на их глазах страшной смертью погибал человек.

— Мерлин всемогущий! — воскликнула Гермиона. — Помогите ему! Помогите же!

Она, скинув мантию, бросилась к полыхающему человеку, но Флер остановила ее, вцепившись острыми ногтями в предплечье.

— Ты ему не поможешь, Ге'гмиона. Это пламя не потушить «Агуаменти». У таких, как я, — особые отношения с огнем.

Гермиона всхлипнула, ее плечи затряслись, она начала оседать на землю и непременно упала бы, если бы Гарри не успел подхватить ее.

— Нужно проверить, что с пленниками, — сказал Билл, стараясь не смотреть на быстро затухающее пламя. — Забрать палочки, стереть память остальным и уходить отсюда.

Флер кивнула и направилась к связанным Гермионой егерям. Она вдруг растеряла весь свой запал, резко побледнела и выглядела теперь больной. Билл тенью метнулся к опушке, где лежали обездвиженные люди, Гарри продолжал удерживать Гермиону в объятиях, осторожно поглаживая по волосам.

Билл вернулся спустя пару минут, левитируя за собой бессознательные тела.

— Не поверите. Это Тед Тонкс, отец Доры. А этого паренька я не знаю, — сказал он, осторожно укладывая их на землю. — Живы, только без сознания.

— Это Дин Томас, — Гарри вгляделся в похудевшее и исцарапанное лицо подростка. — Наш однокурсник.

Гермиона оторвала голову от его плеча, стерла ладонью слезы с щек.

— А тот гоблин? Что с ним? — спросила она дрожащим голосом.

— Ме'гтв, — шепнула подошедшая к ним Флер. — Видимо, задело каким-то заклинанием. Его звали К'гюкохват.

— Нужно срочно уходить, — Билл оглядел цепким взглядом окраину деревушки — в некоторых окнах зажегся свет. — Давайте в ту пещеру, там разделимся.

Гарри кивнул, покрепче сжал руку Гермионы, и их затянуло вихрем аппарации, унося прочь от догорающей бесформенной кучи, еще недавно бывшей хоть и паскудным, но человеком.

* * *

Андромеда не могла уснуть. За окном бушевал ветер, иногда ныряя внутрь каминной трубы и завывая там, все равно что оборотень в полнолуние, и эти звуки вырывали ее из хрупкого сна, возвращая мыслями к одному и тому же — к дочери, спящей в своей бывшей комнате. К дочери, которая носила под сердцем дитя от темной твари.

Андромеда села к туалетному столику, взяла старинный гребень — расчесывание густых тяжелых волос всегда ее успокаивало. По серебряной изящной ручке скользнул лунный луч. Андромеда сквозь зубы выругалась. Нет, Люпин был неплохим человеком — чуть больше двадцати дней в месяц, — слишком нерешительным, может быть, несколько безвольным, но добрым и отзывчивым, по-настоящему заботливым, и, главное, Нимфадора была без ума от него, а он, кажется, от нее… Хотя иногда Андромеде казалось, что Римус просто сдался напору ее дочери и позволил себя любить, как позволяет ласку сытый кот, уставший шипеть на настырного ребенка.

Нимфадора всегда была бесшабашной, но так быстро и без оглядки забеременеть посреди войны от оборотня! Андромеда отшвырнула гребень — каким родится ребенок? Унаследует ли проклятие отца? Дора отмахивалась, смеясь: «Мама, каким бы он ни родился, у него будут двое любящих родителей, а еще бабушка и дедушка и многочисленные тетушки и дядюшки из Ордена Феникса!» Она улыбалась и гладила живот, а Андромеда скрипела зубами: в том мире, который с упорством маньяка строили сестрица Белла и ее Лорд, не могло быть места ребенку полукровки и темной твари. И тетушкам-дядюшкам из Ордена. И самой Доре. Только упрямая дочь словно не понимала опасности и все норовила сбежать к орденцам — на помощь.

Дошло до того, что Люпин, которому иногда приходилось отлучаться по каким-то секретным делам, хотя казалось, что Орден уже давно ничего, кроме спасения собственных шкур, не делал, сдавал жену под присмотр матери. И Андромеда, пускай и злилась на дочь неимоверно, была рада — после ухода Теда в доме стало слишком пусто.

О Теде напоминало все. Перьевая ручка — дань обоим мирам, которым он принадлежал, висящий в ванной халат и кислые зеленые яблоки, которые она по привычке брала у зеленщика: сама Андромеда их не ела — сводило рот, а вот Тед поглощал десятками, громко хрустя и набивая щеки. Она покачала головой. Глупый, упрямый, любимый Тед. Нужно было спрятаться всем вместе, бежать, просить помощи у друзей — уж не оставили бы их в беде те же Уизли, но нет. Он уперся: «Тебе ничего не грозит, ты чистокровная, а я только навлеку беду», да и ушел как-то ночью, только поцеловав на прощанье спящую жену в лоб и ни слова не сказав. Андромеда давно поняла — упрямство и своеволие достались Доре вовсе не только по линии Блэков, но и от сумасброда-папаши.

Захваченная невеселыми мыслями, Андромеда поняла: ей не уснуть. Стоило заварить чай с мятой, может, хоть к утру удалось бы сомкнуть глаза. Она накинула шаль, заколола распущенные волосы на затылке, пошла на кухню. Жестяная коробка с зеленым чаем, который кроме нее в семье никто не пил, куда-то подевалась, и Андромеде, забывшей палочку в спальне, пришлось вытащить с полки все, что там стояло, встать на стул и заглянуть в самый дальний уголок.

— Ага, вот ты где, — погрозила она пальцем банке. — От меня не спрячешься!

Вдруг кто-то постучал в окно, и этот звук в тишине кухни показался громче раскатов грома. Рука дрогнула, и банка с чаем упала, ударилась о столешницу, крышка со звоном соскочила, и заварка усыпала пол.

— Что? Кто там? — крикнула Андромеда, подобравшись, — добрые гости в столь поздний час прийти не могли, значит, ничего хорошего ожидать не стоило.

Стук повторился, и Андромеда метнулась к окну. Там, за стеклом, еле освещенный лунным светом, стоял ее Тед и костяшками пальцев отбивал условный ритм, их сигнал еще со школы, а она и не узнала. Андромеда отворила окно, затем стукнула себя по лбу и побежала к задней двери. Тед уже ждал там, а рядом с ним, тараща испуганные глаза, стоял незнакомый паренек.

— Любимая, — шепнул Тед, прижимаясь к ней на миг, зарываясь лицом в волосы и тут же отстраняясь. — Нет времени! Скорее, собирай самое необходимое, и бежим!

— Куда бежим, Тед? — Андромеда теребила пуговицы на его куртке, неверяще разглядывая его лицо. Кажется, муж поседел.

— Во Францию. Вот, — он потряс рукой, на которой было написано что-то мелким незнакомым почерком, — нас приютят. Делакуры, их дочь…

— Я знаю, о ком ты. Но как…

— Все не важно, Меда, поторопись. Где Дора? Римус?

— Дора здесь, а Люпин на задании.

— Значит, уходим без него. Скорее! Если они придут, не пощадят никого! — он подтолкнул жену и сам заметался по кухне, хватая вещи, попадавшиеся под руку, что-то отбрасывая, а что-то складывая в рюкзак.

Дора спала безмятежно, разметав по подушке нежно-розовые волосы, и чтобы разбудить ее, Андромеде пришлось потрудиться. Наконец Дора разлепила глаза, уставилась на мать удивленно.

— Что случилось, мама? Римус?

— Нет, он не возвращался. Зато вернулся отец. Нам надо бежать, собирайся скорее.

— Бежать? Зачем? — Дора нахмурилась.

— Папа все объяснит позже. Скорее, Нимфадора!

Волосы Доры знакомо полыхнули красным, но возмущаться она не стала, вместо этого сложив руки на груди и упрямо заявив:

— Что бы там ни случилось, я никуда не пойду без Римуса. Я дождусь его здесь или дома.

— Ты немедленно соберешься и спустишься вниз, — голос Андромеды звучал тихо, но яростно, в тот момент она как никогда походила на свою сестру Беллатриссу. — Отец сказал, нам угрожает опасность, и я не позволю тебе рисковать собой и ребенком. Должен же о нем подумать хоть кто-то!

Дора угрюмо промолчала, под яростным взглядом матери встала и побросала в рюкзак кое-какие вещи.

— Отлично. А теперь одевайся и ступай в гостиную, — Андромеда сжала губы и поспешила к себе.

Тед, собравший, кажется, все, что могло им пригодиться на новом месте, сидел в своем любимом кресле и поглядывал на бледного и непривычно тихого Дина. Он прекрасно понимал, что, возможно, это были его последние минуты в этом доме. Чокнутой Белле ничего не стоит спалить их коттедж дотла, когда она узнает, что ее сестра и племянница сбежали. Он слышал шаги на верхнем этаже и приглушенные голоса — дочь о чем-то спорила с матерью. Тед не знал, о чем они говорили, но он и так догадывался: Дора не желала оставлять мужа. Он устало потер лицо мозолистыми ладонями, прогоняя сомнения — все было правильно, Дора, да и все они, должны в первую очередь заботиться о ребенке. А Люпин не пропадет, послать весточку о себе они как-нибудь сумеют. По лестнице осторожно спустилась Андромеда, за завесой распущенных волос разглядеть ее лицо не представлялось возможным. Кутаясь в зимнюю мантию, она торопливыми шагами прошла по краю комнаты к дверям.

— Я на минутку... мне надо... забрать там, — она что-то еще неразборчиво пробормотала и, уже открывая дверь, локтем столкнула с тумбы шкатулку со всякими мелочами, стоявшую на маленьком столике. Ключи, пуговицы, бусинки разлетелись по полу, а женщина прижала руку к животу, словно защищая еще не родившегося ребенка.

— Далеко ли ты собралась, Нимфадора Тонкс? — произнес, вставая и взмахивая палочкой, Тед. Дверь закрылась с оглушительным треском. «Андромеда» замерла, нервно сжимая кулаки. Ее каштановые волосы вспыхнули огненно-красным и резко укоротились.

— Я знаю все, что ты скажешь. Он твой муж. Ты не можешь его бросить. Но есть одно обстоятельство, Нимфадора, которое ты не можешь отрицать, — Тед говорил очень спокойно и медленно подходил к дочери. — Тебе скоро рожать, и никто не знает, как все пойдет. Поэтому ты берешь себя в руки и сейчас же идешь со мной и матерью. Люпину мы сообщим при первой же возможности. А вот теперь скажи то, что хотела.

Дора стояла все так же спиной к нему. По тому, как она уменьшилась ростом и стала более хрупкой, Тед понял, что маскарад в «Андромеду» окончен.

— Не называй меня Нимфадорой, — она пыталась говорить четко и холодно, но не выдержала и, всхлипнув, повернулась к отцу.

— Не буду, детка, — Тед прижал дочь к груди, погладил по враз посеревшим волосам. — Не буду.

[1] Mon chien sale — буквально «грязная собака».