В лабиринте кривых зеркал (джен)

Негромко щелкнул дверной замок.

Дрейк с трудом открыл глаза. Осторожно повернул… даже не голову, а глазные яблоки, двигать головой он попросту опасался — ему казалось, что при любом мало-мальски серьёзном усилии она тотчас же развалится на кусочки, как гнилая тыква. Он лежал, ощущая себя уже даже не медузой, скорее — дохлой курицей на разделочной доске: жалким выпотрошенным трупиком, над которым склонился мясник с острым ножом, готовый резать, бить, кромсать бессловесный кусок мяса, чтобы бросить его потом на горячую сковороду и время от времени, насвистывая сквозь зубы, равнодушно тыкать вилкой, проверяя степень готовности…

Над ним действительно кто-то склонился, но это — ура? — был вовсе не злобный палач с разделочным ножом. И даже не Антиплащ… И не зловеще интеллигентный, зеленокожий Репейник, и не сопливый Мегавольт, и не пучеглазый, вечно улыбающийся до ушей Квага. Это оказалась какая-то девушка… как будто смутно знакомая Черному Плащу, где-то и когда-то он её видел, но где именно и при каких обстоятельствах — он не мог вспомнить… да, признаться, и не особенно этого жаждал. Ему сейчас не было дела ни до каких на свете знакомых и тем более незнакомых девушек.

— Здравствуйте, Дрейк.

Он внезапно узнал её по голосу. Присмотрелся внимательнее:

— Гейл?

Его собственный голос был глухим и бесцветным, словно бы вылинявшим — и звучал надтреснуто и неописуемо мерзко, как скрип старого колодезного ворота. Собравшись с силами, он попытался приподняться, опираясь здоровой рукой об угол тумбочки, преодолевая боль в плече; перетерпел приступ слабости и головокружения, обвел медленным взглядом свою тюремную камеру. Здесь ровным счетом ничего не изменилось: те же постеры на стене, тот же мутный плафон над головой, тот же осенний лес за голубыми занавесками, та же тяжелая керамическая чашка, стоящая на столе рядом с пустой пластиковой бутылкой. Гейл осторожно коснулась его здорового плеча, заставляя вновь опуститься на постель.

— Не вставайте, Дрейк. Вы ранены. Вам нужно лежать.

— В могиле? — хрипло спросил Дрейк. И сам ужаснулся собственному тупому юмору.

— Тебе что, не терпится? — сказал Антиплащ. Он, оказывается, стоял в дверях каморки, прислонившись плечом к косяку, и, рассматривая свои ногти, искоса, как будто вскользь поглядывал время от времени на двойника.

Гейл меж тем неторопливо скинула пальто, сняла шарфик и аккуратно положила его на край тумбочки, так, что он оказался у Дрейка перед глазами: простой шерстяной шарфик крупной вязки, с вышитым (вывязанным?) по краю узором, в котором угадывались буквы «Гейл Андерс», — видимо, подарок матери. На край кушетки опустился небольшой кожаный саквояж — пухлый, складчатый, похожий на вздувшийся трупик диковинной доисторической твари. Расстегнулась широкая застежка-молния, и из вместительной саквояжьей утробы появились на свет блестящие хирургические инструменты: скальпель, пинцет, щипцы, а также (к абсолютному ужасу Дрейка) толстый справочник под названием «Основы военно-полевой хирургии». Черный Плащ обреченно закрыл глаза.

— Гейл, — сказал он вяло, безо всякого выражения. — Зачем вы… здесь? Этот… бандит вас сюда привел, да? Я не удивлюсь, если тоже с повязкой на глазах… Только — для чего?

Гейл внимательно посмотрела на него. Она с трудом его узнавала… Это был не тот сильный, целеустремленный, бесконечно самоуверенный тип, каким она помнила его еще несколько дней назад, это было существо ослабевшее, измученное и отчаявшееся, словно бы — и в прямом и в переносном смысле — жестоко побитое камнями. «Ничему не удивляйся», — сказал ей Антиплащ, прежде чем рассказать о случившемся, и она заставила себя ничему не удивляться, хотя это было по-настоящему трудно. То, что произошло в ШУШУ… было ли это хоть на толику правдой? Виновен ли Черный Плащ в том, в чем его обвиняют? Преступник он или жертва обстоятельств? Гейл не могла, да и не имела права этого решать, в первую очередь он был сейчас её пациентом, а потом уже — обвиняемым. А выглядел этот бедолага жутко, и дело было даже не в осунувшемся лице, дрожащих пальцах и пергаментно-серой коже, в конце концов, пулевые ранения никого не красят; дело было в той смертной тоске, что стояла, как тухлая болотная вода, в его ввалившихся глазах, в надорванности его тихого голоса, в той инертности и безучастности к собственной судьбе, которое сквозило в его невыразительном тоне и от которого ей становилось совершенно не по себе.

— Я просто хочу вам помочь, Дрейк, — мягко пояснила Гейл, — вот и все… Обработать вашу рану.

Черный Плащ устало поморщился.

— Да к чему? Я все равно скоро сдохну.

— Ну, зачем вы так? Покажите-ка мне лучше ваше плечо. — Гейл сосредоточенно нахмурила брови, и Дрейку показалось, что под этой непреклонной решимостью она пытается скрыть собственную неуверенность... и, возможно — сочувствие?

Он решил, что не стоит её разочаровывать. Кое-как, стиснув зубы, стянул с себя водолазку, буквально отодрал ткань от кожи, будто старый пластырь, обнажив плечо: сизое, опухшее, страшное, покрытое темной коростой засохшей крови. В тонких руках Гейл, затянутых в облипающие хирургические перчатки, появился шприц и ампула с прозрачным лекарством.

— Я сделаю вам укол. Это всего-навсего «заморозка», не бойтесь…

«Я не боюсь!» — хотел сказать Дрейк — этак враждебно, вызывающе, грубо! — но не сказал: не было сил спорить, что-то доказывать, отстаивать свои интересы, провоцировать ссору. Интересно, что там Антиплащ натрепал этой наивной влюбленной дурочке, спросил он себя. Слегка вздрогнул, когда острая игла шприца клюнула его разламывающееся от нудной боли плечо… Гейл ободряюще ему улыбнулась:

— Потерпите немного. Сейчас станет легче…

Дрейк прерывисто вздохнул, внезапно ощутив себя маленьким испуганным мальчиком, которого ласково, с теплым участием утешили, погладили по голове и объяснили, что ссадина на коленке — это ерунда и не страшно… Лидокаин начал действовать почти сразу, плечо онемело, боль неохотно выпустила жертву — и слегка отступила, чуть-чуть отползла, затаив злобу, схоронившись где-то в темном углу и вновь терпеливо ожидая своего часа. Черный Плащ слегка расслабился, откинул голову на подушку и прикрыл глаза — наконец хоть какая-то передышка…

Гейл отложила шприц и, аккуратно придерживая пальцами локоть Дрейка, внимательно рассмотрела пострадавшую руку: рваные края раны на внешней стороне плеча, воспаленную, лоснящуюся, с синеватым отливом кожу, сгустки крови и гноя, запекшиеся вокруг пулевых отверстий. Кожа в верхней трети плеча была грубо вспорота, точно по ней пару раз проехались ножовкой, входная "дырка" от пули имела вид овала с рыхлыми неровными краями и полулунным пояском осаднения*; к нему частью прилипли, частью вдавились внутрь раны волокна шерстяной ткани от водолазки. Поэтому Гейл вооружилась пинцетом и осторожно, по одному, очень терпеливо и тщательно их убрала.

— Ну, что скажешь? — Антиплащ с любопытством сунулся ближе.

— Скажу, что, пожалуй, дела обстоят лучше, чем я рассчитывала. — Гейл провела пальцем над местом повреждения, показывая, что она имеет в виду. — Ранение, к счастью, сквозное, близкое к касательному… пуля вошла под острым углом и прошла неглубоко, практически под поверхностью кожи, разорвала край мышцы, видишь? Раневой канал прямой и достаточно короткий… Конечно, хорошо бы сделать рентген, чтобы выяснить, не задета ли кость и нет ли трещины или перелома, но, в общем и целом…

— Что? Ему крупно повезло?

— Можно сказать и так. Я, конечно, не специалист… но, думаю, можно сделать небольшой разрез над местом повреждения, зачистить стенки раневого канала и обработать их антисептиком. Много времени это не займет. — Она как будто смутилась. — Наверное.

— Тебе что-то понадобится?

— Да… много стерильных бинтов и много теплой кипяченой воды. И... — она на секунду замялась.

— Что?

— Во избежание развития инфекции ему требуются антибиотики и противогангренозная сыворотка. Только в аптеке их не продадут без рецепта.

— Я знаю, где продадут. — Антиплащ хмыкнул. — У меня есть… знакомый аптекарь. Нужны только названия и дозировка.

— Хорошо. В таком случае я поставлю ему катетер, чтобы можно было вводить лекарство внутривенно, потому что курс потребует нескольких дней.

— Отлично, значит, договорились, — Антиплащ отступил, потирая руки, — пойду распоряжусь. Если хочешь, Бушрут тебе поассистирует — он хоть и не медик, но, по крайней мере, способен от вида крови не падать в обморок.

Он исчез за порогом, прикрыв за собой дверь. И Гейл с Дрейком на какую-то минуту остались одни…

Одни! Может быть, это — шанс, спросил себя Черный Плащ. Гейл, конечно, романтичная дурочка, готовая верить любому слову своего дружка, но она все же слишком честна, слишком бесхитростна, слишком порядочна, чтобы идти на прямой конфликт с законом и на сделку с собственной совестью. Интересно, как этот мерзавец ухитрился объяснить ей все происходящее?

Рискуя напугать девушку, он рывком приподнялся на постели и крепко сжал пальцами её локоть. Она вздрогнула и удивленно подняла на него глаза.

— Гейл, — торопливо, захлебываясь словами, прошептал Дрейк. — Гейл, пожалуйста… помогите мне! Я не знаю, что вам наговорил Антиплащ, но… неужели вы… я не верю... неужели вы заодно с этими мерзавцами? Неужели вы позволите им меня убить?

— Убить? — Рука Гейл, вынимавшая новый шприц из пластиковой упаковки, дрогнула. — Вы о чем?

Ну, ничего удивительного, этот ублюдок, разумеется, ничего ей не сказал. Уж конечно, вряд ли он хочет открыть ей свои истинные цели в отношении двойника, показать во всей красе свою истинную волчью сущность подлеца, шкурника и убийцы, он желает выглядеть в её глазах по-другому: этаким романтиком с большой дороги с тяжелым прошлым и невнятным будущим, человеком непонятым и всеми отвергнутым, терпящим несправедливые обиды от мерзкого жестокого мира… Ути-пути, ну-ну.

— Они хотят меня убить, — мрачно повторил Дрейк. — Почему, по-вашему, они держат меня здесь пленником, а? Антиплащ, конечно, наплел вам какой-нибудь ерунды о своих бесконечно благородных намерениях, только… подумайте сами: почему эти уголовники не позволяют мне выбраться отсюда? Почему они не сообщат обо мне в полицию, Гейл?

Гейл, протирая лезвие скальпеля спиртовой салфеткой, взглянула на него как-то странно.

— В полицию, вот как? А вы уверены, что действительно хотите оказаться в полиции, Черный Плащ?

— Что за дурацкий вопрос! Конечно, хочу! Впрочем, вы же ничего не знаете, мисс Андерс…

Гейл осторожно отложила скальпель.

— Боюсь, дело не в этом, — она с горечью вздохнула. — У меня такое чувство, что это вы ничего не знаете, Дрейк.

— Не знаю? Чего не знаю? Вы о чем?

— Скажите, что с вами произошло?

— Это… долгая история. Антиплащ наверняка пересказал вам её на свой лад, но если вы ему верите…

— Да при чем тут Антиплащ? Значит, вы действительно ничего не знаете… — Она неловко смяла в руке салфетку, бросила её в пакет с мусором. В замешательстве закусила губу. — Видите ли, Дрейк, вас… Вас объявили преступником. Вас обвиняют в похищении каких-то документов из ШУШУ и убийстве охранника.

Дрейку показалось, что его окатили ведром ледяной воды.

— Ч-что?..

— Вас обвиняют в похищении каких-то чертежей из лаборатории ШУШУ и убийстве охранника, об этом с утра кричат во всех выпусках новостей… Впрочем, погодите минутку. — Гейл поднялась и на секунду вышла, оставив дверь приоткрытой — и на какой-то миг в комнатку Дрейка ворвались звуки из соседнего помещения: там позвякивала посуда, и стучал нож по разделочной доске, и что-то шипело на сковороде, и негромко шумела вода в кране. Это были такие мирные, уютные, такие домашние звуки, что у Дрейка сжалось горло и заболело в груди… Тоска по дому захлестнула его безжалостно, как петля, и на какой-то миг сделалась острой, оглушающей, просто невыносимой. Зак, Джоселин, закрыв глаза, в отчаянии подумал он, где вы, увижу ли я вас когда-нибудь снова, помогите мне, пожалуйста, помогите, я очень, очень хочу домой…

Гейл вернулась с газетой в руках — это был утренний номер «Сен-Канарского вестника» — и набранный крупным шрифтом заголовок на первой странице: «Преступление в ШУШУ: убийца среди нас?» — заставил Черного Плаща похолодеть с головы до пят…

Он схватил газету. Судорожно пробежался глазами по статье: «ШУШУ… благодаря свидетельству Прэтта… Черный Плащ… ворвался, угрожая оружием… разгромил лабораторию… скрылся, застрелив охранника…»

Дрейк окаменел — разом, будто подпавший под заклинание злобного черного колдуна. Новость обрушилась на него исподтишка, внезапно и страшно, точно снежная лавина — и накрыла его, и похоронила под собой, сметенного в канаву, задохнувшегося, искалеченного и раздавленного в хлам…

Мерзкое открытие стояло перед ним, на пороге — неожиданное, недоброе, ненужное, как незваный гость, но он никак не мог, не мог открыть дверь и впустить его — к себе, в свое сознание, в свой теплый, уютный, устоявшийся мирок. Нет, нет, твердил он себе, это какой-то дурацкий сон… это невероятно, этого не может быть… Этого просто не может быть! Мозг его не умел идти дальше, беспомощно буксовал на этой мысли, разбрасывал комья земли и отказывался принимать очевидное…

— Я… меня обвиняют… что за ерунда… какая-то несусветная чушь… Прэтт… Это Прэтт забрал чертежи!.. А Томб или кто-то из его отморозков застрелил Холдера… Они… они пытаются замести следы… и подставить меня! Ославить меня грабителем и убийцей! Но это… это ложь! Ложь от первого до последнего слова!

— Ложь? Да ну? — спросил над ухом насмешливый голос. — И ты можешь это доказать, а?

Дрейк поднял глаза. Гейл куда-то вышла, и над ним стоял его двойник: торжествующий, злорадствующий, упивающийся своей властью, с отвратительным желтовато-сизым синяком на подбородке. Ухмылка его была как будто рассеянной и небрежной, но за этой легкой непринужденной ленцой угадывался интерес — осторожный, далеко идущий, какой-то мерзостно-пиявочий интерес паука, ловко плетущего липкую сеть вокруг попавшей в тенёта беспомощной жертвы.

— Да! Могу! И докажу это, черт побери! — яростно прошипел Дрейк сквозь зубы. — Дай мне только отсюда выбраться, мразь!

— Зачем? Чтобы попасть в цепкие лапы твоих же коллег и оказаться за решеткой? Сиди уж и не рыпайся… Здесь ты по крайней мере в безопасности, ты об этом не думал, э?

— В безопасности! От кого? От вас? Вы же собираетесь продать меня Прэтту!

— Разумеется. Только... не сразу. Куда нам торопиться? Чем дольше покупатель пробудет в тревоге и неизвестности, тем больше обрадуется предложенному товару и тем больше в его глазах возрастет его, товара, удельная ценность... Понял, мой дорогой? — И Антиплащ весело подмигнул. И, наверно, Дрейку еще никогда так сильно, как в этот момент, ни хотелось его ударить…

* * *

— Мистер Хоутер?

Голос Зака в телефонной трубке звучал сдержанно. Почти ровно. Почти спокойно. Разве что немного, совсем чуть-чуть жалобно, как будто МакКуок умолял: хватит, ну хватит уже плохих известий, тревоги и мучительного ожидания, ну скажите, пожалуйста, скажите же мне наконец что-нибудь хорошее! Я так от всего этого устал…

Хоутер крепче сжал в ладони холодный серый пластик.

— Да, Зак?

— Я только хотел узнать, нет ли… ну, новостей. Чего-нибудь новенького о… о… ну, вы знаете.

— Нет, Зак, ничем не могу тебя порадовать. По-прежнему никаких следов… никаких сведений. Что у вас?

Зак вздохнул.

— Ничего…

— Он не приходил? Ничего о себе не сообщал?

— Нет…

— Если появятся какие-нибудь вести… если он вдруг как-то заявит о себе, позвонит, пришлет записку… непременно сообщи мне. В первую очередь — именно мне, договорились?

— Да, мистер Хоутер. Конечно… Извините. Просто я… мы… волнуемся. Немного.

— Я понимаю, Зак… Мы постараемся сделать все возможное… Обещаю, я буду держать тебя в курсе событий.

Да. Ему самому сделалось противно от этого сухого, официального тона и равнодушных, ничего не выражающих канцелярских оборотов, но что еще он мог сказать? «Я тоже волнуюсь, Зак, и в таком же недоумении, как и ты»? ШУШУ с утра захлестнул наплыв журналистов — не только в погоне за сенсацией наглых и всюду проникающих, но и склонных делать поспешные и нелицеприятные выводы. В этой нездоровой суете и круговерти сменяющих друг друга событий никак не хватало времени на то, чтобы сесть и просто подумать, сопоставить факты, воспроизвести хронологию случившегося. Опустив голову на руку, Хоутер устало следил за бесконечным ритмичным танцем серебристых шариков стоявшего на столе маятника-мобиля — временами это помогало очистить мозг от посторонних мыслей и худо-бедно сосредоточиться... Дрейк звонил ему вчера, около восьми часов вечера, и явно был чем-то не на шутку встревожен, говорил взволнованно, напряженно... если не сказать — нервозно; Хоутеру еще тогда показалось, что он был слегка "не в себе". Что он там нашел, на этой проклятой фабрике — если вообще что-то нашел, а не... скажем так, принял за реальность собственные бредовые фантазии? В последнее время он действительно выглядел не совсем здоровым... Что с ним случилось? Нервный срыв? Приступ галлюцинаций? Наркотическое воздействие? Что могло произойти такого, что он потерял здравомыслие и контроль над собой, ворвался в лабораторию, похитил чертежи, застрелил беднягу Холдера? Холдер-то чем ему помешал? Обезвредив Прэтта и Беллум, Черный Плащ мог бы взять из лаборатории документы (кстати, на сейфе нет отпечатков его пальцев, только отпечатки самой Беллум — Дрейк был в перчатках?), а потом спокойно и непринужденно выйти через служебный вход, никто бы ничего не заподозрил, никто бы его не остановил. Вместо этого он спустился на лифте в грузовой подвал, размозжил голову охраннику и разнес в щепки единственную видеокамеру, а после этого бесследно исчез, словно провалился сквозь землю... Или он действительно плохо понимал, что делает, или...

Вновь звякнул телефон. Холодно, коротко, неприязненно. Прэтт.

— Ну, что, Хоутер? Вы его нашли?

— Нет.

— Ну, я не удивлен. Этого следовало ожидать… — Голос Прэтта звучал брюзгливо. — При ваших-то черепашьих методах работы! Чем вы там занимаетесь, Хоутер? Как всегда, перекладываете бумажки с места на место? Меж тем любая задержка, любая минута промедления может оказаться роковой! И грозить страшными, непоправимыми последствиями, которые…

— Зачем вы это сделали, Прэтт? — негромко спросил Хоутер.

Пауза.

— Что сделал?

— Зачем вы подняли эту муть в прессе? Зачем предали дело огласке? Зачем приплели к нему журналистов? Чтобы раздуть в ШУШУ скандал и помешать нам в поимке преступника?

— Напротив! — Звучный голос Прэтта исполнился благородным негодованием. — Чтобы вам помочь! Чтобы привлечь к розыскам общественность, чтобы, черт побери, люди знали, чего — и кого! — им следует опасаться! Я просто хочу, чтобы правда восторжествовала, а виновные понесли справедливое наказание… в отличие, похоже, от некоторых других. Вот что вы сделали для того, чтобы как можно скорее отыскать этого психа? Поспешили остановить производство и устроить обыск на моей фабрике? Почему, черт побери, я должен терпеть убытки из-за того, что вы не можете найти вашего же агента! А, Хоутер? Я, конечно, понимаю, что вы хотите замять это дело и выгородить преступника...

— С чего вы взяли, что мы собираемся выгородить преступника?

— Ну, может, не "выгородить", я неправильно выразился... но, по крайней мере — позволить ему уйти от наказания. Слушайте, Хоутер, перестаньте заниматься ерундой и делать вид, будто ничего особенного не произошло. Объявите мерзавца в федеральный розыск, как это уже давно следовало бы сделать! Откройте доступ к его досье, имени, координатам, в конце-то концов!.. Или… если уж вы так боитесь огласки и не хотите мараться отношениями с прессой… знаете что, предоставьте эту информацию мне. У меня, к вашему сведению, есть свои надежные люди, которых я могу задействовать в поисках. Может быть, я справлюсь с этим быстрее… Меня, в отличие от вас, не связывает по рукам и ногам ваша дурацкая круговая порука, ваши надуманные правила и идиотские условности.

— Какое похвальное рвение, господин Прэтт. Интересно, чем оно вызвано?

— Тем, что я хочу узнать, что же все-таки сталось с моим "искусственным интеллектом", черт побери, и не находится ли эта программа уже давным-давно в руках моих конкурентов. Кроме того, я, как законопослушный гражданин, пострадавший от действий опасного злоумышленника, всей душой радею за правду и справедливость и хочу, в конце концов, должным образом наказать преступника!

Хоутер мысленно вздохнул. Свободной рукой снял очки, повертел их в руке, сжал в пальцах тонкую пластиковую дужку. Уж что-что, но горячность Прэтта была явно не напускной.

— Что ж, благодарю за… содействие. Но мы не раскрываем личные данные своих агентов, господин Прэтт. Все необходимые сведения имеются в распоряжении нашей службы внутренней безопасности. Поверьте, этого вполне достаточно.

Прэтт отрывисто усмехнулся.

— Да ну? Чего вы боитесь, Хоутер? Очередного скандала? Этого вашего Черного Плаща необходимо обезвредить как можно быстрее. Он вооружен и опасен, черт побери! Его следует арестовать и упечь в психушку... а на вашем месте я бы вообще отдал приказ стрелять на поражение при малейшей попытке сопротивления с его стороны.

— Пока еще вы не на моем месте, господин Прэтт.

— Ну-ну. И после этого вы ещё утверждаете, что не хотите выгородить вашего агента? Общественность вам этого не простит... Вы его не видели и не знаете, насколько он был невменяем. Или вы будете ждать, пока этот псих, съехавший с катушек, возьмет автомат, пойдет в ближайший супермаркет и начнет расстреливать людей, да? Вы этого ждете? Вы добиваетесь еще больших неприятностей? Ну так я вас ими обеспечу… Вы хотите, чтобы я пошел с этим делом прямиком к Косуэллу?

Дужка очков жалобно хрупнула под рукой Хоутера.

— Делайте, что считаете нужным. Пока еще я здесь принимаю решения, господин Прэтт.

— Правда? Думаю, это ненадолго, Хоутер, — с сухим смешком сказал Прэтт. И повесил трубку.

______________________

* Поясок осаднения — плотная кайма темно-коричневого цвета вокруг входного отверстия огнестрельной раны. Возникает в результате того, что пуля, проходя через кожу, срывает ее поверхностный слой — эпидермис.