Многоножка (джен)

Человеку, в жизни которого наступает тёмная полоса, обычно не позавидуешь. Особенно это касается тех, на кого эта полоса, казалось бы, сваливает все неприятности разом.

Когда поникшая Света, придя в клуб, рассказала, что её отец не дожил до Нового года каких-то двух недель, Тамару это шокировало. Она помнила слова Виктора Александровича о том, что его уже не выпишут из больницы, но и подумать не могла, что слова эти окажутся почти что пророческими.

«Правильно ли, — думала она, — я поступила, что ничего не рассказала Свете?».

Она прекрасно понимала, что слова её ничего бы не изменили. Но всё же в ней колыхнулось крохотное чувство вины, ведь она скрыла что-то важное.

Решено было устроить день траура, и на сутки приостановить деятельность клуба. Когда Света подняла вопрос о том, чтобы съездить на похороны, Серёжа, Костя и Нюра сразу согласились. Неожиданно их поддержала Ксюха, сказав, что тоже поедет.

В тот день, когда все стали расходиться, Тамара прошла в кабинет к Свете.

Та сидела за столом, поникшая и мрачная.

— Свет, — произнесла Тамара неуверенно.

— Тамара, что бы там ни было, давай ни сейчас.

— Это по поводу Виктора Саныча. Есть одна вещь, которую он мне сказал, когда ты выходила.

— …

— Понимаешь, он… Он сказал мне, что знает, что его не выпишут.

Крохотная слезинка от собственных слов скатилась по щеке Тамары, но голос её не дрожал. Девушка быстро вытерла лицо рукавом.

— Конечно, он просил не говорить тебе. Но сказал, мол — есть такие вещи, после которых не выписывают. Так что он, скорее всего, знал, что…

Света подняла на неё тяжёлый взгляд, мрачный, как никогда.

— Убирайся.

Никогда ещё Тамара не покидала «Стаккато» с такой скоростью.

…Сидя в автобусе, везущем её к дому, Тамара отправила «Nic» Задире Робби. Он ничего не ответил, так что она позвонила. Бесполезно: телефон был недоступен.

Надёжное убежище, всегда выручавшее её в трудные моменты, было закрыто на неопределённый срок.

На душе было неимоверно тягостно и тоскливо. Задрав голову, Тамара, сидящая у окна, пустым взглядом смотрела в прямоугольник светящегося диода на потолке автобуса.

Ноги слегка побаливали.

Дома ей лучше не стало: там встретили понурые родители. Как оказалось, бабушку перевели в другое отделение в связи с тем, что ей стало хуже. При этом маму к ней не пустили, объяснив это тем, что «часы посещения в другое время, а пациентка без сознания».

— Что они себе позволяют?! — бессильно возмущалась мама, сидя за кухонным столом. Папа, тоже встревоженный (но больше из-за мамы, нежели из-за бабушки), старался её утешить.

— Может, вы уже расскажете, что с ней? — спросила Тамара. — Сколько уже можно…

— У неё гипертония. Врач сказал: тогда приехали вовремя, у неё был инсульт. В больнице она начала уже отходить, мне обещали, что скоро её навестить можно будет, а тут… — мама замолчала.

У Тамары боязненно сжалось сердце. В голове всплыли недавние слова Виктора Саныча о том, что есть такие болезни, после которых…

«Нет, — сказала она себе. — С бабушкой всё будет хорошо».

— Мамуль, может, валерьянки выпьешь? — спросила Тамара ласково, положив ладонь ей на плечо. — Всё хорошо. Если её перевели в реанимацию, значит, вовремя заметили, что что-то не так. И скоро её вылечат.

— Твои бы слова, Тамарчик, — мамины тёплые пальцы легли на её руку. — Твои бы слова.

Оставив их вдвоём, Тамара прошла к себе в комнату, где за компьютером сидел и что-то искал в Интернете Егор.

Прекрасно зная, что он не видит её сердитого взгляда, Тамара прошла, бросила сумку на кровать и сказала:

— Выйди, я переоденусь.

— Переодевайся, я не смотрю, — буркнул Егор, не отрываясь от монитора. Листал какие-то списки.

Сердито выдохнув носом, Тамара бухнулась на кровать вслед за сумкой. Легла на спину, раскинула руки и начала болтать ногами.

— Twinkle, twinkle, little star…

— Хау ай вандер, вот ю ар, — гнусаво подпел Егор, всё ещё не отрываясь от компьютера. Получилось настолько плохо, что Тамаре захотелось его пнуть, но лёжа она не дотягивалась, а вставать не желала. Так что просто буркнула:

— Заткнись. Я не для тебя пою.

— Грубиянка. Ты, вроде, переодеваться хотела.

— А ты, вроде, хотел свалить.

— Нет, не хотел.

— That is the point.

— И что это значит?

— Значит «Егор дебил».

Наконец оторвавшись от компьютера, Егор повернулся к ней.

— Ты зачем грубишь, пигалица? Я, вроде, ничего тебе не сделал.

— Сам ты пигалица, понял?! Я тебя по-человечески попросила выйти…

— Я тебе что, мешаю?

— Мешаешь!

— Да пошла ты в задницу! — Егор закрыл браузер, встал и быстро вышел из комнаты, не забыв хлопнуть дверью. Тамара еле сдержалась, чтобы не пнуть её с обратной стороны — чтобы ещё сильнее захлопнуть.

— Козёл, — бросила она ему вслед.

Переоделась в домашнее и забралась под плед. Даже на сидение за компьютером сил не оставалось. На душе, не переставая, скребли кошки. Хотелось заплакать, но Тамара знала, что это не поможет.

«Ужасный день…» — подумала она, закрывая глаза.

В тот момент для неё просто не наступил день следующий, так что думать подобным образом Тамара имела полное право.

* * *

На следующий день, чтобы не оставаться дома со старшим братом, безрадостная Тамара пришла в школу раньше положенного, и, как следствие, оказалась там первой из класса. Смирившись с судьбой (и получив пару саркастичных упрёков от Стикера), Тамара решила подождать, и заняла скамейку на одном из этажей.

Примерно минут десять она бездельничала, слушая тишину коридора, который все учителя упорно звали «фойе». Потом посмотрела несколько картинок с животными в телефоне, и, достав учебник литературы, принялась читать «Грозу», которую так и не дочитала дома.

Именно за чтением её и застал звонок, а спустя пять минут — хлынувшая из классов толпа народа. Кто-то спешил домой (а кто-то наоборот не спешил), кто-то, перехватывая портфели, шёл на ненавистный шестой урок… Тамара не заметила, как к ней кто-то подошёл и встал над ней.

— Хромая, — позвали её коротко.

Подняв голову, Тамара без особенного удивления обнаружила перед собой Дурью. До сих пор со времени её смутной угрозы они не сталкивались в школе — и именно сейчас не повезло.

— У меня есть имя, — спокойно сказала Тамара, чувствуя, как всё внутри неё сжимается.

Девушки, стоящие позади Дурьи, по-лошадиному заржали, от чего Тамаре стало ещё более неуютно. В отличие от Дурьи, этих двоих она видела часто — и смеялись они совершенно над любой чушью.

А ещё бегали курить за гаражи.

— Ты помнишь, что я тебе писала? — Дурья наклонилась к ней. Тамара инстинктивно отпрянула назад.

— Не помню.

— Я писала, — проговорила Дурья медленно, — чтобы ты. Не появлялась. В школе. А пи* * *

вала в школу для инвалидов.

— Ты в своём уме? — голос Тамары против её воли дрожал. Снова раздался лошадиный смех. Дурья резко схватила её за плечи («Гроза» рухнула с коленей на пол, шелестнув страницами) и, дёрнув на себя, потащила прочь от скамьи. Тамара старалась вырваться, но Дурья не очень-то её держала: оставив в пустом пространстве без трости, она отпрянула назад.

Кое-как устояв на ногах, Тамара покачнулась, расставив руки в стороны.

Вокруг было множество людей — но кто-то шёл мимо, а кто-то смотрел отрешённо, не понимая, что происходит и стоит ли вмешиваться.

— Давай! — крикнула ей Дурья, схватив Стикер. — Отбери! Ты же можешь ходить без трости! Вон, в ДК бегала!

— Я не могу!.. — бессильно ответила ей Тамара.

— Чё ты мне врёшь?! Ты спокойно без неё ходила!

И снова лошадиный смех. Дурья смотрела на неё с торжеством победителя, только что доказавшего правду, а Тамара понимала: стоит ей сделать хоть один неосторожный шаг, и ноги снова заболят.

Тем не менее, она решилась.

Она неуклюже шагнула вперёд, затем ещё раз и ещё — но Дурья отскочила назад, держа Стикер за спиной на вытянутой руке.

— Во! Видели, как бегает?! — сказала она подругам. — Она просто врёт, чтобы её все жалели!

— Так она чё, реально ходить может? — округлила глаза одна из них. — Чё, реально?!

Тон её на короткий миг напомнил Ксюхин.

— Я не стану вам ничего доказывать! — крикнула Тамара, чувствуя, как трясутся от обиды руки, а на глаза просятся слёзы. Слова её снова потонули в смехе.

Кто-то невысокий незаметно оказался сзади у Дурьи и, схватив Стикер, вывернул ей руку так, что трость пришлось выпустить. Та ошеломлённо обернулась.

Стикер в руках держала Агата, стоящая ровно и спокойно, как завёрнутая в одежду статуя.

— А ты ещё кто?! — накинулась на неё Дурья. Тамара перепугалась, внутренне съёжившись.

— Агата, — спокойно и зло одновременно сказала девушка. Она даже не дрогнула, когда девушки снова засмеялись: юркнув под Дурьей, она скользнула к Тамаре и вручила ей Стикер.

— Держи.

Голос её звучал как всегда тихо.

— Ты чё, защитница тут что ли отыскалась?! — разозлилась Дурья, сжимая кулаки.

Тамара почти физически чувствовала, как много внимания они привлекают, стоя посреди коридора. Кажется, Дурья тоже это почувствовала, обратившись к ребятам вокруг:

— Ей не нужна трость! Она просто всех обманывает! Она и без неё может ходить, вы сами видели! Лариса, скажи?

— Ну может и может, чё ты к ней пристала, — сказал кто-то. Его неожиданно поддержали:

— Отстаньте уже от неё.

— Чё прикопались к человеку…

— Ещё и трость отобрала, совсем больная что ли.

— Идём, — Агата потянула Тамару за руку, и та совершенно растерянно поддалась. Упёрла Стикер в пол, прихрамывая, взяла сумку, подняла с пола растрёпанную «Грозу» и последовала за подругой.

Их отпустили.

«Я сделала несколько шагов… а ноги и не болят почти», — ошеломлённо подумала Тамара, когда они вышли на пустую лестничную клетку.

Агата повернулась к ней. Тамара мельком заметила, что кончики её волос покрашены в синий.

— Ты как?

— Бывало и лучше… Спасибо, второй раз уже меня спасаешь.

Мельком глянув по сторонам — нет ли никого — Агата прильнула к ней, обняв. Тамара и так была невысокая, но Агата была ещё ниже.

— Ты чего…

Агата отстранилась, поправила очки, почесала за ушком.

— Прости. Я просто подумала, что тебе нужно успокоиться или вроде того…

Чуткий Тамарин нос уловил незнакомый запах. Она сделал несколько показательных движений ноздрями.

— Духи что ли?

— У-угу.

Агата смущённо пропыхтела, опустив глаза.

— Ты что-то рано сегодня. Чего она к тебе прицепилась? И почему кричала, что ты врёшь?

Тамара вкратце обрисовала Агате суть их с Дурьей перипетий. После той давней угрозы уже было ясно, что ничего хорошего ждать не стоит, однако Тамара и подумать не могла, что её могут обвинить в обмане и притворстве, используя аргументы, что она и без Стикера может ходить.

Только вот как объяснить вечно ржущим, как лошади, девушкам, что, даже если она и может — то очень недолго? И что это всё равно не повод для унижений?

— Понятно… Ты точно в порядке? Бледная вся.

— Да я… — Тамара шмыгнула носом. — Перетрусила, кажется. На урок, по идее, надо, но что-то как-то…

— Пойдём вместе.

Они стали подниматься по лестнице.

— Агат… Ты как вообще?

— В плане?

— Ну. Как у вас… с Олей?

— А, ну… Она скоро уезжает.

— И как вы дальше?

— Не знаю. Пока она тут, я рада. Я как будто бы жива. А потом… будь что будет. А у вас как в «Стаккато»? Я слышала, новый гуру появился?

— Да! Она классная. Покоя ребятам не даёт, постоянно то дыхательная гимнастика, то речевые упражнения, то на внимание, то на воображение, и она даже не повторяется особо, каждый день что-то новое!.. В общем… Жаль, что ты ушла.

Агата внимательно посмотрела на неё.

— Да?..

— Угу! Света как-то сказала, что ты настоящий талант. И что сценарии здоровски пишешь для человека, который не умеет… Ты давай, в общем… Возвращайся. Если хочешь, для тебя всегда место найдётся.

Агата смущённо запыхтела, но ничего не сказала.

Она вернулась в «Стаккато» через день после траура.

— Я гляжу, в нашем полку прибыло? — спросила Лебедева, уже потирающая руки в ожидании начала.

— Это Агата! — представила её Тамара. — Её фамилия Гауз, и она здорово пишет сценарии!..

— Тамарочка, утихомирься и дай девочке самой за себя высказаться. Ну так что, Агата, скажешь?

— Я… и-извините. Болела, — пролепетала Агата еле слышно.

— Аа? Погромче повтори! Я глуховата на одно ухо, на левое! И на правое, и на среднее тоже!

— Я боле…

— Громче, пожалуйста, я тебя не слышу!

— Я БОЛЕЛА! — казалось, с этим выкриком Агата выдохнула из себя весь воздух, так что все, кто был в клубе в этот момент, оглянулись на неё.

Лебедева одобрительно (как она сама иногда говорила — «по-молодёжески») щёлкнула пальцами.

— Вот так уже лучше! Давай договоримся, ласточка моя: старайся разговаривать со мной так, будто я на оба уха глухая. А то я тебя не услышу нисколько! Ну? Так как, говоришь, твоё полное имя?

— Агата… кхм… АГАТА ГАУЗ!

— Во-от, хорошо, ты только не кричи, а то горло сорвёшь. Просто говори громко и чётко. Ты ведь так умеешь? Ну вот и славно, значит, подружимся…

— Людмила Юрьевна! — подскочила к ней Ксюха. — Вы же говорили, что я «ласточка!

Тамару позабавило то, как по-детски она иногда себя вела, хотя ей, по её словам, было полных пятнадцать лет.

Оставив без внимания претензию, Лебедева громко хлопнула в ладоши.

— Ну-ка, стаккатовцы, станови-и-ись!

…С начала своего руководства клубом Людмила Юрьевна (для краткости стаккатовцы звали её просто Лебедева, на что женщина нисколько не обижалась) внесла несколько серьёзных изменений. Теперь «Стаккато» действительно напоминал театральный клуб именно таким, каким Тамара его себе представляла: они почти всё время посвящали разного рода тренировкам. Сперва это был «массаж» лица — что-то вроде гимнастики, но направленной на то, чтобы размять лицевые мышцы, — затем шли упражнения на дикцию, когда под сводами клуба начинало звучать многоголосое и шумное «ба-ба-ба», «бо-бо-бо» и «бу-бу-бу». Серёжа с Костей придумали небольшую игру: они спорили, сколько на подобных упражнениях продержится Ксюха, прежде чем засмеяться и перестать (а смеялась она в любом случае). Ксюха же, узнав про соревнование, старалась держаться как можно дольше, но из-за того, что надувала щёки, чтобы засмеяться, у неё мало что выходило.

— Ты что, ласточка, взлететь на щеках-то собралась? Куда надуваешь, зачем? — спрашивала её Лебедева.

Среди упражнений, которые она давала ребятам, были самые разные, даже такие, которые, на первый взгляд, могли относиться к чему-угодно, но не к занятиям театрального клуба (например собрать разорванное письмо так, чтобы прочитать, что на нём написано). Примерно треть из всех упражнений выполнялась в парах, и очень скоро Тамара приметила про себя такую вещь: Нюра всегда выбирала себе для упражнений разных партнёров (чаще всего — того, кто ближе стоял), но никогда не Сашу Солнышева. Даже если он оставался последним без пары, Нюра кого-то выдёргивала или убегала в туалет, оставляя его в одиночестве.

Конечно, Лебедева тоже это заметила. Не могла не заметить. Поэтому в тот день, когда Агата появилась в клубе после долгого перерыва, она придумала новое упражнение.

— Так, ребятки, — сказала она им, — следующее упражнение называется «Незнакомцы». Кэмбербетч, дорогуша, у вас есть здесь мел или что-нибудь чертящее?

— Да, где-то был, — Костя где-то достал кусочек измазанного в пыли мелка. Взяв его в пальцы, Лебедева пошире расставила мощные ноги, наклонилась и начертила на полу клуба прямоугольник размерами примерно семь на три. Довольно большой.

— Вставайте внутрь, — скомандовала она, выпрямившись.

Внутри прямоугольника было довольно свободно, но не настолько, чтобы можно было вытянуть руки в стороны, никого не задев.

— А теперь все закройте глаза. Кэмбербетч, не подглядывай, твоего ненаглядного Серёжу никто не украдёт! А теперь двое из вас, к кому я прикоснусь, медленно откройте глаза и найдите друг друга. Молча. Нашли? Кивните, что нашли. Умнички. Теперь закройте глаза. Так, ребята, теперь все можете открывать. Вы все находитесь в вагоне метро. Двое из вас должны дать друг другу знак, что вы заинтересованы хотите познакомиться, и при этом сделать это незаметно от остальных. Задача всех остальных — узнать, кого я выбрала.

Все молча запереглядывались. Ксюха тихонько прыснула в кулак.

— Забавно.

— Это была ты, да?

— Не я, честное пионерское!..

— Кэмбербетч, меньше болтай, больше смотри!

Тамара, скользящая взглядами по ребятам, наткнулась на глаза Ромки, находящегося на другом конце «вагона», который смотрел на неё в упор.

«Да быть не может», — подумала она изумлённо.

Она глянула по сторонам, но стоящие рядом Ксюха и Серёжа были отвлечены. Нервно сглотнула, посмотрела на Ромку и коротко незаметно кивнула головой: что, мол?

Тот посмотрел ещё две-три секунды, а потом медленно единожды моргнул.

«Что он хочет сказать…».

Осторожно вдыхая носом воздух, Тамара тоже один раз моргнула. Ромка стоял от неё на расстоянии пяти-шести метров — однако у неё ладони вспотели от того, насколько он был близко.

— Что? — спокойно спросил он Колобка, посмотревшего на него с подозрением. — Это не я, пухляш. Не смотри на меня так.

«Чего он на меня смотрит… — Тамара чувствовала, как стремительно краснеет до самых ушей. — Может, он ошибся? До меня Лебедева точно не дотрагивалась…».

По какой-то причине у неё возникло чувство, будто её домогаются. Собрав в кулак всю смелость, Тамара посмотрела на Ромку решительно и едва заметно мотнула головой. Даже думала она в этот момент особенно напористо: «это не я! это не я!».

Ромка улыбнулся краешком рта, и отвёл взгляд.

— Я не могу! — раздался выкрик.

Это была Нюра.

Все оглянулись на неё. Нюра опустила голову, густо покраснев и сжав кулаки.

— Только не с ним. Я не могу. Не надо.

— Что значит «только не с ним»? — удивилась Лебедева. — Это чем наш Сашенька хуже остальных, ммм? Ну-ка признавайся!

Все сразу догадались, что парой она выбрала именно Нюру с Солнышевым — и расступились, оставив этих двоих друг напротив друга в «опустевшем» вагоне.

Саша смущённо почесал локоть левой руки правой, и сделал попытку выйти из «вагона», однако Лебедева скомандовала ему:

— Стой! Стой на месте. Нюрка. Ты актрисой быть хочешь?

— Хочу.

— А на сцене выступать?

— Да.

— А я думаю — нет, — заявила Лебедева, уперев руки в бока. — Не хочешь ты нисколько.

— Хочу!

— Если хочешь — тогда возьми и играй! Играй так, будто вы с ним не знакомы! Что это ты за актёр такой, раз к незнакомому человеку приплетаешь своё собственное отношение к кому-то другому?! Ты, Сашка, тоже не жмись. Что ты встал, как столб?! Тебе нужно познакомиться с ней.

— Но я обычно не знакомлюсь…

— Ты — нет. А тебе нужно представить, что ты не ты. Ты, к примеру, Юра Гальцев. А Юра Гальцев знакомиться с девушками любит и умеет.

— Почему именно Гальцев? — негромко рассмеялся Костя.

— Кэмбербетч! Твоя очередь тоже наступит.

Лебедева встала между Нюрой и Сашей, сурово глядя то на одного, то на другого.

— Слушайте меня оба. За стенами «Стаккато» можете делать что угодно. Хоть посудой друг в друга кидайтесь. Но здесь вы — актёры. Это значит, что если вам нужно здесь полюбить друг друга — вы должны это сделать. А вам нужно, потому что, пока вы этого не сделаете, я из этого вагона вас не выпущу.

Саша с Нюрой изумлённо воззрились на неё. Потом друг на друга. Тамаре даже страшно стало.

…Шли долгие минуты. Все расселись вокруг прямоугольника на полу, оставив Нюру с Солнышевым внутри.

На лицах обоих отражалось что-то болезненное. Они даже смотреть друг на друга не могли, постоянно скользя взглядами вокруг силуэтов оппонента, но сам силуэт не задевая.

«Что между ними могло произойти такого…».

Лебедева — само воплощение терпения и спокойствия — какое-то время стояла, зачем начала бесшумно ходить вокруг «вагона», сунув руки за спину. Затем у неё зазвонил телефон.

— Простите, — взяв его, она стремительно отошла в сторону кабинета Светы. — Да-да? Слушаю…

Воцарилась тишина.

— Можно мне уже выйти, — негромко спросила Нюра.

— Не думаю, что можно, — хмыкнул Серёжа. — Но вам лучше что-нибудь уже сделать.

— Ребяты-ы, ну что сложного? — спросила нетерпеливая Ксюха. — Я уже сидеть заманалась.

— Вам легко говорить, — Нюра до сих пор стояла с покрасневшим лицом. Тамара никогда не думала, что люди вообще способны так краснеть.

— Так что вообще между вами случилось? — спросила Тамара без обиняков.

На неё все воззрились с ужасом. И к её удивлению, ей ответил Саша:

— Мы поцеловались.

— «МЫ»?! — вспыхнула Нюра. — Да ты просто засосал меня, как…

Они вновь замолчали, и теперь краснела уже Тамара.

— Я уже извинился, — мрачно буркнул Солнышев, отводя глаза. — Я виноват.

— Как будто этого достаточно!

— Мне на колени перед тобой встать? Уж извиняй…

— Пипец у вас тут драмы, конечно, — вдруг рассмеялся Ромка, закинув руки за голову и потягиваясь. — Но пацан же перед тобой извинился, чё ты как я не знаю…

Костя с Серёжей мрачно посмотрели на него. Тамаре подумалось: а как они замешаны во всей этой истории?

— Да как будто можно это так легко простить, — процедила Нюра, глядя куда-то в сторону..

— Я не знал, что у тебя есть парень, — негромко сказал Саша, всё ещё не поднимая глаз. — Ты не говорила.

— Серёжа не мой парень!

— А чё он мне врезал тогда…

— Потому что она мой друг, — спокойно ответил Серёжа. — А ты её довёл до слёз.

Все снова тягостно замолчали.

— Между вами… всякое могло быть, — подала голос Тамара. — Но Людмила Юрьевна права. Здесь вы — не Нюра и Саша, а совершенно другие люди. Здесь вы должны быть кем-то другим, и плевать, что между вами происходит в реальной жизни.

Нюра сердито посмотрела на неё.

— Ты у нас такая умная, Тамара! Если бы это было так просто — я бы вообще не парилась! Но нельзя просто взять и стать кем-то другим. Ты, например, можешь?

— Я могу, — спокойно сказала Тамара. — Но ведь речь идёт о вас двоих.

— А ну-ка, давайте я покажу, чё как деется! — подскочила с места Ксюха.

Она кашлянула, ссутулилась и подошла к краю «вагона». Встала возле него. Несколько секунд молча переминалась с ноги на ногу, поглядывала на часы и куда-то вбок, изображая ожидание. Снова кашлянула.

— Ааа… — протянул, догадавшись, Серёжа, а после приложил руки ко рту «ракушкой». — Поезд метро прибывает на станцию, держитесь подальше от путей…

Тамара хихикнула, а Ксюха послушно отступила назад. Подождала, пока поезд остановится и вошла внутрь. Днём народу было не слишком много, так что тесниться и толкаться не пришлось. Как только двери закрылись, она взялась за поручень. Огляделась по сторонам.

— О, Санёк! Эй, Шурик! Я к тебе обращаюсь!

Помахав рукой Солнышеву, стоящему неподалёку, она подошла к нему и прижалась, приветственно обняв. Тамара чуть не прыснула с его выражения лица, а Ксюха по какой-то причине была предельно серьёзна — и улыбалась так, будто и правда встретила старого друга.

— Приве-ет, давно не виделись! Ты что, ты как вообще? Учишься?

— Ааа, ну… — Саша заикнулся. — Да-а… Да, учусь, вот…

— Ты в каком классе уже? У-ху-ху. ты как вымахал-то, баскетболист, э! Ты что ешь такое?!

Дедушка с соседнего сиденья смотрел на них неодобрительно: слишком громко говорили. Хотя и в грохоте поезда всё равно было ничего не разобрать, но дедушка был вредный, так что ему всё не нравилось.

— С-слушай… Та девушка как-то на нас странно смотрит, — сказал Саша, немного наклонившись к девушке. Ксюха молниеносно обернулась, найдя взглядом стоящую посреди вагона в недоумении Нюру.

— Ой, да это ж Нюрка! Погнали, я вас стусую вместе!

Взяв Сашу за запястье, она потащила его через вагон.

— Нюр, здоровеньки булы! — радостно улыбнулась Ксюха. — Куды едешь?

— Да так… По магазинам… — неуверенно ответила та, косясь то на Тамару, то на Сашу за её спиной.

— О, ништяк! Короче, знакомься! Это Санёк Солнышев, мой приятель! — Ксюха толкнула Сашу вперёд. — Шур, это Нюрка, моя одноклассница.

— Привет. Рад… познакомиться, — Солнышев протянул руку, стеснительно отводя глаза в сторону. Тамара заставила себя рассмеяться.

— Да ты чё такой стесняха-то! Когда знакомишься — в лицо надо смотреть, глянь, какая Нюра у нас красотуля!

Не выдержав, Саша с Нюрой тихонько прыснули — но тут же этого смутились и остыли. Не слишком уверенно Солнышев протянул руку вперёд.

— Будем знакомы. Я Саша.

Нюра побегала глазами по сторонам, скользнув по стёклам «вагона» (из-за которых на неё почему-то смотрело несколько пар глаз), втянула носом воздух и робко пожала протянутую руку.

— Я Нюра.