Майская ночь, или Таинственное происшествие в Уилтшире (джен)

Кресло перестало казаться ему удобным в середине скуповатой исповеди Лестрейнджа, и Ойген Мальсибер всё откровеннее порывался если и не вскочить, то усесться на самом краешке. Всё эти внезапные дикие откровения ну никак не вязались у него с холодной и молчаливой твёрдостью, прочной, как белые скалы Дувра, к которой он за эти годы привык. Но столько скрытой боли и искренности было в выплеснутом на них признании, что Ойгену стало физически неуютно, словно он сам был в чём-то перед ним виноват. Может быть, в том, что не видел, не хотел вглядываться в то, на что можно взять и приклеить ярлык «Не моё дело»?

Бастет, они с Родольфусом и не были никогда друзьями, но участия и поддержки тот заслужил как никто. И пусть, казалось бы, самого-то Ойгена случившееся этой ночью никак не касалось, но он не мог и не хотел отгораживаться и закрывать глаза. Вся эта история словно мрачный морской прибой выбрасывала на берег водоросли вперемешку с обломками погибшего корабля. И нужно бы было бежать и пытаться отыскать выживших, но Ойген будто застыл перед обгладывающими берег волнами в полной растерянности. Это море рисовалось Ойгену неприятно свинцово-серым, но другого он представить не мог. Больше не мог — те, другие воспоминания выцвели и поблёкли, как старые колдографии.

— При такой преступной неосмотрительности, вам действительно повезло, что Лорд отсутствовал до утра и вернулся усталым в той мере, чтобы фатальные для присутствующих последствия не наступили сразу.

Наверное, если бы эти слова произнёс сам Тёмный Лорд, реакция собравшихся этим утром в библиотеке мало бы отличалась от той, какую, по мнению Ойгена, сейчас наблюдал с некоторой долей научного интереса Августус Руквуд. Он стоял на галерее, опоясывавшей второй этаж, опершись резные на перила, и осторожно протирал стёкла своих очков.

«Сколько он уже там?», «Зачем?» и «Что слышал?» — читались на лицах незаданные вопросы, однако самого Ойгена его появление почему-то скорее приободрило, и даже несколько успокоило: посреди всех творившихся странностей пожилой невыразимец казался ему крохотным островком нормальности, на котором сиял маяк если не здравого смысла, то знания. И пусть Ойген, даже не слишком стараясь, ощущал расползавшееся вокруг грозовое облако из сомнений и мрачных тревог, сам он был почему-то уверен, что прямо сейчас Руквуду и в голову не придёт закатать рукав, касаясь палочкой метки, и он точно не отправится прямиком к Лорду, закончив со своими очками.

Голос Руквуда звучал спокойно и ровно. Так, как все эти годы звучал в тюрьме, отражаясь от толстых стен, когда он кому-то напоминал поесть или сообщал текущую дату, пока они все блуждали вне времени. Эти его негромкие «до Рождества осталось пять дней» или «сегодня шестое июня, с днём рождения, мистер Мальсибер, во сколько вы родились?». Может, и сейчас он даст им совет? Возьмёт и так же спокойно расскажет, что же им делать со всем ночным бардаком. Лестрейнджу особенно — вот уж кто бы мог ожидать… Да нет, всё же всем. Да, всем — Ойген уверенно выбрал бы быть заговорщиком, а не трусом.

— Как я уже говорил, вам, Родольфус, сказочно повезло, — невозмутимо продолжил Руквуд, кажется, не обращая внимания на буравящие его взгляды, полные тяжёлого недоверия. — Этой ночью Лорд потратил много сил на важные ритуалы, и, по всей вероятности, будет восстанавливать их до вечера. Поэтому мантию стоит непременно найти и вернуть как можно тактичней. Где, вы думаете, она сейчас?

— Полагаю, где-то в самых глубинах прачечной, у какого-нибудь эльфа в тазу, — от Ойгена не укрылось, как нервно Родольфус покрутил свою палочку в, казалось бы, расслабленных пальцах, глядя на Руквуда снизу вверх.

— Вот на эльфа вину и свалим, — преувеличенно бодро предложил Ойген, надеясь разрядить обстановку, которой тот словно бы не замечал или не придавал ей значения. — Мало ли там белья теряется в стирке, — но, кажется, с весёлым настроем он слегка пережал: его слова прозвучало несколько неуклюже, к тому же он зачем-то привстал, но на полпути передумал.

— А чего этот ваш лопоухий смертник в шкаф вообще полез? — резонно вопросил Долохов; лицо Ойгена поскучнело, он начал было задумчиво набирать воздух в грудь, как делал это когда плыл на уроке с ответом, но его сумели опередить.

— Ну, так моль же и прочая дрянь вроде докси, — бесхитростно хмыкнул Роули, вновь отправляя в атаку шахматного коня. — Мало ли… Раскладывал какие-нибудь саше с лавандой, а мантия с вешалки и упала — вот он в стирку её и забрал, — Руди, ты же, кажется, говорил, что те тряпки не слишком свежие?

Родольфус кивнул, прикрывая чёрного короля пешкой.

— Эльфа жалко, конечно, — с едва уловимой печалью выдохнул Рабастан, — но, по-моему, это выход. Эльфы ещё заведутся, а ты у меня один, — он впервые за утро светло улыбнулся брату и тот поднял ладони, признавая его правоту.

— Люциус, мы всё возместим, — Родольфус посмотрел сперва на задумчивого Малфоя, а потом снова бросил внимательный взгляд на доску, где всадник на белом коне бесшумно снёс жертвенной пешке голову. — В конце концов, это просто деньги. Кого тебе жаль меньше всех?

— Да любого… в смысле, — меланхолично кивнул Малфой, — мне всё равно. В конце концов, бывает ли служба выше? Спасение своего сюзерена… родни своего сюзерена… вот это всё, — он сделал в воздухе сложный жест, отгоняя как дым не значащие уже ничего сомнения.

— Ну вот, как всё удачно складывается, постель ведь тоже сегодня меняли, да? — оказавшись всё-таки на ногах, Ойген пожал плечами — он чувствовал, как с них свалилась некая почти что материальная тяжесть, словно до этого прижимавшая его к бренной земле или, вернее сказать, к мягкой обивке кресла. — Эльф ведь как лучше хотел. Они бывают такие настойчивые: перестарался слегка, а может, на что-то отвлёкся. Вряд ли Лорд устроит ему допрос, и уж точно в голову не полезет — это… это же просто бр-р-р… — он картинно взмахнул руками, опираясь о подлокотник бедром. — У них такое загадочное мышление! И даже не факт, что бедолаге Авада светит. Так, засунет руки в камин, может, этим и обойдётся.

— В самом деле, пусть повесит эту мантию в шкаф с другими постиранными вещами, а потом начнёт биться головою об пол, — сказал Рабастан немного нетерпеливо. — И делу конец, да же?

— Руди, ты не помнишь, как выглядел тот несчастный, который явился к тебе с утра? — спохватился вдруг Ойген, выцепив важную мысль за хвост. — Память бы на всякий случай ему подчистить… — и заметил, как Руквуд одобрительно и согласно кивнул на своём втором этаже.

— Эльф как эльф, — с сомнением отозвался Родольфус. — Не слишком старый. Точней не скажу — не помню. Да и я не в том состоянии тогда был…

— Гридди, — твёрдо произнёс Люциус. — Старик точно знает, кто, где, когда и чем занят, — пояснил он, — и со стиркой тоже он разберётся.

— Хозяин Люциус звал старого Гридди? — эльф возник с негромким хлопком и прянул морщинистыми ушами, склоняя голову.

Люциус отдал соответствующие распоряжения, приказав тщательно обыскать прачечную и вернуть уже чистую мантию Лорда вместе с другими вещами туда, где ей положено быть. Но прежде велел прислать к нему эльфа, который забирал вещи с утра у его свояка. И заодно распорядился проверить в шкафах саше. Не сейчас, позже, — всё равно Лорд пока отдыхает, незачем его тревожить раньше времени.

— Вот и славно, — добавил он, когда эльф исчез.

Настроение у всех поднялось, и Ойгену стало казаться, что под высоким потолком просторной библиотеки словно разошлись облака, совсем распогодилось, и тревога стала как-то меньше давить. Посчитав, что можно уже спуститься, Руквуд подошёл к стеллажу и начал аккуратно расставлять книги, невесомо парившие рядом с ним — и тут заговорил снова:

— А с вашим мистическим двойником есть более, нежели зловещий дух и, по совместительству, вестник смерти, логичное объяснение. Так, по крайней мере, говорит нам статистика — и я лично не раз и не два сталкивался с подобными ситуациями по работе.

— Даже представить себе боюсь, — тихо произнёс Роули, закатывая глаза.

— Появление двойника, — невозмутимо продолжил Руквуд, ставя на место последний том, — возможно при перемещении самого наблюдателя по оси времени. Считается, что видеть самого себя нехорошо, но если двойник из прошлого тебя не заметил, это, пожалуй что, не критично. И даже если вам с этим не повезло, такое тоже… случается — главное не вступать с ним в контакт. Люциус, он вас видел? — уточнил Руквуд, повернувшись, наконец, лицом к остальным, и Ойген заметил, как устало дёрнулся уголок его рта.

Ночью Руквуд явно не спал и выглядел слегка нездорово — видимо, упомянутые им ритуалы дались ему куда тяжелей. Ойгену было его даже немного жаль — Руквуд никогда ни на что никому не жаловался, и даже в меру своих оставшихся после побега сил взял на себя ответственность за лечение, когда Северус в те первые дни их свободы мог разве что зелья им передать. И не то чтобы они все были рады, замечая, что руки у Руквуда переставали дрожать только когда он начинал колдовать, и то, скорее благодаря многолетней практике и, наверное, силе воли.

— Нет, — почти неохотно, растягивая слова, процедил Малфой. — Мой… двойник был… сильно увлечён важным делом. Ему… явно ему было не до контактов, — и умолк, будто проглотив собственную усмешку.

— Увы, — Руквуд раздумчиво потёр подбородок, глядя не столько на них, сколько перед собой сквозь пространство, — нельзя точно пока сказать, кто из вас был более ранней версией, однако я склоняюсь к тому, что вы могли видеть себя из будущего. Люциус, я настоятельно бы советовал вам непременно вспомнить, как именно вам удалось переместиться, — продолжил он, игнорируя явное нежелание Малфоя продолжать разговор, а затем немного потерянно оглянулся, и Ойген кивнул на кресло, где давно не мог усидеть, и теперь пытался устроиться как-то иначе: то облокачиваясь рукам на спинку, то отходя на шаг. Руквуд опустился в него, благодарно кивнув в ответ, и Ойген буквально почувствовал, как немолодой уставшей спине стало легче. Руквуд же на мгновенье прикрыл глаза и сложил пальцы перед собой, упираясь острыми локтями в мягкие подлокотники. Как же они все усохли за эти тринадцать лет, подумал Ойген, глядя сейчас на него. Да и сам он только недавно перестал напоминать в зеркале, как ему казалось, фестрала. Что тут о Руквуде говорить — вот уж кому надо к тёплому и живому морю… Как тогда… ⁽¹⁾

Ойген сам не заметил, как вновь примостился у спинки кресла на самом краешке подлокотника, но его никто и не думал сгонять — Руквуд был занят лекцией:

— Так вот, я говорил о способах возможных перемещений. Чаще всего это происходит с помощью маховика времени. Но не думаю, что один из них вдруг оказался здесь. Всё же, этот прибор никогда в гражданском обращении не был… По крайней мере, неподотчётный нам… — он на мгновение замолчал, и Ойген почувствовал, что в этом спокойном и ёмком «нам», сдобренном странной горечью, не было места собравшимся этим утром в библиотеке. Как и не было больше этого «мы» и «нам» уже много лет — с тех пор, как Августус Руквуд подписал собственное признание, и всё же для него они оставались константой.

— В исчезающе редких случаях можно заподозрить и зелье времени, но это крайне маловероятно: его сложно приготовить, да и рабочие образцы начали испытывать примерно с середины шестидесятых с сомнительным, я бы сказал, успехом. Так что, учитывая, насколько редкой относительно магических эманаций и вибраций в тонком эфирном слое выдалась эта ночь, в таком старом волшебном доме действительно могла иметь место темпоральная аномалия. Можете ли вы вспомнить больше подробностей, Люциус? Это крайне важно, — Руквуд настойчиво посмотрел на непосредственного участника необъяснимых ночных событий, и Ойген проникся к тому сочувствием — это не кончится быстро.

Малфой выразительно потёр висок и поморщился.

— Вспомнить бы, где у меня хоть что-то против похмелья ещё осталось, — почти проворчал он, щурясь, словно слишком уж яркий свет, лившийся через окна, начал внезапно резать ему глаза. — Какие уж тут подробности… — Да, Малфой несколько переигрывал, но Ойген его вполне понимал. — Простите, Руквуд, я вчерашнюю ночь и ту помню, скорее, частями. Всё, что память услужливо сохранила — я уже рассказал.

И всё же что-то было не так: может быть в интонации, может быть, в позе Люциуса или выражении измученного лица. На какой-то застывший миг, Ойген готов был поклясться, что оно осветилось внезапным, неожиданным озарением, будто что-то щёлкнуло в склонённой к плечу голове, как и бывает, когда Руквуд спокойно, понятно и просто рассказывает о сложных вещах.

1) Об этом странном визите на побережье можно узнать из истории «Парадоксы восприятия».

Вернуться к тексту