Майская ночь, или Таинственное происшествие в Уилтшире (джен)

— Ох ты ж, — выдохнул Долохов, когда дверь за спиной Тёмного Лорда беззвучно захлопнулась. Он пересёк библиотеку и без сил опустился в кресло аккурат между столом и антикварным глобусом, недра которого скрашивали холодные вечера не одному поколенью Малфоев. Отгоняя сонливость, он устало провёл руками по небритому невыспавшемуся лицу и окинул присутствующих тяжёлым взглядом:

— Ну что? У кого есть идеи, кто здесь настолько… — Долохову явно потребовалось усилие, чтобы в присутствии дамы избежать вертевшихся на языке крепких слов, — лишился остатков разума, чтоб устроить нам всем подобное развлечение? Мантия? Вот серьёзно?!

Рабастан напряжённо поморщился, встревоженно наблюдая за братом, тихо опустившимся на свой стул, и так сильно сжал уголь в руке, что тот треснул с коротким и сухим звуком. Рабастан отложил рисовальные принадлежности и тщательно вытер чистым платком перепачканные угольной пылью пальцы.

Долохов подавил внезапный зевок и сменил неприятную тему:

— До обеда ещё минимум час, а у меня внутри пусто, словно в чреве дементора, — ворчливо признался он, вытянув ноги. — Мордред знает, что за дьявольщина вокруг творится — ночка выдалась ещё та… приснится, так во сне от ужаса и околеешь.

— Ночь и правда, как вы, Антонин, выразились, выдалась ещё та, — неожиданно согласился с ним Трэверс, небрежно спускаясь по лестнице, и Рабастан заметил, каким внимательным взглядом одарил того Долохов. Похоже, и от него не укрылось, насколько Трэверс был сегодня непохож на самого себя, однако тот, привычно проигнорировав чужие взгляды, продолжил: — Я немало странного повидал в жизни, и могу вам сказать что бывает «странное», а бывает и «Странное», — он остановился на последней ступеньке и облокотившись рукой о перила замер. — Так вот, это было «Странное» как раз с большой буквы.

— Боюсь даже вообразить, — насмешливо откликнулся Роули, за которым сейчас был ход, — чем же может быть это «Странное с большой буквы» в твоей, Гектор, трактовке.

— То есть те загадочные и непостижимые вещи, — включился в разговор потягивающийся Мальсибер, — которые ты обычно разглядываешь, когда смотришь сквозь нас, тянут лишь на «странности с маленькой»?

Библиотеку наполнил смех — не столько весёлый, сколько исполненный облегчения, и напряжение, звеневшее в воздухе, стремительно начало спадать.

— Так, а что всё же случилось-то? — уточнил Мальсибер, устраиваясь поудобней в кресле. — Ну же, Трэверс, рассказывай, не томи! — попросил он. — До вечера это всё равно единственное развлечение, а там уже будет совсем не смешно и даже не весело, — Мальсибер сделал большие глаза и демонстративно подёргал воротник мантии. Скользнув по нему равнодушным взглядом, Трэверс небрежно прислонившись плечом к стене, запустил пальцы в свою белоснежную гриву:

— Вы знаете, Люциус, у вас всё-таки жуткий дом, — задумчиво начал он. — Моя семья много веков имела дела с разными, и отнюдь не самым светлыми сторонами волшебного мира… Вы, кажется, должны ещё помнить моего покойного деда, Сарпедона Трэверса, — желчно усмехнулся он. — Вот уж человек оставил после себя… репутацию — и это я сейчас говорю не о его буднях как разрушителя проклятий и отчаянного коллекционера тех милых вещичек, которые привели бы в ужас Визенгамот. Так вот, — Трэверс задумчиво хмыкнул, скрестив руки уже на груди, — этой ночью я видел самого пугающего полтергейста из всех, о ком мне доводилось читать даже в семейных хрониках, — он замолчал, и Рабастан краем глаза заметил, как нервно вздрогнул от этих слов Люциус.

Эйвери, отложив свой свиток, взволнованно переспросил:

— Полтергейст? Здесь?

— О да, — Трэверс улыбнулся загадочно и зловеще. — Оно пришло, холодное, словно январский лёд, — он говорил звучно, слегка нараспев, будто читая балладу, — сотканное из лунного серебра; со стальными змеями, извивающимися под просоленной бледной кожей. Окутанное тяжёлым запахом разложения и увядающих роз. Оно коснулось меня — и я не просто оцепенел, лишённый возможности протянуть руку к палочке… я словно онемел и оглох, и крик застрял у меня где-то в горле… — по его лицу пробежала мрачная тень, и Рабастан мог бы поклясться, что Трэверс вздрогнул. — Время будто остановилось, — продолжил тот, нервно оттирая что-то незримое со своей ладони. — Оно… кто знает, чем именно оно было — но оно словно пыталось забраться ко мне под кожу, и питалось моим теплом. Если бы, — он склонил голову набок, — я не поседел за тринадцать лет наедине со стражами Азкабана, то клянусь, что это произошло бы сегодня, — Трэверс замолчал, снова взлохматив когда-то в прошлом русую шевелюру, медленно пропуская пряди седых волос сквозь длинные пальцы, сжатые, подобно хищным когтям. А ведь они с Руди ровесники, задумался Рабастан, бросая взгляд на тёмные волосы брата, у которого седина проглядывала одинокими серебристыми нитями и едва обозначилась на висках. — Милостью Морганы и Мордреда, — всё так же размеренно продолжал Трэверс, — я пережил эту ночь и проснулся в холодном поту уже только когда рассвело. Разбитый и вымотанный, словно всю ночь уходил от аврорской погони, а ноги мои были выпачканы в земле, хотя я и не помню, чтобы покидал дом. Знаешь, Люциус, — сказал он, неожиданно твёрдо глядя Малфою в глаза, — тебе стоит всерьёз задуматься о проведении экзорцизма. Всё могло закончиться куда печальней, если бы твой полтергейст навестил кого-нибудь вместо меня. Не все в этом доме привыкли к визитам дементоров, — мрачно закончил он и Рабастан как наяву ощутил на себе холодные прикосновения покрытых струпьями рук, о которых не забывал ни на минуту.

— Полтергейст? — с недоверием пробормотал Роули, сложив под столом пальцы в охранительный знак от дурного глаза, видимо, и его рассказ пробрал до костей. — Только этого нам ещё и не хватало…

Рабастан тоже почувствовал себя неуютно, словно кто-то неведомый только что прошёл по его могиле⁽¹⁾.

— Ах, Гектор, мало ли что вам могло ночью привидеться, — со сдержанным скепсисом возразила Нарцисса и успокаивающе улыбнулась гостям.

— Странно, что все мы не видим что-нибудь жуткое по ночам, — поддержал её Мальсибер.

— Тем более, в последнее время, — тихо присоединился к ним Эйвери. — Ведь все же на нервах…

— Меня во сне преследует Грозный Глаз, — мрачно признался Долохов, — Так и вижу, как за спиной полыхает зелёным, словно в восьмидесятых при Крауче. Да и Азкабан через раз снится, — передёрнул он худыми плечами, прогоняя неприятную мысль. — И вот что я вам скажу, все мы тут по краю гуляем, но уж лучше режущее по горлу в бою, чем снова там заживо разлагаться.

— Мне сегодня тоже не слишком спалось, — неожиданно прозвучал хриплый голос Родольфуса — и все снова поспешили отвести взгляд, но его, похоже, это ничуть не смутило. — Полночи бродил по дому — и когда шёл мимо твоей, Гектор, комнаты, действительно почувствовал что-то, — он задумался, подбирая слово, — зловещее и тревожащее. Но меня смутила прежде всего тишина, — продолжил он. — В доме было необычайно, неестественно тихо. И вообще, — он прикрыл чёрного короля ладьёй, — эта ночь выдалась и в самом деле донельзя странной.

— И я… — Рабастан включился в беседу неожиданно для себя, но что-то внутри подсказывало, что это важно, — никак до рассвета заснуть не мог. Пытался рисовать, только вот, — он развёл руками, — уголь постоянно ломался — никогда прежде такого не было. Да и на бумаге выходило нечто в крайней степени непонятное и, честно говоря, довольно жуткое.

Ту часть, где все свои ночные рисунки он отчаянно исчеркал, поддавшись какому-то иррациональному импульсу ни за что не увидеть, как гротескные корчащиеся фигуры, выведенные его рукой, начнут оживать, Рабастан опустил, так же как и не стал распространяться о том, с каким трудом удержал себя от навязчивого желания добавить в переплетение изломанных тёмных линий немного цвета. Но, увидев сангину⁽²⁾ в своих руках, он не смог выкинуть из головы образ засохшей крови, и багряные сполохи так и не выплеснулись на лист.

— А у меня за окном всю ночь зловеще скрипели ветки, — поёжился Мальсибер, и его голос отогнал от Рабастана тяжёлые образы — и, кажется, где-то в парке скорбно завывала банши, словно на ирландских болотах.

— А мне показалась, что эта скорбная духом банши вопила всё-таки в доме, — ухмылка, исказившая лицо Трэверса, была почти непристойной и злой. — И крики эти доносились во все уголки мэнора через любую дверь. Да и интонации эти ни с чем не спутаешь, но в кои-то веки предвещали они вовсе чью-то смерть и даже не пытки, хотя тут уже с какой стороны посмотреть…

Повисла напряжённая неловкая пауза, в которой мягкий и укоризненный голос Нарциссы прозвучал практически диссонансом:

— Полно вам, Гектор. Нам всем не спалось, что вовсе не удивительно. Господа, вы так долго сидите здесь, в четырёх стенах, что немного потерялись во времени. А стоило бы взглянуть на календарь — сказала она, ласково забрав газету из рук супруга и продемонстрировав передовицу им всем: «Сегодня, первого мая тысяча девятьсот девяносто шестого года, вступают в силу ранее принятые ограничения на вывоз растительного сырья…», — перевёл про себя Рабастан, вспоминая уроки французского и продолжил скользить по заголовкам взглядом — «Квиберонские квоффельеры… Фестиваль костров в Сен-Бриё…» — мозаика в его голове начала складываться, Нарцисса же мягко продолжила: — Минувшая ночь была ведьмовской или, если угодно, — Вальпургиевой. Образованным и достойным волшебникам стыдно не помнить таких вещей, — Рабастану показалось, что по лицу Долохова словно бы пробежала тень каких-то воспоминаний, однако тот промолчал, а Нарцисса мечтательно посмотрела в окно: — К тому же, ещё и новолуние. Кто-нибудь помнит школьный курс астрономии? Эта ночь необычайна вдвойне, — она тихо склонила голову на плечо мужу — и Рабастан заметил, как её губы сложились в нежную неуместно мечтательную улыбку, а в глазах блеснуло странное лукавое выражение, словно ей тоже было о чём промолчать.

1) Английская идиома «Someone is walking over my grave» — «Кто-то прошёл по моей могиле» означает что говорящий (будучи вполне живым) внезапно почувствовал дрожь. Произошла от более ранней народной легенды, согласно которой внезапное ощущение холода вызвано тем, что кто-то прошёл по месту, где когда-нибудь будет находиться ваша могила. Это поверье бытовало в народном сознании в Англии в средние века, когда граница между жизнью и смертью была куда менее чёткой, нежели сейчас. Что и отразилось в недвусмысленном поверье в обыденную связь между загробной жизнью на небесах или в аду и физическим миром живых.

В наше время, когда кто-либо умирает, мы обычно собираемся на поминки, на которых говорим о покойном. Средневековые плакальщики во время своих бдений говорили с покойным, веря, что их слова будут услышаны и поняты. Также предполагалось, что место последнего успокоения предопределено, и кто-то «прошедший по моей могиле», о котором говорится в поверье — реально существующая личность, которая действительно прошла по земле, в которой суждено упокоиться говорящему.

Самое раннее употребление этой фразы в печатном издании зафиксировано у Саймона Уэгстаффа (один из многочисленных псевдонимов Джонатана Свифта) в «Полном Собрании Изящных и Остроумных Бесед» 1738 года.

Вернуться к тексту

2) Сангина (фр. sanguine от лат. sanguis «кровь») — материал для рисования, особенно популярный в эпоху Возрождения. Изготовляется преимущественно в виде палочек из каолина и жжёной окиси железа. Наиболее известные работы сангиной — анатомические рисунки Леонардо Да Винчи.

Вернуться к тексту