Майская ночь, или Таинственное происшествие в Уилтшире (джен)

Она так и стояла — а когда костёр прогорел, и дым унесло так и не поднявшимся ветром, Нарцисса с ошеломляющей горькой ясностью поняла, что ничего не случилось: мир не сдвинулся ни на дюйм и никакая древняя сила, конечно же, не отозвалась на её мольбы. Да и не могла отозваться — как бы ни прискорбно было бы признавать, но Нарцисса никогда не жила в плену наивных иллюзий. К кому, к кому она обращалась? Что за неожиданное ребячество? Как бы жестоко высмеял её Тёмный Лорд, если бы вдруг узнал!

Но вот знать ему абсолютно незачем, рассудила Нарцисса, и из чувства противоречия зачерпнула горсть пепла и провела по лицу, груди, и плечам: так или иначе, закончить следовало как подобает. Нарциссу с детства приучили доводить начатые дела до конца. Странно, несмотря на всю абсурдность её попыток, с реальностью она примирилась, против ожиданий, легко, и почему-то не ощущала никакой внутренней пустоты — напротив, в ней бурлила и переливалась через край спокойная сила, позабытая ею в последнее время за чередой невзгод.

Поднявшись на ноги, она взмахом палочки развеяла остатки костра и, вернув на место снятый ранее кусок дёрна, заставила корни травы крепко врасти в щедро удобренную пеплом почву, скрывая любые следы, а затем направилась к чернеющей глади пруда. Туман, наползавший с воды, дышал сыростью и холодил ей щиколотки, однако Нарцисса смогла себя пересилить — держась за траву, она спустилась с берега и омылась в ледяной воде.

Поплотней завернувшись в плащ, она поспешила к дому, удивляясь, что вокруг до сих пор словно клубился дым — запах горящих листьев смешанный с ароматом роз, казалось, пропитал её всю.

Насквозь.

Тропа словно сама ложилась Нарциссе под ноги, и она не заметила, как оказалась у задней двери. Свет уже нигде не горел, и Нарцисса вошла в дом почти бесшумно — оставалось надеяться, что ей повезёт и она никого не встретит по дороге в спальню.

Нарцисса пробиралась по коридорам украдкой, словно вор; сердце странно замирало в груди, будто, как и много лет назад, она возвращалась с ночного свидания. Перед её внутренним взором вставала теплица с трепетливыми кустиками, пахнущими для неё лесными орехами и осенними листьями Малфой-мэнора. Но не успела Нарцисса сделать и десяти шагов, как тишину разорвал полный сладостной истомы крик откуда-то сверху. Голос сестры она не смогла бы спутать ни с чем — та стонала так громко и чувственно, что лицо Нарциссы в какой-то момент озарилось тайной надеждой и ликованием. Неужели сработало? Неужели отвратительной сцены за ужином и бабушкиного колдовства хватило, чтобы Беллатрикс — неважно, по воле таинственных сил или исключительно в пику Лорду — вдруг потянулась к мужу? Пусть, пусть хотя бы на эту ночь, но они оба заслуживали немного тепла и счастья.

Впрочем, реальность жестоко напомнила о себе, когда Нарцисса заметила тусклый свет за приоткрытой дверью, ведущей к лестнице в винный погреб. Осознание было внезапным, острым и всепоглощающим: мантия, сиротливо висевшая на медной ручке, безмолвно кричала о том, что внизу сейчас был вовсе не Люциус, и никому, желающему встретить рассвет живым, спускаться туда не стоит. Как и заглядывать в спальню к её сестре.

Нарцисса подошла к двери и, бездумно сняв с неё мантию, некоторое время просто держала её в руках, рассеянно гладя пальцами вышивку: едва различимый кельтский узор причудливо вился по вороту, сливаясь по цвету с тканью. Древо жизни — чёрное на тёмно-сером — показалось Нарциссе высохшим и давно мёртвым.

То, что сейчас происходило в её собственном доме, было не просто отчаянно стыдным и отвратительным; оно словно разрушало основы мира, демонстративно выворачивая его наизнанку и обнажая грязь, и Нарцисса ничего не могла поделать.

Ей снова была отведена уже утомившая её роль бессильного наблюдателя, лучшее место в первом ряду, но перед ней не было даже стекла, о которое она могла бы разбить свои руки в кровь. Хотя… стоило ли ей вообще пытаться уберечь себя в этом окончательно сорвавшемся с цепи безумии? Когда всё вокруг рассыпается песком и пеплом, не легче ли стать одной из догорающих в адском пламени головнёй, чем остаться на пепелище её семьи в одиночестве?

Эта мысль скользнула, словно змея в траве — и скрылась в метафорических зарослях заунывника её души, оставив по себе горьковатый след. Нарцисса вернула мантию на законное место и слегка притворила дверь, чтобы вырывающийся из-под неё свет больше не привлекал непрошеного внимания.

Так и не зажигая Люмоса, Нарцисса куда решительнее продолжила путь наверх, в спальню, уже практически не таясь. Вряд ли за этими воплями кто-то расслышит её шаги, подумала она раздражённо, и уж тем более не удивится, что ей не спится в столь поздний час.

Когда за её спиной закрылась дверь, она вовсе не удивилась, услышав в тишине ровное дыхание своего мужа — словно точно знала, что найдёт его здесь. Это её успокоило и возвратило ясность, обретённую в ночном саду. Некоторое время она стояла в непроглядной темноте посреди спальни, вслушиваясь в эти тихие и столь дорогие ей звуки — а потом решительно сжала губы и сбросила с себя намокший от росы и тумана плащ, снова оставшись нагой, как в момент своего рождения.

Если уж гости теперь себе позволяют всё, не считаясь с приличиями, то сегодня, в эту ночь почему она должна себе в чём-то отказывать? Это её дом, и она в нём хозяйка. И прежде всего, мстительно решила Нарцисса, она не намерена отвлекаться на посторонний шум, даже если за пределами её спальни разыграется сцена кровавого убийства из ревности. Заглушающие чары легли на дверь, оплели распахнутое окно, а затем мягко накрыли всю комнату — в том, что она собиралась сделать, даже свет был бы лишним.

Наслаждаясь восхитительным и пьянящим ощущением своей порочности, Нарцисса неспешно приблизилась к широкой кровати и на ощупь скользнула под пуховое одеяло к забывшемуся крепким сном и ничего не подозревающему супругу.

Она прижалась к нему всем телом, зарылась пальцами в спутанную копну волос, а затем, запечатлев поцелуй не на губах, нет — над ключицей — двинулась ниже, заново открывая для себя вкус и запахи его кожи. Она ласкала его, спящего и расслабленного, позволяя возбуждению охватить себя целиком, и когда её губы приблизились к вожделенной цели, Нарцисса ощутила мускус и соль на кончике своего языка.

То, что её муж пробудился, она поняла за миг до того, как замерло и напряглось его тело. О, как же ясно она ощутила его растерянность и какое-то нервное напряжение, словно он не до конца сбросил тяжёлое наваждение и никак не мог провести черту между сном и явью. Но сегодня Нарцисса не намерена была позволить ему предаваться сомнениям и предавать самого себя.

Ночь, скрывавшая их друг от друга, была темна и наполнена едва различимыми ароматами роз и дыма. Вот теперь Нарцисса по-настоящему, всей кожей, ощущала разлитую в воздухе магию, что откликнулась на её призыв. Она желала и готова была сделать всё, чтобы разделить с мужем это благословение; дать возможность почувствовать всё то, что испытывала сама. И когда Нарцисса позволила этой безликой, всеобъемлющей силе пройти сквозь себя — он ей ответил.

Поначалу осторожно и будто бы недоверчиво, но с каждым прикосновением, с каждым беззвучным вздохом он обретал уверенность и входил во вкус, словно магия этой ночи наполняла и его самого. Он не искал защиты в её объятиях, как в их предыдущие прохладные беспокойные ночи; нет, он припадал к Нарциссе, словно к источнику, и глоток за глотком пил эту колдовскую силу с её искусанных губ, неспешно возвращая инициативу себе и меняя навязанные ему правила. В какой-то момент Нарцисса полностью расслабилась в его руках, принимая привычный порядок вещей, а затем они вместе сорвались в пропасть, отринув границы, которые не решались переступить за долгие годы брака.

Это было странно, странно и изумительно — они наслаждались вещами, прежде ей незнакомыми, и открывали друг в друге желания, о которых Нарцисса никогда не заговорила бы вслух. Но сейчас, в этот момент слова были лишними, а затем она и вовсе перестала понимать, что происходит. Это было почти пугающе, но какой-то тёмной, архаичной части её естества это не просто нравилось — Нарцисса задыхалась от удовольствия, порой на самом пороге болезненности, оставляя отметины на плечах и бёдрах своего супруга; а он, с упорством исследователя открывал эту её новую сторону для себя, как непостижимую и доселе запретную Terra Incognita.

В какой-то момент Нарцисса даже подразнила себя фантазией, что, может быть, это вовсе не её муж — но стоило ей открыть глаза, как призрачное мерцание его волос в темноте прогоняло любые сомнения. Она не спутала бы их ни с чем, хотя давно не видела их так восхитительно рассыпавшимися по её животу.

Их тела сплетались и, казалось, что в какой-то миг соединились в одно — единое, двуполое и совершенное; даже царящая в спальне тьма, словно рассеивалась, открывая смутные очертания, там, где белое каление достигало пика. Объятые жаром, они словно сплавились в алхимическом тигле: навсегда проросли друг в друга нервами, протекли друг другу под кожу, и даже небытие навряд ли смогло бы их теперь разделить.

…Утро было окрашено в нежно-розовый: ветер задумчиво раздувал плотный шёлк розоватых штор, и даже сад за окном невозможно было разглядеть за клубами такого же золотисто-розового тумана. Пройдёт всего пара часов — и он, утратив свою густоту, станет прозрачно-серебряным; но пока солнце было скрыто за призрачной границей деревьев, он переливался всеми оттенками палевого, абрикосового, пурпурного и ещё десятком иных, чьи названия сонно жмурящаяся Нарцисса совершенно не готова была вспоминать.

Это было настоящим блаженством, вот так лежать обнажённой, чувствуя, как её переполняет восторг. Снова ощущать себя счастливо и легко, как в первые недели замужества, когда каждая минута казалась Нарциссе наполненной волшебством и светом; когда она, открывая глаза по утрам и замирала от охватывающего её ликования, просто вслушиваясь в дыхание крепко спящего рядом с ней Люциуса, и сама не верила в своё счастье.

Он спал как убитый — так крепко, как не спал давно, и его расслабленное медленное дыхание заставляло её утопать в едва выносимой нежности. Во сне её муж, с присущей ему семейной жадностью, стянул с неё одеяло и завернулся в него с головой, словно в гигантский кокон; лишь несколько непривычно спутанных и пушистых прядей его волос смешно торчали наружу, окрашиваясь, как и всё вокруг в забавный розово-карамельный цвет.

Перевернувшись на бок Нарцисса, приподнялась на локте и невесомо поцеловала мужа в макушку, а затем легко вспорхнула с постели и, отыскав на полу свой плащ, отправилась навстречу восходящему солнцу — искупаться в росе и поделиться своей тихой радостью с пробуждающимся ото сна миром. В её предрассветных грёзах ей наконец открылся последний и самый заветный кусочек её невысказанной мечты: рядом со счастливыми мужем и сыном Нарцисса видела и ощущала всем своим существом прекрасную светловолосую девочку, крепко держащуюся за её палец своей крохотной нежной ручкой. И где-то глубоко внутри Нарциссы поселилась уверенность, что это не простой сон — но этого она ни за что не рассказала бы никому даже под пытками, потому что знала наверняка, что тогда загаданное могло не сбыться.

Увы, Нарцисса никак не могла прислушиваться к себе весь день, ведь теперь от того насколько она будет идеальной хозяйкой, зависело куда больше прежнего, и она должна была довести эту игру до конца, позволив событиям пойти по пути, выбранному ей этой ночью.

— Уже полдень, господа, — она взглянула на циферблат часов, и, ещё раз ласково сжав руку Люциуса, встала. — Через час в столовой подадут ланч. С вашего позволения, мне пора будить Беллатрикс, она не любит, когда это делают эльфы.

Никто из них никогда не обсуждал почему, хотя прошло уже почти полгода, Беллатрикс до сих пор пугалась, если её будил кто-то, кроме сестры. Даже муж — и Нарцисса знала, насколько эта ситуация его ранила. Как знала и то, что сестру почти до истерики злят эти глупые страхи и собственная беспомощность. Поэтому, не встретив её за завтраком, Нарцисса старалась всегда подниматься в комнату Беллатрикс прежде Родольфуса; хотя, кажется, тот уже давно оставил своим попытки что-либо изменить в отношеньях с женой и нечасто ночевал вместе с ней.

Склонившись к Люциусу, Нарцисса коснулась ладонью его щеки и на мгновенье прижалась губами к его губам — а затем, ушла, словно растворившись в солнечных лучах, заливавших библиотеку, уже на самом пороге задумчиво задержав руку на своём животе — правда, этого тихого жеста никто из присутствующих мужчин не увидел, или же, как это всегда и бывает, просто не обратил внимания.