Многоножка (джен)

Где-то возле двух часов пополудни в гараж прибыл Задира Робби. В одной руке у него была сумка Тамары, оставленная ей в квартире 68А во время побега, а в другой — пакет с едой разного рода: несколько пачек заварной лапши, банка кофе (и пачка сахара иже с ней), пара шоколадных батончиков, большая бутылка воды и пакетики с кашей быстрого приготовления. Последние Тамара всегда недолюбливала, но теперь поняла: наступил момент жизни, когда привередничать ей не стоит, если она не хочет умереть с голоду.

— Ты вообще спала? — спросил её Задира, узрев её сонное величество на первом этаже гаража. Тамара спала очень мало, так что в ответ на вопрос она что-то неясно промычала и потёрла глаза.

После ночёвки в незнакомом месте и чересчур долгого сна ей было неуютно: хотелось помыться, во рту царил неприятный запах, а шея и спина будто бы всю ночь отбывали наказание на жёстком полу (хоть матрас и был довольно мягким).

— Слушай, — сказал Робби, опёршись спиной на стол с инструментами. — Я вчера… заходил к твоим родителям.

Тамарины родители были знакомы с Робби, и в целом хорошо к нему относились. Тем не менее, от таких известий Тамару кольнуло неприятное чувство, будто родные люди замышляют что-то за её спиной.

— Зачем?

— Рассказал им, что ты не одна, что с тобой всё в порядке и ты у меня. И, в целом, обсудил с ними, что случилось.

— Гадость с их стороны случилась, вот что, — сердито нахмурилась Тамара. — Как они могли так поступить. Просто бросить бабушку на произвол судьбы…

— Что ты себе выдумываешь? Никто её не бросал! Её положили в реанимацию. И врачи делали всё, чтобы её спасти. И родителей твоих туда не пускали — во-первых, в целях соблюдения санитарных норм, а во-вторых — зачем? Твоя бабушка была без сознания, подключена к аппаратам, и всё равно бы не услышала… Так что никто её не бросал, Многоножка. Перестань нести чепуху…

— Но почему тогда они умолчали?!

— А сама не догадываешься? Ты в кои-то веки приходила домой улыбающаяся, в «Стаккато» ты была счастлива. Твоя мама думала, что известие о бабушке сломит тебя. Она ведь не слепая, знала и видела, как ты дорожишь ей. Как бежишь к ней, чуть что случится.

Робби серьёзно посмотрел на сконфузившуюся Тамару.

— Они собирались тебе сказать. Честно. Но вышло так, что ты узнала об этом первой. И твоя мама… — он вздохнул, — очень жалеет, что так вышло.

— Выдумываешь.

— Ни капли.

Тяжело вздохнув, Тамара наклонила голову, положив её на плечо Робби. Плакать больше не хотелось, но пустота и незнание, что делать после смерти бабушки, остались до сих пор и не желали уходить. Мир всё ещё казался ей перевернувшимся с ног на голову.

— И что мне… теперь делать? — тихо спросила она.

Робби широкой ладонью приобнял её за плечи.

— Просто… постарайся понять их. Не будь врединой. Они не хотели тебе зла, и ты сама это прекрасно знаешь.

— Знаю, но…

— Всё в порядке, ладно? Можешь мне ничего не объяснять. Тебе нужно время, чтобы… прийти в норму. И я это понимаю. Но не задерживайся здесь дольше недели, хорошо? А то от тебя уже немного начинает попахивать…

— Это изо рта… фе-е.

— Вот тебе и «фе»! Будешь знать, как… впрочем, не важно.

Отпустив её, Робби поднялся и прошёлся по гаражу, сунув в карманы джинсов большие пальцы.

— Ты в «Стаккато»-то свой ходить будешь?

После недолгих раздумий, Тамара сказала:

— Мне не хочется, но… наверное, буду.

— Не заставляй себя, если не хочется.

— Ага, буду сидеть тут круглыми днями — и правда протухну и буду вонять, как помидор. Так что пойду. Авось, там и легче немного станет.

* * *

Известия Робби были не самыми радостными, но всё же принесли Тамаре небольшую дозу облегчения: родители знали, что она в надёжном месте, и не слишком за неё волновались. Чужое волнение Тамара терпеть не могла.

Запершись вместе с Меланхолик в надёжном убежище, она чувствовала себя спокойно и отрешённо, и при этом не была одна — так что в определённом смысле это был джек-пот. Единственным минусом было отсутствие доступа в Интернет — впрочем, Меланхолик поделилась с Тамарой, и та, зайдя на свою страницу, почитала несколько сообщений стаккатовцев. Хотела написать Агате… но остановилась, едва этого не сделав. Её небольшое приключение с побегом из захваченного общежития начиналось с неприятной истории про пустую бабушкину квартиру и злобных квартирантов — а о последнем рассказывать было гораздо сложнее, нежели о первом. Поэтому Тамара решила с этим повременить.

Неожиданно она обнаружила сообщение от Ромки, пришедшее вечером:

«Чё как?».

От человека, который мог молчать и не писать месяцами, такое короткое сообщение выглядело апогеем заботы и беспокойства. Тамара написала ему:

«Хорошо. Извини за вчера».

В статусе значилось, что он был в сети несколько часов назад. И когда появится — не знал никто.

«Может, он обиделся на меня… — думала Тамара с сожалением. — Я очень грубо с ним говорила… Хотя он всего-то пытался помочь».

«Нужна нам его помощь, как рыбке зонтик…» — проворчал Стикер в ответ на эти мысли.

В сети Ромка появился вечером того же дня. Написал:

«Да всё норм. Хочешь смотаться кое-куда?».

— Это тебе? — спросила Меланхолик, на телефон которой пришло сообщение. Тамара подскочила.

— Ой, прости пожалуйста! Дай, быстро отвечу и выйду…

«Не уверена, но… Куда?».

«Одно крутое место».

Тамара прислушалась к своим ощущениям и без особого удовольствия решила для себя, что ей можно и немного проветрить голову. При этом место, куда её поведёт Ромка, не очень-то важно: главное, чтобы оно не было слишком ужасным. И чтобы Ромка в очередной раз не задумал какую-нибудь пакость, за которую потом кому-нибудь из них достанется… Перебрав несколько таких условий в голове, Тамара согласилась и напечатала:

«Ладно, давай… Где встретимся?».

И только одевшись, Тамара задумалась.

А где они с Меланхолик, собственно, находятся?

— Это что, твой дом? — с подозрением спросила Тамара.

Они стояли возле железной двери в ожидании, что кто-то её откроет. В домофон звонить Ромка почему-то не спешил: съёжился буквой «Ф», переступал с ноги на ногу, выдыхал в холодный воздух облачка пара. Тамара, стоящая напротив него, делала что-то похожее.

— Если бы я жил здесь, то балдел бы… Сколько тут, девять этажей? Вроде девять.

— Тебе нравятся многоэтажки?

— Ну да, некоторые. Вид сверху чаще всего клёвый.

— А здесь мы зачем?

— Ждём, пока дверь откроется.

— Если твоё «интересное место» находится в чьей-то квартире, то я почти разочарована.

— Не занудствуй, Многоножка! Вот увидишь, оно тебе приглянется.

«С каких пор он стал меня так называть…» — задумалась Тамара.

Кто-то открыл дверь и они с Ромкой нырнули в подъезд, пропитанный желтизной и полумраком. Взобравшись по ступенькам, Тамара шагнула в сторону лифтов, тогда как Ромка, кажется, направился к лестничным площадкам…

Они разом вопросительно переглянулись.

— Ты на лифте?

— Нет, что ты, я мазохист, — съязвила Тамара. — Ступеньки терпеть не могу. Лестницы тем более. А уж лестничные пролёты!..

— А давай наперегонки? — предложил Ромка. — Кто быстрее до девятого, я или ты?

— Спойлер: победит лифт.

— Спойлер? Это как у машины, что ли?

— Спойлер — это подсказка о том, что по сюжету будет дальше.

Лифт приехал и железные двери его медленно разъехались. Тамара шагнула в кабину.

— Ну давай.

Ромка рванул вверх по лестнице, шумно шурша чёрной курткой, словно неуклюжая ворона. Спустя несколько секунд Тамара вышла на последнем этаже, узрев его, секунду назад преодолевшего последнюю лестницу. Пыхтел он при этом, как олимпийский бегун.

— Ну что, доволен? — улыбнулась Тамара. — У нас ничья.

— Ничья? Ты офигела что ли? Я первее лифта прибежал!

— На секунду позже.

— То, что ты хромоногая, ничего не значит! Я был первее!

— Ладно-ладно, Усейн Болт, думай, как хочешь… Ну так что за место ты мне показать хотел?

— Оно не здесь, — и Ромка указал на следующую лестницу, ведущую выше.

Тамара скользнула по ней взглядом и наткнулась на темноту, завершающую подъём. Света там не было: лестница, очевидно, вела на чердак, а дальше…

— На крыше что ли? — спросила она удивлённо.

— Тише будь. Погнали.

Этажом выше была всего одна дверь без ручки. Подцепив её чем-то, Ромка потянул на себя, и дверь с тихим скрипом отъехала в сторону. Из открывшегося проёма пахнуло теплотой и сыростью.

— Туда же нельзя, — шёпотом сказала Тамара. Ромку, конечно, это не останавливало: он весело пожал плечами.

— Так в этом и прикол. Будь аккуратнее, здесь низко.

Достав телефон, он включил фонарик и осветил пространство впереди.

Они поднялись по железным ступенькам и оказались на полу, усыпанном камешками. На улице было темно, а здесь — ещё темнее, и кроме Ромкиного фонарика чердак ничто не освещало.

Где-то далеко впереди раздался шорох: кажется, порхнуло с насестов несколько засидевшихся голубей.

— Ни фига не вижу… — шёпотом сказала Тамара, которой становилось не по себе. Посветив на неё, Ромка спросил:

— У тебя телефона что ли нет?

— Нету.

— Капец ты… Ладно, дай руку.

— Зачем?

— Чтобы не споткнулась. А то потом волочить тебя отсюда замаюсь…

— Нет уж, спасибо. Как-нибудь сама…

— Это не просьба. Давай руку. Иначе точно споткнёшься где-нибудь.

Недовольно попыхтев, Тамара протянула свободную руку и взялась за Ромкину.

— Тогда идти будем медленнее.

— Ничего, нас никто не торопит.

Они осторожно зашагали вперёд, то ступая по старым деревянным доскам, то опять спускаясь в шуршащие камни. Кое-где приходилось низко нагибать голову, чтобы не столкнуться лбом с недружелюбными на вид балками.

— Кажись, вот тут… Дай проверю.

Ступив по хлипкой деревянной лесенке, Ромка толкнул один из люков, ведущих на крышу, и тот, кажется, поддался. В прохладный чердак скользнул снежный ветер.

— Мы наружу? — с опаской спросила Тамара.

— Ага! Давай помогу подняться!..

— Зачем?

— Увидишь!

Даже с Ромкиной помощью ей кое-как удалось вскарабкаться на крышу, выпрямиться — и тут же согнуться, чтобы не трогать макушкой болтающиеся провода. Немного отойдя от входа, Тамара, наконец, разогнулась и вдохнула холодный воздух крыши.

Она никогда не бывала так высоко над городом, раскинувшимся перед ней, как на ладони. Знакомые здания и улицы казались необычайно далёкими с высоты десятого этажа (девятый был всё же ниже), светились под ночным небом паутинкой жёлтых гирлянд, где-то с крыш искрящейся пылью сдувало снег.

Крыша, на которой оказались Тамара с Ромкой, тоже была засыпана снегом. Торчащие антенны с проводами во все стороны напоминали какое-то странное паучье кладбище. Но Ромка, кажется, хотел показать вовсе не вид, открывающийся с высоты.

— Гляди, — указал он на область крыши в несколько метров, чистую от антенн и кабелей.

На ней было установлено несколько фигур из… колючей проволоки. Первым, кого Тамаре удалось опознать, был жираф, расставивший четыре лапы в стороны и глядящий перед собой прозрачной пустой головой. Четырёхлапую фигуру рядом с ним пришлось долго разглядывать, чтобы понять, что это — огромный кот, приготовившийся к прыжку и вытянувший хвост кверху. Даже ушки у него были, всё из той же колючей проволоки. Третьей фигурой был динозавр, по размерам уступающий жирафу. Встав на задние лапы, он разинул беззубую пасть, беспомощно вытянув коротенькие лапки. Четвёртой фигурой был, кажется, человек. Он держал руки возле собственной груди так, будто сжимал что-то круглое… но в его руках ничего не было.

— Ничего себе… — ошеломлённо произнесла Тамара, оглядывая миниатюрную выставку, засыпанную снегом. — Что это?

Ромка пожал плечами.

— Фигуры.

— Это колючая проволока?

— Как видишь.

— Кто их сюда поставил?

— Не знаю. Но с земли их не видать. Так что, наверное, этот кто-то не очень-то ими хвастался.

— Может, он живёт в этом доме?

— А может, и не живёт.

— Ты смотри, как здорово сделано. Как будто до мельчайших деталей. Пальцы, костяшки… Кто бы их ни сделал, он настоящий мастер!

Ромка ухмыльнулся.

— Ага. Я когда сюда впервые забрёл, здесь был только жираф и кот. Потом появился тирекс, а вскоре после него… — он потрепал по плечу фигуру человека, — …вот этот вот чудик.

— И ты не испортил их, когда увидел? — спросила Тамара машинально, и после этого пожалела: не хотелось давать Ромке плохих идей. Тот, впрочем, ответил:

— А смысл? Они уже.

— То есть?

— Колючая проволока, по-твоему, для чего предназначена?

— Для ограждений всяких.

— Ага. А у нас единственное, что можно ограждать — это местный СИЗО. А тюрем тут нет, ближайшие — в сторону Перми…

«Откуда он это знает…» — подумала Тамара.

— Что-то я не поняла хода твоих мыслей.

— Короче, мне кажется, что кто-то, кто там работает, подтырил колючей проволоки, чтобы эти фигуры сделать. Типа, ментам назло. А если так — нахера я буду это портить? Человек ведь старался.

— А тот, кто нарисовал «скрытый смысл» — не старался? — спросила Тамара.

Ромка посмотрел на неё недовольно.

— Думаю, что нет. Накарябать в людном месте на стене что-то краской может любой дебил. Да куда ни плюнь, даже на заборах иногда вещи более осмысленные пишут. А тут кто-то решил выпендриться, что он, видите ли, охренеть, какой глубокомысленный. Бесит такое. А тот, кто поставил эти фигуры, явно не выпендривается. Ему будет всё равно, даже если никто этого не увидит. И я это уважаю.

— А мне кажется, человек, который написал то граффити, тоже старался что-то сказать, — Тамара подошла к жирафу и потыкала пальцем одну из его иголок. — Я, правда, не очень поняла, что именно. Ну скрытый, и скрытый. Что уж тут говорить? Нарисовано было хорошо, но… не интересно.

Они встретились взглядами. Тамаре подумалось, что Ромка, возможно, пятая фигура из колючей проволоки. Которая не захотела оставаться на крыше, обросла кожей и спрыгнула вниз, чтобы пакостить людям. Здесь, среди других фигур, он и правда выглядел так, будто вернулся домой, на родное место.

— А этот человек. Автор этих фигур. По-твоему, он хотел что-то сказать, создавая их?

Ромка неуверенно почесал затылок.

— Хрен знает. Я тоже об этом думал. И, знаешь… Мне кажется, что ему очень плохо. Не в смысле, что он больной на голову. А в смысле… что его как будто изнутри что-то точит и грызёт. И он не может найти себе места от этого. Но может, это и не так.

Тамара ещё раз оглядела фигуры. Из четырёх явно выбивался человек, сжавший в руках какую-то невидимую сферу неизвестного значения. Может быть, футбольный мяч, а может, что-то ещё…

— Как думаешь, что было у него в руках? Было ли что-нибудь?

— Не. Никогда не видел, чтобы что-то было.

Ромка протянул руку и поводил ладонью между рук человека из колючей проволоки.

— Но, думаю, в этом и был смысл.