Половина лета (джен)

Они продолжили свой путь, попрощавшись с госпожой ле Венар и забрав лошадей, и в то время, когда солнце начало склоняться западнее, решили остановиться в попавшейся по дороге деревне, такой маленькой, что никто из жителей не пустил бы в один дом их всех, так что пришлось разделиться.

Похлебав вчерашних щей и поблагодарив хозяйку, Толя вышел на крыльцо. Хозяин в углу двора сколачивал какие-то доски; увидев Толю, выпрямился, закрылся от солнца:

— Эй, сударь, куда направились?

— Друзей проведать, — ответил менестрель, — как они там устроились.

— Ну идите, дело доброе, — проговорил мужик и вновь принялся за работу.

Толя вышел за ворота; перейдя улицу, заглянул в соседний двор, и картина, которую он увидел, заставила его онеметь.

У сарая стояла колода для рубки дров, а на ней — полено. Вокруг с топором в руках ходил Хаурун и явно не знал, с чего начать. Наконец решился, тюкнул топором, но полено не разрубил, лезвие застряло. Толя закатил глаза и вошёл на чужое подворье, попутно шуганув сунувшегося под ноги любопытного рыжего петуха. Король как раз, ругаясь сквозь зубы, пытался вытащить топор.

— Не умеете — не беритесь! — сердито сказал Толя, отнимая у него освобождённый топор. — Я уже не говорю, что вам попросту не пристало таким заниматься.

— А что ко мне пристало? — спросил Хаурун, явно поддразнивая его, но Толя на провокацию не поддался, а вместо этого ловко расколол полено сверху донизу.

— Это ты как сделал? — Хаурун обошёл его с другой стороны. — А ну, показывай!

— Ну уж нет, — отклонился менестрель, — я сам, отойдите.

Хаурун легко перехватил его руку с топором и заставил её замереть в воздухе.

— Так, менестрель, главный тут всё ещё я. И дрова порубить обещал тоже я.

Толя не нашёлся, что возразить, и он закончил:

— Так что лучше показывай.

Раза после десятого у него стало получаться, и он, ободрённый, отогнал менестреля:

— Иди лучше в поленницу складывай.

Полчаса они работали молча, а потом присели отдохнуть всё на ту же колоду.

— Кто хозяин? — спросил Толя, кивнув на дом с примолкшими резными окнами.

— Женщина. Одна живёт. Говорит, мужа в солдаты забрали, а сынишку она в школу при монастыре отвела грамоте учиться. Выйдет — увидишь.

Хаурун говорил непривычно резко, но причин этого менестрель не понял. Они опять взялись за работу. Король махал топором увереннее, с первого раза рассекая полено надвое. Толя, увлёкшись, не заметил, что из дома к ним вышла хозяйка, статная черноволосая женщина в простой серой юбке с цветным передником и расшитой кофте. Смотрела она чуть свысока, а менестрель, выпрямившись, рассмотрел её руки в мозолях, загорелую шею и мечущий весёлые искры взгляд.

— Ну, соколик, много ли наработал? — усмехаясь, спросила она у Хауруна.

— Да вот, хозяюшка, посмотри сама, — кивнул тот.

Женщина упёрла руки в полноватые бока и посмотрела, но не на поленницу, а на замершего возле неё Толю с охапкой дров в руках.

— А это кто такой? Что-то я таких не припомню, — прищурилась она с таким видом, будто готова была выставить менестреля за ворота.

— Да это друг мой, — заступился за Толю Хаурун. — Мы вместе приехали, он в доме напротив ночует.

— Ну-ну, — сказала хозяйка, не меняя тона, — что ж у тебя друг недокормленный такой?

Толя готов был провалиться сквозь землю, но Хаурун выручил его и тут:

— Да он менестрель, им много есть не положено, а то песни не будут сочиняться!

— Ну ясно, соколики. Водицы-то принести попить, жарко, я гляжу?

— Ну, пожалуй что и принеси, — Хаурун тоже посмотрел на пыльное горячее небо.

Женщина скрылась в доме, вернулась с ковшом, полным прохладной воды.

— Менестрель, будешь?

Толя отпил первым, раз уж король забыл о субординации и предложил. Хаурун залпом допил оставшиеся полковша, вытер губы рукавом как заправский мужик — никак, маскировался.

— Спасибо, хозяюшка, порадовала душу, — выдохнул он.

— Да уж не за что, — усмехнулась она в ответ и не выдержала: — Работай быстрей, соколик, а то ишь, глаза голоднющие какие… Давно постишься-то?

Хаурун взглянул исподлобья.

— Ну, давно, а что? — буркнул он.

— Да ничего, я так спросила, — спокойно ответила хозяйка, забрала ковш и ушла всё той же ровной походкой. Толя смотрел вслед, пока за ней не закрылась дверь, а когда обернулся к Хауруну, тот уже с яростью крошил очередное полено.

Доколов дрова, король вздохнул и воткнул топор в колоду:

— Пойду я. Спасибо, что помог.

— Не за что, — ответил Толя. — Я посмотрю, как там остальные.

— Менестрель, — позвал Хаурун, как будто не услышав.

— Да?

Король покусал губы, оставляя белые полоски от зубов, которые тут же становились тёмно-розовыми.

— Менестрель, а ведь я никогда не задумывался над тем, понравлюсь ли я ей. Ну, принцессе. А что если я приду, а она скажет, что я не в её вкусе?

— При чём тут нравится? — вздохнул Толя. — Династический брак, сами знаете…

— Мне с ней жить как с женой! — внезапно обозлился король. — Или ты думаешь, что я сделаю ей наследника и отправлю её жить в резиденцию в Феаниксе, а сам… и она… — он задохнулся, не в силах продолжать. Толя осторожно коснулся его плеча.

— У вас есть с ней что-то общее. Широта характера. Так что, вполне возможно, вы друг друга поймёте и полюбите.

Хаурун немного остыл, уже привычным движением откинул чёлку назад.

— Слушай, менестрель… — он замялся.

— Что? — осторожно спросил Толя, начиная понимать.

Хаурун упрямо мотнул головой:

— Ничего, иди.

Рассудив, что вмешиваться не стоит, менестрель вышел за ворота и отправился прочь по пыльной дороге. Совсем недавно в голову ему пришла дельная мысль. Он окликнул какого-то мальчишку, который ковырял землю у плетня:

— Эй, малый, у вас тут кузница есть?

Мальчик показал рукой в сторону околицы и сосредоточенно продолжал своё занятие. Толя пошёл туда, куда он указал, за околицей, сощурившись, посмотрел на небо: жара спадала, а солнце уже заметно клонилось к западу.

Покусывая сорванную травинку, менестрель направился по дороге и через некоторое время слева на холме увидел кузницу, к которой от дороги через поле вела узкая тропинка. Рожь шумела по обе стороны, в ней отчаянно стрекотали цикады. Толя протянул руку, на ходу касаясь шершавых усатых колосьев, которые несильно ударяли его по ладони. Внезапно до его уха долетел шум какой-то возни, и он остановился, глядя, как неподалёку не в такт дуновениям ветра качается рожь. Он машинально сделал несколько шагов с тропинки и тут же об этом пожалел: из зарослей колосьев торчали две пары ног, одна — босые ножки крестьянской девушки, а вторая — в щёгольских сапогах с пряжками. Толя стрелой вылетел изо ржи и зашагал к кузнице, больше ни на что не оглядываясь. Лохматый дьявол наверняка его заметил и потом припомнит.

Дверь кузницы была приоткрыта, и менестрель осторожно заглянул внутрь. Кузнец, дюжий мужик в кожаном фартуке, сидел возле наковальни на корточках и здоровой волосатой лапищей перебирал разложенные на земле железки.

— М… Простите, господин кузнец…

Мужик обернулся на зов, окинул взглядом нерешительно застывшую в дверях фигурку.

— Ну, заходи, странный человек, коли пришёл, — пробасил он, выпрямляясь, и Толя оробел ещё больше, поняв, что не достаёт ему до плеча.

— А что это я странный? — спросил Толя, чтобы не показаться таким уж напуганным.

— А то, что чуть вошёл и разом испужался, — насмешливо грохнул кузнец с высоты. — А ты и поверил? — и пояснил: — Странный — то значит, издали пришёл, странствуешь. Я по одёже вижу. С чем пожаловал-то?

Толя вытянул из-за ворота деревянный амулет.

— Можете сделать такой же железный?

К нему потянулась огромная лапища, покрытая мозолями и ожогами, и Толя инстинктивно отпрянул, но кузнец уже тискал в пальцах амулет, держа его на шнурке.

— Отчего ж не смочь? Сделаю. А когда надо?

— К утру, — придушенно пискнул Толя и подумал, что кузнец, наверное, откажет.

— До заката будет, — обещал тот. — Работа невелика, только вот помощник запропал куда-то.

— А что он делает? — уже смелее спросил Толя, радуясь, что здоровяк выпустил его.

— Что, заместо него хочешь? — засмеялся кузнец, снова окидывая менестреля взглядом, и тот в который раз проклял своё хрупкое сложение. — Ну, дело доброе, становись, меха раздувай.

Пока уголья разгорелись, озаряя тёмные стены алыми отблесками, Толя, дёргая приделанную к мехам верёвку, весь взмок. Кузнец, будто не замечая этого, перебирал куски железа, наконец выбрал один, кинул на наковальню, подошёл к Толе, которому пот заливал глаза, мизинцем отвёл у него с лица мокрую прядь, которая мешала, падая на глаза. Менестрель с удивлением и испугом взглянул на него — кузнец смотрел серьёзно.

— Ну, сказывай, странный человек, откуда вещичка-то?.. Да пока говоришь, про меха не забывай.

— Подарили… — похолодел Толя, раздумывая, не пора ли бежать отсюда. — А что?

— Да ничего, — пожал плечами кузнец. — У меня такой же.

Из кузницы Толя вышел, когда оранжевое солнце наполовину закатилось за лес. Сел без сил на пороге, глядя на закат, и внезапно вспомнил, как такими же погожими летними вечерами забирался на крышу своей избушки и без слёз в глазах смотрел на заходящее солнце, напевая неумело сложенные славословия всему миру вокруг. Толя закрыл глаза, и под веками разлилось красное марево. Как давно всё это было… Много-много-много лет назад…

Кузнец хлопнул его по плечу, но не больно:

— Ты чего, задремал что ли? Вот твой оберег.

Толя открыл глаза и посмотрел. У кузнеца на ладони лежал новый амулет, мокрый от воды, в которой его студили, изящный, тонкий, с металлическим узором, какого не было на старом, с высокой вертикальной частью.

— Нравится? — бухнул кузнец Толе на ухо. — Я снурок новый тебе нашёл, смотри.

Он сам продел его в ушко, затянул узелок, надел менестрелю на шею.

— Ну вот и ладно, — сказал он, любуясь на свою работу, посверкивающую на фоне Толиной жилетки. — И снурок длинный, в самый раз.

— А со старым что делать? — спросил Толя, вертя в руках деревянный амулет на кожаном шнурке.

— А вон видишь, дуб на опушке? Иди и на ветку повесь, — посоветовал кузнец. — Отдохни только немножко, потом пойдёшь. Дуб-то хороший… Давно стоит.

— А сколько я вам должен за работу? — спросил Толя, уже ничему не удивляясь.

— Дашь два медяка — и то ладно будет, — усмехнулся кузнец. Толя порылся в кармане и вложил в лапищу две монетки.

— Так точно не знаете? — спросил он.

— Точно, — вздохнул кузнец. — Мне отец сковал, говорил, на счастье. Больше про то ничего не ведаю.

— Ну что ж, и на том спасибо, господин кузнец, — промолвил менестрель.

— Не балуй, какой я тебе господин? — добродушно проворчал тот. — Я мужик из деревни Дубовка, округа Феала, что в Приморской земле. Господа — это те, которые с тобой. Видел я одного, седого…

— Что же, не любите вы господ? — спросил Толя.

Кузнец помолчал.

— Нельзя без них жить, — наконец сказал он. — Это мы понимаем. Кто нами править будет? У нас разуменья-то нет, сами государственные дела вести не будем, с кем воевать, с кем договариваться. Только вот дерут с нас, подлого народа, три шкуры…

— Знаю, — ответил менестрель, вспомнив наряды придворных дам и вельмож. — Они там на серебре едят…

— Да хоть на платине! — оборвал его кузнец. — Знаю, металл такой есть, хоть в руках не держал. Хоть на платине, лишь бы простым людям спокойно жить было. Ничего бы не пожалел, вот веришь? Я вот думаю, грешным делом — не податься ли мне на восток? Там, в горах, говорят, хорошо живётся людям, и кусок хлеба у них не отнимают… Ну, торопишься, что ли, странный человек?

Толя понял это как намёк на то, что пора бы и честь знать, поднялся, поклонился в пояс:

— Спасибо, господин кузнец.

— Да не за что, — усмехнулся тот. — Носи на счастье. Ишь, пуганый ты какой, давеча чуть дёру не дал и сейчас…

Толя сделал вид, что последнее не услышал, попрощался и побрёл по тропинке, ведущей к опушке леса. На душе со страшным скрипом и воем скребли кошки.

Ранним утром, выезжая из деревни, Хаурун остановился и внимательно посмотрел на указатель, на котором виднелось едва различимое название деревни.

— Деревня Дубовка округа Феала, — подсказал Толя. — На самой границе с округом Венакх, а что?

— Да так, — откликнулся король и пустил коня вперёд.