Половина лета (джен)

Толя спал, и ему снилась та самая мелодия, которую он с таким старанием записывал сегодня ночью, толком не зная, откуда она пришла. Красивый девичий голос медленными переливами выводил основной вокал, и ему вторил глубокий баритон. Послушав немного, Толя открыл глаза, но пение не прервалось. Окончательно проснувшись, менестрель перекатился на живот и уставился на странную картину: Люциус и Лия сидели рядышком на поваленном бревне и держали перед собой его тетрадку. Увидев, что он проснулся, герцог замолк. Вслед за ним замолкла и Лия, глядя на Толю восторженными глазами, и тот смутился, подозревая, что его сейчас опять будут хвалить. Люциус закрыл тетрадь и спросил:

— Ну и как у вас это получается?

— Получается что? — настороженно спросил Толя, садясь на плаще.

— Основа вашей музыки — народные мелодии, с которыми вы знакомы с детства. Попав во дворец, вы наслушались придворной музыки, камерной и салонной. К тому же вы не слишком утруждаете себя знанием того, как именно принято сочинять, и поэтому — вот… — растолковал он сочинителю, показывая на тетрадь. — Никогда ничего подобного не встречал.

— Так вам понравилось? — уточнил Толя.

— Не понравилось бы — петь бы не стали, — не выдержала Лия, а Люциус добавил:

— Жаль, что я за ночь так и не проснулся. Послушал бы тишину вместе с вами.

Менестрель от изумления широко открыл глаза: в тоне министра он совершенно ясно услышал мечтательность.

В дороге Толя больше молчал. Он думал о том, что, когда приедет обратно во дворец, перепишет ночную мелодию на чистую, красиво разлинованную бумагу и отдаст капельмейстеру королевского оркестра. Что будет потом, он представлял себе смутно. Может быть, обрадованный господин Амикатис закажет ему целый концерт или оперу, а если оперу, то к ней ещё и стихи… Только вряд ли во дворце станут слушать его песни…

В этот момент Люциус нагнал его и поехал рядом, а Толя сначала даже вздрогнул от неожиданности.

— Простите, не хотел вас напугать, — извинился герцог, — просто хотел попросить вас спеть, чтобы послушать ваш голос и уяснить себе его силу и возможности.

Менестрель не стал спрашивать, зачем это ему понадобилось, а просто собрал всю имеющуюся дерзость и, до боли сжав поводья и опустив глаза, тихонько промурлыкал первый куплет «Холодного света». Вряд ли Люциус сделал какой-то вразумительный вывод, когда послушал, потому что попросил:

— Тогда, пожалуйста, повторите за мной то, что пропою я.

Окончив музыкальную фразу, герцог обернулся к менестрелю, ожидая, и тот неожиданно хрипло кое-как повторил то, что смог запомнить.

— Ещё раз, — скомандовал Люциус, — внимательно слушайте меня.

Толя спел ещё раз.

— Ну что же, — подвёл итог Люциус, — голос у вас красивый, но вы просто не знаете, как его развить. Вам нужен человек, который занимался пением и может подсказать, что делать.

— Что же, милорд? — вежливо спросил Толя.

— Как что? Петь. Вот сейчас и начнём. Следите за дыханием, старайтесь его экономить. Слушайте меня и повторяйте.

— Что это вы тут поёте? — выручила Толю подъехавшая Лия — менестрель уже медленно, но верно заливался краской смущения. — А, знаю, это, кажется, ария «Спящее солнце» из оперы «Ночная ведьма»! — воскликнула девушка.

— Это где же вы её слышали? — раздался сзади голос Магнуса.

— Я? Мне госпожа фон Якконин давала ноты, — невинно заявила Лия. — А вы что, подумали, будто я переоделась юношей и отправилась в оперу стоять в партере, а по дороге домой вступила в схватку с напавшими на меня двумя разбойниками?

— Кто же вас знает? — недоверчиво сказал алхимик. — Может это и есть правда.

Вместо ответа Лия гордо замахнула локоны назад и с середины такта продолжила мотив арии.

Через час Толя въехал на пригорок и с него на ломаном мистландийском исполнил первую часть «Спящего солнца» для окончательно обалдевшего Хауруна, который от занятий музыкой в детстве бегал как чёрт от ладана, и для ехавшего им навстречу крестьянина на телеге, который обернулся и ещё долго смотрел назад из-под ладони козырьком.

— А у вас неплохо получается, — негромко сообщил менестрелю Люциус, когда он съехал с пригорка и присоединился к друзьям. Наклонился к самому Толиному уху: — Когда забываете о том, что надо меня бояться, — и пустил коня вскачь.